Испытание

Когда Борн наткнулся на нее, почти утонувшую в снегу и едва дышащую, лошадь вздрогнула всем телом. Борн был уверен, что она все равно погибнет, но не мог исключить возможности, что ей хватит сил подняться и забрести куда-нибудь, где он не сможет ее отыскать, — а этого допустить нельзя. Поэтому он снял перчатку и достал пистолет. Снег слепил глаза. Голову лошади пришлось искать на ощупь. Найдя место, где заканчивалась массивная челюсть, он прижал ствол к мягкой выемке за ухом и спустил курок. Лошадь дернулась, опрокинув его в снег. В пещере вскрикнула Сара. Он уже был готов бросить все и оставить как есть, но мысль о том, что лошадь могла остаться жива, остановила его. Он выстрелил еще раз.

Голова лошади снова дернулась, но не в агонии, а просто от удара пули. Он понял, что все кончено.

До входа в пещеру было всего несколько футов, и тем не менее он не без труда нашел его.

— Ты застрелил нашу лошадку? — спросила Сара, увидев, как он тащит за собой седло.

— Я должен был сделать это — она ведь мучилась. На самом деле нужно было сказать правду. Не зная, как она к этому отнесется, Борн произнес:

— Сара, мы будем есть ее мясо… Это поможет нам выжить здесь.

Взглянув в лицо дочери, он понял, что та просто не восприняла последние фразы. Это могло быть едой, но пока еще не стало едой. Она продолжала сидеть, опершись спиной на низкую стенку ямы, словно боясь пошевелиться. Борн продолжил обустройство пещеры. Углубил ее, расширил, распихал по углам седло, седельные сумки и спальник.

Потом сделал еще одну вылазку, снял с лошади попоны и, вернувшись назад, расстелил их на дне пещеры; укрыл себя и Сару спальным мешком и прилег, положив голову на седло.

Еще одна вещь. Всегда существует “еще одна вещь”.

— Послушай, — повернулся он к Саре. — Из этих сумок можно сделать подушку. А пока давай поедим — у меня осталось немного вяленого мяса.

Это были последние два куска. Каждый молча отщипывал замерзшие волокна и подолгу держал кусочки во рту, чтобы они оттаяли и их можно было прожевать.

Глава 6

Незаметно он провалился в сон, а среди ночи проснулся от духоты. В пещере было абсолютно темно, и Борн догадался, что вход завалило. Пришлось вылезать из-под спальника и пробивать проход. Морозный ночной воздух взбодрил его, несмотря на то, что мело по-прежнему. Борн нырнул обратно, в темноту пещеры; Сара дышала так тихо, что он испугался, жива ли, и потрогал ее рукой. Убедившись, что все в порядке, он забрался под спальник, все еще хранивший тепло его тела.

Когда он проснулся снова, вход опять засыпало. Прочистив его, Борн зажмурился от невероятной картины: ослепительно белый снег сверкал и переливался алмазными искрами под ярко-голубым безоблачным небом. Сияло солнце. Ветер утих. Он нырнул внутрь и сообщил дочке:

— Просыпайся! Уже утро.

Она не шевельнулась.

— Эй, просыпайся, посмотри, как там хорошо! — Никакой реакции. В испуге он подхватил ее под мышки и подтащил к выходу. Ноздри ее расширились, почувствовав свежий воздух, веки сомкнулись плотнее от солнечного ветра. Наверное, у нее наступило кислородное голодание, подумал Борн. А может, просто измучилась. Он легонько похлопал ее по щекам, приподнял веко. Она слабо отмахнулась.

— Хорошо, хорошо. Не буду. Тебе больно смотреть. Ничего, это пройдет. Надо попить, и все будет замечательно. Ты меня слышишь?

Девочка слегка кивнула в ответ, не проявив интереса к его словам.

— Уверяю тебя, все будет хорошо. Ты только послушай. До тех пор пока есть вода, мы будем живы. Известно, что человек, попавший в такую же ситуацию, как мы с тобой, без воды может прожить только три дня, а без еды — целых три недели. Ну, конечно, выглядеть он будет неважно, сильно похудеет, но главное — будет жив. Воды у нас с тобой здесь — сколько хочешь, ведь снег — это та же вода. И много мяса. Целая лошадь. Так что все замечательно. Правда?

Сара еще раз кивнула, чуть более энергично, и зачерпнула ладошкой горсть снега.

— Нет, нет, не так! Я не это имел в виду. Я же говорил тебе: снег есть нельзя; пока: он будет таять во рту, ты потратишь слишком много тепла, а значит, и сил. Сначала мы займемся нашей пещерой — расширим ее, укрепим и устроим внутри костер.

Мысль о костре приободрила ее. Дав ей еще немного полежать и прийти в себя, Борн принялся за дело. Сделав куполообразный свод, чтобы уменьшить давление сверху, он начал расширять пещеру во все стороны. Сара помогала, выталкивая снег наружу и создавая барьерчики по обе стороны от входа для защиты от ветра. Теперь он не опасался быть обнаруженным. Даже о собаке перестал думать, Снегу навалило столько, что теперь никому не подобраться в глубину леса. Наверное, те считают их с Сарой погибшими.

Конечно, они должны были погибнуть. Лишь по чистой случайности они остались в живых. Зато теперь все будет хорошо, убеждал он себя. Но для этого придется потрудиться.

Он не хотел думать о том, как долго продлится зима в горах, сколько метелей еще обрушится на них, хватит ли им для пропитания отощавшей кобылы… Все его мысли были поглощены делом: расширить пещеру, укрепить стены и потолок… Он даже отказался от желания сделать перерыв и развести огонь, чтобы попить кипятка, полагая, что буран может начаться в любой момент и надежное укрытие важнее всего. Необходимо делать все по. порядку или уж не делать ничего.

Закончив с пещерой, он отправился на поиски лошади. Если уж делать все как следует, то теперь надо позаботиться о еде. Вскоре он наткнулся на окоченевший труп.

Не зная, с чего начать, он попробовал резать тушу ножом, но только пропорол шкуру. Торчащая в сторону, словно сухой сук, нога кобылы навела на другую мысль. Собравшись с силами, он прыгнул, рассчитывая сломать ее в коленном суставе. Лишь с третьей попытки сустав хрустнул, и кожа лопнула в месте перелома. Усевшись рядом, он начал терпеливо кромсать ножом мерзлый сустав, опасаясь, что лезвие скоро затупится. По его ощущениям, прошел целый час, прежде чем он добился желаемого. Прыгнув сверху еще раз, он отломал окончательно нижнюю часть ноги. Она была похожа на дубину, только у этой дубины с подкованным копытом был довольно странный вид.

— Возьми, — позвал он дочь, но та не двинулась с места. — Возьми и затащи внутрь, — настойчивее повторил Борн. — Мне еще нужно набрать дров.

Место, где они оказались, находилось в распадке, поросшем высокими соснами. Ближайшее дерево достигало пятнадцати футов в высоту. Впрочем, высота не имела никакого значения. Главное было в том, как до него добраться. Борн буквально утопал в сугробах; снег набился под одежду. Каждый шаг отнимал последние силы.

Господи, неужели придется рыть траншею? Борн подумал об этом с ужасом. Он топтался на месте, вытряхивая снег из штанов и куртки, и вдруг зацепился за что-то. Сунув руку в снег, он нащупал какую-то ветку. Это оказался обломок рука толстого брёвна, конец которого уходил как раз в сторону нужной сосны.

Обрадовавшись, Борн взобрался на поваленный ствол и двинулся к сосне. Теперь можно было дотянуться до нижних ветвей. Но все они были зелеными, а Борну нужны были сухие. За ними придется пробираться ближе к стволу. Перехватывая руками ветки над головой, он двинулся по бревну, но чуть не упал, не рассчитав свои силы. На склоне снега было поменьше, и он мог уже ходить там, выбирая и отламывая сушняк, распихивая по карманам тоненькие веточки. Приглядев здоровую разлапистую ветвь, он долго возился, пока не отломал ее. Одной такой вполне хватило бы, чтобы разжечь небольшой костерок. Чтобы не ходить лишний раз за дровами, он продолжал ломать сушняк до тех пор, пока не выбился из сил. Переводя дыхание, он понял, что пора остановиться. Собрав все сучья, он стад перекидывать их в направлении пещеры. Те, что помельче, долетали точно, и Cape оставалось только собирать их в кучу перед входом; крупные ветки падали на полпути. Пришлось пробираться к ним и кидать снова. Он добрел до поваленного ствола, пролез по нему, спустился в траншею, которую уже успел протоптать, и вернулся к Саре. Она уже подобрала все, что он накидал. Силы окончательно оставили Борна. В полном изнеможении он просто свалился у входа в пещеру; пот струйками стекал по разгоряченному телу, в горле пересохло. Дочка по его указанию аккуратно отламывала самые маленькие веточки и складывала их в отдельную кучку у входа. Отдышавшись, Борн встал и принялся ногами ломать крупные сучья.

Когда все было кончено, солнце уже зашло. Сразу похолодало. Потное тело пробил озноб. Ощущая удовлетворение от того, что все успел, Борн полез в свою снежную нору, предвкушая тепло костра и запах еды.

Но всегда остается какая-нибудь мелочь, которую забываешь сделать. Всегда. И этому не будет конца. Как только Борн уложил внутри предусмотрительно захваченный с собой железный лист и соорудил на нем заготовку для костра из сосновой мелочи и тонких веточек, он вспомнил о дымоходе. Без дымохода они с Сарой задохнутся. Значит, надо сделать так, чтобы дым уходил из пещеры.

Можно воткнуть в потолок пару длинных веток и проковырять между ними дыру, тогда дым будет вытягивать вверх. Но ни одной подходящей ветки не осталось — он все разломал; идти за новыми не было сил. Кроме того, оставалась опасность, что с таким дымоходом крыша обвалится.

Нужно искать другой вариант. Ствол сосны у задней стенки пещеры, до которой он докопался, расширяя свое жилище, подсказал решение. Покопавшись в куче веток, Борн вытащил самую длинную, фута три, и стал ковырять снег вдоль ствола. Ветка полностью ушла вверх, но не пробила снежный покров. Изловчившись, он прижался спиной к стволу и продолжил свое занятие. Снег теперь сыпался в лицо, падал за шиворот, но Борн лишь отряхивался и пробивался все выше и выше. Наконец над головой он увидел вечернее небо, просвечивающее сквозь зеленую хвою.

Удовлетворенный, он вернулся к костру. Сушнячок загорелся мгновенно; сосновые иголки затрещали и тут же превратились в пепел, но веточки успели чуть-чуть заняться, и через пару минут у них уже был костер. Только бы заработал дымоход! Сладковатый дымок поднялся под потолок и стал расползаться по стенкам пещеры. Борн подбросил немного мелочи и пару веток потолще. Огонь горел ровно, устойчиво. Стало ясно, что с костром все в порядке. Правда, нужно еще какое-то время, чтобы появились угли и отпала необходимость постоянно следить за ним.

Но тут они оба начали кашлять. Борн сообразил, что купол пещеры был выше, чем отверстие дымохода, поэтому дым и не вытягивало наружу. От голода и усталости кружилась голова, Борну пришлось долго соображать, как решить эту проблему. Наконец он взял в руки палку и проковырял проход от вершины купола к дымоходу. Теперь дым, как по каналу, уходил к стволу сосны и поднимался вверх. Дышать стало легче! Подкидывая дрова в костер, Борн подумал, что дымоход вдоль ствола имеет еще одно преимущество — в густой кроне огромной сосны легкий дымок будет практически не виден для тех, кто, может быть, не перестал их искать. Но об этом он запретил себе думать.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Сару.

— Хорошо, — ответила она, трея руки над огнем. Однако выглядела она совсем неважно; к тому же ее колотил озноб. Предыдущая болезнь и напряжение последних, дней здорово ее подкосили.

— Сейчас мы поужинаем, и тебе станет лучше, — решил подбодрить ее Борн, доставая из седельной сумки последнюю банку с горохом. Хорошо, что ее удалось сберечь. Он пробил в крышке пару дырок; это было довольно легко, но замерзшее содержимое не позволяло толком ее открыть, поэтому пришлось подержать банку над огнем, пока она не оттаяла. Отогнув крышку, он посолил горох и придвинул к костру.

Затем принялся размораживать конскую ногу, следя за тем, чтобы шкура не подгорела, и время от времени ощупывая ее. Запах вскипевшего гороха заполнил пещеру. Он отставил банку подальше от огня, давая ей остыть. Потом вырезал из веток некое подобие ложек, скорее — лопаточек, дал одну Саре, и они приступили к долгожданной трапезе.

Горох скатывался с этих нескладных ложек, они аккуратно дули на него, остужая, и не спеша жевали. Спешить им было некуда. Борн специально предупредил Сару о том, что не следует торопиться.

— Дело не в том, чтобы растянуть наш ужин, хотя это тоже неплохо, а в том, что может стать нехорошо, потому что мы с тобой долго ничего не ели. Жуй как следует, не торопись. И понемножку.

Конина оттаяла настолько, что можно было попытаться ее разделать. Сделав длинный разрез, он содрал шкуру и попробовал отделить мясо от кости. Но оно еще было мерзлым, и Борн снова положил ногу поближе к огню.

— Наверное, сок уже остыл, можно попить. — Он протянул банку дочери. Та сделала маленький глоток и подержала жидкость во рту. Заметив это, он похвалил ее: — Молодец! Не спеши. Времени у нас с тобой уйма. Выпей еще.

Потом он проверил, как оттаивает мясо, и тоже отхлебнул из банки.

Глава 7

Ужинали они долго. От горячей пищи тепло разливалось по телу. Воздух в пещере постепенно прогревался. Озноб прошел. Борн расстегнул куртку, стряхнув остатки снега, расшнуровал ботинки и сбил ледышки со штанин. Зачерпнув еще ложку гороха, тщательно разжевал, потом подложил дров, достал банки из-под супов, которые они съели в туннеле, натолкал в них снега и поставил у огня. Снова выловил несколько горошин и запил соком. Потом занялся мясом. Отрезав несколько тонких, жестких полосок, он положил их у костра. Снег в банках растаял. Положив на язык кусочек соли, он предложил сделать то же самое Саре; выпив теплой воды, он подогрел над огнем спальник, после чего они улеглись на попоны рядом с костром. Сару он пристроил перед собой, головой к своим ногам, так что оба могли наслаждаться теплом. Потом накрыл спальником себя и дочь и спустя какое-то время заснул.

Проснулся Борн в темноте. Костер погас. Достав на ощупь мелких веточек, он разжег его снова, подогрел остатки гороха, разбудил Сару и заставил проглотить немного соли, ложку гороха и запить все это соком из банки. Почти мгновенно она заснула. При свете слабо мерцающего костерка он начал задремывать, но заставил себя поддерживать огонь; чтобы чем-то заняться, он продолжил аккуратно нарезать полоски конины, потом все-таки заснул, но несколько раз просыпался, чтобы подложить дров.

День опять выдался ясным. Солнце заметно пригревало, и снег начал таять. Борн беспокоился, что от тепла крыша его пещеры может просесть, но противостоять этому никак не мог, поэтому воспользовался хорошей погодой, чтобы проделать тропинку к другим деревьям и заготовить побольше дров.

Потом он устроил завтрак. Насадив полоски конины на палочки, он обжарил их над огнем, наблюдая, как мясо съеживается, пускает жир и подрумянивается. Его сладковатый и непривычный запах отдаленно напоминал молодого барашка или кролика. Они медленно, растягивая удовольствие, откусывали по маленькому кусочку и тщательно пережевывали жестковатое мясо. К полудню у обоих начался понос.

Не потому, что мясо было плохим, — он был уверен, что с мясом все в порядке, и не потому, что они психологически не могли есть конину, — к этому времени оба Готовы были проглотить все, что угодно. Просто они очень долго не ели нормальной пищи, и организм теперь отказывался ее принимать.

Их несло непереваренным горохом, потом — просто слизью… Борн едва успевал добегать до дерева, под которым они устроили отхожее место. В кишечнике все горело. Наконец он догадался, что переусердствовал с солью, которая стала действовать как слабительное.

Испытывая жуткую слабость, они полулежа отдыхали у входа в пещеру. Мысль о еде вызывала отвращение, но Борн понимал, что есть необходимо — просто для восстановления сил. Отлежавшись, он заполз внутрь, подкинул дровишек и принялся жарить новую порцию. Потом позвал Сару и вручил ей один импровизированный шампур, чтобы она сама следила за своим куском; Когда мясо хорошо прожарилось, он прилег и медленно, нехотя начал жевать.

Постепенно боли в желудке прошли. Вечером они пили только воду. К ночи подморозило. До рассвета он поддерживал огонь, пристроившись с Сарой как можно ближе к теплу. Наутро подтаявший прошлым днем снег покрылся жесткой ледяной коркой — скользкой, но настолько прочной, что Борн без труда мог передвигаться по ней, занимаясь заготовкой дров.

Глава 8

Гул вертолета послышался в тот момент, когда они в очередной раз катились вниз по склону на большой сосновой ветке.

Идея покатать ребенка на санках пришла ему в голову, когда он поскользнулся на ледяном насте, возвращаясь с охапкой дров. Позавтракав очередной порцией мяса, они забрались на вершину оврага, опираясь на крепкие палки. Уцепившись вдвоем за разлапистую сосновую ветку, они отломили ее, подтащили к склону и уселись верхом. Сара примостилась сзади, обняв его за пояс, он ухватился за толстый сук, оттолкнулся, задрал ноги, и они стремительно покатили вниз. Ветер бил в лицо, сосны мелькали; они промчались до дна оврага и даже взлетели по инерции на противоположный склон, где наконец остановились и упали, хохоча во все горло. Он боялся, что Сара ослабела после вчерашнего расстройства желудка, но дочка упросила его прокатиться еще раз, и он не смог отказать ей. За шуршанием хвои по насту, шумом ветра в ушах и радостным визгом дочки он вдруг отчетливо услышал стрекотание вертолета и резко рванул ветку в сторону, покатившись к ближайшей сосне. Сара бросилась вслед за ним.

Они сидели, тесно прижавшись спиной к стволу дерева, и сквозь свисающие ветки вглядывались в ту сторону, откуда слышался рокот мотора. Самого вертолета Борн не видел. Он мог появиться где угодно — справа, слева, прямо над ними или вдали… А может, их даже два, и в любой момент они могут зависнуть над оврагом и обнаружить их следы.

Нет, вертолет был, конечно, один. Теперь Борн заметил его. Он барражировал поперек долины, то исчезая из виду, то появляясь. Стрекотание мотора то усиливалось, то ослабевало. Вертолет явно кого-то искал.

Преследователи не успокоились.

Они, вероятно, предположили, что Борн выберет линию наименьшего сопротивления, двинувшись вдоль долины, по течению реки, а не полезет в горы и тем более через хребет. Но просчитались. Они специально дали ему небольшую передышку. Он мог подумать, что преследователи отказались от продолжения охоты, решив, что такую пургу ему не пережить. Он мог ошибиться, поверив этому, и покинуть свое укрытие, неизбежно оставив следы на снегу. Эти следы они теперь и искали.

Он, конечно, наследил вокруг пещеры, не по ошибке, а по необходимости, но в данной ситуации это равнялось ошибке.

Если вертолет поднимется сюда и обследует этот склон, сидящие в нем непременно обратят внимание на глубокие борозды в снегу, которые проделал своими вылазками за дровами. Даже если им придет в голову, что это могут быть следы лося или оленя, зачем-то забравшегося в горы, они не поленятся послать сюда людей — и что он сможет сделать со своим пистолетом против их винтовок? Вертолет, курсирующий вдоль склона, приближался, поднимаясь все выше. Рев двигателя перемещался слева направо и обратно, то ослабевая, то нарастая. В те короткие промежутки времени, когда вертолет появлялся в поле зрения, Борн уже мог различить и блестящий под солнцем диск маленького хвостового винта, и сверкающие лопасти несущего винта, и даже двух человек в застекленной пилотской кабине: Он сидел и мучился мыслью о том, что абсолютно ничего не может сделать.

Он мог только ждать.

Глубокие следы в подмерзшем снегу все равно не замаскировать.

Борн бросил взгляд в сторону раскуроченной туши лошади. Полузасыпанная снегом, она была отчетливо видна; с вертолета, ее обязательно заметят, но что-либо предпринять уже не было времени — вертолет кружил неподалеку на высоте менее ста ярдов, и звук мотора раздавался прямо над головой. Сара сжалась в комок под боком. Борн достал пистолет и прицелился, прикидывая, как низко тот должен спуститься, чтобы можно было попасть по кабине. Он предпочел бы не делать этого, чтобы не g обнаружить себя раньше времени, но, похоже, выбора нет. Сверху обязательно увидят их следы, и единственное, что ему остается, — постараться застать преследователей врасплох.

Но тут же понял, что, даже если по счастливой случайности и удастся сбить вертолет, он все равно выдаст себя с головой. Если машина не вернется, они отправят на поиски другую и обнаружат обломки, не говоря уже о поваленных деревьях. Спрятать следы аварии не удастся. Значит, стрелять нельзя. Пускать пистолет в ход нужно только в самом крайнем случае. Борн терпеливо ждал, чем все это закончится. Но вертолет не возвращался.

Ожидание становилось мучительным; Борн даже решил, что у него проблемы со слухом, потому что рокот двигателя доносился из одной точки, не изменяясь, как будто вертолет завис на одном месте. Потом мотор взревел и звук стал приближаться. Он подумал: “Ну вот и все, началось!” и взвел курок. Вертолет, закладывая вираж, прошел прямо над ними и, набирая скорость, устремился в долину. Борн в недоумении провожал его глазами, не понимая, что произошло. Однако вскоре все объяснилось.

Солнечный свет внезапно померк; все вокруг приобрело мрачный оттенок. Выбравшись из-под сосны, он почувствовал, как поднимается ветер. А разглядев то, что происходило на небе за спиной, ужаснулся. Весь горизонт, насколько хватало глаз, затянули низкие темно-синие плотные тучи, передняя кромка которых клубилась, стремительно приближаясь. Резко похолодало. Первый порыв ветра бросил в лицо снежную крупу. Подхватив Сару, Борн скатился к пещере. День превратился в ночь; за то время, пока они добирались до своего убежища, замело так, что в пяти шагах уже ничего нельзя было различить.

Глава 9

И сразу все стихло. Спрятавшись в тепле пещеры, они перевели дух. А за спиной у входа бесновалась снежная буря. Борн взял седло и закрыл им узкий лаз, а на седло еще накинул попону, перекрывая все щели, и только после этого почувствовал себя в безопасности.

— Подумаешь, обычный буран, — подбодрил он испуганно глядящую на него Сару.

Впрочем, если быть честным, он никогда еще не видел ничего подобного. Снег несло просто стеной, а ветер, который и в самом начале был не слабым, превратился в настоящий ураган, наверху все выло и свистело.

— Папочка, я боюсь.

Я тоже, подумал он про себя, но виду не подал.

— Все в порядке, поверь мне. Здесь нам ничего не грозит. Он привлек Сару к себе и обнял, прислушиваясь к завыванию бури. Края попоны хлопали, седло под ней ерзало будто живое. Потом шум ветра стал глуше, попона и седло биться перестали.

— Ну вот, вход завалило. — Его слова глухо прозвучали в тесноте пещеры. В тот же момент дочка, которая чуть-чуть расслабилась у него на руках, довольная тем, что буря до них не доберется, напряглась в тревоге.

— Мы же не сможем дышать, — обеспокоенно произнесла она.

— Сможем, не волнуйся. Воздух будет поступать через отверстие для дымохода. Над ним такие густые ветки, что снег его не засыплет.

Однако он понимал, что одного отверстия маловато. Поднимающийся теплый воздух не позволит проникнуть вниз свежему. Костер уже начал гаснуть, тускло мигая. Либо выбирать одно из двух — тепло или свежий воздух, либо… Борн выбрал из кучи ветку подлиннее и начал пробивать еще одно отверстие вдоль ствола, с противоположной от дымохода стороны. Потребовалось немало усилий, прежде чем в лицо потянуло холодом. Наверху было так темно, что он не заметил, как пробился наружу. Костер сразу разгорелся ярче. Борн глубоко вздохнул. Наверное, гнетущее состояние объяснялось просто нехваткой кислорода, а не страхом.

С облегчением он вернулся к Саре.

— Вот видишь, теперь все будет нормально.

Конечно, нормально, если только потолок не рухнет под тяжестью снега. Тогда им отсюда не выбраться. Они просто задохнутся и умрут. Представив эту картину, Борн почувствовал, что снова стало трудно дышать.

— Надо просто расслабиться и ждать, пока это кончится, — произнес он, размышляя, достаточно ли прочна ледяная корка над головой. — Пожалуй, да, — произнес он вслух, отвечая на собственные мысли.

— Что ты сказал? — встрепенулась Сара.

— Нет, ничего, это я так… лучше займемся обедом.

Теперь еды у них было полно. Пока было тепло, он занялся разделкой туши; отделил от костей все у что мог, разрезал на полоски и запрятал глубоко в стенах пещеры, чтобы мясо не испортилось. Правда, перевернуть тушу не удалось, и пришлось ограничиться тем, что было доступно. Сара помогала в заготовке дров; в общем, им не о чем было беспокоиться.

Над головой послышался треск. Он поднял глаза к куполу пещеры, со страхом ожидая увидеть трещины, но ничего не обнаружил. К этому времени поджарилось мясо, и он счел за благо переключить внимание дочери на еду. Да и сам с удовольствием съел кусок. Желудки уже привыкли к этой пище, и можно было ничего не опасаться. Потом поспела и вторая порция; губы у них блестели от жира, а во рту ощущался приятный, хотя и странноватый вкус мяса.

Несколько дней у Борна болели глаза. Он решил было, что виной тому ветер, но потом вспомнил, что так бывает на снегу от солнца. Пытаясь занять себя хоть чем-нибудь, он вырезал из конской шкуры широкую полосу, на концах сделал полоски поуже, чтобы их можно было завязать на затылке, потом прорезал небольшие щелки для глаз — снежные очки были готовы. Потом сделал такие же для Сары, предварительно сняв мерку…

— Теперь мы с тобой настоящие разбойники, жаль только, что усов у тебя нет, — пошутил он, пытаясь развеселить дочку.

Вспомнив об усах, он подумал, что не мешало бы при помощи ножа подровнять отросшую бороду, но потом решил, что усы и борода — неплохая защита от ветра, и отказался от этой-идеи. Посмотрев на обветрившееся, с шелушащейся кожей лицо Сары, он мысленно обругал себя за то, что был так глуп и не помазал ее личико конским жиром перед тем, как выйти на солнце.

В следующий раз он сделает это обязательно.

И тут снова раздался этот треск. Сара его тоже услышала и вопросительно посмотрела на него.

— Не знаю, — ответил он, — может, и рухнет. Я стараюсь об этом не думать. Все равно сделать ничего нельзя.

Воздух в пещере стал спертым от дыхания, запаха жареного мяса, дыма костра. Они по очереди подползали ко второму отверстию и дышали под ним. Борн поддерживал огонь, немного опасаясь, что стены начнут подтаивать. Сара заснула. Он почувствовал голод, поджарил себе еще мяса и тоже задремал. Через какое-то время проснулся, полежал с открытыми глазами и вновь погрузился в сон.

Казалось, буря не утихнет никогда.

Глава 10

— Я никогда не видел его. Среди фотографий, которые мне показывала мама, не было свадебных, вообще не было ни одной, где они были бы вместе.. Не знаю, уничтожила она их или просто убрала подальше, чтобы никогда не видеть… Но снимки, где он был изображен один, она хранила в альбоме и иногда мне показывала. Совместные фотографии, наверное, причиняли ей боль, но она считала, что сыну следует иметь хоть какое-то представление о том, как выглядел его отец. Поэтому время от времени она доставала этот альбом и всякий раз оставалась рядом, по нескольку минут разглядывая их вместе со мной. А потом уходила заниматься каким-нибудь делом. Снимки были очень похожи — всюду он был изображен во весь рост, только в разных местах: у цветочной клумбы на фоне какого-то дома, у розового куста, посередине сада с камнями… Однажды я спросил мать, в этом ли доме они жили после свадьбы, и она ответила, что нет, они жили в квартире, а это дом их друзей. Это было в Нью-Джерси, неподалеку от летного училища, где преподавал отец. На фотографиях он стоял в форме, тщательно отутюженной, со знаками различия, в пилотке с кокардой… Он был не очень высок, и волосы у него были не темные, как у меня, а светлые, как твои. Он был круглолиц и выглядел довольно молодо. Я думаю, тогда ему было лет двадцать восемь или около того. Мама никогда не говорила мне об этом. Вскоре после этого он погиб на дойне.

— Папа, — окликнула его Сара.

— Что, солнышко?

— Я не хочу умирать.

— Что ты, никто не собирается умирать, выбрось это из головы! — Он рассердился на себя за то, что не подумал, какие мысли может у нее вызвать этот рассказ. Ведь хотел отвлечь ее, а получилось наоборот. И он убежденно повторил: — Мы с тобой не умрем. Все будет хорошо.

Буря, казалось, никогда не кончится. Даже сквозь толстые снежные стены доносилось завывание ветра. Им нечем было заняться. Еда, поддержание огня, сон — все это начинало напоминать дурную бесконечность. Утратив ощущение дня и ночи, смотреть на часы было глупо. Стрелки с равным успехом могли показывать и полдень и полночь. Нельзя было сказать, проспали они всего два часа или целых четырнадцать, невозможно было определить, сколько уже длится буран — сутки, двое или пять. Они потеряли чувство времени.

Борн рассказал ей все истории, какие знал, — о том, как она маленькой едва не лишилась пальца, порезавшись о разбитый стакан, и о том, как ей снились клоуны, и о том, как ей нравилось копаться в ненужных вещах…

Потом мозги настолько отупели, что он был не в состоянии припомнить ни одной истории, и сил хватало только на то, чтобы поддерживать костер… Потом и это стало невмоготу, и большую часть времени он проводил в забытьи.

Глава 11

Он не заметил, когда кончилась пурга. В пещере было тихо, но в голове по-прежнему гудело от ветра; к этому звуку он уже привык. Даже подобравшись очередной раз к трубе глотнуть свежего воздуха и увидев над собой свет, он не сразу понял, что это означает. Просто лежал, глядя вверх, дышал и щурился.

Наконец до него дошло, и он выдохнул:

— Все кончилось!

На самом деле он еле слышно прошептал эти слова. Сил двигаться по-прежнему не было.

— Кончилось, ты слышишь? — обернулся он к Саре. Та едва заметно кивнула.

— Давай выбираться отсюда!

Но никто из них не шевельнулся.

Что же это такое, ужаснулся Борн. Наверное, они отравились здесь без воздуха.

С трудом он дополз до того места, где когда-то был выход, протянул руку, но она бессильно упала. Пальцы лишь царапнули снег.

Боже, если мы не выберемся отсюда, то точно погибнем в этой норе.

Он лежал в изнеможении и тяжело дышал, ощущая, как давят стены пещеры. Мысль о смерти подхлестнула его; он понял, что больше не может находиться здесь. Помимо его воли руки стали разгребать снег. Какое-то время он отстранение наблюдал за ними, как за чужими, потом сознание прояснилось и дело пошло быстрее.