Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тонкая нить

ModernLib.Net / Приключения / Наумов Яков Наумович / Тонкая нить - Чтение (стр. 18)
Автор: Наумов Яков Наумович
Жанр: Приключения

 

 


— Знаю, — перебил генерал. — Справку на Шумилова я видел. Так что же интересного он вам сообщил?

— Шумилов сообщил мне о бывшей невесте Черняева, некой Воронцовой. Я побывал и у нее. Шумилову и Воронцовой я предъявил среди других фотографию Черняева. Они…

— И они Черняева не опознали. Так?

— Семен Фаддеевич, — изумился Миронов, — откуда вы знаете?

— Ладно, ладно, об этом потом, докладывайте поподробнее, что произошло у Шумилова, у Воронцовой. Подробнее — важны детали.

Слово за словом Миронов воспроизвел весь разговор сначала с Шумиловым, затем с Воронцовой. Закончив рассказ, Андрей вновь спросил:

— Семен Фаддеевич, скажите все-таки, как вы могли знать, что Черняева не опознают, что Черняев — не Черняев?

— Ну, знать-то я этого не знал, но не исключал такой возможности. Когда же сейчас вы явились ко мне в таком взволнованном состоянии, то, зная, где вы были вчера, мне нетрудно было понять, что мое предположение подтвердилось. Как видите, все очень просто.

— Да, просто! — воскликнул Миронов. — Но как, откуда вы могли догадаться, что Черняев — не Черняев? Каким образом?

— И тут нет никакого чуда, — спокойно ответил генерал. — Собственно говоря, эту мысль подсказал мне не кто иной, как вы сами.

— Я? — воскликнул Миронов. — Я? Что вы, Семен Фаддеевич? Я вам этого не говорил. Правда, одно время у меня такая мысль мелькнула, но, теперь каюсь, даже с вами я ею не поделился. Думал, бред.

— И зря так думали. А поделиться, хотели вы этого или не хотели, кое-чем все же поделились. Вспомните, как вы докладывали о первых допросах Черняева: советский офицер, коммунист, а ведет себя как-то странно, не похоже на коммуниста: «я», «мое», «мне», «я приговорил», «я привел приговор в исполнение». Помнится, вы тогда говорили, что поведение Черняева никак не вяжется с тем жизненным путем, который он прошел. Был такой разговор?

— Был, — ответил Миронов. — Но почему же вы сразу ничего не сказали?

— А вы? — усмехнулся генерал. — Вы же толком тоже ничего не сказали. У меня возникло лишь предположение, которое нуждалось в проверке. Ну, а что дала проверка, сами видите.

— Ага! — воскликнул Миронов. — Теперь ясно. Вот оно, значит, почему вы так настойчиво требовали, чтобы были разысканы прежние друзья Черняева, его близкие, чтобы я лично с ними побеседовал!

— Может, и так, — вновь улыбнулся генерал. — Дело, однако, сейчас не в этом. Важно другое: так и так о прежних знакомствах Черняева мы вспомнили с опозданием, упустили немало времени, а это промах, большой промах.

— Да-а, — уныло протянул Миронов. — Времени упущено немало. А теперь?.. Теперь начинай все сначала. В который уже раз. Черняев — не Черняев! Подумать только! Кто же он такой, будь он неладен?

Глава 25

Поездки в Москву для Ивана Петровича Семенова были делом привычным. Вагон, в котором он нес свою нехитрую, хотя и хлопотливую службу, постоянно включали в состав московского поезда. Однако на этот раз Семенов уезжал из Крайска в несколько необычном состоянии духа — он был встревожен, нервничал. Причиной тому было последнее свидание с «Ферзем» (под этой кличкой Семенов знал Войцеховскую, ничего, кроме клички, ему известно о ней не было).

Это свидание вызывало тревогу, настораживало. Ферзь определенно волновалась. Правда, она пыталась скрыть от Семенова свою нервозность, но он — стреляный воробей, его на мякине не проведешь.

Что же, однако, могло произойти? Что вывело Ферзя из равновесия, напугало ее? Она, как видно, что-то почуяла, вот и всполошилась. Ну, а он, Семенов, что будет с ним? Его по боку, пусть выкручивается сам как хочет? Что ж, в той игре, которую он уже вел много лет, это было правилом: гибнешь сам, топи другого. Тут о взаимной выручке не думали, куда там! Да, жизнь… Жизнь? Да будь она проклята, такая жизнь!

Будь проклята? Ну, а что делать? Как и что можно изменить? Отказаться от выполнения тех заданий, которые тебе поручают, хотя бы вот от этого, с которым он едет сейчас в Москву? Попробуй откажись! Да что там, отказывайся не отказывайся, а просто не выполни. Потихоньку. Скажи: так, мол, и так, все сделал, а сам — в кусты. Не выйдет. Узнают. Всё «они» про него, Семенова, знают, церемониться не будут. Чуть что — сотрут в порошок, и мокрого места не останется. Такие вот, как эта Ферзь. Знает он их, насмотрелся.

А чекисты? О тех и говорить нечего. Попадись к ним в руки — не выберешься! Так ведь и Ферзь говорила, а она-то уж знает!..

Да, выхода у Семенова не было. Оставалось одно — жить, как он жил раньше, как жил все эти годы. Жить в постоянном страхе, вздрагивая от каждого окрика, от каждого стука в дверь. Жить одной лишь надеждой, которая все-таки, несмотря ни на что, теплилась в его душе: авось пронесет. Авось «они» вспомнят когда-нибудь свои обещания, отпустят его, позволят уехать туда, в ту страну, где в банке на его счет откладываются из года в год доллары, которые позволят ему осуществить давнишнюю мечту: купить где-нибудь дом с небольшим участком и доживать свой век тихо, спокойно…

Только вспомнят ли «они» про эти обещания? Да и есть ли доллары? Как вообще все это произошло? Жил он, Семенов, мирно, никому не делая и не желая зла. Жил в Минске, служил на железной дороге. Была семья: жена, дети… Тут на тебе: война, будь она проклята! Оказался, конечно, в армии, как все. Воевал. Как воевал? Тоже, как все: другие бежали в первые месяцы войны от немецких танков — и он бежал; другие зарывались в землю, били по врагу — и он бил; другие… попадали в плен — и он попал. И в плену, как все… Хотя так ли уж как все? Что перед собой-то лукавить? Нет, Семенов вел себя не как все. Он, наделенный от природы могучим телосложением, недюжинной силой, был трусом. Боялся, когда воевал, испугался до потери разума, очутившись в плену. Больше всего Семенов боялся физической боли, до ужаса боялся. С этого, пожалуй, все и пошло…

Первое время ему везло — его ни разу не ранило, даже не царапнуло. В плен он попал в сорок третьем году летом, а там сразу лагерь, голод, пытки, побои. Тут-то и сказалось, что он не таков, как все. Если другие, куда более хлипкие на вид, держали себя мужественно, не клонили перед врагом головы, то он струсил, да еще как струсил! Лишь бы выжить, выжить любой ценой: лишь бы избегнуть побоев, лишь бы кормили, давали есть, жрать… Жрать! Вот на чем были сосредоточены все помыслы Семенова, когда он очутился в гитлеровском лагере.

В этот же лагерь попал, как нарочно, бывший комиссар их полка, того полка, в котором Семенов начинал войну. В плен он попал давно, в первые месяцы войны, раненным, изменился сильно, только глаза остались прежними. Вот по этим-то глазам, да еще по голосу Семенов его и узнал.

Комиссар числился рядовым. Поэтому, скорее всего, и уцелел. Только рядовым считало его лагерное начальство, а пленные признавали за старшого. Во всем слушались. Не тратя времени, Семенов сообщил лагерному капо, что за птица этот «рядовой». Сообщил за лишнюю миску баланды, за пайку прогорклого, вязкого лагерного хлеба…

Тут и пошло: комиссар исчез, а его, Семенова, гестаповцы не обошли своей милостью. Вскоре он и сам стал капо — лагерным надзирателем. Теперь уж не его били, а он бил, бил других. Боялся, а бил…

Там — новый лагерь, на западе, за Эльбой. В лагерь пришли американцы. Так кончилась для Семенова война. Впрочем, не кончилась: кончилась одна, началась другая, тайная. Семенов оказался сначала в лагере для перемещенных лиц, потом «они» (кто «они» — Семенов толком не знал: какие-то боссы, по-видимому, из разведки) вызвали его, напомнили про комиссара, еще кое про какие его дела в гитлеровских лагерях и предложили выполнять их задания. Он, конечно, согласился: куда денешься?! В лагерях он значился номером, как и все: номер и номер, никто из заключенных его подлинного имени не знал. Иван Петрович Семенов числился на родине пропавшим без вести. Но «они» — «они» знали про него всё. Всё знали и всё учитывали. Несколько месяцев в разведывательной школе, и Семенов очутился в Крайске. Задача его была простая: к нему приходили люди, называли пароль, после чего он выполнял их задания. Задания были разные, порой не легкие… Но ему платили, платили щедро, а главное — обещали со временем устроить побег, потом — отпустить на покой. И доллары в банке…

Приходившие с паролем менялись: сначала один, потом другой. Бывали и перерывы, когда по году, по два Семенова вообще не трогали, казалось, забыли. Но нет, вспоминали вновь. Теперь вот уже полгода им командует Ферзь, будь она неладна!

Только к чему эти воспоминания, эти мысли? Что от них проку? Семенов рванул дверь вагона с ожесточением, сплюнул в ночную тьму, захлопнул дверь и, покинув тамбур, вернулся к себе, в купе, проводников, где блаженно похрапывал на верхней полке его напарник, не ведавший ни забот, ни тревог.

Поезд пришел в Москву точно по расписанию. Провозившись с уборкой вагона, со всякими делами часа два, Семенов вышел на обширную привокзальную площадь. Торопиться ему было некуда, время в запасе еще было, и он шел не спеша, внимательно оглядываясь по сторонам. Как, однако, ни изощрен был Семенов в различных уловках, сколь внимательно он ни осматривался, проверяя, не увязался ли за ним «хвост», ничего подозрительного он не заметил. Между тем всю дорогу, как и ранее в Крайске, невдалеке от него находились оперативные работники… Сейчас, в Москве, крайских оперативных работников сменили Миронов и два сотрудника КГБ, выделенные ему в помощь.

Семенов, потолкавшись сначала у газетного киоска, затем у табачного, купил пачку «Казбека» и направился в метро. Возле входа он замешкался, закурил, с минуту постоял и, докурив папиросу, двинулся вниз по лестнице. Затем сел в очередной поезд и, сделав несколько пересадок, сошел на станции «Маяковская». Выйдя наверх, он направился пешком к площади Пушкина. Дойдя до площади, Семенов свернул вправо, на Тверской бульвар, и двинулся по бульвару к Никитским воротам. Миронов и оперативные работники ни на минуту не упускали его из виду.

В конце бульвара, возле памятника Тимирязеву, Семенов круто повернул и пошел обратно, вновь к площади Пушкина. В этот момент один из оперативных работников быстро поравнялся с находившимся невдалеке Мироновым, тронул его за локоть и чуть заметным кивком указал на скамейку, на которой сидело несколько человек.

— В чем дело? — тихо спросил Миронов.

— Заметили на этой скамейке того, в серой шляпе, который читает «Правду»? — шепнул оперативник.

— Видел, — сказал Андрей. — Кто это?

— Да я и сам не знаю, только этот субъект терся возле комиссионного магазина, где работает Макаров. Я там был и еще тогда его приметил. Он дважды заходил в магазин.

— Занятно. А вы не заметили, этот тип обратил внимание на появление Семенова?

— Трудно сказать, — ответил оперативный работник, — я его не сразу увидел. Мне только кажется, что, когда мы шли вперед, к памятнику Тимирязеву, он сидел без перчаток, а теперь их надел. Видите, сидит в перчатках.

— Знаете что, — мгновенно решил Миронов, — я останусь здесь, подсяду к этому субъекту. Вдруг Семенов вернется. На всякий случай держите фотоаппарат наготове. Потребуется — фотографируйте.

Оперативный работник молча кивнул и прибавил шагу, а Андрей повернул обратно, не спеша подошел к скамейке, на которой теперь, кроме незнакомца, никого не было, и с видом смертельно усталого человека тяжело опустился на нее. Незнакомец сидел на одном краю скамейки, Миронов — на другом. Любой, кто посмотрел бы со стороны на этих двух людей, наверняка пришел бы к выводу, что ни одному из них нет до другого никакого дела. Между тем это было не так. Миронов, сидя вполоборота к незнакомцу, рассеянно посматривал по сторонам, не упуская в то же время из виду ни одного движения, ни одного жеста своего соседа. В свою очередь, и тот, как сразу определил Андрей, исподтишка к нему присматривался. Однако весь вид Миронова, выражение его лица свидетельствовали о таком безразличии к окружающему, что незнакомец успокоился и, как можно было подумать, вновь углубился в чтение газеты.

Прошло пять минут, десять… Андрей все так же сидел, откинувшись на спинку скамейки, полуприкрыв глаза. Все так же сидел и незнакомец, шурша полосами газеты. Вдруг он шевельнулся, снял перчатки, сунул их в карман и снова взялся за газету. В то же мгновение Миронов краешком глаза заметил Семенова, возвращающегося от площади Пушкина.

«Ага, — подумал он, — кажется, я не ошибся. Ну теперь держись!»

— Прошу извинить, может, чуток потеснитесь? — обратился Семенов к незнакомцу, подходя к скамейке и намереваясь усесться на тот ее край, ближе к которому сидел субъект в серой шляпе.

Тот буркнул себе под нос что-то невнятное и слегка отодвинулся, освобождая место. Никакого интереса к появлению Семенова он, судя по всему, не проявил.

Семенов молча сел, молча достал из кармана пачку «Казбека», вынул папиросу и принялся рассеянно разминать ее между пальцами. Незнакомец чуть оживился.

— Сосед, а сосед, — обратился он к Семенову, — не угостите папиросой? Свои дома забыл.

— Отчего же, — ответил Семенов, протягивая незнакомцу пачку. — Пользуйтесь.

Незнакомец взял пачку, достал оттуда папиросу, а пачку опустил в карман. В правый карман, как это отчетливо видел Миронов.

— Сосед, а папиросы-то… — с ухмылкой спросил Семенов.

— Вот черт, рассеянность проклятая, — виновато сказал незнакомец и, вынув пачку «Казбека» из левого кармана, отдал ее Семенову.

«Вот оно! — мгновенно решил Миронов. — Вот где собака зарыта. Как быть?»

Тем временем Семенов обнаружил, что у него нет спичек, и воспользовался спичками незнакомца. С коробкой спичек произошла та же история, что и с пачкой папирос: в руки незнакомца перешел коробок, извлеченный Семеновым не из того кармана, в который он опустил полученные от соседа спички.

Миронов больше не размышлял: теперь все решали секунды. Незнакомцу так и не довелось опустить в карман коробок, врученный ему Семеновым. Мгновение — и рука незнакомца оказалась вывернутой за спину, а коробок спичек очутился у Андрея.

— Вы что?! — яростно повернулся к нему незнакомец. — С ума сошли? Хулиган! Сейчас же отпустите!..

Но Миронов и не думал его отпускать. Рывком он поднял незнакомца со скамейки, ставя его между собой и Семеновым — мало ли что? — и тихо, раздельно сказал:

— Не надо, гражданин, не советую поднимать шума. Ведите себя благоразумно. Полагаю, публичный скандал никак не в ваших интересах. Пройдемте в отделение милиции, там все и выясним.

— К черту милицию! — взревел незнакомец. — Никуда я не пойду. Вы не имеете права. Я… Я…

Миронов не отвечал. С силой сдавив руку незнакомца так, что тот скорчился от боли, Андрей не спускал глаз с Семенова, готовый к любой неожиданности. Семенов, однако, и не думал вмешиваться. Трусливо вобрав голову в плечи и воровато оглянувшись по сторонам, он стремительно вскочил, намереваясь поскорее унести ноги. Но не тут-то было! Перед ним выросли двое оперативных работников и цепко ухватили его за руки, не давая ступить и шага.

— Спокойно, — сурово сказал один из них. — Спокойно, гражданин. Пройдемте с нами.

Семенов сразу сник, ссутулился, казалось, стал ниже ростом и безропотно последовал между двумя оперативными работниками. Миронов чуть повернул руку незнакомца и слегка подтолкнул его в спину, направляя за Семеновым и оперативными работниками. Все это заняло считанные секунды, было сделано так ловко, что никто из прогуливающихся на бульваре толком ничего и не заметил, не попытался вмешаться.

В отделении милиции Семенов тяжело опустился на лавку, стоявшую в коридоре, и тупо уставился в пол. Коробку «Казбека», полученную от незнакомца, он без звука вручил Миронову: в коробке под слоем папирос лежала пачка сторублевок. Андрей пересчитал — двадцать пять штук; итого, две с половиной тысячи рублей.

Незнакомец, в отличие от Семенова, бушевал. Прорвавшись вслед за Мироновым в кабинет начальника отделения, брызжа Андрею в лицо слюной, он кричал:

— Как вы смеете, на каком основании? Да вы знаете, кто я такой?! Я — иностранный подданный и вам неподвластен. Вы поплатитесь, поплатитесь за самоуправство!..

— Успокойтесь, гражданин, разберемся, — спокойно сказал начальник отделения. — Если с вами поступили незаконно, виновных накажем. Позвольте ваши документы…

Незнакомец швырнул на стол пачку документов. Он сказал правду: из документов было видно, что их обладатель является иностранным подданным Ричардом Б., находится в Советском Союзе в качестве туриста.

Миронов без промедления связался по телефону с генералом Васильевым и коротко доложил о происшедшем.

— Сколько? — переспросил генерал, выслушав Миронова. — Две с половиной тысячи за коробок спичек? Неплохо! А коробок этот вы осмотрели?

— Конечно, Семен Фаддеевич, самым тщательным образом. На первый взгляд ничего подозрительного: коробок как коробок, кроме спичек, внутри ничего.

— Хорошо, — решил генерал, — составьте акт, в котором укажите все обстоятельства передачи того и другого коробка Семеновым иностранцу и иностранцем Семенову. Деньги и спичечную коробку немедленно ко мне.

— Уже послал, Семен Фаддеевич. Один из работавших со мной сотрудников будет у вас с минуты на минуту.

— Добро! Тогда так: покончите с актом и займитесь иностранцем. Извинитесь перед ним, скажите, что свяжетесь с МИДом, с посольством, а это требует времени… Поняли?

— Понял, Семен Фаддеевич. Будет сделано.

Акт Миронов составлял совместно с Семеновым. Тот, подобострастно заглядывая ему в глаза, торопился восстановить все детали, не думая что-либо утаивать.

— Я человек маленький, — то и дело повторял Семенов. — Я что? Мне сказали получить — я и получил, передать — я передал. Что в этой проклятой коробке, понятия не имею и насчет денег не знаю. Откуда?

Закончив предварительный допрос Семенова и получив его подпись под актом, Миронов вернулся в кабинет.

— Вот, полюбуйтесь, — поднялся начальник отделения навстречу Миронову, — гражданин заявляет, что он — важное лицо, иностранец, а ведет себя неприлично, совсем неприлично. Минуту потерпеть не может!

— «Минутка»! — фыркнул Б. — Хороша минутка! Держите меня чуть не битый час и еще смеете упрекать. Безобразие! Самый факт нападения на меня — да, да, подлого и вероломного нападения, невозможного ни в одной цивилизованной стране — настолько возмутителен…

— Попрошу выбирать выражения, — жестко, хотя и вполне корректно сказал Миронов. — Своими словами вы оскорбляете не только должностных лиц, вынужденных по долгу службы разбираться в недоразумении, причиной которого являетесь вы сами, но и страну, где имеете честь пребывать, хотя и временно… О вашем поведении мы вынуждены будем поставить в известность Министерство иностранных дел СССР…

— Вот как! Меня хватают и обо мне же собираются сообщать в МИД! Каково? — возмутился Б., но тон сбавил.

— Схватить мы вас действительно схватили, это так, — миролюбиво заметил Миронов, — но зачем вам понадобилось связываться с этим типом там, на бульваре? Что за деньги вы ему передали, зачем? Кто, в конце концов, мог знать, кто вы такой? Если я в чем и нарушил правила хорошего тона, то по вашей же вине. Впрочем, в том, что касается непосредственно моих действий, я готов принести извинения.

— Ну, если так, — охотно согласился иностранец, — будем считать инцидент исчерпанным. Всего хорошего… — Он вскочил и поспешно направился к выходу.

— Простите, — задержал его Миронов, — к моему глубокому сожалению, мы пока не вправе вас отпустить. Во всяком случае, до тех пор, пока не выясним все до конца.

— Боже милостивый! — опять начал горячиться Б. — Да что еще выяснять? Разве вам не ясно, что произошло недоразумение, с которым пора кончать? Я уже не говорю о том, что из моих документов вы могли убедиться, что я действительно иностранный подданный, турист, в силу чего вы не имеете права меня задерживать.

— Конечно, конечно, — согласился Миронов, — иностранных подданных мы не задерживаем. Но как я могу быть уверен, что вы действительно являетесь мистером Б., иностранцем, туристом? И деньги, деньги — две с половиной тысячи?..

— Какие деньги? — неожиданно разъярился Б. — Ничего не знаю. А что я — иностранный подданный, видно из документов.

— Хорошо. О деньгах пока говорить не будем, а документы… Что же документы? Кто мне даст гарантию, что они принадлежат действительно вам, что вы и есть тот самый мистер Б., турист, который является владельцем этих документов? Разве исключено, что документы могут быть похищены? Да и судя по вашему произношению, по манере выражаться, вы больше напоминаете коренного москвича, нежели иностранца… Так что судите сами… — Миронов развел руками.

— Значит, вы полагаете, — задумчиво проговорил иностранец, — что я не являюсь Б., иностранным подданным, а попросту похитил документы и выступаю под именем Б.? Что ж, подозревать — ваше право. Но чего проще? Дайте мне телефон, я свяжусь с посольством, и вам без промедления подтвердят, что я — это я. Наконец, если этого вам покажется мало, сюда безотлагательно приедет кто-нибудь из сотрудников нашего посольства и удостоверит мою личность.

— Сожалею, но так поступить мы не можем: ни давать вам телефон, ни самим связываться с посольством мы не имеем права. Обо всем происшедшем я доложу по начальству, там свяжутся с Министерством иностранных дел, наведут необходимые справки. Пока я не получу указаний, сделать ничего не могу — таков порядок. Прошу извинить, но наберитесь терпения.

— Но ведь это бюрократизм, нелепость! — возмутился Б. — Самое простое — созвониться по телефону с посольствам, а вы вон что затеяли. Этак я тут неделю просижу…

— Почему — неделю: час, другой — не больше. А порядок есть порядок. У вас, может, свой, у нас — свой. Разрешите уж нам придерживаться того порядка, который принят у нас.

Б. злобно пробормотал что-то себе под нос и плюхнулся в кресло.

— Ладно, — сказал он, — я буду ждать, но не больше часа…

— А это уж как придется, — спокойно заметил Миронов. — Кстати, попрошу вас ознакомиться с этим актом и подписать его.

— Какой еще акт? — опять рассердился Б.

— А вот этот, — дружелюбно сказал Миронов и протянул Б. акт, в котором были подробно описаны все обстоятельства передачи им Семенову коробки «Казбека» с деньгами, а ему — коробки спичек.

— Нет, — отрицательно замотал головой Б. — Не буду читать, не желаю. И подписывать не буду. Со мной этот фокус не пройдет, и не надейтесь. Провокация.

— Вот тебе и на! — с подчеркнутым сожалением сказал Миронов, чуть пожимая плечами. — Так уж сразу и провокация? Нехорошо, мистер Б.

— Ладно, — со злостью возразил Б. — Прекратим препирательства, они бессмысленны. Связывайтесь со своим начальством и кончайте эту комедию. С вами мне разговаривать больше не о чем.

Миронов усмехнулся:

— Так я, мистер Б., ведь и не набиваюсь вам в собеседники. Поверьте, беседа с вами мне тоже особого удовольствия не доставляет, но выяснить интересующие нас вопросы я обязан. Надеюсь, вам это ясно?

— Ясно, ясно, — с раздражением сказал Б. — Ну и выясняйте, а меня оставьте в покое.

В этот момент зазвонил телефон. Начальник отделения милиции, молча присутствовавший при словесной перепалке Миронова, с Б., снял трубку.

— Да, — сказал он, — слушаю… Так точно, товарищ генерал. Здесь… Слушаюсь. — Начальник отделения протянул трубку майору.

— Андрей Иванович, — услышал Андрей голос генерала Васильева. — Поздравляю с удачей. Вашей спичечной коробке цены нет. Клад! Настоящий клад! Сейчас же забирайте своего, с позволения сказать, туриста — и ко мне. Машина выслана.

Глава 26

В то время как Миронов занимался с Семеновым и так называемым туристом, не менее бурно разворачивались события и в Крайске. Савин вернулся из поездки в Латвию и сразу по приезде встретился со Скворецким. Савельев остался на месте, в Вентспилсе.

— Все в порядке, — доложил он. — С рыбаком договорились. Сразу… Правда, не совсем сразу…

— То есть? — поинтересовался полковник.

— Понимаете, занятная история получилась. Хорошо, что вы все предусмотрели. Если бы не Сергей (я имею в виду Савельева)… Одним словом, действовали мы по плану: я явился к рыбаку один, а Сергей остался в Вентспилсе связаться с местными чекистами. Старик встретил меня не очень любезно, но выслушал. Я ему выложил все, как наказывала Войцеховская: так, мол, и так. Нам известны некоторые ваши проделки и дальние путешествия, так не хотите ли хорошо заработать, в валюте?..

Старик подошел по-деловому:

«Почему, говорит, не заработать? А что, спрашивает, надо делать?» Я дальше выкладываю: дело, мол, простое. Взять в дальнюю поездку меня и одну мою знакомую… «Хорошо, — согласился старик, — только схожу в город — узнаю, как с горючим. У меня маловато. Вы пока тут подождите».

Ну, прошло часа два, два с половиной, и появляется мой старик, да не один, а… с Сергеем, с Савельевым. Сам этак сконфуженно улыбается. «Что ж, мол, ты, такой рассякой, не сказал сразу, кто ты есть? За негодяя меня посчитал, за предателя? Был когда-то грех, что правда — то правда, так то давно было, глуп был. Об том властям известно — сам все рассказал. А так и худое могло случиться. Вот стукнул бы я тебя как следует… Хорошо, твой товарищ, — кивает на Сергея, — все мне разъяснил. Я ведь в КГБ ходил. Ну, да теперь все ясно — сделаю».

Знаете, — закончил Савин, — нелегкая у вас, чекистов, работа. Нервная. Мне раньше казалось, что нет на свете другой такой профессии, где так требовались бы нервы, как профессия летчика. Выходит, ошибался…

В тот же день Степан явился «с докладом» к Войцеховской. Анне Казимировне он сказал, что уговорить рыбака стоило немалого труда, но решающую роль сыграли деньги, особенно обещание валюты. Держал себя Савин на этот раз так, будто уже свыкся с мыслью о побеге.

Войцеховская была холодна, сдержанна. Она даже и не похвалила Савина за успешно выполненное поручение, только коротко, сухо сказала:

— Вылетаем через день, послезавтра. Вот деньги. Места бери разные, не вместе. Мой билет занесешь завтра сюда же. Ни в аэропорту, ни в самолете ко мне не подходи, не заговаривай. Так — до прибытия в Ригу. Понял?

На его вопрос, зачем откладывать, почему не вылететь на следующий же день, она пренебрежительно пожала плечами:

— Хочешь, чтобы меня тут же хватились на работе, забили тревогу? Глупо! Завтра я оформлю отпуск. На неделю. Предлог найду. А там… Там пусть ищут.

Вечером собрались втроем. Скворецкий, Луганов и Савин. Вновь еще раз обсудили план предстоящей операции, уточнили детали. Неясным оставался один вопрос: кто будет руководить ходом операции на ее завершающем этапе. Сознавая всю важность и ответственность операции, Луганов настаивал на вызове из Москвы Андрея Миронова. Полковник был с ним согласен, но Миронов уже вторые сутки не звонил, не подавал признаков жизни.

Кирилл Петрович решил сам созвониться с Москвой.

Соединиться с генералом ему, однако, не удалось: генерал был занят.

Миронов, как оказалось, находился у генерала и тоже не мог подойти к телефону.

«Неспроста, — подумал Скворецкий, — с генералом не соединяют, когда у него Андрей. Не иначе, заварилась там каша. Уж не с Семеновым ли что стряслось?»

Кирилл Петрович был близок к истине. Как раз в то время, как он звонил, генерал Васильев и Миронов вели беседу, правда, не с Семеновым, но с иностранным туристом, задержанным на бульваре.

Семен Фаддеевич встретил Б. подчеркнуто вежливо. Он расспрашивал Б., давно ли тот прибыл в Советский Союз («Ах, вы здесь, у нас, уже не впервой?»), где научился свободно говорить по-русски, как находит Москву? Однако Андрей то и дело ловил пытливый, настороженный взгляд генерала, внимательно изучавший собеседника.

Б., когда Миронов предложил ему проехать в Комитет государственной безопасности, перетрусил. Дорогой, сидя в машине плечом к плечу с Б. (Семенова отправили в другой машине), Андрей чувствовал, как того бьет нервная дрожь. Теперь, после вежливого приема, оказанного ему генералом, Б. вновь обрел присутствие духа, повел себя развязно, нагловато.

В непринужденной беседе прошло с полчаса.

— Перейдем к делу, — меняя внезапно тон, резко сказал генерал. — Итак, мистер Б., рассказывайте, что там произошло у вас на бульваре. Только ничего не выдумывайте, не советую.

Крутой поворот в ходе беседы смутил Б., глаза у него забегали.

— Я — я вас не понимаю, сэр… — начал он сбивчиво. — Ничего особенного не произошло. Так, мелкое недоразумение. Но, мистер… э-э, мистер… — он ткнул пальцем в сторону Миронова, — принес свои извинения, и больше я не имею претензий…

— Зато мы имеем претензии, — резко прервал его генерал. — Прежде всего потрудитесь объяснить, с какой это стати, за какие заслуги вы пытались вручить две тысячи пятьсот рублей гражданину Советского Союза Семенову, подсевшему к вам на скамейку? Почему он, кстати, к вам подсел? Зачем? Ради этих денег?

— Но… но… — заикнулся Б. — Я никому никаких денег не передавал и никакого Семенова не знаю. Это… это… провокация…

— Что-о-о? — с веселой иронией сказал генерал. — Провокация? Слова-то какие! Может, вы будете столь любезны, что разъясните, кто занимается провокацией, уж не мы ли?

— Нет, что вы! — горячо воскликнул Б. — Помилуйте. Вас я никак не имел в виду.

— Так кто?

— Ну, этот самый, как его? Что сидел рядом со мной на скамейке.

— Ах, Семенов? Представьте себе, он говорит совсем другое. Да и ведет себя иначе, нежели вы.

— Но он лжет! — так и подскочил Б. — Все лжет!..

— Любопытно, — усмехнулся генерал. — Что же именно в его показаниях ложь?

Б. понял, что совершил промашку:

— Ну, насчет денег, двух с половиной тысяч. Ничего я ему не давал, все это ложь.

— Так, — сурово сказал генерал. — Значит, вы утверждаете, что ничего не давали?

— Нет, ничего.

— Что же вы, в таком случае, на это скажете? — спросил генерал и протянул Б. уже изготовленные фотографии, на которых во всех подробностях было изображено, как Б. передает Семенову коробку папирос и получает от него коробок спичек.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22