Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

Наталья Копсова

Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

Посвящается моей маме

Не слишком давно из Норвегии по подозрению в шпионаже были высланы четыре российских дипломата. Норвежские средства массовой информации широко освещали и комментировали данное событие.

«Поиск истины способен изрядно позабавить».

Вернон Говард.

«Большая мудрость сильно утомляет тело».

Древнескандинавская поговорка.

«Я первая, и я же последняя,

Я – и жена, и девственница.

Я счастлива в супружестве, и

Я же не замужем.

Я ежечасно рожаю своего мужа,

И я же сестра ему и дочь.

Поклоняйтесь мне вечно, истинно и добровольно.

Ибо вы на это обречены во веки веков».

Египетская «Книга Мертвых»,из гимна Исиде, IV век до н. э.

В повести использованы стихи поэтов Яны Яковлевой, Веры Спасской, Александра Ускова и Анатолия Олендского.

Описанные события никогда не происходили в действительности. Любое сходство с реальными людьми и обстоятельствами – всего лишь случайное совпадение.

«Дойдя до жизни середины, я оказался в сумрачном лесу».

Данте Алигьерри.

Пролог

Прекрасная Елена (в те минуты ей как раз о себе так подумалось) по-кошачьи комфортно возлежала в мягком белом кресле с ароматной чашечкой любимого капуччино и эскизами шикарного кольца с бриллиантами – будущего подарка от Ричарда. Ей предстояло необыкновенно приятное для женщины задание – утвердить окончательный дизайн кольца-мечты от любимейшего Вашерон Константин к их с Ричардом свадьбе.

«Любимая, как спалось?» – спросил Дир и бережно прикоснулся теплыми, как у теленка, губами к завитку темных волос на Аленином виске. Она демонстративно медленно потянулась всем телом, довольно промурлыкала малоразборчивый ответ, но красноречиво ответила нежнейшим поцелуем. «Кстати, моя секретарша Николь занимается сейчас билетами во Францию и заказала нам лучший отель в Куршавеле. Все, как ты хотела, милая!» – сказал он бодрым голосом и, удаляясь в ванную, засвистел, как мальчишка, какую-то неизвестную Алене мелодию.

От этой новости сделалось еще приятнее, и прозрачное, светлое – цвета ромашкового меда – тепло, дотоле сконцентрированное лишь в низу живота, начало мягко растекаться по всем остальным частям тела.

«Жизнь – прямо как в кино или романе!» – мелькнуло в голове, и, улыбнувшись новой хорошей мысли, она села поудобнее к столику с эскизами.

«Нет, много лучше, чем в кино!» – баюкающие мысли о предстоящей поездке мешали сосредоточиться на дизайне.

«Ну, вот и все, – легко подумалось ей. – Конец всем мытарствам и неустроенности, русско-совковской бабьей доле, изнурительной работе на износ, экономии на колготках, платежам долгов банкам-грабителям и прочей чепухе, к которой я за многие годы уже притерпелась. Коне-е-е-ец!»

От переполняющего ее существо чувства воистину глубокого удовлетворения Алена пружинисто поднялась и подошла к огромному, до пола, стеклу окна, открывающего изумительную, сейчас будто бы простреленную прямыми яркими лучами солнца навылет панораму моря. Море казалось глазу нереально бирюзовым, словно в любовном порыве сливалось оно на горизонте с небом в виде удивительной дымки – точь-в-точь как знаменитое «сфумато» на полотнах великого Леонардо, волны же зацветали вовсе не пеной, но молочно-радужного цвета сферами, с такой высоты похожими на гигантские хризантемы. Их дом стоял на высокой скале. Ричард, он же Дир, гордо именовал его Орлиным гнездом. Обозревая оттуда беспредельную голубую даль, казалось, что ты на седьмом небе в состоянии парения и не подвластен никаким земным законам. Алене нравилось, что спальни, ванные комнаты и кухня здесь были не какими-нибудь, а абсолютно круглыми.

«Вот оно – наконец-то я на вершине! Свершилось! Смогла-таки! Ай да Алена Политова, ай да молодец! Чего еще желать-то? Вот теперь ломаю голову, какое выбрать кольцо по индивидуальному заказу… Неужели это отныне и навсегда станет самой сложной задачей в моей жизни?» – с новой и еще более сияющей улыбкой подумала она и в спонтанном танце включила «Весну» Вивальди. Именно весна расцвела в ее душе. Пьянящая, свежая и совсем по-детски наивно радостная. По всему дому поплыла удивительно легкая солнечная музыка с нежнейшими и словно смеющимися переливами многочисленных ручейков, капели и пения птиц. Лучезарная, чистая и всесокрушающая весна залила всецело своим искрящимся исцеляющим медовым бальзамом душу, дотоле столь хладную, грубую, остервенелую и заскорузлую от порядком затянувшейся внутренней зимы.

Совсем-совсем ненавязчиво и как-то вкрадчиво-стеснительно заиграл звоночек телефона. «А вот и обязательная, как будильник, Николь с заказанными билетами», – Алене льстил тот факт, что смазливая и молодая, на целых одиннадцать лет ее моложе, секретарша некогда сама имела серьезные виды на Дира и была бы не против оказаться в Орлином гнезде на правах хозяйки, однако теперь бедняжке приходится довольствоваться лишь «зубом» на более удачливую русскую.

«Хэллоу», – и в незримую даль, как птица, полетела по телефонным проводам утренняя Аленина улыбка.

«Любимая, ты?» – после почти минутной тишины полупрошептал по-русски до обморока, до синевы в глазах, до разрыва шаровой молнии в горле знакомый голос. Алена так растерялась, что на некоторое время словно бы оглохла, слыша лишь гулкие горячие удары собственного сердца в висках.

– Алле – алле… Ты куда-то пропала… Тебя совсем не слышно… Аленчик, ты меня узнала?

– Да, я узнала.

Наконец-то она справилась с собой и сумела заставить слушаться трепещущие, как флаги на ветру, губы.

– Ну, наконец-то… Ну, наконец-то вновь слышу твой глубокий, чудесный и всегда волнующий голос! Здравствуй-здравствуй, моя по-прежнему незабвенная козочка-газель. Слышал, ты все скачешь и скачешь вверх по горным тропкам, копытцами серебряными стучишь и стучишь и никогда, ни при каких условиях не сдаешься обстоятельствам!

Слова мужчины на конце провода звякали и звякали дешевыми стекляшками, так похожими на те, на которые наивные индейцы когда-то променяли свое золото, но Алена давно перестала быть наивной.

– …Не поверишь, до чего я преклоняюсь перед такими женщинами. Ты – необыкновенная, а я все эти годы в разлуке смертельно скучал по тебе, думал, что когда-нибудь…

– Что случилось, Валентин? Какие-нибудь серьезные проблемы с сыном? Опять грозят армией? Скажи уж сразу, не вытягивай душу!

Аленино тело самопроизвольно натянулось тугой струной и камертоном завибрировало на сверхвысоких частотах. «Нет, это не с армией. Там все удалось хорошо уладить еще прошлым летом», – подсказала интуиция. «Неужели же травма какая у ребенка? Да при таком безответственном отце станется…»

Будто бы играя с Аленой в некую сатанинскую игру, траурного цвета трубка – она же весь телефон – долго хранила поистине космическое безмолвие, тем не менее оглушительным звоном отдающее в барабанные перепонки. Алена испугалась не на шутку.

– Ну, в общем, как бы тебе это получше сказать…

Теперь извечно знакомый голос на другом конце зазвучал много глуше, с легкой хрипотцой и учащенным придыханием.

– Валя, прошу тебя – не тяни.

До смерти встревоженную мать уже бил озноб, и одновременно она чувствовала подползающую к горлу холодную тошноту.

– Да «наехали» на меня тут. Разорили фирму, поставили на «счетчик». И нашу бывшую квартиру в Петербурге, и квартиру моих старичков пришлось отдать этим в счет долга. А все равно на мне еще висит двести пятьдесят тысяч «зеленых» долга. Деньги большие, взять их больше неоткуда, а их последний срок истекает пятнадцатого сентября.

…Да, конечно же, долларов, не рублей же!

…Как – кто такие? Ты что же, ни газет наших не читаешь, ни Интернет?..

…Хочу сказать тебе, Гизель… Честно, за себя я не боюсь, но не потому что стал «крутым»… Просто как-то устал, надоело тут все и вообще… Иной раз жизнь так скрутит… Но за Сашеньку, за мальчика нашего, поневоле приходится опасаться. У него вся жизнь впереди… А эти бандиты без роду, без племени…

Вдруг связь с Россией резко испортилась. Трубка странно как-то забулькала, затем послышался вроде как надрывный плач младенца в сочетании с заунывным, почти инфернальным скрежетом металла по стеклу.

Я – как ножик по стеклу,

Я не режу, я – колю, —

вихрем пронеслись в Аленином сознании строчки одного знакомого поэта. Теперь слабые хрипы бывшего мужа стали едва слышными, доносились как из самых последних глубин преисподней.

– Не могу больше разговаривать с заграницей; деньги кончились и связь вот-вот оборвется. Прощай, любимая! Не поминай лихом!

Черная трубка почти упала из Алениных разом помертвевших, потерявших гибкость пальцев. «Отчего же так холодно в доме? В горле першит, неужели начинается ангина, как в детстве?» – оцепенело подумала она, машинально накинула на плечи шаль и закрыла окно.

«Кофе какой-то совсем безвкусный и холодный до смерти. Бр-р-р… Срочно нужно добыть деньги для спасения Саши, остался только месяц… А как прореагирует Дир, если узнает? Я хорошо знаю мужчин. Они не больно-то любят проблемных теток! Ну а Ричард: он изыщет нужную сумму для любимой женщины или же предпочтет отложить свадьбу… или вообще все отложит? Меня отложит и уедет с Николь в Куршавель… Так сказать ему сейчас или лучше повременить? А что он ответит после свадьбы? Тогда до срока вообще десять дней останется… Нет, до чего же этот напиток мерзкий и горький – вовсе как не кофе. Надо пойти сварить новый».

Алена варила кофе автоматическими, как у робота, движениями и с отсутствующим взглядом, но по многолетней привычке неосознанно разглаживала двумя пальцами кожу на лбу – чтобы морщины не возникали. Перед ее внутренним взором отчаянно метался черный петух с отрубленной головой. Из его шеи фонтанировала кровь, а он бегал и бегал кругами по грязному, совершенно заляпанному пометом и навозом птичьему двору.

Из оцепенения Алену вывели грозные перекаты «Шторма». По извечной иронии судьбы эти композиции на диске шли одна за другой.

Подвязана челюсть,

К ладони ладонь.

Сегодня в лед,

Ну а завтра в огонь.

Глава 1

«И пусть вокруг вас будут люди, похожие на цветущий сад или на музыку над водой в пору вечернего заката, когда день уже становится воспоминанием». Кажется, так желали человеку счастья во времена античности. Ах, но как же отчаянно хочется быть счастливой в любые времена!

По романтически туманной ословской набережной мостов Акер Бригге навстречу мне стремительно двигался высокий, красивый, фонтанирующий энергией мужчина. Николай действительно шел до того веселый, что мне было совсем не просто сдержать жгучий молодой порыв повиснуть у него на шее и не отпускать как можно дольше. Но, как и положено приличной женщине, я сдержалась, ничем себя не выдав.

О, красивая Норвегия, ты, видно, стала моей судьбой! О, Норвегия, страна серо-лиловых заснеженных скал, студеных зеленых фьордов и бесконечно ласкового, нежно бирюзового, такого удивительно теплого летом моря. О, Господи, как же можно не полюбить вечный, девственно чистый, дивно прозрачный, удивительно голубой хрусталь великого Норвежского моря, плещущийся сейчас почти у самых моих ног!

Милая Норвегия, принеси, пожалуйста, сегодня хоть самый маленький кусочек янтарно-золотой, беззаботной и беззаветной, чистой, ничем не омраченной радости мне, Веронике Малышевой. Мне, может быть, не очень-то умной и мало что хорошего в этой жизни достойной, и такой презрительно слабой, и такой бесхарактерной, и такой безвольной, но с тобой живущей и тебя остро чувствующей русской женщине, волею судеб занесенной в Скандинавию.

Коля, на мой вкус и взгляд, был хорош собой, но совсем по-иному, чем мой малоразговорчивый и вечно занятый муж Вадим. Супруга отличала несколько тяжеловесная германская скульптурность черт: крупные, пышные, но всегда аккуратные завитки белокурых волос; массивный белокаменный лоб философа (в своей жизни я видела только скульптурные портреты философов, и у всех у них, как у братьев-близнецов, были лбы, точь-в-точь похожие на Вадимов); светло-серые, необычайно широко расставленные, серьезные и проницательные глаза, в глубине своих свинцово-темных больших зрачков хранящие чисто жреческую стойкость, суровость и непреклонность; прямой короткий нос с широкой переносицей и ноздрями; очень полные, на зависть яркие от природы и четко, как циркулем строгого геометра, очерченные губы; мускулистая, сильная шея борца, озадачивающая сочетанием могучести габаритов с невероятно нежной, воспетой еще в сказке про Белоснежку женственно полупрозрачной кожей.

И чисто внешне, и по натуре Вадим был сдержан и скуп на слова. Его имя переводится с греческого как «мятежник», и не зря он родился под созвездием Тельца, то есть быка. В минуты ничем серьезным, на мой взгляд, необоснованной, но в последнее время участившей свою периодичность ярости он становится слепо необуздан, воистину по-животному дик и, как шепчет мне в такие мгновения моя перепуганная интуиция, смертельно опасен – где там сравниться быку на корриде. В эти минуты делается здорово не по себе, потому что совершенно не ясно, до чего он способен дойти в приступе неуправляемого буйства и есть ли всему этому границы. Я, хотя родилась под тем же звездным знаком, и наш сын вовсе не были тренированными матадорами и ужасно боялись видеть Вадима таким. Игорь, которому недавно исполнилось десять лет, объяснял папины приступы моментами повышенной активности солнечных протуберанцев и тем, что время от времени в отца вселяется инопланетянин. Я с Игорьком охотно соглашалась, ведь для собственного успокоения и возможности продолжать жизнь необходимо иметь под рукой хоть какое-нибудь объяснение мужниным мистико-психологическим феноменам и необъяснимым яростным выходкам. В общем и целом и лицо, и мозги, и характер собственного мужа мне казались алмазными во всех возможных смыслах этого определения.

А Николай напоминал о цветущем южном саде персиковым оттенком смуглого, вечно улыбающегося лица; по-армянски томными, бархатисто-карими глазами с воспетою романсами поволокой; на зависть густейшими и длиннейшими, почти девичьими ресницами, отбрасывающими задумчивую женственную тень на плотно обтянутые, резкие и упрямые чисто мужские скулы; угольно-черными, но с легкой проседью, благородно вьющимися волосами. Порой издали мне даже казалось, что через его левое плечо перекинут романтический алый плащ, а на поясе блистает только мне видная, но абсолютно настоящая шпага, просто-напросто находящаяся в каком-нибудь четвертом или пятом измерении.

В точном полицейском описании, наверное, значилось бы так: кареглазый брюнет, крупные черты лица, крупный нос с горбинкой, четко очерченные скулы и челюсти, коротко стрижен. Ах, а зубы у него какие были белые на фоне вечно загорелого лица! Нет, не белые, а скорее даже голубоватые – голубее самих снегов Килиманджаро! Правда, о снегах Килиманджаро я знаю лишь понаслышке.

Ко всем своим внешним достоинствам Николай добавлял главное: он был необыкновенным рассказчиком. Казалось, что он действительно знает обо всем на свете и повествует об этом всем с такой грациозной иронией, с таким задором и мальчишеским чувством юмора, с такими забавными перевертышами, что, даже в сотый раз слушая о строительстве давно замусоленных историками и истертых археологами египетских пирамид, невозможно было заскучать.

Я не думаю, что в природе когда-либо и где-либо существовали кавалеры более галантные, чем Николай, а это уж и вовсе особенная редкость в наше время.

О том, что этот мускулистый, поджарый красавец-мужчина прирожденный дамский угодник, не надо было и гадать. Его любимыми орудиями против дамской неприступности были, как я проницательно догадалась, цветы и вина. Нет-нет, он также мог подарить и дарил конфетки-духи-шарфики-браслетки, но все же главную изюминку и своеобразие содержали тщательно им самим выбираемые цветочные композиции. Ничего более удивительного своей гармоничной сочетаемостью несочетаемого я в жизни не видела. Колины букеты навевали мимолетные воспоминания о футуризме, сюрреализме и декадансе и всегда содержали скрытое значение, ту, обожаемую всеми без исключения женщинами ню или элегантно-аристократическую загадку, которую принцессе его сердца и предстояло разгадать.

Подозреваю, что любовь к цветам является одной из тщательно скрываемых пылкими сыновьями Кавказа женственных черт, но зато уж и в винах, и в коньяках Николай был абсолютный знаток и изысканный ценитель, как и положено настоящему мужчине.

А все-таки была у моих мужчин одна-единственная общая черточка: так, у Вадима его высокий скульптурный лоб ученого, а у Николая – изогнутый орлиный нос истого абрека сами по себе вполне могли бы служить цельными сюжетами небольших живописных полотен.

В этот раз мы встречались с моим знойным поклонником романтической вечерней порой на красивейшей столичной набережной Акер Бриге – набережной мостов, где, едва завидев Колю, я сразу же уселась на лавочку, чтобы сдержать предательскую дрожь в коленках.

Двухсотлетние корабельные верфи норвежские ультрановаторы – дизайнеры и архитекторы лет пятнадцать назад декорировали гофрированными алюминиевыми балками и дымчатыми светоотражающими стеклами. Теперь в спокойных водах залива так красиво отражаются разноцветные неоновые огоньки бесчисленных ресторанов, баров, магазинов, кинотеатров, дискотек, а также самых роскошных и дорогих во всей Норвегии квартир, по статусу обязательно включающих солярии, сауны, джакузи и зимние студии-сады. Акер Бригге заманивает посетителей сладким обещанием создания того задумчиво-созерцательного настроя, который всегда предшествует восприятию бесконечной прелести этого мира.

Хочу тебе дарить весь мир,

Но только нет в нем синей розы,

Она не создана людьми,

То дар поэзии, не прозы…

С этими вдохновенно произнесенными словами Коля преподнес мне на этот раз одну-единственную белую-пребелую, длинную-предлинную, огромную-преогромную, прекраснейшую из прекраснейших розу с дрожащими на ее совершенных лепестках капельками то ли росы, то ли дождя.

«Прекраснейшей!» – с веселым пафосом воскликнул он и присел на скамеечку рядом со мной. Раскормленный и важный альбатрос, в абсолютном безмятежье стоящий всего в одном шаге от нас, с любопытством скосил черную бусину-глаз в нашу сторону.

«Но это еще не все, – таинственно мне подмигнул мой кавалер-мечта и еще более таинственно позвенел своей стильной спортивной сумкой. – Угадай, что там?»

Я недоуменно-кокетливо пожала плечами. «Португальский портвейн Сандеман и французский коньяк Камю – все для тебя, дорогая прелестница». И тут я, Вероника Олеговна Малышева – кровь с молоком, но пока еще довольно изящная в период строгих диет и тренировок фру в районе 35 лет, все-таки не сдержалась и повисла на Колиной шее, попутно вдыхая свежий персиковый аромат тщательно бритой мужской щеки. Минуты через две, вспомнив о своем статусе замужней дамы, с едва заметным сожалением разжала руки – словно разлетелись в стороны две большие птицы, стыдливо быстро чмокнула бритую щеку в место поближе к уху и слегка смущенно отстранилась.

– А знаешь ли ты, моя Победа и Вера, что самый лучший в Осло ресторан называется «Серебряная подружка» и находится прямо вон там, под головокружительно срывающимся в море с обрыва Фестом – крепостным замком на той стороне залива. Вглядись внимательнее в туманные, залитые огнями дали, и ты разглядишь его очертания. Он неказист на вид – это просто большой старый корабельный ангар с одной новой стеклянной стеной у самой воды, но зато там внутри жарят-парят-тушат-сушат самые наиудивительнейшие виды рыб. Вот туда-то я и предлагаю тебе отправиться в моей компании, чтобы закусить морским ежиком или черепашкой».

– Но в прошлый раз ты утверждал, что лучший ресторан в Осло – это «Цветок фьордов». Вот этот уютнейший кораблик, где мы вкушали устрашающих размеров крабов, креветок, медуз и омаров. Ты еще пугал, что такими гигантскими их делают норвежские генетики на сильно засекреченной исследовательской станции в Олесунде. Разведение подобных монстров на съедение путем специальных биологических метаморфоз – страшная тайна норвежских правительственных и политических кругов. Так как же, Коля? Где истина?

– А истина всегда в вине. Просто один лучший генетический ресторан, а другой – лучший экзотический. Да мало ли отличных ресторанов в Осло. Должна же в тихой Норвегии происходить борьба хорошего с еще лучшим, а то народ совсем заскучает. Сейчас я тебя быстренько сфотографирую на фоне той замечательной голышки. На мой взгляд знатока – это одно из лучших мировых произведений искусства, если только не самое лучшее. После нее не надо больше при мне упоминать Донателло с Верроккьо, а тем паче предлагать посмотреть на их скульптурные композиции.

В отношении почти самого лучшего произведения я была почти полностью солидарна с Колей. Действительно, «Обнаженная в шляпе» придает ироничность всей набережной, потому как изображает откровенно веселую, хотя и не очень-то красивую, незатейливую какую-то девицу с вызывающе гордо вытянутыми вперед алыми сосками небольших, широко расставленных грудей, жирненькими аппетитными бедрами и откровенно мохнатым треугольничком, нарочито выпирающим между толстоватыми, коротковатыми, смешно растопыренными ножками в кроваво-красных туфлях на высоченных каблуках. Вдобавок ко всем прелестям головка бронзовой веселушки увенчана аристократической широкополой шляпой в самом что ни на есть классическом стиле, естественно, тоже бронзовой.

По-дружески обнявшись с «Обнаженной» я приняла несколько изысканно-фривольных на мой собственный взгляд и вкус поз. Тут и туман над Осло почти совсем рассеялся. К слову сказать, молочная мистическая дымка здесь никогда долго не держится, поэтому-то страна фьордов и скал совсем не страна Туманного Альбиона.

Николай, всем видом выражая непомерное восхищение и мной, и легкомысленной бронзовой фигуркой, смешно цокая на кавказский манер, сделал несколько снимков. Я придирчиво рассмотрела их все на экранчике его цифровой камеры и оставила лишь два для последующей распечатки на компьютере, а остальные уничтожила грациозным движением тонких пальчиков. Николай тотчас же их коснулся и нежно поднес к своим губам.

– Из тебя цензор – просто зверь зверем, – улыбнулся он своей чарующе открытой, мягкой улыбкой и вдруг с неожиданной силой приобнял меня в попытке поцеловать мои кораллово-розовые, тщательно подкрашенные губки. Однако я сумела увернуться, и поцелуй пришелся в предварительно опрысканные французскими духами «Хлоя Нарциссе» локоны за ушной раковиной.

– Холодная луна

Хранит очарование,

Ты столь же холодна,

Твое ли в том призвание, —

печально вздохнул мой кавалер, лукаво улыбнулся и, не выпуская из крепких объятий, начал преувеличенно-страстно, как в оперетте, осыпать поцелуями мою шею и волосы. Мягко отстранясь, я искоса взглянула на Колю.

– Ну хоть чего-нибудь, все равно чего, от тебя добиться, красавица моя, и то хлеб. А иногда и с маслицем, – легкомысленно веселясь, заявил он, но мне показалось, что по-южному пылкие глаза его на этот раз оставались серьезными и чуточку грустными. В самой глубине расширенных бархатных зрачков пламенел костер мужской страсти, но в полную противоположность зрачку белки столь чувственных угольных очей продолжали сиять нежными, как бы жемчужными оттенками близких слезинок, а женственно загнутые кверху ресницы отбрасывали глубокие и еще более печальные тени на волевой абрис высоких скул.

– Так мы идем кушать морских змей? – невинно напомнила я и, как бы смутившись своим же вопросом, скромно потупилась.

На выходе с набережной в по-вечернему влажном и холодном, вспыхивающем время от времени россыпями цветных огоньков, феерическом сумраке веселились ряженые с факелами в руках. Разодетые в причудливые наряды, пугая и веселя прохожих оскалами жутких и одновременно смешных масок, ведьмы, гномы, волки, черти, медведи, рыси, феи, эльфы, рыцари и королевы мазали друг друга сажей, глотали огни, распевали песни, играли на рожках и свирелях, свистели, гудели, скрипели, звенели колокольчиками и приветливо угощали всех желающих яблоками, орехами, изюмом, конфетами, а также традиционно обязательными кусочками тыквы и репы. Мистично реяло пламя огромных фантастических костров, приготовленных для маскарадного сожжения черных уродливых кукол, сидящих на высоких шестах вдоль улицы. Я подошла поближе, чтобы разгадать, из чего собственно сделаны такие красивые чудо-костры. Куски белых полотен снизу поддувались потоками искусственного воздуха и подсвечивались лампочками розовато-малиново-оранжевых оттенков. Вдоль всей дороги светились загадочные огни внутри гигантских, весьма подходящих по размерам для Золушкиных карет и кабриолетов, пластиковых или картонных тыкв с вырезанными на их поверхности треугольниками глаз, носов и ртов. На других, более высоких шестах висели кругленькие фонарики из реп, на брусчатку мостовой они отбрасывали забавные кружевные тени.

– Сегодня тридцать первое октября, моя прелесть. Праздник Самхейна – начало зимы, а по-русски День Всех Святых. Нечистые силы открыто веселятся этой ночью, организуют людям смешные или не очень козни, наводят порчу на плоды осеннего урожая, играют с непослушными детьми и устраивают грандиозный бал-шабаш, на который созывают всех грешников, то есть всех нас. По древнему поверью считается, что, гадая на яблоках и репах ночью Самхейна, можно узнать свою судьбу до донышка, даже о том, какой смертью и где умрешь. А еще любое желание, загаданное в эту ночь, нечистая сила просто обязана исполнить. Угадай, что я сейчас загадаю?

Чуть приостановившись впереди меня, с напряженным вниманием Николай постарался заглянуть в самую глубинную суть моих возбужденно пугливых зрачков, но я сразу же постаралась прищуриться, как бы грациозно защищая их от ярких, огненных вспышек колдовских факелов и фейерверков.

Глава 2

В современном ангаре со светящейся над входом надписью «Серебряная подружка» (кстати, как успел меня просветить мой романтический друг, название ресторана подразумевает старую рыбацкую кличку для обыкновенной селедки. Невероятно романтичными людьми были эти стародавние рыбаки-мореходы!), после упорного и долгого листания солидного, как черная папка «крутого» бизнесмена, меню и скрупулезного выспрашивания подробных деталей предлагаемых ко вниманию блюд у многоопытного в кулинарии, и не только, дипломата Коли Татаринова, я решила остановить свой выбор на рыбе-меч во фритюре с укропно-чесночной подливой и с гарниром из артишоков и фейхоа. Муж мой давным-давно перестал приглашать меня в рестораны или вообще куда-либо, а так хотелось хоть иногда отведать чего-нибудь запредельно экзотического, чтобы больше никогда в жизни не возвращаться к подобному же, но вспоминать с тихой гордостью до конца земного существования. Кроме того, я тайно надеялась увидеть не только по ВВС-фуд (BBC-food) телепрограмме, но и на своей тарелке рыбу в виде меча или, на худой конец, в виде молота или серпа. Мой дипломат (а я про себя начала величать его именно так) заказал себе дорогие, но вполне в Норвегии обычные копченые угри с весьма банальной спаржей и печеной картофелиной. Белое вино было немецким, то есть ничего особенного. Ресторан славился выбором рыб, но не выбором вин, на мой любительский взгляд, одно не должно бы противоречить другому.

– Ну так как же, Коленька, надо правильно обольщать дам? Ты обещал раскрыть все секреты! – вернулась я к весьма увлекательной теме беседы, прерванной внезапным приходом вежливого, зализанно причесанного и несколько заторможенного официанта шведа.

– А, да, в общем, дело обстоит та-ак… – по чисто московской манере растягивая звук «а-а», муарово-крепдешиновым, но одновременно раскатистым, словно гром небесный, баритоном начал Коля-Николай. – Как рыбы любят реки, как звери любят леса, как птицы любят небо… («Летчики тоже небо любят», – сразу же подумала я про себя.) Как птицы любят небо, так девушки и дамы любят что?

– Тоже небо?

– Нет, не это, а Романтику! Это для вас и хлеб, и масло, не так ли, моя королева? Так вот, если такая девушка с норовом, гонором и большим самомнением напрочь отказывается смотреть в твою сторону, то ничего другого не остается, как пустить волка в лес, козла в огород, а рыбку в синее море.

– Я в море хочу и в лес хочу, а в огород почему-то хочу не очень…

– Не хочется, и не надо! Итак, окружаем шалунью океаном романтики и при этом совершенно игнорируем тяжелые и очень тяжелые стороны ее характера. Выполняем с несказанной радостью ее малейшие капризы, покупаем ей всевозможные сувениры, говорим ей умопомрачительные комплименты, приглашаем ее на самые интересные концерты и выставки, осыпаем ее цветами и организуем для нее массу веселых сюрпризов.

– И после этого дама с разбегу бросается тебе на шею, так?

– О нет, о нет. Это только мужчины бывают весьма примитивными созданиями, девушки же окончательно задирают очаровательные носики в космические дали и начинают снисходительно презирать столь покорного, терпеливого, безответного, готового все снести и простить раба-кавалера. Но настойчивый мужчина с характером не должен обращать ни малейшего внимания на чисто бабские выходки типа швыряния телефонных трубок, ледяного тона в голосе, беспощадной критики предложенных к просмотру программ и фильмов, на слишком откровенные истории о встречах с другими многочисленными обожателями и прочие метания икры, свойственные золотым девушкам-рыбочкам.

Умный мужчина должен отдавать себе отчет, что это сама великая матушка-природа создала столько стервозных, ведьминских струн в характерах прекрасных дам для одной только ей ведомых, но, несомненно, далеко идущих целей. Мужчина совершенно убежден, что в глубине любой презлющей ведьмы прячется нежная, трепетная фея, хотя, если честно, то отыскать ее там бывает очень и очень непросто.

Однако показаться ведьме, то есть фее, назойливым или приставучим и вовсе никуда не годится, во всех делах важно чувство меры.

Довольно продолжительное время, примерно около года, нужно как бы без всякой надежды на взаимность продолжать покорно баловать предмет своей страсти. К тому времени рыбочка весьма уверенно, а частенько – и просто нахально, чувствует себя в голубых водах романтики, которыми она была окружена столь долго, что теряет всякую осторожность и заглатывает крючок рыбака. Она привыкла к абсолютному поклонению и чувствует себя при этом отменно, ибо в человеческой натуре заложено быстрое привыкание ко всему хорошему.

Вот тут-то мужчина внезапно и без всяких объяснений должен прекратить все ухаживания и прочие попытки обольщения, но выглядеть при этом невероятно грустным, как бы тяжелобольным или потерявшим любимого брата. Слегка встревоженная отсутствием привычных знаков внимания, или просто из любопытства, красавица не преминет поинтересоваться причиной столь внезапной пропажи ранее страстно в нее влюбленного субъекта. Тогда-то он может заинтриговать даму как можно более чувствительной и пылкой историей о своем внезапном прозрении относительно полной безнадежности своей любви к ней и наступившей в связи с этим меланхолией в тяжелой форме. Ну, например: намедни, как громом пораженный, он обнаружил, что слишком стар и некрасив для нее, такой потрясающе юной и прелестной. Или же после ночного кошмара ему открылось, как он темен, дик и необуздан в сравнении с ее сверкающей грацией и совершенством. А, может быть, ему только сейчас стало до боли ясно, что рядом с ней он абсолютно не смотрится, ввиду своей похожести на Снежного человека, а ее – на голливудскую кинозвезду. Даже пластическая операция, три пластические операции уже не изменят его несчастную судьбу. В общем, в этом деле все, как и во всех других делах, касающихся женщин, зависит от фантазии и воображения.

Вот, собственно, и весь фокус, дорогая Ника – Богиня Победы. Девушка наша смягчает свой нрав и ледяное сердце, а заодно, наконец-то, проникается сочувствием к бедняге. Бедняга еще некоторое время пребывает в депрессии. Постепенно депрессия переходит в красивый меланхолический сплин, как это обычно бывает у художников и поэтов. Он не осмеливается ни на что надеяться и ни во что верить, а в это время дама сердца начинает заботиться о нем все трогательнее и трогательнее. Принцесса упорно желает вернуть себе столь верного и галантного рыцаря. В результате правильно спланированной и проведенной акции девушку берут голыми руками, если выражаться фигурально.

– А тебе, Коленька, не кажется, что мешать в одну кучу любовь и интригу не совсем правильно и почетно?

– Интрига, которая способствует любви, – ценность сама по себе и важна для эволюции человечества, поэтому-то я это тебе рассказываю. Ты девушка умная, должна понять!

– О’кей, я поняла. А со мною ты поступаешь согласно своей теории, то есть исключительно в интересах эволюции?

– Да ну что ты! Заметь и оцени, дорогая, что с тобой я всегда предельно честен, потому что ты сама – совсем другое дело…

Чуть лукаво, как мне почудилось, потупил Коля свои живые армянские глаза, пока окончательно не скрыл их выражение под стрельчатыми ресницами. Я решила слегка обидеться.

– Так что же получается, по-твоему, я не совсем и женщина?! – Нарочито сурово нахмурился мой чистый лоб, и гордо раздулись разгоряченные щеки: – Да бросьте вы, Николай, ваши намеки!

С этими словами я сама подлила себе в высокий бокал еще немецкого вина. Я знала, Коля терпеть не мог, когда дама в его присутствии сама брала бутылку в руки, и не важно с какой целью. А еще меня, как и большинство обычных людей, необычайно волновали и радовали разговоры обо мне, любимой. С восторженным энтузиазмом я приготовилась выслушать оправдания влюбленного дипломата.

– В тебе, Никочка, как мне кажется, напрочь отсутствует ведьминское начало. Этим-то ты резко отличаешься от большинства других женщин. Ты удивительно ранима и чувствительна, но не способна скрыть это от посторонних глаз, хоть стараешься, хоть нет. Такую женщину очень хочется оберегать… Она всегда выглядит, будто бы ей грозит какая-то неведомая опасность, какое-то загадочное испытание… Чего ты так боишься? Или кого?.. Скажи, ты боишься мужа?

Чуть поперхнувшись, я презрительно рассмеялась и, пролив несколько капель на скатерть в черную с красным клетку, залпом выпила все вино из своего бокала.

– Да я вообще ничего и никого не боюсь! Я тоже не совсем ошибка природы. Отсутствует ведьминское, о’кей, зато присутствует дьявольское.

Хотя, конечно же, сатана – тоже лицо мужского пола и, следовательно, простоват по сути. Но что есть, на том и спасибо. Так что бойся и меня, Коленька. Ведь когда-нибудь доведу тебя до беды, как горделиво хвасталась цыганка Кармен. Бойся меня!

А рыба-меч оказалась просто жирным куском округлой формы, так называемым медальоном, с ничем не примечательными вкусовыми качествами. Что же касается гурманистических вкусовых оттенков артишоков с фейхоа, то отчего-то они мне не запомнились.

* * *

При выходе из ресторана Коля со словами: «Да-а, сегодня ужин показался как-то не очень. В следующий раз надо будет попробовать больших живых устриц под хорошее сухое вино и суп из акульих плавников», – метнул на меня жаркий взгляд, полный тайного смысла.

– Коля, не мечи бисер перед… на меня взгляды, полные тайного смысла. Ты же отлично знаешь, я не…

– Слушай, Ник. Ты не представляешь, как давно я, согласно старой русской гусарской традиции, мечтаю выпить шампанского из твоей изящной бальной туфельки. И нет больше у меня никакого терпения! Давай всего минут на пять-десять пройдем чуть подальше по набережной в сторону Випетангена, там в эту пору точно никого нет, и найдем лавочку.

– Мне домой пора бы ехать на семейную обязательную «поименную перекличку». К тому же на мне не бальные и не совсем туфельки, а у тебя нет шампанского…

– Зато у меня с собой всегда припасена фляжка с посольской водочкой. А твой красивенький полусапожок подойдет к такому делу. И всех дел-то гусарских минут на десять.

– Коль, брось эту странную затею. Ты же не принц-фетишист дамских туфелек, да и из меня Золушка совсем никудышная.

– Идем, Вероника… Идем… Идем скорее.

Тут Коля быстро-быстро повлек меня прочь в сгущающийся сумрак прибрежного безлюдья. Верно, от выпитого мне сделалось как-то весело и забавно, а Колина слегка порочная идейка стала казаться небезынтересной и не лишенной своеобразной изюминки. Видел бы этакую процедуру Вадим! Ему бы и во сне не привиделось. Ой нет, ой нет, святой крест со мной, не дай-то бог Вадиму когда узнать!

Чуть не доходя до летнего причала для прогулочных трамвайчиков по Осло-фьорду, я послушно плюхнулась на скамью. Николай почти торжественно опустился передо мной на колено и элегантно, мягко снял с моей ножки левый полусапожок с самым моднющим ныне каблучком «рюмочкой». Затем плеснул в сапожок водки из металлической, формой похожей на шотландские, фляжки и с гордым возгласом: «За королеву!» выпил содержимое башмачка одним резким глотком.

– Ох, хорошо! Ох, хорошо пошла родимая! Какая ты все-таки… Ой, какая же ты хорошая. Сейчас позвоню твоей матушке и все ей скажу! Какую же дочь она вырастила! Это не дочь, это… это… это…

Он так и не сумел подобрать желанного слова, а вместо того, верно, ввиду распирающих его широкую грудь переизбытка чувств, принялся с поистине безумной буйностью целовать-терзать рыженькую замшу моего бедного сапожка. «Лишь бы зубами не порвал», – подумалось мне с ленивым испугом и захотелось отпить чуть-чуть водки из дотоле забыто мерцающей на скамье серебристой фляжки. Через минуту прикрыла усталые глаза и с глубоким, всей грудью, вдохом прохладного морского воздуха умиротворенно откинулась на спинку скамеечки.

Где-то вдалеке драчливо кричали альбатросы, черные волны упрямо бились о берег, порывы ветра усиливались. Ветер с моря был упруг и слегка колюч, как мужская щека.

«Как не хочется возвращаться домой, однако пора», – подумалось с привычной грустью.

– Коленька, мне пора. Ты проводишь?

Ответа не прозвучало. Я открыла глаза, Николая нигде не было видно: ни силуэта живого вблизи, ни в отдалении скопления материальных частиц, хоть отчасти напоминающих человеческую фигуру.

– Коля, Коля, ты где?

Глас вопиющего в пустыне; из влажного мрака никто не отзывался.

– Николай, что за глупые шутки?

А в ответ лишь глухие удары прибоя. В жизни мне не припомнить более глупой и странной ситуации, чем сидеть в последний день промозглого сырого октября без обуви на одной ноге и в значительном удалении от любых улиц, перекрестков или магистралей.

Николай появился не менее чем через двадцать минут, когда я пришла в состояние полубешенства-полуотчаяния и потеряла всякое терпение.

– Где ты ходил? Ты что, совсем спятил? Мне домой давно пора!

– Прости, родная. Так получилось! Но мы сейчас быстренько все уладим; возьмем такси.

Суетливо-виновато «идеальный» поклонник облачил мою порядком озябшую ступню обратно в сапог. Вот пойди пойми мужчин!

Глава 3

Еще и десяти часов вечера не было, когда я вернулась домой. Подаренное вино я по пути тщательно замаскировала в кладовке подвального этажа, там, где соседи хранили старые пустые бутылки с известными только им целями. Невинную белоснежную розу пришлось сделать частью интерьера подъезда нашего дома, и без того изрядно декорированного коллективными фонарями, картинами, коврами, растениями и даже небольшим фонтанчиком. Состояние общественного имущества ревностно блюли соседки-старушки, а особенно одна по имени Юрун. То-то моя бедная розочка будет ей в радость.

Вадим с сурово-равнодушным, то есть со своим обычным видом читал в гостиной газету, время от времени бросая рассеянный взгляд на последние телевизионные новости. Игорек же, наоборот, обрадованно вскочил и потащил меня в свою комнату, чтобы во всей красе продемонстрировать сделанную в школе и им самим разукрашенную невероятно уродливую маску для праздника Хэллоуина-Самхейна. Маска действительно могла привести в шок кого угодно: кривая, слегка подпухшая, белая с голубым рожа с одним-единственным зубом-клыком в пасти и остроконечными ушами типа волчьих, тоже белыми. Злющие желтые глазюки с ромбовидными фиолетовыми зрачками ко всем прочим достоинствам были способны ярко фосфоресцировать в темноте, а свиной, раздутый, если можно так назвать, нос как-то плавно перетекал в эту самую, саркастически ухмыляющуюся вдобавок, малиново-красную пасть.

– Ты не можешь себе представить, мамусик, сколько конфет и денежек нам с Ингваром надавали сегодня вечером. Хочешь конфетку? А Ингвар был наряжен трубочистом.

Я в превосходных степенях расхвалила действительно талантливую работу сына; горячо расцеловала мальчика в обе щеки и ласково отправила принять душ перед сном.

– Как прошла сегодняшняя тренировка? – по-прежнему глядя в газету и не поднимая на меня глаз, спросил Вадим в своей сухой, холодноватой, надменной, начинающей безумно раздражать манере, невесть откуда появившейся у него в течение последних полутора лет.

– Да как обычно, – с прохладцей в голосе, равнодушно-отстраненно отвечала я, хотя мне такой тон давался с очень большим трудом.

Я действительно регулярно посещала и сегодня была в одном из тренажерных залов САТСа – международного спортивно-тренировочного центра, но пробыла там совсем недолго.

Вадим на мгновение оторвался от газет и как-то странно, изучающе посмотрел на меня; но потом взялся за пульт переключения телевизора и принялся с некоторым остервенением скакать с канала на канал. С экрана понеслась полная зрительная и звуковая какофония.

– Укладывай спать Игоря. Я с тобой хочу поговорить, – медленно цедя слова, словно бы с большим трудом выговорил он, перестав, наконец-то, играть с дистанционным пультом и установив на экране борьбу крокодила со львицей, транслируемую по «Планете зверей». У меня же с глухим ударом опять упало сердце на самое-самое дно вмиг оледеневшего живота.

В последние годы все в нашей семейной жизни начало меняться к худшему. Ушла веселая легкость юношеских споров; как-то незаметно забылись забавные полудетские клички; внезапные озорные поцелуи с подкрадыванием сзади пропали еще раньше. Зато тягомотная рутинность каждодневных обязанностей: готовок, уборок, заполнения бланков счетов, звонков в скучные конторы, походов в не нужные никому организации, посещение глупых, но необходимых мероприятий и так далее, и тому подобное и только такое начало занимать почти все время и отнимать силы, ничего, кроме сожалений и вздохов, не оставляя на саму, собственно, жизнь. Полная надежд, свободы и ожиданий ежесекундных чудес юность утекла, как сквозь пальцы, оставив чувство легкого недоумения и пространственно-временной дезориентации.

Ко всему прочему Вадим, как мне стало казаться, начал страдать странной нервной болезнью. Все, что бы я ни делала, вызывало у мужа язвительные вспышки критики и раздражения; все, абсолютно все было неправильным, не таким и не сяким. Временами мне чудилось, что ему, как мальчику Каю из сказки про Снежную Королеву, в глаз попал осколочек кривого зеркала, отражающий предметы в доме и отношения в семье в самом что ни на есть уродливом и искаженном виде. Я же, к великому моему сожалению, едва ли обладала нежной терпимостью и женственной самоотверженностью милой Герды, чтобы суметь поправить семейную ситуацию на пользу и радость себе, ему и сыну. Маленькая Разбойница, девочка по своей внутренней сути совершенно замечательная и чудесная, но отчего-то любившая время от времени пощекотать верного оленя острым ножом по шее, могла бы в принципе служить гораздо лучшим моим прообразом.

Самым странным казался факт, что при всех моих недостатках, оплошностях и грубейших просчетах Вадим терпеть не мог, когда я отлучалась из дома по любым другим делам, кроме семейно-хозяйственных, даже ненадолго. Необходимо было изобрести кучу предлогов и заранее предоставить тучу объяснений и причин, чтобы хоть частично избежать домашних разборок по возвращении.

О боже, как же горячо и страстно человек мечтает о волюшке-свободе, если считает, что ее у него отнимают или по чистому капризу ограничивают. С каждодневными горькими стенаниями и частым пролитием слез по поводу теряющей былую форму, а прежде подтянутой и спортивной фигуры мне все же удалось вымолить-выцарапать разрешение и деньги на посещение спортивного комплекса с тренажерами, аэробикой, бассейном, сауной и солярием.

К слову сказать, я терпеть не могла у кого-либо что-либо просить, а уж тем более в форме чуть ли не вымаливания. Совершенно такое не подходило к моему, как я сама считала, свободолюбивому, волевому, бескомпромиссному характеру, вышеуказанные качества которого составляли мою основную личностную гордость. Во избежание семейных сцен уговаривала себя быть более женственной, мягкой и терпеливой. «Смирение, терпение и вечная женская жертвенность, – усмиряла я свой внутренний, гневный и яростный, время от времени клокочущий во мне, как жерло готового к извержению вулкана, бунт, – состоят как раз в том, чтобы пропустить через себя мужскую дурь, слепую непонятливость и тупую силу, как масло пропускает через себя нож».

Красивенький, беленький, благоухающий сыночек, так удивительно похожий на греческого бога любви Эроса в детские годы, сверкая живыми, чуть-чуть раскосыми, по-русалочьи серо-зелеными глазками, пулей влетел в комнату. «Хочу конец истории про приведение!» – весело потребовал он.

– Я сегодня очень устала, Вадим… Почитаю Игорю и потом хочу сразу же лечь спать.

– Я не стану долго говорить и едва ли отниму у тебя много времени.

При этих его словах крокодил победно уволок мертвую львицу под воду, и Вадим снова принялся переключать телевизионные программы, на сей раз так и не решив, на какой из них остановить выбор.

С тяжким вздохом я пошла дочитывать сыну нежный и ироничный, мастерски написанный рассказ Оскара Уайльда про несчастного старика-привидение и добрую девочку Вирджинию, всей душой стремящуюся помочь призраку.

– Когда же наш котеночек начнет читать по-русски?

Сынуля, как всегда, пропустил мою сентенцию мимо своих симпатичных розовеньких ушек. Меня действительно расстраивало, что он свободно читает по-норвежски и довольно охотно по-английски, а вот на родном языке ни в какую.

– Папа сочинил новую сказку, ма-а-а, вот ее еще хочу. Пожалуйста, ма-а-а, так мне гораздо лучше сны приснятся.

– Новую сказку? Про что же?

Надо же, как часто что-то новенькое прибавляется к многочисленным хобби Вадима: к его сквошу, теннису, конькам, бегу, плаванию, философским умствованиям и французскому языку.

– Это продолжение «Красной Шапочки». Он обещал придумать продолжения ко всем сказкам, которые я захочу. К следующему разу я заказал «Три поросенка живут дальше».

С неподдельным любопытством я взяла в руки отпечатанные на компьютере листки. «Красная Шапочка идет в школу» – оповещало выделенное курсивом заглавие.

«Лето было на исходе, и Красная Шапочка собралась первый раз идти в школу.

Бабушка, которая любила свою внучку без памяти, напекла ей пирожков для школьного завтрака, да в придачу еще дала горшочек с маслом. Затем она девочку расцеловала и сказала: «Учись хорошо, Красная Шапочка. Во всем слушайся свою учительницу».

Девочка надела свою замечательную шапочку, посмотрелась в зеркало и, оставшись очень довольной собой, выбежала из дома.

Тем временем молодой Волк, младший брат прежнего Волка, ходил вокруг бабушкиного домика и весь разговор слышал. Волку очень хотелось Красную Шапочку скушать, уж больно она была красивая и очаровательная. Однако в лесу в ту пору бродило много грибников, и поэтому, времени даром не теряя, Волк помчался прямо в школу по самой короткой дорожке. А Красная Шапочка пошла по самой длинной, да еще по пути она то и дело останавливалась, рвала цветы и плела из них себе венки. Не успела она еще и до поля дойти, а Волк прибежал к школе и постучался в дверь классной комнаты.

– Кто это там такой скромный? – спросила его учительница.

– Это я, ваша ученица Красная Шапочка, – ответил Волк тоненьким голоском. – Вот пришла с вами познакомиться.

– Подожди немножко. Я позвоню в звоночек, ты в класс и войдешь.

Учительница позвонила в звоночек, Волк вбежал в класс и тут же ее проглотил. Он был очень голоден и оставил себе только платье и очки учительницы.

Платье и очки Волк надел на себя, откашлялся и принялся поджидать Красную Шапочку. Наконец-то она дошла до школы и постучалась в класс. Тук-тук!

– Подожди немножко, – крикнул ей Волк. – Я позвоню в звоночек, ты в класс и войдешь.

Волк позвонил в звоночек, и Красная Шапочка смогла войти.

– Здравствуй, девочка. Как тебя зовут? – обратился к ней Серый Волк.

– Меня зовут Красная Шапочка, – отвечала девочка, робко глядя на строгую учительницу в очках.

– Ты пришла в школу и сейчас будешь сдавать мне экзамен. Я стану задавать тебе вопросы, а ты отвечать, – с этими словами Волк повелительно указал девочке на первую парту прямо перед собой. Красная Шапочка послушно села.

– Как ты думаешь, Красная Шапочка, волки хорошие?

– Нет, совсем нет, они злые, – ответила она.

– Неправильно, девочка. Волки хорошие. Они – санитары леса. А как ты, Красная Шапочка, думаешь, любят ли волки маленьких девочек?

– Нет, совсем не любят. Ведь волки их кушают.

– Неправильно, девочка. Опять неправильно. Волки их очень любят, ведь они такие сладкие. Ладно, перейдем к последнему вопросу. Как ты думаешь, Красная Шапочка, для чего у волков такие большие глаза и уши?

– Это для того, чтобы лучше видеть и слышать.

– Неправильно, девочка. Это – для красоты. Ни на один вопрос правильно ответить не можешь, экзамен не сдала, и поэтому я тебя сейчас съем. Потом вызову в школу твою бабушку.

Не успела Красная Шапочка и охнуть, как огромный страшный Волк уже на нее набросился.

Но тут зазвенел звонок, и в класс вошел дежурный вахтмейстер со шваброй в руках. Увидев злого Волка и лежащую без чувств Красную Шапочку, вахтмейстер огрел Волка шваброй промеж глаз так здорово, что только искры посыпались.

Отяжелевший от проглоченной учительницы Волк еле-еле выпрыгнул в окно и едва-едва доплелся до леса.

Долго и бесцельно бродил он по лесу, размышляя о нелегкой доле учителя. А потом вытащил из себя учительницу, извинился перед ней и отпустил обратно в школу».

– Папа сердится на тебя? – напряженно-взволнованно прошептал Игорек, когда я, поцеловав сынишку в завиток волос на лбу и потушив смешной розовый ночник, собиралась выходить из детской.

– Опять несколько не в духе. Отойдет и рассосется, ничего страшного. Ты спи, мой зайчик, не бери в голову.

Благодарно поцеловав сына и в головку, и в тепленькую, приятно пахнущую свежим молочком шейку, тяжко вздохнув, я решительно вступила в широкую полосу света за дверью детской.

К моему великому облегчению, решительно ничего не начиналось. По домашним хлопотам мне несколько раз пришлось пройти мимо Вадима, увлеченно смотрящего какой-то глупый голливудский детектив, но, слава богу, легкие, почти бесшумные шаги мои не отвлекли мужа от экрана. Более того. Во время рекламной паузы он встал и принес себе из кухни две банки охлажденного датского пива и тарелку разогретых в микроволновке раков. Большие красные раки с бессильно поникшими клешнями на квадратной формы черной тарелке окончательно успокоили нервы и убедили меня, что гроза миновала, так и не разразившись.

Я быстренько умылась и тихонечко легла спать. Строгий, сразу всем недовольный муж вошел в спальню через секунду после того, как я выключила свет. Он грузно присел-придавил край кровати, и она чуть просела с едва слышимым жалобным стоном.

– Ника, я думаю, тебе не следует так часто ходить на тренировки за счет выполнения обязанностей жены и матери. В жизни каждого человека должны существовать приоритеты и ответственность. Долг не выбирают по категориям приятности, в этом и заключается его главная особенность; а в слове «работа» не зря слышатся слова «раб» и «робот».

«Ну, естественно, когда он сам идет после работы играть в сквош с коллегами, так это можно. Ему можно, мне нельзя – знакомая песня!» Из последних сил моя внутренняя плотина сдерживала натиск бушующих эмоциональных волн.

– Да просто я смертельно не хочу начать толстеть, что всегда случается с возрастом. Может быть, тебе это и кажется пустяком, но каждый имеет право на свое собственное мнение.

– Почему ты всегда начинаешь спорить? Некоторые твои привычки совершенно неженственны, малоприличны и грубы.

– Ах, оставь меня в покое. Все, что не по-твоему, все неженственно и неприлично. Я имею право поступать так, как считаю нужным. Смирись!

С последним словом я гордо отвернула к стенке огнем пылающее лицо.

– Ты мне, дорогая, пожалуйста, не хами!

Вадим медленно, как бы нехотя, встал и зажег торшер. Даже в полуобороте, в рассеянном сиянии бело-кружевного абажура я с содроганием увидела, как в бешенстве раздуваются его монументально вырезанные, нервные ноздри и как гневно-жестоко покусывает он разом побелевшие губы. Льняная, вьющаяся прядь упала на широкий лоб, отбрасывая недобрую, густую тень на надбровья и глаза, муж чуть склонил голову и сразу же сделался похожим на разъяренного боевого быка. Стало ясно, что готовиться надо к худшему.

Яростным жестом с едва сдерживаемой силой он раздвинул створки зеркального шкафа-стены. Несчастные, ни в чем не повинные зеркала жалобно задребезжали и чуть было осколками не высыпались из рамы на ковровый пол, однако все же удержались, а Вадим продолжал действовать, как в бреду. Он в охапку выхватил из шкафа часть моей одежды, бросил ее на свою половину кровати и начал методично разрывать ткани на кусочки, время от времени молчаливо взирая на меня. Я пришла в еще больший ужас главным образом от меловой бледности его лица.

На полу начала быстро расти куча цветных тряпочек. Когда очередь дошла до моего самого любимого, серебристо-мышиного в блестках вечернего платья, я как бы очнулась от шока и зарыдала в голос.

– Тебе просто не в чем будет пойти на улицу, Ника, – почти ласково произнес Вадим и, переводя дыхание, на время приостановил экзекуцию моего белья. Его закаменевшее лицо со сведенными мускулами кошмарным образом стало напоминать маску, придуманную и нарисованную Игорем. Любимое платье по-прежнему находилось в опасной близости к экзекутору.

– Я не хочу больше жить с тобой, мучитель. Я развожусь, так и знай. Завтра же выясню, как это делается. Ты же совсем с ума сошел, просто ненормальный, – завизжала я малознакомым голосом какой-то чужой, истеричной тетки.

– Кончай визжать, сына разбудишь! – злющим удавом прошипел Вадим. – А что касается твоих угроз… Смотри сама, ты меня знаешь!

С этой угрозой муж схватил с полки сумочку с документами, вынул оттуда мою краснокожую паспортину; как бы спокойно и с пристальным вниманием удостоверился, что это именно она, и, молодецки бойко щелкнув задвижкой окна, с широким плечевым размахом разудало швырнул документ на волю радостно завывшего осеннего ветра.

Я дико вскрикнула, вскочила с кровати и подбежала к окну, но ничего нельзя было разглядеть в призрачно-тускловатом свете ночных фонарей. Нужно было срочно натянуть на себя джинсы и отыскать хоть какую-нибудь еще неразорванную рубашку, однако Вадим упрямо-мягко задвинул зеркальные створки прямо перед моим возмущенным лицом. Вдвоем с ним мы отразились в бронзово-золотистом стекле: я – оказывается, роскошная, разрумянившаяся блондинка в розовой с белым, абсолютно прозрачной, развевающейся на сквозняке ночной сорочке, завлекательно оголившей одно плечо, и мой очень мужественного вида муж с горькой вертикальной морщинкой посреди крутого скульптурного лба; упрямо вздернутым подбородком, самой природой украшенным кокетливой ямочкой и рябиново-красными, яркими и полными губами.

Зеркало лицемерно отражало вовсе не ту безобразную сцену, которая произошла совсем недавно. Обманчивое стекло являло взору довольно юную парочку в романтической ситуации, с призывно поблескивающей на заднем плане массивной, пышно взбитой кроватью, и даже остатки разорванных одежд как бы соответствовали случаю. В общем, полная идиллия и гармония.

Я зябко поежилась; Вадим затворил окно и, быстро вернувшись, начал щекотливо целовать меня в шею. Ночная сорочка на моем зеркальном двойнике упала к ее стройным тренированным ногам, а муж языком уже заигрывал с крупными розовыми сосками-поросяточками, куполами венчающими высокую зеркальную грудь. Меж моих пальцев заскользили шелковистые, мягкие пряди густых волос, а тело охотно сбросило кошмарное напряжение, с готовностью номер один подставилось под игривый, приятно обжигающий поток страсти. Любовная энергия полностью обволокла и расслабила не только мускулы, но и кожу, и мозги, и глаза, и сердце.

Иногда, чтобы держать время, Вадим бросал сосредоточенный волевой взгляд на часы, а меня это необыкновенно умиляло. Сразу же вспоминалась его шутливая фраза: «Жену надо трахать, как классового врага».

Мне самой и в голову не пришло бы так упорно выдерживать правильную технику тантрического секса, как тому обучают в специальных учебных порнофильмах: три коротких на один глубокий, далее шесть коротких на два глубоких. Я же просто купалась в океане чувств, окруженная искряще пенными брызгами бирюзовых волн, в переливах волшебно-ласкового, не принадлежащего этому миру света; в текучих лучах незаходящего, нездешнего, вечного солнца. А после я всегда чувствовала себя немножечко пьяной, как после двух бокалов шампанского, и безумно хотела спать.

Засыпалось почти убаюканно, как вдруг в бездонных лабиринтах мозга сверкнула стальная пружина мысли о брошенном на произвол судьбы паспорте. Позднеосенняя погода обычно мокрая и холодная, стало быть, документ необходимо отыскать как можно скорее.

Я растолкала сонного Вадима и растолковала ему ситуацию. Он, казалось, уже совсем забыл об инциденте. Мы дружно встали и натянули спортивную одежду. Муж опустил мне в окно лампу на длинном шнуре, а затем и сам сошел в сад, чтобы присоединиться к поискам. Однако поиски эти абсолютно ни к чему не привели; несмотря на методичное обшаривание земли, травы и кустов, паспорт как в воду канул. Мелкий моросящий дождь начал превращаться в снежную метель средней силы, видно, силы тьмы успешно проводили свой шабаш в специально посвященную этому торжественному мероприятию ночь. Пришлось вернуться абсолютно ни с чем.

Поднимаясь по лестнице, я вознамерилась высказать супругу пару-тройку саркастических замечаний, но помешали расслабленная лень и некое неожиданное легкомысленно-беззаботное, даже радостное настроение. Дома мы молча и быстро разделись и легли спать. Поиски паспорта я с легким сердцем решила продолжить завтра в ветреной уверенности, что он непременно отыщется при дневном свете.

Когда же мы проснулись, то все вокруг стало белым-бело от снега, что намело за ночь. Было похоже на приход зимы, но к вечеру все растаяло, и скучный сезон позднеосенней темноты и дождей возобновился с утроенной силой. Несмотря на все, поистине героические, поисковые усилия паспорт так и не отыскался, да теперь если бы и нашелся, то был бы все равно непригоден. Дня через два я позвонила в консульский отдел посольства и выяснила условия получения нового документа. А через день соседка с верхнего этажа нашего рассчитанного на четыре семьи дома принесла мне мой несчастный паспорт.

На удивление, он выглядел совсем как новенький. Я восторженно ее поблагодарила, выразив счастливое недоумение по поводу столь замечательного состояния документа несмотря на сложные погодные условия. Добрая старушка Юрун с донельзя довольным видом приступила к обстоятельному рассказу о том, как четыре дня назад она вышла с собакой на вечернюю прогулку. На дворе было ветрено, дождливо и холодно; словом, вполне подходяще для прогулки на свежем воздухе, так необходимой для укрепления здоровья пожилой дамы. Собачка нашла что-то и принялась рыть пожухлые остатки травы на общественной клумбе в общей части сада; в том месте, что ближе к торцу здания. Это и был мой многострадальный документ, да старушкин радикулит все мешал ей забежать ко мне, чтобы отдать. Я начала, заикаясь, лепетать, что, по всей видимости, выронила паспорт, пока искала в сумочке ключ от подъезда. Это была донельзя смелая версия, так как та клумба и наш подъезд находились на порядочной дистанции друг от друга. Но пожилая женщина не выразила ни малейшего сомнения в красочно живописуемом мной ходе событий.

Вдруг Юрун вспомнила и заспешила в бассейн на специальные тренировки по плаванию для пожилых людей, ведь она и так пропустила несколько важных занятий из-за суставного ревматизма.

Глава 4

С Николаем я познакомилась случайно, когда летела в Москву навестить приболевшую бабушку. Моя мама, зная, как Вадим не любит моих отлучек из дома, прислала телеграмму. Таисия Андриановна к старости ослабла памятью и волей, стала всего на свете бояться и опасалась умереть внезапной смертью, не увидевшись напоследок и не попрощавшись со вскормленной и взращенной ею внучкой Вероникой.

Вместе со мной в полет, к большой моей радости, отправилась и моя подруга Алена. Аэрофлотовский самолет вначале делал посадку в Санкт-Петербурге, откуда Аленка была родом и куда она отправлялась в отпуск навестить сына. Подружка моя являла собой высокую, статную шатенку тридцати девяти лет от роду, с манерами и голосом настоящей королевы. Я не переставала удивляться и отчасти гордиться тем, что моя Аленка наизусть цитировала довольно большие отрывки прозы из «Камеры обскуры» Владимира Набокова или «Голода» Кнута Гамсуна – ее любимейших писателей; была настоящим знатоком русской поэзии Серебряного века и французской поэзии времен Верлена – Бодлера – Рэмбо; знала почти все балетные и оперные либретто; занималась верховой ездой; при случае с азартом играла в рулетку и покер; еще могла много чего другого в том же приключенчески-культурном духе.

Мы, как было условлено заранее, встретились в аэропорту у центрального электронного табло, высвечивающего информацию об отлетах интригующе подмигивающими зелеными буквами. Сегодня подружка выглядела на редкость уставшей и не слишком-то веселой; тень глобальной озабоченности, всегда прибавляющая человеческому лицу лет пятнадцать дополнительного возраста, лежала на высоком и гордом Аленином челе, в скуловых впадинках и под слегка затуманенными глазами – у ее мальчика возникли проблемы с призывом в армию, так что отпуск его матери предстоял хлопотный и нервный. На несколько мгновений мне стало радостно-легко оттого, что моему сыночку только десять лет и два дня тому назад он вместе с папой, бабушкой и дедушкой с папиной стороны отбыл загорать в Пуэрто де Ла Крус, местечко на одном из Канарских островов с самым большим в мире натуральным океанским бассейном, полным всевозможных водных аттракционов.

На самом деле мой сыночек Игоречек всей душой рвался ехать со мной в Москву (на Канарских островах мы побывали несколько раз), чтобы там вместе сходить в цирк, зоопарк и театр кукол. Он любил проводить время вместе с обожающей его, веселой матерью, то есть со мной. Однако бабушка с дедушкой, приехавшие в Осло проведать семью сына и побаловать единственного внучка, от таких наших смелых планов моментально посерели лицами и надулись на невестку, как мыши на крупу.

Хорошо зная об Алениных проблемах, я постаралась разговорить-развеселить ее. Это не должно было создать сложной проблемы, ведь у меня самой настроение совершенно отменное, и суетливый вокзальный мир вокруг кажется полным забавных чудес и увлекательнейших моментов. Да и как же иначе, ведь хоть ненадолго, а удалось вырваться из домашней крепостной неволи, где ежесекундно приходится учитывать чьи-нибудь себялюбивые капризы и глупые эгоистические требования.

В нарядных, манящих, как заветная мечта, бутиках настоящие женщины сразу же отодвигают все свои бесчисленные жизненные проблемы на второй и последующий планы и целиком погружаются в ароматную, блистающую огнями витрин, дразнящую вкусными запахами, полную жизни, свободы и движения стихию. Накупив всякой сувенирной чепухи в красиво упакованных блестящих коробочках с лентами, с душевным настроем, уже близким к отличному, с болтовней о сущих дамских пустяках, искрящиеся искренним звонким смехом, мы на секундочку заскочили в уютную кафешку выпить перед предстоящим полетом по чашечке капуччино с коньячком.

– Ты послушай, как он тут пишет: «Все на свете сказки начинаются со слова «однажды». Так вот, однажды я увидел тебя в самый первый раз, моя Принцесса, и с тех пор весь мир вокруг меня так сказочно преобразился». Здесь я пропущу, не буду тебе читать – это слишком личное про то, как мы катались на яхте. Ага, вот здесь: «Почему такой дивный лавандовый запах испускают все твои одежды? Почему в твоих сверкающих глазках, глазах гордой пантеры, луна отражается так глубоко, так влекуще? Знай, Принцесса, что я мечтаю быть веткой плюща, обвивающего твой тонкий стан, капелькой слезы, медленно стекающей по твоей нежной щечке, лилией цвета белой ночи, благоухающей в твоих медовых волосах. Возьми, умоляю, мое разрезанное на девять частей сердце».

– Ален, а почему именно на девять?

– Не перебивай, а слушай дальше! «Норвегия и я не могут существовать без тебя. Не могут и не станут! Подписываться не буду, сокровище мое, ведь ты сама знаешь, кто обожает тебя так сильно».

Аленка, растроганно блестя глазами, с чувством переводила мне норвежские поэтические фразы на русский. Ее высокая небольшая грудь в облегающем джемпере вздымалась то высоко, то низко – ни дать, ни взять грудь героини как классических, так и бульварных романов в аналогичных ситуациях. Подруга сдала с отличными баллами всевозможные языковые экзамены и тесты, перед тем с пугающим остервенением изучив этот слегка варварский язык на многочисленных курсах и упражняясь в нем буквально днем и ночью. Мне же норвежский давался трудно – как камни во рту перекатывать, да к тому же я была намного ленивее Аленки.

– А теперь взгляни на конверт. Видишь, как марки странно наклеены, и почтового штампа нет. Может, он приезжал и самолично бросил письмо в мой почтовый ящик, а марки – это так, для отвода глаз?

Я действительно в жизни никогда не видела, чтобы обе марки были приклеены на конверт абсолютно вверх ногами. Бывает: криво-косо и сикось-накось, но чтобы так геометрически ровно и совсем наоборот на конверте – это действительно загадка, требующая недюжинного ума и волшебной интуиции. Я напрягла мозги до буквального шевеления завитой, кудрявой шевелюры, дотоле мирно рассыпанной по плечам в молодежно небрежном стиле и в художественном беспорядке.

– Может, он торопился, чтобы его не увидел кто, и поэтому так странно наклеил марки, а штемпель поленился шлепнуть почтовый бюрократ. Да этот принц-инкогнито даже не подписался, будто бы не хочет оставлять улик! – наконец расправила я нахмуренные от напряженной умственной активности собственные соболиные брови.

Аленкин возлюбленный ухажер, шеф одного из подразделений большой интернациональной нефтяной компании, где работала подруга, был благополучно женат. Я, со свойственной мне категоричностью, считала, что связываться с женатым человеком не к добру, что он просто морочит моей одинокой девушке голову, заскучав на пятом десятке от ничегонеделания в собственной семье.

Я видела его один раз: мужчина это был, конечно, очень импозантный – просто король-мыслитель с благородной, чуть голубоватой сединой на висках; проницательный, жесткий и умный, но тем хуже для Алены. Вполне искренне восхищаясь лишь самим собой и собственными, чисто интеллектуальными, романтизмом и манерностью, лишенными и тени всякого чувства (ах, как такая тенденция сейчас рекламируема и модна среди моих современников обоего пола!), он дьявольски искусно искушал измученную одиночеством женщину описанием малосбыточных радостей и подачками быстротекущих фейерверков страстных восторгов. Ему было удобно, а то, что она страдала и душевно мучилась бoльшую часть времени, так то ее личное дело и проблема.

Терпеть не могу подобных личностей: беспощадные, не ведающие сомнений в своей жестокосердной правоте такие, как он, любят поедать душевную безмятежность других ради эгоистического самолюбования, потому что на интуитивном, оголенном от внешней маскарадной мишуры уровне к неудовольствию своему все же ощущают, до чего же холодна, механистична и пуста их жизнь, несмотря на все пышные внешние регалии типа высоких должностей, конференций, вилл, яхт, гаражей, курортов, казино. «Кукла в строю общества, занимающая наиболее могущественную позицию в иерархии, имеет наибольшую тенденцию тратить все свое жизненное время на абсолютную чепуху». Кажется, примерно так сформулирован один из законов Мэрфи. Больше всего средств богатые, как правило, затрачивают на покупку людского лицемерия, этой фальшивой монеты, всякий раз обманно вменяющей себя вместо искренних уважения, дружбы и любви. Между тем ирония судьбы состоит в том, что как раз лицемерие на самом деле не стоит и гроша ломаного вместе с банальностью, и так валяясь везде и повсюду. Какими же великими болванами должны являться те, кто за подобный мусор еще готов и хорошо приплатить, но туда им и дорога…

Аленка же по натуре своей была человеком великодушным, ранимым, искренним и нежным; ей бы не стоило играть в чьи-то тщеславные психопатические игры – обойдется себе дороже. Так убежденно считала я и твердо настаивала на правильности своей точки зрения в разговорах с Аленой, которая в таких случаях застенчиво молчала, в душе, видно, не соглашаясь со мной по малопонятным иррациональным причинам. Но что могла я с этим поделать?

Одетый в сентиментально голубой (обычно французские месье именно такие обожают), очень аккуратный, сидящий на нем как с иголочки костюм, молодой цветущий господин весьма интеллигентного вида и яркой южной наружности (может, не француз, а испанец?), сидящий за соседним столиком, с явным интересом наблюдал за нашей с подругой беседой и слегка улыбался. Официант принес и поставил на наш хорошенький, веселенький, ярко-красный пластиковый столик щедрый дар от улыбающегося господина – бутылку шампанского брют. «Это австралийское, а не французское. Жаль-жаль!» – с легким сожалением прошептала мне на ухо подружка. «Да хорошо, что хоть что-то! – так же тихо ответила ей я. – Французское нам будет в следующий раз».

Мы кокетливыми улыбками поблагодарили щедрого джентльмена, он ответил нам приветливым взмахом благородной руки со сверкнувшей элегантной запонкой («Запонки у него вроде от Версаче?» – опять шепотом спросила Аленка. «Да я и не разглядела. А нам-то какая разница?» Меня отчего-то стали смешить подобные подружкины вопросы), но попытки познакомиться поближе не предпринял. Допив игривое шампанское до дна, мы окончательно разнежились-раскраснелись. Наконец-то и Алену, и меня выпустили из цепких зловредных объятий навязчивые фантомы неверных обожателей, свирепых мужей и беспричинно щедрых незнакомцев, так разрушающе действующие на и без того перенапряженные дамские нервы.

Тут по радио объявили посадку на самый лучший в мире самолет «ТУ-154». В салоне аэролайнера, выпив любезно предложенной стюартом водочки и томатного сока, мы с подружкой пришли к замечательно простому философскому выводу: в этой жизни надо радоваться всему, что попадается, не надеясь на нечто особое и не составляя грандиозных планов. Ведь все всегда получается как-то не так, как задумывалось и как хочется; все в этой жизни выворачивается под странными, мало предсказуемыми углами и ничего с этим не поделаешь. Да и что можно поделать с истиной, кроме как принять ее всей душой и не обижаться? Не примешь – тебе будет хуже, ей же все равно.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.