Да будет Человек (Fiat Homo) (Песнь для Лейбовица, Часть 1)

      Брат Френсис неуверенно поднялся на ноги и огляделся. Как и прежде, он был один, если не считать стервятника, который, паря в высоте, с некоторых пор наблюдал за юношей с таким интересом, что другие ястребы слетались с горизонта на разведку.
      Френсис решил заткнуть нору стариковым камнем, как раньше; но соседние камни слегка сдвинулись, и вернуть все в прежнее положение было уже нельзя. Кроме того, дыра в верхнем слое убежища оставалась незакрытой, и паломник был прав: этот камень и по форме, и по размерам подходил идеально. После недолгих сомнений Френсис поднял камень и поволок к своей постройке.
      Камень пришелся в самый раз. Френсис, чтобы проверить, пнул стену ногой, но постройка держалась прочно, хотя от удара осыпалось несколько камешков внизу. Значки, которыми старик пометил камень, немного стерлись от перетаскивания, однако были достаточно видны, чтобы их списать. Послушник тщательно перерисовал их на другой камень, пользуясь обугленной на конце палочкой. Приор Чероки скоро будет совершать свой воскресный объезд удалившихся в пустыню; возможно, священник сможет объяснить, что означают эти письмена - заклинание или проклятие. Бояться языческого колдовства запрещалось, но послушнику, по крайней мере, было любопытно, что за знаки написаны прямо над тем местом, где он спит, - все же камень весил порядком.
      Юноша продолжал трудиться под палящим послеполуденным солнцем. А в голове сидела мысль о той норе - манящей и устрашающей маленькой дыре и о том, как гравий со слабым эхом стукнулся обо что-то далеко внизу. Френсис знал, что развалины эти были очень старыми. Он знал также из рассказов, что руины постепенно превратились в груды камней после того, как целые поколения монахов и случайных странников искали кто камень, кто куски ржавой стали - люди разбивали большие колонны и плиты и извлекали оттуда древние полоски этого металла, таинственным образом помещенного в камень строителями эпохи, о которой уже забыл мир. Человеческие руки уничтожили почти всякое сходство этих руин со зданиями, высившимися здесь когда-то; хотя нынешний монастырский главный каменщик гордился своей способностью распознавать и указывать контуры былых архитектурных строений. И кое-где еще можно было найти металл, пробившись сквозь толщу камня.
      Сам монастырь тоже был построен из этих камней. То, что среди этих развалин после стольких веков можно было обнаружить что-нибудь интересное, Френсис считал нелепой фантазией. Да и не слышал он никогда даже упоминания о подвале или подземелье. Сейчас послушник вспомнил, что главный каменщик особенно подчеркивал: располагавшиеся здесь здания были построены наспех - они не имели глубокого фундамента и размещались по большей части на плоских плитах.
      Завершив постройку своего убежища, брат Френсис отважился снова подойти к дыре и заглянул внутрь: как житель пустыни он не мог поверить, что некое место, где можно спрятаться от солнца, еще не занято кем-то другим. Даже если нора и необитаема, кто-нибудь непременно заползет в нее еще до завтрашнего рассвета. С другой стороны, решил юноша, если в норе кто-то и живет, то лучше познакомиться с ним не ночью, а днем. Поблизости не было видно ничьих следов, кроме его собственных, паломника и следов волков.
      С внезапной решимостью послушник начал очищать дыру от песка и мелкого щебня. Через полчаса работы дыра не стала больше, но возросла его убежденность в том, что это вход в подземелье. Два небольших полузакрытых валуна, примыкающих к отверстию, были притиснуты один к другому, - казалось, ими заткнули бутылочное горлышко. Стоило Френсису приподнять один камень, как другой тут же скатывался на его место. Еще хуже было, когда Френсис пытался протолкнуть камни внутрь. Но он продолжал свои попытки.
      Внезапно палка, которой юноша пользовался как рычагом, выскочила у него из рук от рывка, стукнула его по голове и исчезла в провале. От резкого удара Френсис упал и покатился. Осыпающиеся камни били его по спине, а он лежал задыхаясь и не мог понять, свалился он в дыру или нет. Наконец он ощутил под собой твердую землю и припал к ней. Рев обвала был оглушающим, но коротким.
      Ослепший от пыли, Френсис лежал, ловя ртом воздух, и думал, сможет ли он сдвинуться с места - боль в спине была очень сильной. Немного отдышавшись, он с трудом просунул руку под рясу и пощупал, не переломаны ли ребра. В том месте сильно болело. Вынув руку, Френсис увидел, что пальцы влажные и красные. Он дернулся, но, застонав, остался в прежнем положении.
      Раздался мягкий звук хлопающих крыльев. Брат Френсис открыл глаза как раз вовремя - он увидел, как стервятник приготовился приземлиться на груду камней недалеко от юноши. Птица тут же снова взлетела, но Френсису показалось, что она наблюдала за ним почти с материнской заботой, как беспокойная наседка. Он быстро огляделся. В небе собралось целое полчище черных птиц, и они кружили удивительно низко. Стоило юноше шевельнуться, как они взмыли выше. Вдруг, забыв о том, что у него может быть сломан позвоночник или ребро, Френсис вскочил на ноги.
      Пыльный столб, поднявшийся из дыры, унесся прочь, гонимый ветром. Послушник надеялся, что кто-нибудь увидит этот столб пыли с монастырской дозорной башни и придет узнать, в чем дело. У его ног в земле зияла дыра, в которую провалилась часть камней. Вниз вела лестница, но лишь верхние ее ступеньки не были погребены под обвалом, который, начавшись шесть веков назад, сейчас - с помощью брата Френсиса - завершился с таким грохотом и ревом.
      На стене виднелась до половины засыпанная надпись. Собрав воедино свои скудные познания в древнем английском, послушник с запинкой шепотом прочитал: "Радиационное убежище. Максимальное число людей - 15. Запас продовольствия на 180 дней для одного человека. Войдя в убежище, удостоверьтесь, что первая дверь надежно заперта и герметизирована, что подключено защитное устройство против вторжения лиц, получивших дозу облучения. Убедитесь, что с внешней стороны зажглись предупредительные огни..."
      Остальное было скрыто под камнями, но первого слова для Френсиса оказалось достаточно. Он никогда не видел "радиации" и надеялся, что и впредь не увидит. Подробного описания этого чудовища не сохранилось, но юноша слышал когда-то легенды. Он перекрестился и попятился от дыры. Предание гласило, что сам Блаженный Лейбовиц столкнулся с Радиацией и был одержим ею много месяцев, до тех пор, пока не совершил обряд крещения и не изгнал дьявола.
      Брат Френсис представлял себе Радиацию наполовину Саламандрой потому, что согласно легенде, она родилась в Огненном Потопе, и наполовину демоном, оскверняющим сияющих дев, ибо разве не называли всяких уродов "детьми Радиации"? То, что демон этот способен обрушить на человека все несчастья, постигшие Иова, было фактом установленным, не подлежащим сомнению.
      Послушник в растерянности вглядывался в надпись. Смысл ее был достаточно ясен. Френсис нечаянно вломился в жилище (он молился, чтобы оно оказалось пустым) не одного, а целых, пятнадцати ужасных существ! Он схватился за пузырек со святой водой.
      2
      От искушения плотского,
      О Господи, избави нас.
      От молнии, и бури,
      О Господи, избави нас.
      От трясения земного,
      О Господи, избави нас.
      От чумы, голода и войны.
      О Господи, избави нас.
      От выжженной земли,
      О Господи, избави нас.
      От кобальтовых дождей,
      О Господи, избави нас...
      Такие стихи из Литании Святых с придыханием шептал брат Френсис и осторожно спускался по лестнице древнего радиационного убежища, вооруженный лишь святой водой да самодельным факелом, зажженным от тлеющих углей вчерашнего костра. Юноша более часа ждал, что кто-нибудь из монастыря придет узнать, почему взвился столб пыли. Никто не пришел.
      Покинуть, даже ненадолго, место своего бдения, не будучи серьезно больным или не получив специального приказания вернуться в монастырь, считалось фактически отказом от притязаний стать монахом Альбертианского ордена Лейбовица. Для брата Френсиса лучше было умереть. Таким образом, он стоял перед выбором: или осмотреть эту жуткую дыру до захода солнца, или провести ночь, не зная, кто может в темноте прокрасться в подземелье. Из ночных напастей с него вполне хватало волков, а волки все же были просто-напросто существами из плоти и крови. С тварями же более эфемерными юноша предпочитал встретиться при свете дня; хотя дневной свет слабо проникал в дыру - солнце уже клонилось к западу.
      Обломки, упавшие в яму, образовали горку, вершина которой приходилась возле верхней ступени лестницы, и между камнями и потолком осталась только узкая щель. Френсис пролез туда ногами вперед и обнаружил, что и дальше вынужден продвигаться тем же образом, так как склон был слишком обрывистый. Итак, повернувшись спиной к неведомому, в непрочной груде разбитых камней он нащупывал место, куда поставить ногу, и постепенно спускался вниз. Время от времени, когда факел начинал гаснуть, послушник останавливался и давал пламени возможность разгореться. В эти минуты он старался определить степень опасности вверху и внизу. Почти ничего не было видно. Френсис находился в подземном помещении, но по меньшей мере треть его была завалена обломками, упавшими в дыру. Каскад камней обрушился на пол, разломал на куски мебель, а остальную, вероятно, засыпал совсем. Френсис увидел полузаваленные камнями сломанные металлические шкафы, лежавшие на боку. В дальнем конце комнаты находилась металлическая дверь, открывающаяся вовне и прочно заблокированная обломками. На облупившейся краске двери виднелась трафаретная надпись: "Внутренний люк. Герметичная среда".
      Очевидно, комната, в которую он спустился, была только вестибюлем. Но что бы ни находилось за "внутренним люком", оно было завалено несколькими тоннами камней. "Среда" действительно была "герметизирована", если только здесь не имелось другого выхода.
      Спустившись с груды камней и удостоверившись, что в вестибюле не таилось никакой опасности, послушник осторожно обследовал металлическую дверь при свете факела. Под трафаретными буквами "Внутренний люк" виднелась покрытая ржавчиной надпись помельче: "Предупреждение. Не герметизировать люк до тех пор, пока весь личный состав не окажется внутри, а также пока не осуществлена полностью и в установленном порядке система мер безопасности, предусмотренная "Технической инструкцией СД-ВИ-83-А". После герметизации воздух внутри убежища будет сжат до уровня на 2,0 Па, превышающего барометрический уровень окружающей среды, чтобы минимизировать внутреннюю диффузию. После герметизации люк автоматически открывается сервомониторной системой лишь в случае наличия одного из следующих условий: 1) уровень радиоактивности внешней среды опустился ниже допустимого; 2) отказала система очистки воды и воздуха; 3) иссяк запас продовольствия; 4) отказал внутренний источник питания. Более подробные инструкции см. в СД-ВИ-83А".
      Это "Предупреждение" немного смутило брата Френсиса, но он надеялся избежать опасности, вовсе не прикасаясь к двери. С таинственными изобретениями древних лучше было не шутить - это могли подтвердить своим последним вздохом многие незадачливые любители покопаться в развалинах.
      Брат Френсис заметил, что обломки, пролежавшие несколько веков под землей, были темнее по цвету и грубее на ощупь, чем те, которые жарились на солнце и обдувались песчаными ветрами до сегодняшнего дня. При взгляде на камни было понятно, что "Внутренний люк" засыпан не сегодня - обвал произошел очень давно, даже раньше, чем построили монастырь Лейбовица.
      Если в "герметичной среде" и таилась Радиация, то демон этот не открывал "внутреннего люка" со времен Огненного Потопа, еще до Опрощения. И если Радиация находилась за железной дверью так долго, то не было оснований, сказал себе Френсис, бояться, что она выскочит оттуда до Христова Воскресения.
      Факел начал гаснуть. Френсис нашел отбитую ножку от стула и зажег ее от слабеющего пламени; потом собрал обломки разбитой мебели и соорудил из них основательный костер, не переставая размышлять, что могут означать эти древние слова - "радиационное убежище".
      Врат Френсис прекрасно понимал, что его владение древним английским еще далеко от совершенства. Его самым слабым местом всегда было то, как в этом языке соотносятся определение и определяемое. И в латинском, как в большинстве простых местных наречий, и даже в английском словосочетание "молодой раб" было равно по значению словосочетанию "раб-юноша". Но на этом сходство кончалось. Послушник наконец усвоил, что "домашняя кошка" вовсе не означает "дом для кошки". Но что подразумевалось под словами "радиационное убежище" - "убежище для радиации"?
      Брат Френсис потряс головой. В "Предупреждении" на "внутреннем люке" упоминалось о воде, пище и воздухе; а они, конечно же, не были самыми необходимыми вещами для демонов преисподней. Временами послушнику казалось, что древний английский сложнее, чем введение в ангелологию или даже теологические исчисления святого Лесли.
      Он разложил костер на склоне каменной осыпи, откуда пламя ярко освещало все закоулки помещения. Потом юноша пошел посмотреть, не осталось ли чего-нибудь, не засыпанного обломками. Развалины наверху совершенно обезличились благодаря стараниям целых поколений мародеров; а к этим подземным руинам, казалось, не притрагивалась ни одна рука, кроме зловещей длани некоего безликого бедствия. Чудилось, что здесь остановилось время. В темном углу на камнях лежал череп, в его оскале оставался золотой зуб - бесспорное доказательство, что сюда не вторгались бродяги. Золотой резец мерцал в отсветах пламени.
      Врат Френсис не раз наталкивался в пустыне возле какого-нибудь высохшего русла на небольшую кучку человеческих костей, тщательно обглоданных и выбеленных на солнце. Он не был особенно брезглив - ну кости и кости. Поэтому не испугался, когда заметил в углу череп. Но мерцание золота в этом оскале неумолимо притягивало его взгляд, когда юноша взламывал дверцы (запертые или заклиненные) ржавых шкафов и вытаскивал ящики (тоже заклиненные) из покореженного металлического стола. Этот стол мог оказаться бесценной находкой, если бы в нем обнаружились документы или одна-две книги, уцелевшие после гневных костров Эпохи Опрощения. Пока Френсис старался открыть ящики, костер почти потух; юноше почудилось, что череп начал светиться своим собственным сиянием. Подобное явление не было чем-то из ряда вон выходящим, но в этом мрачном подземелье оно действовало на нервы. Френсис бросил в костер побольше щепок и снова стал терзать ящики стола, стараясь не обращать внимания на скалящийся череп. Все еще слегка опасаясь подкрадывающейся в темноте Радиации, послушник уже достаточно пришел в себя от первого испуга, чтобы сообразить: это подземелье, а в особенности стол и шкафы, могли быть полны сокровищами той эпохи, о которой большая часть человечества постаралась забыть.
      Это был благословенный дар провидения. Найти осколок прошлого, который избежал и огня и нашествия грабителей, было редкой удачей в эти дни. К этому, однако, всегда примешивалась доля риска. Бывало, монастырский землекоп, падкий до древних сокровищ, вылезет из дыры в земле, победно потрясая каким-нибудь странным цилиндрическим предметом, а потом, желая почистить или определить его назначение, нажмет не ту кнопку или повернет не ту ручку и таким образом окончит земной путь без последнего причастия.
      Всего восемьдесят лет назад преподобный Бодуллус с нескрываемым восторгом написал настоятелю, что его небольшая экспедиция обнаружила остатки, по его собственным словам, "межконтинентальной пусковой площадки даже с несколькими потрясающими цистернами". Никто в аббатстве не понял, что имел в виду под "межконтинентальной пусковой площадкой" преподобный Бодуллус, но тогдашний отец настоятель строго-настрого повелел монастырским любителям древности под страхом отлучения отныне обходить стороной подобные "площадки". После того письма уже никто никогда не видел преподобного Бодуллуса, ни его отряд, ни его "пусковую площадку", ни деревушку, которая там находилась. Сейчас вместо той деревни ландшафт украшало живописное озеро, возникшее благодаря каким-то пастухам, которые изменили течение ручья и направили его в кратер. И в засуху их стада не страдали от жажды, а пили накопленную таким образом воду. Путешественник, пришедший из тех мест лет десять назад, рассказывал, что в том озере замечательная рыбалка, но тамошние пастухи считают рыб душами землекопов и крестьян из той деревни и отказываются удить рыбу, опасаясь "бодоллоса" гигантской зубатки, блуждающей на глубине.
      "...не затевать никакого копания, если только оное изначально не служит цели дополнения к Меморабилии" - эти слова в указе аббата означали, что брату Френсису следует искать в подземелье только книги и бумаги, а не возиться со всякими диковинными предметами. Продолжая надрываться с ящиками стола, Френсис краешком глаза видел, что золотой зуб все мерцает и как бы даже подмигивает. Ящики никак не поддавались. Он в последний раз пнул ногой стол и, обернувшись, со злобным нетерпением посмотрел на череп.
      - Ну? Почему бы тебе не посмеяться над чем-нибудь еще для разнообразия?
      Череп продолжал золотозубо скалиться. Он лежал, зажатый между камнем и ржавым металлическим ящиком. Оставив в покое стол, послушник пробрался через обломки, чтобы получше рассмотреть останки. Очевидно, человек скончался на месте, сбитый с ног потоком камней и почти целиком заваленный обломками. На поверхности остались только черепа да кость одной ноги. Она была сломана, затылок черепа раздроблен.
      Брат Френсис, вздохнув, помолился за упокой души усопшего, потом очень аккуратно поднял череп и повернул его зубом к стене. Тут его взгляд упал на ржавый ящик. Ящик по форме напоминал сумку и, скорее всего, служил для тех же целей. Ему можно было бы найти много разных применений, но каменный обвал покорежил ящик довольно сильно. Юноша осторожно высвободил его из-под камней и перенес поближе к огню. Замок, наверное, сломался, но крышка проржавела и не открывалась. Когда Френсис встряхнул ящик, внутри что-то загремело. Было ясно: ящик - не совсем подходящее место, чтобы искать там книги или документы; но и это было также ясно - вещь имела свойство открываться и закрываться и вполне могла содержать что-нибудь полезное для "Меморабялии". Тем не менее, памятуя о судьбе брата Бодуллуса и других, послушник окропил ящик святой водой, прежде чем попытаться его взломать. И вообще обращался с древней реликвией как только мог почтительно, сбивая камнем ржавые скобы.
      Наконец, они поддались, и крышка упала. Маленькие железки выскочили из своих гнезд, просыпались, и некоторые из них безвозвратно провалились в щели между камнями. Но зато внутри ящика, под гнездами, юноша увидел бумаги! Вознеся краткую благодарственную молитву, он подобрал рассыпавшуюся железную мелочь, какую мог найти, неплотно захлопнул крышку и начал карабкаться по обломкам вверх, к видневшемуся клочку неба, крепко зажав ящик под мышкой.
      Минуту спустя, усевшись на большую потрескавшуюся плитку, Френсис стал вынимать вещицы из стекла и металла, лежавшие в гнездах. По большей части это были маленькие трубочки с проволочными хвостиками на обоих концах. Такие он раньше уже видел. В небольшом монастырском музее хранилось несколько подобных штучек разного размера, цвета и формы. А однажды Френсис видел шамана язычников с гор, и у него на шее висело ритуальное ожерелье из таких вот трубочек. Язычники полагали, что это - "частицы тела богини", легендарной Аналитической Машины, которую они почитали как наимудрейшее из божеств. Они верили, что если шаман проглотит одну из этих штук, то обретет "непогрешимость". Шаман и в самом деле мог достичь таким образом непререкаемого авторитета у своего племени, если, конечно, трубочка не оказывалась ядовитой. В музее такие трубочки тоже были соединены вместе, но не в форме ожерелья, а представляли собой сложный и довольно беспорядочный лабиринт внутри маленькой металлической коробки. Табличка гласила: "Радиосхема. Назначение неизвестно".
      На крышке ящика изнутри была приклеена записка. Клей давно превратился в порошок, чернила выцвели, бумага до такой степени покрылась пятнами ржавчины, что и хороший-то почерк читался бы с трудом, не говоря уж об этих торопливых каракулях. Освобождая гнезда от трубочек, Френсис старательно изучал записку. Язык напоминал английский, но прошло целых полчаса, прежде чем он разобрал большую часть написанного.
      "Карл, через двадцать минут улетает самолет в (неразборчиво), я должен успеть. Ради Бога, оставь Эмми у себя, пока не выяснится, война это или нет. Умоляю! Постарайся, чтобы она попала в дополнительный список тех, кто подлежит эвакуации в убежище. На мой самолет устроить ее не смог. Не говори ей, зачем я отправил ее к тебе с сундучком этого барахла. Пусть она побудет с тобой, пока мы (неразборчиво). Может быть, ей повезет - кто-то не явится, и ей найдется место в убежище. И. Э. Л.
      Это первое, что попалось мне под руку, - сундучок с деталями. Я опечатал замок и прилепил "Совершенно секретно", чтобы Эмми не заглядывала внутрь. Сунь его в мой ящик или еще куда".
      Записка показалась брату Френсису ужасной бессмыслицей. В тот момент он был слишком возбужден, чтобы сосредоточиться на чем-то одном. Еще раз подосадовав на торопливые каракули, юноша начал сдвигать каркас, на котором крепились гнезда, чтобы достать бумаги со дна ящика. Каркас был подвижным похоже, он раскладывался лесенкой; но болты намертво заржавели, и Френсис счел необходимым извлечь их с помощью, короткого стального инструмента, лежавшего тут же, рядом.
      Вынув каркас, послушник благоговейно прикоснулся к бумагам. Вот эта горстка сложенных листков - настоящее сокровище. Ведь они избежали гневных костров Опрощения, в которых даже священные рукописи скручивались и чернели, превращаясь в дым; а невежественные толпы выли от восторга, приветствуя это. Он обращался с бумагами, как с драгоценными реликвиями, прикрывая их от ветра своей рясой, ибо от времени все они стали ломкими и ветхими. Пачка небрежных набросков и чертежей. И еще странички, написанные от руки, два больших сложенных листа и маленькая книжка, озаглавленная "Memo" (записная книжка).
      Сначала он рассмотрел исписанные странички. Они были нацарапаны той же рукой, что приклеенная к крышке записка; почерк выглядел не менее отвратительным. "Фунт салями, - гласила одна страничка, - консервированная капуста, шесть пепси принести домой Эмми". Другая напоминала: "Не забыть взять форму 1040 для дядиной декларации". На следующей была лишь колонка цифр и их сумма, обведенная кружочком, из нее вычиталось другое число, и, наконец, какие-то проценты, а следом за ними - слово "черт!". Брат Френсис проверил вычисления. Цифры были уродливо написаны, но ошибки не было. Однако он не смог определить, что здесь подсчитывали.
      С "Memo" послушник обращался с особым почтением, потому что это название наводило на мысль о "Меморабилии". Прежде чем открыть книжку, юноша перекрестился и пробормотал "Благословение книжное". Но книжица не оправдала надежд. Он ожидал увидеть типографский шрифт, а обнаружил только написанные от руки имена, адреса, цифры и даты. Даты относились к концу пятидесятых - началу шестидесятых годов двадцатого века. Снова неоспоримое доказательство! содержимое подвала осталось от смутного периода Эпохи Просвещения. Безусловно, важное открытие.
      Один из больших сложенных листов оказался так туго скручен, что стал рассыпаться, когда Френсис попытался его развернуть. Можно было только разобрать слова "Беговой тотализатор" и все. Отложив лист в ящик, чтобы потом отреставрировать, Френсис обратился ко второму. Этот лист так истончился на сгибах, что послушник осмелился лишь отогнуть уголок и заглянуть внутрь.
      Опять чертеж, но какой - белые линии на темной бумаге!
      Он вновь почувствовал восторг первооткрывателя. Это, конечно же, была синька! А ведь в монастыре не имелось ни одной настоящей, только несколько чернильных копий. Оригиналы давно выгорели на свету. Френсис никогда раньше оригиналов не видел, однако он пересмотрел достаточно нарисованных копий, чтобы сразу узнать - это синька. Она запачкалась и полиняла, но все же осталась достаточно разборчивой после стольких столетий, потому что пролежала в сыром подвале среди кромешной темноты. Френсис перевернул документ и аж задохнулся от злости. Какой идиот осквернил бесценную бумагу? Оборотную сторону покрывали сплошь небрежные геометрические фигуры и дурацкие рожицы. Какая варварская беспечность...
      Гнев прошел после минутного размышления. Возможно, в те времена синьки были самой обычной вещью, а кроме того, сделать это мог и сам владелец ящика. Послушник прикрывал бумагу от солнца собственной тенью и все пытался отогнуть побольше. В нижнем правом углу виднелся прямоугольник и в нем обычными печатными буквами - разные названия, даты, "номера патентов", какие-то цифры и имена. Он пробежал по ним взглядом и вдруг наткнулся на слова: "Разработка схемы выполнена Лейбовицем И. Э.".
      Врат Френсис зажмурил глаза и потряс головой, пока не зазвенело в ушах. Потом взглянул опять. Там по-прежнему отчетливо значилось: "Разработка схемы выполнена Лейбовицем И. Э.". Он снова перевернул бумагу. Между фигурами и рожицами явственно проступал фиолетовый штамп: "Переслать копию проектировщику Лейбовицу И. Э.". Имя было вписано явно женским почерком, не похожим на те каракули. Юноша еще раз посмотрел на подпись под запиской, потом на "Разработка схемы выполнена...". Те же самые инициалы встречались и на других бумагах.
      Уже давно шла дискуссия, как будут называть Блаженного основателя Ордена, если он наконец будет канонизирован, - Святой Исаак или Святой Эдуард. Некоторые даже полагали, что Святой Лейбовиц будет вернее, так как до сего времени Блаженного тоже звали по фамилии.
      "Блаженный Лейбовиц, заступись за меня!" - прошептал брат Френсис. Его руки так сильно дрожали, что могли повредить хрупкие документы.
      Итак, он обнаружил реликвии Святого.
      Правда, Новый Рим еще не провозгласил Лейбовица святым; но брат Френсис был настолько убежден в неоспоримости этого факта, что осмелился добавить: "Святой Лейбовиц, заступись за меня!"
      Послушник без колебаний пришел к заключению: самими Небесами ему дарован знак о его призвании. Брат Френсис понимал это так: он нашел то, ради чего и был послан в пустыню. Его призвание - стать членом Братства святого Ордена.
      Сидя у огня, Френсис мечтательно вглядывался в темноту, туда, где находилось "Радиационное убежище", и старался представить величественную базилику, возведенную на этом месте. Видение было приятным, но трудно вообразить, что кто-то выберет этот отдаленный уголок пустыни для центра будущей епархии. Ну пусть не базилика, пусть маленькая церковь с часовней Храм Святого Лейбовица в пустыне, окруженный садом и стеной; и к храму потянется с севера множество паломников с опоясанными чреслами. Отец Френсис из Юты предложит странникам осмотреть руины, даже проведет через "люк No 2" в великолепие "Герметичной среды", в подземелье Огненного Потопа, где... где... ладно, а потом он отслужит для паломников мессу у алтаря, в котором будет храниться реликвия того, чьим именем названа церковь. Что это будет - кусок мешковины? волокна из петли палача? обрезки ногтей со дна ржавого ящика? А может быть, "Беговой тотализатор"? Но воображение что-то слишком разыгралось. Шансы брата Френсиса стать священником практически равнялись нулю - не будучи миссионерским Орденом, лейбовицианцы довольствовались только священниками для самого монастыря, да еще для нескольких монашеских общин в других местах. Более того, сам Святой официально все еще звался Блаженным; и не было еще случая, чтобы святым объявили не совершившего каких-нибудь основательных и бесспорных чудес. Чудесами следовало подкрепить свою блаженность, которая не давала столь высокого статуса, как канонизация, хотя монахам Ордена Лейбовица разрешалось почитать своего основателя и покровителя, правда, вне месс и других церковных служб. Воображаемая церковь уменьшилась до размеров придорожной часовни, а поток паломников превратился в тонкий ручеек. Новый Рим занят другими делами, такими, как ходатайство об официальном решении вопроса о Чудодейственной Благодати Святой Девы.
      Удовлетворившись маленькой часовенкой и редкими паломниками, брат Френсис задремал. Когда он проснулся, вместо костра остались только тлеющие угольки. Что-то было не так. Один ли он здесь? Юноша, сощурившись, вгляделся в кромешную тьму. Рядом с красноватыми углями стоял волк. Послушник завизжал и нырнул в угол. Трясясь от страха в своем укрытии из камней и веток, он решил, что визг хоть и был нарушением обета молчания, но непреднамеренным. Юноша лежал, обняв металлический ящик, и молился, чтобы поскорее прошли дни великопостного бдения, а мягкие лапы все скреблись о стенки его убежища.
      3
      Отец Чероки, облаченный в епитрахиль, пристально посмотрел на кающегося послушника, стоявшего перед ним на коленях под палящим солнцем. Священник был поражен, как удалось этому юноше (не особенно умному, насколько можно заметить) согрешить или почти согрешить, будучи совершенно одиноким в бесплодной пустыне, вдали от суеты и всех источников искушения. Здесь не много поводов согрешить для послушника, вооруженного всего лишь четками, огнивом, складным ножичком и молитвенником. Так казалось отцу Чероки. Но исповедь что-то затягивалась, священнику хотелось, чтобы юноша закруглялся. Снова заныли суставы, но в присутствии Святого Причастия, лежавшего на переносном столике, который он брал с собой в объезды, священник предпочитал стоять или преклонять колено вместе с кающимся. Отец Чероки зажег свечку перед маленьким золотым ларцом, где лежали Дары, но пламя не было видно из-за яркого солнечного света, и ветерок все норовил погасить свечу.
      - В чем ты исповедуешься - в грехе гневливости?
      - Итак; в помыслах и деяниях имел намерение есть мясо во время поста. Пожалуйста, будь впредь осторожнее. Думаю, ты надлежащим образом облегчил свою совесть. Что-нибудь еще?
      - Довольно много.
      Священник поморщился. Ему предстояло посетить еще несколько отшельников нужно было долго трястись под палящим солнцем, а колени сильно болели.