Сто великих тайн.

Я. Агранов успешно начал обработку Николаева. Как свидетельствуют документы, до 6 декабря Леонид Васильевич упорно твердил, что совершил убийство один. После 6-го ситуация изменилась и появились первые «соучастники», естественно, из лагеря оппозиционного блока зиновьевцев. Жданов, выступая 15 декабря на пленуме Ленинградского обкома, подверг резкой критике бывших оппозиционеров, связав их преступную деятельность с убийством Кирова. 18 декабря в передовой статье «Ленинградской правды» Зиновьев и Каменев названы «фашистским отребьем». Так формулировалось уже обвинение, и, естественно, что следствие, после угроз Сталина, стало чутко к нему прислушиваться.
      Николаева допрашивают интенсивно. После одного из допросов он попытается покончить с собой. Агранов меняет тактику. На смену жесткого метода угроз и запугиваний, «вкруговую», как назовут его в НКВД, приходит череда мягких уговоров. Ему обещают сохранить жизнь, создают особые условия в камере: питание с вином, ванна.
      На 28 декабря уже назначена выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР. Перед началом слушаний председатель коллегии Ульрих встречается со Сталиным. Уточняются последние детали и меры наказания. Сталин в последнем вопросе был категоричен, всем 14 подсудимым высшая мера - расстрел. 28 декабря в 14 часов 20 минут открывается судебное заседание. Оно идет непрерывно до 6 часов 40 минут утра 29 декабря. До этого Николаеву обещали 3-4 года лагерей. Поэтому он вел себя спокойно. Когда же был оглашен приговор, Николаев воскликнул: «Обманули!» Как сообщают свидетели, он стукнулся головой о барьер и сказал: «Это жестоко. Неужели так?», «Не может быть… Обманули!» Многие из тринадцати участников «заговора» свое участие в нем стали отрицать. Ульрих так растерялся, что звонил даже Сталину, предлагая вернуть дело на доследование. Это был один из первых процессов, где обвиняемые отказывались признать свою вину. Но Сталин, услышав от Ульриха это глупое предложение, жестко сказал: «Какие еще доследования? Никаких доследований. Кончайте!…»
      Через час, то есть в 7 часов 40 минут, приговор был приведен в исполнение. 30 ноября 1990 года пленум Верховного суда СССР приговор, вынесенный 29 декабря 1934 года в отношении 13 соучастников Николаева, признал незаконным и отменил его. Уголовное дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Однако расстрельный приговор Николаеву пленум оставил без изменений, хотя по сегодняшним меркам за убийство на почве ревности Леонида Васильевича вряд ли бы приговорили к высшей мере.
      Такова лишь одна, не самая популярная сегодня, но очень вероятная версия убийства Кирова, высказанная двумя российскими исследователями, много работавшими в московских и санкт-петербургских архивах.

ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ ВАЛЕРИЯ ЧКАЛОВА

      «Нашей авиации нужен сегодня самый совершенный истребитель, тем более что Гитлер бряцает оружием, - говорил Чкалов Сталину во время одной из их встреч, состоявшейся в начале 1938 года. - События в Испании показали, что наши истребители на первом этапе успешно дрались с фашистской авиацией. Но сейчас у них появился новый истребитель «Мессершмидт-109». Нам нужно превзойти его, и немедленно, в скорости и вооружении. Такой самолет у нас есть, это истребитель И-180, сделанный Поликарповым. Машина будет готова к испытательным полетам в октябре-ноябре этого года. Я прошу вас, Иосиф Виссарионович, дать мне возможность испытать его. Могу заверить, что это будет отличный истребитель, который на 5-6 лет вперед обеспечит нашу авиацию грозным оружием. Только расчетная скорость И-180 - около 650 километров в час. Я же постараюсь выжать из него больше…»
      … Из заключения комиссии по расследованию обстоятельств гибели самолета И-180, управляемого В. П. Чкаловым:
      «15.12.38 г. в 12 часов 58 минут Герой Советского Союза В. П. Чкалов после нормального полета по кругу на самолете И-180, заходя на посадку, сел вынужденно вне аэродрома на расстоянии 500-600 метров от него, в результате чего произошла гибель летчика и разрушение самолета…
      Причиной вынужденной посадки послужил отказ мотора в результате его переохлаждения и ненадежной конструкции управления газом.
      Отказ мотора произошел в такой момент полета, когда благополучный исход его без работающего мотора был невозможен (низкая высота, отсутствие площадок).
      Судя по обстановке катастрофы, летчик до последнего момента управлял самолетом и пытался сесть и сел вне площадки, занятой жилыми домами».
      Обстоятельства гибели В. П. Чкалова в 1938 году при испытании нового истребителя И-180 долгое время не вызывали сомнений. Все придерживались официальной версии: это была случайность. Но затем стали появляться другие версии. Например, американские историки авиации говорили об умышленном убийстве русского пилота с мировой славой. Заявляли в свое время об этом же наши летчики - Г. Байдуков и А. Серов.
      Что же произошло 15 декабря 1938 года на Ходынском поле?
      Хотя с этого дня прошло уже более полувека, до сих пор не опубликованы документальные доказательства причины этой авиационной катастрофы. Есть только предположения и версии, далеко не всегда подтвержденные какими-либо фактами.
      Обстоятельства гибели Чкалова повторно изучала в 1955 году экспертная комиссия, которую возглавлял летчик-испытатель М. М. Громов, входивший и в первую комиссию 1938 года. Комиссией Громова было установлено, что самолет И-180, мотор, винт, карбюратор были опытные и в воздухе до этого не были. На самолете отсутствовала система регулируемого охлаждения, без чего полет и особенно первый вылет в морозный день (- 25 градусов) был опасным.
      Наиболее вероятной причиной вынужденной посадки самолета следует считать отказ мотора в результате его переохлаждения.
      Необходимо учесть, что В. П. Чкалов был предупрежден о возможности переохлаждения мотора в воздухе.
      Тщательно проанализировав все обстоятельства подготовки самолета И-180 к вылету и обстоятельства его катастрофы, комиссия пришла к выводу, что ответственными за вылет И-180 являются главный конструктор Поликарпов Н. Н. и летчик-испытатель Чкалов В. П.»
      По мнению комиссии, Поликарпов ответственен за то, что разрешил первый полет на опытном самолете, совершенно не подготовленном к полету при низких температурах воздуха: отсутствие жалюзей, регулирующих охлаждение мотора.
      Чкалов ответственен за то, что, имея богатый опыт эксплуатации истребителей в различных температурных условиях, согласился лететь без жалюзи. Он знал, что полет без жалюзи ненадежен, но понадеялся на свое искусство пилотирования: выполнял полет по большому кругу в таком удалении от него, что в результате отказа матчасти не мог спланировать на аэродром без мотора. Переохладив мотор при планировании, Чкалов не смог воспользоваться им и, не дотянув до аэродрома, приземлился на поселок.
      Авторы второго акта «забыли» о том, о чем прекрасно знали авторы первого. Отказ мотора произошел не только в результате его переохлаждения, но и «ненадежности конструкции управления газом», что отмечалось в акте 1938 года. На такое странное, если не преднамеренное «упущение» обратил внимание прославленный летчик Г. Ф. Байдуков. Он же вспоминал о случае, произошедшем за три дня до гибели Чкалова - 12 декабря 1938 года. Тогда Валерий Павлович, вернувшись с аэродрома, зашел сначала к Байдуковым - их квартиры располагались на одной лестничной площадке - и рассказал вот о чем. Утром того дня Чкалов сел в И-180, запустил мотор и стал рулить и делать развороты в центре аэродрома. Найдя, что все идет нормально, испытатель решил по самой длинной диагонали аэродрома - от Боткинской больницы к аэропорту у Ленинградского шоссе - начать подлеты, подняться в воздух на 1-2 метра от земли, опробовать эффективность всех рулей и понять, насколько устойчив самолет.
      Когда истребитель набрал уже приличную скорость, Чкалов вдруг увидел, как через центральные ворота быстро въехали три легковых автомашины «паккард» и стремительно помчались к центру аэродрома наперерез ему. Догадаться, что при продолжении разбега самолет столкнется с машинами, двигавшимися ему навстречу, было нетрудно. Поэтому оставалось только сбавить обороты двигателя и нажать на тормоза.
      «Паккарды» вели себя вполне профессионально. Два из них практически уперлись в крылья, а третий встал под винт.
      Из одного автомобиля вышел начальник личной охраны Сталина. Забравшись на крыло И-180, он сказал Чкалову: «Иосиф Виссарионович предупреждает вас, что самолет неисправен, а поэтому прошу вас развернуться назад и рулить на заводские стоянки. В воздух подняться мы вам не дадим!»
      Чкалов был расстроен: у него в этот день все хорошо ладилось, никаких неисправностей не обнаруживалось, да и хотелось побыстрее испытать истребитель в воздухе. Развернув самолет в сторону завода, он пору-лил на стоянки. И когда до них оставалось каких-нибудь 200 метров, двигатель М-88 неожиданно заглох. Подъехавшие механики моторного завода раскапотили мотор, и все увидели, что управление дроссельной заслонкой карбюратора мотора вновь сломалось. «Вновь» - потому что из документов видно, что ломалась оно уже не единожды - и на заводе, и на аэродроме. Ее чинили, улучшали, но, видимо, до конца дело так и не довели.
      Очень многих удивляло и сейчас продолжает удивлять то, что Сталин заранее узнал о том, что могла произойти авария в воздухе, и успел вовремя перехватить рулившего по аэродрому Чкалова и заставить его повернуть самолет на стоянку. Он строго предупредил дирекцию завода и КБ, чтобы были приняты действенные меры по повышению надежности И-180. Довольно интригующе выглядит этот эпизод. Спору нет, в то время возможно было всякое. Но ведь Сталину было в таком случае куда проще, надежнее и быстрее вызвать Поскребышева и отдать необходимые приказы. Или же на подобный, «показной» вариант предотвращения неминуемой аварии были у Сталина какие-то свои причины, о которых мы можем только догадываться9 Пока все это выглядит лишь как загадочная история.
      Тем более что существуют документы, излагающие данное событие по-иному. Например, в задании на первый вылет И-180 12 декабря сообщается о том, что «при пробной предполетной пробежке сломалась тяга нормального газа». И если этот вылет действительно был запрещен лично Сталиным, то кто бы тогда осмелился разрешить полет всего через три дня?
      Однако в акте правительственной комиссии 1938 года на этот счет имеется такая фраза: «Самолет был выпущен в полет 15 декабря с рядом не устраненных дефектов, вследствие которых союзным правительством был запрещен полет именно на этом самолете 12 декабря». Эти слова указывают все же на возможность появления на летном поле «паккардов». Других-то запретов на полет 12 декабря не было…
      Теперь о причине, повлекшей за собой переохлаждение мотора. Некоторые видят ее в том, что на И-180 не были установлены жалюзи. По эскизному проекту установка жалюзи не предусматривалась. Не существовало тогда еще и хорошей конструкции жалюзи для капота НАКА, который был установлен на истребителе И-180. Широкое внедрение жалюзи на двигателях с капотом НАКА началось значительно позже. Все это объяснимо: ведь в ту пору, по сути дела, создавалось следующее поколение советских истребителей и, следовательно, при этом возникали и решались новые конструктивные и технологические проблемы. И первопроходцами в этом непростом деле были конструктор Поликарпов и летчик-испытатель Чкалов.
      Однако имеются свидетельства того, что жалюзи все же на самолете были установлены. Снять их быстро перед полетом было практически невозможно. Держать же их открытыми при морозе в 27 градусов не могли, так как даже на земле при прогоне двигателя стоило только перейти на малые обороты, как мотор «глох». Чкалов не мог не знать об этом.
      То есть жалюзи были, несмотря на утверждение очень многих исследователей. Тогда невольно напрашивается вопрос: куда же они могли деться? Кто-то их специально снял? С какой целью? Или же они не сработали? И сможет ли кто-либо найти или подсказать правильный ответ?
      Полетное задание на первый полет И-180 15 декабря, подписанное Н. Поликарповым, содержало, по существу, два пункта: «Пробный полет по кругу. Шасси не убирать». А чтобы наверняка выполнить распоряжение конструктора, шасси самолета были намертво законтрены - убрать их было не возможно.
      Летчику запрещено убирать шасси. Почему? Уж не потому ли, что кто-то боялся перегрузок? Или же не слишком верили в механизм уборки шасси и костыля9 Невольно напрашивается мысль, что эти проверки показали плохую работу механизма. Поэтому-то и решили шасси законт-рить, а отладить его позже, после первого полета.
      … Почти три недели до 15 декабря на Московском аэродроме была нелетная погода. С утра был густой туман, временами изморозь, переходящая в снег. Температура колебалась от нуля до двух градусов. Но 15 декабря установилась ясная погода. Светило солнце, а температура упала до -27 градусов по Цельсию. Такой низкой температуры никто не предполагал.
      В этот день, 15 декабря, как всегда, при первом вылете опытного самолета, все вылеты с аэродрома и все аэродромные работы были прекращены.
      Самолет Поликарпова при подготовке к первому полету находился на стоянке у ангара, где на него устанавливались контрольные приборы, некоторые агрегаты Должны были поставить и жалюзи. Чкалов поинтересовался, сколько времени потребуется на установку жалюзи. Ответ был неопределенным: часа два-три, может, больше. Валерий Павлович понял, что в этом случае назначенный полет может не состояться: была зима, темнело рано. И он решил не подводить конструктора и рабочих и лететь без жалюзи Конечно, он надеялся на хороший исход испытания, но вышло иначе.
      Поднявшись в воздух, Чкалов совершил полет «по коробочке» (по кругу), затем пошел на второй круг на большой высоте - 2000-2500 метров вместо положенных 600 - и на большом удалении от аэродрома. Выполнив круг, стал снижаться, сбавив газ. В это время заглох мотор. Аэродром был еще далеко. Чкалов увидел слева скопище высоких антенн радиостанции…
      Почему были намертво законтрены шасси? Ведь вполне можно было просто запретить летчику убирать их, но зачем же делать этот процесс вовсе невозможным9 Любому сегодня ясно, что если бы они убирались, и самолет меньше терял бы скорость, и не пришлось бы волноваться Чка-лову, что он заденет ими крышу жилого барака. Другой, может быть, и пошел бы на это, тем более что крыша даже самортизировала бы удар. Но Чкалов понимал, что в бараке могут быть люди, поэтому в самый последний момент и свернул в сторону. Самолет с выключенным мотором врезался центропланом - местом соединения крыла с фюзеляжем - в металлическую высоковольтную опору…
      От удара Чкалова выбросило из самолета вместе со штурвалом, за который он продолжал держаться, в полусогнутом положении. Упав на землю, он ударился головой о двутавровую балку и перебил себе мозжечок. Если бы он упал хотя бы сантиметров на двадцать дальше, то, вполне возможно, остался бы жив. Чкалов был очень крепким от природы, поэтому и выходил целым и невредимым из многих опасных переделок…
      Свидетельствует очевидец: «…на куче древесного материала лежал самолет с отделившимся правым крылом и мотором. Мы поняли, что случилось непоправимое. За забором на шоссе с правой стороны по полету стоял автобус и было много народу. Когда пришли сотрудники из больницы им. Боткина, в которую отвезли Валерия Павловича, то они рассказали, что произошло: от сильного удара его выбросило из кабины вместе с сиденьем. Он ударился головой о катушку из-под кабеля. Мы, пролетая над местом падения, видели ее. Валерий Павлович после падения жил еще два часа, и последними его словами были: «В случившемся прошу никого не винить, виноват я сам».
      …17 декабря 1938 года конструктор И-180 Н. Поликарпов не сумел толково ответить членам правительственной комиссии на весьма простой вопрос: «Почему и зачем законтрили рычаг уборки шасси, да так, что даже в чрезвычайно опасных обстоятельствах испытатель не мог использовать весьма эффективную возможность уменьшить лобовое сопротивление самолета и увеличить его подъемную силу?» Объяснения Поликарпова свелись к следующему: «Вы же знаете Валерия Павловича. Он мог бы вздумать определить скоростные характеристики И-180. Но мы считали, что не следует усложнять испытателю первый полет». А ведь кому, как не Поликарпову, было знать, что Центральный аэродром им. Фрунзе на своих границах имел высокие препятствия. И поэтому вполне могло возникнуть срочное, безотлагательное решение - убрать шасси, чтобы повысить скороподъемность и не врезаться в дома или ангары. И понадобиться это может как при взлете, так и при посадке.
      Чкалову не хватило всего каких-нибудь 500-600 метров, чтобы достичь границ аэродрома и посадить машину. Если бы механизм выпуска и уборки шасси не был намертво законтрен, то он мог убрать их при отказе двигателя и сесть, как говорят, «на пузо». Но он не смог сделать этого, его просто лишили такой возможности.
      Имеется и еще один документ - дефектная ведомость, в которой описываются 32 выявленных предполетных дефекта самолета И-180. Решения по ним практически совпадают - исправить только после полета, который состоится 15 декабря. Каждый летчик знает, что слишком часто аварии и катастрофы происходят не по одной какой-то причине, а от неблагоприятного стечения нескольких, в отдельности, может быть, и весьма незначительных дефектов. И поэтому мы вправе предположить, что подобное вполне могло произойти и на этот раз. Да, каждый из перечисленных дефектов в отдельности сам по себе, казалось бы, не вызывает особых опасений. Но определенная совокупность их могла привести к непредсказуемым последствиям, предусмотреть которые порой невозможно.
      И все в один голос указывают, что причиной катастрофы вполне могло быть именно то, что мотор переохладился из-за большей, чем было предусмотрено в задании, высоты полета. Действительно, в задании на первый вылет И-180 говорится: «Характер задания: первый вылет без уборки шасси, с ограничением скоростей, согласно указанию главного конструктора завода товарища Поликарпова Н. Н. По маршруту Ц. А. (то есть по кругу над Центральным аэродромом). На высоте 600 м. Продолжительность 10-15 мин.».
      Хотя Валерий Чкалов относился к испытаниям всегда с большой серьезностью, нарушение полетного задания явно было. Почему же летчик все-таки пошел на это? Мысленно поставив себя на его место, можно предположить следующее. Сделав положенный круг «по коробочке», Чкалов успокоился, увидев, что машина его не подводит Обрадованный этим, Чкалов и пошел на второй круг на большой высоте, хотя, конечно же, понимал, что нарушает этим полетное задание. Но он до конца верил в самолет, как и в его главного конструктора. Как все это закончилось, мы знаем…

ТАЙНА ГИБЕЛИ ДИРИЖАБЛЯ «ГИНДЕНБУРГ»

      История распорядилась так, что гибель лучших немецких, американских и английских дирижаблей пришлась на пору наибольшей их популярности Катастрофы следовали чередой, и сторонники «аппаратов тяжелее воздуха» воспользовались этим. Точнее, промышленники и авиаконструкторы на долгие годы внушили мысль людям, что взрывоопасный водород и крайне большие размеры дирижаблей, делающие их игрушкой стихии и всяческих случайностей, говорят о том, что они опасны для пассажирских перевозок и должны уступить место авиации, как более надежной, скоростной, менее прихотливой и более рентабельной. Не подходят дирижабли для войны в воздухе в силу своей уязвимости для огня противника… Последний «недостаток» и похоронил дирижабли окончательно.
      От дирижаблей отказались, но их не забыли!
      Людей особенно потрясла гибель самого «надежного» и дорогостоящего пассажирского дирижабля «Гинденбург», построенного инженерами на верфях Германии в 1936 году
      Это было действительно техническое чудо, гигантский летающий корабль, способный взять на борт 72 пассажира и со скоростью 140 километров в час перенести их в Америку Его длина равнялась 245 метрам, при наибольшем диаметре 30 метров общий его объем составлял 200 000 кубометров
      К услугам пассажиров было кафе с небольшой эстрадой и белым роялем, прогулочная палуба и комфортабельные каюты. В каждой каюте на стене висел портрет генерал-фельдмаршала Гинденбурга в парадной форме. После того как на дирижабле побывал Адольф Гитлер, которому незадолго до этого Гинденбург передал власть, повесили и портреты фюрера.
      Сохранились уникальные кадры, снятые американским кинооператором, запечатлевшие потрясающую картину гибели «Гинденбурга». Их до сей поры исследуют эксперты и криминалисты, пытаясь найти причину воспламенения водорода и дать ответ на вопрос, что послужило причиной гибели дирижабля - молния или бомба.
      «Гинденбург» выполнял свой очередной, 18-й по счету, перелет через Атлантику в Нью-Йорк. 6 мая в Лейкхерсте его ожидали встречающие, репортеры, кинооператоры и причальная команда. Но «Гинденбурр» из-за сильного ветра и грозовой погоды опаздывал почти на 10 часов.
      Впрочем, 36 пассажиров не жаловались на скуку. Инженер судна Эрнст Лейман, взобравшись на эстраду, под аккомпанемент рояля виртуозно исполнял на губной гармонике народные немецкие и тирольские мелодии. Шеф-повар Майер и кондитер Штеффлер вместе с еще тремя поварами трудились над деликатесами, семь стюардов и стюардесса маневрировали между столиками, обслуживая пассажиров.
      Среди пассажиров последнего рейса «Гинденбурга» был один «мясной» миллионер, фабрикант из Вены, студент из Сорбонны, три офицера германских ВВС, артист балета с овчаркой, газетчик из Бонна, фотограф из Гамбурга и другие.
      Команда «Гинденбурга» была необычно велика, состояла из 36 человек. Фирма «Цеппелин» готовила экипаж для нового дирижабля IZ-130. Командиром корабля был немногословный «воздушный волк» 45-летний Марк Прусм.
      Примечательно, что фирма перед вылетом «Гинденбурга» получила анонимное письмо с угрозой отправить дирижабль «на тот свет» и саботировать его полеты через Атлантику. Дирекция фирмы была не на шутку встревожена, тогда в полет отправился сам экономический директор фирмы инженер Эрнст Лейман, тот самый, который оказался прекрасным музыкантом и любимцем пассажиров.
      «В этой ситуации я обязан быть с моими парнями», - объявил он свое решение и остался непреклонным.
      6 мая, вдень Вознесения, показался Нью-Йорк. Чтобы сделать пассажирам приятное, командир корабля Марк Прусс целый час кружил над крышами небоскребов, чем вызвал восторг пассажиров, высыпавших на прогулочную палубу воздушного гиганта.
      Около 16 часов «Гинденбург» появился наконец над Лейхерстом. Стюарды занялись уборкой постелей и расстановкой багажа у фалрепа. Многие пассажиры вооружились биноклями в надежде увидеть родственников и друзей, приехавших их встретить.
      Однако быстро надвигавшийся грозовой фронт с Запада заставил экипаж принять решение причалить к мачте и не подходить близко к земле. При таком ветре понадобилась бы причальная команда в 200 человек, чтобы удержать цеппелин и дать возможность небольшому маневровому паровозику, прозванному «рельсовым попугаем», отбуксировать его в ангар.
      В 18:00 штурман принял радиограмму с земли также с рекомендацией причалить к мачте из-за сильного ветра.
      На земле более 1000 человек видели, как «Гинденбург» под звуки бодрого марша на высоте 200 метров описывал дугу, чтобы положить нос по ветру, затем 4 двигателя отработали реверс и серебристо-серая сигара плавно приблизилась к причальной мачте.
      На высоте 60 метров были выброшены швартовы, и наземная команда завела концы к вспомогательным анкерным мачтам. Спустя 4 минуты после полной швартовки в заднем баллонете показалась яркая вспышка и вслед за ней гигантский огненный гриб взметнулся ввысь. Красавец дирижабль охватило всепожирающее пламя.
      Пассажир по имени Леонхард Адельт, которого после 30-летней разлуки на земле ждал родной брат, так описывал последние драматические секунды:
      «Я и моя жена были на прогулочной палубе и несколько взволнованно смотрели вниз на землю. Внезапно вокруг нас все стало зловещим и тихим, казалось, будто весь мир затаил дыхание - не было слышно никаких команд, никаких возгласов. Я видел, что внизу люди вдруг онемели, но не знал, почему. Затем я услышал над собой легкий хлопок, не громче, чем при открывании бутылки пива. Я взглянул в направлении звука и увидел нежно розовое сияние. Мне стало ясно, что наш корабль горит».
      Рулевой Хельмут Лау в этот момент находился вместе с другими членами экипажа в заднем отсеке и следил за швартовкой. Взглянув вверх, он обнаружил в газовом баллонете № 5 яркое пламя. Его сосед техник Зау-тер невольно посмотрел туда же и побледнел как мел, - яростный пожар пожирал дирижабль. Он успел выдавить из себя: «Конец, Хельмут, корабль горит».
      Однако им и тем пассажирам, которые оказались в коридоре, повезло. Через тридцать секунд дирижабль задрал нос и ударился о землю. Лау и двое других успели выпрыгнуть. Выпрыгнул и Леонхард Адельт с женой. Их спасла решительность. До земли было 12 метров, и судно уже корчилось в адском пламени. Сорванные с мест стулья и столы забаррикадировали им путь. Леонхард видел, как вокруг в языках пламени стали обнажаться раскаленные металлические части дирижабля и лопавшиеся, как струны, многочисленные расчалки. Он успел крикнуть жене: «Через окно!…» - и потащил ее по палубе. Немного опустившаяся корма позволила им прыгнуть с пятиметровой высоты и таким образом отделаться лишь ушибами. За ними успели выпрыгнуть еще 12 человек…
      Командир «Гинденбурга» Марк Прусс, инженер Эрнст Лейман и другие члены экипажа, находившиеся в носовой рубке, были на своих рабочих местах, пока их не поглотило пламя. Восемь человек погибли от удушья, поскольку от большой температуры горения водорода кислород был поглощен. Офицер-радист Шпек умер от ожогов. 12 членов экипажа и 13 пассажиров были извлечены из-под искореженных стрингеров и шпангоутов мертвыми.
      И все же каким-то чудом 61 человеку удалось спастись. Американское министерство, отвечающее за гражданское воздушное сообщение, немедленно создало комиссию для расследования обстоятельств происшествия, в которую вошли доктор Эккенер и генеральный конструктор «Гинденбурга» доктор Дюрр, а также профессор Дикман как ведущий специалист по атмосферному электричеству.
      Возникло несколько версий гибели «Гинденбурга». На заводах Цеппелина во Фридрихсхафене и исследовательской станции беспроволочного телефафа и атмосферного электричества в Грефельфинге были воссозданы физические условия в момент причаливания «Гинденбурга» настолько точно, насколько это было возможно. Исследования проводили параллельно, после чего результаты их сравнили.
      Прежде всего исследовался вопрос о возможности воспламенения водорода в баллонетах от коронного разряда («огней святого Эльма»), который бывает при приближении грозового фронта. И, надо сказать, экспериментаторам из Грейфельфинга это удалось!
      В опубликованных выводах комиссии, в частности, говорилось:
      «После выброса якорных канатов поверхность внешней оболочки дирижабля из-за малой электропроводности покрытия оказалась менее заземленной, чем каркас. При быстрых изменениях атмосферного поля, которое как раз наблюдается в описанном случае, создается разность потенциалов между точками на внешней поверхности оболочки дирижабля и металлическом каркасом».
      В воздухе могут возникать локальные поля статического электричества с напряжением во много тысяч вольт, что может вызвать искровой разряд с последующим воспламенением водородно-воздушной смеси.
      Последний ныне здравствующий член комиссии, старший штабной инженер ВВС Фридрих Гофман высказывается вполне определенно:
      «По части гибели «Гинденбурга» у меня нет сомнения, что тогда произошел несчастный случай. Этот дирижабль был первым с наружным покрытием, окрашенным нитроцеллюлозным лаком, а предыдущие 118 цеппелинов покрывались составом на основе масляного лака, который поглощал воду и становился электропроводным, тогда как нитролак (эмалит) - в тысячи раз лучший изолятор - способен накапливать на своей поверхности статическое электричество, что, в свою очередь, может породить искровой разряд».
      Эта подкрепленная физическими опытами версия, однако, имела много оппонентов, среди которых был и лучший знаток опубликованных и утаенных фактов аварий и катастроф в воздухе, самый «безаварийный» командир цеппелина IZ-127 доктор Гуго Эккенер. Вместе с оставшимися в живых членами экипажа он придерживался взгляда, что это мог быть только саботаж. Он неоднократно выступал в печати со своими заявлениями о причинах гибели «Гинденбурга» и остался при своей точке зрения вплоть до самой смерти на 86-м году жизни в 1954 году.
      Дело в том, что в составе экипажа на борту «Гинденбурга» находился антифашист Эрих Шпель, ненавидевший Гитлера. Он-то, по его мнению (и по соображениям полиции), и устроил диверсию…
      Комиссия, расследовавшая причины катастрофы «Гинденбурга», установила, что само причаливание выполнялось в полном соответствии с действующими на то время инструкциями. Наиболее вероятной причиной возникновения пожара действительно могла быть электрическая искра, тем более что во время полета вахтенными инженерами была замечена утечка водорода. Это создало положительный дифферент, для устранения которого по внутренней связи была дана команда шести человекам команды перейти в носовой отсек.
      При выполнении крутого разворота могла лопнуть расчалка, сильно хлестнуть по корпусу и повредить баллонет (такие случаи уже были). Образовавшаяся при этом газовая смесь становится взрывоопасной, и ее не трудно воспламенить не только электрическим разрядом, но и выхлопными газами от двигателей, даже выстрелом из ружья. Интересно, что некоторые американские газеты утверждали, что «Гинденбург» поджог фермер из окрестностей Лейкхерста, у которого из-за рева авиационных моторов перестали нестись куры. Озлобленный фермер якобы зарядил свой «бюксфлинт» и прямо со двора своей фермы всадил в пролетающий дирижабль несколько зарядов. Комиссия проверила и эту версию, и оказалось, что опыт Первой мировой войны свидетельствовал, что из охотничьего ружья цеппелин можно пробить, но не поджечь. Сделать это можно было воспламеняющим трассирующим зарядом, но никто такого выстрела не видел… К тому же фермер, как оказалось, только угрожал, но не стрелял.
      Криминальная полиция Германии, а также гестапо, по указанию фюрера, также произвело расследование, придав ему политическую окраску. Они утверждали, что «Гинденбурр» был уничтожен взрывом мины с часовым механизмом, установленной на дне баллонета № 4 членом экипажа летающего символа германской нации, своеобразного технического чуда.