Золото - В храме Солнца деревья золотые

– Слушай, Лорка, ты хоть расскажи, как кино снимается! – просил Владимир.

Ему было скучно сидеть одному в четырех стенах, пока жена пропадала на работе.

– Да так и снимается, – вздыхала Лариса. – Обыкновенно. Все ругаются, кричат, суетятся, а потом… все получается.

– Что за фильм? О чем? Мельникова пожимала плечами.

– Вроде про любовь… и про спортсменов каких-то. Про горы. Я толком не знаю.

– Как это? Тебе разве не интересно?

– Не-а, – лениво отвечала Лариса. – Не интересно. Наверное, Глафира права: я не создана для кинематографа. Это особый мир, который подходит далеко не каждому.

– Неужели тебе не хотелось быть актрисой, играть разные роли?

– В детстве, может, и хотелось, а с возрастом прошло. Думаешь, приятно, когда на тебя все пялятся?

– Что здесь такого?

– Вот представь, тебе надо плакать или в любви объясняться при всех. Или целоваться? Ты бы смог?

Мельников долго думал, но так и не нашел, что ответить.

– Я бы не смогла, – сказала за него Лариса. – Мне стыдно. Как это люди могут самое сокровенное выставлять напоказ?

– Привыкли, наверное…

– Разве к такому можно привыкнуть?

– Люди ко всему привыкают, – философски рассудил Владимир.

– Ну да… – согласилась Лариса.

После этих разговоров у нее почему-то портилось настроение. Работа на киностудии «Дебют» вызывала непонятное беспокойство. Гораздо комфортнее Мельникова чувствовала себя в школе, где ей все было мило и знакомо.

– Вот рассчитаемся с долгами, и снова буду преподавать свою биологию.

Владимир кивал головой. Ему тоже не по душе пришлась новая работа Ларисы. Но… человек предполагает, а Бог располагает.

– Я скоро снова в командировку уеду, – однажды сказала Лариса.

– Надолго?

– Кажется, да. И надолго, и далеко.

– Куда, если не секрет?

– Точно не знаю пока. Ходят слухи, что снова в горы. Только на этот раз в другое место. На Памир, кажется.

– На Памир? – удивился Мельников. – В такую даль? Что ваша киностудия забыла на Памире?

Ларису саму интересовал этот вопрос. Единственный человек, с которым она тесно сошлась на новой работе, была Глафира. Но суровая администраторша хранила молчание. Мельникова все ходила вокруг да около, намекала так и сяк на предстоящую поездку, но тщетно. Глафира как воды в рот набрала.

Тем временем съемочная группа усиленно готовилась к работе в горных условиях. Лариса понимала это по характеру инвентаря, который они с Глафирой упаковывали все в те же деревянные ящики с клеймом «Дебют».

Сборы скорее напоминали подготовку группы альпинистов к штурму горного хребта, чем к съемкам фильма: подвозились и укладывались палатки, бухты капроновых веревок, скальные крючья, карабины, примусы, сахар и сухари в тюках, банки со сгущенным молоком и тушенкой, медикаменты и многое другое.

– А что за эпизоды будут сниматься? – в очередной раз спросила Лариса, уже не ожидая ответа.

Но администраторша вдруг сменила гнев на милость: ее лицо смягчилось, губы тронула легкая улыбка, а монументальная грудь взволнованно колыхнулась. Она доверительно наклонилась к помощнице и прошептала:

– «Взрыв в туннеле»…

– Что? – не расслышала Мельникова. – Где взрыв? Какой?

– Да не «какой», а фильм так будет называться – «Взрыв в туннеле»! Про катастрофу!

– Как интересно! – преувеличенно восхитилась Лариса.

– Я сама только вчера узнала. У нас насчет болтовни строго. Начальство не любит, чтобы работники обсуждали творческий процесс.

– Почему? Ведь…

– Это дело художественного совета, – перебила администраторша. – У нас на киностудии все они решают.

Лариса согласно кивнула, хотя подобная секретность удивила и сильнее раззадорила ее любопытство.

– Глафира, миленькая, – взмолилась она. – Расскажите еще что-нибудь!

– Ну… меня особо тоже никто в тонкости не посвящает. Так… что случайно услышу, о чем сама догадаюсь… Вот, давеча актеры обсуждали, что Чаров нанял группу каскадеров: среди них есть и пиротехники, и альпинисты бывшие, и даже один циркач.

– Циркач-то зачем? Пышная дама пожала плечами.

– Разве я знаю, что режиссер замыслил? Ему такое может в голову взбрести, что нарочно не придумаешь. Наверное, супертрюки какие-нибудь будет снимать.

– Мы тоже поедем? – поинтересовалась Лариса.

– Обязательно. На этот раз без нас никак не обойдутся. Во-первых, добираться далеко, а во-вторых, уж больно барахла всякого много. А в нем только я одна быстро разобраться могу. С твоей помощью…

– Мы на поезде поедем? – не унималась Мельникова. – Я самолетов ужасно боюсь.

– Туда на поезде неделю пилить придется, так что предстоит тебе, дорогуша, опасный перелет, – захохотала Глафира, увидев, как вытянулось и побледнело лицо помощницы. – Не дрейфь, я уже не первый раз летаю и до сих пор жива.

– Утешили… Куда лететь – то?

– На Памир. Кажется, в Таджикистан. С географией у меня в школе не сложилось, – вздохнула администраторша. – Ну, ничего, посмотрим на карте. Может, и на вертолете лететь придется.

Лариса решила держаться поближе к группе каскадеров и слушать все, о чем они между собой говорят. Авось удастся разузнать побольше.

Грубые, шумные мужики с обветренными лицами не вызвали у нее особого восторга. Они болтали о каких-то ледниковых речках, перевале Акташ, о долине Западного Пшарта и загадочном «снежном человеке», который якобы обитал там. Этого «снежного человека» они называли голуб-яван…

* * *

Утром Ангелину Львовну разбудил телефонный звонок Самойленко.

– У меня для тебя сюрприз! – возбужденно-радостным тоном сообщил он.

– Олег, ты хоть иногда, для разнообразия, смотришь на часы?

– А что такое? – ничуть не смутившись, спросил психотерапевт.

Его трудно было сбить с толку, особенно когда им овладевала очередная «мания», – так доктор Закревская называла его увлечения.

– Позволь напомнить тебе, что за окнами – тьма-тьмущая, а на часах – всего лишь семь утра.

– Ой, я тебя прошу, не будь такой закоренелой материалисткой, – напирал Самойленко. – Что значит время для свободы духа, который парит…

– Олег! – потеряла терпение Ангелина Львовна. – Поздравляю. Тебе еще до рассвета удалось вывести меня из спокойного состояния. Так что берегись! Я приду на работу страшно злая, и ты не получишь кофе.

– Ерунда. Когда ты увидишь, что я принес, ахнешь! Жду тебя в офисе…

Закревская обреченно вздохнула, встала с постели и поплелась в ванную. Все равно заснуть уже не удастся. Она приняла душ, и через десять минут остатки сна улетучились.

Сегодня у нее трудный день: придут три пациента, среди которых бизнесмен Ревин. Почему-то сеансы с ним давались Ангелине тяжелее всего. Ревин блуждал вокруг да около, не раскрывая истинных причин своего душевного недомогания. А то, что недомогание присутствует, Закревская поняла еще во время первой беседы. Скорее всего, болезненные переживания, наложившие отпечаток на психику, связаны с альпинистским прошлым бизнесмена.

Размышляя, как правильно построить диалог с Даниилом Петровичем, она поставила чайник и принялась готовить себе завтрак. Еда по утрам составляла часть ее повседневного ритуала, который нарушался крайне редко и исключительно по серьезному поводу. Выбирая между овсянкой и бутербродом, Ангелина остановилась на последнем. Большой кусок хлеба она густо намазала майонезом, положила сверху два листа зеленого салата, толстый ломоть ветчины и пластинку сыра.

– Ну, теперь можно наливать кофе, – пробормотала Закревская, откусывая от бутерброда и на ходу жуя. – Олег бы завопил от возмущения, увидев, какое варварское у меня питание.

Самойленко время от времени проповедовал здоровый образ жизни, ел только проросшую пшеницу и ужасался, что ему никак не удается приобщить к этому Ангелину Львовну.

«Ты не понимаешь! – с пафосом вещал он, поднимая вверх указательный палец и закатывая глаза. – Тело нуждается в очищении от скверны не меньше, чем душа!»

Ангелина кивала, соглашалась и… продолжала поедать колбасу, сливочное масло, копченья, соленья и сладости. Причем это ничуть не вредило ее завидному здоровью, тогда как Олег Иванович то и дело маялся желудком, печенью и общим расстройством пищеварения.

Уже сидя в набитом пассажирами вагоне метро, Закревская вспомнила об обещанном сюрпризе.

«Что у него за очередной бзик? – думала она, перебирая в уме варианты. – Не дай бог, опять монаха какого-нибудь блаженного притащил! Или бабку-ворожею…»

Однажды во время приступа «религиозного экстаза» Самойленко пригласил в офис братьев-отшельников из сомнительной староверческой общины. Они исчеркали стены подозрительными иероглифами и двое суток «изгоняли сатану», наводя на пациентов ужас своими черными хламидами, гнусавым пением и неистово горящими глазами. После вышеописанной процедуры в помещении долго пахло ладаном, свечами, паленой шерстью, а весь пол был укапан воском. Приходящая уборщица ругалась на чем свет стоит, соскабливая с линолеума липкие пятна.

– Станция «Белорусская», – произнес мелодичный голос, возвращая Ангелину Львовну из неприятных воспоминаний в будничное настоящее.

Поток людей устремился к выходу в город. У цветочного киоска сонный милиционер заигрывал с дородной продавщицей, которая выставляла товар. Из черноты туннелей тянуло сырыми затхлыми сквозняками.

Госпожа Закревская вышла из подземки и сразу попала в густую снежную круговерть. Огромные снежинки летели в лицо и на воротник, превращая прохожих в призрачных Сайта-Клаусов. Издалека, сквозь снежную пелену был виден свет в окнах кабинета Самойленко.

К счастью, на сей раз обошлось: никаких посторонних личностей в офисе не оказалось.

– Пришла все-таки пораньше! – восторженно закричал Олег, встречая ее и помогая раздеться. – Ухты, сколько снега. Подожди, я вытряхну…

Он вышел на порог и встряхнул Ангелинину дубленку.

– Вешай сюда, к печке.

В холле уютно гудела газовая печь, пахло свежезаваренным чаем. На стеклянном столике стояла открытая коробка конфет.

– По какому поводу угощение? – удивилась Закревская, бросая жадный взгляд на конфеты. Она обожала шоколад.

– Сейчас узнаешь, – торжественно заявил коллега, потирая свою бородку, что являлось у него признаком величайшего удовлетворения. – Закрой глаза.

– Ой, Олег, только без этого! – взмолилась Ангелина. – Давай, не томи, показывай.

– Ну, ладно, – смилостивился он. – Идем. Он взял ее под локоть, увлекая в свой кабинет.

Там, на середине письменного стола, красовался прозрачный шар размером с небольшой мяч.

– Что это?

Закревская протянула руку, но доктор Самойленко дернулся и закричал:

– Не трогай! Не прикасайся!

– Ты что, Олег? – возмутилась она. – Белены объелся? Пусти, рукав порвешь.

Тот смутился, поспешно отпуская рукав ее костюма.

– Извини…

– Взбесился совсем?

Вежливая и безукоризненно корректная с пациентами – в общении с хорошо знакомыми людьми Закревская не стеснялась в выражениях и вполне могла отпустить крепкое словцо. Самойленко знал эту ее черту и не обижался.

– Понимаешь… – начал оправдываться он. – Магическую вещь нельзя просто так трогать руками. Мне один клиент привез эту штуковину из Японии. Я его просил.

– Ты объяснишь наконец, что это?

Психотерапевт принял эффектную позу и заявил:

– Думаю, мы видим перед собой настоящий… совершенно подлинный гадальный шар. Их делали в Японии пять тысяч лет назад из естественных, то есть натуральных, природных кристаллов кварца. Представляешь?

– С трудом, – вздохнула Ангелина Львовна. Похоже, у Самойленко очередной бзик. – И зачем тебе этот шар? Ты же врач, а не бабка-вещунья! Насмотрелся по телику про экстрасенсов, и крыша поехала? Да?

– Какая ты, Ангелина, прозаическая женщина. Просто жуть берет. Ты… калькулятор, а не человек.

– Спаси-и-ибо, – засмеялась Закревская. – Уважил. Ты, Олежек, признанный мастер изысканных комплиментов. Вот чего у тебя не отнимешь, так это умения доставить даме удовольствие. Любой поэт умер бы от зависти, услышь он твои речи.

– Ты лучше посмотри на это чудо! – воздевая руки к потолку, нараспев затянул Самойленко. – Какая прозрачность, какое дивное преломление света! Какая необъятная глубина! Шар живой. Он дышит, существует. Разве ты не чувствуешь? В его кристаллической бездне можно прочесть не только прошлое, но и будущее…

– Серьезно? – подняла брови Ангелина. – Ты не шутишь?

– Не веришь? – обиделся коллега. – Напрасно. Все вы, скептики, рано или поздно убедитесь, что в мире существуют не только стетоскопы, градусники и таблетки. Есть нечто неизмеримо большее, непостижимое разумом, сверхъестественное! А вы, вы…

– Давай выпьем, Олег, – перебила его взволнованную тираду Закревская.

Она знала: если вовремя не остановить этот бурный словесный поток, то он унесет Самойленко в такие запредельные дали, что ни у кого не хватит терпения слушать подобную белиберду.

– У тебя есть? – мгновенно переключился он. – Что? Коньяк, водка?

– Я имела в виду чай.

– Пф-ф-ф… – разочарованно фыркнул доктор.

– По-моему, ты и так… навеселе.

Самойленко не стал спорить. Он действительно чувствовал некую эйфорическую приподнятость, и сомнения, высказанные Закревской, не могли остудить его. Она просто не понимает. Женщина! Что с нее взять? Житейский приземленный ум, трезвый расчет. Ангелина – хороший специалист, но интеллект у нее слабенький. Никакого полета фантазии, никаких прозрений. Она ученый сухарь, скучна и правильна, как таблица умножения. Слишком логична, слишком благоразумна. Истинный же гений всегда немного безумен!..

– Эх, Закревская! – преувеличенно сокрушался он. – Не быть тебе ни Платоном, ни Ньютоном. А тем более Аристотелем. И до знаменитой Ванги тебе далеко.

– Я и не претендую. Меня вполне устраивает то, что есть. Мы будем чай пить или нет?

Примечания

1

Намерения и поступки человека, совершающего попытки самоубийства.

2

Сверхъестественных.

3

Якобинец – буржуазный революционер-демократ.

4

Архар – горный баран.

5

Хангул – благородный олень.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.