 |
|
Популярные авторы:: БСЭ :: Чехов Антон Павлович :: Лондон Джек :: Завтра Газета :: Лесков Николай Семёнович :: Петрушевская Людмила :: Андерсон Пол Уильям :: Говард Роберт Ирвин :: Твен Марк :: Горький Максим Популярные книги:: Бурый волк :: Справочник по реестру Windows XP :: Лётчики :: ЛСД – мой трудный ребёнок :: К новому солнцу :: Вампиpы, Миф или pеальность :: Песчаная дорога в лесу :: Sublimatio (стихи) :: Человек имеет право :: Похититель снов |
СтихотворенияModernLib.Net / Поэзия / Морозов Николай Александрович / Стихотворения - Чтение (стр. 1)
Стихотворения В долгой, тяжёлой разлуке Целые годы прошли; Горя, страданья и муки Много они принесли… Стал я о воле смутнее Помнить, как будто о сне… Только друзья всё яснее Здесь вспоминаются мне. Часто сквозь сумрак темницы, В душной каморке моей, Вижу я смелые лица Верных свободе людей. Часто, как будто живые, В этой тиши гробовой Образы их дорогие Ясно встают предо мной… Всё здесь они оживляют, Всё согревают они, Быстро в душе пробуждают Веру в грядущие дни… Кажется, вот раздаётся Голос их здесь, в тишине… Словно струя пронесётся Воздуха с воли ко мне! Комнатки, точно пчелиные соты, Стройно и плотно, рядами, стоят; Люди в них тихо, без дел и заботы, Словно личинки в тех сотах, сидят. Самою чистою пылью одеты Стены кругом, от окон до дверей, Лишнего воздуха, вредного света Нет – как ума в голове у царей. Точно орехам под их скорлупою, Так нам уютно в каморке пустой! Сколько удобств!.. И за нашей стеною Стали мы бодры, как мухи зимой!..[2] Проклятие! Пиши стихи в тюрьме, Когда на воле ждёт не слово – дело! Да, жить одной мечтою надоело… Бесплодно бьётся мысль в моём уме… Когда к борьбе с неправдой злой Стремится всё живое, Когда повсюду гнёт тупой Да рабство вековое, Тогда нет сил в тюрьме сидеть И песни о неволе петь. Тогда, поэт, бросай перо скорей И меч бери, чтоб биться за свободу: Стеснённому неволею народу Ты не поможешь песнею своей… Нет! Не рождён поэтом я!.. Средь грёз и рифм забыться Я не могу! Душа моя К борьбе с врагом стремится! И муза мне на ум нейдёт… Лишь жажда воли сердце рвёт![3] Голые стены, тюремные думы, Как вы унылы, темны и угрюмы!.. Скверно в неволе без дела лежать, Целые годы о воле мечтать… Всё здесь так тихо, безжизненно, бледно… Годы проходят бесплодно, бесследно, Тянутся долго недели и дни, — Скуку тупую наводят они… Мысли тупеют от долгой неволи, Тяжесть в мозгу от мучительной боли, Даже минута как вечность долга В этой каморке в четыре шага! Душно под низким, запачканным сводом, Силы слабеют сильней год за годом, Давит собой этот каменный пол, Этот железный прикованный стол, Эта кровать, этот стул, что прибиты К стенам, как будто могильные плиты. В вечном молчаньи, суровом, немом, Даже себя сознаёшь мертвецом! Наглухо рамы двойные забиты, Грязью и пылью все стёкла покрыты, Муха заснула на грязной стене, Лапки скрестивши на тёмной спине… Полночь пришла… Бой часов раздаётся, Резко их звук в коридоре несётся… Давит, сжимает болезненно грудь, Гложет тоска… Не удастся заснуть…[4] Я врагами в тюрьме погребён, Но живу всё ещё год от году… В дни тяжёлой борьбы за свободу Было время моих похорон. За железной тюремной решёткой, За сырой и холодной стеной Ярким светом горят предо мной Эти дни моей жизни короткой. Вспоминается мне та пора, Как по нивам родимого края Раздалось, мужика пробуждая, Слово братства, свободы, добра… Как в смятеньи подняли тревогу Слуги мрака, оков и цепей И покровом терновых ветвей Застилали к народу дорогу… Как в борьбе с их несметной толпой Молодая, могучая сила, Погибая, страну пробудила, И проснулся рабочий на бой… Вы, друзья, что в борьбе уцелели, Тоже здесь вспоминаетесь мне… Лучше ль вам на родной стороне? Ближе ль, братья, стоите вы к цели? Тяжкий крест привелось вам принять, Лёгкий жребий мне выпал на долю: Трудно жить и бороться за волю, Но легко за неё умирать. Трудно жить, чтоб порой не дрожала, На врага подымаясь, рука, Чтобы сил не съедала тоска, Если счастье в борьбе изменяло, Чтобы в том, кто восстал за любовь, Вплоть до двери холодного гроба Не смолкала могучая злоба И кипела бы мщением кровь![5] Некуда деться от муки и боли!.. Порча какая случилася, что ли, Жёлчь ли во мне разлилась в эту ночь, — Право, не знаю! Но только невмочь! Против любимой недавно отчизны Льются из сердца слова укоризны… Русская жизнь! Средь густой темноты Как неуклюже сложилася ты!.. Родина-мать! Нет ни счёту, ни сметы Змеям, что были тобою пригреты, — Дедов вина и беспечность отцов Создали целое племя рабов!.. Всюду душил тебя льстивый сенатор, Хищный чиновник, жандарм, император, Поп и помещик, судья и купец; Грабил последний судейский писец… Ты же – ты только терпела, страдала, Вечно трудилась и вечно молчала; И средь громадной родимой земли Вечно валялся народ твой в пыли… Нет! Разойдись ты, тоска гробовая! Злу не поможешь, лениво страдая; Некогда плакать, не время стонать, Надобно делу все силы отдать!.. Родина-мать! Разверни свои силы, Жизнь пробуди средь молчанья могилы! Встань! Угнетенье и тьму прекрати И за погибших детей отомсти![6] Сгинули силы… Тускло сияние дня… Холод могилы Обнял, как саван, меня… Те же всё стены, Тяжесть тупая в уме, Нет перемены! Глухо и душно в тюрьме. 1 Однажды я в башне тюремной лежал, Тоска мою грудь надрывала, В окошко порывистый ветер стучал, И лампочка слабо мерцала. В каморку сквозь тучи светила луна, Решётку её озаряя; Болезненно, бледно глядела она, Как смотрит дитя, умирая. Той тёмною ночью всё виделись мне 10 Унылые жизни картины: Я думал о воле, родной стороне, Мне грезились нивы, равнины И бедные хижины с бедной землёй, Покрытые кровью народной… И много картин тех прошло предо мной В тот вечер сырой и холодный. 2 Казалось, иду я тернистым путём Один по кургану крутому; Терновник мне в платье вцепился кругом, 20 И трудно идти мне, больному. Везде непроглядною, чёрною мглой Степная равнина одета, И мрачно и душно в пустыне глухой, И нет в ней ни жизни, ни света. Там только, как смутные тени, стоят Какие-то робкие люди: Глаза их потухшие в землю глядят, И впали иссохшие груди. Темно, неприветно в глухой стороне, 30 Молчит всё в природе глубоко; И только, я слышу, в ночной тишине Их песня звучит одиноко: «Таится болезненно в бедном уме Сознанье тяжёлой неволи, Весь век свой мы прожили в рабстве и тьме, Не видев ни счастья, ни воли. Под вечным трудом мы клонились без сил, Без хлеба и крова мы жили, Нас ветер зимой в непогоду знобил, 40 Оковы и цепи давили. Мы жили в бесплодных и диких степях, В безвестной глуши умирали, И часто в подземных, сырых рудниках Напрасно мы смерть призывали. Вся жизнь наша долгой отравой была, Ряд бедствий, страданий и муки; Ничтожные против гнетущего зла, Без сил опускаются руки!..» И песня, тоски бесконечной полна, 50 Звучит и вдали замирает… Но всё безучастно. Кругом тишина, И мрак свой покров не снимает; Не выглянет небо меж туч полосой, Блеснувши светил хороводом, И ветер не дунет живящей струёй Над тёмным, забитым народом. 3 Мой путь зарастает сильней и сильней… Туман, точно саван, ложится… Усталый иду я по грудам камней, 60 И ум мой болит и мутится… Я вижу: Царь-колокол правит землёй, Пред ним всё живущее гнётся, Он громко гудит над густою толпой, Тот гул далеко раздаётся: «Проклятый навеки всевышним отцом И с сердцем, грехом омрачённым, Ты должен быть бедным, покорным рабом, Служить для других осуждённым. Ты должен смириться душой навсегда, 70 Обиды сносить молчаливо, Страдать под ярмом векового труда И крест свой нести терпеливо. Люби свои цепи, неволю люби, Томись безотрадной заботой, Смиряй свою душу и тело губи, Работай, работай, работай! Гони наслажденья, трудись в тишине, Ты тёмным родился и грешным!.. Иль будешь ты проклят и в адском огне 80 Погибнешь во мраке кромешном!» И тучею чёрной на гул тот идут Попы и монахи тупые, Высоко хоругви и чаши несут Служители мрака слепые. И тихо проходят они по лугам, По нивам, полям – с образами, По хижинам бедным, большим городам, По дальним дорогам – с крестами; И где ни пройдут – всюду мрак над страной 90 Ложится как саван суровый, И давит он мысль человека собой, Как крышкою гроба свинцовой… 4 Всё камни, овраги… Как долог мой путь! Всё дальше и дальше он вьётся… И негде пристать, и нельзя отдохнуть… Чу!.. Грохот навстречу несётся… Я вижу: Царь-пушка во мраке густом Грохочет, губя что ни встретит, И светом багровым на небе ночном 100 Кровавое зарево светит. Над лужами крови, над мёрзлой землёй, Над грудами ядер разбитых Томится народ, и с томящей мольбой, Упав над телами убитых, Он просит пощады за то, что искал От грозной неправды спасенья И, вставши, бесправных рабов призывал На бой против зла, угнетенья, Но Пушка грохочет: «Клонись предо мной, 110 Ты, подлое, рабское племя! Пока существует земля под тобой И в вечность бегущее время Ещё не угасло, – нигде не найдёшь Свободы и правды на свете! Рабом родился ты, рабом и умрёшь, И будут рабы твои дети!» Напрасны мольбы перед силою злой… И клонятся тёмные люди Над мокрой от крови погибших землёй, 120 Пред силой ревущих орудий. И роем пчелиным, несметным идут Служители грозного бога: Оковы и пыток орудья несут, И всюду лежит им дорога. И блеском железным, щетинясь, блестят Штыки их, средь дыма сверкая; И медные каски во мраке горят, Пожар и огонь отражая. И едут, и мчатся народа бичи: 130 И грубый жандарм, и сенатор, И судьи – несчастной страны палачи, — И с ними палач-император. То старое рабство привычной стезёй Идёт, всё губя и терзая, И зарево ярче горит над страной, Мученья людей освещая… 5 Мой путь пропадает… Трудней и трудней Идти по пустыне холмистой… Как жарко средь этих песков и полей, 140 На этой дороге тернистой! Темно – как в гробу; на земле, в небесах Природа как будто застыла… На западе дальнем, крутясь в облаках, Свистя, непогода завыла… И вздрогнул весь мир от конца до конца, Лик прежних царей помрачился, И образ царя, Золотого Тельца, Средь мрака и дыма явился. Всё стихло. Лишь воронов стая снуёт, 150 Навстречу тирану слетаясь, Да полчище слуг на колени встаёт, Пред новым царём преклоняясь… Ревёт он к народу: «Незыблем закон Борьбы за богатство и силу; Страдать терпеливо ты им осуждён, Трудиться весь век до могилы; Напрасны о равенстве, братстве слова, Где слабого сильный терзает. Успех или гибель! Вот глас божества, 160 Что миром века управляет!» И вижу я: движутся массой густой, Как стаи голодных вампиров, И золота слитки проносят с собой Толпы фабрикантов, банкиров; Фабричные трубы весь воздух коптят, Поднявшись средь каменных сводов; Как адские пасти, в долинах стоят Высокие группы заводов; Там злятся машины, гремят и ревут, 170 Шипят, точно змеи, насосы, И тело, и кости рабочего рвут, Мелькая, как в вихре, колёса… И алчное войско всё больше растёт, Всю землю собой наполняет, И копотью, гарью кругом отдаёт, И всё перед ним погибает… 6 Мой путь прекратился. В тумане и мгле Всё скрылось под ночью глубокой, И вот я стою на высокой скале 180 Без сил, весь в крови, одинокий… Отсюда я вижу средь тьмы облаков, Что скрыто от взоров другого, — Я вижу теченье могучих веков И долю народа родного. Мертва и спокойна лежит предо мной Страна векового застоя. Орёл безобразный, с двойной головой, Парит средь ночного покоя. Там гады и черви повсюду кишат 190 И хищные птицы летают; Как будто могилы, там тюрьмы стоят, И стоны рабов не смолкают. В ней здание рабства, средь вьющихся змей, Стоит широко и громадно; И трое безумных, жестоких царей Терзают народ беспощадно. И вдруг в этой тьме гробовой разлились Могучая жизнь и волненье, Какие-то люди во тьме поднялись, 200 И слышу я гимн пробужденья: «О родина! Долго ль ты будешь страдать Под бременем горькой невзгоды? И долго ль позорно ты будешь молчать На голос призывный свободы? Встань, бедный народ! Подымитесь, рабы, И в битву идите скорее! Довольно вы гнулись под игом судьбы! Разбейте оковы! Смелее!» И гордый призыв по полям пролетел, 210 И массы на троны восстали, И мрак застонал, загудел, зашипел, И в страхе цари задрожали. Задвигались гады, цепляясь кругом, И с громом земля расступилась, И здание рабства с двуглавым орлом, Сломившись, треща, провалилось. И много людей под собой в влубине В паденьи своём раздавило; Но с ними пропала и тьма в той стране, 220 И рабства губящая сила. И тучи исчезли с туманом густым, Разбились оковы народа, И вся ожила под лучом золотым Весеннего солнца природа… Но тут я проснулся… В каморке глухой Всё было темно, безучастно; И месяц сиял над моей головой Так бледно, бездушно, бесстрастно…[8] Приумолкла тюрьма, Всюду тишь и покой… И царит над землёй Полусвет, полутьма. Что-то мрачно глядит Нынче келья моя… Хоть послушаю я, Громко ль сердце стучит… Чу!.. За дверью идут, Слышен говор людей… Близок час, – поведут Нас на суд палачей. Но ни просьб, ни мольбы И в последний наш час Наши судьи-рабы Не услышат от нас!.. Пусть уныла тюрьма, Пусть повсюду покой, Пусть царит над землёй Полусвет, полутьма, Но и в этой глуши, Где так долги года, Нашей вольной души Не сломить никогда! Скованы цепи… Кто же их будет носить? Взятый ли в степи Беглый, уставший бродить? Могучее слово Во мгле прозябанья Свет истины новей Приносит в сознанье Немого раба. По гордую силу, И твёрдую волю, И мощь – до могилы Не падать в неволе — Даёт лишь борьба. Пред грозной борьбою За свет бесконечный Над дольней землёю Царящее вечно Насилье бежит. Лишь в битве с врагами, В годины невзгоды, Великое знамя Вселенской свободы Народ водрузит. Всё тихо. Небесных светил мириады Мерцают в лазурной дали. Широкою тенью легли По Волге прибрежных обрывов громады… В равнинах и звери, и птицы, и гады Умолкли и в норы ушли. О, как хорошо средь природы живётся! Тепло и спокойно везде… Всё спит на земле и в воде… Лишь только на мельнице шум раздаётся И грустная песня от барки несётся О горе, о вечном труде… За рощею видны фабричные своды Да окна трактира блестят. И в сердце вливается яд: «Одни только пасынки вольной природы, Не ведая счастья, не зная свободы, Одни только люди не спят!..» О люди! Среди бесконечного мира, Где нет ни рабов, ни царей, В тиши этих чудных ночей, Вы – чуждые гости средь чуждого пира… Вселенная – царство свободы и мира, А вы – достоянье цепей…[11] Милый друг, безумно смелый, Честный и живой, Быстро время пролетело Наших встреч с тобой! Если я к тебе, бывало, Мрачный приходил И, подавленный, усталый, С грустью говорил О тоске невыносимой, Что людей гнетёт В этой жизни нестерпимой Горя и невзгод, — Ты рассеянно молчала, Слушая меня, И скучала, и зевала, Сон едва гоня. Но когда в порыве новом Речь я заводил О борьбе с врагом суровым До последних сил, Снова клялся за свободу Душу положить И врагам за все невзгоды Братьев отомстить, — Написано совместно с Д. К. Уж как в Третьем отделенья, По царёву повеленью, Храбрый Дрентельн-генерал Всех жандармов собирал. Чтоб царю служили смело, Наливал по рюмке целой, По полтиннику дарил, «Эй, ребята! – говорил. — Подозрительные лица 10 Появилися в столице, И бунтуют, и мутят, И царя убить хотят! Уж вы, синие мундиры! Обыщите все квартиры. Мной на то дана вам власть — Знай тащи, ребята, в часть! Если где сопротивленье — В зубы бей без рассужденья. Сам, мол, Дрентельн-генерал 20 Отвечает за скандал!» Но, исполнены печали, Голубые отвечали: «Ах, отец ты наш родной, Предводитель удалой! Показали бы примерно, Как тебе мы служим верно, Да сумнительно, вишь, тут — Сохрани господь – убьют!» На такое заявленье 30 Молвил Дрентельн без смущенья: «Стой, ребята, не страшись! Вот перцовка – подкрепись! Дам на каждого две роты Государевой пехоты, Казаков прибавлю взвод — Знай подталкивай вперёд!.. Всем отрядом, душ хоть в триста, Двиньтесь вы на нигилиста, Навалитесь на него — 40 И не пикнет ничего!» Тут жандармы ободрились, Усмехнулись, поклонились, И ответил бодро всяк: «Ладно будет, коли так! Уж послужим мы престолу, Уничтожим мы крамолу, И всем недругам твоим В кровь мы зубы раздробим!» П. С. Поливанову Когда овладеет душою печаль, Ты вспомни, что скрыта грядущего даль В тумане от нашего взора, Что жизнь наша часто страдании полна, Но вдруг озаряется счастьем она, Как полночь огнём метеора. Не надобно в жизни излишних вериг! Ведь каждый мучительно прожитый миг На близких тебе отзовётся! Всецело должны мы для ближнего жить, Должны для него мы себя сохранить И бодро с невзгодой бороться! В тяжёлые дни испытаний и бед Даёт нам Вселенная вечный завет, Который гласит всем скорбящим: «Во имя надежды, во имя любви, В несчастье грядущим и прошлым живи, А в счастье живи настоящим!»[14] Там, средь движенья Вечных систем мировых, Нет треволненья Бурь и страданий земных. Здесь же народы, Вечно в цепях и крови, Ищут свободы, Правды, добра и любви…[15] И вот опять она, Россия… Опять и церкви, и кресты, И снова вижу на пути я Следы старинной нищеты. Опять жандармские ливреи Цветами яркими блестят, И выраженье: «Мы – лакеи!» Черты опричников хранят. Опять насилия и слёзы… И как-то чудится во мгле, Что даже ели и берёзы Здесь рабски клонятся к земле!..[16] (В нижнем этаже шлиссельбургских камер) Я в камере моей – как в лондонском тоннеле, Где мощная река несётся в вышине. Безмолвно целый день лежу я на постели В задумчивых мечтах, в спокойном полусне. А там, над головой, гремящие потоки Лирических стихов несутся надо мной, Бушуют и шумят рифмованные строки И хлещут в стену мне грозящею волной.[17] Искал он к правде путь далёкий В юдоли лжи и пошлых дел. Его окутал мрак глубокий, А с неба светоч не горел. Но в мире гнёта и стяжанья, Где трудно к истине идти, Он видел в трепетном сияньи Могилы павших на пути… И с них любви нетленный пламень Ему дорогу осветил, И не споткнулся он о камень В хаосе зла и тёмных сил…[18] Полна участья и привета Среди безмолвия и тьмы, Она сошла, как ангел света, Под своды мрачные тюрьмы. Была чарующая сила В душе прекрасной и живой, И жизнь она нам обновила Своей душевной чистотой. В глухой тюрьме она страдала Среди насилия и зла, Потом ушла и не узнала, Как много света унесла. Есть в мире души, – их узнаешь Лишь в дни гонений и утрат, Но мир за них благословляешь И жизнь за них отдать бы рад![19] Пусть наш привет твои невзгоды, О милый друг мой, облегчит! Пусть пролетит сквозь эти своды И светлым ангелом свободы Тебя в темнице посетит! И пусть за годы испытанья, Как в ясный вечер после бурь, Увидишь ты конец страданья, И в блеске чудного сиянья В грядущем вечную лазурь![20] Посвящено Вере Фигнер при увозе её из Шлиссельбургской крепости Пусть, мой друг дорогой, будет счастлив твой путь И судьба твоя будет светлей! Пусть удастся с души поскорее стряхнуть Злые чары неволи твоей! Скоро, милый мой друг, вновь увидит твой взор Лица близких, родных и друзей, (Окружит тебя вновь беспредельный простор И раздолье лугов и полей! Ночью встретят тебя и развеют твой сон Миллионами звёзд небеса, И увидишь ты вновь голубой небосклон, И холмы, и ручьи, и леса! Всё, чего столько лет ты была лишена, Что в мечтах обаянья полно, Вдруг воскреснет опять, и нахлынет волна Прежних чувств, позабытых давно! Пусть же, милый мой друг, будет счастлив твой путь, Скоро будешь ты снова вольна, И успеешь усталой душой отдохнуть От тяжёлого долгого сна![21] С серого неба, где туч покрывало Низко спустилось над кровлей тюрьмы, Тихо ко мне на рукав ты упала, Вестница близкой зимы. Где ты, снежинка, носилась по воле? Кто тебя в край наш занёс? Что тебе надобно в царстве неволи, В царстве страданий и слёз? Лучше б легла ты на снежной вершине Дальней свободной страны, Там тебе в дикой, безлюдной пустыне Снились бы чудные сны. Там ты смотрела б на синее море, В солнечных грелась лучах И не узнала б о муке и горе В наших забытых стенах! – Нет! не хотела я целые годы В снежной лежать вышине, Я принесла тебе весть со свободы, Весть о далёкой весне. Пусть цепенеет в холодном недуге Скованный север земли, — Яркое солнце сияет на юге, Пышно цветы расцвели. Солнце согрело свободные страны, Всё там приволье и свет, И чередою валы океана Шлют тебе братский привет! Там я возникла в бушующем море, В вечной стихийной борьбе, И пролетела в небесном просторе С весточкой этой к тебе.[22] Вот и рассвет над землёй занимается; Бледно алеет восток… В облачной дымке заря загорается, Птица ночная в трущобы скрывается, Звери уходят с дорог. Вот и в сознаньи рассвет занимается: Мысли несутся вольней, Братское чувство в груди загорается, Старых богов обаянье теряется, Тускнут короны царей.[23] 1, 2, 3, 4, 5 |
|||||||