Пятёрка с хвостиком

      И тогда же, во втором акте, под музыку Штрауса Аллочка вдруг ощутила прилив нежности к бабе Зое и прошептала ей:
      - Всё-таки я тебя очень люблю. Спасибо, что ты привела меня сюда.
      Растроганная баба Зоя порывисто привлекла её к себе - она впервые услышала от Аллочки такие слова.
      Три дня промелькнули быстро и незаметно.
      Они возвратились на самолёте в воскресенье. В аэропорту их встречали папа и мама. Аллочка была очень весёлая и, захлёбываясь, рассказала про свои одесские впечатления.
      И лишь после обеда мама обняла Аллочку за плечи и, виновато приглушив голос, сказала:
      - Ты только не волнуйся, доченька... Я должна сообщить тебе печальное известие. Умерла баба Надя. Вчера её похоронили...
      Аллочка так растерялась, что сразу даже не заплакала. Несколько секунд она молчала. Потом подняла на маму широко раскрытые глаза:
      - Так, значит, вы... специально? Мама отвела взгляд:
      - Ты такая впечатлительная, Аллочка! Мы боялись... Мы думали...
      Мы хотели...
      - Как вы могли?! - И только теперь она заплакала - громко, содрогаясь всем телом.
      Они успокаивали её все втроём - мама, папа, баба Зоя. Она перестала наконец плакать и направилась к входной двери.
      - Куда ты?! - испугалась мама.
      - Не выдумывай! - сказал папа. Но она упрямо поджала губы:
      - Нет, я пойду!
      - Пускай идёт, - сказала баба Зоя. - Ей нужно сейчас побыть одной. Всё-таки баба Надя вынянчила её.
      Аллочка спустилась во двор и, ощущая под сердцем холодок, пошла к окнам бабы Надиной квартиры. Подошла вплотную, приложила козырьком руку ко лбу и заглянула внутрь.
      Хотя все вещи были на местах, она не узнала теперь знакомую с малолетства комнату. Только присмотревшись, поняла почему. Все зеркала были занавешены белыми простынями. А зеркал в той комнате было множество, как вы помните. И это было страшно. Аллочка отпрянула от окна.
      Из подъезда вышла дворничиха тётя Галя, соседка бабы Нади.
      - О! Ты мне как раз и нужна, - кивнула она Аллочке. Подняла фартук, порылась в кармане пиджака, вытащила конверт и протянула:
      - Это тебе. Написано "в собственные руки". Потому я и не отдала родителям.
      У Аллочки остановилось сердце, когда она взяла конверт. Знакомым почерком бабы Нади на конверте было написано:
      "Аллочке Грацианской (в собственные руки)".
      - Я нашла его на буфете. Когда опечатывали квартиру. Такой была человек! Как жалко! Сердце не выдержало. Потому что такое было сердце... За других болело. А тот, кто чужую боль в своё сердце не пускает, сто лет живёт.
      Тётя Галя ещё что-то говорила, но Аллочка уже не слышала. Не заметила она и как дворничиха ушла.
      Она то смотрела на конверт, то прижимала его к груди, то снова смотрела. И никак не решалась распечатать.
      Наконец решилась.
      "Любимая моя Аллочка! Девочка моя дорогая!
      Ночью у меня был сердечный приступ, боялась, что не дотяну до утра. Потому решила тебе написать. На всякий случай. А то не успею... И ты не узнаешь, что я всё знаю. И безгранично благодарна тебе за твою тайну. Я знала, я верила, что ты не сможешь так просто забыть свою бабу Надю. Потому что нельзя забывать тех, кто так тебя любит. А ты для меня - самая родная, самая добрая. Нет у меня на свете никого, кроме тебя... Я всё понимаю, что видаться нам нельзя и не нужно. У тебя есть родная бабушка, которую ты должна любить. И любишь. Я бы никогда не простила себе, если бы стала между вами. Это было бы преступление...
      И когда год тому назад я впервые увидела у себя в кухне на подоконнике кулёчек конфет, я растерялась. Я не находила себе места... На следующий день я встретила тебя во дворе, заглянула тебе в глаза, но ты сделала вид, будто ничего не случилось, будто ты ничего не знаешь. И я поняла, что ты хочешь, чтобы это была твоя тайна. И я подумала, что ты права. Так будет лучше для всех... А когда в следующий раз я нашла на подоконнике пачку вафель "Артек", я уже нисколько не сомневалась. Ты знала, что я люблю эти вафли.
      Ты всегда приносила свои подарки в моё отсутствие. Я ни разу не заметила, как ты это делаешь. Хотя признаюсь тебе честно, иногда даже дежурила, надеясь тебя застичь. Но тщетно. Ты большая ловкачка, моя дорогая. Будь уверена!..
      Спасибо! Спасибо тебе, моя единственная радость!
      Будь счастлива, добрая моя девочка!
      Обнимаю тебя.
      Твоя баба Надя".
      У Аллочки отчаянно билось сердце.
      Строчки письма расплывались перед глазами.
      Она ничего не понимала.
      Какая тайна? Какие конфеты, какие вафли, какие подарки?
      Она же ничего этого не делала!
      И вдруг...
      Вдруг в её воображении всплыла Люба Миркотан. Как она со свёртком в руке спрыгивает с карниза...
      Кровь бросилась Аллочке в лицо...
      Люба жила на третьем этаже с мамой, папой, старшей сестрой и двумя младшими братишками. Конечно, сегодня воскресенье, они могли куда-то поехать. У них была дружная семья, и они часто в воскресенье шумной гурьбой ездили на природу. Все с рюкзаками, даже самый младший, шестилетний Андрюха.
      Но сейчас они были дома.
      Дверь открыла сама Люба.
      У Аллочки темнело в глазах, когда она пересохшими от волнения губами сказала:
      - Выйди на минуточку... Пожалуйста... - И умоляюще повторила: Пожалуйста... - (Она даже забыла поздороваться.) Люба не удивилась:
      - Сейчас... Я только наброшу кофточку. Спускаясь по лестнице, они сначала молчали. Потом Люба спросила:
      - Где ты была?
      - В Одессе... Но я не знала! Честное слово, я ничего не знала! Только сегодня... Честное слово! - Аллочка била себя кулачком в грудь, но и без этого ей нельзя было не поверить. Такой у неё был голос.
      - Я так и думала, что тебя куда-то отослали, - не глядя на неё, сказала Люба.
      - Скажи, зачем ты это делала? - дрожащим голосом спросила Аллочка.
      - Что? - резко повернула голову Люба.
      - Ну... конфеты... вафли...
      - А... откуда ты знаешь? - покраснела Люба. Аллочка молча протянула ей письмо. Потом смотрела, как Люба читает, и видела, что ей больно.
      Аллочка уже жалела, что дала письмо, но было поздно.
      - Если бы я только знала...
      Люба пожала плечами, потом неожиданно вздохнула:
      - Я случайно услышала её разговор... с тётей Галей. Дворничихой. Она так говорила... о тебе... И вообще... Мне стало так её жаль. Это же страшно, когда человек такой одинокий...
      - Если бы я знала... Если бы я только знала... - всё повторяла и повторяла Аллочка...
      ...Баба Надя стояла на перроне детской железной дороги в тени деревьев и, склонив голову набок, смотрела, как Аллочка отъезжает в маленьком разрисованном вагоне всё дальше и дальше...
      * * *
      Когда Люба Миркотан получила пятёрку с хвостиком, она так растерялась, что даже говорить не могла. Никто из тех, кто получал пятёрки с хвостиком, так не терялся. У Любы даже красные пятна на щеках появились.
      - Ой! За что?! Ну, это уже... абсолютно! Все, особенно девочки, начали её успокаивать:
      - Ну, чего ты...
      - Как раз ты... абсолютно!
      - Нечего прибедняться!
      А Аллочка Грацианская горячо воскликнула:
      - Вот и неправда! Не говори! Может быть, как раз ты - больше всех... - и вдруг запнулась.
      Никто в классе не знал ни про бабу Надю, ни про Любочкину тайну, ни про письмо.
      - Ай! Перестань! Слышишь! - крикнула Люба, но тоже вдруг умолкла и махнула рукой: - А! Ну вас всех!..
      И выбежала из класса.
      Так на том тогда всё и кончилось.
      Аллочка и Люба были, как вы уже поняли, девочки темпераментные, чувства свои не всегда сдерживали.
      Но, даже зная это, актив не ожидал такой бурной реакции, когда подходил к ним сейчас.
      - Да вы что - смеётесь?!-воскликнула Аллочка. - Чтобы я чужую сумку с деньгами взяла?! Даже бы она десять лет под скамейкой стояла.
      - Вот смешнячки! - воскликнула Люба. - Вы меня просто не знаете. Да я ни за что не стала бы звонить и оставлять сумку в телефонной будке. Это же кто-то мог бы спокойно проследить, схватить, и пока дежурный выбежал - ищи ветра в поле! Я бы в крайнем случае просто забежала в милицию, бросила бы сумку дежурному на стол и тогда бы удрала. Нет! Это не я!
      Таким образом, первая попытка искать среди девочек ничего не дала. И актив решил вернуться к хлопцам.
      - А как вы смотрите на новичка? - спросила Тая Таранюк и, как всегда, покраснела.
      - Положительно! - вырвалось у Натали Приходько, и она почему-то тоже покраснела.
      Тина Ярёменко прыснула в кулак.
      КАПИТАН БУЛЬ И БОЦМАН ВАСЯ
      Первого сентября, когда четвёртый "А" впервые был уже не третьим, а четвёртым, в классе появился новичок. Вася Мостовой.
      Загорелый, с выгоревшими волосами и облупленным носом, он был улыбчивым и совсем не робким. Не то что другие новички. Со всеми поздоровался, перезнакомился и начал рассказывать про своё село Горенку, что в Киево-Святошинском районе, сразу за Пуще-Водицей ("два шага от Киева").
      Но к новичку мы ещё вернёмся.
      А сейчас поговорим о капитане Буле.
      Капитан Буль - это Петрусь Булько. Почему он капитан Буль, спрашивается? Ну, это очень просто.
      Вы сами знаете, как часто в первом, втором, третьем классе меняют люди профессии. Сегодня ты космонавт, завтра ты пограничник, послезавтра художник, потом директор школы, потом клоун в цирке и так далее.
      Что же касается Петруся Булько, ни у кого двух мнений не было. С первого класса все знали, что он станет капитаном дальнего плавания.
      И мечте своей Петрусь не изменил ни разу. Даже когда в школе была встреча с космонавтом и все хлопцы до единого бросились в космонавты, Петрусь удержался - остался капитаном.
      А решено это было ещё в детском саду.
      Кто из вас не пускал весной в ручейках бумажных корабликов? Наверное, нет таких людей на свете.
      Любил пускать кораблики и Петрусь. Хлопец он был ловкий, сообразительный и достиг в этом деле значительных успехов. Его кораблики почти никогда не переворачивались, не размокали, а, обходя все подводные рифы, благополучно выплывали из рек-ручейков в лужу-океан.
      Так вот, пускали они однажды в детском саду кораблики. А мимо проходил моряк. Настоящий моряк, в бескозырке с ленточками, в синей матроске, из-под которой выглядывал полосатый треугольник тельняшки. А под носом усики молодецки закрученные, а в глазах чёртики прыгают. Не моряк, а картинка.
      Взглянул моряк на Петруся, улыбнулся лучезарно, рукой мозолистой с синим якорьком взлохматил чуб Петруся. И сказал звонко:
      - Молодец! Быть тебе капитаном дальнего плавания! Это слышали и Гришка Гонобобель, и Шурочка Горобенко, и Люська Заречняк, которые ходили в тот же детский сад. Собственными ушами слышали.
      Сказал моряк и ушёл себе, а слова его остались - зацепились в сердце Петруся.
      Да, посмотрел бы я на вас, если бы вам такие слова сказал настоящий моряк! А вы ещё только в детский сад ходите, пускай даже в старшую группу.
      Как бы вы прореагировали? То-то же!
      И когда заходил разговор, кто кем будет, Петрусь уже просто не мог ничего другого сказать.
      Все тетради Петруся, особенно последние страницы, были изрисованы кораблями-линкорами, крейсерами, фрегатами, каравеллами. И книжки он читал главным образом про море и моряков. И открытки "морские" собирал.
      Если кому-то в классе надо было выяснить что-нибудь, связанное с морем, обращались к Петрусю.
      Однажды Гришка Гонобобель назвал его Капитан Буль. Прозвище понравилось, да и сам Петрусь не очень возражал - было оно не обидное. Так и пошло: Капитан Буль, Капитан Буль... Правда, было в нём что-то немножечко пиратское, но это не беда.
      А теперь вернёмся к новичку Васе Мостовому. Жил он, как вы знаете, в селе Горенки за Пущей. Теперь переехал в город. Родители уже давно работали в Киеве на заводе "Арсенал". И всё время ездили на работу из Горенки. А вот сейчас получили наконец квартиру и переехали. В Горенке остались два деда, одна бабушка и целая куча родственников.
      - Горенка - моя дедовщина, - говорил Вася Мостовой. А уж если быть совсем точным, то говорил он не "дедовщина", а "дедовфина", потому как шепелявил. Но это у него выходило очень мило, даже симпатично.
      Особенно часто он повторял "что ты", которое, ясное дело, звучало у него "фто ты".
      Когда Вася узнал, что Петрусь мечтает стать моряком и что его называют Капитаном Булем, он даже подскочил:
      - Фто ты! И я мефтаю стать моряком. Вот было бы здорово на од ном корабле! Ты будеф капитан, а я боцман. Гришка Гонобобель загоготал:
      - Го-го! У нас свой шепелявый, свой Валера Галушкинский появился! Капитан Буль и Боцман Фтоты. Го-го! Но Вася не обиделся. Даже сам засмеялся:
      - А фто? Звучит! Капитан Буль и Боцман Фтоты. После кругосветного путефествия возврафаются в родной порт Одессу... или - Ленинград. Сила! Фто ты! - И тут же хлопнул по плечу Капитана Буля: - Давай дружить!
      В мгновение окна он договорился с Антошей Дудкиным, который сидел с Капитаном, чтобы тот пересел на другое место.
      - Ты только не обижайся. Фто ты! Просто у нас же, сам понимаеф, обфие интересы. Гуд бай!
      Всё это было сказано так просто и откровенно, что Антоша нисколечко не обиделся и сразу пересел. Очень Вася был, как говорят взрослые, контактный человек.
      Кстати, его стали-таки называть Боцман, но без Фтоты - просто Боцман Вася. Да и в самом деле, зачем обыгрывать чей-то, пускай даже и симпатичный, но физический недостаток? Недостатки обыгрывать - последнее дело.
      Все переменки и даже иногда, извините, на уроках новые друзья бубнили о чём-то морском. И то и дело Вася восторженным шёпотом восклицал:
      - Ты фто! Ух здорово! Ну, ты Драйзер! Всё знаеф. Учителя были вынуждены делать Боцману Васе замечания. Однажды после уроков Вася сказал:
      - Слуфай, а давай не оставаться на продлёнку... А махнём в Пуфтю, в мои края. Такая погода! Грех кантоваться на продлёнке. Петрусь неуверенно пожал плечами:
      - Не знаю. Могут быть неприятности... и тут... и дома.
      - Ну! Капитан! Какие неприятности? Фто ты? У тебя телефон есть?
      - Есть.
      - В случае чего - позвоним. Там же автоматы возле каждого дерева. Я тебе фто-то покажу! Зафатаефся!
      Петрусь нерешительно оглянулся. Рядом стояли Гришка Гонобобель, Кум Цыбуля, Антоша Дудкин, Аллочка Грацианская, Оля Татарчук и Нина Макаренко (Макаронина) из четвёртого "Б".
      - Кто хочет? - повернулся к ним Боцман. - Пуфтя - это же совсем рядом. Два фага. До Подола. А там на двенадцатом трамвае. И всё. А? Такая погода!
      Если бы не Аллочка Грацианская и не Макаронина, кто знает, может, ничего бы и не было.
      Но вдруг Макаронина сказала:
      - А мы недавно ездили. Я даже ногу поранила.- Она показала свежий шрам на ноге и сразу отошла, чтобы "ашники" не подумали, что она набивается к ним в компанию.
      Аллочка Грацианская вдруг улыбнулась своей очаровательной улыбкой:
      - А что? Я бы поехала. Я люблю путешествовать... Когда такое говорит первая красавица в классе, то надо быть последней шляпой, последней тряпкой, надо немедленно менять брюки на юбку, если ты ещё колеблешься. А когда в придачу оказывается что "бешники" уже были, то... Капитан коротко бросил:
      - Поехали!
      Антоша Дудкин и Кум Цыбуля молча кивнули, Гришка Гонобобель хоть и скривился (ему было неприятно, что активное участие в этом приняла Макаронина, с которой у него были личные счёты), но тоже кивнул.
      Оля Татарчук переглянулась с Аллочкой Грацианской, прочитала в её глазах мольбу ("Не оставляй меня, пожалуйста, одну с мальчишками") и тоже согласилась.
      Оля Татарчук была белобрысая. И не просто белобрысая - более белобрысой, чем она, не было, наверное, во всей школе. Светлые-светлые волосы, белые брови, белые, словно припорошённые мукой, ресницы и светло-серые глаза. Рядом с Аллочкой она напоминала фотонегатив. Но почему-то именно к Аллочке она всё время тянулась. Она была какая-то чудачка, эта Оля Татарчук. Она всё время кем-то восторгалась, а себя всегда унижала ("Ой, какой ты молодец!.. Ой, как тебе идёт эта кофтюля!.. Ах, как ты хорошо отвечал сегодня на английском! Молодчинка!.. А я так мямлила на математике! Ужас!").
      Люди любят, чтобы им говорили приятное, и к Оле в классе относились хорошо.
      Потому никто из хлопцев не имел ничего против того, чтобы поехала и Оля.
      Всю дорогу Боцман не умолкал ни на минуту. Он вовсю расхваливал прелести Пущи-Водицы, которую знал "как свой карман" (так он сказал). Какие только приключения не случались с ним в Пуще! И лося-великана он однажды встретил, и галчонка, выпавшего из гнезда, назад положил, и лесной пожар тушил, и маленькую девочку из детского садика "Советская Украина", которая в лесу заблудилась, на Шестую линию провёл... Ну не Боцман, а Герой Советского Союза. Оля Татарчук то и дело восторженно хлопала в ладоши:
      - Ну, молодец! Ух, здорово!
      А красавица Аллочка смотрела только на него, не даря взглядов никому другому.
      Гришка Гонобобель уже жалел, что поехал.
      - Всё! Пятая линия! Выходим! Выходим! Вылазим!-закричал наконец Вася.
      И они высыпали из трамвая.
      Вход в парк с ажурным, несколько старомодным штакетником. Высокие мачтовые сосны. И неповторимый запах леса.
      - Вперёд! За мной! - бодро махнул рукой Боцман и быстро зашагал, почти побежал по асфальтированной аллее.
      В парке было безлюдно. Будний день, рабочее время...
      Только в укромном месте на скамейке под плакучей ивой сидела какая-то пожилая парочка - видно, курортники.
      Неожиданно сверкнула на солнце вода. И показалось длинное озеро, через которое был переброшен мостик с деревянной беседкой посредине - резные столбики, ажурный под крышей штакетник.
      - Ой! Красота какая! - восторженно закричала Оля. - Я никогда тут не была.
      Озеро действительно было очень красивое, берега поросли вековыми деревьями, на воде плавали жёлтые опавшие листья.
      Но Боцман, видимо, привёл их сюда не только любоваться красотой озера.
      - Вперёд! - воскликнул он и повел одноклассников через мостик.
      Слева от мостика, у деревянного причала, было привязано десятка два лодок, а на берегу стоял домик - лодочная станция.
      На крылечке домика сидела на стуле и читала книжку крупная женщина в красной косынке, по-пиратски перевязанной наискосок через лоб.
      Боцман вёл их прямо к ней.
      - Здравствуйте, тётя Клава! - крикнул он, подойдя к ней почти вплотную.
      Только тогда она оторвалась от книжки.
      - О! Васек! Здорово! Приехал? Соскучился?
      - Моя тётя Клава! - обернулся Боцман к одноклассникам. - Мои друзья!
      - Очень приятно! - Тётя Клава церемонно подала каждому из них сложенную лодочкой руку.
      - Как там мой фрегат? - спросил вдруг Вася и взглянул искоса на Петруся.
      - На месте, капитан! - смешно козырнула тётя Клава.
      - Нет, я теперь боцман. Капитан у нас - вот! Капитан Буль! - Он хлопнул Петруся по плечу. Петрусь зарделся.
      - А-а... - окинула взглядом Петруся тётя Клава. - Ну, смотрите, вам виднее. Только будьте осторожнее... Что-то вас многовато.
      - Фто ты! Как раз комплект. Ты фто не знаеф - мой фрегат брал на борт и десять.
      - Знаю-знаю, только всё-таки не очень... Хоть и тепло сегодня, но уже сентябрь, вода холодноватая. Плавать хоть умеете?
      - А как же! - за всех ответил Гонобобель.
      - Ну, тогда давайте. Там, в конце...
      - Знаю-знаю. Фто ты!
      Боцман уверенно зашагал по причалу мимо лодок. У предпоследней остановился.
      - Вот! Мой фрегат "Мечта". Я всегда на нём плаваю.
      Тётя Клава уже приближалась, неся два весла.
      - Кто умеет грести? Только честно!
      - Я! - крикнул Гонобобель и с видом победителя посмотрел на Аллочку.
      - Ну, тогда сядешь тут, рядом с Васей. Он на правое весло, ты на левое.Тётя Клава вставила вёсла в уключины, открыла замок, размотала цепь, взяла в руку.
      - Садитесь! Девочки, проходите на корму. И кто-нибудь из мальчиков тоже.
      - Давай ты, Антофа! - сказал Боцман. - А теперь мы - на вёсла. А ты, Капитан, и ты, Кум, - на нос.
      Когда все уселись, тётя Клава отдала цепь Петрусю и легонько оттолкула лодку от причала.
      - Ну, счастливого плавания! Давай, капитан! Веди вперёд "Мечту"!
      Однако растерянный Петрусь молчал.
      - Ну фто ты? Чего молчиф? - крикнул Боцман, Петрусь перехватил Аллочкин взгляд - она смотрела на него лукаво и ожидающе.
      И вдруг щекотная волна радостного возбуждения охватила его.
      - Слушай мою команду! Курс зюйд-зюйд-вест, поворот на четыре румба! Полный вперёд! - звонко скомандовал он и не узнал своего голоса - такой он был истинно капитанский.
      - Есть, капитан! - крикнул Боцман и налёг на весло. Гонобобель тоже налёг. И лодка поплыла по озеру.
      - Ой! Как хорошо! - радостно взвизгнула Оля Татарчук,
      И всем стало весело.
      - Сла-авное мо-оре-е, священный Байкаа-ал!-затянул Кум Цыбуля.
      - Курс норд-норд-ост! Эй! В машинном! Поддай пару! - уже уверенно скомандовал Петрусь.
      Аллочка смотрела на него так, как недавно смотрела она на Васю.
      Эх, хорошо!
      Как хорошо жить на свете!
      Когда ты капитан и командуешь фрегатом "Мечта" и на тебя смотрит первая красавица в классе, разве ты можешь сидеть? Что это за сидящий капитан? Смех, да и только! Ты должен стоять на капитанском мостике, подставив лицо солёному ветру.
      И Петрусь подхватился, встал и, балансируя, поднёс ко лбу руку козырьком.
      Они уже проплыли под мостом и выплыли на широкий плёс.
      Гришка Гонобобель старался изо всех сил, чтобы не отстать от Васи Боцмана, но всё-таки и опыта и ловкости у него было поменьше. И лодка всё время поворачивала налево.
      - Эй! В машинном! Левое греби! Правое табань! Матрос Гонобобель! Шуруй активнее!
      Если бы Аллочка не посмотрела в эту секунду на Гришку...
      А может быть, он и нечаянно. Кто его знает...
      Но Гришка Гонобобель вдруг изо всей силы рванул за весло, лодка резко качнулась... Капитан Буль потерял равновесие - и...
      Все только увидели, как мелькнули в воздухе его ноги, когда он перелетал через борт.
      Бултых!
      - Ой!
      Лодка продолжала двигаться вперёд. Через мгновение голова Петруся вынырнула уже за кормой.
      - Человек за бортом! Ги-ги! - весело закричал Гонобобель.
      - Плыви сюда! Ты фто? - закричал Боцман. Петрусь беспомощно бултыхался в воде, то погружаясь с головой, то на миг выныривая.
      - Да он же не умеет плавать! - вскрикнула Оля Татарчук. Никто не успел даже глазом моргнуть, как она подхватилась, вскочила на корму и прыгнула в воду.
      Вода сразу закипела, забурлила. Мгновение - и Оля уже возле Петруся.. И уже они вдвоём то погружаются, то выныривают.
      - Разворот! Быстрее! - закричал Вася, отчаянно орудуя веслом.
      Но пока они с Гонобобелем разворачивали лодку, ещё дважды бултыхнулось. Это Антоша с кормы, а Кум Цыбуля с носа бросились в воду. Хотя, честно говоря, это уже было ни к чему.
      Впрочем, какие же они были бы хлопцы, если бы сидели сложа руки, когда такое делается!
      Лодка уже подплыла, и Оля и Петрусь уже держались руками за борт, Вася, Гришка и Аллочка пытались втащить их в лодку, а хлопцы только подплывали, виноватые и растерянные.
      И вот они уже все вчетвером держатся за борта лодки и цокают зубами.
      - Н-не н-надо тащить... Н-не т-теряйте в-времени, - процокала Оля. Гребите б-быстрее к б-берегу...
      И Вася с Гришкой тут же согласились. Разве могли они после всего не послушать её.
      Интересная была картина - высоко задрав нос, лодка быстро плыла к берегу, а за кормой кипела-бурлила вода, словно там был подвесной мотор. То, держась руками за корму, отчаянно молотили ногами по воде все четверо. Так приказала Оля. Активно двигаться, чтобы не переохлаждаться.
      По берегу уже бежала, размахивая руками, тётя Клава. А потом они выкручивались в кустах.
      А затем изо всех сил бежали в село Горенку, к Васиным родичам. Было это не таких уже и два шага... У Капитана Буля голова шла кругом.
      Как же он виноват перед всеми ними! Какой позор! Какой стыд! Как смотреть им в глаза теперь?
      Ну разве же он мог признаться, что не умеет плавать, что всё время собирался научиться, да так и не собрался, потому что купание для него адская мука. Был он худенький и такой мерзляк, что даже в самый жаркий день, едва залезет в воду, через минуту уже стучит зубами и, обхватив себя крест-накрест за плечи, мелко дрожит, как щенок под дождём. Где тут уж плавать, если просто в воде находиться сил нет.
      Разве мог он признаться в этом, он, капитан дальнего плавания?..
      - Ну, ты же и плаваеф! Как дельфин! - восторженно прокричал Оле на бегу Боцман Вася.
      - Это ты кролем? - просопел Кум Цыбуля.
      - Ага... Я же третий год уже в бассейн хожу, - словно извиняясь, призналась Оля.
      А потом они сидели в тёплой уютной хате боцманского деда Сергея и бабы Дуни и пили горячее молоко. Баба затопила печь и сушила их одежду.
      Все четверо были временно облачены в дедовы и бабины наряды и выглядели весьма комично, особенно хлопцы.
      Оля, закутанная в цветастый бабин халат, сидела на печи над всеми и очень смущалась. Она привыкла восхищаться другими, а себя унижать. А тут она была в центре внимания и все только и говорили что про её геройство.
      Хлопцы не жалели красок. Их можно было понять. Кроме всего прочего, они ещё старались таким образом приглушить неловкость, вызванную тем, что именно она, девочка, а не они, хлопцы, первой бросилась в воду и спасла Петруся. И они старались всячески подчеркнуть, что она, так сказать, профессионалка, спортсменка, но всё равно не каждая спортсменка вот так бросилась бы, не задумываясь, в холодную воду...
      Аллочка впервые в жизни завидовала. Никто на неё не смотрел, даже Гришка Гонобобель.
      Гришка попытался посмеяться над Петрусём:
      - Эх ты, Капитан Буль-Буль! Ги-ги!
      Но никто его не поддержал.
      На Капитана и так больно было смотреть.
      Я думаю, вы бы тоже переживали, если бы с вами такое случилось.
      - Всё! - вдруг решительно махнул рукой Боцман Вася.- С завтрафнего дня мы с Капитаном записываемся в бассейн! Я вам честно скажу, я тоже плоховато плаваю. И если бы вот так неожиданно упал за борт - кто его знает... А плавать уметь надо. Особенно морякам.
      Вопрос жизни и смерти. Фто ты!
      Петрусь благодарно посмотрел на Васю:
      - Спасибо тебе, Боцман!
      "Я понимаю, ты хорошо плаваешь. Но ты - настоящий друг.
      Спасибо!"
      * * *
      Когда актив подошёл к его парте, Боцман Вася виновато склонил голову набок и сказал:
      - Я уже знаю, чего вы... Очень бы хотелось, но... я так жалею, фто это не я.
      Актив вздохнул и переглянулся.
      - А может, Оля Татарчук? А? - посмотрел на них Вася.- Почему это вы только на хлопцев думаете? Оля как раз...
      - У Оли в тот день были соревнования. Она тогда была в бассейне,-сказала Шурочка.-Я уже думала...
      Когда актив отошёл от Васи, Натали Приходько ещё раз вздохнула и сказала:
      - А я так надеялась, что это всё-таки он. По-моему, он больше всего подходит... из всех ребят... больше всего...
      - А по-моему, есть и другие, которые подходят не меньше,- подняв брови, сказала Тина.
      - Ну конечно, твой Ивасик! - въедливо сказала Натали.
      - Девочки, ну не надо, - сказала Тая Таранюк и покраснела. - У нас в классе все ребята хорошие.
      - Ну, это ещё надо подумать...- сказала Шурочка.
      - Я только знаю, что Ивасик мог бы! - упрямо сказала Тина.
      - Тебе виднее, - сказала Натали.
      - Виднее! - повторила Тина.
      ИВАСИК И ХРИСТЯ
      Ивасик Тимченко, головастый, большелобый, неулыбчивый, жил вдвоём с мамой. Папы у него не было. Сперва мама говорила, что папа умер, когда Ивасик был ещё совсем маленький, но потом в детском саду нахальноватый Жора Мукосей сказал, что папы у него не было вовсе, что мама его мать-одиночка, и вообще нечего выдумывать. Ивасик стукнул Жору по носу, но это дело не изменило. Языкатая Соня Боборыка вступилась за Жору и сказала, что правда-правда: Ивасикова мама - мать-одиночка, и это все знают.
      Ивасик плакал в углу, глотая слезы. Он очень любил свою маму, самую нежную, самую добрую из всех мам на свете, и не мог поверить в эти злые разговоры.
      Но вечером мама вздохнула и сказала:
      - Да, сынок, с папой нам не повезло. Он не достоин нашего с тобой внимания. Нехорошим он оказался человеком. Не будем о нём вспоминать. Главное, что у меня есть ты, а у тебя есть я. Будем любить друг друга и не пропадём.
      И так она это откровенно и просто сказала, что Ивасик понемногу успокоился.
      Тина Ярёменко, востроносенькая, курчавенькая, с несколькими точечками-родинками на щеках и на шее, очень любила смеяться. Правда, удавалось ей это не всегда.
      Жила Тина вдвоём с папой. Мама папу оставила, вышла замуж за какого-то военного и уехала. Когда на суде Тину спросили, с кем она хочет остаться, с папой или с мамой, она, не задумываясь, сказала:
      - Конечно, с папой.
      Собственно говоря, папа для неё с малолетства был и папой и мамой. Папа её, маленькую, пеленал, купал, кормил из соски.
      Мама Тинина была артисткой - хористкой в театре оперетты. Она никогда не имела ни минуты свободного времени. С утра у неё были репетиции, вечером спектакли. И папе, конечно, пришлось самому заниматься Тиной. Делал он это с удовольствием, потому что Тину любил.
      Папа был весёлый человек, добрый, но маму это не устраивало. Тина помнила, как мама, не стесняясь её, Тины, истерически кричала на папу:
      - Паяц! Осточертели мне твои дешёвые шуточки! Я за них себе новое платье не куплю. Не умеешь заработать, как инженер, иди в мясники. Ничтожество! Неудачник!