Проклятие могилы викинга

— Может, скоро конец, — ответил Питъюк. — Сейчас не конец. Завтра, может, увидим… Олень кругом, как кошка…

Его прервал громкий хлопок: это Джейми ладонью хлопнул себя сзади по шее.

— Кстати, о мошке: совсем меня заела. Откуда только берётся эта проклятая мошкара? В лощинах ещё снег, а они уже тут как тут!

Да, сомнений быть не могло. В ночной тиши уже слышалось ноющее гудение: откуда ни возьмись на стоянку налетели тучи злобной, проголодавшейся мошки. То были первые посланцы заполярного гнуса. Крохотные, ненасытные, неотвязные мошки появляются ещё до того, как сошёл снег, и остаются до конца лета. В безветренные дни все теплокровные животные терпят от них адские муки. К счастью, на великих равнинах тундры безветренные дни — редкость, не то летом жизнь там была бы просто невыносима.

Но, как назло, сегодняшний вечер выдался тихий, и, когда гудение мошкары обратилось в оглушительный рёв, путникам пришлось искать спасение под меховыми одеялами, в которые все закутались с головой. Задыхаться или быть съеденными заживо — иного выбора не оставалось, и они предпочли задыхаться.

На заре подул западный ветерок и принёс избавление от мошкары. Путники позавтракали и поплыли вниз по течению все той же речушки. Незадолго до полудня достигли берегов северо-восточного залива Нюэлтин-туа.

С тех пор как несколькими неделями раньше они оставили позади северо-западный залив этого обширного озера, они сделали огромный круг. Зиму сменила весна, и озеро стало теперь совсем другое. Кое-где в южном конце ещё виднелись пятна льда, но большая часть озера уже освободилась от зимних лат, и когда каноэ вошли в него, тут гулял ветер, взбивал белую зыбь. К счастью, острова, а их тут было множество, служили хорошей защитой лодкам, не то пришлось бы раскидывать лагерь и ждать, когда спадёт ветер.

Несколько часов Оухото в своём лёгком судёнышке проворно и ловко вёл флотилию меж островами, с подветренной стороны. Под вечер приплыли в залив, оттуда вытекала бурная речка. Она прогрызла в сером камне глубокое русло, и рёв порогов путники слышали задолго до того, как достигли губы.

Они причалили к берегу перед коротким крутым водопадом, и, глядя, как он кипит и пенится, мальчики и Анджелина совсем присмирели. Оухото посмотрел на их задумчивые лица и ухмыльнулся. Отвесил им низкий поклон, забавно подпрыгнул, вскочил в каяк и помчался прямо в пенный водоворот.

Анджелина приглушённо вскрикнула, но тут же прикусила язык; мальчики затаили дыхание. Каяк взметнулся на шестифутовую волну, помедлил мгновение на гребне, точно птица, готовая взлететь, и скрылся за белой водяной завесой. Ещё несколько мгновений — и они вновь его увидели: он летел стрелой, и Оухото так яростно работал веслом, что вокруг головы его образовался смутный ореол света, отражённого от широкой лопасти. Ещё несколько мгновений… Каяк вырвался из нижнего водоворота, замер, вызывающе закачался в тихой заводи, и Оухото помахал ребятам, приглашая следовать за ним.

Джейми не верил своим глазам.

— Вот уж не думал, что такая жалкая скорлупка — и останется цела! — сказал он.

— Хо! Жалкая скорлупка? — возмущённо воскликнул Питъюк. — Да она как рыба. Эскимоса каяк всюду пройдёт. Пускай индейский каноэ с ним потягался, сейчас будем глядеть.

Не слишком охотно все четверо уселись на свои места. Джейми занял пост рулевого на корме одного каноэ, Эуэсин — другого. Оухото поддразнивал их, знаками предлагая поторапливаться, а они все равно приближались к порогу с превеликой осторожностью, табанили изо всех сил, но вот течение подхватило их, и пришлось им отдаться во власть реки.

Едва первый миг неуверенности миновал, ребятами овладел неистовый восторг: ведь они плывут через бурлящие пороги. Они ловко направляли лодки, увёртываясь от самых больших волн. И вот целые и невредимые, хотя и промокшие под фонтанами брызг, они вылетели на спокойную воду.

Оухото встретил их громким добродушным хохотом, круто повернул свою лодчонку и понёсся вперёд, в свободные ото льда воды простиравшегося перед ними нового озера.

— Эскимосы зовут его Тюлений озеро, — ответил Питъюк на вопрос Джейми. — Говорят, тюлень доплывает сюда из океан. Может, правда говорят, может, нет.

— Здорово, если правда! — воскликнул Джейми. — Если тюлень поднимается по Большой реке, значит, мы наверняка сумеем спуститься.

— Переплыл один порог — сразу хвастать, — предостерёг его Питъюк. — Греби крепче, болтай меньше, а то Оухото не догоним.

Ветер дул теперь путникам в спину, и лодки быстро пересекли шестимильное Тюленье озеро. Задолго до сумерек они причалили к глубоко вдающемуся в озеро песчаному мысу; он был оторочен ивняком, и это сулило топливо для костра.

Узкий этот перешеек протянулся с юга на север миль на пять и отделял Тюленье озеро от другого, побольше, лежащего восточное. Низкий, ровный, он был отличной естественной дорогой для оленей, идущих к северу или к югу вдоль растянувшихся на сто миль берегов Нюэлтинтуа. Это было первое место, где оленьи стада могли пересечь преграждавшее им путь огромное озеро. Эскимосы называли этот перешеек оленьей дорогой, и путникам было видно, что совсем недавно по нему прошли многие тысячи оленей.

Разбивая лагерь, они ощутили острый запах хлева. А когда отошли чуть подальше от берега на плоскую мшистую равнину, оказалось, что несчётные стада карибу обратили её в густое бурое месиво.

Ребята стояли, и смотрели, и скоро увидели, как с отдалённого холма в северном конце перешейка на них пошла медленная и тёмная, точно патока, волна. Скоро стало ясно, что это — тысячное стадо самцов: по пятьдесят — шестьдесят в ряд, они двигались так неотвратимо, что Джейми струхнул.

— Скорей уйдём с дороги! — закричал он Эуэсину и Анджелине, что стояли чуть поодаль.

— Зачем боялся, Джейми? — крикнул Питъюк. — Олень не ест тебя. Стой смирно, увидишь, что будет.

Джейми отчаянно хотелось отойти к берегу, но разве мог он отступить: ведь Питъюк не двигался с места. Однако Эуэсин тревожился за сестру и решил не рисковать зря. Олени длинными прыжками пожирали пространство, стадо быстро приближалось, и Эуэсин отвёл сестру к самому краю перешейка.

Но вот от головы стада до трех маленьких фигурок, оказавшихся у него на дороге, осталось всего ярдов двести, и первые самцы учуяли запах человека. Некоторые вздёрнули головы, громко зафыркали, остановились было. Но сзади напирали сотни оленей, и передовым пришлось двинуться дальше.

Оленья волна неумолимо наступала на Джейми. Он круто обернулся, расширенными глазами посмотрел, что делают Питъюк и Оухото. И поразился: Оухото сидел и набивал табаком свою короткую каменную трубочку, а Питъюк небрежно опёрся на ружьё и посвистывал.

Джейми хотелось бежать что есть духу, но он не дал себе воли, только вскинул ружьё. И вот стадо нахлынуло на него.

Казалось, его неминуемо затопчут, но в последний миг поток оленей разомкнулся — они обтекали человека с двух сторон, держась футах в десяти.

Урчало у оленей в животах, похрустывали суставы, остро и резко пахло зверем. Страх Джейми постепенно рассеялся, на смену пришло странное, небывалое волнение, какой-то благоговейный, никогда прежде не испытанный трепет. Живой бурливый поток, стремящийся мимо, несуетливый, бесстрашный, взволновал мальчика до глубины души. Его переполняло чувство близости, чуть ли не любви к этому великолепному невозмутимо спокойному зверю. Стадо наконец прошло, а Джейми стоял словно зачарованный и долго, долго глядел ему вслед.

Подошёл Питъюк, лицо у него было торжественно спокойное.

— Теперь чувствуешь, Джейми, да? Дух оленя. Теперь ты знаешь, что эскимос чувствует к тукту. Тукту даёт эскимосу жизнь. Тукту, он нам брат.

19. МОШКАРА — ПРОКЛЯТИЕ ТУНДРЫ

За большим стадом проследовало несколько стад поменьше, и в одном из них Оухото пристрелил на редкость упитанного оленя. Анджелина пошла готовить ужин, а мальчики и Оухото остались разделывать тушу.

В этот вечер все пятеро долго не ложились, сидели у костра и разговаривали. Назавтра предстояло выйти к Большой реке, дальше ребята пойдут одни, без Оухото.

Они плохо представляли себе, что ожидает их впереди. Знали только, что рано или поздно река приведёт их к Гудзонову заливу, что на пути будет несколько озёр, что река чуть не сплошь в порогах — течение очень быстрое — и что у побережья они, быть может, встретят морское племя — тамошних эскимосов. И конечно, не хотелось расставаться с Оухото. Джейми так и подмывало спросить Оухото, не пойдёт ли он с ними до самого побережья, да гордость удержала. К тому же он понимал, что Оухото не сможет подняться потом вверх по Большой реке. По ней только один путь — вниз по течению.

Наутро вставать никому не хотелось. Завтракали хмуро, молча. Наконец Оухото бросил вызов царящему у костра унынию. Он вскочил, весело крикнул, взъерошил волосы Анджелины, добродушно толкнул Питъюка носом в песок и, закинув за спину свой дорожный мешок, побежал к каяку. Путники приободрились, быстро сложили палатку, нагрузили лодки. И под голубыми небесами, подгоняемые попутным ветерком, поплыли к истокам Большой реки.

Они только ещё вошли в залив, из которого брала начало река, всего несколько миль отделяло их от последней стоянки, и вдруг Анджелина подняла весло.

— Слушайте, — сказала она. — Что это?

Мальчики напрягли слух: откуда-то доносился низкий, приглушённый рокот, точно вдалеке грохотал летний гром.

— Пороги или водопад, — осторожно сказал Эуэсин.

— Большой пороги! — прибавил Питъюк. — Ещё много миль до конец залива. Очень большой пороги, а то не услыхать против ветер.

Оухото, который далеко их всех опередил, нетерпеливо махнул ребятам, и они налегли на весла. Но все оробели, притихли. Чем ближе к концу залива, тем громче становился рокот.

Они причалили к мысу в устье реки, вытащили лодки на берег и вслед за Оухото поднялись на невысокий холм — всем хотелось увидеть, что ждёт их впереди.

Картина, представшая их глазам, могла поколебать уверенность самых отважных гребцов. Они стояли словно на приподнятом краю гигантской чаши. К востоку она накренялась до едва видного в смутной дали горизонта, и по этому бескрайнему склону катила свои воды самая могучая река тундры.

У неё не было ясно очерченных берегов, как у обыкновенной реки. Она переливалась через край чаши и с рёвом неслась по каменистому склону — могучий, пенный водоворот, растянувшийся на многие мили.

Грозен был вид реки, но земля, по которой она неслась, и вовсе наводила ужас. Мёртвую эту землю всю сплошь усыпали расколотые морозом камни, так что она казалась гигантской кучей шлака. Никому не дано было пройти по ней, даже оленю-карибу. Путь на восток был один — по ревущей реке.

Оухото долго, мрачно смотрел на Большую реку. Когда он обернулся к мальчикам, его обычно весёлое лицо прорезали морщины, выдавая тревогу. Он тихо заговорил с Питъюком.

— Оухото говорит, он видел Большой река только зимний время, покрытый льдом, — перевёл Питъюк. — Говорит, он не знал, она такой плохой река. Говорит, может, лучше идти назад, становище иннуитов, и плавать на юг тем дорога, каким мы пришли, или ждать зима, тогда ехать на юг на собаках.

Питъюк и Эуэсин посмотрели на Джейми.

— Нет, это не годится, — медленно сказал Джейми. — Помните Илайтутну? А как вели себя эскимосы, когда мы уезжали? Если мы вернёмся, этот старый черт скажет: иначе и быть не могло, ведь он нас проклял, — и тогда все перейдут на его сторону. И, наверно, не дадут нам увезти сокровище викинга. И все равно, если мы поедем на юг тем же путём, нас, пожалуй, поймает полиция, мы даже и до Те-Паса не дойдём. А уж в Те-Пасе нас обязательно схватят. Либо мы плывём по Большой реке, либо признаем, что ничего у нас не вышло, и теряем сокровище викинга. Вот только одно: нельзя брать с собой Анджелину — слишком большой риск. На этой реке с нами что угодно может случиться. Пускай возвращается с Оухото, а зимой приедет с ним на юг, на Танаутское озеро.

Джейми хотел Анджелине только добра, но она так рассвирепела, словно он дал ей пощёчину. Она круто обернулась, глаза её горели таким гневом, что Джейми даже попятился.

— Нет, ты от меня не избавишься! — крикнула она. — Ты уже сколько раз пытался, Джейми… Ты ненавидишь меня, наверно, потому, что я девушка. Но в пути я не хуже тебя. Может, даже лучше. Ведь ты только… только белый!

Последние её слова были как плевок в лицо.

Эуэсин сердито схватил её за руку, рванул назад.

— Замолчи, сестра! — резко сказал он. — Джейми не ненавидит тебя — он за тебя боится. И можешь не возвращаться в становище эскимосов. Ты уже почти взрослая, решай сама, как быть. Только поступай как женщина, а не как девчонка!

Ссоре не дал разгореться Питъюк:

— Нам разве трудно позаботиться об Анджелине? Да и как её отпустим? А кто с Эуэсином будет грести, а? На этот река один в каноэ долго живой не будешь.

— Послушай, Анджелина, — примирительно сказал Джейми. — Я это совсем не со зла. Просто боялся: вдруг с тобой что-нибудь случится. Но ты молодец, не хуже мужчины, правда-правда, не хуже любого из нас, и Питъюк верно говорит, ты нам нужна. Не обижаешься на меня?

Анджелина успокоилась так же быстро, как вспылила, застенчиво тронула Джейми за плечо:

— Прости, Джейми. И вот увидишь, со мной не будет никаких хлопот. Ну, поговорили — и хватит. Мужчины всегда слишком много говорят. Пошли, а то опять заспорим.

— Верно, — сказал Джейми. — Поглядим подольше на эти буруны да так напугаемся, что и весла не поднимем.

С Оухото простились быстро и сдержанно. Раз уж все решили продолжать путь, он не стал говорить с ними об этом. Он потёрся носом об нос Анджелины, дружески похлопал по спине мальчиков и, запев какую-то эскимосскую песню, скорым шагом пошёл к своему каяку, оттолкнулся и понёсся по заливу. Он ни разу не обернулся: распрощавшись, эскимосы не оборачиваются. У них это считается дурной приметой.

Ребята ещё помедлили на холме, приглядывались к реке, к порогам, строили планы, как плыть. Теперь, когда решено было продолжать путь, вялости их как не бывало.

— Лучше всего пойти по средней протоке, — предложил Эуэсин. — После вон того островка свернём в южную протоку. А там видно будет. Для начала я пойду первым, если хотите. А потом будем меняться, по очереди выбирать путь.

— Что ж, неплохо, — сказал Джейми. — Итак, уважаемые путешественники, поглядим, как мы справимся с Большой рекой!

Каноэ влетели в скользкую воронку — начало первой стремнины, и гребцы подобрались, напряглись, во рту у всех пересохло, глаза впились в быстрину. Но вот она вышла на стрежень, их неудержимо повлекло к первому порогу, и всеми завладел настоящий азарт. В первом каноэ Анджелина мастерски работала веслом, мгновенно повинуясь командам Эуэсина. Сам же он, всегда такой сдержанный, скоро уже кричал и вопил, точно индеец из кинобоевика, а юркая маленькая лодчонка металась меж водоворотами, точно испуганная форель. Джейми с Питъюком не отставали: рыжие вихры Питъюка развевались по ветру, Джейми быстрыми, как у белки, глазами всматривался в буруны, стараясь не налететь на камни.

Пустившись в это плавание, остановиться было уже невозможно. Лодки неудержимо несло вперёд, казалось, долгие часы, а на самом деле всего минут двадцать. Но вот река круто повернула, обе лодки вылетели в небольшое озеро, и гребцы могли наконец перевести дух.

— Ух ты! — закричал Джейми. — Это почище американских гор! Ай да речка! Мы даже не задели ни одного камешка. А как вы, Эуэсин?

Эуэсин широко улыбнулся, отёр лоб.

— У меня баковый гребец что надо. Ещё и меня за пояс заткнёт.

— Вот как! — засмеялся Джейми. — Ну, двинулись, друзья, живо. При такой скорости мы завтра будем в Черчилле.

Ещё несколько часов они все так же мчались вниз по течению. Стремительные пенистые потоки иногда сменялись маленькими озерками, но даже и в них скорость течения была две-три мили в час. К середине дня ребята начали уставать, и когда Эуэсин уловил, что рёв впереди становится басовитей, грозней, он круто свернул к берегу, и вторая лодка пошла за ним — все обрадовались случаю передохнуть.

Оказалось, что причалили они как раз вовремя.

Когда ребята вскарабкались на берег, чтобы размяться, они увидели впереди чудовищный водопад; по сравнению с ним все прежние пороги были лёгкой рябью на мирном ручейке.

До сих пор Большая река только ещё играла с ними. Теперь она показала зубы. Впереди, сколько хватал глаз, воды было не видно — одна лишь кипящая пена, из которой там и сям торчали тёмные лоснящиеся валуны. Казалось, река выплеснулась из своего русла, и, точно взбесясь, мчится на восток по круто уходящему вниз склону.

От недавнего радостного возбуждения не осталось и следа.

— Это уже не порог, — пробормотал Джейми. — Не знаю, как это назвать, но только… только ни на какой лодке там не пройти.

Никто не возразил. Все молча, с испугом глядели на реку.

— Я думаю, может, Оухото верно говорил, — сказал наконец Питъюк. — Может, назад идти надо, другой дорога искать.

— Назад нам нельзя, — возразил Эуэсин. — Мы плыли больше пяти часов. А с какой скоростью — забыл? Чтобы вернуться назад, надо тридцать, а то и сорок миль тащить каноэ против течения. На это уйдёт много дней, и на такой реке это ещё куда опасней, чем плыть вниз по течению.

— Эуэсин верно говорит, назад пути нет, — сказал Джейми. — Надо двигаться дальше… Но как?

— Только одно делать можно, — сказал Питъюк. — Много идти пешком. Места здесь плоский. Не такой, как позади остался. Холмы нет, большой камни нет, ходить легко. Нам нести не много надо. Каноэ, они лёгкий. Справимся, а?

— По-моему, либо идти пешком, либо оставаться здесь — другого выхода нет, — сказал Джейми. — Только давайте здесь переночуем. На сегодня с меня хватит Большой реки!

Следующий день был из тех, которые запомнились ребятам на всю жизнь. Утро настало серое, пасмурное, в воздухе ни ветерка. Ещё задолго до рассвета налетело комарьё. И с ним ещё один бич тундры — гнус.

Мошкара эта родится в мелких водоворотах на быстрых реках, а на Большой реке таким водоворотам нет числа. Гнус так и роился над стоянкой, облаком окутывал головы ребят. Мошки проникали в каждую дырочку в одежде, а дорвавшись до голого тела, впивались в него — на коже оставалась капелька крови и вздувался волдырь, который нестерпимо зудел.

Едва выбравшись из спальных мешков, путники уже не могли даже развести костёр и позавтракать.

— Живей! Живей! — кричал Джейми. — Хватайте поклажу! Надо скорей уносить ноги!

Ни слова не говоря, Эуэсин поднял одно каноэ, Питъюк подхватил другое. Перевернули их вверх дном, вскинули на плечи и рысцой пустились по пропитанным водою мхам. Джейми и Анджелина поспевали за ними по пятам, обвешанные поклажей: тащили свёртки, спальные мешки и весла. Захватить все не удалось, за несколькими тюками надо будет вернуться.

Они сбежали, но преследователи не отставали. Туча мошкары разрасталась. Эуэсин и Питъюк должны были обеими руками удерживать каноэ и потому не могли отмахиваться от насекомых, а те садились на лицо, лезли в глаза, забивались в ноздри, в рот. Через полмили поневоле пришлось сбросить каноэ на землю, чтобы отогнать мучителей.

Досталось и Джейми с Анджелиной. Нагнав товарищей, они тоже сбросили поклажу и неистово замахали руками.

— Не могу я! — закричал наконец Джейми. — Надо что-то придумать!

— Раскройте тюки. Достаньте запасные рубашки, — распорядился Эуэсин. — Оберните ими голову и лицо. Затяните потуже манжеты. Станет полегче. Надо идти дальше. Может, увидим у реки ивняк, тогда разложим дымовой костёр.

— Оставляем каноэ здесь, — прибавил Питъюк приглушённо: он уже обернул голову длинной фланелевой рубахой. — Быстро бежим. Надо находить топливо, пускать большой дым!

Засунув тюки под каноэ, ребята последовали его совету, и скоро уже мчались по равнине, точно за ними гнались бесы.

Измученные, чуть не плача от усталости, они забрели в какую-то долинку, по которой бежал к Большой реке ручеёк, и в этом укромном местечке увидели негустой ивняк. С жадностью дикого зверя тянули и рвали ребята зеленые ветки и скоро накидали их целую кучу. Дрожащими руками Эуэсин поднёс спичку к сухому мху, который он подсунул под ветки.

Ветки были зеленые, сырые, разгорались медленно и не давали тепла, но не тепла жаждали путники.

Жёлтый дым клубился над тлеющей кучей и низко повисал в недвижном воздухе. Один за другим ребята кидались в дым и, тут же вынырнув, кашляли, отплёвывались, вытирали слезящиеся глаза. На них мигом набрасывался новый рой мошкары и снова загонял их в дым.

Так они промучились несколько часов кряду. То задыхались от дыма, то доходили до неистовства от несчётных укусов. Когда наконец пришло спасение — сильный дождь, а потом и восточный ветер, — все четверо уже выбились из сил.

Таким счастьем было избавиться от гнуса, что они не замечали ни промокшей насквозь одежды, ни холодного восточного ветра и, пока Эуэсин их не поднял, в изнеможении лежали на пропитанных водой мхах.

— Надо возвращаться к каноэ. Если ветер разгуляется, они перевернутся, и все наши пожитки промокнут.

— Пускай льёт! Пускай льёт! — закричал Джейми. — Это ж надо — радоваться дождю! Вот уж не думал! Ладно, Эуэсин, ты прав, как всегда. Пошли.

В тумане, по мокрой тундре побрели они к брошенным каноэ. Пока дождь не кончился, нечего было и думать идти дальше; они забрались под лодки и, мокрые, дрожащие от холода, провели там остаток этого мучительного дня. К вечеру дождь поутих, лишь слегка моросило, и ребята вылезли наружу. Все мышцы у них одеревенели, лица распухли, и они совсем пали духом, но делать было нечего — пришлось тащить каноэ и всю поклажу в укромную долинку. С трудом опять разожгли костёр, но огонь был так слаб, что даже чаю не удалось вскипятить; выпили просто по кружке тёплой воды. Валясь от усталости, поставили палатку и забрались в неё.

Промокшие, сбившись кучкой, точно едва не утонувшие щенята, они в конце концов задремали, но прежде Питъюк несколько минут что-то бормотал по-эскимосски.

— Ты чего там. Пит? — спросил Джейми.

— Не смейся надо мной, Джейми. Я говорю старый шаманский песня, прошу дух ветра: дуй, дуй, всегда дуй.

— Смеяться над тобой? Послушай, Пит. Скажи мне слова, и я сам тоже запою. Пускай будет любой ураган, только бы не эта мошка!

То ли дух ветра внял заклинанию Питъюка, то ли путникам просто улыбнулось счастье, но ветер не ослабевал всю ночь и теперь задул с севера. Утро наступило ясное, прохладное, гнуса как не бывало.

Ребята плотно позавтракали, подняли свою ношу и зашагали вслед за Питъюком — он, казалось, умел находить надёжную опору для ноги даже в самых заболоченных местах.

Идти пришлось не так долго, как они боялись. Милях в пяти от начала бешеного водопада они вышли к довольно большому озеру. Анджелина и Эуэсин остались здесь разбивать лагерь, а Джейми с Питъюком пошли назад за оставленной поклажей. Вернулись они уже почти в темноте, но их ждал жаркий костёр и вдоволь мяса, зажаренного на длинных палках над угольями.

Усталые, но успокоенные, они завернулись в меховые одеяла. Назавтра им предстояло плыть несколько миль по спокойной воде. А что будет за этим озером, они не позволяли себе думать. И брат с сестрой и Питъюк усвоили с самого детства: надо жить сегодня и не слишком тревожиться о том, что принесёт тебе завтра. Джейми начал понимать, что такое отношение к жизни необходимо тем, кто странствует и кочует. Засыпая, он уже спокойно думал об их путешествии:

«Сумасшедший край. Один день несёмся, как экспресс, делаем чуть не сорок миль. А назавтра ползём, как больной лемминг. Ну и пускай, когда-нибудь ведь доберёмся… Наверное доберёмся».

20. О ВОЛКАХ И ПЛАВАНИЯХ

На другой день, то был их третий день на Большой реке, путники продвинулись далеко вперёд. Лёгкий ветерок держал мошкару в осаде и подгонял лодки. Впрочем, подгонять их вовсе и не требовалось: Большая река по-прежнему мчала свои воды вниз по склону с головокружительной быстротой. Гребцам приходилось налегать на весла лишь настолько, чтобы направлять каноэ куда требуется, а течение само несло их порою со скоростью восемь, а то и девять миль в час.

Нередко путь преграждали пороги, но мальчики и Анджелина уже начинали к ним привыкать. Они благополучно одолели десяток крупных порогов и несчётное множество мелких.

Теперь стало полегче, и они могли чаще смотреть по сторонам, но смотреть-то, в сущности, было не на что. Большая река по-прежнему несла их через голую, однообразную тундру. Под вечер плоскую равнину сменили невысокие холмы. Ребята глядели в оба: не покажется ли наконец ельник? Эскимосы говорили, что лес должен начаться перед единственным на этой реке большим озером.

Завечерело. Они плыли по небольшому озерку, и вдруг Питъюк, сидевший на носу первого каноэ, крикнул и указал веслом. И все увидели у подножия высокого песчаного бугра, с южной стороны, несколько деревьев. Радостно взволнованные, они повернули к берегу и причалили подле этого «леса».

Жалкий это был лес: всего-то несколько тёмных карликовых елей, больше похожих на кусты, чем на деревья. То были самые выносливые лазутчики лесов, что росли южнее. Они как-то ухитрились выжить здесь, на краю открытых всем ветрам равнин. Джейми срубил одну ель и по кольцам на древесине определил, что дереву этому, поднявшемуся всего на шесть футов над землёй, больше ста лет.

Впервые за много недель путники разожгли в этот вечер большой и жаркий костёр. Они развесили вокруг на деревьях одеяла и одежду, чтобы все просохло, а сами блаженствовали, сидя подле пляшущего пламени. На землю спустились густые сумерки, которые летом в тундре заменяют ночную тьму. Питъюк и Анджелина уже забрались в свои спальные мешки, а Джейми и Эуэсин ещё допивали чай. И вдруг Джейми вздрогнул так, что пролил чай, и, оцепенев, прошептал Эуэсину:

— Гляди! Вон там, у берега!

Эуэсин обернулся, и волосы у него стали дыбом. В каком-нибудь десятке шагов от них сидели два огромных белых волка; глаза их в отсветах костра отсвечивали зелёным.

Ребята замерли в испуге. Потом Джейми осторожно протянул руку. Не сводя глаз с волков, медленно подтянул к себе ружьё, неслышно достал патрон и уже хотел прицелиться.

— Погоди! — прошептал Эуэсин. — Не стреляй. Они не собираются на нас нападать. Понимаешь? Им просто любопытно.

Джейми с сомнением опустил ружьё. Но понемногу он пришёл в себя и понял, что Эуэсин прав.

Волки не сделали ни одного угрожающего движения и только с откровенным любопытством смотрели на мальчиков.

Наконец зверь поменьше поднялся; встряхнулся, совсем как собака; медленно, словно бы неуверенно помахал раз-другой пушистым хвостом и осторожно двинулся ближе к костру. Это была волчица. Она очень походила на громадную, дружелюбно настроенную лайку, и страх Джейми совсем рассеялся.

— Наверно, они никогда не видели людей, — прошептал Эуэсин. — Они ещё не знают, что нас надо бояться. Смотри, я сейчас кину им кости от ужина.

Эуэсин медленно встал, чуть отошёл от костра, подобрал несколько рёбер. При первом его движении волчица замерла на полушаге, с поднятой лапой, а волк встал и попятился.

Эуэсин принялся урчать, точно пёс, который хочет свести дружбу со своим собратом. И оба волка мигом навострили уши.

Эуэсин осторожно кинул им кости и вернулся к костру.

— Они не понимают, что мы такое, — пробормотал Джейми.

И чуть не фыркнул — такой у волков был озадаченный вид: они глядели друг на друга, будто спрашивали: «Ну, как нам быть?» Наконец волчица боязливо сделала несколько шагов, схватила кость, повернулась и пустилась наутёк, словно удирала от самого черта. Волк следовал за ней по пятам.

Эуэсин громко рассмеялся:

— Им будет что рассказать своим волчатам. Их логово где-нибудь поблизости — может, прямо среди валунов. Волки любят такие места. Может, утром успеем посмотреть.

Утром Джейми рассказал Питъюку и Анджелине про ночных гостей, и Питъюк разволновался:

— Эмбу, волк, мой дружеский дух. У каждый эскимос есть какой-нибудь зверь — дружеский дух. Волки, наверно, приходили ко мне в гости, а я спал. Теперь они думают, я плохой друг. Пойду искать их дом, скажу, виноватый я.

Он вскочил и быстро полез по крутому склону холма.

Питъюк пришёл через полчаса, когда остальные уже свернули лагерь и совсем собрались в путь. Он улыбался до ушей, в руках у него копошился серый мохнатый комок.

Это был волчонок. Питъюк опустил его наземь, и пушистый зверёныш кинулся на своих коротких лапах к Эуэсину, стал обнюхивать его ноги. Людей он ничуть не боялся.

— Поздоровайтесь с маленький эмоу, — сказал Питъюк друзьям. — Он будет здесь недолго. Ему домой надо. Вон видите? Старый волк ждёт.

Питъюк показал на гребень холма: там стояли и беспокойно подёргивали хвостами оба взрослых волка.

— Черт возьми, Пит! Это же очень опасно! — воскликнул Джейми. — Собака и та не спустит, если тронешь её щенка.

— Не бойся, Джейми. Я с волками друзья. Они знают, мы не обижаем. Эскимосский мальчишка часто играет у логова с волчата.

— Какой милый, жалко отдавать, — сказала Анджелина; она опустилась на колени и ласково трепала волчонка за уши.

— Нет, лучше он живёт свой край, — мягко сказал Питъюк. — Надо относить. Вы ждёте, я быстро.

Он взял волчонка, который тотчас принялся жевать его ухо, повернулся и полез вверх по склону. Джейми смотрел с тревогой. К его изумлению, волки не попятились, но стояли и ждали, а когда Питъюк прошёл мимо в каких-нибудь трех шагах от них, затрусили следом.

— Нипочём бы не поверил, если б не увидел своими глазами, — ошеломлённо и даже почтительно сказал Джейми. — Если Пит умеет так приручать волков, значит, он любого дикого зверя приручит.

Эуэсин расплылся в улыбке:

— Верно, только, по-моему, лучше всего он приручает диких индейских девушек.

В то утро они все пустились в путь в отличном настроении. Джейми даже осмелился слегка пошутить насчёт проклятий шамана, хотя меж ним и Питъюком существовало молчаливое соглашение об этом не заговаривать. Каноэ миновали небольшой порог, обогнули мыс, и Джейми дружелюбно сказал: