Марковцев (№3) - Легионеры

– Пожалуйста. Февраль 1997 года – корреспонденты ОРТ Васнецов и Ржанов. Август 1997 года – корреспонденты телекомпании «Взгляд». Март 1998 года – руководители ФСБ Ингушетии. И, как я уже сказал, в декабре 1996 года – полковник милиции Дроновский. И всегда посредниками выступали Давлетукаев и Шерипов.

– Является ли ваше заявление ответом на выступление Кесарева на тему «ФСБ взрывает Россию»?

– Нами движет долг, а не эмоции, вызванные оскорбительными и порочащими честь мундира выступлениями Кесарева.

– Ну что ж, спасибо, Виктор Николаевич. Напомню нашим телезрителям, что гостем студии «Россия» сегодня был ответственный по связям ФСБ с общественностью генерал-лейтенант Синиченко. А гость «Останкино» сегодня – полковник милиции запаса Виталий Дроновский.

Пока генерала освобождали от проводов, он не без интереса поглядывал на экран, находящийся сбоку от него. Там крупным планом показывали лицо бывшего пленника. Синиченко пропустил вопрос ведущего, его интересовали ответы гостя «Останкино». Виталий вел себя спокойно, его ровный голос повествовал о том, чего не было на самом деле:

– Шерипова по кличке Корсар я несколько раз видел в расположении банды Закира Ахметова. Последний раз мы встречались в конце 96-го в Аргунском ущелье. Шерипов внес выкуп, и меня освободили…

4

Париж, 23 октября, вторник

Сидя в удобном глубоком кресле, которое словно обхватило этого тщедушного лысеющего человека, больше походившего на профессора, нежели на интригана с мировым именем, Борис Кесарев слушал своего помощника и, всегда отличаясь взвешенными решениями, с выводами и оценками пока не спешил.

Хотя поспешить стоило. Из конфиденциальных источников Борис Леонидович узнал о намерении французских властей выдать его правоохранительным органам России.

– Повтори еще раз, – в своей обычной манере переспрашивать попросил Кесарев Виктора Христова, невысокого брюнета с внешностью карьерного дипломата. – Запрос на мое дело затребован или только готовится?

– Затребован, Борис, – ответил Христов – действительно, незаменимый помощник, классный адвокат, а вот друг – с натягом, поскольку всех своих друзей Борис Леонидович растерял еще в студенческие годы. А в бизнесе и политике друзей, как правило, нет. Кесарев в последнее время стал остро ощущать их нехватку и искусственно наделил Виктора дружеской улыбкой, рукопожатием, просто взглядом.

Однако взгляд у Христова был неприятный. Виктор частенько приподнимал брови, морща при этом лоб, и, как спросонья, лениво моргал глазами. Получалось с долей пренебрежительного превосходства над собеседником.

Кесарев встал и сунул руки в карманы брюк. Покачавшись с носка на пятку, энергично прошел к окну и долго созерцал парижскую улицу, мысленно представляя себя перед окном своего московского офиса. Он даже метафизически не мог увидеть в прохожих своих соотечественников, поменять марки автомобилей, среди которых изобиловали бы отечественные легковушки, трансформировать фон голосов, изменить погоду… Просто он верил своим глазам. А глаза никогда не обманывают.

Наверное, он чересчур долго стоял так, поскольку всегда тактичный помощник, поглядывая на сутулого босса, одетого в темный элегантный костюм, напомнил о себе:

– Я тебе больше не нужен, Борис?

– Нет, останься. – Кесарев взял со стола копии бумаг из кремлевской администрации, доставленные помощником, и прочел еще раз. В них говорилось об усилении борьбы с финансированием террористических группировок. Собственно, готовился указ президента России. Когда президент его подпишет? Борис Леонидович – главный и первый подозреваемый в финансировании чеченских бандитских формирований – предположил, что не раньше января. Обычно все важные законы и постановления вступают в силу в самом начале года.

Бизнесмен взял со стола свежий номер газеты «Русский путь». Менеджмент этого периодического издания находился в руках Кесарева, вначале сиявшего под теплыми кремлевскими звездами, затем оказавшегося в тени его стен, а потом и вовсе в опале у человека, который навсегда покинул Кремль через Боровицкие ворота. А тот, кто въехал в них, пошел дальше: для Бориса Леонидовича все российские рубежи оказались огорожены, подобно Великой Китайской стене, кремлевскими стенами.

Тогда он, нокаутирующим ударом отправленный в изгнание, выступил с критикой, назвав Россию страной, где всем правит мафия. Потом деликатно поправился – грязные преступники. Ибо к настоящей мафии они не имеют никакого отношения. Мафия – это аббревиатура старинного лозунга: «Morte Alla Francia, Italia Anela» («Смерть Франции, вздохни, Италия»), рожденного во время народного восстания на Сицилии аж в 1282 году.

И вот спустя семь веков с небольшим в особняке, принадлежащем русскому предпринимателю, снова готов был раздаться грозный клич: «Смерть Франции (которая выдает одного из пропавших российских сынов)! Умри, Россия!»

Кесарев лишь на минуту представил себя, спешно собирающегося в дорогу. Легкая суета в офисе, небольшая паника на его вилле в Сен-Дени, пригороде Парижа, слегка удивленные, но не растерянные лица помощников и в последнюю очередь – невесты.

Борис Леонидович скривился: он не любил этого слова. Элеонора, или Элеонора Давыдовна, как называла ее прислуга, не претендовала на такое определение. Слишком молода и чертовски красива, чтобы хоть сколько-нибудь ходить в невестах. Невеста, по определению Бориса Леонидовича, – нервничающая дурочка, не находящая себе места. Ее мир – это шифоньер, даже не платяной шкаф, в котором висит на плечиках свадебное платье. Висит, стареет и… надоедает.

Элеонора спросит: «Куда мы теперь?» Он мог ответить ей лишь одно: «Не знаю». А потом в Орли на глазах у сотен людей последует арест беглеца. Если ты бежишь из такой страны, как Франция, значит, автоматически доказываешь свою вину.

Вот этого не хотел Кесарев. Официальной фразы, десятка жандармов и одетых в штатское сотрудников спецслужб. И не обязательно в аэропорту, а на любом из десятков постов, что разбросаны по автодорогам, ведущим в Бельгию, Люксембург, Монако, Швейцарию, где на берегу Женевского озера он снимал уютное шале.

– Что ты решил, Борис? – спросил Христов, словно читая мысли босса. – Мой тебе совет: уезжай в Швейцарию.

– Выражайся точнее, – поправил его Кесарев. «Никуда я не побегу. Пусть арестовывают изгнанника, но не беглеца», – подумал он и снова обратился к помощнику: – И ты мне нужен здесь. Сию минуту начинай писать протесты во все инстанции. В первую очередь – в Минюст.

– Который и подпишет решение о выдаче, – закончил Виктор.

– Хочешь сказать, что тебе нечем заняться?! – вспылил босс. – Теперь у нас дел невпроворот. Хоть разорвись! Есть деликатное поручение в Москве, а ты нужен здесь, – повторился Борис Леонидович. – Впору самому ехать… в Москву! Надевать траурную повязку и заказывать билет.

Адвокат улыбнулся.

– Все, иди, – махнул рукой бизнесмен. – Мне надоела твоя веселая физиономия.

Отпустив помощника, Кесарев устроился за роскошным письменным столом XVIII века. За такими столами в старину сидели арматоры и подписывали деловые бумаги; обанкротившиеся писали предсмертные записки, доставали из ящика оружие и пускали себе пулю в сердце.

Борис Леонидович сделал телефонный звонок, поджидая свою несравненную Элеонору. Не бывшую мисс – к коронованным на конкурсах красоты девицам Кесарев относился пренебрежительно, называя их обглоданными костями – он вкладывал в эту фразу двойной смысл: и относительно параметров фигур, и, собственно, откровенного использования красоток спонсорами и членами высокого жюри.

Наверное, Кесарев поступал правильно, отсылая любимого человека, освобождаясь от него. А рядом с Норой Борис, чего греха таить, иногда посматривал бы на нее искоса, ибо в определенные моменты она могла помешать его серьезным измышлениям. Нервы, чувства раздражения и вины, ожидание новых приступов недовольства – справиться с этаким комплексом можно, но только в ущерб взаимоотношениям.

А в отношениях с Норой он придерживался определенных правил. Именно правил, ибо по жизни был игроком. Она у Бориса – третья, и он подсознательно боялся, а порой закрывал глаза, чтобы в определенный момент не заметить какого-нибудь пусть даже самого маленького грязного пятнышка. И сам боялся испачкаться, но больше всего – в очередной раз разочароваться.

Делал невозможное, готов был стать близоруким, слепым и глухим. Слово «счастье» стал ценить, когда разменял «полтинник». А раньше на счастье шел посмотреть, как на премьеру спектакля. Садился в ложу и смотрел. Ну разве не счастье? По молодости лет потирал ручки: он на самом хорошем месте, снизу его лорнируют шикарные дамы в вечерних туалетах, а некоторые вообще билетов не достали.

Нора для Бориса – и жена и дочь в одном лице. Он вывел формулировку: двойная ревность. И призадумался: он больше любил или ревновал? На этот вопрос не ответишь, пока не определишь границы хотя бы одного из чувств – для сравнения. А граница – материя тонкая, почти неосязаемая, ее порой перешагнешь и не заметишь. Лишь оглянувшись, чешешь в голове: «Эх ты! Перешагнул все-таки…»

Выходит, границы эти взаимопроникающие – наконец успокоился Кесарев, отыскав убедительное определение. И не закончил мысль, а отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи: сегодня подольше поревновал, завтра подольше полюбил.

Он на минуту призадумался. В пригороде российской столицы у него имелся роскошный дом, который до сей поры поддерживает пожилая домработница. Дом большой, стоит в лесу, от соседей его отделяет с одной стороны сто метров, с другой – около двухсот. Кесарев по себе знал, как неуютно порой в огромном доме, пространство вокруг которого словно сгущается, вызывает чувство тревоги и неуверенности – хотя бы в телохранителях. Предприниматель сравнил свой дом с островом, на который высадились бандиты, пираты, если сравнивать до конца. Где искать защиту?

Нет, решил он, Элеоноре спокойней и безопасней будет в любой из четырех московских квартир, принадлежащих предпринимателю. Подойдет роскошная четырехкомнатная в элитном доме на Соколе. И сам бизнесмен предпочитал жить в многоэтажках. Для отдыха или деловых встреч он отдавал предпочтение загородным домам, или шале.

И все же Кесарев не считал свое положение безвыходным. Ключ от камеры в СИЗО Лефортово ему подкинули те, кто настежь распахнул тяжелую скрипучую дверь, приглашая шагнуть в гулкое пространство надолго. То был грубый просчет спецслужб, которым предприниматель не мог не воспользоваться.

Глава II

«КАЖДЫЙ ДЕНЬ КАК НА ВОЙНЕ»

«Информационное управление президента России сообщило, что за период проведения контртеррористической операции на территории Чеченской республики с 1 октября 1999 г. по 10 октября 2001 г. потери федеральных сил составили 3 тыс. 438 человек погибшими и 11 тыс. 661 ранеными. Из них потери Минобороны – 2 тыс. 136 погибшими и 5 тыс. 763 ранеными. Потери МВД – 1 тыс. 196 погибшими и 5 тыс. 399 ранеными. Другие ведомства – 106 погибших и 499 раненых. В то же время федеральные силы уничтожили около 11 тыс. боевиков, среди которых главари экстремистов, иностранные наемники и международные террористы».

5

Чеченская республика, 28 октября, воскресенье

Юрия Комалеева, члена редколлегии газеты «Русский путь», в Чечне называли Освободителем. Сколько людей он вытащил из плена – не сосчитать. Начинал заниматься этим опасным ремеслом в 1996 году совместно с Комиссией при президенте России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести и не без поддержки и помощи Генеральной прокуратуры, МВД и ФСБ. Потом бывший военный журналист бросил Комиссию и создал свою «артель старателей» – так пренебрежительно называли его небольшую группу в Чечне российские военные и местные жители. В нее в том числе входило руководство газеты «Русский путь».

До начала «второй чеченской» в Грозном, в специально отведенных местах, вывешивались списки пленных, рядом скучали редкоусые чеченские юнцы, готовые дать расклад на каждого человека из списка: сколько требуют за него бандиты и в какой срок необходимо внести сумму, чтобы заложник попал в руки родственников целиком.

Сейчас все изменилось – никаких официальных списков. Те редкоусые юнцы, кого еще не нашла пуля и не накрыла взрывная волна, стали носить бороды, кто-то из них спустился с гор и осел в селениях, кто-то продолжал прятаться в горах, но все они так и не перестали быть бандитами. Все.

Сегодня с утра Комалеева можно было увидеть в нескольких километрах от Грозного, там он имел честь побеседовать с российским полковником из ханкалинской военной комендатуры.

Полковник – нервный и невыспавшийся, с покрасневшими (Комалееву показалось – похмельными) глазами, одетый в мятую, но со свежим подворотничком куртку, – спросил:

– Все воюешь?

А для Комалеева прозвучало тоном подпоручика из известного фильма: «Все поешь?»

Действующий полковник и бывший военный журналист ненавидели друг друга. Из-за того, наверное, что не понимали или не хотели понять.

Комендант сказал:

– Ты выкупил одного заложника, но автоматом на его место посадил на порядок больше. Спрос рождает предложение, о чем говорить?

Комалеев бесцеремонно потянул военного за рукав к окну и кивнул на трех женщин, прилетевших в Чечню вместе с ним.

– Ты это им скажи. Это их сыновья сейчас в плену. Те, кто обязан заниматься освобождением заложников, вообще ничего не делают.

Проблема, думал полковник, глядя из окна на русских матерей, проблема… как бы это лучше сказать… индивидуальная – нашел он довольно точное определение. Эти женщины набрали, наскребли нужную сумму, считай, решили задачу в частном порядке, зато усугубили ее для других, таких же несчастных, как и они сами, пополнили список заложников. Кто знает, может быть, вон тот солдат, что появился из-за угла здания с ведром, завтра окажется совсем в другом месте.

Полковник сплюнул через плечо. Потом еще раз. И еще. Трижды, в бога мать!

Здесь, в Ханкале, как ни в одном другом месте, знают о деятельности бывшего военного журналиста, но сказать ничего не могут. Поди скажи матерям: «Нет, мы не разрешаем». Не разрешаем чего? Законного права видеть рядом своих детей? У них появился шанс, и они не могут не воспользоваться им, не имеют права, каждая из них готова обменять себя на сына.

И спецслужбы закрывают на эту проблему глаза. Ну попытаются они проследить за Комалеевым – раз плюнуть, возьмут банду вымогателей, а через час пленным пацанам, сидящим в подвале какого-нибудь кишлака, перережут горло и выбросят трупы на всеобщее обозрение.

Обычно бандиты, получив деньги от Комалеева, ночью вывозили заложников в безопасное место и развязывали им глаза и руки, наутро их обнаруживали и везли в ближайшую комендатуру. А женщины здесь потому, что хотят находиться рядом, вынашивают, как беременные, планы увезти детей домой. Поскольку были случаи, когда измученных освобожденных парней сажали на гауптвахту, допрашивали…

Женщины поджидали Комалеева, чтобы вместе с ним лететь в Шатой. У одной из них в Верхнем Дае – порядка двадцати километров от Шатоя – погиб племянник, и она хотела побывать на том месте. Все равно им здесь находиться не меньше недели. Однако Комалеев отказал им.

«Ми-8», летевший во Владикавказ, уже поджидал его на военном аэродроме Ханкалы, свободными оказались несколько мест.

В Шатойском районе – примерно сто километров от Грозного – тихо, военные полностью контролировали ситуацию. В военной комендатуре Комалееву выделили «уазик», которым он пользовался всякий раз, когда прилетал сюда, водителя и пару автоматчиков.

– В Верхнем Дае сейчас отряд подполковника Джаноева, – успокоил прибывшего начальник военной комендатуры, которого Комалеев называл Сергеем Васильевичем и был с ним на «ты».

Обычно спокойный и уравновешенный Комалеев сейчас нервничал. Задание, полученное от Бориса Кесарева, подразумевало собой встречу с боевиками чеченского полевого командира Закира Ахметова. С деньгами сейчас у боевиков туго, и за видеокассету, которая, возможно, есть у Закира, последний получит от тридцати до пятидесяти тысяч долларов – торг в этом случае уместен.

– Поехали, – распорядился Комалеев, заняв место в салоне «УАЗа». Хотя можно было никуда не ехать: людей Закира, с которыми он должен был встретиться, наверняка почистили. Рядом с водителем расположился рядовой мотострелковой роты, в салоне – его товарищ. Оба бойца спокойны, перед журналистом держатся уверенно. На вопрос Комалеева «Как служба?» – вооруженный пацан ответил: «Нормально, папаша!» И простуженно шмыгнул носом.

6

Подполковник Роберт Джаноев, прозванный за крутой нрав Антихристом, активно вел допрос. Два чеченских ублюдка, попавших в руки федеральных сил во время зачистки в селении Циндой, сейчас давали показания. Один – лично Джаноеву, другой – капитану Денису Рябцеву. Чеченские бандиты находились во временном следственном изоляторе. Сейчас рано отдавать в руки ФСБ и МВД двух бандитов, главное, расколоть их горячими, пока кровь на лицах, пока их раны и ссадины не покрылись пленкой.

– Отвечай, падла! – напирал Антихрист, имеющий колоссальный опыт в делах такого рода. Он не церемонился, зная, как поступают с пленниками чеченские изверги. Частенько из его рук бандитов увозили с переломанными челюстями и ребрами. – Что вы делали в Циндое?

Повертев в руках шомпол от «калашникова», Джаноев пояснил:

– В одно ухо забью, из другого вытащу.

– Мы должны были встретить одного человека, – начал давать показания чеченец, худой, но жилистый и выносливый, как диверсант.

– Дальше? – торопил его Джаноев.

– Он русский. Встретиться должны были в доме старейшины.

– Твой командир Закир Ахметов?

– Да.

– Так, давай подробно про русского. Кто такой, откуда?

– Не знаю его имени, командир. Джаноев открытой ладонью со всей силы ударил боевика по уху.

– Я тебе башку пробью, если еще раз назовешь меня командиром!

Чеченец трясся всем телом. Получасом раньше он нарвался на пару гостеприимных «федералов», а еще раньше попал под каток спецназа ГРУ во время зачистки. Думал, конец, убьют, но бойцы били настолько сильно, чтобы только не убить.

– Он должен приехать в Циндой на машине.

– На какой?

– «УАЗ».

– Номер?

– 330.

Джаноев вышел в коридор и поманил из соседней камеры Рябцева. С капитаном они прослужили немало, навели ужаса в Ножай-Юртовском районе и взялись за работу в Шатое. Еще в Ханкале он не без оснований давал инструктаж сводному отряду, в состав которого вошли спецназовцы ГРУ: «В горах все бандиты. Горы – это предзонник, там можно и нужно валить всех. Хороший бандит – мертвый бандит». И вскоре десант высадился в Шатое. Основание – информация о нахождении там отряда чеченских боевиков. Сообщение подтвердилось только отчасти, удалось взять только двух «духов».

После зачистки в селах Шатойского района основные силы десантников рассредоточились в Верхнем Дае и на выездах из села. Командовал ими заместитель подполковника Джаноева майор Сергей Соколов.

– Денис, что твой бормочет?

– Пока ничего внятного.

Антихрист отстранил плечом младшего товарища и шагнул в камеру.

– Ну! – Он сверкнул желтоватыми глазами на второго чеченца. – Колись, падла, про «УАЗ»! Кто на нем должен приехать в Циндой?

– Не знаю. Какой-то русский.

– Смотри на меня, тварь! – приказал подполковник. – Я русский и приехал в Циндой на «УАЗе», встретился с тобой в доме старейшины. Дальше!

– Мы должны были взять деньги и передать видеокассету.

– Номер машины?

– И-330.

– Нет такой буквы на номерах машин! На них только латинские, мразь!

– Да там латинская «И».

– Сука, я убью его, – подполковник, мастерски изобразив беспомощность, посмотрел на капитана. – На номере латинская «i» с точкой, ты понял? Залетная, мимоходом из Америки. Точка вверху или внизу? – спросил Джаноев, вспомнив, видимо, что символ Антихриста – перевернутый крест.

– Вверху.

– Все, он достал меня. – Подполковник обернул кулак носовым платком и бросил капитану: – Выйди, Денис, я утру парню сопли.

И с первого же удара сломал ему челюсть.

* * *

Дозор старшего лейтенанта Виктора Шабанова находился в паре километров от Верхнего Дая. Спецназовцы контролировали дорогу, ведущую к селу. Командир, выслушав по рации сообщение от подполковника Джаноева, привлек внимание бойцов:

– Выходим. Объект – «УАЗ», номера предположительно 330. Останавливаем, задерживаем. В случае неподчинения есть предписание начальства живыми никого не брать.

Трое разведчиков остались на виду, остальные затаились. Рядом с командиром – снайпер расчета Кирилл Журенков. В руках Жмурика «классика», снайперская винтовка Драгунова со стандартным прицелом ПСО-1М2 и 7,62-миллиметровыми патронами. Наглазник на оптике убран, Жмурик не любит «излишеств» и привык «открыто» смотреть в прицел, находящийся от глаза на расстоянии ровно восьми сантиметров. «Ни больше, ни меньше», – частенько говаривал Кирилл, многозначительно выпячивая губу. То же самое мог сказать про свои «мишени» при ближайшем рассмотрении: «десятка» – обычно это голова «чеха» – в клочья.

Стас Верещагин, которого все называли только по фамилии, как и остальные бойцы, вооружен новеньким «АК-102» и армейским автоматическим пистолетом Стечкина.

Вообще, расчет старшего лейтенанта Шабанова считался самым «чистеньким», униформу и бронежилеты перед командировкой покупали на свои деньги. Расходились во вкусах только в обуви. У командира, к примеру, обычные зимние сапоги фирмы «Саламандра». Он шагнул на дорогу, показывая показавшемуся из-за поворота темно-зеленому «уазику» остановиться.

* * *

На окраине Шатоя в «УАЗ» сели две проголосовавшие чеченки и пасечник из Циндоя, ловившие попутку до Верхнего Дая. Они завели громкий разговор на чеченском, изредка поглядывая на Комалеева. Рубашка у Юрия Васильевича была с застиранным воротником, носки с вытянутыми резинками, которые он показывал, закладывая ногу за ногу, брюки с вытянутыми коленями, видавший виды джемперок с широким треугольным вырезом. Комалеев словно трудился всю ночь на выгрузке вагона: распространял вокруг резкий запах пота.

Проехали чуть больше половины пути – километров двенадцать, и машина заглохла, водитель – контрактник лет двадцати двух-трех по имени Николай – ковырялся в моторе минут двадцать. Проехали еще несколько километров – и впереди показались трое военных. Старший жестом приказывал остановиться.

– Вперед! – прикрикнул Комалеев, когда водитель убрал ногу с педали газа. – На «рубеже» ^[3] остановишься, если попросят. Поехал, поехал! Неизвестно, кто они такие.

– Наверное, это «федералы». Они вчера чистили тут…

Комалеев был возбужден. Последнее время он ненавидел «федералов», а сейчас, когда сорвались его планы, злость на военных выперла наружу.

– Вперед, я сказал!

Водитель подчинился. Он еще не научился ненавидеть бесцеремонных журналистов типа Комалеева. Друг Николая – тоже водитель – рассказывал, как в августе прошлого года он возил «бабу-журналистку», которая сопровождала гуманитарный груз для дома престарелых в столице Чечни. Ей выделили усиленную охрану. И вот по ее приказам колонна несколько раз останавливалась, и журналистка исчезала в трущобах. А солдаты во время ее походов представляли собой недурные мишени для «щелкунчиков». О чем, собственно, ей и сказал командир. Она ответила оскорблениями, а позже в газете опубликовала статью, в которой обвинила военных «во всех тяжких грехах: мол, и трусы они, и бездельники». Она так ненавидела армию, что в телешоу «Глас народа» «дошла до прямых оскорблений в адрес солдат и офицеров, воюющих в Чечне».

* * *

Намерение водителя не подчиниться командир расчета понял, когда расстояние до машины сократилось до тридцати метров и продолжало сокращаться: водитель «УАЗа» принял враво, почти вплотную к заснеженной бровке и жал на газ, заставляя двигатель машины реветь. Солнце, выплывшее из-за облака по ходу «УАЗа», отражалось от лобового стекла и бросало подсветку на глаза бойцов. Не разберешь, кто за рулем. Благо до этого удалось различить номера, которые соответствовали полученным в эфире данным.

Опасаясь еще и выстрелов из машины, командир правым плечом повалился на дорогу и, сползая к обочине, дал по нарушителю автоматную очередь. Однако не он первым открыл огонь, а его товарищи из укрытия.

* * *

Комендант шатойской военной комендатуры поторопил командира омоновцев: давай, мол, не телись, успеешь догнать «УАЗ» за Шатоем, проводишь, все равно вам в ту сторону.

Отряд ОМОНа Шатойского временного отдела внутренних дел, разместившись в кузове «Урала», сопровождал районного прокурора и представителя администрации для «разбора полетов», которые учинили гэрэушники прошлой ночью. Прошло несколько часов, а истеричные жалобы местного населения докатились не только до Ханкалы, а, кажется, перевалили через стены Кремля.

«Вот уж оперативность так оперативность, – злился командир ОМОНа Игорь Зыков, в нетерпении поджидая прокурора. – Норма, в рот пароход!»

Это слово могло стать бранным, смешным, каким угодно, но никак не рядовым. Не пройдет оно не замеченным в дружеском трепе, в инструкциях начальства. Стало нормой для местных жителей устраивать по поводу и без повода демонстрации и пикеты. Не они сами выходят, а их гонят бандиты. Вроде бы чисто в селе, но всегда найдется скрытая сволочь: «Не послушаетесь, убьем».

– Ну где этот прокурор! – не выдержал командир.

– Там же, где и Наполеон, – отозвался молодой милиционер, – в психбольнице.

Когда за прокурором с громким стуком захлопнулась дверца кабины, «Урал» с натугой тронулся с места.

* * *

»УАЗ» зашлепал по дороге простреленными покрышками и, съехав на обочину, перевернулся – один раз, потом второй, показывая спецназовцам крышу. Мотострелки не пострадали. Один солдат, выбив ногой треснувшее лобовое стекло, выполз из машины и залег, дав на слух короткую очередь. Второй боец действовал смело, решительно. Это он ответил Комалееву: «Нормально, папаша!» И сейчас защищал его, высунувшись из бокового окна, которое стало люком над головой. Но не успел сделать ни одного выстрела: едва показалась его голова, как в нее ударила автоматная пуля. Еще десятки пуль барабанили по крыше, пробивали ее.

Никто из спецназовцев не заподозрил, что стреляют они по своим. Они выполняли предписания, которые оказались обоснованными: машина с номерами 330 не подчинилась приказу остановиться, а когда ее остановили, пассажиры открыли огонь.

Боец мотострелковой роты недолго огрызался на шквальный огонь: пара гранат из подствольных гранатометов, и он ткнулся головой в мерзлую землю.

* * *

Услышав звуки перестрелки, Зуев отдал команду остановиться. «Урал» съехал на обочину, и омоновцы, оставив свои места, рассредоточились, цепью приближаясь к месту перестрелки. На своих местах остались только побледневший прокурор и водитель, который не утратил привычного румянца на щеках.

Когда омоновцы скрытно приблизились, они увидели перевернутую машину, которую им надлежало сопровождать, и группу людей в новой военной форме, окруживших ее. Разведчики стояли без головных уборов. Лишь подойдя вплотную, командир ОМОНА нашел более точное определение: стояли с обнаженными головами.

* * *

– Куда?! – Начальник разведки военной комендатуры загородил своим телом выход из подвала.

– Дразнить верблюда! – рявкнул Джаноев. – Пусти, майор, иначе хуже будет.

Разведчик крепко выругался и дал дорогу Антихристу и его помощнику Рябцеву, которые под дулами автоматов выводили пленных чеченцев. Руки у тех были надежно связаны, на головах плотные полотняные мешки. Офицеры втолкнули их в машину. Джаноев занял место за рулем и выехал за пределы комендатуры, длинно просигналив часовому: «Давай дорогу, баран!»

Проехав километров пять-шесть, подполковник остановил машину. Бандитов отвели подальше от обочины и заставили встать на колени.

– Кровь за кровь, твари! – прошипел Джаноев. У него не было другого выхода. А прав он или нет, подскажет время.

Два автомата дернулись одновременно. «Духи» повалились на землю, подергивая в агонии ногами. Подполковник и капитан подошли ближе и с близкого расстояния добили их одиночными выстрелами в голову.

7

29 октября, понедельник

Руководитель следственной группы полковник ФСБ Михаил Эджумян, закончив допрашивать командира расчета, содержавшегося на гауптвахте, пришел к выводу, что здесь есть над чем поломать голову. Во-первых, случай с расстрелом своих своими же был не единичный, во-вторых, тут пахло жесткой провокацией.

Военная форма старила Михаила Дмитриевича лет на пять, не меньше, в ней он, высоколобый и с седоватыми висками, выглядел на сорок с хвостиком. Эджумян, не дожидаясь следователя из Главной военной прокуратуры, в эти минуты прибывшего в Ханкалу, решил для начала выяснить положение дел в военной комендатуре Шатойского района и вызвал в кабинет коменданта рядового Николая Зимина, чудом оставшегося в живых водителя «УАЗа».

– Давно служишь по контракту, Коля? – спросил полковник.

– Полгода. Отслужил срочную и остался здесь.

– Как чувствуешь себя? Отошел?

– Да, спасибо.

– Сергей Васильевич, – попросил Эджумян коменданта, – принесите мне журнал боевых дежурств.

Ознакомившись с записями, полковник напомнил коменданту, что с 1 мая 2001 года военнослужащим, проходящим службу по контракту в воинских частях, дислоцированных на постоянной основе в Чеченской республике, указами президента России, постановлениями правительства и прочими приказами и директивами Минобороны реализуются следующие льготы: оклады по воинским должностям и оклады по воинским званиям в полуторном размере, ежемесячная надбавка за особые условия службы в размере сто процентов от оклада по воинской должности.

– С учетом повышения, – вставил комендант.

– Ну да, – согласился Эджумян, – а еще полевые – суточные деньги в трехкратном размере от установленной нормы.

Он плавно подошел к тому, что, помимо вышеназванных выплат, военнослужащим, принимавшим фактическое участие в проведении контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона, в соответствии с постановлением правительства РФ от 27 февраля 2001 г. № 135-9 (в редакции постановления правительства РФ от 26 апреля 2001 г. № 135-22) полагаются денежные вознаграждения исходя из суммы 20 тысяч рублей в месяц пропорционально количеству дней их участия в этих операциях.