Чаепитие у Прекрасной Дамы

      Отворяется дверь, и кто-то с зеленым лицом,
      спотыкаясь, бежит в направлении озера.
      КЛАУС. Их всех тошнит. ЭМИЛИЯ. Вот такие у них здесь Чаепития. У-у, паразиты, зла не хватает. (Затягивается). А чего, у них денег полные карманы и в исполкоме блат-переблат. Сюда на персональных автомобилях ездиют. КЛАУС. И домик отхватили. ЭМИЛИЯ. Ну да. Любое хорошее дело можно на говно извести. Знал бы Седок, чем это все обернется, он бы сто раз подумал, прежде чем в районную газету обращаться. КЛАУС. Он по графику через неделю заезжает. ЭМИЛИЯ. Самый нормальный из всех. Я смотрю на него и поражаюсь. Ну что он нашел, в этой нашей Даме? Что в ней хорошего? Ни кожи, ни рожи! КЛАУС. Да уж конечно, с тобою и не сравнить. (Хватает Эмилию левою рукой за правую грудь). ЭМИЛИЯ (вырывается). Да отстань ты, я сейчас не хочу. Нет, правда. Захотел бы с Калерькой сойтись, пришел бы к ней, в гастрономе конфет бы купил, вина хорошего, сели бы выпили-закусили, а потом бы он ей сказал: Калерюшка, лапушка, бросай ты этих любителей твою мать, поедем в другой город, распишемся, и купили бы квартиру. КЛАУС. Хорошо задумано, но не по Регламенту. (Затягивается). ЭМИЛИЯ. Да Регламент этот, я тебе скажу. Бабское счастье, оно незатейное. Чтоб дома было все хорошо, чтобы дети были здоровые, чтоб мужик не пил. А все остальное стерпится-слюбится. А что тут наш уважаемый Мафилькин нагородил, так это, прости меня господи, ни вздохнуть, ни пернуть. И Дама мучается не спит. КЛАУС. Ты в это не встревай. Многие умы и до тебя напрягались. Здесь бытует идеал, не шухры-мухры. ЭМИЛИЯ. Нездоровое это все. (Затягивается).
      Человек, только что бежавший к озеру,
      возвращается обратно. Все еще зеленый.
      ЭМИЛИЯ. Товарищ, вам плохо? Может быть, обезболивающее? У меня аптечка рядом. ЧЕЛОВЕК. Нет, благодарю вас. Здесь ничем нельзя помочь. Она меня не любит, понимаете вы это или нет? Она ко мне без-раз-лич-на. Я все равно что пустое место у нее, понимаете? (Всхлипывает). КЛАУС. Здесь у всех такое. Она, может, вас и любит, но виду не подает.
      Ей это нельзя по Регламенту. ЧЕЛОВЕК. Вы ошибаетесь. (Икает). Кабы любила, не смотрела бы на меня как сквозь тусклое стекло. В глазах у Нее - пус-то-та. Ладно, пошел я. ЭМИЛИЯ. Только вам бы не надо больше пить. ЧЕЛОВЕК (машет рукой). Ай, один хрен. (Уходит в дом).
      Из окна усадьбы высовывается Мафилькин,
      с расстегнутым воротом, в белой рубахе.
      МАФИЛЬКИН. Клаус, голубчик, еще шампанского. КЛАУС. Сию секунду. (Уходит). ЭМИЛИЯ (одна). Такой зеленый, ну какая с ним может быть идейно-политическая работа? Хорошо если сам доползет до кровати. (Задумчиво). Ах, если бы товарищ Тобиас дожил до этого дня, он бы снова умер. Называется: за что боролись, на то и напоролись. Мухи творчества. Ладно, пойду гляну , как там у них на КПП дела.
      Тушит самокрутку о бревно, подымается и уходит
      в направлении КПП. Занавес.
      На авансцену выходит Чиголотти. Пока он беседует со зрителями,
      за занавесом идет энергичная перемонтировка. То и дело кто-то
      громко роняет молоток.
      ЧИГОЛОТТИ. У нас с вами, товарищи, впереди одна сцена из венецианской жизни. Так вот я хотел с вами посоветоваться. Нам надо выбрать актера и актрису для исполнения ролей в этой сцене. Актера - на роль сказочника Карло Гоцци, а актрису - на роль его возлюбленной актрисы труппы Сакки Теодоры Риччи. У меня есть предложения по кандидатурам. (Вынимает из кармана сложенную вчетверо бумажку, разворачивает). На роль Карло Гоцци я предлагаю автора пьесы "Чаепитие у Прекрасной Дамы" нашего глубокоуважаемого Драматурга!
      Аплодисменты. На лице у Драматурга - радость
      напополам с растерянностью.
      ЧИГОЛОТТИ. Разрешите ваши аплодисменты считать выражением всенародного одобрения предложенной кандидатуры. Или есть другие предложения? (Всматривается в зал). Нет других предложений. Пошли дальше. На роль Теодоры Риччи я предлагаю (глядит в бумажку) актрису нашего с вами Клуба Бурлакову Фросю. Кто за это предложение, прошу поднять руки. ( Смотрит в зал ). Большинство. Кто против? (Тянется одна рука). Один. А вы, товарищ, почему против? ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Понятно почему. Мне кажется, актриса Бурлакова и актерски, и человечески не доросла до роли Теодоры Риччи. ЧИГОЛОТТИ. А из чего вы исходите? ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Из того, как она исполняет роль Прекрасной Дамы в этом спектакле. Да вы и сами слышали, как товарищ Мафилькин ее критиковал. ЧИГОЛОТТИ. Ну что ж, очень может статься. А скажите, любезнейший, как вам видится, вот вы сами - да-да, именно вы, не надо озираться по сторонам - вы сами чисто по-человечески доросли до роли зрителя нашего спектакля? ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Не знаю. Да и не мне судить. ЧИГОЛОТТИ. А кому?
      Пауза.
      ЧИГОЛОТТИ. Мне кажется, что мы все немного не дозрели до требуемой кондиции. Нужно стремиться мыслею по древу, а не шляться по буфетам. Это я не в отношении вас конкретно (указывает пальцем), а в отношении самых широких слоев. Я попрошу товарища Драматурга и актрису Бурлакову подойти ко мне на авансцену.
      Драматург и актриса Бурлакова
      подходят к Чиголотти.
      ЧИГОЛОТТИ (Драматургу). Есть некоторые затруднения. Сцена из венецианской жизни, она впереди, и она запланирована, но еще пока не написана. ДРАМАТУРГ. Ах вот как. ЧИГОЛОТТИ. Мы потому тебя и выбрали, чтоб ты по-быстренькому сработал эту сцену и отрепетировал ее с Бурлаковой. ДРАМАТУРГ. И сколько отпущено времени? ЧИГОЛОТТИ. Предостаточно. На все про все - минут двадцать.
      Пауза.
      ДРАМАТУРГ. Вы даете нереальные планы. Это, как его, волюнтаризмь. ЧИГОЛОТТИ. Попрошу вас впредь в Клубе не выражаться. Здесь дамы. И прекрасные в их числе. ДРАМАТУРГ. Никак не успеваем. Рискуем вызвать эффект детского горшочка. ЧИГОЛОТТИ. Милейший, уверяю вас в обратном. Когда я служил в труппе Сакки, никогда не было известно, у кого какой текст и через пять минут. Сакки вывешивал за кулисами список выходов, а мы следовали общему замыслу и импровизировали на свой вкус. Нас награждали когда бурными рукоплесканиями, а когда и гнилыми яблоками. Время наше было очень неспокойное. Мы трепетали за судьбу выбранного нами жанра, мы присутствовали при его расцвете и предвидели его закат. И, чтобы уберечь живую нить, связующую нас с небесным театром, мы были обязаны сжигать себя всякую минуту. Только Здесь и Сейчас, а не то, что Там или Абыкогда. Больше воображения, больше страсти, больше доверия к жизни. Ступайте готовьтесь. (Драматург и Бурлакова уходят в кулисы). Вернемся к нашим баранам. Первая сцена, как я понимаю, не требует комментариев. Или есть вопросы? Нет. Отлично. Переходим к сцене номер два под названием "Застольная беседа".
      Уходит за кулисы.
      8.2. ЗАСТОЛЬНАЯ БЕСЕДА.
      Действующие лица: Прекрасная Дама, Седок, Мафилькин,
      Эмилия, затем Новый Друг Элм и Клаус.
      Графская усадьба через неделю после первой сцены. Многое
      изменилось с тех пор. Идет гражданская война с рыболо
      вецким колхозом "Путь Капитала", разгоревшаяся на почве
      территориальных и имущественных споров. Со стороны озера
      то и дела доносится автоматная стрельба.
      Окна в усадьбе заклеены крест-накрест. Участники Чае
      пития одеты не то чтобы неряшливо, а как-то по-боевому.
      Механическая прачечная на твердом топливе взорвана дивер
      сантами, поэтому из угла в угол парадной залы натянута
      веревка, на которой сушатся две простыни и одна наволочка.
      Эмилия разливает чай по эмалированым кружкам (сервизы попа
      дали с комода во время артобстрела). Персонажи ведут светскую
      беседу.
      Мафилькин спрашивает у Эмилии, когда будет натянут второй ряд колючей проволоки по периметру ограждения. Эмилия отвечает, что сейчас это неисполнимо, поскольку периметр обстреливается снайперами. Мафилькин говорит, что его это не интересует, и что он не собирается просыпаться в своей постели с перерезанным горлом и т.д. Эмилия говорит, что при первой же возможности проволоку натянут, но рисковать никто не будет и т.д. Седок спрашивает у Прекрасной Дамы, получала ли она от него два письма, отправленные полгода назад. Мафилькин отвечает, что она их получала. Он говорит, что эти стихи неплохие, что в них ключом б?ет подлинное чувство, поэтому он с удовольствием поместит их во вновь издаваемый альманах "С любовью к Даме". Он говорит, что война войной, а жить тоже когда-то надо, и что публикация обещает быть ударной, но подводят полиграфисты своим низкопробным качеством. Он говорит, что собирались посылать в Париж, но с таким уровнем печати это просто смех на палочке. Эмилия спрашивает у Седока, покрепче ли ему чай или нет. Седок говорит, что ему это все равно. Эмилия говорит, что слишком крепкий чай на ночь плохо. Седок говорит, что Эмилия может делать как угодно плохо, что он все равно привык как плохо, и что здоровья нет так и так и т.д. Прекрасная Дама говорит, что в помещении слишком душно, и лучше бы приоткрыть окно. Мафилькин говорит, что проблем нет, потом сама же будешь от комаров чесаться, а если залетит шальная бандитская пуля, то так даже веселее. Эмилия говорит, что надо было купить мелкую сетку на окна, тогда бы и не кусали. Мафилькин говорит, что он обо всем сразу должен думать, что ему больше делать нечего. Седок говорит, что если мы начали с красного, не стоит опрометчиво вмешиваться в белое, иначе может случиться страшное. Мафилькин говорит, что не учи ученого, а поешь говна копченого. Седок говорит, что приятного тебе аппетита. Прекрасная Дама говорит, что она устала от этой войны, от этих вульгарных Чаепитий, и что она хочет уехать вон отсюда куда подальше, и что она плачет. Мафилькин говорит, чтобы она прекратила все эти истерики, потому что война скоро кончится, Облисполком даст денег на восстановление разрушенного хозяйства, и все войдет в колею, надо просто пересидеть трудные времена в тепле. Прекрасная Дама говорит, что у нее есть способ, как покончить со всем этим, и выходит за кулисы. Седок говорит, чтобы Эмилия пошла и посмотрела, кабы чего не вышло. Эмилия говорит, что все в порядке, и не надо волноваться, что такие всплески раздражения уже не первый раз, подышит свежим воздухом и придет. Прекрасная Дама возвращается из кулис с чемоданом в руках. Она говорит, что необходимо надуть Элма, а он уже знает, как в такой ситуации поступать. Мафилькин спрашивает Прекрасную Даму, правда ли Элм все знает. Прекрасная Дама говорит, что да, что ей на Комбинате сказали, когда вручали подарок , что это новый биокибернетический прототип истинного мужчины, который всегда найдет выход из самых невероятных ситуаций, и что он нацелен на борьбу. Мафилькин говорит, что ж ты сразу не сказала, мы бы давно его надули, лишняя пара рук и жрать не просит. Седок и Мафилькин принимаются надувать, а Эмилия для верности выходит за дверь. Надули, отошли. Новый Друг Элм оживает, начинает говорить, что наконец-то ты снова со мной, моя любимая, что ах как же я спешил к тебе из командировки, что пропади она ты пропадом старое житье, что где бумаги, которые надо поджигать и т.д. Прекрасная Дама говорит, чтобы Новый Друг Элм поскорей увез ее отсюда, что она так несчастна, что у нее нет сил. Новый Друг Элм говорит, что все так и случится, что они уезжают на рассвете, что вот он только сожжет все бумаги, а дальше все будет, как она захочет. Вбегает Клаус и говорит, что, по данным разведки, противник выдвигается на катерах в направлении усадьбы. Мафилькин говорит, чтобы Клаус об?явил боеготовность номер один, и чтобы не стреляли, потому что они нужны ему живыми, и уходит. Эмилия говорит, что она пошла мыть посуду, и уходит. Новый Друг Элм говорит, что пора поджигать, и уходит.
      Занавес. Выходит Чиголотти.
      ЧИГОЛОТТИ. Тут меня спросили, как это могло быть , чтобы актриса Бурлакова, которая сейчас репетирует в сцене из венецианской жизни, одновременно исполняла роль Прекрасной Дамы в сцене "Застольная беседа". Отвечу прямо: не знаю. Для примера. Исследователь смотрит в микроскоп и видит: шевелится что-то кишечеполостное. Зачем оно там, кто его туда усадил? Неведомо. Но, с другой стороны, если оно уже там, стало быть, это кому-нибудь нужно? Здесь тайна. Нужно верить. Но мы отвлеклись. Для перехода к следующей сцене требуется некоторое пояснение. Война между ОЛПД и колхозом "Путь Капитала" обескровила ОЛПД и ввергла его в упадок. Новый Друг Элм взорвался и был подзахоронен к своему отцу, товарищу Кацу. Седок женился на Иринии, но продолжал украдкой посещать Чаепития. Он также, в обход Регламента, подкарауливал Прекрасную Даму на городском кладбище, когда она навещала могилу своего погибшего возлюбленного. Однажды Иринии стало известно об этих кладбищенских встречах, и она решила положить им конец. Сцена так и называется: " Встречи на кладбище".
      Уходит за кулисы.
      8.3. ВСТРЕЧИ НА КЛАДБИЩЕ.
      Действующие лица: Прекрасная Дама (без текста),
      Мафилькин, Седок, Ириния, потом Клаус (без выхода).
      Поздняя весна. Городское кладбище. Могила Ста
      рого и Нового Элмов. Прекрасная Дама возлагает
      гвоздики на плиту, меняет воду в банке, вырывает
      сорняки, коварно расплодившиеся с прошлого раза.
      Мафилькин и Седок стоят неподалеку и тихо беседуют.
      Внезапно грохот за сценой и перемена освещения.
      Такое уже было, в самом начале спектакля.
      СЕДОК.
      Ириния идет . Бежать внезапно
      Иль текст читать? - Понять никак нельзя,
      Коль Драматург не сделал раз?ясненья.
      И что же делать бедным персонажам,
      Когда неясен ближний жребий даже,
      А сцена, элегичная вначале,
      В конце тупой исполнена печали?
      МАФИЛЬКИН
      Рассей пустую думу, страх ребячий,
      Как некий драматург сказал когда-то.
      К чему сюда Иринии являться,
      Когда она с поллитрою в постели,
      Ласкает ухо шумом радиолы,
      Или с каким любовником банальным
      Трясет кровать, чтоб похоть утолить?
      CЕДОК
      Меня тебе не изменить во мненьи,
      Что здесь имеет место отомщенье.
      Ириния отмыть готова кровью,
      Те дни пустые, что мы с ней бывая,
      Бездарно-безнадежно убивали,
      Хотя б и называя их Любовью.
      Пойдем же, друг, оставим эту сцену,
      Переместимся к левому порталу,
      Чтобы отмщенью , названному выше,
      Ничто нигде ничем не помешало.
      Мы попусту не потревожим Даму,
      Пусть стороною наблюдает драму.
      Седок и Мафилькин и Прекрасная Дама пря
      чутся в заветрие. Гроза началась. Ведрами
      льет на сцену дождь. Седок не ошибся: Ири
      ния возвращается за ним. Она напоминает:
      искушенному зрителю - Леди Макбет, Брунгильду
      и Оттилию в одном флаконе, неискушенному
      зрителю - жену перед уходом на работу.
      ИРИНИЯ
      Услышь меня, бессовестный предатель,
      Колодцев непрерывный отравитель,
      Несчастный врун и блудодей притом!
      Терпела я, когда ты с этой сучкой,
      Ты с этой блядью, с этой прошмандовкой,
      Встречался явно, на глазах у всех,
      В дозволенных приличьях оставаясь.
      Но чтоб терпеть подпольные стихи,
      А также неотправленные письма,
      Иль поджидать ночные телефоны,
      Едва ли сил достанет у меня!
      МАФИЛЬКИН.
      Как она хороша, в этом старомодном шушуне. Ириния Седок,
      в девичестве Парамонова-Мафилькин. Ируля, не вылезай на аван
      сцену! там льет из ведра. Держись луча.
      ИРИНИЯ
      (возобновляет чтение , восстановив свои
      позиции, с большим самообладанием)
      Регламент есть, его не отменяли.
      Там сказано: не чаще раза в год,
      Любитель Дамы может появляться
      В ЗУПД, чтобы рядом вместе с ней
      (Опять-таки в приличьях оставаясь)
      Предаться поминаниям былого.
      Всего лишь день на эту процедуру
      Регламентом отпущен благостойным.
      В иные дни, оставшие в году,
      Любитель Дамы быть примерным мужем,
      Отцом и дедом должен оставаться,
      Работником умелым и усердным,
      Чтоб денег в дом поболе приносить.
      Ты ж запустил хорошую работу.
      Тебе давали место. Ты его
      С негодованьем попросту отвергнул.
      За комнату неплочено вобще.
      Ребенок ходит в стоптанных ботинках.
      А акции, что акции твои?
      Иль дивиденды? - Это ж просто слезы!
      Бывало, погляжу в сертификаты,
      И не пойму, то ль ими подтереться,
      То ль печку превосходно растопить.
      СЕДОК
      ( в негодовании )
      Так подотрись! Но уж потом втуне
      Не помышляй о курсовой цене!
      МАФИЛЬКИН
      (Седоку, зловещим шепотом)
      Держи себя в руках, не спорь напрасно,
      Здесь гнуть свое становится опасно.
      Получишь в глаз, что и не раз бывало.
      Гордыню бы смирить тебе пристало.
      Что до меня, с племянницею Ирой
      Намерен разрешить я дело миром,
      В семью вернуть зарвавшегося мужа.
      Ты возразишь, что будет только хуже.
      На что отвечу: ежели посмеешь
      Семью покинуть завсегда успеешь.
      Ребенка оставляя сиротою,
      За бедности последнею чертою.
      (Иринии)
      Зову тебя, как Гавриил с трубою,
      Заткнуть фонтан, отверзнутый тобою.
      В благопристойном нашем антураже
      Изрядную ты заварила кашу.
      Уймись, толстунья! Стыдно выступать
      На клубной авансцене в этом весе.
      Конечно же, ты можешь заявлять,
      Что дело не в тебе, а вовсе в пьесе,
      И Драматург дал толстою тебя,
      Твой персонаж изрядно не взлюбя.
      Но возражу на обвиненье это,
      Что есть на все народные приметы.
      Ведь висельник, понятно, не утонет,
      А толстого, известно, не схудит.
      И ветер дряхлый дуб к реке не склонит,
      И в животе зазря не забурлит.
      Поэтому своею толстотою
      Обязана ты общему настрою.
      Нелепо под кладбищенскою сенью
      Форсировать плохие настроенья.
      Такая вопиющая беспечность
      Ввергает нас в дурную бесконечность.
      (В примирияющем ключе)
      Вам надлежит немедля помириться,
      Тесней друг с другом за руки сплотиться,
      Чтоб жизненные вечные проблемы
      Решать вдвоем и не впадать в дилеммы,
      Реальность с Идеальным не мешая
      И Жизнью Клуба не перегружая.
      Всему есть место и всему есть время.
      Есть время убегать и возвращаться,
      Есть время открываться, есть - скрываться.
      Есть время думать, время говорить,
      Есть время умножать, а есть - делить.
      Вам эту мысль не внове вовсе слышать:
      Ведь мы - как прочитали, так и пишем.
      Как малые народы: мы поем,
      Что видим в окружении своем.
      ( Голосом усталого человека )
      Мне все это порядком надоело.
      Мирить чужих людей - пустое дело.
      Доныне я стихами из?яснялся,
      Но Драматург, как пить, перестарался.
      Поэтому, взыскуя примиренья,
      Закончим в прозе наше рассмотренье.
      Дождь из ведра кончился. Кладбище погружается
      в отсыревшие мглистые сумерки. Тихо.
      ИРИНИЯ. Много прозвучало здесь стихов, причем не самой высокой
      пробы. (Мафилькину). Я приветствую твои миротворческие потуги. Но они здесь неуместны. Ему было сто раз говорено-переговорено, а он все делает по-своему. Ну что ж , пусть нам будет хуже.(Седоку). У тебя есть ровно пять минут, прощайся со всеми и пошли.
      СЕДОК. Чуть позже.
      ИРИНИЯ. Нет уж хватит. Пьеса пьесой, а жизнь идет своим чередом, и нечего отлынивать. У тебя еще полно работы по дому.
      СЕДОК. Ладно, подожди меня в автомобиле на платной стоянке.
      ИРИНИЯ ( в понятном раздражении ) Нет уж, дружочек, закру
      гляйся, а то ты мастер мимо Регламента, а нам еще в супермаркет
      ужинать.
      СЕДОК. Только пять минут. Попрощаться с детством.
      ИРИНИЯ (поразмыслив) Можно сделать и наделать очень много в
      пять минут. Я иду в машину только в форме компромисса. Секундомер
      пошел. Готовься.
      СЕДОК ( воодушевленный ) Вот за это тебе огромнющее спасибо
      от имени всех работников клубной сцены!
      ИРИНИЯ. И как тебе не надоело строить из себя полного клоуна на посмешище всему стадиону.
      Уходит за кулисы. Пауза.
      МАФИЛЬКИН. Пяти минут действительно за глаза. Отыграем финал, и пойдешь себе в машину.
      СЕДОК. Предлагаю сыграть финал двумя сценами позже, а за это время пусть монтировщики сделают перестановку.
      МАФИЛЬКИН. Насколько все это сценично, вот вопрос. (Поразмыслив). Хотя ... Как ты планируешь производить перемену декораций?
      СЕДОК. При помощи поворотного круга.
      МАФИЛЬКИН. Тогда принимается. Поворотный круг - это рейнхардтовские штучки, это карусельная атмосфера, и вполне отвечает нашим задачам. Дефицит содержания мы скомпенсируем избытком сценических приспособлений. Ты сам попросишь, чтобы нас отогнали на задний план, или мне сходить.
      СЕДОК. Да просто крикни в кулисы, чтобы они там подсуетились.
      МАФИЛЬКИН (кричит). Алло, Клаус, ты где?
      КЛАУС (за кулисами). Я весь здесь.
      МАФИЛЬКИН. Слушай, скажи монтировщикам, чтобы включили поворотный круг. Мы тут уже все.
      КЛАУС (за кулисами). А финал что, играть не будете?
      МАФИЛЬКИН. Да пока погодим. Попозжее.
      КЛАУС (за кулисами). Ну, как хотите. Мы , правда, на той стороне уже подмонтировали сцену из венецианской жизни. Может, не надо ее пока открывать, а то весь эффект пропадет.
      МАФИЛЬКИН. Умно'. Тогда пусть включают круг, мы от?едем, а ты тем временем пустишь занавесочку.
      КЛАУС (за кулисами). Как захотим, так и сделаем.
      Включаются электромоторы под сценой. Прекрасная Дама,
      Мафилькин и Седок уезжают на поворотном круге на
      задний план. Одновременно на передний план выезжает
      декорация венецианского дома, но этого нельзя
      увидеть, потому что занавес. Выходит Чиголотти.
      ЧИГОЛОТТИ. Наш спектакль завершает блок сцен под единым названием "Прощание с прошлой жизнью". Они скажут сами за себя, и я не берусь их комментировать. Назову лишь порядок сцен: "Прощание в Венеции", "Прощание в Заповеднике", а завершает все собственно финал пьесы "Чаепитие У Прекрасной Дамы", который персонажи пьесы должны были сыграть только что, но не стали. И на этом конец. По завершении спектакля мы ждем аплодисментов или гнилых помидоров, но мы будем не готовы к равнодушному молчанию. Оно нас попросту прикончит. Я не прощаюсь. Скорее всего, я еще появлюсь по ходу пьесы. А если будете уходить - не оставляйте свои личные вещи.
      Уходит за кулисы.
      8.4. ПРОЩАНИЕ В ВЕНЕЦИИ.
      x x x
      Любители фьяб, сатурналий, басен
      стекаются узенькими проулками
      на пьяцца Сан-Марко. В праздных прогулках
      вид на Лагуну предельно ясен.
      Колокольню спиной подперев, полезно
      спрятаться в тень. Мимо льва-грамотея
      Амур под конвоем влачит Психею,
      а той с похмелья по сердцем тесно.
      Тюряга Пьомби не скрасит вида,
      не обернутся равниной холмы, и
      в самый разгар болтовни безобидной
      доносы дожам строчат кумовые,
      чтоб следом увялая коломбина,
      собравши в узел припасы снеди,
      просила свиданки: ее так любимый
      уж год на казенной сидит диете.
      И вот он ей пишет: явились крысы,
      пришли шерстяные носки и кьянти,
      от вшей помогает родиться лысым,
      в беспамятстве не наживешь понятий.
      А про себя: тюрьма - повсеместно,
      в мозгах, во дворце, в надтреснутом сердце.
      Боль против сна; но время приклонит
      и губы - избыть извивы в ладонях.
      Воздуху мало; бредут химеры
      донны в мантильях, гондолы, кхмеры,
      шпалы, форпосты, концерты, письма,
      лозунги на-десять сольди истин.
      Он спит, не чуя луны над крышей.
      Холодный луч черепицу лижет,
      тонкою струйкою затекая
      в чуланы, где и, мерцая, тает.
      x x x
      Действующие лица: Теодора Риччи, Карло Гоцци.
      Венеция раннею весной. В каналах плещется вода.
      Утро в доме Карло Гоцци. Спальня. Теодора лежит
      в постели, она только что проснулась, а Карло
      Гоцци сидит за столом и пишет.
      ТЕОДОРА. Который час, Карло? ГОЦИИ (вынимает брегет из жилетного кармана). Девять. Когда приплывет гондола? ТЕОДОРА. В десять, если Пьетро не проспит. На твердой земле экипаж ждет меня в двенадцать. Мы успеваем с запасом. ГОЦИИ. Нет, надо поторопиться. Ты собрала вещи? ТЕОДОРА. Еще со вчерашнего утра. ГОЦИИ. И ты окончательно решила уехать? ТЕОДОРА. Ты уже спрашивал. Принеси мне конфетку.
      Пока Гоцци ходит за конфетами в парадную залу,
      Теодора встает и проворно одевается. Гоцци при
      носит конфеты, Теодора берет одну и надкусывает.
      ТЕОДОРА. Обожаю diablotins de Naples, особенно по утрам. Они меня приводят в чувство. ГОЦИИ. Они напоминают тебе о Гратороле. С тех пор, как он укормил своими конфетами всех наших девочек, меня от них воротит. ТЕОДОРА. От конфет или от девочек? ГОЦИИ. От всех. Я их больше не люблю. ТЕОДОРА. Я ведь не спала с Граторолем, ты же знаешь. ГОЦЦИ. Не спала. ТЕОДОРА. И именно поэтому ты вывел его в своей пьесе полным дурачком, а он обиделся, наговорил всем кучу глупостей, нажил себе неприятностей на самом верху и в конце концов сбежал. ГОЦЦИ. Сам виноват. Вам не надо было зажиматься за кулисами, когда я проходил мимо. ТЕОДОРА. Какие пустяки. Вспомни себя в молодости. ГОЦЦИ. Не напоминай о моем возрасте. У меня сразу же все начинает болеть. ТЕОДОРА. Извини, я тебя обидела. (Берет со стола рукопись). Еще одна сказка? ГОЦИИ. Нет, автобиография. Я назову ее "Бесполезные воспоминания". ТЕОДОРА. Ты сказал "автобиография" таким голосом, как будто речь идет о завещании. ГОЦИИ. Похоже на то. ТЕОДОРА. Прекрати, пожалуйста. Мир прекрасен. Жизнь прекрасна. (Выглядывает в окно). Венеция просыпается. Зима на исходе. Мы снова будем гулять по Большой площади без накидок. С твердой земли нам навезут тысячи тюльпанов. На набережной арабы раскинут ковры, а мы засядем за столики в кофейной у Гранд Канала и будем смотреть, как плывут гондолы, а гондольеры в соломенных шляпах с красным рантом перекрикиваются друг с другом и смеются. ГОЦЦИ. Забудь. Уже через месяц тебя можно будет встретить с богатыми ухоженными господами в Люксембургском саду. Они избалуют тебя твоими любимыми конфетами и безделушками, чем богаты лавчонки у Нотр-Дам де Пари. В саду Тюильри вы , резвясь, будете опрыскивать одеколоном цветы, чтобы они сменили запах. И будет море солнца и твердая земля под ногами. Но однажды, попомни меня, ты вспомнишь о Венеции, которую ты оставила. Я не хочу, чтобы это воспоминание застало тебя врасплох. ТЕОДОРА. Я пожалею о том, что уехала, тут ты прав. Слишком сильно я люблю этот город. Но теперь мне необходимо его покинуть. Я чувствую, что моя жизнь должна перемениться. Карло, я слишком долго жила в мире твоих сказок. Меня окружали короли-олени, говорящие статуи, синие чудовища, вымышленные китайцы. Ты потчевал своими сказками Венецию, которая сама по себе сказочный мир. Жизнь, театр, сказка, - все перемешалось внутри нас. Карло, ты спишь и не желаешь просыпаться. И я спала рядом с тобою на одной кровати. Я делила твой успех и твои неудачи. Когда ты закрылся в гостиной и плакал, как маленький мальчик, оттого что одна из твоих сказок с треском провалилась, а аббат
      Кьяри немедленно и во всеуслышанье об?явил тебя исписавшимся, кто утешал тебя, и плакал вместе с тобой? Мы пережили незабываемые времена. Но всему настает срок. Карло, неужели ты не замечаешь, что Венеция умирает? КАРЛО. Не говори так. Пусть ты опять права, но твоя правота убивает. ТЕОДОРА. Пойми меня, Карло, я не могу не делать тебе больно. Мое сердце сжимается в тоске. С каждой новой весной я вижу, что Венеция просыпается все с большей и большей неохотой. Наш город, Карло, многое повидал на своем веку. Он многое пережил, он столько раз вымирал от чумы, он отстреливался от турков с кораблей, он подымался на рукотворной земле, он освящен гением Тинторетто, Карпаччо, твоим гением, Карло, и не надо морщиться, ты великий человек. Ты аристократ, ты граф, ты патриций. Если меня, взбалмошенную девчонку из Сан Самуэле, кто и вспомнит, так только оттого, что я испортила тебе и Сакки не одну пинту крови. Но этот город обречен. Он одержал все свои исторические победы, и он почил на лаврах, и уже целый век празднует. И он не хочет думать о будущем. Но время течет неумолимо. И в один прекрасный день, Карло, от нашей с тобой Венеции останется только бледная тень. Вот поэтому я уезжаю. Я не хочу умирать, не проснувшись. Я не сказочная, я - живая. КАРЛО. Понимаю. Красивая молодая женщина, талантливая актриса. Ты пьешь любовь, покуда ты молода. Ты - яркий душистый цветок, и ты должна расти на твердой земле. Поэтому ты уезжаешь. Все правильно. ТЕОДОРА. Я люблю тебя, Карло. Так я никого никогда не любила. У меня было много арлекинов. Я отдавалась им безумными ночами карнавала, но, как только они приедались мне, я прогоняла их прочь, и жалобы их меня не трогали. Но ты открыл мне глаза. Ты никогда меня не домогался. Но, когда ты в первый раз овладел мной, ты сделал это трепетно и почтительно. Я была хрупкою драгоценной диадемой в руках мастера. И нашу первую ночь я буду помнить до тех пор, пока не умру. КАРЛО. Нет, Теодора, молчи. О Господи. (Плачет). ТЕОДОРА. Плачь, родной мой, плачь. (Целует его и сама плачет). Я уезжаю, ты остаешься один. А я не зову тебя с собой, потому что без Венеции ты не можешь. Ты - житель островов, твердая земля не по тебе. Ну хватит, Теодора, не реви, еще наревешься всласть. (Вытирает глаза платком). Боюсь, что я уезжаю не одна. Я увожу с собою наш успех. Карло, комедии дель арте приходит конец. Мы пережили пик зрительского интереса. Я не хочу себя захваливать, но верь, я была не самой плохой Коломбиной из всех, кто когда-либо выступал на подмостках нашего Сан Самуэле, твоего Сан Самуэле. КАРЛО. Ты была самой лучшей Коломбиной Венеции. Ты ею и останешься. Боюсь, что с твоим от?ездом нас ждут неприятные и необратимые перемены. ТЕОДОРА. Я вчера долго разговаривала с Сакки. Он в полнейшей растерянности. На Турандот и Клариче он будет вводить Анриетту, но он не уверен, что она справится. КАРЛО. Она не справится. Бедный Сакки, бедный Сан Самуэле. Мне придется написать новую сказку, специально на Анриетту. Боюсь только, что это будет сказка с грустным концом.