Русский литературный анекдот XVIII - начала XIX веков

Автор неизвестен
Русский литературный анекдот XVIII - начала XIX веков

      Русский литературный анекдот XVIII-начала XIX вв.
      ПЕТР ВЕЛИКИЙ
      Государь (Петр I), заседая однажды в Сенате и слушая дела о различных воровствах, за несколько дней до того случившихся, в гневе своем клялся пресечь оные и тотчас сказал тогдашнему генерал-прокурору Павлу Ивановичу Ягужинскому: "Сейчас напиши от моего имени указ во все государство такого содержания: что если кто и на столько украдет, что можно купить веревку, тот, без дальнейшего следствия, повешен будет". Генерал-прокурор, выслушав строгое повеление, взялся было уже за перо, но несколько поудержавшись, отвечал монарху: "Подумайте, Ваше Величество, какие следствия будет иметь такой указ?" - "Пиши,- прервал государь,- что я тебе приказал".- Ягужинский все еще не писал и наконец с улыбкою сказал монарху: "Всемилостивейший государь! Неужели ты хочешь остаться императором один, без служителей и подданных? Все мы воруем, с тем только различием, что один более и приметнее, нежели другой". Государь, погруженный в свои мысли, услышав такой забавный ответ, рассмеялся и замолчал. [12, с. 568.]
      Привезли Петру Алексеевичу стальные русские изделия; показывал их после обеда гостям и хвалил отделку: не хуже-де английской. Другие вторили ему, а Головин-Бас, тот, что в Париже дивился, как там и ребятишки на улицах болтали по-французски, посмотрел на изделия, покачал головою и сказал: хуже! Петр Алексеевич хотел переуверить его; тот на своем стоял. Вышел из терпения Петр Алексеевич, схватил его за затылок и, приговаривая три раза "не хуже", дал ему в спину инструментом три добрых щелчка, а Бас три же раза твердил свое "хуже". С тем и разошлись. [67, с. 47.]
      Один монах у архиерея, подавая водку Петру I, споткнулся и его облил, но не потерял рассудка и сказал: "На кого капля, а на тебя, государь, излияся вся благодать". [92, с. 687.]
      Стр. 9
      Шереметев под Ригою захотел поохотиться. Был тогда в нашей службе какой-то принц с поморья, говорили, из Мекленбургии. Петр Алексеевич ласкал его. Поехал и он за фельдмаршалом (Б. П. Шереметевым). Пока дошли до зверя, принц расспрашивал Шереметева о Мальте; как же не отвязывался и хотел знать, не ездил ли он еще куда из Мальты, то Шереметев провел его кругом всего света: вздумалось-де ему объехать уже всю Европу, взглянуть и на Царьград, и в Египте пожариться, посмотреть и на Америку. Румянцев, Ушаков, принц, обыкновенная беседа государева, воротились к обеду. За столом принц не мог довольно надивиться, как фельдмаршал успел объехать столько земель. "Да, я посылал его в Мальту".- "А оттуда где он ни был!" И рассказал все его путешествие. Молчал Петр Алексеевич, а после стола, уходя отдохнуть, велел Румянцеву и Ушакову остаться; отдавая потом им вопросные пункты, приказал взять по ним ответ от фельдмаршала, между прочим: от кого он имел отпуск в Царьград, в Египет, в Америку? Нашли его в пылу рассказа о собаках и зайцах. "И шутка не в шутку; сам иду с повинною головою",- сказал Шереметев. Когда же Петр Алексеевич стал журить его за то, чтЬ так дурачил иностранного принца: "Детина-то он больно плоховатый,- отвечал Шереметев.- Некуда было бежать от спросов. Так слушай же, подумал я, а он и уши развесил". [67, с. 50-52.]
      АННА ИОАННОВНА
      Бирон, как известно, был большой охотник до лошадей. Граф Остейн, Венский министр при Петербургском Дворе, сказал о нем: "Он о лошадях говорит как человек, а о людях как лошадь". [29, с. 55.]
      Во время коронации Анны Иоанновны, когда государыня из Успенского собора пришла в Грановитую палату, которой внутренность старец описал с удивительною точностию, и поместилась на троне, вся свита установилась на свои места, то вдруг государыня встала и с важностию сошла со ступеней трона. Все изумились, в церемониале этого указано не было. Она прямо подошла к князю Василию Лукичу Долгорукову, взяла его за нос,- "нос был большой, батюшка",- пояснил старец,- и повела его около среднего столба, которым поддер
      Стр. 10
      живаются своды. Обведя кругом и остановись против портрета Грозного, она спросила:
      - Князь Василий Лукич, ты знаешь, чей это портрет?
      - Знаю, матушка государыня!
      - Чей он?
      - Царя Ивана Васильевича, матушка.
      - Ну, так знай же и то, что хотя баба, да такая же буду, как он: вас семеро дураков сбиралось водить меня за нос, я тебя прежде провела, убирайся сейчас в свою деревню, и чтоб духом твоим не пахло! [135, с. 101-102.]
      ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА
      "Государыня {Елизавета Петровна),- сказал он (генерал-полицмейстер А. Д. Татищев) придворным, съехавшимся во дворец,- чрезвычайно огорчена донесениями, которые получает из внутренних губерний о многих побегах преступников. Она велела мне изыскать средство к пресечению сего зла: средство это у меня в кармане".- "Какое?" - вопросили его. "Вот оно",отвечал Татищев, вынимая новые знаки для клеймения. "Теперь,- продолжал он,если преступники и будут бегать, так легко их ловить".- "Но,- возразил ему один присутствовавший,- бывают случаи, когда иногда невинный получает тяжкое наказание и потом невинность его обнаруживается: каким образом избавите вы его от поносительных знаков?" - "Весьма удобным,- отвечал Татищев с улыбкою,- стоит только к словам "вор" прибавить еще на лице две литеры "не". Тогда новые стемнели были разосланы по Империи... [12, с. 397-398.]
      Князь Никита {Трубецкой) был с грехом пополам. Лопухиным, мужу и жене, урезали языки и в Сибирь сослали их по его милости; а когда воротили их из ссылки, то он из первых прибежал к немым с поздравлением о возвращении. По его же милости и Апраксина, фельдмаршала, паралич разбил. В Семилетнюю войну и он был главнокомандующим. Оттуда (за что, то их дело) перевезли его в подзорный дворец, что у Трех Рук, и там был над ним кригсрат, а презусом в нем князь Никита. Содержался он под присмотром капрала. Елисавета Петровна (такая добрая, что однажды, зави
      Стр. 11
      дев гурт быков и на спрос, куда гнали, услышав, что гнали на бойню, велела воротить его на царскосельские свои луга, а деньги за весь гурт выдала из Кабинета), едучи в Петербург, заметила как-то Апраксина на крыльце подзорного и приказала немедля кончить его дело и если не окажется ничего нового, то объявить ему тотчас и без доклада ей монаршую милость. Презус надоумил асессоров, что когда на допросе он скажет им "приступить к последнему", то это и будет значить объявить монаршую милость. "Что ж, господа, приступить бы к последнему?" Старик от этого слова затрясся, подумал, что станут пытать его, и скоро умер. [67, с. 57-59.]
      Шувалов, заспорив однажды с Ломоносовым, сказал сердито: "Мы отставим тебя от Академии".- "Нет,- возразил великий человек: - разве Академию отставите от меня". [81а, с. 67.]
      Действительный тайный советник князь Иван Васильевич Одоевский, любимец Елизаветы, почитался в числе первейших лжецов. Остроумный сын его, Николай Иванович (умер в 1798 г.), шутя говорил, что отец его на исповеди отвечал: "и на тех лгах, иже аз не знах". [92, с. 695.]
      И. А. БАЛАКИРЕВ
      Остроумный Балакирев, поражая бояр и чиновников насмешками и проказами, нередко осмеливался и государю делать сильные замечания и останавливать его в излишествах хитрыми выдумками, за что часто подвергался его гневу и собственной своей ссылке, но по своей к нему преданности не щадил самого себя.
      Однажды случилось ему везти государя в одноколке. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности. Шут, недовольный остановкою, ударил
      Стр. 12
      ее и примолвил, искоса поглядывая на соседа: "Точь-в-точь Петр Алексеевич!" - "Кто?" - спросил государь. "Да эта кляча",- отвечал хладнокровно Балакирев. "Почему так?" - закричал Петр, вспыхнув от гнева, да так... "Мало ли в этой луже дряни; а она все еще подбавляет ее; мало ли у Данилыча всякого богатства, а ты все еще пичкаешь",- сказал Балакирев. [79, с. 20.]
      Однажды государь спорил о чем-то несправедливо и потребовал мнения Балакирева; он дал резкий и грубый ответ, за что Петр приказал его посадить на гауптвахту, но, узнавши потом, что, Балакирев сделал справедливый, хотя грубый ответ, приказал немедленно его освободить. После того государь обратился опять к Балакиреву, требуя его мнения о другом деле. Балакирев вместо ответа, обратившись к стоявшим подле него государевым пажам, сказал им: "Голубчики мои, ведите меня поскорее на гауптвахту". [79, с. 21.]
      - Знаешь ли ты, Алексеич! - сказал однажды Балакирев государю при многих чиновниках,- какая разница между колесом и стряпчим, то есть вечным приказным?
      - Большая разница,- сказал, засмеявшись, государь,- но ежели ты знаешь какую-нибудь особенную, так скажи, и я буду ее знать.
      - А вот видишь какая: одно криво, а другое кругло, однако это не диво; а то диво, что они как два братца родные друг на друга походят.
      - Ты заврался, Балакирев,- сказал государь,- никакого сходства между стряпчим и колесом быть не может.
      - Есть, дядюшка, да и самое большое.
      - Какое же это?
      - И то и другое надобно почаще смазывать... [77, с. 40.]
      Один из камергеров был очень близорук и всячески старался скрывать этот недостаток. Балакирев беспрестанно трунил над ним, за что однажды получил пощечину, и решился непременно отплатить за обиду.
      Стр. 13
      Однажды во время вечерней прогулки императрицы по набережной Фонтанки Балакирев увидел на противоположном берегу, в окне одного дома, белого пуделя.
      - Видите ли вы, господин камергер, этот дом? - спросил Балакирев.
      - Вижу,- отвечал камергер.
      - А видите ли открытое окно на втором этаже?
      - Вижу.
      - Но подержу пари, что вы .не видите женщины, сидящей у окна, в белом платке на шее.
      - Нет, вижу,- возразил камергер.
      Всеобщий хохот удовлетворил мщению Балакирева. [77, с. 81.]
      В одну из ассамблей Балакирев наговорил много лишнего, хотя и справедливого. Государь, желая остановить его и вместе с тем наградить, приказал, как бы в наказание, по установленному порядку ассамблей, подать кубок большого орла.
      - Помилуй, государь! - вскричал Балакирев, упав на колена.
      - Пей, говорят тебе! - сказал Петр как бы с гневом.
      Балакирев выпил и, стоя на коленах, сказал умоляющим голосом:
      - Великий государь! Чувствую вину свою, чувствую милостивое твое наказание, но знаю, что заслуживаю двойного, нежели то, которое перенес. Совесть меня мучит! Повели подать другого орла, да побольше; а то хоть и такую парочку! [77, с. 58.]
      По окончании с Персиею войны многие из придворных, желая посмеяться над Балакиревым, спрашивали его: что он там видел, с кем знаком и чем он там занимался. Шут все отмалчивался. Вот однажды в присутствии государя и многих вельмож один из придворных спросил его: "Да знаешь ли ты, какой у персиян язык?"
      - И очень знаю,- отвечал Балакирев.
      Все вельможи удивились. Даже и государь изумился. Но Балакирев то и твердит, что "знаю".
      - Ну а какой же он? - спросил шутя Меншиков.
      Стр. 14
      - Да такой красной, как и у тебя, Алексаша,- отвечал шут.
      Вельможи все засмеялись, и Балакирев был доволен тем, что верх остался на его стороне. [78, с. 41-42.]
      Один придворный спросил Балакирева:
      - Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
      - Оттого,- отвечал шут,- что ты их беспрестанно колотишь языком.
      Придворный был точно страшный говорун и должен перенесть насмешку Балакирева без возражений. [78, с. 46.]
      Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу ее мужа, но ей отказывали известной поговоркой: "Приди, матушка, завтра". Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.
      На другой день, нарядив ее в черное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью "приди завтра", в сем наряде поставил ее в проходе, где должно проходить государю. И вот приезжает Петр Великий, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает: "Что это значит?" Балакирев отвечал: "Завтра узнаешь, Алексеевич, об этом!" - "Сей час хочу!" - вскричал Петр. "Да ведь мало ли мы хотим, да не все так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе "завтра", как ты тотчас же узнаешь, что это значит".
      Петр, сметав сие дело, взошел в Сенат и грозно спросил секретаря: "Об чем просит та женщина?" Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что не было времени доложить Вашему Величеству.
      Петр приказал, чтобы тотчас исполнили ее просьбу, и долго после сего не было слышно "приди завтра". [78, с. 46-48.]
      "Точно ли говорят при дворе, что ты дурак?" - спросил некто Балакирева, желая ввести его в замешательство и тем пристыдить при многих особах. Но он отвечал: "Не верь им, любезный, они ошибаются, только людей морочат, да мало ли, что они говорят? Они и тебя
      Стр. 15
      называют умным; не верь им, пожалуйста, не верь". [78, с. 24.]
      Петр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчет новой столицы Санкт-Петербурга.
      - Царь-государь! - отвечал Балакирев.- Народ говорит: с одной стороны море, с другой - горе, с третьей - мох, а с четвертой - oxl
      Петр, распалясь гневом, закричал "ложись!" и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова. [92, с. 686.]
      ЯН Д'АКОСТА
      Один молодец, женясь на дочери Д'Акосты, нашел ее весьма непостоянною и, узнав то, всячески старался ее исправить. Но, усмотрев в том худой успех, жаловался ее отцу, намекая, что хочет развестись с женой. Д'Акоста, в утешение зятю, сказал: "Должно тебе, друг, терпеть. Ибо мать ее была такова же; и я также не мог найти никакого средства; да после, на 60-м году, сама исправилась. И так думаю, что и дочь ее, в таких летах, будет честною, и рекомендую тебе в том быть благонадежну". [77, с. 99.]
      Д'Акоста, будучи в церкви, купил две свечки, из которых одну поставил перед образом Михаила-архангела, а другую, ошибкой, перед демоном, изображенным под стопами архангела.
      Дьячок, увидя это, сказал Д'Акосте:
      - Ах, сударь! Что вы делаете? Ведь эту свечку ставите вы дьяволу!
      - Не замай,- ответил Д'Акоста,- не худо иметь друзей везде: в раю и в аду. Не знаем ведь, где будем. [77, с. 101.]
      Известный силач весьма осердился за грубое слово, сказанное ему Д'Акостою.
      Стр. 16
      "Удивляюсь,- сказал шут,- как ты, будучи в состоянии подымать одною рукою до шести пудов и переносить такую тяжесть через весь Летний сад, не можешь перенести одного тяжелого 'слова?" [77, с. 102.]
      Когда Д'Акоста отправлялся из Португалии, морем, в Россию, один из провожавших его знакомцев сказал:
      - Как не боишься ты садиться на корабль, зная, что твой отец, дед и прадед погибли в море!
      - А твои предки каким образом умерли? - спросил в свою очередь Д'Акоста.
      - Преставились блаженною кончиною на своих постелях.
      - Так как же ты, друг мой, не боишься еженощно ложиться в постель? возразил Д'Акоста. [77, с. 103.]
      На одной вечеринке, где присутствовал и Д'Акоста, все гости слушали музыканта, которого обещали наградить за его труд. Когда дело дошло до расплаты, один Д'Акоста, известный своею скупостью, ничего ле дал. Музыкант громко на это жаловался.
      "Мы с тобой квиты,- отвечал шут,- ибо ты утешал мой слух приятными звуками; а я твой - приятными же обещаниями". [77, с. 104.]
      Контр-адмирал Вильбоа, эскадр-майор его величества Петра Первого, спросил однажды Д'Акосту:
      - Ты, шут, человек на море бывалой. А знаешь ли, какое судно безопаснейшее?
      - То,- отвечал шут,- которое стоит в^гавани и назначено на сломку. [77, с. 111.]
      Д'Акоста, человек весьма начитанный, очень любил книги. Жена его, жившая с мужем не совсем ладно, в одну из минут нежности сказала:
      - Ах, друг мой, как желала бы я сама сделаться книгою, чтоб быть предметом твоей страсти!
      - В таком случае я хотел бы иметь тебя календарем, который можно менять ежегодно,- отвечал шут. [77, с. 114.]
      Стр. 17
      Имея с кем-то тяжбу, Д'Акоста часто прихаживал в одну из коллегий, где наконец судья сказал ему однажды:
      - Из твоего дела я, признаться, не вижу хорошего для тебя конца.
      - Так вот вам, сударь, хорошие очки,- отвечал шут, вынув из кармана и подав судье пару червонцев. [77, с. 116.]
      Другой судья, узнав об этом и желая себе того же, спросил однажды Д'Акосту:
      - Не снабдите ли вы и меня очками?
      Но как он был весьма курнос и дело Д'Акосты было не у него, то шут сказал ему:
      - Прежде попросите, сударь, чтоб кто-нибудь ссудил вас порядочным носом. [77, с. 116.]
      Сказывают, что гоф-хирург Лесток имел привычку часто повторять поговорку "благодаря Бога и вас". Д'Акоста, ненавидевший Лестока за его шашни с женой и дочерьми его, Д'Акосты, однажды, в большой компании, на вопрос Лестока:
      - Сколько у такого-то господина детей? Отвечал ему громко:
      - Пятеро, благодаря Бога и вас. [77, с. 117.]
      К'нязь Меншиков, рассердясь за что-то на Д'Акосту, крикнул:
      - Я тебя до смерти прибью, негодный! Испуганный шут со всех ног бросился бежать и, прибежав к государю, жаловался на князя.
      - Ежели он тебя доподлинно убьет,- улыбаясь говорил государь,- то я велю его повесить.
      - Я того не хочу,- возразил шут,- но желаю, чтоб Ваше Царское Величество повелели его повесить прежде, пока я жив. [77, с. 120.]
      Жена Д'Акосты была очень малого роста, и когда шута спрашивали, зачем он, будучи человек разумный, взял за себя почти карлицу, то он отвечал:
      - Признав нужным жениться, я заблагорассудил выбрать из зол, по крайней мере, меньшее. [77, с. 121.]
      Стр. 18
      Несмотря на свой малый рост, женщина эта была сварливого характера и весьма зла. Однако Д'Акоста прожил с нею более двадцати пяти лет. Приятели его, когда исполнился этот срок, просили его праздновать серебряную свадьбу.
      - Подождите, братцы, еще пять лет,- отвечал Д'Акоста,- тогда будем праздновать тридцатилетнюю войну. [77, с. 121.]
      В царствование Петра посетил какой-то чужестранец новопостроенный Петербург. Г9сударь принял его ласково, и, вследствие того, все вельможи взапуски приглашали к себе заезжего гостя, кто на обед, кто на ассамблею.
      Чужестранец этот, между прочим, рассказывал, что он беспрестанно ездит по чужим землям и только изредка заглядывает в свою.
      - Для чего же ведете вы такую странническую жизнь? - спрашивали его другие.
      - И буду вести ее, буду странствовать до тех пор, пока найду такую землю, где власть находится в руках честных людей и заслуги вознаграждаются.
      - Ну, батюшка,- возразил Д'Акоста, случившийся тут же,- в таком случае вам наверное придется умереть в дороге. [77, с. 121-122].
      Д'Акоста, несмотря на свою скупость, был много должен и, лежа на смертном одре, сказал духовнику:
      - Прошу Бога продлить мою жизнь хоть на то время, пока выплачу долги.
      Духовник, принимая это за правду, отвечал:
      - Желание зело похвальное. Надейся, что Господь его услышит и авось либо исполнит.
      - Ежели б Господь и впрямь явил такую милость,- шепнул Д'Акоста одному из находившихся тут же своих друзей,- то я бы никогда не умер. [77, с. 124-125.]
      АНТОНИО ПЕДРИЛЛО
      Однажды Педрилло был поколочен кадетами Сухопутного Шляхетного корпуса. Явившись с жалобою к директору этого корпуса барону Люберасу, Педрилло сказал ему:
      - Ваше Превосходительство! Меня обидели бездельники из этого дома, а ты, говорят, у них главный. Защити же и помилуй! [77, с. 138.]
      Педрилло дал пощечину одному истопнику, и за это был приговорен к штрафу в три целковых.
      Бросив на стол вместо трех шесть целковых," Педрилло дал истопнику еще пощечину и сказал:
      - Ну, теперь мы совсем квиты. [77, с. 139.]
      Жена Педрилло была нездорова. Ее лечил доктор, спросивший как-то Педрилло:
      - Ну что, легче ли жене? Что она сегодня ела?
      - Говядину,- отвечал Педрилло.
      - С аппетитом? - любопытствовал доктор.
      - Нет, с хреном,- простодушно изъяснил шут. [77, с. 140.]
      Василий Кириллович Тредиаковский, известный пиит и профессор элоквенции, споря однажды о каком-то ученом предмете, был недоволен возражениями Педрилло и насмешливо спросил его:
      - Да знаешь ли, шут, что такое, например, знак вопросительный?
      Педрилло, окинув быстрым, выразительным взглядом малорослого и сутуловатого Тредиаковского, отвечал без запинки:
      - Знак вопросительный - это маленькая горбатая фигурка, делающая нередко весьма глупые вопросы. [77, с. 140-141.]
      Генерал-лейтенант А. И. Тараканов в присутствии Педрилло рассказывал, что во время Крымской кампании 1738 года даже генералы вынуждены были есть лошадей.
      Стр. 20
      Педрилло изъявил живое сожаление о таком бедствии, и генерал в лестных выражениях благодарил шута за его участие.
      _ Ошибаетесь, Ваше Превосходительство,- отвечал Педрилло,- я жалею не вас, а лошадей. [77, с. 147.]
      В одном обществе толковали о привидениях, которых Педрилло отвергал положительно. Но сосед его, какой-то придворный, утверждал, что сам видал дважды при лунном свете человека без головы, который должен быть не что иное, как привидение одного зарезанного старика.
      - А я убежден, что этот человек без головы - просто ваша тень, господин гоф-юнкер,- сказал Педрилло. [77, с. 154.]
      Когда Педрилло находился еще в Италии, один сосед попросил у него осла. Педрилло уверял его, что отдал осла другому соседу, и сожалел, что просивший не сказал о своей надобности прежде. Пока они разговаривали, Педриллин осел закричал.
      - А! - молвил сосед,- твой осел сам говорит, что он дома и что ты лжешь.
      - Как же тебе не стыдно, соседушка, верить ослу больше, нежели мне,возразил шут. [77, с. 154.]
      Один флорентийский итальянец, обокрав сочинение тамошнего писателя г. Данта и наполнив собственное сочинение его стихами, читал свое мастерство Педрилло. Шут при каждом украденном стихе снимал колпак и кланялся.
      - Что вы делаете, г. Педрилло? - спросил мнимый автор.
      - Кланяюсь старым знакомым,- отвечал Педрилло. [77, с. 155.]
      Герцог Бирон для вида имел у себя библиотеку,
      директором которой назначил он известного глупца.
      Педрилло с этих пор называл директора герцогской
      Стр. 21
      библиотеки не иначе как евнухом. И когда у Педрилло спрашивали:
      - С чего взял ты такую кличку? То шут отвечал:
      - Как евнух не в состоянии пользоваться одалисками гарема, так и господин Гольдбах - книгами управляемой им библиотеки его светлости. [77, с. 147- 148.]
      Быв проездом в Риге, Педрилло обедал в трактире и остался недоволен столом, а еще больше - высокой платой за порции. В намерении отмстить за это он при всех спросил толстого немца-трактирщика:
      - Скажи-ка, любезный, сколько здесь, в Риге, свиней, не считая тебя?
      Взбешенный немец замахнулся на Педрилло.
      - Постой, братец, постой! Я виноват, ошибся. Хотел спросить: сколько здесь, в Риге, свиней с тобою! [77, с. 143-144.]
      На одном большом обеде против Педрилло сидел один придворный, известный мот, проюрдонивший все свое состояние. Слыша чье-то замечание, что придворный этот ничего не кушает, шут возразил:
      - Что ж тут мудреного? Он уже все свое скушал! [77, с. 144.]
      Педрилло, прося герцога Бирона о пенсии за свою долгую службу, приводил в уважение, что ему нечего есть. Бирон назначил шуту пенсию в 200 рублей.
      Спустя несколько времени шут опять явился к герцогу с просьбою о пенсии же.
      - Как, разве тебе не назначена пенсия?
      - Назначена, Ваша Светлость! и благодаря ей я имею, что есть. Но теперь мне решительно нечего пить.
      Герцог улыбнулся и снова наградил шута. [77, с. 149.]
      Поваренок, украв с кухни Педрилло рыбу, уносил ее под фартуком, который был так короток, что рыбий
      Стр. 22
      хвост торчал из-под него наружу. Увидев это, Педрилло кликнул вора:
      - Эй, малый! Коли вперед вздумаешь красть, то бери рыбу покороче или надевай фартук подлиннее. [77, с. 149.]
      Брат жены Педрилло, выдав дочь замуж, просил Педрилло не сухо принять нового родича.
      Педрилло выпросил у Густава Бирона часа на два пожарную трубу Измайловского полка и, установив ее как раз против двери, в которую должен был входить новый родич, наполнил заливной рукав водой.
      Лишь только гость показался в дверях, Педрилло собственноручно отвернул все клапаны заливного рукава и окатил гостя с головы до ног.
      - Скажи же тестю, что я исполнил его желание и принял тебя, как видишь, не сухо. [77, с. 150-151.]
      Граф Вратислав, цесарский посол при русском дворе, любил кичиться своими предками. Заметив это, Педрилло сказал ему однажды в присутствии большого общества:
      - Тот, кто хвалится только одними предками, уподобляет себя картофелю, которого все лучшее погребено в земле. [77, с. 151.]
      Отобедав однажды в соседнем трактире, Педрилло хватился, что с ним нет кошелька, и просил трактирщика обождать уплату до следующего раза. Но трактирщик был неумолим и снял с Педрилло верхнее платье, которое оставил у себя в залог.
      Педрилло решился отомстить. В этих видах он, квартируя рядом с трактиром, начал прикармливать трактирную птицу: кур, цыплят, гусей и индеек. И когда птица эта, привыкнув захаживать к Педрилло, была вся в сборе у шута, он ощипал с нее все перья и в таком виде отпустил кур, цыплят, гусей и индеек домой. Трактирщик взбесился.
      - Я поступил с ними точно так, как ты со мною,- говорил в свое оправдание шут.- Я потребовал с них денег за месячный корм. Они не могли заплатить - и я снял с них верхнее платье. [77, с. 152.]
      Стр. 23
      В Петербурге ожидали солнечного затмения. Педрилло, хорошо знакомый с профессором Крафтом, главным петербургским астрономом, пригласил к себе компанию простаков, которых уверил, что даст им возможность видеть затмение вблизи; между тем велел подать пива и угощал им компанию. Наконец, не сообразив, что время затмения уже прошло, Педрилло сказал:
      - Ну, господа, нам ведь пора.
      Компания поднялась и отправилась на другой конец Петербурга. Приехали, лезут на башню, с которой следовало наблюдать затмение.
      - Куда вы,- заметил им сторож,- затмение уж давно кончилось.
      - Ничего, любезный,- возразил Педрилло,- астроном мне знаком - и все покажет сначала. [77, с. 155-156.]
      М. А. ГОЛИЦЫН (КВАСНИК, КУЛЬКОВСКИЙ)
      В одном обществе очень пригоженькая девица сказала Кульковскому:
      - Кажется, я вас где-то видела.
      - Как же, сударыня! - тотчас отвечал Кульковский,- я там весьма часто бываю. [77, с. 174.]
      До поступления к герцогу (Бирону) Кульковский был очень беден. Однажды ночью забрались к нему воры и начали заниматься приличным званию их мастерством.
      Проснувшись от шума и позевывая, Кульковский сказал им, нимало не сердясь:
      - Не знаю, братцы, что вы можете найти здесь в потемках, когда я и днем почти ничего не нахожу. [77, с. 174-175.]
      - Вы всегда любезны! - сказал Кульковский одной благородной девушке.
      - Мне бы приятно было и вам сказать то же,- отвечала она с некоторым сожалением.
      Стр. 24
      - Помилуйте, это вам ничего не стоит! Возьмите только пример с меня - и солгите! - отвечал Кульковский. [77, с. 175.]
      Известная герцогиня Бенигна Бирон была весьма обижена оспой и вообще на взгляд не могла назваться красивою, почему, сообразно женскому кокетству, старалась прикрывать свое безобразие белилами и румянами. Однажды, показывая свой портрет Кульковскому, спросила его:
      - Есть ли сходство?
      - И очень большое,- отвечал Кульковский,- ибо портрет походит на вас более, нежели вы сами.
      Такой ответ не понравился герцогине, и, по приказанию ее, дано было ему 50 палок. [77, с. 176.]
      Вскоре после того на куртаге, бывшем у Густава Бирона, находилось много дам чрезмерно разрумяненных. Придворные, зная случившееся с Кульковским и желая ему посмеяться, спрашивали:
      - Которая ему кажется пригожее других? Он отвечал:
      - Этого сказать не могу, потому что в живописи я не искусен. [77, с. 176.]
      Но когда об одном живописце говорили с сожалением, что он пишет прекрасные портреты, а дети у него очень непригожи, то Кульковский сказал:
      - Что же тут удивительного: портреты он делает днем... [77, с. 177.]
      Одна престарелая вдова, любя Кульковского, оставила ему после смерти свою богатую деревню. Но молодая племянница этой госпожи начала с ним спор за такой подарок, не по праву ему доставшийся.
      - Государь мой! - сказала она ему в суде,- вам досталась эта деревня за очень дешевую цену!
      Кульковский отвечал ей:
      - Сударыня! Если угодно, я вам ее с удовольствием уступлю за ту же самую цену. [77, с. 177.]
      Стр. 25
      Один подьячий сказал Кульковскому, что соперница его перенесла свое дело в другой приказ.
      - Пусть переносит хоть в ад,- отвечал он,- мой поверенный за деньги и туда за ним пойдет! [77, с. 177.]
      Профессор элоквенции Василий Кириллович Тредиаковский также показывал свои стихи Кульковскому. Однажды он поймал его во дворце и, от скуки, предложил прочесть целую песнь из одной "Тилемахиды".
      - Которые тебе, Кульковский, из стихов больше нравятся? - спросил он, окончив чтение.
      - Те, которых ты еще не читал!- отвечал Кульковский. [77, с. 179.]
      Кульковский ухаживал за пригожей и миловидной девицею. Однажды, в разговорах, сказала она ему, что хочет знать ту особу, которую он более всего любит. Кульковский долго отговаривался и наконец, в удовлетворение ее любопытства, обещал прислать ей портрет той особы. Утром получила она от Кульковского сверток с небольшим зеркалом и, поглядевшись, узнала его любовь к ней. [77, с. 180.]
      Однажды Бирон спросил Кульковского:
      - Что думают обо мне россияне?
      - Вас, Ваша Светлость,- отвечал он,- одни считают Богом, другие сатаною и никто - человеком. [77, с. 183.]
      Прежний сослуживец Кульковского поручик Гладков, сидя на ассамблее с маркизом де ля Шетардием, хвастался ему о своих успехах в обращении с женщинами. Последний, наскучив его самохвальством, встал и, не говоря ни слова, ушел.