Ключ

Наталья Болдырева

Ключ

Часть I. Хранитель

Белая птица била крыльями в синей выси, уходя к стоящему в зените солнцу. Юный послушник запрокинул голову, глядя на исчезающего в вышине голубя. Внизу, во внутреннем дворе цитадели, кричали люди. Доски, перекинутые от стены к голубятне, затряслись. Он не обернулся посмотреть, кто бежит к нему, бесшумно ступая мягкими черными сапогами. Так и стоял, запрокинув голову, пока не ожгло шею болью.

Фонтаном брызнула кровь, вмиг пропитав рясу. Заклокотал, запузырился воздух в перерезанном горле. Закружилась голова, подкосились ноги. Чьи-то руки подхватили, не давая упасть.

– Предатель, – прошептал учитель, глядя в глаза.

Он не успел ответить учителю.

Да и не смог бы.

Глава 1

Семь лет я мечтал работать по специальности. Моя девушка оставила меня из-за этого. И вот, когда мечта моя, наконец, сбылась, я сижу на голой земле, с руками, скрученными за спиной, и необыкновенно остро ощущаю нож, упирающийся под ребра.

– Ты кто такой?

Серо-стальные глаза. Мне следовало догадаться: от человека с таким взглядом не стоило ждать ничего хорошего.

Я? Да геолог я. Обыкновенный геолог…

День не задался с утра. Попав под ливень, я намертво забуксовал в одном из заповедных лесов своей необъятной родины. Отчаявшись вытолкать из канавы новенькую служебную «Ниву», я, высоко поднимая ноги и вновь с содроганием опуская их в холодную вязкую грязь, пробрался к капоту и, уже в который раз, склонился над картой. Незадача… Куда ни кинь – всюду клин. Угораздило же застрять посреди дремучего леса! До ближайшего жилья топать километров сорок, а то и все пятьдесят по бездорожью, да еще неизвестно, найдется ли в том населенном пункте тягач или, на худой конец, трактор.

И вновь я без особой надежды заглядывал под капот, дергал насквозь промокшие, набухшие грязью еловые лапы под колесами автомобиля, открывал багажник и, уже бездумно, изучал его содержимое. Домкрат, запаска, трос, геологический молоток, пробирки для проб, кучи бумажных пакетов – с моей проблемой это зеро. Я, наконец, смирился с неизбежным и принялся собираться в дорогу.

Связанные за шнурки кроссовки – через плечо, с заднего сиденья взял куртку, органайзер, карандаш и шахтерскую каску, из бардачка – часы, бумажник и бесполезный в этой глуши сотовый. Решив, что по пути в деревню вполне смогу наведаться на контрольные точки своего будущего рабочего участка, я прихватил с десяток пробирок, пакеты, сложил собранные вещи в рюкзак, мелочи распихал по карманам. Заперев машину, сдернул разложенную на капоте карту и, на ходу складывая ее, двинулся по затопленной весенними ливнями узкоколейке.

Несмотря на непролазную грязь, мне начинала нравиться моя прогулка. Ноги, вспомнив многокилометровые переходы студенческих практик и научных экспедиций, взяли заботу о дороге на себя. А когда часа через полтора дорожные лужи, четко обозначив границу прошедшего ливня, закончились, я окончательно воспрянул духом и даже немного сбавил ход, вообразив, будто никуда не спешу и ни в чем не нуждаюсь. И невольно вздрогнул, когда сорока пестрым пятном сорвалась с ближайшего дерева и, возмущенно крича, пронеслась над дорогой. Если бы не это, я, возможно, и не услышал бы шороха травы под легкими шагами да шелеста раздвигаемых веток.

– Ау-у? – позвал я наугад.

В ответ прозвучал смех, звонкий и заразительный. Прикрывая ладошками улыбку, из леса вышла девочка, лет десяти, не старше. Белая майка, шорты, рваные сандалии на тоненьких хрупких ножках и копна пышных огненных волос, вспыхивающих при каждом движении. Круглые голубые глаза озорно щурились.

– Ты чего кричишь, заблудился?

– Я?! Заблудился?! – Подобное предположение возмутило меня до глубины души. – Я не могу заблудиться. У меня есть карта, – в подтверждение я развернул многократно сложенную «простыню» и ткнул пальцем в то место, где мы, по моему предположению, находились.

– А что это у тебя такое? – девочка кивнула на мои босые ноги и вновь прикрыла рот ладошкой.

Я опустил взгляд. Действительно. Вплоть до колен, чуть не доходя до бережно закатанных штанин, я был обут в плотную корку засохшей грязи. Усмехнувшись, я оглядел высушенную солнцем дорогу и по-босяцки почесав одной ногой другую, предположил:

– А ща так модно.

Девочка захохотала, приседая и хлопая ладошками по коленям. Я улыбнулся. Уже с трудом, сквозь смех, она спросила:

– А на голове это зачем?

Я, не снимая своего головного убора, включил фонарь.

– Вуаля! Это шахтерская каска.

– Ты что, шахтер? – удивилась девочка. – А где здесь шахта?

– Шахты здесь нет, и я не шахтер. – Мы потихоньку двинулись дальше, она улыбалась и поглядывала на меня с нескрываемым любопытством. – Я геолог. А ты? Красная Шапочка, идешь к бабушке и несешь ей пирожки?

– Не угадал! – Девочка недовольно сморщила носик. – Не к бабушке, а от бабушки. И нет у меня никакой красной шапочки.

– Ну, так и я – не серый волк… – Я провел ладонью по ее нагретым солнцем волосам и вновь почему-то вспомнил, как невероятно сложно было найти эту работу.

– Я убежала, – она искоса глядела на меня, ожидая реакции.

– Вот как, – я не казался заинтересованным.

– Да! – Мое очевидное равнодушие явно ее возмутило. – От деда с бабкой.

– Так ты Колобок! Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Вредные дед с бабкой?

– Страшно! – обрадовалась девочка моей догадке. – Ничего не разрешают, заставляют за свиньями ходить, а они такие… – Втянув голову в плечи, девочка отчаянно замотала головой. Потом как-то очень уж по-взрослому вздохнула. – Домой мне нельзя: мама заругает. Она говорит, что у нее и без меня хлопот полон рот. Пусть, говорит, за тобой хоть бабушка присматривает.

– Что же ты делаешь?

– А я к бабке совсем не хожу… Ну почти что… Но зато я гуляю по лесу!

– Одна? – я вскинул бровь.

– У меня есть собачка, только она сегодня дома осталась.

– Дела? – посочувствовал я, и девочка вновь развеселилась.

Мы шли по дороге вдвоем, и нам было легко и весело вместе. Она трещала без умолку, а мне достаточно было серьезно кивать и заинтересованно мычать. Солнце вставало быстро и припекало уже жарко, и я кое-как почистил ступни. Когда показался поворот на контрольную точку, мне уже не хотелось расставаться со своей маленькой спутницей.

– Слушай, подруга, – остановился я и, прикинув, что утро еще только началось, а до вечера можно успеть и до поселка добраться, и произвести рекогносцировку на местности, предложил: – А давай ты мне пробы собрать поможешь?

Это было моей первой ошибкой. Самой первой и самой ужасной. Даже лезвие, твердо и жарко упирающееся в бок, не беспокоило меня так, как беспокоило отсутствие девочки. Я все еще вглядывался в темные заросли, надеясь и боясь, что вот сейчас ее приведут. Или принесут…

– На охрану не очень-то рассчитывай. Я наверняка успею выпустить тебе кишки, крыса! – Высокий светловолосый человек с холодными серо-стальными глазами неправильно истолковал мой мечущийся взгляд.

– Верю, – вздохнул я, – только и ты поверь мне, пожалуйста, я не крыса… и не стукач, и не подсадная утка. Я вообще не знаю, как я тут очутился.

Нет, конечно, в общих чертах…

Девочка согласилась легко и радостно, и при первом же просвете в стене деревьев я обулся, мы свернули с дороги и углубились в лес. Судя по карте, здесь должен был быть ручей, бегущий по участку, где мне предстояло провести полных два месяца полевых работ. Место это было хорошо знакомо девочке, и вскоре мы услышали спокойное журчание воды и увидели широкий, без четких границ берегов, скачущий по диким зарослям и ныряющий под гниющие коряги поток.

Ориентируясь скорее на звук воды, чем на яркую влаголюбивую растительность, мы пошли вверх по течению, то теряя ручей из виду, то внезапно наталкиваясь на прихотливо изгибающееся русло. От подлеска тянуло сыростью, а солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы пробить густую поросль у нас над головой, и я отдал девочке свою ветровку.

Судя по карте, мы давно уже должны были добраться до места, но я не слишком беспокоился. Девочка с энтузиазмом продиралась через бурелом, а разницу в расстоянии можно было списать на погрешности топографов и пересеченный характер местности. Одна из задач моей командировки и состояла в уточнении старых карт перед планируемым строительством. Единственное, что мне не нравилось, – это некоторое несоответствие ландшафта моим скромным ожиданиям: сырой перегной под ногами сменился суглинком, и смешанный лес начал постепенно переходить в хвойный, что обещало непредвиденные затруднения. Но когда, пригнув очередную еловую лапу, я увидел исток ручья, то застыл как вкопанный.

Ручей выходил из пещеры в скале. Его стремительный бег дробился о каменные стены и рассыпался звонким эхом. Рука невольно потянулась к затылку. Нет здесь скал. Сроду не было, и быть не может. Уж во всяком случае – не таких здоровенных… И тем не менее… Задирая голову, не сводя глаз с этого чуда местной природы и оттого постоянно спотыкаясь, я пересек неширокую прогалину, оглядел темные своды, и на меня повеяло холодом подземелья. Девочка уже кидала камешки и слушала, как прокатывается под сводами эхо. Скала. Метров пять высотой, не меньше. Обнаженная порода указывает на достаточно ранний период формирования, и, что самое любопытное, судя по звуку бегущей воды, полость в скале достаточно велика. Все это я передумал, прыгая на одной ноге, вслепую развязывая кроссовки. Привлеченная моими ужимками, девочка отвлеклась от забавы.

– Это что?

– Понятия не имею. Но сейчас мы это выясним.

Я, наконец, разулся, отдал кроссовки девочке и, строго-настрого запретив лезть за собой, нырнул в узкий темный зев. Хотя на входе мне пришлось согнуться в три погибели, но, продвигаясь, я чувствовал, что своды медленно, но верно уходят вверх, плечи расправляются, а стены раздаются настолько, что их уже можно различить только в направленном свете фонаря. Сзади что-то заскреблось, послышался плеск воды, и рыжая головка появилась из-под руки с фонарем. Вцепившись в мой пояс, девочка шмыгнула носом и заявила:

– Я не хочу оставаться там одна!

Бурный поток пенился вокруг ее щиколоток, ледяная вода свободно забегала в сандалии.

– Куртку надень… чудо. – Она послушно сунула руки в рукава.

Луч фонаря плясал, выхватывая из темноты покрытые белесыми потеками стены, раскидистые ветви трещин, черную, вскипающую бурунами воду. Девочка крепко уцепилась за мой ремень и, притихшая, мелко и быстро перебирала ногами, чтобы не сорваться с этого своеобразного поводка. Гул воды усиливался. Эхо, прокатываясь и громыхая, замирало где-то вдали, оставляя неприятный осадок, в котором смешивались страх и ощущение величия природы, отчего хотелось говорить шепотом. Я как будто снова стал студентом-первокурсником. Хуже, я ощутил азарт. Этакий исследовательский зуд в заднице. Краем сознания успел еще подумать, что, прежде чем лезть не пойми куда, не мешало бы отвести девчушку домой. Но, едва представив, какая детская обида на меня обрушится, решил не гневить судьбу и ребенка. Если бы только я доверился чутью…

Человек, разозлившись, чуть надавил на лезвие. Я зашипел от боли.

– Слушай, а может, мне попросту вырезать твой лживый язык, да и дело с концом? Если ты не стукач, никто в обозе и не почешется. Все мы тут ровно что мертвые.

Мои мозги, и так крутившиеся на предельных оборотах, закипели и не родили ничего лучше правды:

– Я не стукач! Я вообще не отсюда! Я вышел из подземного лабиринта!

Пройдя очередной поворот извилистой дороги, проделанной в твердом камне трудолюбивой водой, мы оба замерли озадаченные. Прямо перед нами большой поток, вырываясь из широкого тоннеля, дробился на множество маленьких и исчезал в десятках расщелин, подобных нашей. От всех боковых тоннелей к главному были перекинуты узкие, искусно выточенные рукой мастера мостки.

– Ну и ну…– Вздрогнув от легкого прикосновения, я увидел горящие восторгом глаза, взгляд, настоятельно требующий идти дальше.

Последняя мысль о возвращении умерла, не успев зародиться. Тронув босой ногой узорный камень, я чуть надавил, пробуя мостик на прочность и, удивляясь собственному безрассудству, осторожно, шаг за шагом перешел на ту сторону. Легкий ажур орнамента грозил рассыпаться в прах под тяжестью человеческого тела, однако мой переход завершился вполне благополучно. Мостик, изогнувшийся над бурлящей водой, оказался вполне надежным.

– Сними сандалии и иди ко мне. – Все еще не доверяя прочности сооружения, я вытянул руки к девочке. – Будешь падать, прыгай вперед, я тебя поймаю.

– Я уже купалась сегодня, – бросила та, расстегивая кожаные ремешки, однако голос ее дрожал. Я подбадривающе улыбнулся, и, легкая как ветерок, она порхнула над потоком. Тряхнув головой, откинула со лба непослушную челку, рыжий огонь лизнул ее щеки и шею.

– Пойдем? – Голубые глаза уже были устремлены вперед.

– Обуйся сперва. – Я не испытывал должного энтузиазма. – Это все чертовски неправильно. – Взгляд мой блуждал по стенам. Они сплошь были испещрены мелким замысловатым рисунком. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Сложные ломаные линии, как трехмерные картинки, при беглом взгляде рождали образы людей и животных, ясно угадывались силуэты крепостных стен и башенных шпилей, светило солнце, облака бежали по небу. Но стоило посмотреть на рисунок прямо, как наваждение исчезало, и глаз не был в состоянии зацепиться за что-либо в этом диком переплетении прямых. – Ты тоже видишь это?

– Да… – выдохнула девочка, кончиками пальцев собирая силуэт опирающегося на копье воина.

– Черт его знает что…

– Не ври, сука! – Ярость, зазвеневшая в голосе, заставила меня зажмуриться. Я ожидал верного удара ножом. Но человек с силой оттолкнул меня. Я повалился лицом в землю. Боль в переносице, как ни странно, принесла облегчение. Я завозился, пытаясь подняться без помощи связанных за спиной рук.

– Знающий человек близко туда не пойдет, потому как запретное это место.

Еще бы…

Мы шли по нескончаемому коридору, а вокруг, на периферии зрения, сменяли одну за другой картины, рассказывающие некую историю. Ощущение, исходящее от первых изображений, вселяло тревогу и страх. Страх, дерзавший надеяться на лучшее, готовый сразиться за будущее. С десяток метров стены повествовали о великой войне, об изнуряющих годах битв, о победе, что близка к поражению. О долгожданном мире и затаенной ненависти. Далее шло простое перечисление сменяющих друг друга весен: бед, радостей, небесных знамений, земных правителей. Мирные картины народных празднеств, сбора урожая, строительства городов. Сквозь жаркую пустыню шли богатые караваны, многомачтовые парусники бороздили моря. Но даже в картинах благополучия и процветания ощущалась древняя, затаенная обида. Фанатичная готовность преследовать до конца.

Если бы не девочка, снующая вокруг, касающаяся стен пальцами, вздыхающая и задающая вопросы, я решил бы, что все это мне лишь мерещится. Любые попытки всмотреться, уловить детали картинки ломали образ, превращали его в нагромождение беспорядочных линий. Мы ускорили шаг, чтобы чередой сменяющихся кадров просмотреть нехитрую историю, запечатленную на стенах. Когда мы подходили к последним рисункам – всеобщая смута, горящие города, шагающие сквозь дым пожарищ когорты, – я заметил едва заметный голубоватый отсвет в прочерченных по стенам бороздах. Чем дальше мы шли, рассматривая честные схватки и подлые убийства, тем ярче становилось сияние. В конце концов мы увидели его источник.

Стены просторным куполом смыкались над подземным озером. Ярко-голубое, оно находилось в самом сердце пещеры, освещая ее своим внутренним светом. Луч фонаря с трудом ловил влажный блеск камня высоко наверху.

– Метров сорок-пятьдесят… Этого просто не может быть!

– Иди сюда!

Посреди озера, ступеньками уходя под воду, находилось возвышение. С берегом пьедестал соединяли четыре моста. Девочка уже успела взбежать по одному наверх и теперь рассматривала что-то, стоящее на самой вершине.

Я пошел на зов.

Вокруг озера, кольцом огибая его, тянулась какая-то надпись. Но вряд ли я смог бы ее прочесть. Лишь обилие сложных кривых и элементы, повторяющиеся через рваные промежутки, позволяли рассмотреть в этом причудливом узоре послание.

Девочка разглядывала свое отражение в глубокой, грубого камня чаше. Та покоилась на тонко сработанном базальтовом треножнике. Единорог, грифон, феникс. Смеясь, девочка погрузила лицо в неестественно голубую воду. Я поспешно дернул ее назад. Каскад брызг блеснул горстью самоцветов. Резко потемневшие до цвета запекшейся крови волосы прилипли ко лбу.

– Ты че-е-го-о? – удивленно протянула она, вытирая лицо ладошкой.

– Извини. – Несмотря на то что поступил правильно, я чувствовал себя полным идиотом.

Достав из рюкзака пробирки, я осторожно взял пробы воды. – Здесь может быть все что угодно… – Вопреки ожиданиям, вода не потеряла цвет. Длинный тонкий стержень как будто светился изнутри. – Любые примеси…

Взглянув на часы, я понял, что путешествие заняло слишком много времени. Дело шло к полудню, и, если мы хотели добраться до поселка засветло, надо было срочно возвращаться назад. Мне стоило неимоверного труда оторвать девочку от чудес пещеры, и когда мы, наконец, тронулись в путь, нас ожидал очередной сюрприз. При «перемотке» назад «пленка» показывала совсем другое. Двое бегут, спасаясь от преследующей толпы, их товарищи лежат, утыканные стрелами, пронзенные копьями. Сгибаясь под тяжестью громоздкой ноши, двое бегут по тоннелю, ведущему к подземному озеру. Один, обнажив клинок, готовится схлестнуться с преследователями. Второй застыл над каменной чашей, в которой покоится огромное сияющее яйцо. Обернувшись к входу, он отнимает руки от кровоточащей раны в боку, прикасается к гладкой поверхности яйца. Свет, вырывающийся из-под окровавленных ладоней, ослепляет толпу преследователей. В следующий миг, обезумевшая, та рассыпается, и вот уже горстка перепуганных людей ищет спасения под высокими сводами тоннелей. Я предпочел бы, чтоб девочка не видела последних сцен. Блуждание по бесконечным лабиринтам, ссоры, одиночество, безумие и смерть от истощения – такова была судьба каждого из преследователей.

– Для тебя, может, и запретное, дубина, – я рисковал, я рисковал очень сильно, – а для посвященных в темные таинства… Тот, кто не имеет права ступить под священные своды проклятых тоннелей, будет вечно блуждать в подземелье, преследуемый демонами и видениями. Он познает все муки ада и проклянет день и час своего рождения.

Я уж проклял…

Чем ближе мы продвигались к выходу, тем сильнее я беспокоился. С последней картиной, призрачно мелькнувшей на испещренной линиями стене, оправдались мои худшие опасения: я увидел бездну одинаковых потоков, исчезающих в абсолютно неотличимых друг от друга пещерах, и, хоть убей, не мог вспомнить, который из них наш. Конечно же, я не подал виду. Готов поспорить, на моей тупой физиономии не дрогнул ни один мускул. Даже спустя пару часов, когда девочка, выбившись из сил, дремала у меня на закорках, а мне казалось, что идем мы уже гораздо дольше, чем следовало бы, я все еще верил в свою звезду и пресловутое профессиональное чутье. Это все равно что заплутать в собственном офисе, говорил я себе, и за ослиное упрямство был вознагражден выходом.

Конечно, этот выход не был входом. Тем самым, через который мы попали в этот треклятый лабиринт. Но это определенно был выход. Широкая деревянная дверь, ряд темных, разбухших от постоянной сырости досок, – это не тупик и не развилка, это определенно старый добрый выход, надежное спасение заплутавшего спелеолога. Я хохотал так, что девочка проснулась. Протерла заспанные глаза, уставилась на меня удивленно.

– Ты чего?

– Ничего, – я вытирал выступившие слезы, – просто дядя Никита нашел выход.

– А разве мы заблудились? – За эту детскую веру в себя я готов был продираться на поверхность голыми руками. Благо делать мне этого не пришлось. Я устало пнул дверь ногой.

– Нет, маленькая, просто у дяди Никиты шалят нервы. – С этими словами я переступил порог древней хибары.

– Лабиринт…

Похоже, это слово действовало на светловолосого завораживающе. Обретя, наконец, равновесие, я рискнул оглянуться. Он весь как-то отстранился, стальные глаза смотрели внимательно. Ножа уже не было видно. Я гадал, откуда он его достал и куда спрятал. Его руки, так же как и мои, были скручены за спиной.

– Да, лабиринт. И если бы эти олухи не набрели на мою избушку… – Я замолчал, как мне казалось, многозначительно.

– Так ты живешь там?! – Это произнес уже другой пленный, из тех, что закрывали спинами нашу маленькую разборку. Ужас в его голосе был неподдельным, в этом меня убедило и внезапное, одновременное движение, качнувшее всех в сторону – подальше от меня.

Конечно, жить в такой хибаре никому не захочется…

Осмотрелся я, уже сидя на каком-то шатком нагромождении ящиков. Да. Именно хибара. Трудно подобрать более точное слово. Все здесь – непрочное, насквозь прогнившее – было готово вот-вот рухнуть. Черепки и лоскутья, пестро разбросанные вокруг, казались принесенными приливом галькой и водорослями. Все указывало на то, что дом был покинут много лет назад. Полное запустение. Но вторая дверь хибары давала надежду выйти к дороге или хотя бы в лес. Мне до смерти надоели темные бесконечные подземелья. И потому, в тревоге и предвкушении, я не спешил обуваться. Долго растирал закоченевшие ступни. Пока девочка грызла вчерашний бутерброд, с болезненным удовольствием приложился к походной фляжке с коньяком. Так что, когда мы снова собрались в путь, я был бодр и спокоен, готов ко всему.

…Но не к тому, что ожидало нас за второй дверью. Яркий свет восходящего солнца ударил по глазам. Щурясь и смаргивая набегающие слезы, я различил темные силуэты приближающихся людей. Обрадованный, я сделал шаг вперед, поднял руку, но отшатнулся, разглядев наконец лица. Страх отвратительно мешался в них с угрюмой, первобытной злобой. Руки нервно сжимали суковатые дубины. Многие принялись нагибаться, подбирая с земли камни и жирные комья грязи. Что-то страшное творилось вокруг. Увлекая за собой девочку, я попятился назад, к входу в хибару. Заметив мои маневры, кто-то в толпе взвизгнул и, до этого безмолвная, она взорвалась неистовыми воплями, ринулась навстречу с бешеной скоростью. Я развернулся, толкнул девочку вперед себя, заслоняя от пронзительно свистящих камней. Шаг. Проклятая дверь не имела ручки. Я вцепился в нее ногтями, силясь открыть, но не успел. Жало, впившееся в затылок, заставило меня изогнуться дугой. В глазах потемнело. Я тяжело осел на землю. Девочка, держа меня за руку, смотрела на приближающуюся толпу.

– Беги! – Я оттолкнул ее, выдернул ладонь. Она сделала пару шагов назад. Прежде чем обогнуть злосчастную избушку, оглянулась.

Ее взгляд был полон неисчерпаемого спокойствия… Именно этот последний взгляд позволил мне вынести избиение накатившейся толпы. Упав, я не пытался встать. Закрыв голову руками, катался по земле в надежде ускользнуть от беспорядочно мелькающих ног. Иногда это мне даже удавалось. Удары были на удивление мягкими. Но не думаю, что я продержался бы долго, если бы не подоспевшая подмога.

– Трусы! – этот окрик заставил толпу рассыпаться.

Приподняв гудящую голову, я увидел других людей. Людей, облаченных в кольчуги. Они бежали ко мне, и им уступали дорогу. Один, с мечом, жарко блестящим от пролитой крови, шел, заглядывая в глаза каждому, и каждый опускал взгляд.

– Где вы были, когда мой отряд сражался с грабителями? Где бы вы вообще были, если бы не мои люди?! Прятались под своими телегами? Кто позволил вам отходить от обоза? Из-за вас я потерял пятерых… Пятерых! Герои, ха! Псы! Осмелились тявкать, лишь когда враг показал спину. Всем возвращаться к телегам и ждать там, слышали? Ждать там, пока мои люди прочесывают лес.

Он остановился. Жалкая и присмиревшая толпа потянулась прочь от избушки. Взглядом сосчитав своих солдат, воин повернулся ко мне.

– Пойдешь в обоз. Сам. И будешь ждать там. Ясно?

Ничего не соображая, я отрывисто кивнул – поляна плавно закружилась. Удовлетворенный таким ответом, воин дал знак солдатам, и они пробежали мимо, задев тяжелыми мокрыми плащами, скрылись в чаще позади избушки. Я рванулся было следом, ведь именно туда убежала девочка, но один из босяков задержался, чтобы подтолкнуть меня вилами в противоположную сторону, и я побрел в указанном направлении. Человек с вилами сопровождал меня.

Острая боль накатывала волнами. Я шел, ощупывая полученные ушибы, и мимо меня пробегали люди, много людей. Мой конвоир не пытался заговорить с ними, молчал и я, и те скрывались из виду, растворяясь в гуще кустарника. Иногда из зарослей выныривали воины. Одним взглядом оценив наш тандем, не говоря ни слова, спешили мимо – в глубь чащи. А когда в просветах показалась дорога, наперерез, ломая ветви тяжелой ношей, вывалился раненый солдат. Человек, которого он нес на плечах, был мертв. В том, что он был мертв, я не усомнился ни на миг. Руки убитого свободно свешивались с плеч солдата. Залитая кровью, неестественно вывернутая и сжатая в кулак ладонь, неровно остриженный ноготь с траурной каймой. Я покачнулся, накатила дурнота, все закружилось, и, почти падая, я отшатнулся в сторону, подальше от натужно хрипящего раненого.

– Куда? – Он повернулся, и я увидел кровь, стекающую на глаза из-под шлема. – Помоги.

Это звучало как приказ. В два шага солдат преодолел разделявшее нас расстояние и, перехватив за руки, сбросил ношу с плеч.

– Ноги держи…

Я послушно подхватил труп повыше лодыжек. Толстая кожа сапог была пропитана кровью. Я отвел взгляд. За моей спиной уже никого не было, где-то рядом хлестко ударяли в спешке раздвигаемые ветви. Солдат стоял, откинув голову, и дышал глубоко и неровно. Потом он встряхнулся, как пес, и скомандовал:

– Пошли.

Мы спускались по склону к широкому тракту. Спотыкаясь о камни, я пытался охватить взглядом открывающуюся панораму. Вдоль совершенно разбитой грунтовой дороги длинной лентой вытянулся обоз, собранный из запряженных лошадьми телег. Двигаясь медленно и нехотя, под нами ползли крытые фургоны, разбитые колымаги, какие-то абсолютно дикие волокуши. Люди, впряженные в волокуши, смотрели только себе под ноги. Возницы фургонов, плотно вставших вдоль тракта, грозили им кнутами, громко ругались, сплевывали. Они хотели двигаться дальше, но им мешал затор из брошенных хозяевами телег. Со всех сторон к обозу спускались люди. Затор постепенно рассасывался. Когда мы подошли ближе, движение на тракте уже возобновилось. Выйдя на дорогу, солдат остановил первый же фургон.

– Довезешь до гарнизона в Крючьях. – Не обращая внимания на протестующие возгласы хозяина, мы перевалили начавшее деревенеть тело через борт.

– Куда? Полотно! Там же полотно! Кровью испачкаешь!

– Заткнись… – Солдат вдруг оперся о высокое колесо фургона. Сморгнул, встряхнул головой, покачнулся. Я поддержал его, схватил под локоть.

Удар с разворота в челюсть отправил меня в грязь. Кулак плотно прошелся по скуле – перед глазами потемнело. Я сел, пытаясь разобраться с разбегающимися мыслями. Застонал, ощутив наливающуюся боль. Солдат потер костяшки, рассеянно оглянулся и бросил мне:

– Проваливай.

Развернувшись, он захромал в хвост обоза.

Пытаясь встать, я оперся о деревянную спицу. Фургон тронулся. Колесо подняло меня на ноги, волоча вперед. В ладони вонзились мелкие занозы. Шатаясь, я отошел в сторону. Ладони горели. Я встал у обочины, чтоб вынуть деревянные иглы. От затора не осталось и следа, и на дороге стало свободнее. Девочка! Я сплюнул. Кровью. Мне надо срочно найти девочку. Это я помнил очень четко. Вот только никак не мог сообразить – с чего начать поиски?

От непосильной умственной работы меня избавил всадник. Он промчался мимо на огромном, аспидно-черном коне. Я едва успел отскочить прочь – алое полотнище плаща наотмашь хлестнуло по лицу. Резко натянув поводья, он заставил жеребца взвиться на дыбы, развернул упирающееся животное и смерил меня долгим, насмешливым взглядом.

Липкий, холодный комок, собравшись где-то под сердцем, подкатил к горлу. Ладони мгновенно вспотели, во рту пересохло. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким беззащитным. А всадник, играя, заставлял коня гарцевать на месте. Раззадоренное животное дико всхрапывало, кусало удила.

– Оставьте, если вы покалечите его, он не сможет идти.

Эти слова, произнесенные усталым, бесцветным голосом, принесли мне невероятное облегчение. Я резко, всем корпусом обернулся.

Этот всадник был облачен в стальную кирасу, защищавшую мощный торс. Шлем и мелкозернистая кольчужная сетка скрывали лицо, рука в кожаной перчатке сжимала длинное черное копье. Стальной наруч был испачкан запекшейся кровью. К седлу у бедра крепился небольшой щит с изображением сгорающей в желтом пламени черной птицы. Взгляд мой уперся в навершие спрятанного в ножны меча.

Опустив копье, воин слегка ткнул меня острием в плечо, очевидно, приказывая поворачиваться и идти. Признаться, я повиновался с радостью. Именно он опрокинул, развернул бесновавшуюся толпу назад: он или приведет меня к девочке, или поможет ее найти. Почему-то я был в этом абсолютно уверен. Маньяк на вороном жеребце громко расхохотался и, все еще смеясь, убрался прочь.

Пока мы шли к самому хвосту обоза, я высматривал девочку среди вяло плетущихся телег. Ее, однако, нигде не было видно. Когда обоз, наконец, ушел вперед, я увидел толпу людей, таких же избитых и оборванных, как и я сам. Окруженные плотным кольцом солдат, они сидели прямо на земле. И тут до меня дошло. Я остановился как вкопанный. Острие копья ужалило спину. Кольцо разомкнулось. Обернувшись, я решительно шагнул к воину. Тот, явно удивленный, вскинул древко вертикально.

– Послушайте… – Конь скосил выкаченный глаз, потянулся губами. Я отвел морду рукой, взялся за повод.

– Но, но! Полегче! – Воин направил животное в сторону, я выпустил ремень.

Спрыгнув в жидкую грязь разбитой дороги, он приторочил копье к седлу, снял шлем, нацепил на луку. Обернулся, пятерней расчесывая длинные и светлые, ниспадающие до плеч волосы. Спешно подбежавший солдат принял уздечку, повел коня к обозу.

– Ну, – воин плюнул на наруч, растер прикипевшую кровь, поморщился недовольно, – что у тебя?

– Это… ошибка. – В горле мгновенно пересохло. Я понял вдруг, что не смогу ничего объяснить. Ничего, никому. Современный человек, сознание которого, казалось бы, уже предельно восприимчиво, и тот не поверил бы. Я сам не верил своим глазам… до сих пор я даже не пытался внятно соображать!

– Кто с тобой был? – Темные глаза смотрели пристально, рука в кожаной перчатке механически полировала сталь, та уже проблескивала сквозь красно-бурую грязь.

– Со мной? – Высохшие было ладони вспотели вновь.

– Да. С тобой, с тобой. – Кажется, я начинал раздражать его. Я понял, что должен, обязан убедить этого человека.

– Девочка. Маленькая девочка. Мы не грабители. Мы шли по лесу, заблудились, хотели отдохнуть в избушке… Мы плутаем уже сутки! Пошлите в лес солдат. Ребенка надо найти. Ее дома ждут!

Я тараторил, задыхаясь, спеша, и чем больше говорил, тем четче понимал: не то, не то он ожидал услышать и теперь не отпустит ни меня, ни девочку, пока не получит объяснений, удовлетворяющих его. Я замолчал.

– А теперь послушай-ка сюда. – Он приобнял меня за плечи, шагнул, увлекая далее. – Скачи ты верхом, во весь опор, хоть сутки, а до ближайшего людского поселения не доберешься. Что, скажи на милость, этот «ребенок» делает здесь, с тобой? Ты украл девочку у родителей? Думаю, нет. Эта маленькая бестия оглушила одного из моих солдат, стянула его нож и запутала следы так, что наш лучший следопыт до сих пор разобраться не может, – я замер, тот подтолкнул меня в спину, к сидевшим на земле пленным, – так что тебе придется идти вместе с нами. В столицу. Эй! В кандалы его!

Я вскинулся, но рука, только что лежавшая у меня на плече, вцепилась в шею, сдавив намертво. Я вскрикнул, резкая боль заставила присесть, подоспевшие солдаты заломили руки за спину, пальцы, впившиеся в ложбинки между ключиц, ослабили хватку, я дернулся, но было уже поздно. Щелкнул замок, закрепляя за мной новый статус. Высокий светловолосый грабитель, сидевший рядом, покосился зло и недоверчиво.

– Твой человек, Кат?

Светловолосый зашипел сквозь зубы – гневно раздулись ноздри хищно загнутого носа, – дернул головой.

– Я не Кат. Меня зовут Сет. И убери отсюда этого… – смерил меня взглядом, будто кипятком ошпарил. Не найдя достойного определения, сплюнул в грязь. – Хочешь подсадить крысу? Не утруждайся. Обещай замолвить за меня словечко, и еще до Мадры я сдам тебе атамана, – он улыбнулся криво, – тепленьким…

Воин усмехнулся, сокрушенно качнул головой, присел рядом на корточки.

– Звать-то тебя, может, и Сет, а прозывают – точно Катом. Ты известный грабитель и душегуб… Разве что с Одноглазым сравнишься? Нет? Не повезло Одноглазому – не такое теплое у него местечко… А то, глядишь, и заткнул бы тебя за пояс, а? – Он длил паузу, дожидаясь ответа. Сет улыбался, но молчал. – Ну, ничего… – Поднимаясь, воин хлопнул ладонью о колено, звук вышел глухим и влажным. – Прибудем на место, всех вас перевешаем. Разбору не будет.

Развернувшись, он побрел куда-то в сторону, на ходу снимая и складывая на руки семенящему рядом солдату тяжелую, глухо звякающую амуницию. Я провожал его взглядом, пытаясь осмыслить услышанное, поверить в происходящее. Бред принимал все более ужасающие формы. Хотелось кричать, и я вскрикнул – от боли, когда что-то холодно и бодряще нырнуло под ребра. Обернувшись, я наткнулся на серо-стальной взгляд.

Глава 2

Со мной никто не разговаривал. После того как я упомянул лабиринт, пленные старались держаться подальше – насколько позволяла цепь. Да после того как нас подняли и – тычками и ударами – погнали вперед, вдогонку успевшему скрыться обозу, никто и не болтал. Мы бежали. Сначала вразнобой, конвульсивно дергая сковывавшую нас в одну связку цепь. Потом, когда Сет раздал достаточно команд и пинков, – ровно и слаженно, будто воинская часть на марше. Хорошо хоть не в полной выкладке, но с руками, скрученными за спиной. Общаться с солдатами мне не хотелось – я и без разговоров боялся сорвать дыхалку.

Мы с Сетом бежали в паре, он был ближе всех в связке, я ориентировался на него. Сет дышал через нос и смотрел под ноги. Я, борясь с искушением вывалить язык на плечо, захлопнул пасть и тоже начал следить за дорогой, – земля, разбитая десятками ног и колес, казалась одной сплошной и гладкой поверхностью. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, я надеялся лишь поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой.

Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял: эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего ее звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх – нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.

– Съели, да? – На ворохе корзин, придерживая их и держась за них – одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облаченный в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и все же она не желала укладываться в голове.

– Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? – Мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом да в одной связке странным образом сблизили меня с грабителями.

– Храбрый, да? – Заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, утерся о его спину, – где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, – он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, – только язык сперва укоротили бы… Храбрец.

Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передернул плечами, вся плетеная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.

– Заткнись! – Сет рявкнул это одновременно с отцом ребенка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Ненадолго.

Обоз плелся вяло, лес у обочин не занимал взгляда, и через несколько минут разговор возобновился.

– Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку… на хозяйство. Так то – добыча не богатая.

– Я не последыш. – Мальчишка настороженно прищурился. – С чего ты взял, будто я – последыш?

– А как же, – грабитель обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, – раз ты на базар едешь, значит, ты и младшенький, а прибьем тваво батьку, как раз и останешься… последыш!

– Твоя неправда! – Слезы зазвенели в голосе, и только поэтому он сумел перекрыть гогот. – Неправда ваша! Как вы батьку прибьете, когда вы связанные?!

– Ой, связанные! – Балагур никак не унимался. – Вот погоди, ночь придет – весь обоз перережем! Чай, с замками обращаться умеем и ножи в руках держать сподручные!

– Мооол-чать! – Охрана не выдержала, солдат дернул коня в сторону, ожег весельчака плетью.

Гогот стих. Лишь некоторые крутили еще головами, стряхивая набежавшие на глаза слезы, а неугомонный балагур тихонько похохатывал.

Мальчишка обиделся и заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.

В связке завязались тихие разговоры:

– …Телег по десять…

– Сколько раз уже было…

– Ей-ей, лучше… голову отсекли… встал бы обоз… от хвоста путь загородил…

– …Полегло бы народу сколько…

– …Да, уж все меньше… взяли бы добычу богатую…

– …Тут уж не товар… тугие кошельки в голове… охрана знатная…

– …Ту охрану считать поздно…

Я крутился во все стороны, пытаясь уловить суть. Хотя разговор шел почти шепотом, пленные грабители без труда слышали друг друга, я же – скорее читал по губам.

– Ты уши не больно-то развешивай. – Сет ткнул меня локтем в бок.

Я обернулся.

– Он это серьезно? Что всех повесят? Без разбору?

– Капитан Вадимир? Этот серьезен. Слово сдержит – как пить дать… – Сет потупил взгляд, задумался. – Ты и вправду не знаешь?

– Что? – безуспешно попытался сообразить я.

– Да ты и впрямь… не отсюда, – он сверлил меня взглядом. – Была б моя воля, я б тебя… Чую, доставишь ты хлопот нам…

– Это еще почему? – Я вскинулся, почуяв невысказанную угрозу.

– То б нас повесили, и дело с концами… Боюсь, пытать станут.

– Что-о-о?! – Я бы остановился, если б не тянувшая вперед цепь.

– Сдается мне, братец, лазутчик ты. Белгрская ищейка… И историю на твоем месте я придумал бы повеселей, чем про лабиринт россказни. – Одним взглядом он измерил меня вдоль, поперек и вглубь. – Не выбираются такие, как ты, из лабиринта. Будет тебя Вадимир расспрашивать, молчи лучше со своими сказками.

Если, разговаривая, он приблизился почти вплотную, то теперь демонстративно отступил на всю длину в принципе короткой цепи.

Я задумался над его словами. Крепко задумался. Капитан не поверил моему рассказу о девочке. Очевидно, ей удалось хорошо спрятаться в лесу, а солдата оглушил кто-нибудь из грабителей, тот, кому повезло больше, чем товарищам. И я уже не знал, так ли это хорошо, как кажется на первый взгляд. Ребенок. Один. В лесу. Допустим, она без труда проведет там день, а если не испугается и не заплутает, может и вернуться в избушку. Но маленькая девочка. Одна. В лесу… Ночью.

Я зябко поежился, так неприятна была эта внезапная мысль. О том, что она может рискнуть и попытаться найти дорогу домой, я предпочитал даже не думать. Огляделся: солнце вставало над вершинами самых высоких деревьев и начало уже припекать, дорога подсыхала, жижа под ногами превращалась в вязкую грязь. Прошло часа полтора – не больше, еще есть время, но с каждой секундой путь обратно становится все длиннее. Итак, мне надо было срочно покинуть обоз.

– Сет.– Он отшатнулся, когда я качнулся к нему, уперся плечом в плечо.

– Боже! Откуда же ты взялся? – Он зло вздернул верхнюю губу. – Чего тебе еще?

– Помоги мне бежать, Сет!

– Да ты спятил! – Теперь запнулся он, нарушив равномерное движение в связке. – Кем ты себя мнишь?

– Если ты мне не поможешь, я… – Губы внезапно пересохли. – Я сдам тебя Вадимиру!

– Да? – Кажется, я развеселил его. – И как же ты это сделаешь? Расскажи, мне очень любопытно.

Облизывая пересохшие губы, я в последний раз прикинул, все ли правильно рассчитал.

– Я не только сдам тебя, Кат… – тонко выдержанная пауза позволила мне заметить чуть дернувшийся уголок глаза, – я расскажу капитану, кто именно обещал всеми силами помогать Белгру.

Он растянул губы в улыбке.

– В такие байки не поверит даже Вадимир.

Это не вселяло надежд, обыкновенный грабитель видел меня насквозь. Но я уже не мог отступить.

– Конечно, я не прибегу и не стану выкладывать ему все на тарелочке… Но если я буду молчать… Откажусь отвечать на любые вопросы… Скажу, что скорее умру, нежели признаюсь хоть в чем-нибудь… – Я снова склонился к самому его уху и зашептал, не в силах остановиться: – Как ты думаешь, долго ли будут нас пытать, прежде чем повесят, в этом случае?

Выложив все, я понял, что меня слушает связка до последнего человека. Слушает молча и очень внимательно.

– Нет, ты точно спятил… Ты этого не сделаешь, – Сет уже не пытался отстраниться. Мы шли в ногу, плечо к плечу, сцепившись взглядами, за нами наблюдала вся цепь, и я затылком чувствовал, что и мальчишка, задремавший было на ворохе корзин, встрепенулся и, сонно протирая глаза, повернул любопытный нос в нашу сторону.

– Сделаю. Если не покину обоз сегодня же… сделаю! Мне все равно уж будет. – Я врал вдохновенно, потому что и сам верил лжи. По крайней мере, на тот момент. И, кажется, Сет дрогнул.

– Посмотрим, – буркнул он, отворачиваясь.

И мы пошли дальше. Связка молчала, бросала временами косые взгляды, но все чаще и дольше, понурив головы, смотрела под ноги. Чем выше вставало солнце, тем труднее было идти. Грязь сначала загустела, потом засохла комьями и наконец осыпалась мелкой рыжей пылью. Ярко-рыжей, почти красной пылью. Я так устал, что, лишь когда вздымаемая десятками ног, колес и копыт взвесь начала подниматься клубами и окутала нас облаком, вяло подумал, что действительно нахожусь далеко-далеко от родных суглинков и черноземов. Люди кашляли и прятали лица в ткань – натягивали на нос широкие вороты рубашек, я же пытался защититься майкой, долго не мог зацепить тугую резинку и, наконец, орудуя зубами, кое-как справился. Я уже давно не чувствовал под собой ног, но больше всего мне хотелось пить. Я с нетерпением ждал вечера. Мне казалось, что у меня появится шанс.

Лучи, падающие с ясного неба, впивались в плечи раскаленными иглами, выжигали глаза, заставляя опускать голову, поливали спину нестерпимым жаром. Долгожданные сумерки принесли некоторое облегчение, а с наступлением темноты был объявлен привал и разложены сторожевые костры. Обоз, днем вялый и разморенный, ожил.

Мы опустились на горячую, разогретую за день землю. Люди рядом жаловались на затекшие в заскорузлых от грязи сапогах ноги. Просили снять цепи, чтобы разуться, почиститься. Многие просили воды. Солдаты деловито сновали мимо и не обращали внимания на просьбы и требования пленников.

Обозники раскладывали свои маленькие костерки, ставили на них незамысловатую глиняную посуду и варили походные похлебки: широко вокруг растекся одуряющий аромат мяса, овощей, специй. С голодухи у меня закружилась голова. Рот наполнился вязкой слюной. Я сглатывал, но чувствовал лишь сухую крупу дорожной пыли с солоноватым привкусом пота.

Недалеко от меня и других пленников смеялись и оживленно переговаривались довольные, располагавшиеся на отдых свободные люди. Теперь я слушал другую часть истории нападения на обоз. Она подтверждала мои догадки. Обычная тактика грабителей – пропустить богатую, хорошо охраняемую голову обоза и отсечь пару десятков последних телег, принадлежащих мелким купцам и крестьянам, – в этот раз не принесла успеха. Буквально перед стычкой обоз нагнал свежесформированный отряд вольных дружинников, направлявшийся в столицу. Джентльменам удачи изменила их своенравная покровительница. Появись дружинники чуть раньше, они не узнали бы, что происходит за их спинами, задержись чуть в пути – и пришлось бы преследовать грабителей по остывшим следам, в чужом, плохо знакомом лесу.

К моему несчастью, я попал в самую гущу событий: дружинники сильно потрепали шайку, да и преследование тех, кто пытался скрыться, сложилось удачно. Но Вадимир был порядком рассержен. Внезапное и непрошеное вмешательство озлобленных постоянными грабежами крестьян стоило жизни шестерым молодым, не обученным еще толком дружинникам. И потому ликование спасенных торговцев было тихим и сдержанным, с оглядкой на посуровевших солдат, потерявших своих товарищей.

Солдаты не спешили заняться нуждами пленных. Помимо костров на периметре они поставили костры поменьше, на которых и готовили в объемных походных котлах какое-то густое варево. Торговец средней руки в знак благодарности предоставил один из своих фургонов капитану Вадимиру и его офицерам. Вскоре после того, как обоз окончательно замер – жующий и успокоенный, – за мной пришли. Двое солдат молча и деловито сняли оковы. Получив возможность разогнуть руки, я почувствовал, как же они затекли, даже зашипел от боли. С трудом встал, был подхвачен с обеих сторон дюжими парнями в кольчугах и то ли отведен, то ли оттранспортирован к фургону капитана.

– Эй! Куда?! А как же мы?! – возмущались за спиной, но никто не обратил внимания на эти крики.

Пока меня волокли мимо костров – я явно не успевал за широко шагавшими и сытно отужинавшими парнями, – со всех сторон вслед несся едва различимый гневный ропот. Многие ехали на базар с семьями, и женщины не могли сдержать торжествующего гнева. Мне пообещали и каторгу, и веревку на шею, и вечные муки ада. Я же пытался размять руки и срочно придумать какую-нибудь правдоподобную историю.

Фургон с приподнятым на шестах боковым полотнищем был ярко освещен изнутри парой фонарей, распространявших густой, тяжелый запах масла. Под своеобразным навесом расположился сооруженный из снятого борта фургона стол, за которым, сидя на чурбаке, меня ждал капитан. Он писал что-то на длинном куске то ли бумаги, то ли пергамента – фонари давали ровный ярко-желтый свет. Я почему-то ожидал увидеть перо, по типу фазаньего, но капитан вертел в пальцах и покусывал длинное тонкое стило. Я так и не смог придумать ничего более-менее подходящего для предстоявшего разбирательства, хотя опыт общения с грабителями убедил меня в серьезности намерений абсолютно всех здешних обитателей. Я готовился к худшему и уповал на импровизацию. Однако капитан не обратил на меня ровно никакого внимания.

– Карманы, – бросил он коротко.

Почуяв движение, я опередил расторопных служивых, и сам вывернул содержимое наружу: зажигалка, складной нож, блокнотик из заднего кармана джинсов. Документы, телефон и бумажник остались у девочки, в куртке. Один из конвоиров принял добычу, другой – обшарил-таки мои карманы сам, провел ладонями вдоль пояса, проверяя ремень, приподнял брючины, ощупал голени. Кроссовки живо его заинтересовали.

– Гляди-ка, чудная обувка… – Капитан вскинул голову, скользнул взглядом, но остался равнодушен, а вот часы на руке его привлекли больше.

– Ну-ка, сними браслет.

– Это не браслет, это часы, – брякнул я, расстегивая замок.

– Тебя забыли спросить.

Солдат принял часы, пару раз щелкнул замком, пока нес к столу капитана, передал в руки и покрутил головой удивленно.

– Такая дорогая вещица в такой дешевой оправе, серебро было бы много богаче. С какого чудака ты это снял?

– Что за металл? Сталь? – Капитан покрутил мои титановые часы, закрыл-открыл браслет, отложил в сторону. Взял блокнот, пролистал. Вернулся на первую страницу. – Соколов Никита Александрович. Это чье?

– Мое. – Я был готов ко всему, но этот вопрос меня ошарашил. Я стремительно терял уверенность в собственных силах.

– Значит, это твое имя? – Кажется, столь легкое признание мной собственного имени внушало ему сомнения.

– Да.

– Ну-ну. А почему здесь, – он развернул блокнот ко мне, указал на бледно-серое печатное слово «name», – письмо белгрское, а все остальное написано по-нашему?

Я не нашелся, что ответить. Боюсь, что и выражением лица я создал себе ряд дополнительных проблем. Вадимир рассматривал меня крайне внимательно. Наконец он вздохнул удрученно.

– С глаз! – Я не успел еще сообразить, что же он имел в виду, как два верных конвоира вновь подхватили меня под руки и развернули назад, к пленным.

– Стойте! Да постойте же! – Я рисковал свернуть шею, а капитан даже не поднял голову.

Это было не то, чего я ожидал. Совсем не то. Вадимир не собирался разговаривать со мной. А я думал было уболтать его, теперь, очевидно, сделать это будет не так-то просто. Записная книжка с номерами телефонов. Интересно, к каким выводам придет этот средневековый Шерлок, просмотрев ее внимательно: резидентура? шифры? суммы? – я хохотнул. Солдат помоложе посмотрел на меня ошалело, второй – просто врубил подзатыльник. Хорошо врубил – до звона в ушах.

Когда показалась цепь заключенных, я увидел, что скованы они уже только за ноги, сидят на земле, едят с круглых деревянных плошек, по нескольку человек с каждой, только и видно было, что мелькающие руки. Я нашел взглядом Сета. Он помахал мне приветливо и улыбнулся. Это заставило меня замереть на полушаге.

– Давай. – Ощутимый толчок в спину послал меня дальше вперед. – Вишь? Дружки твои заждались. Радуются.

Мы подошли к цепи. Один конвоир опустил мне руки на плечи и надавил, заставляя сесть, второй – нагнулся подобрать свободную пару кандалов. Тут-то Сет и залепил ему в лицо деревянным блюдом.

Не издав и звука, круто и по косой, солдат провернулся вокруг своей оси, упал и замер на земле, не шевелясь. Второй отпустил меня, кинулся на помощь товарищу. Цепь накрыла его лавиной. Забыв о еде, люди повскакивали с мест, заслонили меня от других, спешащих на подмогу, конвойных. Повалив солдата, они пинали его ногами. Первый мой порыв – кинуться на помощь избиваемому человеку – пресек Сет. Он силой развернул меня к обочине и лесу:

– Беги! Беги, сумасшедший! Ради тебя старались же…

Это я слушал, уже мчась полным ходом. Позади послышался свист плети, стоны и сдавленные ругательства. Это солдаты навалились на цепь. А потом воздух пронзил резкий, короткий щелчок и мимо пронеслось с огромной скоростью нечто. От ужаса волосы на затылке встали дыбом. «Стрела или арбалетный болт?» – гадал я, снедаемый живым любопытством, пока, начав петлять, как заяц, не скинул и не выбросил белую майку. Разобравшись с ней, я несся только по прямой, забыв об усталости и боли в ногах – щедром подарке дневного перехода. За моей спиной слышались еще крики, но меня было уже не догнать. Единственное, что я пытался делать, – не вилять. Мне еще надо было не потерять дорогу обратно. Я хотел как можно скорее найти ребенка и вернуться. Как можно скорей. Так скоро, как только можно.

Остановившись наконец – сердце молотом бухало в ребра, – я уперся руками в колени, пытаясь отдышаться, собраться с мыслями.

Итак, мне надо идти параллельно тракту, забирая чуть к нему, чтоб в итоге выйти на место стычки. Там осталось достаточно поломанных кустов и разбросанного сена, чтоб наверняка не проскочить мимо. Дальше – минут десять-пятнадцать через лес, избушка где-то совсем близко к дороге. Сориентировавшись на месте, я начну искать девочку.

Двинувшись в намеченном направлении, я вскоре понял, что не привык бродить по лесу с обнаженным торсом, будто Тарзан. Было холодно. Когда зубы начали отплясывать четко различимый степ, я заставил себя расправить сведенные плечи, взмахнуть пару раз руками, развести ладони по широкой дуге, попрыгать и побежать. Тихой, неспешной трусцой, той, которая, по преданию, сжигает килограммы, а по существу помогает согреться и чуть продвинуться к намеченной цели.

Было темно, я с трудом отличал ближайшие деревья от сплошной, неприступной стены леса. Как часто бывает глубокой летней ночью, ветер стих, смолк непрекращающийся шелест листьев, зато появилось множество других звуков. Журчали ручьи, редко капала собравшаяся на листьях вечерняя роса, пронзительно пищал разбуженный резким движением вздрогнувшего листа комар, оглушительно хлопнули крылья – темная тень оттенила глубокую синеву неба – треснула рядом ветка.

Я едва не сбился с шага. Кто-то бежал чуть сбоку и чуть впереди. Еще минуту назад никого не было, и вот – едва уловимый шелест раздвигаемых телом ветвей. Шелест, идущий от земли: хищник, достаточно крупный, чтобы создать проблемы. Я не останавливался. Кто бежит ночью? Охотник или добыча. Те, кто не имеет права бегать по ночам, прячутся в норах, таятся в траве, спят на деревьях. Возможно… нет, даже наверняка, зверь тоже знает это. Если бежать так и дальше, он, вероятно, уйдет, а вот если я запаникую, он почует флюиды страха. Химия тела – территория хищника. Я бежал, чутко прислушиваясь к непрекращающемуся, едва уловимому шуму. Он чуть удалялся, чуть приближался, отставал, обгонял снова, но был постоянно рядом.

Когда показался просвет меж деревьев, а луна отразилась в широком, перегородившем путь ручье, я замедлил ход, гадая, как быть. Волк – теперь я увидел зверя, упругие мускулы, перекатывающиеся под гладкой, шелковистой пепельно-серой шерстью, – тоже сбавил ход. Ровной, упругой побежкой – мне стало стыдно своей неуклюжей трусцы – он спустился к воде. Не оглядываясь, но, несомненно, зная о моем присутствии, принялся пить. Я вдруг тоже понял, что умираю от жажды. День под палящим солнцем не прошел даром. Я пожал плечами и следом спустился к ручью. Пил не спеша, искоса разглядывая зверя.

Он был огромен. Все же ни один волк из тех, что я видел в зоопарках, не мог сравниться с ним. Не менее ста килограммов – я готов был поклясться, он весил не менее сотни килограммов. Морду его до самых глаз покрывали черные пятна крови. Волк пил, не обращая на меня ни малейшего внимания. Долго и с явным наслаждением. Он не торопился, делал перерывы между глотками, и тогда капли, срываясь с обнаженных клыков, рисовали круги на тихой глади ручья. В конце концов, я просто замер – вода сочилась сквозь пальцы – и смотрел, как он утоляет жажду.

Когда он поднял наконец голову и взглянул на меня, в его взгляде – желтом и безразличном – мне почудилась насмешка. Он встряхнулся, как собака, обдав меня брызгами и заставив зажмуриться. Когда я открыл глаза – его уже не было. Чуть качались кусты, обрамлявшие поляну.

А я так и остался сидеть, завороженный взглядом этих не злых, не добрых – чуждых человеческому миру глаз. Вода вытекла из ладони, и я почувствовал тянущий от ручья холод. Пришла пора и мне встряхнуться, словно очнувшемуся ото сна псу. Я встал – оказывается, у меня затекли и страшно замерзли ноги. Пока разминался, думал, как переправиться на другой берег. Ночное купание не прельщало. С другой стороны, рельеф лесных рек прихотлив, если я пойду вниз по течению, то просто заплутаю, поддавшись изгибам русла. Десять минут размышлений так и не смогли склонить меня к переправе. Подпитываемая ключами, вода была арктически ледяной. Я внимательно изучил открывшийся мне кусок звездного неба… и не смог сообразить, какие же созвездия вижу. Этого еще не хватало, я был спец в ориентировании на местности, никто в группе не давал показателей лучше, а такие навыки не забываются даже через десять лет после студенческой практики. Все же это не текст из учебника – это умение, которое выручало меня не раз. Я отбросил сомнения: ручей – это ручей. Если что, я всегда смогу вернуться обратно, по руслу. Я затрусил вниз по течению.

Вскоре ручей стал шире и мощнее, а его склоны начали образовывать нечто вроде оврага. Сообразив, что рано или поздно вода заполнит все пространство внизу, и лучше уж мне взобраться повыше сейчас, пока склоны не слишком круты, я принялся карабкаться наверх. Стены оврага при ближайшем знакомстве оказались гораздо более отвесными, чем мне показалось вначале. Ноги скользили по глине, руки не могли найти надежной опоры – я старался избегать хилых хвостиков чахлой растительности. Не рискуя задрать голову вверх, чтоб оценить оставшееся до края расстояние, – сместив центр тяжести, я мог запросто кувыркнуться вниз, – из под локтя я кинул взгляд на уже пройденный путь. Он был не мал, а ручей уже превратился в бурную речку.

Черные лошади с белоснежными гривами били копытами, кружили водоворотами, перескакивали с уступа на уступ и в брызги разбивались, кидаясь грудью на неприступные стены оврага. У меня закружилась голова. Ноги потеряли опору, заскользили, глина потекла под руками, теряя форму, пальцы тонули в податливой массе. Запаниковав, я брыкнул ногами, подпрыгнул, подтягиваясь.

С криком на губах и руками, полными вязкой земли, я соскользнул навстречу беснующемуся табуну. Врезавшийся в спину поток ожег холодом, я задохнулся, камнем пошел на дно и хлебнул-таки ледяной водицы. Течение подхватило и понесло. Как всадник на необъезженном коне, я то взлетал вверх, то погружался под воду. Меня кидало из стороны в сторону, било о стены оврага, не давая выбраться на берег. Река, в убийственном порыве, тянула ко дну и волокла по камням. Желая посмеяться над пленником, позволяла вдохнуть несколько глотков спасительного воздуха. А потом меня приложило о камни.

Обоз собирался в дорогу. Паковались вещи, запрягались лошади, телеги выстраивались привычным порядком, когда из-за поворота показались двое. Впереди на тонконогой вороной кобылке, гордо вскинув изящную головку, ехала маленькая всадница. Костюм для верховой езды удивительно ладно облегал ее фигурку. Словно в нетерпении всадница пришпоривала лошадь. Длинные тонкие пальцы, обтянутые мягкой кожей перчаток, слегка подергивали уздечку. Раздавался нежный звон колокольцев. Серебряный обруч поддерживал каскад горевших буйным огнем волос. За ней, отстав на полкорпуса, ехал воин. Очень высокий мужчина, гораздо выше своей спутницы, придерживал своего горячего коня, стараясь оставаться чуть позади. Он говорил о чем-то вполголоса, обращаясь к всаднице. Она слушала его небрежно. Мысли ее были далеко впереди. Ей хотелось, пустившись вскачь, догнать их, но она сдерживала себя. Воин видел, что его не слушают, но продолжал говорить. От обоза навстречу отряду выехали трое. Двое были солдатами, третий, судя по длинному конскому хвосту на вороненом шлеме, – офицер.

– …Ведь ты помнишь, как…

Всадница раздраженно повела плечом. Воин замолчал, склонив голову. Солдаты из обоза остановились совсем рядом – непозволительно близко. Офицер, явно рассерженный чем-то, придержал кобылку за узду. Не обратив внимания на возмущенный взгляд хозяйки и гневный жест воина, спросил, кто они такие и куда направляются. Всадница промолчала, позволяя вести разговор своему спутнику.

– Отпустите повод.

Капитан нехотя повиновался. Воин подчеркнуто вежливо склонил голову.

– Я имею честь сопровождать леди Эдель в ее путешествии к поселениям ктранов и их лесных братьев.

– Мне неприятно задерживать благородную особу, но по долгу службы я требую предъявить бумаги, разрешающие вам пребывание в такой близости от границы.

– Бумаги будут предъявлены, прошу вас.

Всадница лениво наблюдала за привычной процедурой. Ни один из солдат не обратил на нее особого внимания – поприветствовали как подобает, не более. Это был добрый знак. Она могла бы поклясться: тот, который так пристально рассматривал двуручный меч ее спутника, не далее как вчера подарил ей свой нож. Дешевая, но удобная поделка деревенского мастера. Она оставила нож себе – надежная, добротно изготовленная вещь, рукоять украшена нехитрым резным узором.

Когда все формальности были соблюдены, а бумаги прочитаны дважды, офицер нехотя предупредил:

– Будьте осторожны, проезжая через лес. Мы… упустили вчера пленного. Скорее всего, это не простой грабитель, может быть, это сам Кат. Он безоружен и полугол, но решителен и быстр – будьте осторожны. Мне не хотелось бы, чтобы ко дню облавы он обзавелся оружием и лошадьми.

– Облава? – Воин не казался заинтересованным, так, пустая беседа с новыми людьми. – Вы собираетесь устроить облаву в здешних лесах? Не будут ли ктраны против?

– Надеюсь, нет. Потому что, как только мы дойдем до Крючьев, я возьму людей из тамошнего гарнизона. – Капитан обернулся на обоз, вздохнул с сожалением. – Они более опытны, чем мои солдаты, а мне не хотелось бы упускать такую добычу, как Кат.

Сопровождавшая его свита заметно смутилась. Один тронул пальцами красующийся на скуле синяк. Впервые за все время разговора Эдель заинтересовалась, пристально взглянула в лицо молодому воину, чуть скривила губы в усмешке. Капитан заметил это. Резко дернув узду, развернул коня к тронувшемуся уже обозу. Девочка и воин остались одни.

– Отбыл не попрощавшись. Храбрец… и хам… Где же нам искать его теперь, Сирроу?

– А мы отправимся в Торжок. Но сначала, думаю, следует навестить поселения клана.

– Какие именно? Лес огромен, мы не можем пройти его весь.

– Те два, что я предупредил. Не думаю, что за ночь он успеет уйти далеко, а следопыты ктранов намного искуснее следопытов Далионской армии.

Он хотел приободрить ее этой нехитрой шуткой. Она была благодарна, но слишком обеспокоена.

Время. Приближалось новолуние, а она не хотела, чтобы Тринадцать узнали о ее промахе. До сих пор она не ошиблась ни разу.

– Ты понимаешь, что я не могу появиться ни в одном из кланов?

– Разумеется. Поезжай в Торжок, возьми комнату в таверне и жди меня там. Я обернусь скоро.

– Ты так уверен в том, что это был он?

– Да.

Этот короткий, веский ответ понравился ей гораздо больше незамысловатой шутки, – он давал надежду успеть вовремя.

Глава 3

Я очнулся от жара припекающего солнца. Сказать правду, спина у меня просто горела. Попробовав шевельнуться, застонал. Кажется, тело было изрезано сплошь, и каждый этот порез саднил так, будто по нему провели наждачной бумагой. Всюду был песок. Мельчайшие крупицы проникали в горло, превращая дыхание в адскую муку. Они скрипели на зубах, щекотали нос, вызывая неудержимое желание чихать. Я провел рукой по волосам, песок был и там. Неимоверным усилием воли разлепил веки. Оказалось, я лежал на песчаной отмели. Солнце жарило вовсю, значит, я пролежал здесь остаток ночи и часть дня.

Я с трудом сел, сощурился. Маленькая речка, весело перекатывающая передо мной волны, ничуть не походила на вчерашнюю – одержимую убийством стихию. Плещущаяся вода играла цветами отраженного неба и буйством прибрежной зелени. С трудом верилось, что вот отсюда-то я и не мог выбраться. Взявшись отряхивать песок с плеч, я понял, что действительно испещрен мелкими порезами – ладонь прошлась по густому и липкому – и не мешало бы хорошенько их промыть. Поднявшись на ноги, я скорее ощутил, чем услышал движение позади. Испуганно обернувшись, замер.

Прямо передо мной, крепко упираясь ногами в землю, стояла невысокая – она едва доставала мне до груди – охотница. На маленьком круглом личике помещались изумрудные, чуть раскосые глаза, надутые губки, задорный курносый нос. Каштановые волосы были аккуратно забраны под забавную островерхую шапочку цвета молодой листвы, и лишь несколько прядок спущены на лоб. Ей очень шло короткое зеленое платьице и коричневая жакетка с искусной вышивкой на отворотах. Тонкую талию лесной девушки обхватывал изящный поясок, а стройные ножки облегали высокие замшевые сапоги. В заключение скажу лишь то, что за ее поясок было заткнуто множество коротких и узких, видимо метательных, ножей, у бедра висел легкий меч, а за спину был закинут колчан со стрелами, одна из которых уже натягивала тетиву, глядя мне прямо в грудь.

– Дрась-те, – ляпнул я.

Такой вот мой ход явно озадачил девицу. Изумрудные глаза потеряли свой хищный прищур, распахнулись широко, она отступила на шаг.

Сообразив, что выбрал верную тактику, я приветливо улыбнулся и поделился своими соображениями на тот счет, какое сегодня прекрасное утро.

Она отступила еще, склонила голову, поджала губы, и наконец ответила лаконично:

– Хо!

Мне оставалось пожать плечами.

– Определенно так. Не возражаете, я немного приведу себя в порядок? – Не дождавшись ответа, я преспокойно развернулся и сделал шаг к ручью.

– Не смей поворачиваться ко мне спиной! Ты…ты… – За моим плечом девушка искала и не находила подходящего слова.

Она просто задыхалась от возмущения. Я удивился. До сих пор я не замечал, чтобы кто-нибудь здесь особо беспокоился о манерах или заботился о приличиях.

И, двигаясь уже демонстративно независимо, я склонился над ручьем, стараясь оценить полученные повреждения. В незамутненной воде отразилась встрепанная, исцарапанная личность. Все было не так уж и страшно. Скинул кроссовки – они еще держались, но, кажется, я скоро останусь и без обуви, кожа пересохла под солнцем и пошла мелкими трещинами. Забрел неглубоко в ледяную воду. Через силу заставил себя присесть и, набирая полные пригоршни, принялся обмывать плечи, грудь и спину. Искоса я поглядывал на девушку. Она спрятала в колчан и стрелу, и лук, взгромоздилась на валун и, скрестив руки на груди, внимательно наблюдала за мной. У переносицы залегла складочка – видно, напряженно о чем-то думала. Я тоже откровенно, не таясь, рассматривал ее. Кажется, ее это злило. Я ухмыльнулся. Мне до смерти надоели угрозы и бесцеремонное обращение. И я преспокойно промывал раны – благо, большая часть их относилась к разряду неглубоких порезов и уже схватилась корочкой, а те, что все еще кровоточили, не требовали сложной обработки или медицинской иглы. Вышел на берег и обулся.

– Ну? – повернулся я выжидающе, когда, наконец, закончил.

Сердитая складочка у переносицы уже разгладилась. Девушка сидела, свесив ноги с валуна – пятки сапог на плоской подошве легко постукивали о камень, – и, откинувшись на руки, смотрела заинтересованно. Зеленая шапочка упала, и охотница не стала надевать ее снова. Солнце играло в короткой волне каштановых локонов. Определенно, она была красива. Определенно, она знала это.

– Теперь я действительно верю.

– Веришь? Во что? – Для меня эта фраза смысла не имела.

– Ты не испугался лесного брата: шел с ним одной тропой и пил с ним из одного источника. Ты не испугался следопыта клана и посмел повернуться ко мне спиной, когда жало моей стрелы смотрело тебе в грудь… В тебе сердце волка.

Я сокрушенно покачал головой. Пришло непрошеное ощущение фэнтезийной сказки, игры, которая может быть в любую минуту прервана. Благо воспоминания о злоключениях в обозе не дали мне покинуть эту грешную землю и унестись в облака на крыльях фантазий. Из всего вышесказанного я четко усвоил лишь одно: эта девица действительно могла меня убить и, возможно, не сделала этого лишь потому, что я повел себя странно. Это имело смысл, все остальное – нет. Это стоило взять на заметку.

– Если верить данным последнего медицинского освидетельствования, сердце у меня – вполне человеческое, здоровое, без пороков и следов ожирения. – Кажется, мне снова удалось удивить ее, она спрыгнула со своего насеста, подошла ближе, склонила голову заинтересованно. Теперь она смотрела на меня снизу вверх, но в глазах ее не было и тени беспокойства, лишь любопытство. – Лесной брат – это волк? Откуда ты знаешь, что я делал ночью? Ты следила за мной? – Я постарался занять ее вопросами.

– Волк – это волк. Лесной брат – это лесной брат. Неужели не знаешь разницы?.. И никто за тобой не следил, вы столкнулись, ты удивил его, он рассказал клану. – Теперь она озадачила меня. На минуту я потерял инициативу. – Человек, который не боится леса, может быть крайне опасен. Все люди боятся леса.

– Ну и бред. – Я заметил, что на плече из пореза все еще идет кровь и никак не желает останавливаться, попробовал пальцами защемить края царапины. – Лес – такое же место, как и любое другое. Ничем не отличается. Главное – знать, как вести себя правильно, а бояться в лесу абсолютно нечего.

Здесь я лукавил, ночью я порядком перетрусил, но никто не смог бы заставить меня признаться в этом. Заметив мои попытки остановить сочащуюся из раны кровь, девица засуетилась.

– Погоди, – она повела плечами, и рядом упал маленький зеленый рюкзачок размерами не больше тех, что носят сейчас особо модные штучки. Склонившись, она ослабила тесьму на горловине и извлекла длинную бледно-зеленую ленту, скрученную наподобие бинта. – Давай перевяжу уж.

– Ну, уж перевяжи. – Я улыбнулся, она замерла, но затем робко улыбнулась в ответ.

Я сел на песок, иначе ей было бы неудобно. Она оценила этот жест и улыбнулась мне вновь. Кажется, наши отношения пошли на лад. Я попытался сориентироваться. Ведь вчера еще у меня была цель. – Скажи-ка, далеко ли отсюда до тракта и в какую сторону надо идти?

Ее руки замерли на миг, но тут же вновь принялись за работу.

– Что тебе тракт? Тракт петляет. Отсюда до Торжка ближе… или тебе к границе надо? – Я снова почувствовал легкую заминку. Усмехнулся, вспомнив про белгрских шпионов.

– Мне надо на тракт. – Я решил придерживаться принятой тактики, раз уж правда удивляет ее, пусть удивляется дальше. На здоровье. Помогла бы лишь. Я чувствовал, что мои резервы на исходе. День-два, это все, что было у меня в запасе, действуй я в одиночку. Жутко хотелось есть. – Там вчера стычка была, утром. Может, знаешь? Я… оставил там вещь.

Она расхохоталась. Я аж вздрогнул, так неожидан был этот искренний, веселый смех. Особенно после всего случившегося.

– Тогда забудь. Ничто не залеживается на тракте долго. Кто-нибудь уже давно присвоил твою… вещь. – От меня не ускользнула поставленная пауза. Эта девчонка тонко чувствовала ложь.

– Хорошо. – Воздуха я набрал полную грудь, потому что собирался выложить все. – На самом деле, я оставил там друга, даже нет, не друга… маленького человечка, за которого несу ответственность. Я встретил в лесу девочку, и мы шли вместе, потом попали под облаву, там было много людей, вооруженных и озлобленных. Девочка скрылась, меня приняли за грабителя, заковали в цепи. Целый день я шел вместе с обозом, а потом бежал… мне помогли бежать… те самые разбойники. А сейчас я должен вернуться и найти ее, чтоб отвести домой. Только не спрашивай, что маленькая девочка делала в лесу одна, когда до поселений так далеко, и почему бандиты помогли мне. Этого я объяснить все равно не смогу.

Я выдохся. Девушка смотрела на меня пристально и тихо. Она молчала, и я не смел сказать и слова.

– Какой ты чудной… Ты не боишься леса, но вздрагиваешь, когда рядом смеются. Твоя ложь похожа на правду, а правда кажется ложью. Тебе нужна помощь, но ты ни за что не станешь просить о ней… – Она вдруг кивнула головой резко, будто завершив некий внутренний диалог. – Хорошо. Я отведу тебя туда, поищем твою спутницу вместе… кем бы она ни была и как бы вы здесь ни оказались. – Она лукаво улыбнулась мне. Я почувствовал огромное облегчение, но не смог выразить свою благодарность словами.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.