Невесты из Мэйфейра - Встретимся в полночь

Ничего этого Рафаэль не сказал. Странно, что он чувствовал это, но необходимость высказаться, обнажить свои чувства была такой новой, что это его потрясло. Или дело было в поцелуе, таком долгом, чистом поцелуе, который словно сплавил их вместе?

Откуда-то из глубины его существа поднялась радость, и он усмехнулся, а потом рассмеялся. Джулия улыбнулась, разделяя его безумное наслаждение. Господи, как же она сумела это понять? Они обменивались быстрыми поцелуями, продвигаясь к кровати. Там он положил ее навзничь и лег сверху.

Он больше не смеялся. Когда он поцеловал ее на этот раз, то уже с нескрываемым вожделением.

Господи – дверь! Он сорвался с кровати и бросился запереть ее. Когда он вернулся, стягивая с себя галстук, Джулия все еще лежала на спине, опираясь на локти и глядя на него глазами цвета золотого меда.

– Раздевайтесь. – Он стянул с себя галстук и осмотрел пеньюар Джулии. – Где же пуговицы на этой штуке? А, ладно, вы его любите?

– Что?

– Это одеяние, это дурацкое ночное одеяние – это из ваших любимых?

– Да нет, но…

Он схватился за вырез пеньюара и разорвал его до самой талии. Джулия вскрикнула и придержала разорванные полочки. Он оттолкнул ее руки и оценивающе посмотрел на ее ночную сорочку.

– Не смейте, Рафаэль!

Но он разорвал и сорочку и, положив Джулию снова на кровать и разведя ее руки в стороны, держал их своими руками, так что его глаза могли вдоволь блуждать по ее телу.

– Мне нравится смотреть на вас. – Он поцеловал ее, и она тихо вздохнула. Рафаэль понял это как сигнал сдачи, как разрешение, отпустил ее руки, и она схватила его за плечи и тоже поцеловала.

Он оторвался от нее, встал, быстро освободился от одежды.

– Я хочу чувствовать вашу кожу своей кожей, – сказал он, швыряя свою одежду как попало на пол. Потом сел и стянул с себя высокие сапоги. – Черт бы побрал эти сапоги – ну, вот. Нет. Не двигайтесь. Оставайтесь как есть. Не прикрывайтесь.

Кончив наконец раздеваться, он бросился на нее. Джулия выгнулась, ее воспаленное тело искало соприкосновения с ним.

Он лег на нее во всю длину, и она застонала, ощутив его твердость, жар и удивительное прикосновение эластичной мужской кожи и стальных мускулов.

Она обвила руками его шею, притянула его ближе к себе:

– Поцелуйте меня.

Он поцеловал, и теперь от ее напряжения не осталось и следа.

Отодвинувшись, Рафаэль засмеялся.

– Господи, как я соскучился. – Подняв блестящую прядь ее рыжих волос, он сказал задумчиво: – Мне нравится цвет ваших волос. Точно медь, только немного темнее. А вы знаете, что, когда на них падает свет, они делаются похожими на атлас? – Он поднес прядь к носу, понюхал. – Пахнет вами.

Джулия улыбнулась и запустила все десять пальцев в его густую шевелюру.

– А у вас волосы очень мягкие. Наверное, это единственное, что есть у вас мягкого.

Его настроение изменилось.

– Покажите же мне, как вы по мне соскучились. – Теперь его голос звучал резко и хрипло. – Вы готовы. Такая горячая. Наверное, я слишком долго ждал.

Сильные руки крепко обняли Джулию, и Рафаэль сильным ударом проник в нее.

– Господи, Джулия. Это невероятно.

Он встал на колени, держа ее узкие бедра в своих сильных руках. Опустив глаза, она увидела их сплетенные тела, заметила, какие разные оттенки у их кожи, у него – темнее, у нее – светлее.

Она восхищалась его мужской красотой. Его руки крепко держали ее, направляя вверх, отчего мускулы у него на плечах и груди напрягались. Их изгибающиеся движения походили на ртуть, текучие и плавные. Он со стоном произнес ее имя и сильнее выгнулся навстречу ей. Мышцы у него на шее обозначились резче, его волосы, влажные и спутанные, прилипли к его лбу патриция, которым она так часто восхищалась, а его ноздри раздувались, делая его похожим на дикаря.

Рафаэль, опираясь на руки, приподнялся над Джулией и, выйдя из нее, потерся бедрами о ее живот, охваченный судорогой наслаждения. Когда судороги стихли, он опустился на локти и зарылся лицом в ее волосы, бормоча что-то такое, чего она не поняла.

Он не дал своему семени пролиться в нее. Как она догадалась, он ограждал ее от последствий. Как и обещал.

Не поднимаясь с кровати, он протянул руку, вынул из комода мягкое полотенце и нежно обтер их скользкие тела, а потом обнял Джулию.

«Почему так не может быть всегда?» – подумала она. Джулия не могла бы объяснить причину чувства надежности и безопасности, испытываемого ею в его объятиях. Как в раю. Хотя на самом деле это было самое опасное место. Кроме зачатия, последствия могут быть самые разные, и предотвратить их нельзя. Последствия для ее сердца.

Не в первый раз она задалась вопросом – что с ней станется, когда его страсть в конце концов остынет. Невинность, которую она так охотно отдала ему, не вернешь. Да это и не важно. Она на всю жизнь сохранит воспоминания об этих минутах.

Другие женщины успешно выходят замуж, не будучи невинными. Ходят слухи об актрисах, танцовщицах, которые имели любовников до того, как встретили своих мужей. Такие пары зачастую живут в полном согласии. Стало быть, вопреки тому, чему ее учили, есть мужчины, которые не возражают против того, чтобы их жены имели опыт в любви. Может быть, им нравятся более опытные партнерши.

Поэтому она понимала, что ее жизнь не кончится, когда Рафаэль покинет ее. По крайней мере в каком-то смысле.

А он непременно ее покинет. Он ведь негодяй, повеса, и ни одна женщина никогда не сможет удержать его при себе. Хотя она и не могла представить себе близости с другим, Джулия была уверена, что Рафаэль просто не задумывался над подобными вещами.

Они встрепенулись, услышав, что ее родители поднимаются по лестнице. Джулия осторожно закуталась в пеньюар и подкралась к двери, чтобы проверить замок. Она услышала, что Лия усталым голосом пожелала всем спокойной ночи. Двери одна за другой щелкнули, закрываясь, и снова воцарилась тишина.

Джулия прислонилась головой к прохладной дверной панели.

– Мама сердита на меня, иначе она зашла бы сюда.

– Матери бывают надоедливыми.

– Иногда. – Она вернулась к кровати, села и посмотрела на Рафаэля. – Вы говорите так, словно знаете это по собственному опыту. Ваша мама сильно вам надоедает?

– Уже нет. Джулия ахнула:

– О, Рафаэль, простите меня.

– За что? Я ведь не сказал, что она умерла. Она живет и процветает, уверяю вас. Просто я с ней не вижусь.

– Как жаль. Семья – это опора человека. По крайней мере вы близки с вашей бабушкой.

Он насмешливо фыркнул, встал и натянул панталоны.

– Признаюсь, я никогда не понимал, почему люди говорят такие глупости. – Он протянул руку к рубашке. – Семья – это одно сплошное беспокойство.

– Жалею, что завела этот разговор. Вам достаточно было бы сказать, что вы не хотите говорить на эту тему. – Его несправедливое нападение привело ее в раздражение. – Я не хотела вас обидеть. И я не понимаю, почему вы со мной так разговариваете. Кажется, я этого не заслужила.

Он остановился, странно довольный ее сердитым тоном. Швырнув рубашку на ковер, он снова уложил Джулию на кровать.

– Знаете, вы превращаетесь прямо в мегеру. Это была впечатляющая вспышка. И не первая за этот вечер. Мне всегда нравился ваш характер. Добавили бы обращение – «грубиян», например. Звучало бы еще лучше. Пробуйте.

Джулия не выдержала и усмехнулась:

– Вы дурак набитый.

– Хм-м. Это же можно было сказать и посильнее, но ведь это всего лишь начало.

Они рассмеялись, потом поцеловались. Рафаэль снова снял панталоны, и они опять ласкали друг друга, на этот раз медленно. Это дало ему возможность показать свое мастерство. Джулия почти не прореагировала на это словами, но у Рафаэля осталось четкое впечатление, что некоторые его маневры произвели на нее глубокое впечатление.

Прошло довольно много времени. Лежа на разных краях одной подушки, они тихонько разговаривали.

– Я полюбила Италию, – говорила она. – Берег Амаль-фи, Капри. Ах, мне показалось это великолепным. Романтика Венеции, великолепие флорентийского искусства, величие Рима. Рим просто захватывает.

Рафаэль нахмурился и нервно смял рукой простыню.

– С Италией у меня связаны плохие воспоминания.

– А когда вы там были?

– В молодости. Мой… мой отец возил меня туда. Там наши пути разошлись. В некотором смысле.

Джулия, кажется, не заметила тяжести, которой были отмечены его слова.

– Значит, Франция – ваш дом? – спросила она. – Однажды мы с отцом ездили в Париж. Но всего на несколько дней. Я видела очень мало.

– Париж переоценивают. Общество там правит городом, как и здесь. Банальное и скучное, как и здесь.

– А вы выросли за городом?

– В небольшом городке долины Луары. Без сомнения, вы нашли бы его очень живописным. Мне же он казался ужасно провинциальным.

– Может быть, когда-нибудь вы покажете мне его.

Она замолчала, он тоже молчал. Впервые кто-то из них заговорил о каких-то общих занятиях, кроме любовных ласк. Это был намек на будущее.

– Я никогда туда не вернусь, – наконец решительно произнес он и, заметив, что глаза у нее потухли, добавил, сам не зная почему: – Лучше я отвезу вас в Прагу. Вот это действительно романтический город.

Она опустила глаза, но он увидел, что они снова заблестели от радости. Это было ново для него – счастье или горе этой женщины что-то значило для него. Подумать только – он лежит в постели с женщиной и о чем-то с ней болтает! На это стоило обратить внимание. Однако Рафаэль был слишком ублаготворен, чтобы заниматься обременительной работой самоисследования. К тому же ему никогда не нравилось то, что он при этом обнаруживал.

Повернув голову, он посмотрел на тусклое и водянистое серое небо в оконной раме.

– Светает, – сказал он. – Очень раннее утро.

– Нет, это еще не рассвет, правда же? – Опершись на локоть, она прищурилась через его плечо. – Это, наверно, полная луна. Мы, вероятно, не заметили ее, а может, она была за облаком.

Он усмехнулся и повернул голову к ней:

Нет, это были жаворонка клики,

Глашатая зари. Ее лучи

Румянят облака. Светильник ночи

Сгорел дотла. В горах родился день

И тянется на цыпочках к вершинам.

Мне надо удаляться, чтобы жить,

Или остаться и проститься с жизнью.[3]

Довольный произведенным впечатлением, он рассмеялся.

– Что именно вас удивило? – надменно вопросил он. – Что я начитан или что…

– Порочный Рафаэль Жискар, неистовый и беспринципный повеса, цитирует любовные стихи из «Ромео и Джульетты»!

– Я – позор негодяев. – Рафаэль поцеловал ее перед тем как встать.

Всевозможные мысли проносились у него в голове, когда он смотрел на Джулию, лежащую со спутанной блестящей копной волос и полуоткрытым чувственным ртом. А взгляд ее блестящих янтарных глаз напоминал взгляд раненого оленя. Отвернуться от нее было трудно.

Глава 13

На вечере в «Олмаксе» Рафаэль заметил, как во время танца Джулия зевнула, прикрыв рот рукой в перчатке. Этот жест, говорящий о ее усталости, вызвал у него улыбку.

Он тоже чувствовал усталость. Прошлой ночью он совсем не спал. И теперь ему было неспокойно, он жаждал снова увидеться с Джулией.

Он терпеть не мог эти изысканные и престижные собрания в «Олмаксе», которые сопровождались ужасным угощением и вялыми танцами и посещались самыми скучными членами высшего общества. Но тем не менее он снова потряс всех своим присутствием и поведением – любезным и почти приятным.

Он клятвенно обещал, что будет вести себя таким образом. Его бабка, прежде чем согласилась подписать вожделенное поручительство, заставила его поклясться самым торжественным образом, что он ее не опозорит. Он не ждал, что при выполнении своего обещания он встретится с какими-либо осложнениями, пока не увидел того, кто вдруг оказался рядом с Джулией. Она повернулась к этому человеку и улыбнулась, и сердце у Рафаэля замерло. Это черт знает что такое! Что здесь вынюхивает этот вездесущий Саймон? Ведь Джулия велела ему сматывать удочки!

Пока Саймон подавал Джулии бокал пунша, острые глаза Рафаэля не заметили никакой явной нежности в их общении. Потом он увидел, что улыбка у девушки была натянутой и что она сразу же повернулась к сестре, продолжая разговор, и даже не поблагодарила Блейка.

Значит, у этой пары не все в порядке, но все равно ему это не понравилось. Мучительно было стоять в стороне и смотреть, как этот лощеный денди танцует с ней. Как это сказал Стратфорд – смотреть в мясную лавку снаружи, как голодный мальчишка, прижав нос к витрине?

Рафаэль невольно отступил назад, внезапно ощутив себя не в своей стихии – неуместным в этом зале и вовсе не испытывающим презрения к собравшейся здесь толпе. Ощутил себя человеком, вмешавшимся не в свое дело, вторгшимся в чужие владения. Одним из тех обездоленных, кто, облизываясь, смотрит на то, что ему недоступно.

Он случайно задел кого-то плечом. Когда этот человек обернулся, чтобы посмотреть, кто его толкнул, его узкое лицо побледнело, а крошечные глазки-бусинки расширились от потрясения и страха. Рафаэль сердито смотрел на него, пока тот не ретировался.

Сопливый фат! Презрение мгновенно освободило его от чувства дискомфорта. Что за мысль! Он ничуть не хуже – а даже и лучше – любого из присутствующих здесь знатных людей. Он не даст себя запугать этим… надутым… напудренным… щеголям. Он с беспечным видом направился к оркестру. Пора уже выйти из тени. Он – виконт де Фонвийе, и кровь у него более голубая, чем у кого бы то ни было здесь. По крайней мере они так полагают.

И он имеет полное право танцевать с Джулией Броуди.

Однако, если он намерен потратить силы на такую попытку, результат должен окупить затраченные усилия.

Когда оркестр заиграл вальс, Джулия удивилась. Матроны, заправляющие всем на вечерах в «Олмаксе», обычно не одобряли этот новомодный танец. Его разрешали, но лишь изредка. Девушка бросила быстрый взгляд на этих дам, собравшихся в своем кружке, откуда они надзирали за происходившим в лорнеты, и взгляд этот сказал ей, что этот танец вызвал у них порицание. Она нахмурилась, сбитая с толку. Тогда как же?..

– Мисс Броуди, могу я пригласить вас на танец?

На мгновение все завертелось у нее перед глазами. Джулия подняла взгляд и – да, это был он.

Рафаэль отставил ногу и изящно поклонился. Глаза его смеялись, и он сказал:

– Ни за что не поверю, что этот танец уже занят.

Конечно же, он вставил в программу этот незапланированный танец, он знал, что его там быть не могло. Довольно неловко Джулия вложила руку в его руку, не обращая внимания на вытаращенные глаза Лоры и на сердитый взгляд Саймона. Рафаэль вывел ее на середину зала и крепко обнял за талию, слишком близко притянув к себе.

Она не возражала. К ее удивлению, он вел ее мастерски, и она следовала за ним, не пропустив ни шага, стараясь при этом отогнать воспоминания о минувшей ночи. Ощущение его руки, запах его мыла вызвали вал эротических воспоминаний. Оба молчали. Джулии казалось, что окружающие тоже чувствуют жар, исходящий от него, и видят чувственное обещание в его глазах – обещание, которое затягивало ее в свои глубины.

Она вдруг заметила, что на нее обращают внимание, словно всякий, посмотревший на них, мог догадаться, чем они занимались несколько часов назад. Ее обдало жаром, и ей стало не по себе. Неловко оглядевшись, она увидела, что на нее действительно смотрят. Или это игра ее воображения?

– Почему они смотрят на нас? – тихо спросила она у Рафаэля.

Рафаэль окинул взглядом толпу.

– Боже, – пробормотал он. Он сжал ее талию так сильно, что ей стало больно. – Наш танец окончен, – проговорил он сквозь сжатые зубы.

Он отвел ее назад и оставил там, не сказав ни слова. Задыхаясь, смущенная, она смотрела в его удаляющуюся спину, не понимая, что случилось.

Но в ней разгорался страх.

Вспышка смеха привлекла ее внимание, и, оглянувшись, она увидела Люси Гленкоу и двух ее подруг, стоявших неподалеку. Они уставились на нее и негромко обменивались замечаниями, закрывшись веерами. Она поймала на себе их взгляды, девушки наклонили головы, и снова послышалась россыпь презрительных смешков.

Оцепенев, Джулия огляделась. Кажется, все украдкой бросали на нее взгляды. И она услышала какое-то странное жужжание. Она не знала, жужжит ли это у нее в голове или то был свистящий шепот, сопровождаемый музыкой.

Кто-то дернул ее за руку. Рядом с ней стояла Лора, глаза у нее были большие, как блюдца.

– Это… виконт де Фонвийе… они говорят, что он… Джулия похолодела. Теперь она видела перед собой одно-единственное лицо – потрясенное лицо сестры.

Лора сказала запинаясь:

– Они говорят ужасные вещи, что будто бы ты и он… что вы совершили опрометчивый шаг. Боже мой, Джулия, что происходит? Почему они говорят такое?

– Скажи, – деревянным голосом приказала Джулия, – скажи, что они говорят?

– Прошел слух, что вы с ним любовники! Что это вышло наружу и есть доказательства.

Джулией овладело полное бесчувствие.

Подошел Саймон, кипящий от возмущения. Она взглянула на него, увидела его бледное лицо, сжатые челюсти – и все поняла.

Он знает. Все знают.

– Мы уходим, – коротко бросил он, увлекая ее к двери.

– Итак, ты выиграл, – протяжно сказал Стратфорд, подходя к Рафаэлю и глядя, как Саймон уводит Джулию.

Рафаэль резко обернулся:

– Интересно, что ты здесь делаешь?

– Я сопровождаю Лору. Ты ведь помнишь ее, очаровательную блондинку, за которой ты заставил меня ухаживать? Должен сказать, с каждым днем ее общество кажется мне все более восхитительным. Остается только надеяться, что мне повезет с ней так же, как повезло тебе с ее сестрицей. Я оптимист. Ведь у них в жилах течет одна и та же горячая кровь.

Руки Рафаэля сжались в кулаки, горло стиснуло удушливое отвращение к собственной особе. Господи, еще совсем недавно он был точно таким же, как Стратфорд.

– Убирайся к черту.

Ему не хотелось думать об этом идиотском пари, сейчас ему было на него наплевать. Весь зал жужжал, и пахло скандалом. Кто-то как-то узнал о том предосудительном шаге, который совершили они с Джулией. Невозможно себе представить, что теперь будет делать ее семья – что будет делать Джулия.

Еще недавно он насмехался над ее вероятной гибелью. И вот это случилось. И теперь ему было совсем не до смеха. Кишки у Рафаэля скрутило в узел. Он удивился, что чувствует себя виноватым. Это была реакция на происходящее нового Рафаэля – человека с внезапно проснувшейся совестью. Но было и что-то другое, что сжало его сердце, сжало так, что каждый удар давался с трудом. Страх. Он может потерять ее. Он ее потеряет.

Стратфорд сказал:

– Я не рад проигрышу, но пари есть пари, несмотря на то что я по-прежнему считаю, что ты ничего не доказал. Ты соблазнил девушку, вот и все. Но я заплачу. Мне хотелось бы знать только еще одно – почему ты так долго ничего не говорил?

Рафаэль оскалил зубы и приблизил лицо к бывшему другу:

– Потому что я с ней еще не покончил, черт бы тебя побрал!

Услышав этот ответ, Стратфорд замолчал и отошел. Это помогло Рафаэлю понять, почему он чувствует такую страшную утрату. Он ведь знал, что роман с Джулией рано или поздно кончится. Просто это… ну… просто…

Он еще не покончил с ней.

Лора проскользнула в рощицу из растений в горшках, жалея, что не может исчезнуть. Саймон повез Джулию домой, а она осталась, окруженная ужасными разговорами и взглядами. Она ни шагу отсюда не сделает. Она будет прятаться, пока все не уйдут. Не важно, как она потом доберется до дому.

Колин Стратфорд развел в стороны широкие листья и строго посмотрел на нее:

– Что вы здесь делаете? Зачем вы спрятались? Выходите немедленно!

Она только глубже отступила в свое убежище. Он тоже ее ненавидит. Она слышала это по его голосу, нетерпеливому и резкому.

Стратфорд рявкнул:

– Представьте себе, что скажут, если увидят вас здесь. Выходите, я отвезу вас домой.

Она нерешительно вышла к нему. Взгляд, который бросил на нее Колин, вовсе не успокоил ее.

– Я проиграл пять тысяч, – сказал он. – Настроение у меня дрянное, так что не поднимайте суматохи.

Лора не поняла, о чем он говорит. Пять тысяч? Пять тысяч чего? Однако он сдержал свое обещание. Им удалось покинуть вечер, почти не привлекая к себе внимания. Едва они уселись в его карету, как она расплакалась.

– О, ради Бога! – простонал он и обхватил ее руками. Лора решила, что он хочет ее успокоить, но Колин запрокинул ее голову назад так, что ей стало больно, и впился в нее губами.

При этом нападении ее охватил ужас. Но в то же время Колин вызывал у нее желание. Если бы только он был поласковее, если бы проявил хотя бы немного нежности, она с легкостью отдалась бы его кружащим голову поцелуям. Ведь даже сейчас, когда он так больно стиснул ее, ей было хорошо, – пока он не опрокинул ее на сиденье.

Она ахнула, ощутив его руки на голой коже над вырезом платья. Слишком смущенная, чтобы действовать, она лежала неподвижно, пока он осыпал поцелуями ее шею. «Наверное, нужно ему позволить это», – подумала она. Хорошенько поразмыслив, она решила, что не будет вести себя как глупышка. Джулия ведь сделала это – Господи, ну неужели это правда?

Джулия сделала, и вот что получилось.

Его губы скользнули к ее груди, наслаждаясь нежным телом. В животе у нее появилось какое-то жаркое ощущение, связанное с предвкушением чего-то дурного. Он, конечно же, не собирается…

Когда его рот нашел чувствительный бугорок, Лора резко выпрямилась.

– Нет! – крикнула она, отталкивая его.

– Не будьте младенцем, – грубо посоветовал Колин. Подняв голову, он схватил мочку ее уха своими крупными белыми зубами. Его большой палец тер ноющий сосок, и она замерла, захваченная необычным ощущением. Его дыхание щекотало ей ухо, что вызвало в ней дрожь. – Так всегда бывает между мужчинами и женщинами. Видит Бог, Лора, вы заставили меня хотеть вас.

Он задрал ей юбку. Страх боролся в ней с желанием. Она вздрогнула, когда холодный воздух коснулся голой кожи ее ног над подвязками.

Она всхлипнула, не зная, как быть. Прикосновения Коли-на волновали ее, но что-то в этом было нехорошее. Он был слишком алчен. Он пугал ее.

– Перестаньте. Пожалуйста. Пожалуйста, Колин.

Он остановился и сердито посмотрел ей в глаза. Лора сразу пожалела о своей нерешительности. Ей захотелось попросить у него прощения. Ей захотелось попросить его продолжать, но сама не зная почему, она не смогла этого сделать. Она не могла дать ему то, чего он хотел. Не могла.

С приглушенным проклятием он отодвинулся.

– Черт побери, милочка, у вас вид как у испуганного младенца. – Злобно поправив панталоны, он уселся, с шумом выдохнув воздух, и уставился прямо перед собой. И добавил: – Вы и есть младенец, хотя и соблазняете мужчину уловками, которыми владеете, как опытная куртизанка.

Сквозь дымку своих чувств, подвергшихся испытанию, Лора услышала, что он сказал, и решила, что ей следует оскорбиться. Но что-то в ней надломилось, и у нее не хватило сил ответить как должно.

Колин снова посмотрел на нее, его взгляд источал злобу.

– Нечего меня бояться. Я не насильник, хотя и стоило бы вас проучить за то, что дразнили меня.

– Я не хотела.

– Ну конечно, нет. Господи, эти ходячие невинности – просто чума. Мне следовало помнить об этом. Да я и не забывал, черт побери. Мужчины моего склада и женщины вроде вас никогда не составляют хорошей пары. Я и не связываюсь никогда с теми женщинами, которые не понимают, чего я хочу.

Черт бы побрал вас, глупых девственниц. Я-то думал, что хорошо затвердил урок на эту тему. – Он отодвинулся в другой угол и отвернулся к окну. – Это Фонвийе виноват – он заставил меня этим заниматься. Черт бы его побрал! – Он изумленно покачал головой; смех его звучал хрипло. – Я помог ему заполучить барышню, которую он заставил нарушить приличия. А я – что получил я? Я являю собой жалкое зрелище, и яйца у меня чертовски болят.

Лора не шевелясь слушала его разглагольствования. Теперь она поняла, что Колину она никогда не была нужна. Вот почему он поначалу держался с таким раздражением; вот почему так настаивал, чтобы Джулия везде ходила с ними, расспрашивал о ней. Колин просто воспользовался ею, чтобы помочь Фонвийе заполучить ее сестру. И ее наивное содействие помогло осуществить это.

Лора задумалась о том, что чуть было не совершила сама. Ради него. Ради этого отвратительного, мерзкого человека, в которого она – так ей казалось – влюблена.

Когда карета остановилась, она открыла дверцу и спрыгнула на землю, не дожидаясь, пока опустят лесенку. Лора чуть не упала на мостовую перед домом. Выпрямившись, она обернулась через плечо на удивленного маркиза.

Как он красив! Ей стало больно. Почему все произошло именно так? Почему он не может быть другим?

Она сказала:

– Вы – жалкая свинья, и я больше никогда не желаю вас видеть!

Рафаэль обычно не заходил в личные апартаменты своей бабки. Маленькая гостиная, расположенная вдали от общей семейной гостиной, походила скорее на солярий. Ее хозяйка завесила окна тяжелыми драпировками и велела установить массивную жаровню – некое средневековое чудовище, которое она откопала на чердаке, – чтобы бороться с холодом, проникавшим сквозь оконные щели. В комнате царил настоящий хаос, но при этом ей был присущ некий шарм, как это бывает с помещениями, содержащими сокровища обитающего в них оригинала.

Сегодня Рафаэля призвали в эту комнату, и теперь он сидел на старинном диване, который провалился под его тяжестью. Покусывая ноготь, он уставился в некую отдаленную точку, вполуха слушая, что говорит бабка.

– Выбора у вас нет, – говорила она. – Вы должны жениться на этой девушке.

Женитьба. Боже Всемогущий, при одном этом слове перед ним возникли кошмарные видения, от которых холодела кровь в жилах.

– Вы знаете мое отношение к этому предмету, – брюзгливо сказал он.

Всю жизнь он был уверен, что никогда не женится. Дело было не в Джулии. Хотя в женитьбе на ней было хоть какое-то основание. Он сможет наслаждаться ее роскошным телом всякий раз, когда ему захочется. Он будет ее мужем, ее господином. Она будет принадлежать ему. Никакой другой мужчина не испытает с ней того, что испытал он, и он сможет наслаждаться ее живым умом, ее чувственностью, ее опьяняющей близостью, когда пожелает этого.

Но его мать бросила вызов своим родителям, предпочла переехать во Францию ради предполагаемой «любви» к маркизу Марке. Он помнил, в какую выгребную яму боли, горечи и мелочной мести превращается в конце концов любовь. И происходит это очень быстро.

– Я полагаю, Фонвийе, что отказывать мне с вашей стороны просто неумно.

Рафаэль ошеломленно поднял голову:

– Вы мне угрожаете?

– Мы с вами – единственные, кто остался из всей семьи, а в моем возрасте это кое-что значит. Но ваша последняя выходка может разорвать даже эту тонкую связь. – Сложив перед собой искривленные пальцы, она замолчала, сузив глаза. Своему лицу, хотя и изборожденному морщинами, она все еще могла придать такое выражение, от которого похолодел бы и демон. – Вот мои условия, и они не подлежат обсуждению. Ваша роль проста. Женитесь на девушке. Взамен я готова записать на ваше имя одну треть моего состояния. Вы, конечно, не так богаты, чтобы обойтись без состояния Уэнтуордов. Если вы откажетесь, я лишу вас наследства. Полностью. Отрежу вас, прекращу наши отношения. Больше терпеть ваше разрушительное поведение я не намерена.

– Но этим вы нанесете вред самой себе. У вас ведь тоже никого больше нет. – Рафаэль усмехнулся, хотя и почувствовал легкое беспокойство. Деньги его не очень заботили, но бабка прекрасно понимала, что связь с именем Уэнтуордов имела для него большое значение. Он не знал, известна ли бабке сомнительность его происхождения. Он никогда не говорил с ней об этом. Если ее дочь и поведала ей что-то, она ничего ему не сказала. Тем не менее она не ошиблась, когда прибегла именно к этому доводу, чтобы заставить его выполнить свою волю. Уэнтуорды были единственным родством, на которое Рафаэль мог притязать, единственным основанием для получения наследства.

Лицо старухи было совершенно неподвижно.

– Если мне захочется, я раздам все уличным нищим. Главное в том, Фонвийе, что вы не получите ничего. Вы навсегда потеряете права на имения Уэнтуордов. – При этих словах выражение ее лица изменилось, выразив едкое презрение. – У вас останется только связь с вашим отцом, а Марке вас терпеть не может. Правда, я никогда этого не понимала, особенно когда выяснилось, что вы с ним так похожи.

Воцарилась полная тишина. Громко и упорно тикали часы на каминной полке. Похоже, она не знает о том, что Марке, возможно, не отец ему. Но все равно – она каким-то образом почувствовала важность того, что сказала Рафаэлю. «Сверхъестественный инстинкт, – мысленно проворчал он, – так хищник чует страх жертвы».

Ну и чудно. Он женится. Почему бы и нет, черт побери. По крайней мере он будет некоторое время наслаждаться женой, а когда это надоест, займется другими.

Женитьба. Господи! Связан навеки, навсегда пойман в вульгарную ловушку…

Джулии нужно будет с самого начала объяснить, что никакой счастливой совместной жизни до самой смерти у них не будет. Он не намерен поступаться своими привычками ради нее и не потерпит, чтобы она надеялась, будто он изменится. Это ей придется измениться. Ей придется повзрослеть и научиться жить с таким мужем, как он – негодяем, который не склонен просить прощения и который не намерен изменяться ни на йоту, черт побери!

Когда Рафаэль заговорил, голос его звучал грубо.