Святой преподобный Нил Сорский

Святой преподобный Нил Сорский

Монах Лазарь (Афанасьев)

По благословению Митрополита Ташкентского и Среднеазиатского Владимира

I. О БЕЗМОЛВИИ И МОЛВЕ

Граф Михаил Владимирович Толстой, один из замечательных наших церковных писателей XIX века, в числе своих многих сочинений составил «Троицкий Патерик», где поместил и житие преподобного Нила Сорского. Преподобный продолжил традицию монашеского делания, основоположником которой был игумен земли Русской Сергий Радонежский. Находясь в Кирилло-Белозерском монастыре, монах Нил имел наставником знаменитого тогда старца Паисия (Ярославова), который в молодости проходил школу монашеского делания у преподобного Кирилла Белозерского, выходца из Троице-Сергиевого монастыря. Сергиевские традиции развивались более на Русском Севере, – там вскоре образовалось понятие «заволжские старцы», высоко почитаемые на Руси (в том числе и правящей знатью) духоносные наставники. В их числе был и старец Паисий (Ярославов). Известно, что был он приглашаем на Московскую митрополичью кафедру, но уклонился по смирению от этой важной должности, крестил младенцем Великого Князя Василия III Ивановича, и тот всю свою жизнь носил на груди «паисиевский крест», который, умирая, завещал своему сыну Юрию.

Нил Сорский был поистине Божий человек. Он явился великим просветителем русского иночества, которое призывал на тесный и благотворный путь внутреннего делания, умно-сердечной молитвы и нестяжания. Его духовное наставничество, касающееся самых сокровенных глубин души, никогда не окрашивалось в политические цвета и находилось в русле строгой церковности. Он считается на Руси основателем скитского жития. Ученики его проводили суровую жизнь, не имея ничего сверх необходимого для поддержания жизни, кормились трудами рук своих. Причем, большая часть из них была боярского и даже княжеского происхождения.

«Преподобный Нил для русского иночества, – писал граф Толстой, – был таким же наставником-писателем, какими для восточного были преподобные отцы Исаак Сирин, авва Дорофей, Варсануфий Великий, Иоанн Лествичник, Нил Синайский и другие» (6, 255) [1]. Писатель русского зарубежья XX века Г. П. Федотов дополняет: «В Ниле Сорском (1433–1508) обрело свой голос безмолвное пустынничество Русского Севера. Он завершает собой весь великий ХV век русской святости. Единственный из древних наших святых, он писал о духовной жизни и в произведениях своих оставил полное и точное руководство духовного пути» (21, 154).

В своем Скиту преподобный не считал себя ни настоятелем, ни учителем. «Братья мои присные», – так называл он своих подопечных и прибавлял: «Един бо нам есть Учитель». Он учил искать надежного руководства в «Божественных писаниях», так как уже в то время трудно было найти «наставника непрелестна». Он вел учеников «средним», «царским путем», всему ища время и меру, учитывая особенности каждого инока: «Кийждо вас подобающим себе чином да подвизается», «средний путь непадателен есть» (21, 158–159).

Далее мы более подробно рассмотрим писания преподобного Нила. Он много цитирует святых Отцов, учителей Церкви, но и сегодня можно удивляться, читая его Скитский устав (написанный на церковнославянском языке), его умению соединить свой живой аскетический опыт с практикой и духом православных отцов древности. Цитаты в Уставе живут, они всегда поданы к месту рукой умелого духовного писателя. Удивительно легко читать этот текст человеку церковному, любящему церковнославянский язык, – все понятно, ясно, но, конечно, трудно для исполнения. Этот устав требует полного ухода в молитвенную аскетическую жизнь. Но он ведь и написан именно для монахов. Что касается мирян, то при желании и они могут почерп нуть здесь много указаний, руководясь которыми, более осознанно пойдут по пути духовного совершенствования.

На Соборе 1503 года в Москве преподобный Нил поднял вопрос о возвращении русского монашества к своему обетному состоянию – бедности. Нельзя сказать, что он выступил с осуждением «стяжателей» (в основном богатых монастырей, владевших землей, крестьянами и иными богатствами), – он высказал свое убеждение о вреде многопопечительности и излишеств для монаха, ищущего спасения души во Христе Иисусе, Господе нашем. Начался спор между «стяжателями» и «нестяжателями». В словесном и письменном противостоянии приняли участие: с одной стороны – преподобный Иосиф Волоцкий, настоятель Иосифо-Волоколамского монастыря и его сподвижники-монахи, с другой – ученики и последователи Нила Сорского, из которых наиболее ревностным был инок Вассиан, в миру князь Патрикеев, основная деятельность которого протекала уже после кончины его учителя. Что касается самого преподобного Нила, то он свои идеи высказал в Скитском уставе, который усердно переписывался и принимался к действию в заволжских пустынях. Впоследствии за сторонниками Нила Сорского закрепилось название «нестяжателей», а продолжателей направления Иосифа Волоцкого стали называть «иосифлянами».

Житие преподобного Нила Сорского, появившееся после его кончины и впоследствии утраченное, многих убеждало в спасительности идей святого первоначальника скитского жития. Оно не дошло до нас. Возможно, причиной утраты жития, как пишет историк русского монашества И. К. Смолич, явилось то, что «противники хотели изгладить образ смиренного старца из памяти верующих, и прежде всего монахов, ибо его житие могло стать живым обвинением против иосифлянства и против монастырского быта 2-й половины ХVI и ХVII века» (30, 66). Сведения о жизни преподобного приходилось собирать по крупицам.

О канонизации святого Нила известно также немного. Г. П. Федотов пишет: «Нил Сорский вообще не был канонизован в Москве… Мы вообще не знаем, когда именно произошла его местная канонизация, – в конце ХVIII или в XIX веке. Она совершилась неприметно, в силу возросшего его почитания в новое время, и санкционирована Синодом в “Верном Месяцеслове” 1903 года» (21, 179).

Идеалы древневосточного старчества, умно-сердечноя молитва и нестяжательство – три начала, внесенные в жизнь русского монашества Нилом Сорским, были практически забыты, и только преподобный Паисий Величковский в конце ХVIII обратился к ним; он шел таким же путем, как Нил, – изучал «Божественные писания» и переводил их на церковнославянский язык. Преподобный Паисий переводами святых Отцов древности и через многочисленных учеников и последователей способствовал возрождению русского монашества в XIX веке.

Паисий Величковский писал: «Российское светило преподобный Нил, пустынник Сорский, аки солнце умным молитвы деланием, якоже в богомудрой его книзе явно есть, в великой России просиявый» (37, 213).

Святитель Игнатий Брянчанинов, о ставивший монашеству драгоценнейшие учительные сочинения, писал брату Петру: «О сочинениях моих… Наиболее применимая книга (к современному русскому монашеству – м. Л.) – это преподобного Нила Сорского, но и та написана именно для безмолвников. Что ж я увидел недавно, пересматривая написанное мною… Увидел, что мои грешные сочинения содержат в себе приспособление учения преподобного Нила к современному монашеству, а именно “Аскетические опыты” могут удовлетворить этой цели» (34, 726).

В диалоге «О монашестве» святитель Игнатий пишет: «Предлагаю вам обратить внимание на “Предание”, или “Устав”, преподобного Нила Сорского, нашего соотечественника, жившего в ХV столетии… Сочинение это – глубоко духовно. Оно издано в 1852 году по распоряжению Св. Синода и разослано по монастырям… Сочинение преподобного Нила драгоценно для нас особенно потому, что оно наиболее применимо к современному монашеству, которое, по причине оскудения духоносных наставников, не может проходить того безусловного послушания, которое проходили древние иноки. Преподобный Нил вместо безусловного послушания духоносному наставнику предлагает в руководство иноку новейших времен Священное Писание и писания святых Отцов, при совете преуспевших брать ев, с осторожною и благоразумною поверкою этого совета Писанием. Изучив истинный монашеский подвиг, преподобный Нил подавал свой смиренный голос против уклонений от прямого монашеского направления, в которые вдалось тогдашнее российское монашество по простоте своей и неведению. На этот голос не было обращено внимания. Увлечение вошло в обычай и, сделавшись общим, получило непреоборимую силу: оно послужило поводом к отрясению монастырей в XVIII столетии. Увлечение состояло в стремлении к приобретению имущества в обширных размерах» (35, 487).

Невольно встает вопрос: отчего же произошло это забвение заветов Нила Сорского или, во всяком случае, слишком малое внимание к ним? Прошло несколько веков. Были в среде монашествующих и великие учители Церкви, и старцы, и многочисленные подвижники благочестия. Просиявали святые. Но уже в середине XIX века (когда процветало старчество в Оптиной пустыни!) святитель Игнатий горестно сетовал на упадок веры и на обмирщение монастырей в России. Шел какой-то таинственный процесс, о котором не только трудно, но и страшно судить.

Тревога святителя Игнатия не потеряла и сегодня своей остроты. Кто же тревожится? Как в и ХV, и в ХIХ веке, так и ныне это одинокие, заглушенные неким шумом времени голоса монахов, для которых дороги заветы Нила Сорского. Архимандрит Лазарь (Абашидзе), настоятель Дома Бедности (монастыря Бетания), выпустил в 2005 году отдельным изданием свои келейные записки под названием «Мучение любви». Это монах, принявший – как единственно верный – путь нестяжательства. Настоятель монастыря, он пишет об упадке монастырской жизни. Не обличает, не судит – нет, нет. Сокрушается, горюет, размышляет, ищет, надеется, – с любовью. Видно, что с трудом решился он издать свои сокровенные записки. Должно быть, это правильно. Велик его опыт. Как много подсказок, картин монашеского быта, всяких моментов для раздумья в этой книге! Если в ней что-то и заострено, то и это не лишне: скорее зацепит душу, возбудит игнатиевскую тревогу, подбодрит, встряхнет, поможет выбраться на нужную дорогу.

«Мы так и не молимся! – пишет о. Лазарь. – Монастырь начинается у нас не с мо литвы, но с внешнего устройства, расширения, привлечения новых лиц. Мы все устраиваемся, расстраиваемся, обустроиваемся и все ждем, что вот, мол, когда все наладим поудобнее, соберем братство, распределим все обязанности, – вот тогда сложим руки на груди и начнем молиться. Но древние обители не так начинались: шел подвижник, скорее, бежал ото всего, что отвлекало его от молитвы и уединения в Боге; отыскивал безлюдное, располагающее к заб вению мира место, ставил крест и начинал сразу молиться, устраивал простую хижину и весь труд направлял на борьбу со своими страстями, всматривался в свое сердце и молитвою изгонял из него все то, что омра чало тенью его взор, обращенный к небу. У него и в мыслях не было собирать братство, устраивать вокруг себя целый город, наполненный житейским хламом, суетящийся, хлопочущий о разного рода земных потребностях… Это случалось уже помимо его желания, даже наперекор его сильному противлению… Монастырь вырастал сам собой, как вырастает большое раскидистое дерево из упавшего в землю семени…

Примечания

1

Здесь и далее: первая цифра – номер издания в списке использованной литературы, вторая – номер страницы.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.