Ритуалы бесконечности

— Вы не поняли. Каждый символ что-то означает. Каждый из них играет свою роль. И все взаимосвязано. Это как запутанная электронная цепь — нарушишь ее в одном месте, и она полностью выйдет из строя. Эти ритуалы могут казаться для вас ужасными и примитивными, но они вызваны более глубокими знаниями принципов науки, чем те, которыми владеете вы. Ритуалы устанавливают основные образцы жизни каждого индивидуума. Их внутреннее движение выражается в предактивационных ритуалах. Это означает, что потом “индивидуум” просыпается и начинает вести обычную жизнь, свою, собственную жизнь, согласно коду, заложенному в него. И только некоторые находят новые коды — новые символы, новые жизни. Вы — один из них, наиболее удачливый. Обстоятельства и ваша честность сделали возможным то, к чему вы стремились. Какой будет результат — этого я не могу знать. Кажется, нет различий между вашей внутренней жизнью и внешним воплощением. Вы играете роль, влияние которой выше экспериментов хозяев, и она воздействует на них коренным образом. Не думаю, что они предполагали, что получится образец, подобный вам.

— Теперь вы мне скажете, кто эти “хозяева”? — спокойно спросил ее Фаустаф.

— Не могу. Я повинуюсь им, и у меня приказ говорить о них как можно меньше. Штайфломайс и так сказал о них слишком много лишнего и тем самым, кроме всего прочего, способствовал созданию этой ситуации. Наверное, мы должны были убить вас. У нас было достаточно удобных случаев. Но мы были любопытны и откладывали это слишком долго. Мы оба, каждый по-своему, были очарованы вами. Как видите, мы позволили вам контролировать наши действия.

— Вы должны что-то делать, — мягко сказал ей Фаустаф.

— Согласна. Для начала давайте вернемся в дом и обсудим это.

— А как со всеми остальными?

— Мы не можем сделать для них много. Они в смущении, но с ними все в порядке.

За стеной павильона киностудии стоял маленький грузовик, на котором Штайфломайс привез своих сторонников. Машина Фаустафа стояла рядом. В ней обнаженная девушка тянулась к дверям и барабанила в окно. Увидев их, она опустила стекло.

— Что за чертовщина происходит? — спросила она с бруклинским акцентом. — Это кинднэппинг или что-то еще? Где я?

Фаустаф открыл дверцу и выпустил ее.

— Господи! — сказала она. — Что это — нудистский лагерь? Мне нужна одежда.

Фаустаф показал на главные ворота студии.

— Вы найдете там что-нибудь, — сказал он ей.

Она посмотрела на очертания зданий компании “Саймон”.

— Вы делаете фильмы? Или это одна из голливудских вечеринок, о которых я слышала?

Фаустаф хмыкнул.

— С такой фигурой, как у тебя, ты могла бы сниматься в фильмах. Иди и смотри, чтобы никто не запачкал тебя.

Она презрительно фыркнула и пошла к воротам.

Гордон Огг и Нэнси сели на заднее сидение, а Мэгги Уайт забралась на сидение рядом с Фаустафом. Профессор развернул машину и поехал по направлению к пригородам Лос-Анджелеса. Вокруг стояли растерянные люди. Многие из них все еще были в ритуальных костюмах. Они казались ошеломленными, спорили и говорили о чем-то между собой. Но не было заметно, что они сильно обеспокоены, никто не казался испуганным. Навстречу им пронеслись несколько машин и какая-то группа людей помахала им руками, чтобы они остановились, но профессор отрицательно покачал головой в ответ.

Все теперь казалось Фаустафу приятным. Он понимал, что все стало на свои места, и удивлялся, как и где он начал было терять свое чувство юмора.

Когда профессор проезжал по уже знакомому мосту, где раньше была свалка времени, он заметил, что она исчезла и все анахронизмы отсутствуют. Все выглядело вполне обычно.

Он спросил об этом Мэгги Уайт.

— Те вещи автоматически искоренены, — пояснила она. — Они не соответствуют модели, и симуляция не может нормально развиваться, пока все не примет рациональный вид. Предактивационный период и процесс избавляют от всего подобного. Но поскольку он был прерван, возможно, некоторые анахронизмы продолжают существовать, однако я их не знаю. Этого никогда не происходило раньше. Это другая функция предактивационного процесса.

Дом, в котором они прибыли с З-3 сюда, находился на прежнем месте; собор тоже никуда не исчез. У Фаустафа появилась мысль. Еще до того как открыть дверь, он услышал крики, эхом разносившиеся вокруг.

Там был Орелли, по-прежнему прибитый к кресту. Но сейчас он был далек от спокойствия. Его лицо кривилось от боли.

— Фаустаф, — хрипло позвал он, когда профессор приблизился. — Что это случилось со мной? Что я здесь делаю?

Фаустаф нашел подсвечник, которым можно было бы вытащить гвозди, и предупредил:

— Это будет болезненно, Орелли.

— Снимите меня. Мне уже не может быть больнее.

Фаустаф начал вытаскивать гвозди из тела кардинала. Затем он взял его на руки и положил на алтарь. Тот корчился в агонии.

— Я отнесу вас в дом, — сказал Фаустаф. — Там, наверное, есть какая-нибудь одежда.

Пока Фаустаф нес Орелли к машине, тот стонал. Фаустаф чувствовал, что Орелли плачет не от боли; это была память о видении, которое он испытывал недавно, перед тем как проснуться.

Отъезжая от собора, Фаустаф решил, что было бы лучше направиться в ближайшую больницу. Там должны быть антибиотики и бинты. Ему потребовалось четверть часа, чтобы отыскать больницу. Он вошел в приемный покой и прошел в кабинет врача. В большом шкафу он нашел все, что было нужно, и начал ухаживать за Орелли.

К тому времени как он закончил, экс-кардинал заснул, приняв болеутоляющее. Фаустаф отнес его на кровать и накрыл одеялом. Он решил, что Орелли так будет хорошо.

Профессор вернулся к дому, припарковал машину и вошел внутрь. Мэгги Уайт, Гордон и Нэнси сидели в гостиной, пили кофе и ели сэндвичи. Сцена выглядела настолько обычной, что казалась даже неуместной. Фаустаф рассказал им о состоянии Орелли, сел за стол, чтобы подкрепиться и выпить кофе. Когда он закончил и зажег сигареты для себя и Нэнси, Мэгги Уайт, казалось, приняла решение.

— Мы могли бы использовать оборудование, находящееся в этом доме, чтобы связаться с хозяевами, — проговорила она задумчиво. — Вы хотите, чтобы я взяла вас к нам, профессор?

— А это не пойдет против данных вам инструкций?

— Это лучшее, что я могу придумать. Больше ничего я не могу сделать.

— Разумеется, я бы хотел встретиться с вашими хозяевами, — заметил профессор. Он почувствовал возбуждение. — Хотя на данном этапе я не вижу другого пути избавиться от проблем, которые стоят перед нами. Вы знаете, сколько еще симуляций сохранилось?

— Нет. Возможно, они уже все разрушены.

Фаустаф вздохнул.

— Их и мои усилия в равной степени кажутся растраченными попусту.

— Не уверена. Но посмотрим… мы оставим ваших друзей здесь.

— Ваше мнение? — обратился Фаустаф к Нэнси и Гордону.

Они кивнули головами.

— Может быть, вы сходите и позаботитесь об Орелли? — запоздало предложил Фаустаф и объяснил им, где находится больница. — Я знаю, какие чувства мы испытываем к нему, но он, думаю, заплатил достаточно высокую цену. Вы не будете ненавидеть его, так мне теперь кажется. Я не уверен, что его здоровье в безопасности даже сейчас.

— Хорошо. — Нэнси поднялась. — Надеюсь, ты скоро вернешься, Фасти. Я не могу видеть тебя урывками.

— Взаимно, — улыбнулся он. — Не волнуйся. До свидания, Гордон, — он пожал руку Оггу. — Еще увидимся! — Фаустаф прошел за Мэгги в другую комнату, где находилось оборудование. Она сказала ему:

— Здесь нужно нажать всего одну кнопку. Но это мог сделать только Штайфломайс или я. Я могла бы воспользоваться ею и раньше, если бы хотела захватить дом себе, но отказалась от этого и стала смотреть, что вы будете делать, — она подошла к прибору и нажала кнопку.

Стены комнаты, казалось, стали меняться, изменился их цвет, они струились вокруг Фаустафа, обдавая его мягким светом. Затем все пришло в норму.

Они стояли на широком плато, покрытом огромным темным куполом. Свет проникал со всех сторон, цвета сливались, образуя белый свет, который на самом деле был не белым, а представлял собой комбинацию всех цветов.

На них смотрели гиганты. Это были люди со спокойными аскетичными лицами с неподвижными чертами, полностью обнаженные и безволосые. Они сидели в простых креслах, которые, казалось, не были сделаны из реального вещества, но все же прекрасно держали их.

Они были футов тридцати высотой, прикинул Фаустаф.

— Мои хозяева, — представила Мэгги Уайт.

— Я рад, наконец, встретиться с вами, — сказал Фаустаф. — Я думаю, вы стоите перед некоторой дилеммой.

— Зачем вы пришли сюда? — заговорил один из гигантов. Его голос, казавшийся пропорциональным его размерам, был хорошо поставлен и звучал без эмоций.

— Чтобы выразить неудовольствие, кроме всего прочего, — ответил Фаустаф. Он чувствовал, что должен испытывать благоговейный страх перед гигантами, но, видимо, все, что привело к этой встрече, разрушило всякое основание для удивления, которое в другое время охватило бы его. И он знал еще, что гиганты сделали слишком много плохого, чтобы сохранить его уважение.

Мэгги Уайт объяснила, что произошло. Когда она закончила, гиганты поднялись и прошли сквозь стены света. Фаустаф сел на пол. Он чувствовал тяжесть в теле и холод, как будто часть его тела находилась под местной анестезией. Непрерывное изменение цветов вокруг него отнюдь не способствовало улучшению его самочувствия.

— Куда они пошли? — спросил он Мэгги.

— Обсудить то, что я им рассказала, — ответила она. — И это надолго.

— Вы можете сказать мне, кто они такие?

— Позвольте сделать это им самим, — возразила она. — Я уверена, что они это сделают.

XIX. РАЗГОВОР С ХОЗЯЕВАМИ

Хозяева скоро вернулись. Когда они сели, один из них заговорил:

— Это модель всего. Недостаток людей в том, что они делают модель из частей целого и называют это целым. Время и пространство имеют модели, но мы видели только некоторые их элементы на ваших симуляциях. Наша наука определила эти величины полностью и дала нам возможность создавать симуляции.

— Я это понимаю, — сказал Фаустаф. — Но почему вы сначала создаете симуляции?

— Наши предки развивались на первичной планете много миллионов лет назад. Когда их общество развилось до необходимого уровня, они начали пользоваться Вселенной и понимать ее. Примерно десять тысяч ваших лет тому назад мы вернулись на нашу планету, познав Вселенную и изучив ее законы. Но мы обнаружили, что общество, породившее нас, разложилось. Мы такое, конечно, допускали. Но что мы недостаточно хорошо поняли, так это размеры, до которых мы сами физически изменились за время наших странствий. Мы бессмертны в том смысле, что будем существовать до конца настоящей фазы Вселенной. Это знание, естественно, изменило нашу психологию… И по вашей терминологии, мы стали суперлюдьми, но мы чувствуем, что это скорее потеря, чем достижение. Мы решили попытаться воспроизвести цивилизацию, породившую нас. На Земле оставалось несколько примитивных обитателей, у которых уже началось перерождение организма. Мы обновили планету, придав ей сущность, свойственную первоначальной Земле, когда цивилизация впервые начала принимать какие-то реальные формы. Мы предполагали, что обитатели отреагируют на это. Мы надеялись, и не было причин предполагать другое, на развитие расы, которая быстро достигнет уровня цивилизации, при котором появились мы. Но первый эксперимент провалился — обитатели остались на том же уровне варварства, на котором мы застали их, но начали воевать друг с другом. Мы решили создать совершенно новую планету и попытать счастья снова. Тогда, чтобы не нарушать баланса во Вселенной, мы расширили “бытие” до того, что вы, кажется, называете субпространством и создали там новую планету. Она тоже не была идеальной, но выявила недостатки нашей работы. После этого мы обнаружили более тысячи симуляций первичной Земли и постепенно приблизились к пониманию всей сложности проекта, который мы задумали. На каждой планете все имело свою роль. Все связано в неотъемлемой структуре. У людей каждой симуляции, животных, зданий, деревьев была физическая роль в экологии и социальной природе планеты, у них была психологическая роль — символическая. Это было сделано потому, что мы обнаружили, что население каждой новой симуляции (которое было скопировано с заброшенных ранее симуляций) полезно облекать в конкретную форму и драматизировать его символическую и психологическую роль до полной активации. В некоторой степени это было также профилактикой и во многом заменило рождение и детство взрослых особей, которых мы использовали. Вы, несомненно, заметили, что на новой симуляции нет детей. Мы обнаружили, что детей очень трудно использовать во вновь созданном мире.

— Но для чего все эти симуляции? — спросил Фаустаф. — Почему не одна планета, направленная по пути, который вам нужен?

— Мы попытались создать идентичную эволюционную модель общества, создавшего нас. И, возможно, это невыполнимо, как вы предполагаете. Психологический рост происходит слишком быстро. Все это обсуждалось еще до создания первой симуляции.

— Почему вы не можете вмешаться прямо? А теперь вы разрушаете миры с такой же легкостью, как и создаете.

— Они нелегко создаются, и их не просто разрушить. Мы не осмеливались обнаружить наше присутствие на симуляциях. Мы не существовали, когда развивались наши предки и, следовательно, никто не приглашает нас сейчас. Мы используем андроидов для разрушения заброшенных симуляций, а для более тонких работ использовали существ, более близких к людям, идентичных тому существу, которое доставило вас сюда. Они кажутся людьми, и естественно предположить, что если их деятельность обнаруживается и их миссия проваливается, трудно представить, что они применяются другими разумными созданиями. Это очень тонкий эксперимент, и особенно после того, как в него были вовлечены такие сложные существа, как вы, и мы не можем себе позволить вмешаться непосредственно. Мы хотим стать богами. Религия имеет значение для ранних стадий развития общества, но скоро эту функцию стала выполнять наука. Обеспечивать ваших людей “доказательствами” cуществования сверхъестественных существ будет против наших интересов.

— А как же убийство людей? У вас нет моральной позиции относительно этого?

— Мы убили очень немногих. Обычно население одной симуляции перемещается на другую. Только дети уничтожаются в любом случае.

— Только дети!

— Я понимаю ваш ужас. Понимаю ваши чувства относительно детей. Их необходимо, по вашим понятиям, иметь. По нашим же понятиям, вся раса — это и есть наши дети. Ваши чувства законны. Мы не обладаем такими чувствами, поэтому для нас они не имеют силы.

— Я вижу! — крикнул Фаустаф. — Но у меня есть эти чувства. Кроме того, я вижу изъян в ваших аргументах. Мы знаем, что наши дети будут развиваться не как наши собственные двойники. Это разрушает прогресс.

— Прогресс нам не нужен. Мы знаем основные законы всего. Мы — бессмертны! Мы уверены!

Фаустаф нахмурился на мгновение, потом спросил:

— Какие у вас существуют удовольствия?

— Удовольствия?

— Что заставляет вас смеяться, например?

— Мы не смеемся. Мы можем испытывать радость, если наш эксперимент будет удачным.

— Значит, сейчас у вас нет радостей? Ни чувственных, ни интеллектуальных?

— Никаких.

— Но тогда вы мертвы — по моим представлениям, — сказал Фаустаф. — Неужели вы не видите, что ваша энергия затрачена на бесполезный эксперимент? Позвольте нам размножаться, как у нас получится, или уничтожьте, если так суждено. Позвольте мне принести знание, которое вы мне дали, назад, на З-0, и рассказать всем о вашем существовании. Вы держите их в страхе, вы обрекаете их на отчаяние, вы держите их в неведении. Обратите внимание на самих себя — поищите удовольствия, создайте вещи, приносящие вам наслаждение. Возможно, что со временем вы и достигнете успеха в воссоздании того Золотого Века, о котором вы говорите, но я сомневаюсь. Даже если бы вам это удалось, это было бы ненужным достижением, если бы в результате эксперимента получилась раса, подобная вам. Вам не откажешь в логике. Это так. Так примените же ее для обнаружения удовольствий. Где ваше искусство, ваши развлечения, ваши радости?

— У нас нет ничего. Нам не использовать их.

— Найдите пути использования.

Гигант поднялся. Одновременно встали и его товарищи. Снова они ушли. И Фаустаф ждал, предполагая, что они обсуждают сказанное им.

Наконец они вернулись.

— Возможно, что вы помогли нам, — сказал гигант, когда все уселись.

— Вы согласны оставить З-0 развиваться без постороннего вмешательства? — спросил Фаустаф.

— Да. И мы позволяем оставшимся субпространственным симуляциям жить. При одном условии.

— Каком же?

— Наше первое нелогичное действие — наша первая шутка: пусть все тринадцать оставшихся миров-симуляций существуют вместе в одном и том же пространстве-времени. Какое влияние это окажет на структуру Вселенной, мы не знаем, но это внесет элемент неопределенности в нашу жизнь и поможет нам в поисках наслаждений. Мы увеличим Солнце и заменим другие планеты нашей Солнечной системы, ибо тринадцать планет образуют значительно большую массу, находясь вблизи друг от друга. Они будут взаимно достижимы. Мы чувствуем, что создадим что-то, не имеющее большого практического значения, но это будет приятно и необычно для глаза. Это будет первая подобная вещь во Вселенной.

— Вы, конечно, работаете быстро, — улыбнулся Фаустаф. — Я увижу результаты.

— Физической опасности от наших действий не будет. Это будет эффектно, мы чувствуем.

— Значит, это все. Вы забрасываете эксперимент. Я не думал, что вас будет так легко переубедить.

— Вы освободили что-то в нас. Мы гордимся вами. Случайно мы сами создали именно вас. Строго говоря, эксперимент мы не прерываем. Мы просто позволяем ему развиваться самостоятельно. Спасибо.

— И вам спасибо. Как мне вернуться?

— Мы вернем вас на З-0 обычным способом.

— А что будет с Мэгги Уайт? — спросил Фаустаф, поворачиваясь к девушке.

— Она останется с нами. Она может нам помочь.

— Тогда до свидания, Мэгги, — Фаустаф поцеловал ее в щеку и пожал ей руку.

— До свидания, — улыбнулась она.

Стены из света сомкнулись, подхватывая Фаустафа. Вскоре они приняли очертания комнаты в доме.

Он снова был на З-0. Единственным отличием было то, что исчезло оборудование. Он вышел через парадную дверь навстречу Гордону Оггу и Нэнси, идущим по тропинке.

— Хорошие новости, — улыбнулся он, подходя к ним. — У нас будет много работы, чтобы можно было бы организовать здесь все.

XX. ЗОЛОТЫЕ МОСТЫ

Тем временем, пока хозяева готовились создать свою “шутку”, население субпространственных миров было информировано Фаустафом обо всем, что он сам увидел и узнал. Он давал интервью для прессы, выступал по телевидению и радио, и нигде не задавали вопросов. Всe, что он говорил, воспринималось населением миров как истинная правда. Это подтверждалось тем, что они видели вокруг и чувствовали возле себя.

Прошло время, и все было готово к тому, чтобы все тринадцать планет начали переходить в одно пространство.

Фаустаф и Нэнси были в Лос-Анджелесе, когда это произошло. Они стояли в саду дома, на котором в свое время были переброшены на З-0 и где теперь они жили. Была ночь, когда появились двенадцать остальных симуляций. Темное небо, казалось, покрылось рябью: гроздь звезд-планет одновременно прошла сквозь субпространство. З-0 была в центре. Остальные миры были похожи на гигантские луны. Фаустаф узнал мир зеленых джунглей на З-12, мир морской пустыни З-13. Обширный континентальный атолл был единственной сушей на З-7, наиболее привычно смотрелись миры З-2 и З-4, гористый мир З-11. Фаустаф ощутил, что небо струится, и он понял, что сверхъестественные атмосферы Земных симуляций сливаются, образуя сложную оболочку вокруг группы миров. Теперь джунгли могли передавать кислород, а миры с малой растительностью черпать влагу из миров, перенасыщенных водой. Он увидел З-1, когда вытянул шею, чтобы рассмотреть все миры. Она казалась покрытой черно-алыми облаками. Он почувствовал, что это правильно — включить ее в ожерелье миров — символ невежества и страха, символ того, что собой представляет дьявольская идея во плоти. Фаустаф подумал, что хозяева, может быть, и пошутили, но эта шутка преследует многие цели.

— Надеюсь, они теперь не столь серьезно отнесутся к этому, — сказала Нэнси, сжимая руку Фаустафа.

— Я не думаю, что они смогут долго хранить серьезность, — улыбнулся он. — Хорошая шутка действует повсюду, — он потряс удивленно головой. — Посмотри на все это. Это невозможно по понятиям нашей науки, но они сделали это. Когда они решили быть нелогичными, то пошли до конца.

Нэнси указала на небо:

— Смотри, что происходит?

На небе происходило движение. Начали появляться другие объекты. Огромные золотые сооружения, отражающие свет и превращающие ночь в день: арки из пламени, мосты из света пролегли между мирами. Фаустаф зажмурил глаза. Мосты перебегали от одного мира к другому, перекрывая расстояния сверкающими радугами. И только З-1 не была затронута ими.

— Это мосты, — сказал Фаустаф. — Мосты, по которым мы можем проникнуть в другие симуляции. Смотри… — он указал на предмет, который повис в воздухе над их головами, вращаясь по мере того, как мир оборачивался вокруг своей оси. — Это один из концов нашего моста. Мы можем пролететь вдоль него на самолете. И мы можем построить транспорт, который будет преодолевать мосты за несколько дней! Эти миры, как острова в океане, и они объединяют нас.

— Они очень красивы, — тихо сказала Нэнси.

— Еще бы! — Фаустаф засмеялся от удовольствия, и Нэнси присоединилась к нему.

Они все еще смеялись, когда взошло солнце, которое заставило Фаустафа почувствовать, что он никогда не знал дневного света до этого мгновения. Лучи гигантского солнца коснулись золота мостов, и те вспыхнули еще более ярко.

Фаустаф смотрел на мосты и понимал многие вещи, которые они обозначали для него, для мужчин, женщин, детей, которые теперь все, должно быть, смотрели на них.

И изолированная З-1 мрачно светилась в лучах Мирового Солнца. Совершенно нового Солнца.

Фаустаф и Нэнси обернулись, чтобы посмотреть на З-1.

— Теперь не нужно бояться этого, Нэнси, — сказал он ей. — Эти мосты означают понимание, взаимосвязь…

Нэнси серьезно кивнула. Потом она посмотрела на Фаустафа, и на лице ее расплылась широкая улыбка. Она подмигнула ему. Он улыбнулся и подмигнул ей в ответ. Они вошли в дом и вскоре лежали в постели.