Женские тайны - Чаша и крест

Ядовитая злоба и недоброжелательство, шпильки и язвительные насмешки – нет, не это надеялась я услышать здесь, в этой комнате, и, разумеется, званый вечер доставлял мне мало удовольствия. Но вот на серебряных подносах внесли пирожные. Кондитер Кортни оказался на высоте. Музыканты продолжали играть, и один из них пел красивую песню о любви и разлуке, а все дамы слушали и лакомились вкуснейшими пирожными.

Все дамы, за исключением двух: Гертруда и леди Ар продолжали о чем-то увлеченно беседовать, не обращая внимания ни на еду, ни на музыку. В короткую паузу между куплетами песни до моего слуха донеслось одно-единственное слово – Лондиний.

Наконец музыка умолкла. Гертруда встала и подошла к остальным гостям. А леди Ар внезапно посмотрела на меня и поманила пальчиком к себе. Сердце у меня часто заколотилось. Похоже, теперь наступила моя очередь беседовать с этой странной женщиной. Я взяла свой недопитый бокал с ароматным вином, подошла к ней и села на свободный стул.

Леди Ар наклонилась поближе. Благоухание засохших фиалок защекотало мне ноздри.

– Я служила всем трем королевам, вы знали об этом? – спросила она.

– Нет, миледи.

Я сжалась под испытующим взглядом ее глаз. И вовсе они были не серые, теперь я это ясно видела. Бледно-голубые, почти прозрачные, а вокруг зрачков – черные кружки.

– Я была фрейлиной Екатерины Арагонской в тысяча пятьсот двадцать седьмом году, когда вы прибыли ко двору. Как много воды утекло с тех пор. На память я не жалуюсь, но вот вас там что-то не припоминаю. Хотя удивляться тут нечему: ведь вы прослужили покойной королеве Екатерине всего один день. Как раз, когда его величество объявил своей первой супруге, что намерен с ней развестись.

У меня перехватило дыхание. Воздуха не хватало, а кровь отчаянно стучала в ушах. Я никак не могла поверить: неужели эта женщина знала, что в тот далекий день я была при дворе? Откуда? Ведь даже Гертруде Кортни ничего на этот счет не было известно, во всяком случае, она никогда не упоминала об этом. Разве такое возможно?

– Простите, – запинаясь, проговорила я, – но, когда нас знакомили, я не расслышала вашего полного имени. – Не могла же я обращаться к ней «леди Ар».

Она наклонилась еще ближе. Наши головы чуть ли не касались друг друга.

– Меня зовут Джейн Рочфорд, – ответила эта странная женщина. – Я вдова лорда Рочфорда. Но в бытность вашу при дворе мой покойный муж еще не был лордом. Все знали его как Джорджа Болейна.

11

Дорогая сестра Джоанна!

Я не хотела беспокоить Вас, пока Вы гостите у родственников. Ваше письмо из «Алой розы» было исполнено такой радости. И я счастлива, что Вы живете в окружении добрых христиан. Но я не хочу, чтобы Вы думали, будто мы про Вас забыли. Я и брат Эдмунд говорим о Вас с Артуром каждый день и молимся, чтобы Господь послал вам обоим доброго здоровья.

В Дартфорде все по-прежнему, хотя, признаться, развлечений у нас не так много. Наверняка такой большой город, как Лондон, не идет ни в какое сравнение с нашим захолустьем. Брат Эдмунд продолжает врачевать болезни и раны местных жителей, и один из пациентов даже заплатил ему за лечение звонкой монетой. Брат работает с утра до ночи, я даже беспокоюсь за него. Но, с другой стороны, Вы же знаете, сестра Джоанна, какое огромное удовлетворение всегда приносила ему врачебная практика. Я надеюсь, что постепенно становлюсь Эдмунду достойной помощницей.

Я опустила письмо сестры Винифред на колени. Закрыв глаза, представила себе брата Эдмунда, склонившегося над каким-нибудь захворавшим крестьянином, лежащим с высокой температурой. Или, скажем, над подмастерьем. Вот он велит сестре Винифред приготовить целебное снадобье. Та суетится, спешно смешивает необходимые ингредиенты. И вот уже все готово, и брат Эдмунд дает лекарство благодарному пациенту.

О, как бы мне хотелось сейчас перенестись в Дартфорд!

Гертруда сдержала обещание: мы ни разу не бывали при дворе. Но сегодня королевский двор сам явился ко мне: пустой, тщеславный и опасный. Я с отвращением вспомнила кривую улыбку на губах Джейн Болейн. Знает ли леди Рочфорд, что много лет назад сделал со мной ее муж, как он осквернил и измарал душу шестнадцатилетней девочки? Похоже, что знает. Но вот станет ли она рассказывать это другим?

И еще одна тревожная мысль терзала меня: как может Гертруда доверять ближайшей родственнице Болейнов? Ведь именно это семейство разрушило жизнь Екатерины Арагонской. Всем известно, что Анна Болейн угрожала также погубить и леди Марию и только казнь помешала ей осуществить свои гнусные намерения. А теперь вдруг оказывается, что Гертруда – близкая подруга невестки Анны Болейн?! Бессмыслица какая-то.

Когда леди Рочфорд открыла мне, кто ее покойный муж, я потеряла дар речи. И до самого конца этого злосчастного приема чувствовала себя словно в ловушке, с величайшим трудом сумев произнести лишь несколько ничего не значащих слов. А потом сразу убежала к себе в комнату. Элис принесла мне на подносе ужин, но у меня напрочь пропал аппетит. К счастью, она принесла еще и письмо от сестры Винифред, которое придало мне значительно больше сил, чем пища.

Из другого угла спальни доносились едва слышные звуки. Это Элис у камина чинила одну из моих юбок: зашивала, обрывала нитку, вязала узелки. Я продолжила чтение письма.

У наших сестер в Дартфорде есть новости. Не знаю, помните ли Вы джентльмена, который утром накануне Вашего отъезда оплакивал в церкви Святой Троицы смерть своей жены. Его зовут Оливер Гуинн. Сестра Агата говорит, что господин Гуинн очень благодарен брату Эдмунду и всем остальным нам за то, что мы старались облегчить его страдания. Теперь он регулярно приходит в дом к сестрам, смотрит, не нужно ли что починить, и дает советы, как ухаживать за скотиной. Сестра Агата говорит, что его добросердечное участие существенно облегчает им хозяйственные заботы.

Кроме того, к радости всех жителей города, у нас появился новый констебль, Джеффри Сковилл. Каждый день его можно видеть на главной улице: он знакомится с обитателями Дартфорда, беседует с ними о делах и вникает во все проблемы. Констебль задался целью перенести бойню куда-нибудь подальше от церкви Святой Троицы. Помните, сколько раз мы с Вами говорили, как хорошо было бы это сделать? И вот теперь наши мечты, слава Богу, наконец-то осуществятся.

Вчера днем господин Сковилл проходил мимо лазарета и зашел спросить, нет ли от Вас вестей. Я сказала, что у Вас все хорошо. Надеюсь, сестра Джоанна, я поступила правильно? Мне кажется, что этот человек искренне желает Вам добра.

Писано в городе Дартфорде сестрой Винифред Соммервиль.

Несколько секунд я сидела без движения и только потом взяла с полки листок бумаги и стала писать.

Здравствуйте, Джеффри!

Не могу не признать, что Вы оказались правы, и очень сожалею, что мы с Вами, беседуя в последний раз, повздорили. Теперь я хотела бы как можно скорее вернуться в Дартфорд. Семейные обязательства требуют от меня пребывания в доме моего кузена, маркиза Эксетера, вплоть до 4 ноября. После этого мой долг перед гостеприимными хозяевами будет выполнен и мы с Артуром вернемся домой.

Писано в особняке «Алая роза», город Лондон,

Джоанной Стаффорд.

Как только чернила высохли, я сложила письмо вчетверо. Нагрела на свече сургуч и, дождавшись, когда он стал достаточно мягким, запечатала конверт. Правда, надавила на печать так сильно, что красный сургуч выступил по краям длинными каплями, словно кровь на свежей ране.

– Элис, – сказала я служанке, – я хочу немедленно отправить письмо в Дартфорд. Нужно, чтобы оно ушло со следующей почтой, это очень важно.

В восторге оттого, что получила важное поручение, Элис схватила мое письмо, все еще теплое от горячего воска, и убежала. Скоро послание отправится в путешествие и, надеюсь, уже завтра вечером будет в Дартфорде. Внезапно в душе у меня проснулся и зашевелился червячок сомнения. Не слишком ли опрометчиво было отправлять такое письмо Джеффри Сковиллу? Стоило ли вообще вступать с ним в переписку, ведь прежде я никогда этого не делала? Усилием воли я подавила тревогу.

Вскоре вернулась Элис и сообщила, что отправила письмо, а кроме того, еще и принесла ответ от отца Тимоти, домашнего священника семейства Кортни.

А ведь точно, я совсем забыла, что утром посылала к нему служанку с просьбой исповедать меня. Отец Тимоти приглашал меня на исповедь на следующий день рано утром, перед мессой. Я от души надеялась, что очищающая сила таинства покаяния поможет мне успокоиться.

Проснулась я задолго до рассвета. Одевшись, с нетерпением ждала, когда небо за окном начнет светлеть. И вот наконец-то появились первые проблески: ночь уходила прочь. Держа в руке свечку, я торопливо шагала по темным коридорам, как вдруг услышала в дальнем конце дома какой-то шум. Но особенно не насторожилась, поскольку знала, что внизу – на кухне, в кладовых и в буфетной – уже приступили к своим обязанностям слуги, которые в «Алой розе» вставали довольно рано.

– А-а, госпожа Стаффорд, благодарю вас, вы оказались пунктуальны… Сегодня у меня так много дел, – сказал отец Тимоти, встречая меня в дверях изящной домашней часовенки.

За его спиной, на алтаре, мерцали горящие свечи.

Я поставила подсвечник в уголок и окунула пальцы в чашу со святой водой. Отец Тимоти открыл дверь исповедальни – отдельно стоящей кабинки, покрытой блестящим лаком, – и зашел внутрь. Послышался звук скользящей в пазах двери, и священник занял свое место за решеткой.

Я тоже зашла в исповедальню. Внутри было почти совсем темно, лишь слабо светился серебряный крест на самом верху толстой деревянной решетки. Даже силуэта головы отца Тимоти не было видно. Но сквозь решетку чувствовалось его теплое дыхание. Я ощутила слабый запах лука.

– Слушаю тебя, дочь моя, – сказал он.

– Благословите, святой отец, ибо, каюсь, я грешна, – начала я. – Уже пять дней, как я не исповедовалась. – Я помолчала, собираясь с мыслями. С чего начать, какими словами описать свои проступки?

И вдруг всего футах в десяти от нас раздался громкий голос Генри Кортни:

– Интересно, придет ли сегодня Джоанна на утреннюю мессу?

Я вздрогнула, сидя на узенькой деревянной скамейке. Странно, я и не слышала, как супруги Кортни вошли в часовню. Разумеется, мне следовало немедленно выйти из исповедальни. Но, услышав свое имя, я словно приросла к скамейке. Сидящий по другую сторону решетки отец Тимоти тоже молчал и не двигался.

– Надеюсь, она не будет и дальше неизвестно на кого дуться? И охота ей киснуть в своей комнате! – отвечала Гертруда.

– Я не хочу, чтобы ты говорила о ней в таком тоне, – заявил Генри, и голос его прозвучал непривычно резко.

– Ой, да не беспокойся, дорогой муженек! Никакого вреда твоей драгоценной игрушке я не причиню!

Щеки мои пылали от смущения. Разве могла я после этих слов выйти из исповедальни? Интересно, почему Гертруда называет меня игрушкой? И почему молчит отец Тимоти: уж он-то мог бы подсказать мне, что делать. Однако священник оставался сидеть, невидимый в темноте. Впрочем, вскоре я поняла, что ему тоже было не по себе: сдобренное запахом лука дыхание, проникавшее ко мне через решетку, участилось.

– Пожалуйста, Гертруда, – сказал Генри, – впредь не проси отца Тимоти читать проповеди, посвященные важности силы духа, мужества и необходимости приносить жертвы.

– Не беспокойся, – ответила жена. – Я уже потеряла всякую надежду, что ты пойдешь этой дорогой.

По часовне эхом прокатился глухой шум. Неужели всегда столь сдержанный Генри ударил в стену кулаком или ногой?! Трудно в это поверить. Из глаз моих брызнули слезы. Это было похоже на кошмар: как мог мой кузен так вести себя, да еще в святом месте?

– Этого не будет, Гертруда, – прошипел он. – Неужели ты не понимаешь? И причина тут не только в Генрихе, а в его окружении. Слушай меня внимательно. Все дело тут в Кромвеле, Кранмере и Саффолке. И разумеется, в Норфолке. Ни в коем случае нельзя забывать про Норфолка.

Тут дверь исповедальни, скользя, открылась. Отец Тимоти решил все-таки предстать перед супругами Кортни. Мне следовало сделать то же самое. Но от страха я не могла пошевелиться.

– Отец Тимоти?.. Вы подслушивали?! Но как вам не стыдно? Это же отвратительно! – вскричала Гертруда.

Пытаясь успокоить хозяев особняка, священник в самых смиренных выражениях извинился и постарался заверить, что все услышанное, до последнего слова, он сохранит в глубочайшей тайне.

– Но почему вы все это время находились тут, в исповедальне? – спросила маркиза. – Что вы здесь делали?

– Прибирался, готовил ее к предстоящей исповеди, миледи, – прозвучал ответ.

– Уж не исповедовали ли вы кого-нибудь, а, святой отец? – не отставала она. – Я вижу возле двери какой-то подсвечник. Ну-ка, признавайтесь, чей он?

Отец Тимоти ничего не сказал. Ну разумеется, он не хотел лгать своим покровителям.

Я в ужасе забилась в самый дальний угол. Обеими руками стала ощупывать в темноте стенку в поисках щеколды. Может быть, здесь есть еще одна дверца, с другой стороны? Как я буду смотреть в глаза супругам Кортни после всего, что только что здесь услышала?

Увы, другого выхода из исповедальни не оказалось.

– Я сейчас проверю, Гертруда, – сказал Генри Кортни.

Послышались шаги. Они приближались, становились все громче.

Дверь исповедальни распахнулась. В проеме видна была высокая и крепкая фигура маркиза. Она заслоняла даже тот скудный свет, который был в часовне. Но он, конечно же, меня увидел. Однако лицо кузена пряталось в тени, и я не могла разобрать его выражения.

Прошло несколько секунд, он сделал шаг назад. Дверца со стуком затворилась.

– Там никого нет, – объявил Генри. – Святой отец, пора начинать мессу.

12

Я вновь надела свое простое темное платье, которое убрала в шкаф в самый первый день, когда Гертруда навязала мне собственные пышные наряды. Я твердо вознамерилась сегодня же покинуть «Алую розу», и щеголять в платьях хозяйки мне больше не хотелось. Я размышляла все утро и к полудню приняла решение. Нас с Артуром здесь определенно подстерегает какая-то опасность, а потому надо немедленно уезжать отсюда.

Я отправилась в классную комнату, где обычно занимались дети, но она оказалась пустой, если не считать Франсуа – учителя, который преподавал Эдварду Кортни французский язык. Хотя этот молодой человек был еще студентом университета, он явно считал себя важной персоной и всегда держался с подчеркнутым достоинством.

– Мальчики во дворе, госпожа Джоанна, – сказал этот юноша, наморщив свой белоснежный лоб. – Извините, а вы хорошо себя чувствуете? Вы сегодня какая-то странная… на себя не похожи.

– Спасибо, со мной все в порядке, – твердо ответила я.

Взгляд его метнулся в сторону, куда-то через мое плечо.

Я обернулась и увидела Джеймса, того из близнецов, что был посообразительнее.

– Господин Эдвард и господин Артур вернутся к обеду, – сообщил он. – Не соблаговолите ли подождать?

– Нет, не соблаговолю, – отрезала я. – Я хочу немедленно увидеть своего племянника.

Громко топая, я быстро пошла по коридору. И, дойдя до первого поворота, услышала за спиной шаги: Франсуа и Джеймс следовали за мной.

– Я прекрасно знаю дорогу! – крикнула я им. – Нечего понапрасну за мной таскаться, лучше займитесь делом!

Еще один переход – и вот главная лестница. Я едва удержалась, чтобы не пуститься вниз бегом. Внезапно мне стало страшно: спустившись до середины, я услышала наверху стук каблуков. Франсуа с Джеймсом не отставали. Мало того, теперь вместе с ними шли моя горничная Элис и еще один слуга, имени которого я не знала.

Примечания

1

Об удивительных приключениях Джоанны Стаффорд подробно рассказывается в предыдущем романе Нэнси Бильо «Крест и корона», вышедшем в издательстве «Азбука» в 2013 году.

2

Тауэр-Хилл — небольшая возвышенная местность в Лондоне к северо-западу от Тауэра, в Средние века место публичной казни.

3

Мама, матушка (исп.).

4

Пожалуйста (исп.).

5

Благодатное паломничество — крупное восстание 1536 года, начавшееся в Йорке, а затем перекинувшееся на всю Северную Англию. Главными причинами бунта стали разрыв Генриха VIII с Римско-католической церковью и повсеместное закрытие католических монастырей с секуляризацией их земель.

6

Здравствуйте (лат.).

7

Имеется в виду Джейн Сеймур – третья жена Генриха VIII.

8

Тайберн — деревня в графстве Миддлсекс; с 1196 по 1783 год являлась официальным местом проведения казней.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.