Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни

– Ты мне цитатами зубы не заговаривай – не пройдет. К тому же я злой сегодня. Раздевайся.

– Так сразу?

– Я тебя хочу, ты сегодня не отмороженная, как обычно, а нормальная баба. Давай снимай это дорогое барахло, – он показал пальцем на ее бюстгальтер, выглядывающий изпод кружев пеньюара. – Ты сейчас мужика хочешь, и тебе все равно, кто это будет, я хочу воспользоваться моментом.

Анна не успела даже охнуть. Не дожидаясь, пока она разденется, он сам стянул с нее пеньюар, белье и повалил на кровать. Ей действительно хотелось мужчину. Ленский и здесь оказался прав, Анна испытывала приятное возбуждение. Закрывала глаза и видела лицо Малиновского. Представляла, что лежит с ним в постели и вся горит оттого, что его руки гладят ее тело, а губы целуют.

Ленский еще говорил, что этого не случится! Что никогда ей не почувствовать, как внутри все мгновенно сжимается в комок от сладкого спазма, будто там в самом конце фейерверка взорвалась большая и яркая ракета, рассыпав целый веер разноцветных огней, а потом наступило расслабление и полное блаженство. Только бы он не понял, откуда это взялось!

Потом оба никак не могли успокоиться и уснуть, лежали, боясь посмотреть друг другу в лицо. Наконец Ленский не выдержал:

– Похоже, мне придется доплачивать Денису за то, что одно его присутствие возбуждает мою бабу. Может, пригласим его к нам в постель?

Разве можно от него хоть чтонибудь скрыть?! Анне было стыдно, она решила перейти в атаку. Правильно говорят, что нападение – это лучшая защита.

– Так и знала, что ты скажешь какуюнибудь гадость!

– А что, я должен молчать за свои же деньги?

– Слушай, а если я с ним действительно пересплю, ты что, убьешь нас обоих или пытку крутую придумаешь, как там у вас, у мафиози, принято?

– Ну, вопервых, я не мафиози, я только отмываю их деньги. Вовторых, Денис не дурак, у него таких, как ты, вагон и маленькая тележка, и ты его никогда не уложишь в постель. Там бывали такие шикарные бабы, до которых тебе далеко. Не надувай обиженно губки и не греми костями. Тоже мне, фотомодель! Не будет он изза тебя рисковать надежным источником дохода. Я его самый главный клиент. А втретьих, я таких, как ты, найду тот же вагон и маленькую тележку. Зачем я буду какието разборки устраивать? Не хочешь жить хорошо – будешь жить плохо. Вернешься в свою двухкомнатную халупу и пойдешь работать в магазин. Сама смотри, тебе выбирать.

– Чего ж ты тогда бесишься? Бери тележку, иди нагружай. Таких, как я.

– Да сам не знаю, чего бешусь. Психология – штука тонкая. К тому же мне сегодня понравилось, как мы друг друга любили, можно и повторить. Я завтра, пожалуй, снова приглашу на ужин Дениса. А что? Неплохая мысль!

Анна поняла, что он откровенно издевается, и молча отвернулась к стене. Сама не заметила, как заснула. А Ленский еще долго лежал без сна, смотрел в потолок и думал, думал, думал…

Малиновский стал появляться в их доме часто, гораздо чаще, чем другие «нужные люди». Этих Анна просто терпеть не могла, особенно «крышу». От «крыши» чаще всего приезжали два мужика, почемуто всегда одетые в черное. Черные джинсы, черные футболки, в прохладную погоду черная кожа. Один был ужасно толстый, пузатый и вечно лез к ней с пошлыми комплиментами, второй же, напротив, симпатичный смуглый молодой парень. Черное ему не шло, он казался еще темнее лицом, и зачем он одевается и делает все так же, как пузатый, Анна не могла понять. Этих она только встречала, в разговоры не лезла, за столом никогда не оставалась. Но всей кожей чувствовала, что между ними и Ленским существует какоето напряжение. Временами тот просто заставлял себя общаться с этими людми, это бросалось в глаза, и Анне приходилось любезностями както сглаживать ситуацию.

Вот с Малиновским всем было легко и просто. Анна была уверена, что любая женщина, увидев Дениса в детстве, тут же восклицала: «Какой красивый мальчик!» Мальчик давно вырос, и теперь его ослепительная улыбка освещала особняк Ленского чуть ли не каждый вечер. С Анной он был любезен, но осторожен, здесь Ленский, как всегда, оказался прав. Анна понимала, что нисколько не влюблена в Малиновского, но тем не менее даже от легкого прикосновения его руки мурашки пробегали по коже и начинала сладко кружиться голова. Порой ей казалось, что Ленский нарочно сводит их с Денисом, ставя какието свои психологические эксперименты. Она стискивала зубы и терпела, говорила глупости и колкости, появлялась перед обоими мужчинами неприбранная, в халате и упрямо делала вид, что Малиновский ей безразличен.

Зато их ночи с Ленским стали гораздо ярче. Это было похоже на соперничество хозяина положения с красивым, но зависимым от него другом, который без труда мог добиться женщины, которую он, Ленский, просто купил. Анну увлекала эта борьба; однажды она решила даже, что ее банкир простонапросто влюбился, но потом сама же этой мысли ужаснулась. Ленский? Влюбился? Хахаха! Да он не знает, с какой стороны у него сердце! Однажды ночью после вспышки страсти у Анны, вне всякого сомнения подогретой ужином с Малиновским, Ленский со своей неприятной усмешечкой сказал:

– А я тебя, Нюра, уважаю.

– За что, интересно? – так же гадко усмехнулась Анна.

– За характер. Ведь ты не ляжешь с ним в постель, хотя очень этого хочешь. Ладно, я знаю, как вылечить тебя от этой страсти к моему кобелюприятелю. Помучилась – и хватит.

– Как интересно! – улыбнулась Анна. – Не знала, что от страсти к красивому мужчине есть средство.

– Для тебя есть.

– А чем я отличаюсь от других?

– Тем, что ни на кого не хочешь быть похожей.

На другой день он впервые повез Анну в казино. Она была крайне удивлена, поскольку давно ему сказала, как презирает людей, выбрасывающих деньги на ветер. Самой Анне острых ощущений хватало и без рулетки. Если бы Ленский не пообещал ей лекарство от Дениса, она бы не поехала в казино ни за что.

«Интересно, что придумал этот доморощенный психолог?» Ей просто не терпелось узнать.

Когда в казино появился Денис под руку с роскошной и длинноногой блондинкой, Анна почувствовала, что ей не по себе. Блондинка выигрывала у нее по всем статьям, начиная от цвета волос, вне всякого сомнения натурального, и кончая изумительными суперногами. Анна невольно сжалась. Краем глаза она, не отрываясь, следила за Малиновским и его дамой. Когда блондинка исчезла ненадолго, видимо, чтобы подмазать губки, к Денису тут же подкатилась сногсшибательная брюнетка в алом блестящем платье. Денис ей чтото недовольно сказал, брюнетка тут же в него вцепилась, явно собираясь закатить истерику.

– Это его бывшая любовница, – услышала Анна вкрадчивый голос Ленского. – А вон та – будущая.

Он кивнул на рыжеволосую девицу, которая не проявляла к Малиновскому никакого интереса и, кажется, вообще была с ним не знакома.

– С чего ты взял? – разозлилась Анна.

– А Денис их чередует по кругу: черная, белая, рыжая. Я его привычки не первый год знаю. Ну, как? Будешь занимать очередь? Только учти, что не пройдет и недели, как он поменяет тебя на очередную брюнетку. Привычка – вторая натура. – Ленский тяжело вздохнул: – Впрочем, можешь попробовать.

– Какой ты мерзавец!

– Я?! Вот уж нет. Я по натуре жуткий консерватор и могу дать слово, что никогда тебе не изменю. Так что выбирай: всегда со мной или пару месяцев с ним.

– Я пока не сошла с ума!

– И это радует. А он просто кобель. От этого не лечатся, от этого умирают.

– Все, поехали отсюда.

– И я так думаю. Тебя хватит, или еще дозу прописать? Может, застукаем его с кемнибудь в постели?

– Замолчи!

– Правильно, не стоит.

Анне захотелось его придушить. Нет, не насмерть, потому что он, мерзавец, как всегда, был прав. Но ему тоже хоть немного должно быть больно. Он ведь попал в самую точку: Анна терпеть не могла очередей, особенно за живым товаром. Вполне хватило Вани Панкова. И после поездки в казино она слегка охладела к чарам Малиновского. Нет, он не перестал ей нравиться, но при мысли о том, что придется для начала занять очередь в его постель, Анну тошнило. И она тут же приходила в себя.

Ее жизнь летела, как паровоз, которому все время дают зеленый свет: вперед и со свистом. Проходили дни за днями: уроки английского языка, вернисажи, музеи, показы мод, приемы, гости. Мама с Сашкой наконец переехали в дом Ленского. Сына возили в школу на машине, да и школа эта была не простая, а мама от скуки разбила несколько грядок в углу огромного сада, разумеется, с разрешения Ленского. Иногда он со странной усмешкой наблюдал, как она пропалывает свеклу и прореживает морковь. Кроме того, мать часами просиживала в огромной библиотеке и, стосковавшись по работе, затеяла составлять каталог всех имевшихся там книг.

Иногда Ленский уезжал за границу, заранее никогда о своем отъезде не предупреждал, с собой Анну не звал, да она и не настаивала. Больше всего она не любила этих странных прощаний в аэропорту, иногда вообще не понимала, зачем Ленский ее туда таскает. Прежде чем пройти паспортный контроль и направиться на посадку, он молча и будто бы нехотя целовал Анну в щеку, ронял небрежное «пока» и, ни разу не оглянувшись, уходил прочь. Она только вздыхала с облегчением и возвращалась к своим картинам, книгам и бесцельным поездкам по городу. Впрочем, надолго Ленский никогда не уезжал. Сама Анна за границу не рвалась. Зачем? И так у нее все есть, всего хватает, а чужая жизнь, она и есть чужая жизнь.

С некоторых пор она терпеть не могла модных курортов. Один раз они слетали с Ленским на уикэнд в Италию. Вопервых, Анну долго рвало в самолете: оказалось, что она абсолютно не переносит этот вид транспорта. Мысль о том, что возвращаться придется тоже самолетом, отравила ей весь отдых. Вовторых, ей не понравилась незнакомая еда, не понравились люди, тоже решившие провести свой уикэнд на модном курорте. Особенно не понравились тупые бритоголовые мужики с золотыми цепями на шеях и их красивые телки в золоте и бриллиантах, которые считали Анну своей. Будто бы Анна была такой же, как они, девочкой на содержании. Втайне она тешила себя мыслью, что у них с Ленским все подругому, и никакая она не телка, и уж тем более не девочка, которая скрашивает жизнь немолодого богатого мужика.

Когда они прожили с Ленским год, он сделал Анне «скромный» подарок. В этот вечер они, как обычно, сидели в комнате перед камином, шел дождь, на улице было холодно и мерзко, а в доме тепло и тихо, потрескивали дрова, в очаге ровно гудело пламя. Ленский позволил себе немного расслабиться, маленькими глотками пил подогретое вино, и его слегка разморило.

– Нюра, а ведь год прошел! – Он сказал это задумчиво.

– Да? Как интересно!

– А ты все такая же язва.

– Прелестный комплимент для нашего юбилея!

– Ладно, не дуйся, я купил тебе подарок.

– Бриллиантовые серьги?

– Еще чего! Нет, Нюра, в тебе ни грамма романтики. Я купил для тебя маленькую виллу в Греции и назвал ее «Эсмеральда», что значит «жемчужина». Ну как?

– Пошло, Ленский. Я не о вилле, о названии.

– Зато красиво, могла бы в этот раз гадости не говорить, – вдруг обиделся он.

Они помолчали немного, Анне стало стыдно: плюнула человеку в душу. И она улыбнулась:

– Ты извини. Что, в детстве любил читать «Собор Парижской Богоматери?»

– Допустим.

– Спасибо, Дима, я рада.

– А чего тогда не веселая? Тебе что, подарок не нравится?

– Ну сам подумай: что мне дом на какомто Средиземном море? Я его даже не представляю, как он может мне нравиться?

– Хочешь, поедем туда? Кстати, почему мы только один раз были за границей? Я не себя имею в виду, а нас в целом.

– Потому что тебе некогда, ты никогда не бываешь в отпуске, даже на отдыхе в редкие выходные не расстаешься с сотовым телефоном. Ты работаешь, я учусь, хожу по музеямгалереям, и я плохо переношу самолет и акклиматизацию, вспомни Италию. Нет уж, раз родилась в России, среди березок средней полосы, тут мне и быть.

– Ладно, никто ничего не знает про свою жизнь. Бери мой подарок, владей.

– Ты на меня оформил виллу?

– Да.

– А если мы расстанемся?

– Тогда заберу обратно.

– Милый подарок. Если бы я его еще оценила.

– Со временем оценишь.

– И кто мне скажет, когда придет это самое время?..

Анна вздохнула, подставила свой бокал, в который Ленский тут же плеснул шампанского, и с удовольствием выпила: всетаки целый год, прожитый вместе, – это повод.

Глава 4

Успех

Иногда Ленский спрашивал мнение Анны о какойнибудь купленной им картине, а поскольку их вкусы сильно расходились, то начинались бурные дебаты. Она давно научилась сдерживать себя и молча проглатывала самые обидные слова, но его пристрастие к так называемой живописи просто выводило Анну из себя. Она не понимала, как такого человека сумели убедить в том, что полотна эти со временем будут стоить кучу денег.

– Нюра, ты больная. Какая тебе разница, что там висит? – усмехаясь, спрашивал Ленский.

– Это ты больной. Ты случайно не дальтоник?

– Нет. С чего ты взяла?

– Пойди проверься у окулиста. Ты абсолютно не чувствуешь цвета.

– Как его можно чувствовать?

– А так. Он живет, он дышит, он, наконец, пахнет. Вот, например, мои духи, какого они цвета?

– С ума сошла?

– Они золотистокоричневые. Это «Клима». А «АнаисАнаис» белые. «Кензо» – зеленые, «Жан Поль Готье» – бордовые. А твоя мазня – это просто большая бесформенная и бессмысленная клякса.

– Знаешь, Нюра, иногда я начинаю понимать, почему живу именно с тобой, – задумчиво протянул Ленский.

– Ну, спасибо. Тогда, может, снимешь со стены это уродство? – Анна выразительно ткнула пальцем в очередной «шедевр».

– Ладно, скажи, чтобы это отнесли в мой кабинет.

Она только фыркнула и мысленно послала его к черту. То есть к самому себе.

У нее не было подруг: после случая с Ольгой Калининской Анна стала очень осторожной. Все, что ты скажешь, могут использовать против тебя. Она поняла, что женщина женщине всегда соперница, и потому надо держать ухо востро, в то время как мужчина всегда готов искренне посочувствовать, поскольку сам принадлежит не к слабому, а к сильному полу. Поэтому с дамами деловых партнеров Ленского у Анны установились ровные и ни к чему не обязывающие отношения. Кончилось тем, что все, даже свои интимные женские проблемы она вечерами стала обсуждать с Ленским. Тот принимал это со свойственным ему цинизмом и давал довольно дельные советы.

– Ты взрослеешь, Нюра, – сказал он однажды.

– А ты стареешь.

– Это жестоко.

– Знаешь, ты ведь меня тоже не жалеешь. Сказал бы хоть раз чтонибудь приятное.

– Например?

– Ну, что я красивая.

Он расхохотался и, прищурившись, внимательно оглядел ее с ног до головы:

– Местами.

– На себя посмотри.

– А что? Я, между прочим, трезво себя оцениваю и на комплименты не напрашиваюсь. А ты лучше в телевизор посмотри, вот та баба – это да! Это чтото такое… – Он даже нарочно облизнулся, чтобы Анну еще больше позлить. Но онато давно знала, что жена Ленского начинала манекенщицей и с тех пор, как она сбежала, он откровенных красоток просто не выносит.

В этот вечер они валялись на диване в гостиной перед огромным телевизором, пили пиво, закусывая его креветками, и смотрели музыкальный канал. Иногда Ленский позволял себе такую пошлость, как пиво, Анна же мечтала хоть немного поправиться, а после пива ей всегда хотелось есть. Так вот, они пили пиво, а на экране в это время резвилась крашенная под блондинку девица в красных кожаных шортах и туфлях на высоких шпильках. Камера все норовила залезть ей в трусы. Если бы Анну не повело слегка от пива, она бы, как всегда, смолчала. Всетаки она жила в доме Ленского и на деньги Ленского.

Но алкоголь сделал свое злое дело. Анна ткнула пальцем в направлении экрана и завопила:

– Да ты на нее посмотри!

– А что? Красивая девка.

– У нее же голоса нет!

– Зато фигура шикарная, и музыка ничего, заводная.

– Какая?

– Ритмичная.

– Ага, треньбрень. А слова?

– При чем тут слова?

– Да там даже рифмы нет!

– А зачем рифма? Это же песня!

– Это мерзость, а не песня.

– Да ты и так не можешь. Критиковать легче всего, поэтому критиков всегда больше, чем исполнителей.

– Что? Да я таких песенок могу наклепать сколько угодно!

– Ты что, музыке училась?

– Этой музыке и учиться не надо. Да, я не знаю нот, но зато я ее слышу, она уже во мне, и слова во мне. И зря я сказала, что могу наклепать сколько угодно таких песенок. Мои были бы лучше. По крайней мере, там были бы рифма и смысл, и в трусах я бы не стала прыгать, чтобы никто не заметил отсутствия у меня голоса и слуха.

– Ладно, я деловой человек и не люблю понапрасну сотрясать воздух. А тебя надо хоть разок проучить.

Анна пришла в ужас: да он абсолютно трезв и нисколько не шутит! А Ленский довольно жестко сказал:

– Чтобы доказать свою правоту и твою глупость, я готов на некоторое время арендовать тебе студию. Нанять композитора, который запишет чушь, которая в тебе якобы звучит. Ты меня слушаешь? Затем нанять клипмейкера, который сделает так, как ты захочешь. Потом я заплачу за то, чтобы твой ролик появился разок на этом же канале, и буду громко смеяться. Если ты действительно умная баба, то посмеешься вместе со мной.

Тут Анна еще больше испугалась. Ласковой кошечкой прижалась к его плечу:

– Ладно, я погорячилась, пива перепила, прости. Это же какие деньги! Зачем столько тратить для того, чтобы доказать, что я не права?

– Ну уж нет, радость моя. Чтобы эти глупые споры об искусстве больше не повторялись, давай раз и навсегда поставим точку. Я хочу оплатить свой покой, а это – самое дорогое, что у меня есть. Денег мне для покоя не жалко. Приступишь завтра же.

– Дима!

– Все. Будет так. Не забывай, что ты живешь на мои деньги. И я твой хозяин.

Анна сжалась в комок. «Попала, ну попала! За язык меня тянули, что ли? Как хоть это делается? Ладно, утро вечера мудренее, может, чтонибудь придумаю, да и Димка оттает и простит».

В постели она попыталась к нему подлизаться, была особенно нежной и старательной. Ленский же ее ласки принял с откровенным удовольствием, а под конец сказал:

– Если ты думаешь, что мое решение можно переменить с помощью таких дешевых штучек, ты еще плохо меня знаешь, девочка.

«Чтоб ты сдох! – мысленно выругалась Анна. – Мог бы сказать это и до того, как я стала изображать дикую страсть! Нет, всетаки вредный он мужик! И почему я терплю его издевательства?»

И она уснула, боясь даже подумать о том, что будет завтра.

Проснувшись на следующее утро, она сладко потянулась, перевернулась на другой бок и, вдруг вспомнив события вчерашнего вечера, резко выпрямилась и села в постели. Голова слегка гудела. Ленского не было, но на тумбочке, стоящей рядом с кроватью, лежала записка.

«Это чтото новенькое! Сроду мне Дима посланий не оставлял, а тут вдруг расщедрился! Нука, нука! Что это за записка? Сейчас мы оценим его неповторимый стиль».

На клочке бумаги кривыми буквами было написано одно только слово: «Приступай».

Анна даже передернулась от злости. С такой фамилией мог бы попробовать написать хотя бы одно распространенное предложение! Она уже поняла, что, назвавшись груздем, придется полезать куда сама напросилась. Она не спеша встала, приняла душ, долго завтракала и вообще всячески оттягивала неприятный момент. Но потом поняла, что вечером Ленский первым делом потребует у нее отчета о прошедшем дне. И это впервые за все время их совместной жизни!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.