Наследие Серрано (№6) - Смена командования

Они вошли в распахнутую дверь двухэтажного дома, и рыжеволосая женщина прокричала: «Ронни! Рафаэлла!» Ей тут же ответил другой женский голос: «Леди Сесилия! Подождите секундочку! Иду!» Потом они услышали стук каблуков по лестнице, и наконец показалась молодая стройная женщина с темными волосами. Она радостно подскочила к рыжеволосой и обняла ее, потом посмотрела на Рут Энн:

— У меня почти готов обед. Мы так рады вам. Надеемся, что и вам здесь понравится. Ронни ушел с мужчинами, они разбираются там с каким-то механизмом… но скоро он вернется.

В женщине, называвшей себя именем Рафаэлла, Рут Энн заметила те же отличительные черты мерзости божьей, которые видела в Брюн. Эта женщина не умеет почтительно опускать глаза, не умеет молчать. Ей никогда не запрещали делать то, что вздумается.

Судя по запахам, доносившимся из кухни, готовить она тоже не умела, умела только нажимать разные кнопки.

— И еще мы надеемся… — Рафаэлла говорила и говорила, но Рут Энн не выдержала и перебила ее:

— Что вы там пытались приготовить?

— Я… м-м-м… мясо…

— Позвольте, я посмотрю. — Рут Энн вплыла на кухню и почувствовала себя как дома. Конечно, беспорядок тут жуткий, везде лежат грязные ложки и ножи, да и рабочий стол маловат — все это надо будет переделать — из топки валит дым, потому что дверца неправильно закреплена.

— Секунда… Шелли Мари, убери все на рабочем столе. Терция… Терри, вымой пол. Бенджи… — Старший сын смотрел на мать широко раскрытыми глазами. — Бенджи… надо поправить дверцу топки.

— При… мама?

— Ну же, Бенджи. — Она чувствовала, что снова становится сама собой. — Симплисити, дорогая, отведи малышей в сад. У вас ведь есть сад, не так ли? — обратилась она к Рафаэлле.

— Да, но… он не… там еще не все приведено в порядок.

— Мы этим займемся. — Она знала, как приводить все в порядок. — Симплисити, посади малышей за, прополку; и присматривай за ними.

Темноволосая молодая женщина разволновалась:

— Но… но сера… Рут Энн… я не хотела, чтобы вы сразу принимались за работу… я готовила обед, чтобы накормить вас.

— Ну и прекрасно, идите накройте на стол.

— Пойдем, Раффа, я расскажу тебе все про Рут Энн. — Высокая худощавая женщина с рыжими волосами увела темноволосую за собой.

Наконец-то она снова на кухне, на настоящей кухне. Конечно, для такого количества людей кухня маловата, но все же намного больше, чем все эти закутки на кораблях и орбитальных станциях, которые они называли кухнями. Шелли где-то нашла чайник и поставила кипятить воду. Бенджи уже снял дверцу топки. В духовке стоял противень с огромным куском мяса, который благополучно подгорал с одного бока.

Шелли протянула Рут Энн два сложенных в несколько раз полотенца, она вынула противень и наморщила нос — запах стоял ужасный. Внутри мясо было сырым, снаружи подгорело. Молодая хозяйка развела слишком большой огонь, да еще эта дверца. Наверное, этой женщине никогда не приходилось готовить в настоящей печи, а электрическая не работает.

Рут Энн осмотрелась. Никакой рабочей поверхности, кроме стола. Шелли, правда, уже убралась на нем, освободила место и роется в ящиках в поисках подходящего ножа. Она прекрасно знает, что именно нужно Рут Энн.

— Нам понадобится еще один рабочий стол, — обратилась Рут Энн к Бенджи. — Мне говорили, что здесь много древесины, так что можешь начать с этого.

— Сесилия, я ужасно устала, я всю ночь не спала из-за малышей…

— Ты не смогла подыскать подходящую семью?

— Нет. — Раффа слегка покраснела, но ей это было к лицу. — Мы с Ронни решили… оставить их у себя. Одна из нянек сбежала с фермером, а та, у которой есть собственные дети, занялась созданием школы, да и о своих детях ей надо заботиться…

— Ты решила их воспитывать? — Такой поворот мог осложнить все дело. — А… ты уверена, что это правильно?

— Хочешь сказать, что Брюн может быть против? — Раффа всегда ставила вопрос ребром. — Не думаю, но даже если так, тем хуже для нее. Я вполне понимаю, почему ей самой трудно воспитывать малышей. Все было так ужасно, бедная Брюн. Но мне мальчики нравятся, я их люблю, люблю еще больше потому, что они ее дети. Если все пойдет так и дальше, мы с Ронни можем остаться на этой планете навсегда, и я, в общем, не возражаю, но кое-чего мне не хватает…

— Милая моя, вам совсем не обязательно оставаться здесь на всю жизнь…

— Нет, обязательно, и не спорь со мной. Мы хотели жить самостоятельно и мы этого добились. Конечно, я не совсем так себе это представляла, но хочешь верь, хочешь нет, мы здесь счастливы. Но вот дети… пройдет еще немало лет, потому что… я не представляю, как можно родить ребенка без современной медицинской помощи. А так мы к тому же поможем Брюн. И себе тоже.

Спорить с ней было бесполезно.

— Как вы их назвали? — спросила Сесилия.

— Рыжего Питером, в честь дяди Ронни, а темненького — Саломаром, в честь брата моей матери.

Неожиданно для самой себя Сесилия почувство-вала комок в горле. Такие знакомые имена. Эти имена наверняка носили и предки Брюн.

— И… когда я смогу повидать маленьких дьяволят?

— Сейчас они спят. Они немного приболели, все дети здесь болеют этой болезнью… ничего страшного.

— Тогда давай накроем на стол. Что касается Рут Энн, если она берется за что-то, то все сразу получается.

— Она одна из тех, кто… кто обижал Брюн?

— Нет. Ее муж — да, но она об этом ничего не знала, узнала только от нас. Где у тебя скатерти?

— Я пустила их на постельное белье для малышей, — ответила Раффа. — Нам остается только стереть пыль со стола.

Когда-то этот стол был частью модного и дорогого гарнитура, но с тех пор, как Раффа и Ронни привезли его сюда, прошло несколько лет. Сесилия постаралась не комментировать общее состояние жилища: в окнах не было стекол, в доме никакой техники, и пол, естественно, покрыт слоем пыли. Но пыль со стола они вытерли.

— У меня до сих пор сохранились почти все фарфоровые сервизы, — заметила Раффа. Она открыла большой буфет, стоявший в углу, и достала стопку тарелок. — Конечно, наверное, здесь лучше бы смотрелись простые тарелки.

Да, сочетание было странное, но Сесилия продолжала молча расставлять на непокрытом скатертью столе тарелки известного фарфорового завода Пирса и Сэмюэлсона. Вдруг она заметила, что запах горелого мяса исчез, и теперь из кухни доносились самые умопомрачительные ароматы жареного мяса и чего-то такого, что напоминало свежеиспеченный хлеб.

Неожиданно в дверях появилась Рут Энн.

— А разве вы не стелете скатерти?

— У нас их не осталось, — ответила Раффа. — Мы использовали их вместо постельного белья…

— Ох, Бог ты мой! А у нас их так много в багаже. Сесилия, а где наши коробки?

— Не знаю, но попытаюсь найти. Какая именно коробка вам нужна?

— Та, на которой сбоку нарисованы стол и стул.

Сесилия отправилась к шаттлу. Коробок было огромное количество, но она нашла нужную. Один из членов экипажа помог ей донести коробку до дома. Там Сесилия поставила коробку на стол и осторожно открыла. Внутри плотной стопкой лежали аккуратно сложенные скатерти и салфетки с потрясающей вышивкой ручной работы.

Сесилия взяла в руки верхнюю скатерть.

— Как вы сумели найти время, чтобы соткать столько полотна?

— Мы его не ткали, — ответила Терри. — Мы не могли взять с собой ткацкие станки. Но Прима… Рут… говорит, что нельзя лентяйничать. Она уговорила мисс Уолтруд достать нам этой материи, а мы ее только вышили. Вам нравится?

Сесилия расправила скатерть. На белом фоне была вышита широкая полоса цветов, деревьев, птиц, звезд и еще каких-то символов. Наверное, религиозных.

— Очень… очень красиво. Вышивка действительно великолепная. На такой скатерти фарфор Пирса и Сэмюэлсона будет вполне уместен.

К этому времени ароматы кухни привлекли и остальных обитателей дома. Сверху спустились мальчики. Они казались намного взрослее и подвижнее, и хотя накануне немного приболели, теперь это было незаметно. Малыши сразу же ринулись к столу, а Рафаэлла попыталась их остановить. Терри схватила Саломара, а Раффа Питера.

— Какие большие мальчики! — запричитала Терри. — Ваши, мэм?

— Да, — ответила Раффа. — Но какая же я «мэм», зовите меня Раффой. Может, вы поможете мне и удержите мальчиков, чтобы они пока не садились за стол…

— Я отведу их в сад и помогу Симплисити следить за детьми.

Когда она ушла, Сесилия посмотрела на Раффу.

— Они никогда не поверят, что ты выносила и родила этих мальчиков. Они поймут, что дети не твои.

— Да, но никто не будет знать, чьи они, — твердо — сказала Раффа.

Сесилия заглянула на кухню. Такой пол, как в этом доме, невозможно отмыть до блеска, но еще бы чуть-чуть, и он заблестел. Рут Энн месила тесто на рабочем столе, который тоже блестел. Одна из женщин мыла посуду, другая резала что-то. Запах стоял потрясающий. Туда-сюда сновали старшие дети, одни приносили какую-то зелень из огорода, другие выносили мусор, третьи — с разрешения Раффы — взялись за мытье пола в гостиной.

Электричество снова включилось незадолго до появления Ронни.

— О Боже, — произнес Ронни, заходя в дом. Женщины склонили головы в молчаливом почтении. —

Ну и сюрприз.

Рут Энн подняла на него взгляд.

— Мы обычно не поминаем имя Божье всуе, — сказала она. — Я думала, вы собираетесь произнести молитву.

— Да, конечно… послушайте, что вы тут такое сделали? Откуда все это?

— Обыкновенная еда, — ответила Рут Энн.

— Никакая это не обыкновенная еда, — возразил Ронни. — Это настоящий пир.

— Тогда можете поблагодарить Бога, — продолжала Рут Энн и сурово посмотрела на Ронни.

Тот покраснел и с трудом вспомнил детскую благодарственную молитву. Сесилия могла бы поклясться, что он ни разу за последние десять лет не произносил эту молитву. В конце все женщины хором сказали: «Аминь».

Хорошо прожаренное мясо было нарезано ровными, красивыми кусками. Булочки напоминали воздушные облака. Картофель покрывала хрустящяя корочка. Свежая зелень, не горькая и не кислая.

— Настоящий пир, — сказала Раффа. — Не представляю, как вам удалось починить эту старую жуткую печь. С тех пор как начались перебои с электричеством, мы столкнулись с ужасными трудностями. Аппарат выпечки хлеба не работает…

— Но для этого не нужно никаких аппаратов, — сказала Рут Энн.

— Мне нужен, — и Раффа искренне улыбнулась, она не хотела никого обидеть. — По-другому я не умею. Я пробовала смешать все ингредиенты, которые мы обычно загружаем в аппарат, в большой миске, но получился какой-то жуткий кислый ком.

— А вы месили тесто?

— «Месила»? А что это такое? Я просто все перемешала. Разве не так?

Терри фыркнула, Рут Энн строго на нее посмотрела.

— Я не собираюсь ни над кем смеяться, — начала она.

— Можете смеяться, сколько хотите. Только научите меня готовить, как готовите вы, — ответила Раффа. — Если бы у меня хоть раз получилась съедобная буханка хлеба…

— Нельзя научиться делать хлеб, если не печь его постоянно, — сказала Рут Энн. С каждой минутой она чувствовала себя здесь все лучше и лучше. Сесилия была права. Действительно тут она нужна, этим людям не хватает ее знаний и умений.

— Я в вашем распоряжении, — промолвила Раффа. — Я хочу научиться.

Рут Энн вспомнила Хэйзел и немного засомневалась. Эта женщина намного старше Хэйзел, если у нее нет природного чутья, ничего не получится. Но… все же и ее можно научить не забивать слишком много дров в плохо закрывающуюся печку, научить равномерно прожаривать кусок мяса в духовке.

После ужина младшие жены убирали со стола, Рут Энн обсуждала с Рафаэллой цель своего приезда.

— Нам очень нужны ваши советы и наставления, — говорила ей Раффа. — В последний раз, когда леди Сесилия была здесь, я сказала ей… у нас здесь много хороших, трудолюбивых людей, но никто из нас никогда не жил без электричества, водопровода и остальных удобств цивилизованного мира. Не только я, мы все. Из книг или по учебным кубам научиться этому невозможно.

— Тогда начнем с вас. В этом доме достаточно места, можем попробовать… А поняв, что нужно вам, мы поймем, что нужно всей вашей планете.

На следующий день работа закипела вовсю. Рут Энн прекрасно представляла, какой именно должна быть настоящая кухня, чтобы в ней можно было спокойно работать и не натыкаться друг на друга. Она не могла поверить… но она, женщина, указывала мужчинам, что нужно делать.

— Сделайте мне вот такой длинный рабочий стол.

И они делали стол необходимой длины. Их это не раздражало, и Рут Энн сама радовалась. Остальные тоже. Все эти месяцы женщины только и слышали, что они отсталые, и страдая от постоянного гула работающих машин, все время чувствовали себя неуверенно и скованно. А теперь…

— Если вы сделаете грядки таким образом, чтобы тень более высоких растений не падала на более низкие, то и урожай будет лучше, — объясняла Бекки Рафаэлле. — Видишь, вы посадили их вдоль… если бы вы посадили их поперек…

— Ой, Бекки… объясни мне просто, как все это должно быть, а я нарисую план посадок на следующий сезон.

— Ладно…

Терри пошла наверх приводить в порядок спальни. Они уже провели здесь одну ночь, и Рут Энн осталась недовольна беспорядком, царившим в спальнях. Мальчики работали в садике перед домом, они мастерили простую мебель — подвесные постели, чтобы не спать на полу. Рут Энн выглянула на улицу из гостиной и увидела, что целая толпа мужчин наблюдает за работой мальчиков. Странно, конечно, что мальчики учат мужчин, но как хорошо, что мужчины и мальчики трудятся вместе. Она сделал вид, что не заметила двух женщин в брюках.

К обеду шаттл привез остальной их багаж, включая раскладушки, купленные леди Сесилией. В доме появилась новая атмосфера, а на лице Ронни новое выражение — именно такое, какое, с точки зрения Рут Энн, и должно быть на лице хозяина дома. Конечно, он не ее муж, и она постоянно себе об этом напоминала, но ей нравилось смотреть, как мужчина ест с удовольствием.

Через несколько дней Сесилия покинула их. Рут Энн была так занята делами, что едва нашла время попрощаться. На кухне у нее появились новые рабочие столы, а в саду летняя кухня — для того, Чтобы делать запасы на зиму.

— Нам надо открыть кулинарную школу, — сказала как-то Раффа, наблюдавшая за женщинами, собравшимися у летней кухни, — Шелли учила всех готовить желе. — С большой кухней, чтобы туда мог кто угодно прийти учиться готовить, и еще, наверное, с рабочей комнатой для обучения шитью.

— И с ткацкой, — добавила Рут Энн. — Ткань из этого фабрикатора получается слишком грубая. А еще нужна большая печь для выпечки хлеба.

Раффа осмотрелась вокруг.

— Наверное, все это возможно, если мы с Ронни переберемся в дом поменьше.

— Нет, — твердо сказала Рут Энн. — Ваш муж губернатор, вы должны жить в этом доме. Мы построим другой большой дом.

Школа была выстроена гораздо быстрее, чем предполагала Раффа. Сесилия привезла строительные плиты и специальную арматуру, поэтому они смогли быстро построить здание с крепкими стенами. Одна из колонисток, в прошлом занимавшаяся керамикой, обнаружила на реке место с хорошей глиной и попробовала делать кирпичи.

— Конечно, еще не очень, — призналась она, — но для начала хорошо. Лучше бетона и пыли.

И в школе впервые на планете полы были выложены кирпичами, сделанными из местного материала.

Это была настоящая школа для женщин. На кухне стояла большая плита, и все могли учиться так же, как научилась когда-то сама Рут Энн. Будут смотреть и повторять, а если нужно, то и получать по костяшкам пальцев деревянной ложкой, как когда-то получала и она. На улице была установлена огромная печь, в ней можно было одновременно выпекать несколько дюжин буханок хлеба. Ткацкая пристройка. Как жаль, что они лишились женщин-пленниц, они были такими прекрасными ткачихами. Но Терция Крокетт, которую теперь все звали Анной, была, в общем, ничуть не хуже. В солнечных комнатах учились вышивать.

Как и предполагала Рут Энн, из Рафаэллы вышла средняя повариха. Она слишком сильно мяла песочное тесто и недостаточно сильно месила дрожжевое, но, по крайней мере, ее выпечка стала съедобной. Однажды Рафаэлла привела с собой двойняшек, когда пришла на урок по домоводству. Глядя на нее, другие женщины тоже захотели, чтоб часть дня их дети проводили в саду под присмотром Симплисити. И теперь сад был наполнен детскими голосами.

При виде двойняшек Рафаэллы у Рут Энн каждый раз возникало странное чувство. Особенно когда она смотрела на Саломара. Ей казалось, что она узнает его… где-то она уже видела такой же вот изгиб рта, такие же брови и, глаза. Рут Энн внимательно всматривалась в Рафаэллу и Ронни, стараясь найти в них те же черты, и не находила их. Ее неотступно преследовала мысль… Хотя разве это возможно? Наверное, это ей только кажется.

Кое-кто из мужчин, жены которых умерли, стал ухаживать за некоторыми женщинами Нового Техаса, правда, большинство бывших жен рейнджеров и слышать не хотели о новом замужестве. У дочерей Рут Энн тоже появились женихи.

А сыновья, о судьбе которых она так беспокоилась, оказались настоящими мастерами по сравнению с бывшими городскими жителями. Наверное, и эти мужчины многое умеют, но им нужны бесконечные хитрые машины. А как пользоваться простым инструментом, они не знают.

В своей мастерской мальчики делали все: от кроватей и столов до простых деревянных мисок. Всем нравилась такая нехитрая мебель и утварь. Один из колонистов попробовал получить краски из местных растений, чтобы окрашивать дерево в различные оттенки коричневого и желтого цветов. И никто не возражал против присутствия в мастерской девочек. Рут Энн не переставала благодарить Бога за то, что они оказались здесь. Так прошла весна, и наступило лето, которое тут длилось очень долго.

— Никогда бы не подумал, что девятнадцать женщин и куча детей могут столько всего сделать, — признался однажды Ронни. Он по привычке зашел за двойняшками и задержался. — Вы своим присутствием оживили всю колонию. Конечно, помогли и дополнительные материалы, которые привезла леди Сесилия, но, честное слово, Рут Энн, в основном это ваша заслуга, ваша и остальных женщин и детей.

Рут Энн искоса посмотрела на него и подумала, что ему еще многому предстоит научиться. Она протянула руку к корзинке с инструментами.

— А пока что… — Она дала ему тяпку и кивнула в сторону теплицы, к которой он прислонился.

Ронни улыбнулся:

— Вы никогда не отдыхаете, правда?

— Если не забываешь про работу, то всегда все успеваешь сделать, — ответила Рут Энн. — Вон те колючие сорняки.

— Хорошо, мэм, — Ронни улыбнулся ей в ответ. — Понемногу я все освою.

— Между прочим, — ей было легче говорить с ним, когда он склонился над грядкой, — эти ваши двойняшки… мне никак не верится, что Рафаэлла могла родить таких крепышей… она у вас такая миниатюрная.

Уши у Ронни покраснели.

— Так оно и есть, — быстро ответил он. — Мы усыновили их.

— Для Бога все равны, — сказала Рут Энн. — Но меня мучает один вопрос. Относительно Саломара. Я знаю, что веду себя бесцеремонно, но он мне кое-кого напоминает.

Ронни покраснел еще больше и очень сдержанно спросил:

— Кого же?

— Мне кажется… — Рут Энн опустила руку с иголкой, потому что рука начала дрожать. — Мне кажется, он напоминает мне мужа. И вот я думаю, раз он так напоминает мне Митча, то, наверное, и вы не случайно так волнуетесь. Вы к нам необыкновенно добры, и мне совсем не хочется причинять неудобства и беспокойство. Но если… если все так, как мне кажется, то я бы хотела, чтобы вы знали, что я совершенно не возражаю. Я даже рада, что мальчик здесь. Оба мальчика.

Ронни ничего не ответил, но так резко ударил тяпкой по грядке, что земля полетела во 'все стороны.

— Больше я не буду говорить на эту тему, — сказала Рут Энн.

— Все… в порядке. — Ронни повернулся к ней, глаза у него блестели от слез. — Я… мы… не знали, что вы приедете сюда, иначе… Ох, я все так запутываю, Раф-фа убьет меня за это. Но раз уж вы сами догадались, то так тому и быть…

— Я родила этому мужчине девятерых детей. Я узнаю их из тысячи, — ответила Рут Энн. Она ничего не сказала об отце Питера, хотя прекрасно знала, кто это.

— Брюн хотела, чтобы они жили в хорошей семье. Она боялась, что, их могут выкрасть, а потом использовать в каких-то политических целях.

— Не надо оправдывать ее передо мной. — Рут Энн все еще не могла понять, как женщина может отдать своих детей кому-то другому, но спорить она не собиралась. Если бы Брюн не отдала мальчиков, Тут Энн никогда бы не увидела их. — Вы даже не представляете, как хорошо, что эти дети здесь. Я так много думала об этом. Митча я уже никогда не увижу, но я очень волновалась за будущее этих детей. Как вы думаете, Раффа не будет на меня сердиться? Я обещаю вам ни во что не вмешиваться.

— Все шишки достанутся мне, — ответил Рон-ни. — Рут Энн, вы совершенно необыкновенная женщина.

— Я стараюсь, как могу, — спокойно сказала Рут Энн, но ей было приятно услышать похвалу. Она встала и откинула голову. — Благодарю Бога, что вы не рассердились на меня и что в будущем не будете изолировать мальчика. Я думала, что уже не буду счастлива, но, кажется, такой счастливой, как здесь, я не была никогда.

Глава 13

Доброта, Нуова Веница, Санта Люсия

Член Ордена Клинков после выполнения специального задания должен обязательно исповедаться у священника Ордена. Но даже на такой исповеди говорить можно было далеко не все, если, конечно, хочешь остаться в живых. Священники обладали правом, божественным и юридическим, выносить приговор, в том числе и смертный.

Хостайт Фиедди молча преклонил колено в ожидании прихода священника. Он думал о предстоящей исповеди, о том, что стоит говорить, а что не стоит. Когда Хостойт был молодым, он плохо понимал разницу между отчетом и исповедью, но теперь уже привык ко всем хитростям Ордена.

Тихо прозвенел колокольчик, и Хостайт произнес начальные слова старинного обряда: «Прости меня…». Он говорил и говорил, продолжая думать о том, чего говорить не следует. Как отделяют коз от овец, он отделял ту правду, в которой можно покаяться, от той, о которой следует умолчать, если хочешь остаться маэстро фехтования.

— Тебя давно не было, — заметил священник.

— Я выполнял задание, — ответил Хостайт. — Был в далеких мирах.

— За пределами Церкви? — спросил священник.

— Ничто не может быть за пределами Церкви, — ответил Хостайт. — Но я был вне досягаемости священников Ордена Клинков.

— Хорошо. Продолжай.

Он выкладывал все, что обременяло душу: рассказывал о соблазнах, перед которыми не устоял, и о соблазнах, которые остались лишь в помыслах, о приказах, которые исполнял, и о приказах, которые нарушал. Он каялся искренне, от всего сердца, каялся в том, что совершил по необходимости, выполняя свой долг. Если бы он мог, то предпочел бы жить так, чтобы больше не в чем было раскаиваться, разве что в минутном вожделении по отношению к дочери какого-нибудь соседа.

— А другие грехи за тобой водятся… похоть, к примеру?

Священники всегда спрашивают о блудных помыслах, прекрасно зная, что положение Хостайта и определенные условия, в которые он был поставлен, полностью исключили эту сторону жизни. Но Хос-тайт ответил, как отвечал всегда, и, как всегда, получил епитимью в полной кротости духа. Когда он состарится, когда потеряет возможность выполнять свой долг, он исповедуется в последних грехах и отойдет в мир иной с чистым сердцем. Тогда и только тогда он перестанет быть Тенью танцоров и наполнится светом. Так ему было обещано, в это он верил.

Для него не существовало никакой другой жизни, никакого другого будущего.

— Хостайт! — его мечты прервал окрик Мастера.

— Милорд. — Хостайт легко поднялся с колен и обернулся.

— Председатель желает услышать подробный отчет о положении дел в Правящих Династиях.

— Милорд.

— Сегодня днем мы получим аудиенцию. Я пойду с тобой вместе с Ягином Персеем. — Персей, еще один маэстро, недавно завершивший свою миссию в Правящих Династиях. Хостайт старше его на три года, но Персей первоклассный агент. — А сейчас отправляйтесь к портному Ордена, он примерит вам костюм.

— Да, милорд. — Хостайт поклонился. Мастер вышел из часовни, а Хостайт отправился в кладовые Ордена, где хранились наряды, которые могли пригодиться его членам. Он мало задумывался о предстоящей аудиенции. Ходило много слухов об аудиенциях у Председателя, но Хостайт уже бывал на подобных приемах и ничего не боялся. Он не боялся даже смерти.

Костюм, в котором маэстро фехтования должен был предстать перед Председателем, выглядел довольно просто. Черное трико, как вторая кожа, облегало тело. Задумай он взять с собой какое-нибудь оружие, спрятать его было бы абсолютно негде. Алый бархатный берет и туфли того же цвета мог носить только маэстро фехтования. Через эполеты на плечах были продеты золотой, зеленый и красный шелковые шнуры. По этим шнурам можно было узнать о нем абсолютно все: и степень его мастерства, и количество убитых врагов как у себя на родине, так и в далеких мирах, — если, конечно, владеть символикой. Председатель, естественно, владеет. Хостайт примерял туфли, когда в комнату вошел Ягин Персей. Он молча кивнул Хостайту. Хостайт кивнул в ответ. Они не имели право обсуждать что бы то ни было, пока не доложат обо всем Председателю. В противном случае их могли заподозрить в сговоре.

После примерки вплоть до самого обеда Хостайт изучал свой отчет на кубе, с помощью закодированной информационной палочки исправлял незначительные грамматические ошибки. Впереди сидел Персей, он был занят тем же самым. Обедали они в общей столовой Ордена, но за разными столиками. Хостайт ограничился, как того требовала епитимья, прозрачным бульоном, стаканом воды и «хлебом грешников» — твердым, пресным, вполне съедобным, но не очень вкусным.

В приемной Председателя Мастер Ордена Клинков протянул свой красный бархатный плащ охранникам в серой форме, потом отстегнул пояс со шпагой. Хостайт подумал, зачем требовать от Мастера, чтобы он явился сюда при полном параде, а потом снимал плащ и пояс. Но какой смысл об этом думать. Такова традиция. Они с Персеем протянули охранникам свои бархатные береты и снова надели их после проверки.

Председатель сидел за большим столом из черного мрамора, блестящая поверхность которого отражала его лицо. По обе стороны от стола стояла личная охрана Председателя.

— Фиедди, вас посылали к Барраклоу… что вам удалось узнать?

Хостайт поклонился и начал рассказывать, стараясь не смотреть на Председателя. Вместо этого он сосредоточил свой взгляд на бронзовой табличке на стене прямо за его спиной.

— В третий раз я побывал в одном из старших семейств септа Барраклоу под видом заезжего инструктора труппы танцоров с саблями. На четвертый день объявили об убийстве лорда Торнбакла. Танцевальная труппа состоит из местных жителей, хотя все они занимались под руководством различных маэстро фехтования. По их реакции мне удалось понять, что им было известно об определенном напряжении в отношениях между лордом Торнбаклом и его младшим братом, а также между Торнбаклом и представителями септа Конселлайнов-Моррелай-нов.

— Вы разговаривали с членами самого семейства?

— Я давал частные уроки шести членам семейства, в том числе и Стефану, теперешнему главе семьи. Еще его жене Миеран, его сыновьям Рудольфу и Джеймсу, его дочери Катарине и племяннице Виоле. Стефан обсуждал со мной только вопросы, касающиеся искусства фехтования, он прекрасно владеет тремя видами оружия, но мечтает стать профессионалом. Он спрашивал, не посоветую ли я ему постоянного учителя, Мастер Ордена предвидел подобный вопрос, и я порекомендовал, как мне было указано, Алена Детура. Миеран сказала, что смерть лорда Торнбакла большое несчастье, но что во многом виноват сам лорд. Она также высказала надежду, что террористы из Нового Техаса ограничатся одним убийством.

— Как она фехтует? — спросил Председатель.

— Она прекрасно отражает атаки, — ответил Хостайт, — но делает это слишком примитивно. Не просчитывает дальнейшего хода боя. Большинство женщин в ведущих Династиях более хитры и коварны.

— А остальные члены семьи?

— Рудольф предпочитает парпон. Фехтует он только потому, что так принято в семьях его круга, его вполне удовлетворяет средний результат.

— Сын своей матери… — заметил Председатель. — Продолжайте.

— Джеймс участвует в турнирах, проводимых в школе. Он все время пытается добиться похвалы. Из него может получиться неплохой фехтовальщик.

— Каким оружием он владеет?

— Эспадроном, но, думаю, потом сможет перейти и на саблю.

— Продолжайте.

— Катарина и Виола обе неплохо фехтуют, учитывая то, что они женщины.

— Больше вам о них нечего сказать?

— Они фехтуют потому, что так принято, так же как играют в игры с мячом или занимаются плаванием.

— Они хорошенькие, Фиедди?

Хостайт задумался. Он прекрасно помнил лица девушек, но не знал, каков эталон красоты у Председателя.

— Они молоды и богаты, — ответил он. — Им не стать танцовщицами.

Председатель рассмеялся.

— У вас, насколько я вижу, высокие стандарты. Ну что ж… Ягин Персей. Вас посылали к Конселлай-нам. Что вам удалось обнаружить?

— Хобарт Конселлайн до сих пор уверен в том, что его недооценивают. Хотя теперь он признанный глава семьи и септа, Хобарт и этим недоволен. Ему не хватает уважения, которым пользовался его брат. Он честолюбив и эгоистичен. Мечтает править бесконечно.

— Он омоложенный?

— Да, проходил процесс несколько раз. Презирает тех, кто не может позволить себе омоложение и живет всего одну жизнь.

— А ему известно отношение Доброты к омоложению?

— Да, сэр. Он говорит, что это единственная слабость Доброты.

— Какова его религия?

— Он не верит ни во что, кроме богатства и власти, сэр.