Страсть на троне. Романы величайших женщин - Я – Елизавета. Любовь Королевы-девственницы

Елизавета без сил рухнула в кресло, по спине от ужаса тек липкий холодный пот. Но кто выдал?! Как они с Кэтрин могли надеяться, что все останется тайной?! Всегда найдется хотя бы одна служанка, которая из любви к деньгам или просто из-за болтливости скажет пару слов другой служанке…

Принцесса пыталась собраться с мыслями и не могла этого сделать. В висках билось одно: «Что делать?!» Кэт Эшли, как и ей самой за то, что произошло, грозила казнь. Получалось, что своей неосмотрительностью, своей роковой и мимолетной уступкой Сеймуру она привела на эшафот не одну себя, но и всех, кто был рядом?! Умирать не хотелось совсем, но выхода не виделось.

Елизавета ожидала, что ее немедля отвезут в Тауэр или вообще отрубят голову прямо в Хэтфилде, но ничего не происходило. Возможно, те, кто намеревался мучить ее, нарочно тянули время, прекрасно понимая, что само по себе ожидание ужасно. Но на сей раз они ошиблись. Просидев несколько часов в полутьме, Елизавета вдруг осознала, что должна бороться до конца!

Нет, Кэт не такая дура, чтобы выдать свою госпожу с головой. Ей самой это грозило плахой. А больше никто не видел, как она рожала. Нет ребенка, нет и обвинений!

Утром ее, даже не дав позавтракать, пригласили на первый допрос. Елизавета постаралась держаться стойко:

– Прежде всего я желаю знать, в чем меня обвиняют! Нелепое заявление Денни о моей государственной измене оскорбительно. Итак?! – она постаралась смотреть на сидевшего перед ней человека, сменившего Денни, как можно тверже. Но это его не проняло, не слишком приятно усмехнувшись, тот поднялся и сделал несколько шагов по комнате.

– Миледи… – голос звучал почти вкрадчиво, – вас действительно обвиняют в государственной измене, в намерении без согласия на то Тайного Совета и короля выйти замуж за лорда Сеймура и рождении от него ребенка!

При этих словах человек резко повернулся так, чтобы его лицо оказалось почти у лица самой Елизаветы, от его взгляда не укрылось бы ни малейшее изменение выражения ее глаз. Но не зря Кэт столько раз твердила, что она должна забыть все, что произошло в таверне и до того, Елизавета действительно смогла это сделать, у нее просто не было другого выхода. Жесткие серые глаза допрашивающего встретились с яростными голубыми.

– Где мои люди?!

Похоже, человек опешил.

– В Тауэре. Их допрашивают.

– Это они вам сказали о моем преступлении?

Пока она еще могла играть, но прекрасно понимала, что надолго сил не хватит. Зато у мучителей в запасе очень много времени.

– Они? – насмешливо сверкнул глазами допрашивающий. – О вашей беременности сообщил сам барон Сеймур, прося разрешения жениться на вас, миледи. Но он ошибся в одном – сначала надо было попросить разрешение на брак, а потом тащить вас в постель…

Если барон Сеймур и ошибся в последовательности своих действий, то произносивший эти слова ошибся в том, что дал Елизавете несколько лишних секунд, чтобы прийти в себя, и к тому же отвернулся от нее на это время. Вот теперь она не смогла бы сдержать себя.

Но время со стороны мучителя было упущено, а гнев принцессы вылился в ее крик:

– Что?!

Елизавета вскочила от возмущения. И хотя порождено оно было не самим обвинением, а тем, что ее так подло предал Сеймур, гнев оказался очень убедителен.

– Вы?! Смеете?! Обвинять меня?.. – она задохнулась от ужаса, но человек этого не понял, в его глазах даже мелькнула растерянность. Елизавета осознала, что единственный выход у нее – все отрицать! Все, что бы ни говорили! Если проверят, то казнят, но если не рискнут проверять, то она может выиграть время, а там попросить, умолить брата или сделать еще что-то… – Вы забываете, что я принцесса и сестра короля Эдуарда!

Ее лицо передернула гримаса непередаваемого презрения, казалось, даже необходимость просто находиться в одном помещении с мерзавцем, посмевшим произнести такое, ужасала Елизавету. Никогда в жизни ее игра не будет такой впечатляющей и такой правдивой, хотя она еще не раз станет разыгрывать целые спектакли.

Передернув плечами, Елизавета потребовала:

– Немедленно пошлите за какой-нибудь повивальной бабкой или лекарем! Я готова даже мужчине позволить освидетельствовать себя! Но никто, слышите, никто не посмеет обвинить меня в потере девственности!

Господи, что я говорю?! – ужаснулась она мысленно, но губы уже произносили звуки, сливавшиеся в слова, независимо от ее души и даже сознания.

Человек не просто растерялся, он отступил, и все же попробовал снять с себя часть вины:

– Но… это утверждал сам барон Сеймур…

– А если он завтра скажет, что, – Елизавета перекрестилась, как бы призывая в свидетели Господа, – имел сношения с самим королем, вы тоже поверите?!

Допрашивающий невольно перекрестился следом, зашептав что-то вроде «Господи, спаси!». Ноздри Елизаветы раздувались, грудь вздымалась от перенесенного ужаса, она чувствовала, что готова просто рухнуть на пол. Не стоило так затягивать опасную игру.

– Так вы позовете повитуху или извинитесь за оскорбительные обвинения?!

Он склонил голову:

– Простите, миледи, что по долгу службы вынужден произносить оскорбительные для вас слова. Но не советую вам все отрицать, есть много свидетелей, что милорд не раз появлялся в вашей спальне и даже позволял себе вольности.

Елизавета отреагировала мгновенно:

– В присутствии своей супруги королевы Екатерины!

Решив, что на сей раз с нее хватит, Елизавета встала и направилась к двери, не спрашивая разрешения. Возражений не последовало. Уже у двери она вдруг оглянулась:

– Кстати, как ваше имя, сэр?

– Роберт Тиррит к вашим услугам, миледи.

– Моим услугам? – чуть приподняла бровь Елизавета. – Полагаю, я еще не свободна? Пока двор или Совет еще не решил, кому верить – барону Сеймуру или мне, или не получил подтверждение от какой-нибудь старой карги, преуспевающей в своем ремесле, я вынуждена терпеть в своем поместье вас и ваших, – ей очень хотелось сказать «вонючек», но вовремя сдержалась, не стоило зря дразнить Тиррита, не то еще действительно притащит повитуху или лекаря, – помощников?

Тот лишь развел руками, словно говоря: «Я маленький и подневольный человек…» Как разительна была перемена, произошедшая с ним в течение такого короткого времени!

Елизавета гордо удалилась, демонстративно стуча каблуками. Ей немедленно принесли завтрак, а потом и обед, но охрану от двери не убрали. Конечно, Тиррит не мог самовольно сделать это, пока он отправит отчет в Уайт-холл, пока оттуда придет ответ… Елизавета готова потерпеть до завтра.

И снова она получила впечатляющий урок – никогда нельзя расслабляться, если у тебя есть первый успех!

Утром не успела еще принцесса сладко потянуться в своей постели после сна, как в комнату безо всякого предупреждения вошла новая горничная. Непривыкшая к таким вольностям, Елизавета даже взвизгнула:

– Как ты смеешь?!

Но толстая, грубая девка из соседней деревни не собиралась любезничать с той, кого так охраняют. Она недаром провела ночь в объятиях одного из рослых пришлых, а потому хорошо знала, что охранники присланы, чтобы преступница не смогла бежать или кто-то не смог ее освободить. Так и сказано, что стеречь надо пуще своего глаза. Девка усмехнулась:

– Да чего ее так-то стеречь? Разрешили бы мне, я бы привязала ее к своей ноге, пусть попробовала сбежать!

– Нельзя, она же королевская дочь…

Вошедшая девка мотнула головой в сторону двери:

– К вам милорд…

– Кто?! – подскочила Елизавета, укрываясь простыней до самых глаз. Она слишком хорошо помнила внезапные появления милорда Сеймура и то, к чему они привели.

В комнату вошел Тиррит:

– Извините, миледи, но я вынужден продолжить свое дело. Вчера вы просили освидетельствование повитухой или лекарем… – Он честно смотрел в сторону, чтобы не смущать Елизавету, и именно это ее спасло. – Повитуха нашлась. Может ли она сделать свое дело?

Елизавета задохнулась от ужаса, это означало не просто конец, а позорный конец! Через четверть часа какая-то старая ведьма объявит, что принцесса не только не девственна, но еще и рожала. Тогда Елизавету ждет даже не просто Тауэр и казнь, а вечное проклятие имени! И рядом нет верной Кэт, чтобы можно было посулить повитухе хорошее вознаграждение за ложь… Елизавета осадила сама себя: какая повитуха согласится солгать в такой ответственный момент?!

Тиррит по-прежнему старательно не смотрел на Елизавету, а потому принял ее ошарашенное молчание за согласие и уже кланялся со словами:

– Я знал, миледи, что вы не станете возражать, и готов принести тысячу извинений за беспокойство…

Она слышала, как он сказал кому-то: «Пусть войдет…» Вот и все. А если бы вчера она не произнесла опрометчиво этих слов? Может, все как-то обошлось?..

В комнату действительно вошла старая карга, она фыркнула на девку: «Пошла вон!» – и та подчинилась безоговорочно. Что-то во внешности и голосе старухи показалось Елизавете смутно знакомым, но сейчас не до того. Вся сжавшись и укутавшись простыней до подбородка, она готова была кусаться и царапаться, если старуха начнет эту простыню срывать, хотя прекрасно понимала, что тогда ничто не помешает Тирриту применить силу. Господи, в каком ужасном положении она оказалась! Во власти грубых людей, безо всякой защиты и поддержки!..

Дождавшись, когда за девкой закроется дверь, и заложив ее на большой крюк, повитуха обернулась к Елизавете. Та все еще в ужасе смотрела на свою мучительницу. И вдруг в глазах старухи появились смешинки, подойдя к постели вплотную, она тихо проговорила:

– Не прикрывайтесь простынкой, миледи. Той, что принимала у вас ребенка, ни к чему осматривать, я и так знаю, что там творится. Хотя, позвольте, посмотрю, чисто ли я сработала.

– Что?! – прошептала Елизавета.

– Вы не узнали меня? Конечно, вам было не до того. Но рожали вы прекрасно, всем бы так!

Принцесса схватила старуху за руку:

– Где мой сын?! Я ведь родила сына? Где он, ты знаешь?

Та внимательно посмотрела ей в глаза и вдруг покачала головой:

– Что вы, миледи, какой сын? Вы девственница! Девственница! – Чуть помолчала и вдруг спросила: – Или нет?

И Елизавета поняла, что если хочет вообще выжить, то никогда больше не поинтересуется, где ее сын. Обессиленно кивнула:

– Да.

– Вот и прекрасно, – похлопала принцессу по руке старуха. – Я так всем и скажу. И вы стойте на этом. И все же, позвольте, посмотрю.

Сделав свое дело, она покачала головой:

– Я так крепко вас заштопала, что можете не бояться никакого осмотра…

Елизавете было не до ее слов, она обессилела от сознания, что смертельная угроза миновала. Принцесса не знала, что это не последняя угроза, но следующая с девственностью связана не будет.

Елизавету пригласили к завтраку. После пережитого не хотелось не только есть, но жить вообще, но Тиррит не позволил уклониться, он сам явился с глубочайшими извинениями.

Принцесса только махнула рукой:

– Подите прочь! Кого вы еще приведете для моего осмотра? Или в следующий раз это сделают на площади при большом количестве наблюдателей?

Она больше не желала бояться или перед кем-то унижаться! Требование было одно: вернуть всех ее людей и самим убраться вон из имения! Кэтрин и Парри вернулись, охрана из Хэтфилда исчезла. Но Елизавета поняла, что не в состоянии жить там, где перенесла столько ужасных минут, и стала просить у брата разрешение вернуться ко двору. Кто теперь сможет ее в чем-то обвинить?

Барона Сеймура казнили. Кэт рассказала за что. Он был виновен отнюдь не только в клевете на принцессу, это оказалось самым малым из его преступлений. Сеймур дошел до того, что чеканил фальшивые монеты и даже попытался захватить короля, чтобы силой навязать стране свою власть! И в этого человека она была влюблена?! От него родила сына?! В того, кто так подло обманул, предал, продолжал предавать, даже понимая, что тащит вместе с собой в Тауэр и на плаху?! Сеймуру уже ничто не могло помочь, когда он, походя, зацепил с собой и Елизавету, погибая сам, решил увлечь за собой и ту, которую обесчестил.

Выздоровление было долгим, очень долгим. Король Эдуард уже успел прийти в себя после попытки Сеймура захватить власть и последовавших за этим перестановок (даже брату лорда не простили такого родства, и он лишился поста лорда-протектора), а Елизавета все еще была вне себя.

Чем больше она размышляла над произошедшим, тем больше убеждалась, что побывала на волосок от гибели и во многом виновата сама. В конце концов принцесса поклялась, что никогда больше ни один мужчина не заставит ее даже на миг потерять голову! Если нельзя жить без предательства и унижений, значит, она будет жить девственницей. И пусть это не так, отныне девственность не в ее теле, а в ее душе! Можно быть нетронутой и развратной одновременно, а можно родить дитя и остаться при этом чистой. Елизавета оступилась всего лишь раз, и этот раз едва не стоил ей жизни, второго не будет, что бы ни случилось. Лучше умереть, чем позволить мужчине овладеть ее телом!

Сколько раз в своей жизни Елизавета пожалела о той клятве? Это знала только она, но навсегда для всех она осталась королевой-девственницей.

Новая опала

И снова она вдали от двора. Сестра Мария тоже. Эдуард взрослел, и слухи, доходившие о нем, не всегда радовали. Юный король не просто попал под влияние герцога Нортумберлендского, он, как послушная игрушка, выполнял волю Джеймса Дадли, как звали герцога.

Елизавета герцога помнила смутно, гораздо лучше его сыновей – мало примечательного Гилберта и красавчика Роберта. Роберт был дружен с принцем Эдуардом и часто занимался вместе с детьми короля в классной комнате. Не сказать, что блистал талантами, но способностями обладал недюжинными. Елизавета частенько презрительно фыркала, если успевала сообразить что-то раньше красивого мальчика. Почему-то ей казалось, что его пригожесть наносит ей оскорбление.

Однажды глупышка Джейн, кивнув на Роберта Дадли, сказала, что тот будет красивым мужчиной, достойным, чтобы за него вышла замуж королева. Елизавета возразила:

– Королевы не женятся на ком попало!

– Королевы, леди, вообще не женятся! – возразил виновник спора. – Они выходят замуж.

Елизавета густо покраснела от своей оплошности, но фыркнула еще громче:

– Умные не выходят! Я вот никогда не выйду замуж!

– Но вы и не королева…

Так хотелось запустить чем-нибудь в самоуверенного красавчика!..

Прошли годы, многое изменилось в жизни, Елизавета давно забыла тот спор и свои слова. Дадли теперь ближе к трону, чем она сама.

И вдруг это письмо!.. Король писал, словно извиняясь:

«Я не могу делать различия между двумя сестрами, если называть незаконнорожденной Марию, то нужно сделать это и в отношении Вас также. Понимаю, что это неприятно и даже оскорбительно, но Вы должны меня понять».

Разум понимал, что это не его придумка, что все правильно, но сердце отказывалось принимать новое унижение. Она снова незаконнорожденная и просто леди Елизавета! Елизавета прекрасно знала, что сам трон ей практически недоступен, перед ней есть Эдуард и Мария, но в сердце всколыхнулась старая обида на всех – на мать, так легко превратившую ее судьбу в ад, на отца, не думавшего о дочери ради своих желаний, на младшего брата, который в угоду королевскому спокойствию снова приносил ее в жертву… Наконец, на саму судьбу, то и дело бросавшую ее на колени!

Кроме того, было очень обидно, что их с Марией место займет мало кому известная Джейн. Никчемная девица станет наследницей?! Конечно, Эдуард еще молод и у него будут свои дети, но все же… Теперь при дворе они с Марией должны будут кланяться дурнушке Джейн?! Елизавета вдруг вспомнила, как радовался Эдуард, когда сообщал о решении отца признать ее законной наследницей, пусть третьей по счету, но не незаконнорожденной, а просто принцессой! Кто тогда мог подумать, что Эдуард способен все ввергнуть в прах?

Интересно, а как Мария? Неужели не переживает из-за смены своего статуса?

Конечно, переживала, возможно, даже больше Елизаветы, ведь она была следующей в завещании отца после весьма слабого здоровьем Эдуарда. Юный король страдал болезнью легких, он все время кашлял, и было понятно, что долго не протянет.

Католики Англии сплотились вокруг Марии, ожидая лишь часа, чтобы выступить за нее. Понимая это, герцог Нортумберлендский предпринимал все более решительные и опасные шаги. Он спешно женил своего сына Гилберта на Джейн Грей невзирая на несогласие девушки, словно предчувствовавшей, что такое замужество и все, что вокруг нее замышлялось, ни к чему хорошему не приведет.

Джеймс Дадли герцог Нортумберлендский действительно почувствовал, что настал его час, он поставил на карту все – не просто честь и свободу, но даже саму жизнь. Он рискнул!

Как и следовало ожидать, король Эдуард долго не прожил, туберкулез лечить врачи не умели. Бедный мальчик страдал в одиночестве, но умирал в полной уверенности, что выполнил главную свою задачу – не допустил воцарения католички Марии!

В Хэтфилд примчался гонец из Уайт-холла со срочным известием. У Елизаветы все оборвалось внутри: неужели?! Но молодой, забрызганный грязью, страшно уставший от бешеной скачки человек выдохнул:

– Вам письмо…

И она чуть успокоилась. Будь это сообщение о смерти короля, посланец вел бы себя иначе.

Гонец подал ей письмо, приблизившись при этом чуть больше, чем позволяли правила приличия. Хотя замечать эту ошибку, кроме самой Елизаветы, было некому, в комнате находилась только верная Кэтрин Эшли.

– Есть еще послание…

Голос гонца тих настолько, чтобы его смогла услышать Елизавета, но никто больше. Она едва заметно кивнула, сломала печать герцога Нортумберлендского и, широким жестом развернув письмо, прочла:

«Его Величество тяжело болен. Вашему Высочеству надлежит прибыть со всей поспешностью».

На мгновение, всего на мгновение Елизавета замерла. Почему пишет не сам Эдуард, а герцог, доверять которому у нее нет никаких оснований? Но что еще хочет сообщить ей посланец?

– Пойдемте, я напишу ответ…

Это способ поговорить с гонцом наедине. Тот понял, согласно кивнул:

– Да, Ваше Высочество…

Только теперь Елизавета вдруг сообразила, что и герцог назвал ее в письме Высочеством. И это Нортумберлендский, который очень постарался, чтобы Эдуард признал их с Марией незаконнорожденными и отдал право первенства вслед за собой тощей Джейн Грей, невесте Гилберта, младшего сына самого герцога! Гилберта Дадли Елизавета знала плохо, но откровенно недолюбливала. Какой разительный контраст с его братом Робертом! Насколько младший недотепа и увалень, настолько Роберт Дадли красавчик и умница. Вспоминая о Роберте – приятеле Эдуарда по детским играм – Елизавета всегда жалела, что он уже женат.

Но сейчас даже об этом сыне герцога Нортумберлендского она не вспомнила, не до красавчика Роберта, свою шкуру спасти бы. Елизавета нутром почуяла опасность! В ней все насторожилось словно у кошки, готовой либо к прыжку на мышь, либо к бегству, если вместо мыши окажется здоровенный пес.

Едва переступив порог ее комнаты для занятий и прикрыв дверь, гонец достал из-за пазухи еще один свиток:

– Это Вам, миледи…

Вместо печати просто оттиск чего-то невразумительного. Автор осторожен… Взламывая сургуч, Елизавета внимательно смотрела не на письмо, а на его подателя. Гонец стоял, как ни в чем не бывало. Хотелось спросить, от кого, но пока промолчала.

«Король умер. Не спешите…»

И вензель – замысловато переплетенные буквы W и S. Никто при дворе не пользовался таким вензелем, потому что Елизавета придумала его сама, это были инициалы Уильяма Сесила, секретаря герцога. Однажды, забавляясь, девочка Бесс переплела две буквы именно так, и Сесил забрал себе образец, сказав, что когда-нибудь обязательно воспользуется рисунком в качестве монограммы. Пока не воспользовался…

И снова Елизавета внимательно разглядывала гонца. От кого он? А что если Сесил заодно с герцогом? Но ей больше не на кого положиться.

– Миледи, сожгите…

Она еще раз пригляделась к письму и вдруг чуть улыбнулась: сомневаться не стоило, Сесил просто дописал свое послание на том самом листе, что она давным-давно разрисовала! Гонец прав, как ни жаль, а рисунок полетел в огонь камина.

– Передайте герцогу, что я очень больна… Но как только смогу, непременно поспешу в Уайт-холл. Я даже писать не в состоянии, вы же видите?

– Да, миледи, я так и передам. Желаю Вам выздоровления, миледи…

Он уже развернулся к двери, когда Елизавета все же не выдержала:

– Когда?..

Не оборачиваясь, гонец произнес: «Вчера», – и вышел вон.

Прислушиваясь к его удаляющимся шагам, Елизавета разрыдалась. Умер ее любимый братик Эдуард, а она даже не может съездить проститься без риска снова оказаться в Тауэре! Так в слезах свою подопечную и застала Кэт Эшли.

– Что случилось?! Почему Вы плачете?!

Прошептав: «Эдуард умер», – Елизавета громко объявила:

– Я больна! Кэт, я так больна, что не смогу встать с постели в ближайшие несколько недель! Помоги мне добраться до спальни.

Эшли не из тех, кого можно так легко обмануть, тем более свою дорогую Бесс она знала прекрасно, а потому действительно обхватила за талию и завопила на весь дворец:

– Помогите, Ее Высочество плохо себя чувствует!

Пока не успели подбежать служанки, Кэт предупредила:

– Никому не говорите о полученном письме…

– Что я, дура?! Кэт, придумай мне болезнь на пару недель. Эдуард… – Елизавета залилась слезами, как бы ни была она зла на брата, принцесса все же любила его.

Елизавета действительно провалялась в постели, где ее и застало известие о смене власти в Лондоне. Сестра Мария, также предупрежденная Уильямом Сесилом, смогла избежать ловушки герцога Нортумберлендского и даже сбросить с трона просидевшую на нем всего девять дней Джейн Грей с ее супругом Гилбертом Дадли. Вместе с незадачливой девятидневной королевой в Тауэре оказались и все Дадли: сам герцог Нортумберлендский и его сыновья – не успевший вкусить королевской власти Гилберт и красавчик Роберт.

Лежа в постели без дела, Елизавета поневоле вспомнила о семействе Дадли. Дед нынешнего герцога (хотя он уже не герцог!) Джеймс Дадли был обвинен во взяточничестве еще при восшествии на престол ее отца Генриха VIII. У Дадли не было ни малейшей капли королевской крови, и все же они умудрились не только вернуться ко двору, но и встать очень близко к престолу. Но время все расставило по своим местам, теперь Дадли уже Уайт-холла не видать! Мария, говорят, скрипела зубами, услышав, что их с Елизаветой снова назвали незаконнорожденными, поэтому попытки посадить на трон дурнушку Джейн никому не простит!

Саму Елизавету это трогало мало, кто бы ни оказался на престоле, она все равно оставалась в тени. Хорошо бы им вообще забыть о существовании Елизаветы Тюдор…

Неожиданно девушка почувствовала, как внутри поднимается протест. Если на трон могла сесть эта бесцветная никчемная Джейн (в глубине души Елизавета знала, что неправа, бесцветной и никчемной Джейн отнюдь не была, разве что излишне послушной родительской воле), то почему должна оставаться в тени она сама?! А Мария чем лучше?! С ее матерью отец тоже развелся! Хотя против Марии Елизавета не возражала, та все же была старшей из дочерей. Но Джейн!..

Теперь этой дурехе отрубят голову… Поделом, не садись на чужое место! И все же ей жаль кузину… Елизавета так и сказала Кэт, коротавшей время с ней рядом.

– Ваше Высочество, если бы не сэр Уильям, они бы Вас не пожалели!

– Про сэра Уильяма забудь! Мало ли что еще случится в нашей жизни. Если он сам не пожелал подписываться, значит, чего-то опасается.

– Уже забыла, – согласилась Кэт. – Если мне кого и жаль во всей этой заварухе, так это вас и еще красавчика Роберта Дадли…

– Ты думаешь, он не виноват? – в глазах Елизаветы мелькнула надежда.

– Конечно, виноват! Не мог же он стоять в стороне, когда брат садился на трон! Но все равно жаль… Отрубят такую красивую голову…

– Ты думаешь, отрубят?

– Ну не сожгут же!

– Господь с тобой! – перекрестилась Елизавета.

Они не подозревали, что довольно скоро Елизавете придется встретиться с Робертом Дадли при весьма неприятных обстоятельствах…

Королевой Англии стала Мария Тюдор, ярая католичка, мечтающая вернуть страну в лоно римской церкви. Ей досталось весьма незавидное наследство – разоренная смутами и неурожаями страна, недовольный народ, надежды которого следовало немедленно оправдать, полный Тауэр преступников очень высокого ранга, казни которых ожидали ее сторонники, и отсутствие мужа, на которого новая королева могла опереться. Мария Тюдор была немолода, если не сказать больше, не слишком красива и неискушенна в искусстве нравиться мужчинам. Жениться на такой можно было только ради короны.

Но как раз этого – вручения кому-либо власти над страной – Мария желала меньше всего. Нет, она очень хотела замуж, хотела родить сына – будущего короля Англии, но для этого муж должен быть равным по статусу, а не как у глупышки Джейн сын герцога! Равные по положению были только на континенте, но среди них ни единого равного по возрасту! А ведь время не терпело, Мария подходила к сорокалетнему рубежу, и затянувшееся девичество грозило оставить Англию вообще без наследника.

Едва вступив на престол, королева сразу озаботилась собственным замужеством.

Это на некоторое время отвлекло внимание королевы от сестры, и Елизавета получила передышку. Но ко двору ее все равно позвали, причем без возможности отказаться.

Вот уж чего Елизавете хотелось меньше всего, так это становиться первой леди при дворе своей сестрицы Марии! Она была таковой у брата, пока тот вдруг не решил отказаться от чести родства с ней, и уже тогда с тоской наблюдала, как блестящий двор короля Генриха превращается в свое жалкое подобие. А что будет у Марии? Эта святоша, пожалуй, запретит и танцы, с нее станется. Мария сама не любит предаваться веселью и других не станет поощрять.

Но ехать пришлось, а перед тем пришлось и пересмотреть свой гардероб. Со вздохом Елизавета откладывала в сторону самые яркие и необычные наряды, слишком открытые и вольные. Кэт и Парри прикидывали, что можно изменить, чтобы они стали чуть скромнее.

– Когда стану королевой, у меня не будет ни унылых нарядов, ни запретов на веселье!

Прислушавшись к ворчанию Бесс, Кэт и Парри переглянулись, неужели она до сих пор мечтает стать королевой?! Уж конечно, Мария Тюдор поспешит выйти замуж и родить ребенка, может, не одного. Даже если этого не случится, то все равно королева обладает довольно крепким здоровьем, это не король Эдуард, которого с детства мучили кашель и боли в груди…

– Мечтаете стать королевой, Ваше Высочество?

Елизавета, разглядывая на вытянутых руках бледно-зеленое, почти белое платье, богато расшитое маленькими жемчужинками, вздохнула:

– Да нет… нет!

Платье полетело в сторону, и было непонятно, к чему относилось это «нет», к мечтам или к наряду.

Если у Елизаветы и были мечты о престоле, то при дворе Марии Тюдор они напрочь рассеялись.

Ехавшая короноваться Мария пожелала, чтобы Елизавета была в ее свите. Ничего удивительного, так полагалось по дворцовому этикету, если бы старшая сестра всячески не подчеркивала ущербность младшей. При любой возможности Мария норовила напомнить, что Анна Болейн, скорее всего, родила дочь от придворного музыкантишки, а не от короля Генриха. Елизавета злилась: к чему тогда приближать ее ко двору?! Это было особым способом унижения – держать при себе и постоянно напоминать об ущербности происхождения. Одного взгляда на младшую из сестер было достаточно, чтобы понять, что она дочь Генриха: те же мочки ушей, почти сросшиеся со щеками, тот же чуть с горбинкой нос, губы, нижняя более пухлая, чем верхняя… но, главное, нрав! Елизавета куда больше походила характером на отца, чем Мария, повторившая свою мать.

Но какое все это имело значение, если она всего лишь леди Елизавета и ехала позади вступающей на престол Марии в ее свите?

Мария очень постаралась, чтобы въезд в Лондон выглядел весьма эффектно. Любившая, как все испанцы, яркие красные цвета, она и теперь была одета в пурпурный бархатный костюм с немыслимым количеством жемчужин и драгоценных камней на обшлагах, лифе, головном уборе и особенно длиннющем шлейфе, который, перекинув через плечо, вез за новой королевой сэр Энтони Броун.

У Елизаветы в тот августовский день свело скулы от вынужденной улыбки, но своих мыслей она никому не выдала. Не скажешь же герцогине Норфолк или маркизе Эксетер, ехавшим рядом, что такое обилие драгоценностей лишь подчеркивает отнюдь не юный возраст королевы… Завидовала ли младшая сестра старшей? Об этом никто не знал, Елизавета своих чувств не показывала. Возможно, назови Мария в первый же день своего нового положения Елизавету сестрой, между ними сложились бы прекрасные отношения. Но Мария Тюдор пожелала полного триумфа, а потому дочь «шлюхи Анны Болейн» должна сопровождать ее лишь как досадное недоразумение, оставленное любвеобильным отцом.

Елизавета смотрела на сияющую, раскрасневшуюся от возбуждения Марию и пыталась понять, что не так. Нет, королева, безусловно, хороша, но она не была краше всех! Платье Марии старательно прятало все ее женские прелести. Почему? Хочет казаться скромницей? Нет, пожалуй, просто нечего показывать! – вдруг осознала Елизавета. Оглянувшись на близких к королеве дам, девушка мысленно злорадно ухмыльнулась, этим страдали и они тоже. Значит, чтобы вечером выглядеть более эффектно, чем Мария, достаточно просто продемонстрировать свою нежную кожу на шее вместо дряблой у сестры, и оттенить цвет лица, чего королева себе позволить не может, чтобы не подчеркнуть появившиеся морщинки. Это не так уж сложно, Елизавете есть что показать. И пусть остальные святоши вырядятся в блеклое и скучное, чтобы не затмить королеву, Елизавета Тюдор, дочь короля Генриха, позволит себе что-нибудь потрясающее!

– Ну-ка, покажите платье, приготовленное для вечернего приема!

– Ваше Высочество, одеваться еще рано, вы успеете отдохнуть. Потом Джейн вас причешет, и мы оденемся. Все дамы пока отдыхают.