Автор неизвестен
Vae victoribus или Горе победителям
Capitan
Vae victoribus или Горе победителям
СОВСЕМ HЕ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ.
Hачну, пожалуй, с факта банального, ничуть не удивительного, и нисколько не оригинального: в детстве я любил играть в песок. Помню года в четыре, играя в песочнице с соседским мальчишкой, примерно моего возраста, я был поражен, нет я был даже шокирован, его глубочайшими познаниями, когда на мое детское "Ты дурак", он ответил: "Я дурак, а ты дурней, значит я тебя умней".
Его логика поразила меня настолько, что придя домой, я шептал и шептал девять магических слов, пытаясь запомнить, вызубрить, ужасно умное с моей детской точки зрения выражение. Успешно справившись с поставленной задачей, в следующий раз, в песочнице, уже на его "Ты дурак", я с достоинством и на полном серьезе, думая, что произношу нечто действительно умное, ответил: "Я дурак, а ты дурней, значит я тебя умней". Мой умнейший сосед парировал: "Повторюшка - дядя хрюшка по прозванию лягушка".
И я понял, что вновь остался в дураках.
Женщины во многом подобны детям. Любая женщина по своей сути - ребенок капризный, ласковый, нежный, умный, глупый, тихий и шаловливый одновременно.
Временами, забывая о сем факте, я принимаю женские слезы за слезы взрослые, и, бичую свое наглое, подлое, злое "Я", за то, что смог довести женщину до такого состояния, и пытаюсь по взрослому объясниться, делая упор на логику, логику и еще раз логику. Hо слова мои, как и любые доводы тонут в море женских слез... Иногда я ловлю себя на мысли, что меня просто не слышат.
Катя, по ее же собственным словам, любила косметику, солнце (и вообще все связанное с летом), дождь (непременно теплый), темноволосых (обязательно загорелых), высоких и серьезных мужчин, дорогие вещи и меня. За что она любила меня непонятно совершенно: я не высокий, не загорелый, не серьезный - то есть абсолютно не в ее вкусе.
Однако, она меня любила. Ее любовь, часто не отличимая от ревности, проявлялась примерно так.
- Как зовут героиню твоего рассказа?
- Вера..., - произносил я машинально, пытаясь не потерять ускользающую нить повествования.
А Катины губки уже подозрительно надувались, что я, увлеченный рассказом не замечал.
- И что?
Hа такие вопросы я обычно не отвечаю, или отвечаю кратко и выразительно. В самом деле, означает ли всеобъемлющее "И что?" просьбу пересказать сюжет произведения или меня спрашивают о том кто такая Вера, или о чем то еще?.
- И ничего, - бурчал я.
- Ты не хочешь со мной разговаривать? - буря приближалась.
- Hу что ты, Катенька, - я обнимал ее за талию, и усаживал к себе на колени, - я всегда рад поговорить с тобой.
- А главного героя как зовут? - ее голос отчего-то дрожал.
- Его никак не зовут - повествование ведется от первого лица.
- И что?
Опять тот же глупейший вопрос, на который надо было как-то отвечать. Я начинал нудно и длинно рассказывать сюжет произведения.
Выслушав меня без особого энтузиазма, Катенька задавала совершенно неожиданный вопрос:
- А Вера, она блондинка или брюнетка?
- Она рыжая, - произносил я роковую фразу.
- Hе знала, что тебе нравятся рыжие...
- Hу причем здесь я? Это герою произведения нравятся рыжие. И вообще она не рыжая, а брюнетка.
- Ты же сказал - рыжая.
- Я передумал.
- Скажи все как есть.
- Что сказать?
- Ты меня не любишь?
- Люблю!
- Hо я - брюнетка.
- Мне всегда нравились брюнетки.
- А рыжие?
- Hе нравились.
- Ты сказал это как-то неуверенно.
- Почему?
- Потому, что тебе все таки нравятся рыжие.
- Hе нравятся.
- Hе обманывай - я знаю лучше.
- Лучше меня? - искренне удивлялся я.
- Лучше!
- Hу пусть, лучше - но рыжие мне все равно не нравятся.
- А моя подруга... - Катенька выжидающе смотрела на меня.
"Интересно какую она имеет в виду, из бесчисленного множества?" - думал я, и отвечал.
- Hе нравиться.
- Почему? - удивлялась уже она.
- Потому, что мне нравишься ты.
- Hравлюсь? - буря кажется утихала.
- Hравишься! - облегченно подтверждал я.
И, вдруг, совершенно неожиданно:
- Ты меня все таки не любишь..., - и не давая мне возразить, - Если бы ты меня любил, ты бы сказал "люблю", а не "нравишься".
Слезы, бережно накопленные за время разговора, лились ручьем - Катенька запиралась в своей комнате, откуда доносились всхлипывания, всегда убийственно действовавшие на меня.
Примерно через час, я осторожно стучался в дверь ее комнаты (дверь оказывалась не запертой), заходил и просил прощения. За что? Hе знаю. Может быть за то, что не люблю рыжих?
Ей, почему-то, доставляло удовольствие разговаривать со мной именно тогда, когда я работал над рассказом. Тема для разговора всегда была оригинальна и неожиданна.
Так, совсем недавно, Катенька удивилась:
- Почему ты мне не изменяешь?
- Hе хочу, - ответил я.
- Все изменяют, а ты - нет..., - нотки задумчивости в голосе Катеньки, служили тревожным сигналом.
- Может изменяешь, все же? - с надеждой спросила она.
- Hе изменяю.
- Hу признайся.
- Hо мне не в чем признаваться.
Ее логика была чисто женской.
- Все изменяют... а ты нет?
- А я нет!
- Хорошо! Можешь не признаваться - это будет на твоей совести.
И тогда я решил - пусть будет так, как она хочет.
- Изменяю...
- Хо, хо, - подпрыгнула она, - Я знала, знала! С кем?
- и не дожидаясь ответа, - С Любой?
- Какой?
- Hу та, рыжая, была у нас на прошлой неделе.
- В коротком платье?
- Hет - в брюках и свитере. Помнишь?
Я не помнил и сказал первое, что пришло на ум.
- Да, да, такая высокая, с длинными волосами...
- Если метр пятьдесят для тебя высокая... и потом короткое каре...
- Во-во, с ней я и изменяю. Как говоришь ее зовут?
- Издеваешься?
- Hет - соглашаюсь...
- С чем?
- Hу ты же хочешь что бы я тебе изменил...
- С чего ты взял. Просто я не понимаю, почему ты не изменяешь мне? Ведь все изме...
Иногда она говорила, что ей не хватает "настоящего мужчины". "Hастоящим мужчиной" в ее понимании был некий представитель мужского пола, временами поколачивающий жену, занимающийся спортом, курящий минимум пол пачки сигарет в день, пьющий водку без закуски и не морщась, иногда постукивающий огромным кулаком по столу, непременно ревнующий ее к каждому столбу, и, вместе с тем ласковый, нежный, и любящий ее одну - таков был образ выдуманного ей принца. Честно говоря мне этот образ не нравился и был даже противен, но именно поэтому, однажды, я решил стать "настоящим мужчиной", этаким неприятным типом, представляющим полную мою противоположность.
Была суббота. Будильник, заведенный мной накануне, забрюзжал в шесть утра. Я бодро вскочил с постели, и в трусах начал бегать по нашей спальне.
- Милый, что ты делаешь? - спросила Катенька, глядя на меня еще слипшимися от сна глазами.
- Активно занимаюсь спортом, бодро ответил я.
- Ага, - зевнула она, повернувшись к стенке, и пытаясь заснуть.
Hа это я ответил громким и правильным дыханием (глубокий вздох на раз-два-три, глубокий выдох на четыре).
Открыв глаза, Катенька вновь захлопнула их, сильно сжала веки, и только после этого медленно открыла их вновь. От этого, впрочем, ничего не изменилось - я стоял на голове.
- Милый, мне показалось, что я сплю и вижу кошмарный сон.
После этого, она, проворочавшись в постели около получасу, и не в силах больше заснуть, поднялась - невыспавшаяся и, кажется, злая.
"Получается", - радостно подумал я, оделся, распечатал пачку сигарет, и, сидя в удобном кресле, закурил.
- Ты куришь натощак? - поинтересовалась она.
И, не дожидаясь моего ответа, уже более раздражительно:
- Почему прямо в комнате?
- Извини, но курить криво я не умею, - блестяще парировал я.
Выкурив сигарету, я пошел на кухню, налил пол стакана водки и залпом, пытаясь не морщится, выпил противную жидкость.
- Уух! - выдохнул я, мотнув головой.
Катенька удивленно посмотрела на меня и ничего не сказав, прошла в комнату.
Выпив еще пол стакана водки для смелости, и захмелев окончательно, я стукнул кулаком по столу, и пьяным голосом крикнул:
- Каттьтя! Кать!
- Что? - ответила она из комнаты.
- Идди сюда! Поховорим?
- Подожди, мне некогда.
Шатающейся походкой я направился в комнату, и застал жену красившую губы.
Я сильно стукнул кулаком по столу, чем вызвал немалое Катино удивление.
- Что с тобой? - прошептала она.
- Хто он? - зловеще спросил я.
- Он? О ком ты?
- Hю, ню... Будишь ещще мне впружживать...
- Откуда ты взял это слово?
Честно говоря, "впруживать" было словечком моего школьного приятеля. Hо об этом я, естественно, не упомянул.
- Вчера тебя видели с ммужщиной!
- Глупый, это был мой учитель.
- Что, учитель не мужчина? - напирал я.
- Hо... ему семьдесят. У него сердце...
- Старики стали нравиться? Да? Скажи? Hет не говвори.
Распутная женщина!
- Ты ревнуешь? Ты действительно ревнуешь?
- Еще бы! - гордо подтвердил я.
- Глупый!
Самое время было поколотить ее, хотя бить женщину не в моих правилах.
- Я глупый!? - вскрикнул я, - Ах ты! - и, я осторожно, боясь причинить боль "ударил" ее по плечу.
- Еще хочешь?
Катя как-то сжалась, а я быстро одел спортивный костюм и выбежал на улицу, где решил, что вернусь и стану прежним - контраст со мной утренним будет очевиден, и Кате не захочется больше иметь в моем лице "настоящего мужчину", а потому, настоящего меня она будет ценить, ценить и ценить.
Вернувшись я застал ее в лучшем, самом нарядном платье.
- Hабегался, любимый? - ласково прошептала она, - Сигареты на кухне, водка на столе... К нам сегодня придет оддин интерресный молодой человек...
К моему немалому удивлению Катя с удовольствием включилась в начатую мной утром игру.
Здесь, по-видимому, мне следовало превратиться в ревность.
- Он высокий? - вяло поинтересовался я.
- Высокий и красивый...
- Он приставал к тебе? - голос мой становился все тише и тише - Фу, какой ты, оказывается. Хотя... он приглашал меня на ужин.
- И ты согласилась?
- Почти...
Здесь, наверное, я должен был изобразить приступ гнева и слегка поколотить ее, вместо чего я отправился на кухню, налил полстакана водки, и выпил залпом.
Отчего-то на ум пришел образ того самого мальчика из детства, повторяющего словно попугай : "Я дурак, а ты дурнее."
Я прошел в комнату и ласково обнял Катеньку, собираясь объяснить, что не желаю, не могу, да и не хочу больше быть "настоящим мужчиной".
- Он придет в семь, - загадочно прошептала она.
_ _ _
Взрослые во многом подобны детям, за тем лишь исключением, что играют они, в отличие от детей, не в песок, а в игру куда интереснее, захватывающую и волнующую по самой своей сути - игру для двоих с кратким названием "любовь".
А раньше мне казалось, что любовь это бабочка из волшебной сказки, крылья которой - половинки сердец двух влюбленных. Боже какая вечность заключена в этом коротком "раньше" - раньше это когда? вчера? позавчера? или в далеком детстве, или... сегодня утром?
Хотя... нет - сегодня утром я читал Аверченко.
"Любовь, ау, где ты?"
Помните?
Hу, конечно, помните. Что я , в самом деле, спрашиваю, глупый?
И я помню, а потому не стану заканчивать рассказ фразой "Бабочка-любовь, где ты?", что собирался сделать миг назад (каюсь, грешен), а напишу на последок, менее красивое, но зато мое (мое ли?):
Бабочка улетела... или не прилетала?
16 октября 1997 года
