Секреты соблазнения

Серена посмотрела из окна в сад. Мысль поменять оживленный Лондон на провинциальное Северное нагорье угнетала ее. Если она уедет из Лондона надолго, ее карьера колумнистки закончится. За очень короткое время она перейдет из разряда «кто есть кто» в разряд «кто она?».

– Я не хочу ехать, пап. Но я также не хочу оставаться здесь без тебя.

– Малышка! – сказал Эрлингтон, вставая рядом. – Я бы сделал все, чтобы ты была счастлива. Но я не могу. Не в этот раз. – Он положил руки ей на плечи. – Это будет скучная дипломатическая миссия. Тебе нет необходимости ехать. Ты можешь остаться в Лондоне до конца сезона. Я тебе напишу.

Серена слишком болезненно воспринимала все, что касалось отца, и это усилило ее решимость.

– Нет, ничего не хочу слышать об этом. Мое место рядом с тобой. Мы едем вместе.

Отец поцеловал ее в лоб.

– Поездка продлится две недели. Месяц – самое большее. Выезжаем утром. – Он вышел из столовой.

Это не так уж плохо, сказала она самой себе. Четыре недели она вполне может прожить без балов, приемов и удовольствия, получаемого от ведения колонки. Без визитов, флирта, поцелуев. Это ведь совсем просто – поменять скрипку на волынку, а розы – на чертополох.

Не так ли?

Глава 4

В этот вечер трактир «Чертополох и колючка» гудел, как улей. Около дюжины столиков были заняты, а те, кому не хватило места, толпились перед баром. В воздухе стоял запах жареного мяса и немытых тел. Голоса сливались в общий гул. Говорили об одном и том же.

Малькольм Слейтер только что вышел из здания суда в Инвернессе, где получил денежное вознаграждение. Он был изранен, истощен, хотел пить и смыть кровь Маккиннеса с рук. Пища и сон в «Чертополохе и колючке» восстановят его истощенные силы. Он вошел в паб, бросив сначала монетку дежурному конюху и строго наказав задать своему серому Старичку столько сена и овса, сколько он сможет съесть.

Внутри было не протолкнуться, просто яблоку негде упасть. Малькольм пробивал плечами дорогу к бару. С ростом в шесть с половиной футов он был вне конкуренции. В помещении стало еще тише, когда он заказал пинту эля, тушеное мясо и хлеб. А когда приблизился к свободной лавке в конце зала, все разом затихли.

Мужчина в клетчатом пледе клана Камеронов направился к Малькольму.

– Что ты тут делаешь? Негодяям здесь не место.

Малькольм опустил голову, сдерживая раздражение. Он забыл надеть перчатки, которые скрывали позорный шрам.

– Я здесь для того, чтобы поесть и выспаться, друг. Не хочу с тобой ссориться.

– Я тебе не друг. И гостеприимства тебе тут не окажут.

Мужчина из клана Дундасов вмешался:

– Оставь его, Чарли. В великом деле он сгодится.

Чарли махнул рукой в сторону Малькольма.

– Да прям! От таких и помощи не дождешься. Мерзкий отщепенец! Он и такие, как он, ничтожества – жулики и негодяи. Они предатели и изменники все до единого. Ты посмотри на него! Как думаешь, почему он носит черный килт? Потому что не принадлежит ни к одному клану… и ни один клан не признает его своим.

– Пусть он сам выскажется. – Дундас был грузный, плечистый, с волосами цвета меди. – Меня зовут Уилл. Ты пришел вовремя. Тут намечена встреча и обсуждение вопроса о налогах. Мы планируем выступить против Англии. Ты с нами?

Малькольм провел правой рукой по утомленным глазам.

– Я приехал, чтобы поесть и выспаться. Если мне не удастся это сделать, я уйду.

– Вот! Видали? – Чарли воскликнул достаточно громко, чтобы его услышали все. – Слабак! Проваливай отсюда!

Уилл осмотрел Малькольма с ног до головы, его умные глаза пронизывали Слейтера насквозь. Он указал на окровавленную левую руку Малькольма.

– Ты ранен?

Малькольм посмотрел на грязную окровавленную тряпку, которой был обмотан его кулак.

– Это не моя кровь. Чужая.

Улыбка тронула уголки голубых глаз Уилла.

– Не такой уж он и слабак, как ты думаешь, Чарли. По крайней мере ясно, кто вышел победителем из недавней драки.

Хохот прокатился по всему пабу.

– Чья это кровь? – спросил Уилл.

Малькольм отрывисто вздохнул.

– Джока Маккиннеса.

Темно-рыжие брови Уилла поползли вверх. Даже челюсть Чарли отвисла.

– Ты убил Джока Маккиннеса? – спросил Уилл.

– Нет. Что досадно, – ответил Малькольм. – Но он все равно умрет, ответив за свои преступления.

Толстый мужик, сидевший возле бара, с грохотом опустил свою кружку на стол, так что ее содержимое пролилось на деревянную поверхность.

– Джок Маккиннес был героем.

Малькольм почернел, словно грозовая туча.

– Скажи это матери ребенка, которого он убил.

Густая лохматая борода мужчины встала дыбом.

– Свобода от англичан оправдывает средства.

– Сколько своих детей ты готов обменять на нее?

Мужчина осекся, плотно сжав челюсти.

– В любом случае я бы никогда не предал земляка.

В глазах Малькольма полыхнул огонь.

– Патриотизм и справедливость редко идут рука об руку.

Это была горькая правда, которая изменила всю жизнь Малькольма. Для него было невозможно чего-то достичь, не пожертвовав чем-то. И сейчас, в тридцать три года, он нажил столько врагов, сколько не было ни у кого. Он не имел дела с англичанами, шотландцы тоже были против него. Он принадлежал к племени изгоев, клану безродных ублюдков без земли и чести. Всю свою жизнь он стремился вернуть себе то, что у него было отнято. А сейчас его просят помочь тем самым землякам, которые когда-то несправедливо с ним обошлись. Он устало встал и взял свою сумку.

– Продолжайте свое собрание. Не буду вам больше мешать.

Уилл похлопал тяжелой рукой Малькольма по плечу. Рука последнего инстинктивно метнулась к спрятанному кинжалу.

– Приятель, – сказал Уилл, – держу пари, с тобой дурно обошлись в твоем клане. Я больше тебя не побеспокою. Давай я куплю тебе виски. И если ты надумаешь проливать кровь не шотландцев, а англичан, ты как раз можешь найти ту справедливость, которую ищешь.

Глава 5

– Шотландия. Какого черта там делать?

В редакции «Таун крайер» Арчер Уэстон прислонился к четырехфутовой стопке газет, служившей ему спинкой стула. Эта кипа бумаги была его трофеем, и когда она станет с него ростом, он начнет издавать собственную газету.

Серена улыбнулась, услышав от Арчера те же слова, что она сказала своему отцу.

– Я предупредила, что у меня плохие новости.

Арчер вскочил со стула, переполненный эмоциями.

– Плохих я и ожидал. Но не катастрофических же!

Она вздохнула.

– Не истери. У меня всего одна колонка.

– Одна колонка? – Арчер выгнул дугой светлую бровь. – Дай-ка я проиллюстрирую свою мысль. – Он повернулся и указал на точку в футе от верхушки стопки. – Вот здесь ты начала писать для газеты. – А вот тут, – продолжил он, указывая на точку дюймом выше, – мы начали получать серьезный доход. Благодаря твоей колонке не только мужчины, но и женщины покупают газету. «Рейдж пейдж» привлекла совершенно нового читателя – дам из высшего общества. Более того, твоя колонка заинтересовала многих деловых людей, которые стали размещать рекламу в нашей газете. Мы наконец-то начали составлять серьезную конкуренцию главным лондонским газетам. «Таймс» открыла колонку наподобие твоей два месяца назад. Но она велась неумно, без искры, читатели ее не приняли, и в результате колонку закрыли. А твои статьи нравятся аудитории. Ты не должна останавливаться.

Серену захлестнул целый шквал эмоций. Она чувствовала себя польщенной, необходимой, желанной, гордой за свою работу – и неверной. Казалось, она отказывает не только Арчеру, но и многим читателям. Серена посмотрела в его умоляющие глаза.

– Но что же я могу сделать?

Арчер сложил руки на груди. Синий фрак выгодно оттенял его развевающиеся белокурые локоны, которые были лишь чуть темнее волос Серены.

– Ты должна остаться в Лондоне. Ты же не можешь вести свою колонку, посвященную светской жизни, из забытой Богом Шотландии.

Серена кусала губы.

– Может, общество в Шотландии устроено интереснее, чем в Лондоне. И я смогу написать совершенно новые истории для читателей.

Арчер воздел руки к небу.

– Лондонские читатели и знать ничего не хотят о метателях стволов[3]. Они не знают леди Макуотсит. Их не волнует, что у нее на уме. Они предпочитают слышать о тех людях, которые им знакомы, которыми они восхищаются или которых бранят. Им нравится гадать, о ком же ты напишешь в следующий раз. Ты – их глаза и уши в высшем свете. Если ты уедешь так надолго, ты потеряешь всех этих людей. Ты не должна уезжать из Лондона ни за что на свете!

Серена закрыла лицо затянутыми в перчатки руками.

– Я не могу отпустить отца одного. Он нуждается во мне, Арчер. Он не очень хорошо себя чувствует, и я знаю, что он скрывает правду от меня. Если он отправится в Шотландию один и с ним что-то случится… – Она даже не решилась закончить фразу.

Арчер подошел к ней и взял за руки.

– Прости, Серена. Иди сюда. – Он обнял ее. – Я не должен возлагать на тебя ответственность за прибыль журнала. Конечно, ты должна отправиться с отцом. Ты с ума сойдешь, если позволишь ему уехать одному. Действительно, помоги лучше ему. Чем быстрее он наведет порядок в этой варварской стране, тем быстрее ты вернешься и тем меньше читатели будут скучать по тебе.

Серена посмотрела в его карамельные глаза. Красивый и энергичный, Арчер был в жизни Серены особенным человеком. В свои неполные тридцать лет он вполне отдавал себе отчет в том, что может изменить мир одним словом. Его смелость и острый ум восхищали ее, их беседы порой длились часами. Из всех мужчин, которых она знала, только Арчер мог ее смутить. Не исключено, что вовсе не по колонке и не по Лондону, а по его объятиям и нежным поцелуям она будет скучать больше всего.

– Забудь про читателей. Это мне будет тебя не хватать.

Серена улыбнулась, сердце трепетало от волнения.

– А ты сегодня обошелся со мной просто ужасно! Не буду по тебе скучать ни капельки.

– Тогда я оставлю тебе на память вот это! – И Арчер поцеловал ее так крепко, что у Серены от удовольствия закружилась голова.

– Если бы папа видел, как ты меня целуешь, твоя голова быстро бы оказалась на стопке твоих собственных газет.

– Я подумаю об этом, – сказал он, подмигнув.

Серена вспоминала поцелуй Арчера, когда их экипаж выехал из города и направился на север, в незнакомые края.

Она оглянулась и посмотрела на отца. Он читал какие-то дипломатические бумаги, пока не задремал. Эрлингтон спал все больше и больше, он ослаб после сердечного приступа, но тем сильнее становилась его решимость вернуться к работе. Ничто не могло удержать отца от исполнения долга перед королем и страной.

Ее отец шел навстречу своей судьбе, а она, наоборот, бежала от нее. Лондон был не только ее городом, он был ее наслаждением, и каждая миля, отделявшая Серену от него, причиняла физическую боль. Как будто невидимая нить связывала ее сердце с этим великим и суматошным городом, и она натягивалась тем больше, чем дальше она оказывалась от него. И однажды она вообще может лопнуть…

Уже было заметно, как далеко они отъехали от блистательного Лондона. Пейзаж за окном заметно изменился. Позади остались аккуратно подстриженные сады и величественные особняки Англии. Теперь перед ее взором мелькали лишь руины старинных замков и небольшие приусадебные участки. Бессчетное количество миль отделяло деревни друг от друга. Даже погода казалась по-шотландски унылой. Серена будто покинула мир солнечного лета и попала в угрюмый серый мир туманов и дождей.

А когда они проехали одинокий фермерский домик с участком, окруженным со всех сторон каменными дамбами, лишь одна мысль крутилась у нее в голове.

«Когда же я смогу вернуться назад?»

Женщина стояла, прислонившись к дверному косяку своего крошечного домика. За мшистой каменной дамбой, на расстоянии четверти мили от ее участка, вниз по дороге катилась красивая карета.

Было время, когда она думала, что тоже могла бы разъезжать в такой карете. Но это было очень давно. До того как она, юная девушка, вышла замуж за старика и ее медные локоны потускнели.

Господь подарил ей восьмерых милых деток, но сейчас она предпочла бы оказаться бесплодной. Урожай еще не созрел, и в доме почти нечего есть. Овец продали в прошлом году, и деньги уже истрачены. А ей, вдове, без мужчины в доме, нужно позаботиться о детях. В безнадежной борьбе за то, чтобы свести концы с концами.

Она убрала шляпу на шкаф, в котором хранила продукты. Сосчитала и положила в фартук четыре картофелины, одну луковицу, примерно фунт печени. Тревожно посмотрела на этот набор. Это на девять человек…

Может, если бы у нее остались толокно или мука, можно было бы спасти положение, приготовив хаггис[4]. Но зерно так подорожало.

Если бы у нее было чуть больше еды, может, дети не плакали бы по ночам. Старики привыкли к урчанию в желудках, а вот младенцы плакали. Их плач причинял ей боль, ее объятий было недостаточно, чтобы их успокоить. Она беспокойно посмотрела на продукты, из которых собиралась приготовить ужин, мечтая, чтобы их стало больше. Но было то, что было: печень, пять корнеплодов… и фартук.

Ее осенила отчаянная идея. Она сняла фартук. Может, что-то получится. В конце концов, он соткан из мягкого хлопка. Если его разрезать на полоски и прокрутить через мясорубку вместе с печенью, может, что-нибудь и выйдет. Измельчив его вместе с луком и картошкой и обжарив в сковородке на огне, она надеялась превратить блюдо для четырех человек в еду для девяти.

По крайней мере сегодня она сможет накормить маленьких.

А что будет завтра?

Глава 6

Хотя долгая дорога из Лондона была тяжелой, зато Серену и Эрлингтона тепло встретили по приезде в Копперлиф-Мэнор.

Хозяева лорд и леди Аски оказались добры и гостеприимны, как и ожидала Серена. Хоть лорд Аски и был англичанином, его семья не одно поколение владела землями в Шотландии, и сам он проводил там немало времени. Он любил Шотландию и населяющих ее людей, но являлся патриотом и защищал единство Британии. С политической точки зрения он был идеальным посредником для принятия посланника Марша, ибо шотландцы его очень любили. Он и его жена делали все, чтобы Серена и ее отец чувствовали себя как дома.

Джозайе Аски минуло пятьдесят. Казалось, его седеющие волосы растаяли на макушке, а остатки перебрались на виски. Рядом с ним всегда было весело. Когда он улыбался, его глаза превращались в маленькие голубые полумесяцы. От комфортной жизни у него вырос живот, однако, несмотря на это, в нем чувствовалась безграничная энергия.

Его первая жена скончалась от горячки, успев родить ему двух дочерей: леди Джорджину, которая год назад вышла замуж за состоятельного молодого человека из Дамфриса, и леди Зоэ четырнадцати лет. И хотя Серена очень скучала по Лондону, живость и неиссякаемое дружелюбие Зоэ делали разлуку не такой горькой.

Рейчел Аски, молодая жена Джозайи, была лишь немногим старше Серены, но их неравный брак, казалось, был заключен на небесах. Рейчел происходила из знатной шотландской семьи. Ее персиковая кожа и земляничные веснушки гармонично перекликались с красноватым оттенком волос. Недавно она родила девочку, и ее редко можно было увидеть без малышки на руках. Доброта Рейчел пленила Зоэ, которая воспринимала ее скорее как старшую сестру, нежели как мачеху. Они изо всех сил старались, чтобы Серене было у них хорошо, как дома.

И все же ее дом остался в Лондоне. Серена пыталась не унывать, но в глубине души тосковала. Быть вдали от города в разгар сезона – пытка. Вот сейчас, наверное, она бы садилась в карету, отправляясь на бал. Надела бы васильковое платье с жемчужным ожерельем и шелковые белые перчатки, волосы уложила бы каскадом, вплетя в кудри голубые ленточки. Как бы она хотела появиться на публике в таком образе. Ее наряды и внешний вид всегда обсуждали; ей всегда хотели подражать.

Она пила бы шампанское, закусывала лобстерами, ела цыплят и овощи во французском соусе. В окружении пэров, политиков, драматургов и дам, интересующихся культурой, и так изо дня в день. Она бы ходила в театры, музеи, на пикники, танцы, играла бы в карты и в теннис. И конца не было бы веселью и разговорам.

До приезда в Шотландию.

Зоэ вошла в открытую дверь гостиной, откусывая яблоко. Ее рыжевато-каштановые волосы волной ниспадали на спину.

– Появилось солнце. Хочешь прокатиться верхом?

Больше всего Серена хотела писать. Именно из-за отсутствия такой возможности она так грустила. Однако ей вовсе не хотелось показаться совсем уж унылой.

– Конечно. Только предупреждаю, я не купила костюм для верховой езды. Пожалуйста, не ужасайся, когда увидишь меня.

Зоэ закатила хорошенькие карие глазки.

– Когда мы выедем из конюшни, будет совершенно не важно, какая на тебе одежда, будь ты хоть совсем без нее. Никто тебя не увидит.

Серена вяло улыбнулась и закрыла книгу, которую читала.

– Зоэ, я очень благодарна твоему отцу и мачехе за гостеприимство. Пребывание в форте Август действует успокаивающе. Но иногда я задаюсь вопросом: не одиноко ли тебе здесь? Неужели у тебя совсем нет возможности пообщаться, повеселиться в компании сверстников?

Зоэ села рядом с Сереной.

– Ну конечно, есть. Иногда я езжу в Дамфрис к сестре и ее мужу. Или мы гостим в Глазго у моих кузенов. Они только начали выходить в свет.

Серена прищурилась, стараясь получше сформулировать вопросы:

– Есть тут какие-то развлечения? Когда тебе не нужно добираться до них два дня, меняя лошадей? Приемы или балы хотя бы раз в неделю? Есть такое место, где много еды, развлечений и много-много людей? Где можно увидеть модно одетых леди и джентльменов и похвастать своими нарядами? Где собираются разные люди, говорят о разных интересных… или неинтересных вещах? Где шепчутся, делясь сплетнями и секретами, а затем передают их соседу? Есть что-то такое?

– Ну, осенью, – заговорила Зоэ, – когда мы вернемся в Йорк, мы организуем осенний бал для друзей.

– Осенью, – повторила Серена срывающимся голосом. – А чем же ты будешь занимаешься здесь, в Шотландии, все это бесконечное лето?

– Хм… ну, будет фестиваль в День святого Суизина в Инвергарри. Будет очень весело, придет много народу. Пройдут горские игры… жонглирование яблоками, метание шеста, катание пивных бочек. Весь фестиваль можно лакомиться сладостями. Если, конечно, его не отменят из-за восстания.

В следующем месяце? Серена разгладила невидимую складку на своем новом шелковом платье. Она не выдержит еще месяц без встреч и общения. То, что она вдали от будоражащей лондонской суеты, плохо само по себе, но ждать целый месяц сомнительного удовольствия от бросания яблок, метания шеста и купания в пиве – это просто невыносимо. С этим нужно что-то делать.

И немедленно.

Глава 7

– Это возмутительно! – Гиннейн Кинросс вскочил со своего места за столом переговоров, показав тем самым всю силу овладевшего им гнева.

Брэндуб Маккалоу задумчиво склонил голову и глубоко вздохнул:

– Не стоит демонстрировать эмоции за столом переговоров, Кинросс. Пусть этот человек продолжит свою речь.

Кинросс заворчал, но вернулся на место. В верхней комнате здания суда в Инвернессе было холодно, как в подвале, но напряжение, воцарившееся за столом, казалось, накалило атмосферу. Он рухнул на свое место, отчего нетронутое виски во всех четырех стаканах заколыхалось.

– Прости нам эту вспышку, посланник, – сказал Брэндуб. – Мы, шотландцы, просто не перевариваем несправедливость.

Эрлингтон Марш задумчиво посмотрел на Брэндуба Маккалоу. Он был самым младшим из участников переговоров, но в отличие от остальных наиболее хладнокровным. Его лицо не выражало никаких эмоций. Привлекательный мужчина с густыми темными волосами и умными синими глазами, мудрыми не по годам. Именно такого человека ожидаешь увидеть за столом переговоров в резиденции правительства во всем мире.

– Мне нечего прощать, джентльмены, – произнес Эрлингтон. – Мы собрались здесь по одной и той же причине – дабы мирно разрешить конфликтную ситуацию, возникшую между нашими народами. Что касается меня, я только и желаю сделать все возможное, дабы обеспечить справедливость для всех подданных короля.

– Даже сейчас? – саркастически поддел его Кинросс, едва глядя на Эрлингтона.

– Сдается мне, посланник, – начал Холлиард Скин, – что Шотландии жилось куда лучше, когда она не входила в число подданных короны.

Как и Эрлингтону, Скину было за пятьдесят, но складывалось впечатление, что каждый год своей жизни он провел в боях. Лицо пестрело белыми шрамами, а руку он прятал под сине-красно-зеленым клетчатым пледом, маскируя отсутствие кисти.

– С момента заключения актов об Унии шотландцев всегда воспринимали как людей второго сорта. Мы страдаем, как любая нация, правительство которой находится на большом расстоянии. Наши права и свободы отнимают одну за другой.

– Да, – подхватил Кинросс, кивая рыжей головой. – Вот и сейчас – еще больше налогов, никаких послаблений и никакой выгоды. Это возмутительно!

Эрлингтон привык иметь дело с политиками, людьми слова, с хорошо подвешенным языком. Но сейчас перед ним были не политики. Эти люди прямо выражали свои мысли и чувства. Тем не менее эти трое шотландцев были влиятельными людьми, землевладельцами, обладавшими большим весом в обществе. И если они призовут к вооруженному восстанию, шотландцы пойдут за ними.

– Кинросс, я, разумеется, понимаю ваше недовольство новыми налогами. Парламент не рад не облагать людей новыми сборами. Но война с Наполеоном практически разорила правительство. Нам необходимо восстановиться, а это требует временного введения шестипенсового налога на зерно и другие продукты.

– Вы должны понимать, что не только Кинросс недоволен этим, посланник, – сказал Скин. – Из-за налогов люди голодают. Получается, что фермеры не могут позволить себе есть то, что выращивают. Если они не выплатят помещикам проценты по налогу, их вышвырнут с земли. Неужели парламент хочет уморить их до смерти?

– Вовсе нет, Скин. От войны пострадали все подданные короля без исключения. Англичан точно так же обложили налогами, как и шотландцев.

– Но англичанин зарабатывает больше шотландца, – тут же возразил тот. – И получает все привилегии, которые предполагает уплата налогов. Хорошие дороги, больше школ… Лучшее здание суда. – Он обвел рукой комнату, в которой они находились и которая на вид была чуть комфортнее простого амбара.

– Да, – подтвердил Кинросс. – Если уж шотландцы платят налоги, то они должны приносить им пользу.

– И не забывайте, посланник, – продолжил молодой Брэндуб, – англичанин свободно может продавать свои товары на мировом рынке. А шотландцам запрещено делать это напрямую, а следовательно, и получать прибыль. Если я хочу продать свой скот в Германию, мне сперва надо продать его англичанам по их цене. Разве это справедливо?

Да, это несправедливо, но Эрлингтон не мог подтвердить это.

– Все это ценные замечания, и я даю слово, что обращу на них внимание парламента.

– Я скажу вам, что привлечет внимание парламента. Отказ платить налог.

Эрлингтон покачал головой:

– Это не выход, Кинросс. Это только ухудшит отношения между нашими странами.

– Что может быть хуже, чем вид матери, неспособной накормить своих детей? – ответил Кинросс.

– Никто не хочет этого, Скин. – Произнося эти слова, Эрлингтон почувствовал слабую боль в груди, и в его сердце просочился страх. Он ждал сокрушающей боли, которая предшествовала его последнему сердечному приступу, но, к счастью, все прошло. Он сделал глоток виски, чтобы успокоить нервы. – Король хочет мира, хочет облегчить страдания шотландцев. Я уполномочен установить минимальную фиксированную надбавку на домашний скот, продаваемый за пределами страны. С этого момента вы будете получать надбавку за каждую голову скота, доставленную в Лондон для торговли за границей.

– Налог, посланник, – напомнил Брэндуб, ударив по столу пальцем. – Мы собрались здесь, чтобы обсудить налог.

Эрлингтон задумчиво кивнул.

– Налог на зерно должен быть установлен.

Брэндуб фыркнул.

– Видите, джентльмены? Что я вам говорил? Правительство умеет заставить две трети нации отдать все, что у них есть, в пользу одной трети.

Эрлингтон поднял голову.

– Это слова Вольтера, сэр.

– Да, – ответил молодой человек. – Он был великим реформистом.

– Реформистом? Я бы сказал, мятежником.

– Ну да, мятежником. Одним из тех, на чьих идеях взросла Французская революция. И американская. Возможно, шотландская революция станет следующей.

– Простите, мистер Маккалоу. Вы угрожаете нам гражданской войной?

– А что, если так? – поддержал Брэндуба Кинросс. – Именно этого и заслуживает ваш король.

– А чего заслуживают ваши люди? – спросил Эрлингтон. – Война с Наполеоном уже унесла слишком много жизней молодых боеспособных мужчин. Оставшиеся солдаты, если их так можно назвать, или слишком молоды, или слишком стары для битвы.

– Нет такого шотландца, который не может постоять за свою страну.

– А теперь вы лишите своих женщин, которые уже отдали своих мужей и старших сыновей на войну с Францией, отцов и младших сыновей? Будьте благоразумны, сэр. Шотландия и так уже много потеряла.

– И в этот момент ваш король угрожает забрать последнее, что у нас осталось, – парировал Брэндуб. Впервые на его лице появились хоть какие-то эмоции. И совсем не те, что хотелось бы увидеть Эрлингтону. – Вы хорошо говорите на языке дипломатии, посланник Марш. Но нас больше не успокоишь мягкими словами, за которыми стоят удары и цепи. Налога не будет. Мы не станем платить его.

– Подумайте, к чему вы призываете, Маккалоу. Это же измена.

– Не измена, сэр. Справедливость. – Брэндуб встал, все остальные тоже. – Передайте это своему молодому королю: Шотландия отвергает британского монарха как тирана. Наш народ будет биться до последнего вздоха за свою честь и права.

– Господа, – заговорил Эрлингтон своим самым спокойным тоном, – разве в интересах ваших людей быть втянутыми в революцию? Их перебьют драгуны. Разве мало вокруг несчастий? Пожалуйста, сядьте и давайте вместе подумаем, как быть.

– Больше никакой болтовни! Пришло время действовать!

Эрлингтон встал и посмотрел Брэндубу прямо в глаза.

– Ну тогда, раз уж вы переходите к действиям, подумайте вот над чем, Маккалоу. Вы не сможете победить. У вас недостаточно людей, денег и оружия.

На лице Брэндуба отразилась неприкрытая враждебность.

– Зато одно у нас есть точно, посланник, – друзья. Франция ненавидит Англию так же сильно, как и мы. Если они встанут вместе с жителями американских колоний против вас, они поддержат и нас в нашей борьбе с вами. А если против вас выступят американцы, французы, ирландцы и шотландцы, то уже вы, сэр, не сможете победить.

Эрлингтон медленно опустился на стул, его колени подогнулись.

– И вот за это-то, джентльмены, – сказал Кинросс, – я готов выпить. – Он взял в руки нетронутое виски и залпом осушил стакан. Остальные последовали его примеру и покинули комнату.

Эрлингтон сидел за столом, перед ним стояли три пустых стакана. У него в голове никак не укладывалось то, чем они сейчас ему угрожали. Шотландия, Америка, Франция… все сразу. Эти люди хотели не справедливости. И даже не революции.

Они хотели мировой войны.

Глава 8

В кабинете Копперлиф-Мэнора лорд Аски перечитывал письмо уже в шестой раз.

– Это ужасающе. – Радостные морщинки в уголках его глаз уступили место выражению беспокойства на лице. – Это просто за пределами всех правил чести и порядочности.

Лицо Эрлингтона было не намного спокойнее. Он провел последние двадцать лет за переговорами, а это означало необходимость всегда прятать свои истинные чувства. Но с таким он еще не сталкивался. Тревога нарушила его обычное спокойствие.

Много-много воинов

Запекли в пирог.

Королю шотландцы

Припасли урок.

Засвистели сабли

В тот же самый миг,

Как король устами

К пирогу приник.

Наш посол в конторе

Денежки считает.

Дочь его в салоне

Булки уплетает.

Но пока гуляет

В окруженье роз,

Патриот шотландец

Ей отрежет нос.[5]

«Это предупреждение вам, посланник. Англия отрезает свой собственный нос и думает, что тем самым навредит другим. Будьте благоразумны, или вашу дочь постигнет та же участь!»

Эрлингтон прочитал эту угрозу уже раз сто, но каждый раз, когда он пытался ее проанализировать, его разум неизбежно возвращался к нависшей над Сереной опасности, вместо того чтобы попытаться вычислить автора послания.

– Что думаешь, Аски?

– Не знаю, что и сказать… Я потрясен. Я и не думал, что напряжение достигло такой силы, что люди станут прибегать к такого рода мерам. Мне стыдно за всех шотландцев. Одно можно сказать точно – хотел бы я встретить трусливых негодяев, которые замыслили столь гнусное злодеяние, лицом к лицу.

Эрлингтон опустил голову. Это послание достигло своей цели – вызвать эмоциональный отклик. И в нем, и в Аски. Но нельзя допустить паники. Он еще раз спокойно перечел письмо. Хоть это и было сложно, он не стал принимать его на свой личный счет. Оно адресовано не ему, а ведомству, которое он представляет. Кто бы ни оказался на его месте, он получил бы такое же или похожее послание. И все же было сложно игнорировать угрозу, ведь она адресована не ему, а его любимой дочери.

Аски положил руку на плечо Эрлингтону.

– Ты должен знать, что никто слова дурного не скажет, если ты решишь вернуться с Сереной в Англию. Правительство может прислать сюда кого-нибудь другого, кому нечего терять.