…Так навсегда!

И – скорей на выход! Упражнение «одевание и переобувание» должно быть выполнено не только правильно, но и в строго отведенные временные рамки. Со звонком на пятый урок на вахту у входной двери заступает суровый и неподкупный страж – нянька первого этажа Евдокия Васильевна. Евдокия Васильевна глуха, слепа и плохо соображает, но стоит насмерть. Она знает твердо: ни один потенциальный прогульщик или курильщик не должен покинуть святые стены. Раз начался урок – будь любезен, и всяк пытающийся просочиться сквозь дверь теперь рассматривается, очевидно, как злобный нарушитель спортивного и учебно-воспитательного режима. Маленький, не маленький – говорю же, слепая. И глухая. А выпроситься наружу до двенадцати двадцати, скажем, в поликлинику – задача, в элементарных функциях просто нерешаемая.

А потом – наоборот: вернуться обратно, когда уже «продленка». Потому что нельзя тащить снег, который Евдокии свет Васильевне за нами подтирать. А у меня как назло – белая шерстяная шапка, и ей мерещится ненавистный снег на моей голове, и я захожу снова и снова, и она снова и снова орет «Отряхни снег!», а уже, в общем, и в туалет хочется не на шутку… Но, с другой стороны, нет худа без добра, и на продленку с того случая я больше не приду ни разу…

Ну, достаточно. Ничего оригинального. Все одинаковое настолько, что я даже не помню ни одной выдающейся игры «Спартака» в сезоне «первого класса»… Как-то не до того было, что ли…

Кроме одной, само собой.

Дублер

Кроме одной… Весна восемьдесят первого года – поздняя. На День Победы еще толком нет листвы, хотя уже наконец-то тепло. И это хорошо. Вернее, плохо, потому что мы с родителями едем гулять в лес. Я ехать не хочу, по программе днем – финал Кубка, и играет «Спартак». Но вроде должны успеть вернуться, и я надеюсь, что прошлогоднее фиаско с «Шахтером» будет «закрыто». Тем более что соперничек не ахти, СКА из Ростова-на-Дону, это не самый сильный коллектив в высшей лиге. Но мы – не успеваем. Электричка как всегда опаздывает. Хорошо хоть на соседней лавке едет мужик с радиоприемником и слушает репортаж. Слышно плохо, приемник то и дело не ловит. Но можно разобрать, что мы атакуем. Атакуем, но пока не забили. Еще я сквозь треск помех разбираю, что был назначен пенальти, реализовать который нам не удалось. Но в целом прогноз благоприятный: раз пенальти, хоть и незабитый, то это наше преимущество. Дожмем, обязательно дожмем – ничьей быть не может! И вот наша станция, я выскакиваю и мчусь домой бегом, с ходу включаю телевизор – не успел… На экране уже – обычная картинка завершившегося матча, оператор берет общий план трибун, комментатор благодарит режиссера Раису Панину (или Яна Садекова, что, как хорошо известно всем любителям спорта, на самом деле одно и то же), но ладно, это не страшно, главное в данном случае – положительный результат, который я… и тут возникает заставка: «0:1. СКА Р-н-Д – обладатель Кубка СССР-81». И все во мне ухает куда-то вниз, и я силюсь и не могу понять, как это произошло… и за окном вдруг снова становится холодно… Май. «Черемухины холода». Вот тебе и опять – «кубковая команда»…

Вот в таком минорном ключе я встретил новую надвигающуюся на меня напасть, имя которой – «лагерь».

Нет, конечно, про лагерь я знал всегда. И что я в него однажды поеду. Художественная литература и кинокартины продюсировали красочный образ счастливого, беззаботного отдыха пионеров: прогулки, игры, купание в реке, сбор грибов и ягод, футбол, конечно… Собственно, я так это и видел: футбольное поле с почему-то высоченной травой, и мы носимся по нему с утра до вечера, с утра и до вечера… Но чем ближе становилось лето, тем сильнее накатывала тревога. А как оно там – на самом-то деле? Без папки-то с мамкой? Почти полтора месяца? Кто, скажем, будет заворачивать меня в полотенце после ванной? Да и как мы будем туда ходить? Маловероятно, что в лагере будут стоять ванны сразу на всех… по очереди залезать, что ли? Пока хватало школьных забот и треволнений, размышлять об этом было особенно некогда – но вот школа подходит к концу, и разнообразные вопросы стальною лапой все сильнее берут за горло.

Покидаемые папка с мамкой, надо заметить, внесли свою изрядную лепту, непрерывно распевая песню со словами «Отдохнешь, наберешься сил, подружишься с ребятами, с вожатыми, будете играть, ходить на линейки, свежий воздух, запишешься в кружок какой захочешь…». В конце концов я и впрямь в это поверил. Ну, почти поверил…

И вот этот торжественный день настал. Был снят с антресолей крокодиловой кожи чемодан, на него наклеена бумажка с моей фамилией, и на вещи нашиты бирки с ней же, и на серванте гордо выставлена чем-то вкусным пахнущая путевка, собран в сумку «гостинчик» в дорогу из расчета, что ехать нам как минимум трое суток, и мне в который раз напоминают о необходимости регулярно чистить зубы и насухо вытирать после мытья ноги… И вот мы уже собираемся во Дворце спорта, строимся под табличкой «Тринадцатый отряд», в воздух взлетает последнее «прости-прощай», мы грузимся в автобус, крепко прижимая к груди «гостинчики», рассаживаемся, чувствительные мамаши смахивают слезы, автобус трогается, и я торжественно вскидываю руки. Так, как это делают футболисты после забитого гола!

Тридцать лет прошло, и все это время мать пеняет мне данным эпизодом. Мол, все дети расстроились, многие даже расплакались, прижимаясь носом к стеклу и размазывая по нему тушь и сопли, – один ты обрадовался, что из родительского гнезда вылетаешь… что мы тебе плохого сделали, сынок?! И все тридцать лет я оправдываюсь, раньше устно, а теперь, наконец-то, и через свободную демократическую прессу и средство массовой информации.

Да не обрадовался я!!! Просто я послушный. Был. Сама же рассказывала, как первый день меня в сад отвели и как я в тихий час лег и уснул. Воспитательница все поражалась потом, мол, уникальный случай в многовековой педагогической практике… обычно же доходит до истерик, отрывания подолов и покушений на собственную и чужую жизни… а тут раз – и под одеяло… Ну мне ведь сказали: «Тихий час, надо спать», – я же не буду спорить, хотя если и хотелось уснуть, то лучше бы сразу вечным сном… Так и здесь. Сказано: «Будет радостно!» – вот я и изобразил радость. Так, как ее всегда показывали кумиры. Вот и все! А так, конечно, на душе скребло и рвалось на части…

Зато с соседом по коленкоровому сиденью, кажется, повезло.

Во-первых, он рослый, как и я. А то был эпизод на весенних каникулах, когда бабушка отвела меня в кино на утренний сеанс, и я, коротая время в фойе перед началом, подошел к одному маленькому мальчику, познакомился с ним, а затем с важным видом поинтересовался, как он закончил третью четверть, много ли пятерок, если не брать, конечно, в расчет «пение»… А мальчик посмотрел на меня и робко так ответил: «А я еще в школу не хожу…» То есть вышел натуральный конфуз, и я, роняя лицо, задружился с никчемным малолеткой… Во-вторых, этот Андрюша Кружков – и в самом деле крутой парень! Например, он спросил, отобрала ли у меня медсестра «Байкал» из «гостинчика», и, когда я подтвердил, что да, таки отобрала, Андрюша с гордостью заявил, что у него хотели отобрать, но он не отдал! Правда, на просьбу поделиться счастливо сохраненным напитком Андрюша отреагировал как-то вяло. Потом мы с ним поиграли в «камень-ножницы-бумага», и Андрюша выиграл, потому что каким-то образом сумел убедить меня, что в решающем раунде при счете 9:9 «камень» может оказаться сильнее «бумаги». А потом на остановке, когда девочки ушли налево, а мы направо, он предложил еще более интересную игру, смысл которой состоял в… впрочем, ладно.

По возвращении в автобус сфера интересов Андрюши была расширена. Спасенного от расправы «Байкала» мы так и не увидели (по слухам, конфискованное питье медсестра, вступив в преступный и коварный сговор, отдавала вожатым, а те уже тайком от нас выпивали его сами – это тоже поведал мне мой новый друг). Зато у мальчика, сидевшего наискосок от нас, октябренок Кружков отобрал «Буратино», поделив его, правда, по совести: половину выпил сам, а оставшееся вылил мальчику обратно на голову. А чтобы мальчику было чем вытереться, Андрюша вытащил бант из кудрей какой-то очень кстати оказавшейся рядом девочки. А еще одному мальчику Андрюша двинул по уху просто так, минуя, так сказать, прелюдию и предварительные ласки, – в общем, совершил массу хотя и не вполне одобряемых общественной моралью, но весьма пацанских поступков. А когда наш вожатый Витя сделал ему замечание, Андрюша четко доложил, что дедушка его – генерал МВД и что в случае чего – за дальнейшую карьеру Вити в Органах он, Андрюша, не ручается. Поскольку вожатых в наш лагерь с гордым именем «Дзержинец» традиционно набирали из курсантов высшей школы милиции, над посулом питомца Виктор, наморщив лоб, призадумался…

Тут мы наконец-то приехали. В Лагерь. Асфальтовые дорожки с наглядной агитацией по бокам и длинные корпуса вогнали в смертную тоску. В столовой пахло хлоркой и казенной едой, тут же заставив вспомнить самые тягостные минуты детского сада – память «по запахам» вообще самая эмоциональная. «Палаты» с застеленными к нашему приезду кроватями смотрелись более чем сумрачно. Футбольного поля я что-то на горизонте не приметил. Составив чемоданы на веранде, мы направились на обед, а потом по команде выстроились в шеренгу по двое. После чего Зло, как это редко, но все же случается в нашем лучшем из миров, было наказано. Появилась старшая воспитательница и сообщила вожатым следующее:

– Тринадцатый отряд? У нас получился перебор по детям… В двух палатах на двадцать восемь кроватей, ну хорошо, по две еще можно поставить. А ребят тридцать три… Одного надо куда-то как-то пристроить… перевести в другой отряд. Виктор, что вы скажете?

Тут, надо заметить, Виктору много времени на анализ сложившейся ситуации не потребовалось, и он, ласково, можно даже сказать «елейно», улыбнувшись, произнес:

– Слышь, ты, генеральский внучок… иди-ка сюда! – и, уже повернувшись к воспитательнице, добавил: – Вот. Андрей Кружков. Искренне рекомендую!

Воспитательница пошуршала бумагами и просияла:

– Кружков? А, ну так очень хорошо! Он же на год старше, оказывается… а в десятом отряде как раз есть свободные места. Андрюша, выходи из строя – где твой чемодан?

Кружков понуро вышел. Но история не закончилась.

– Да, десятый отряд… – продолжила старшая воспиталка. – Правда, там 71-й год рождения (мы – 73-й. – Прим. авт.), он там самый младший будет… Ребята, никто не хочет составить Андрею компанию в новом отряде?

Тут я не знаю, что на меня нашло. В конце концов, вопрос был поставлен в не самой жесткой формулировке – не «надо позарез, это приказ», а всего лишь «никто не хочет?». Возможно, сказались накачка и некоторый избыток патриотического воспитания на уровне «Сам погибай, а товарища выручай» и «Русские на войне своих не бросают», а также ложно понятое чувство локтя… не я же, в конце концов, заставлял его поливаться «Буратиной»… Но как бы то ни было – нашло, и я совершил, возможно, один из немногих мужественных и ярких поступков в своей жизни. Аналогичные примеры подобрать довольно сложно… еще раз я сам, лично, вызвался исполнить Петру Михайловичу песню, слова которой все вдруг позабыли, а я помнил. Исполнил сам, один, без ансамбля. Ну и еще женился, конечно, это да. Вот, пожалуй, и все, что приходит на ум… В общем, я культурно поднял руку и тихо сказал:

– Я…

– Ну вот и хорошо! Фамилия твоя как, чтобы я пометила?

И мы поплелись в десятый отряд. Вид встретивших нас десятилетних лосей, уже, ко всему прочему, самых настоящих пионеров, поразил меня в самое бешено заколотившееся сердце. Я понял, что совершил самую непоправимую ошибку в своей, которая, очевидно, так и останется короткой, жизни…

Судьба. Случай. Я часто говорю об этом и еще не раз скажу. Наверное, так было надо. Да, именно так. Зато я сразу узнал о лагерной жизни гораздо больше, чем узнал бы среди себе подобных за все лето.

Я вполне, как ни странно, прижился в новом отряде. Закрепился на позиции своеобразного «сына полка», и пионер Алексей Кузнецов взял надо мной персональное шефство и патронаж. Особенно когда организовал игру в рыцарский замок и его штурм, а я оказался способен за два тихих часа производить до десятка пластилиновых рыцарей в полной экипировке, а если легковооруженных воинов или лучников – то и до полувзвода. Это мое единственное дарование в сфере Искусства, а настоящее Искусство, как известно… в общем, люди сохранят все, что им нужно.

Судьба же Андрея Кружкова сложилась не столь счастливо. Можно даже сказать, что и совсем не счастливо. Авторитарные методы, с успехом примененные им среди сверстников, в новых исторических условиях оказались бесполезными и даже обернулись против него самого. Кажется, все началось с того, что он попытался навязать Алексею Кузнецову свои правила игры в «камень-ножницы-бумага»… В печальном итоге Андрея Кружкова среди смены из-под кровати забрал дедушка. Под покровом темноты, так что мы толком и не разглядели, настоящий он генерал или выдуманный.

Этот пример среди прочего показывает, как тяжело иной раз дается переход из дублеров во «взрослый» футбол и как звезды юношества растворяются подчас среди «мужиков». И наоборот, загораются новые, ранее незаметные.

Но это лирика. И это было – потом. А пока – было самое первое утро в лагере. И я проснулся раньше и лежал в своей кровати у окна, ожидая сигнала вожатого на подъем, – горн, как мне разъяснил Алексей Кузнецов, дается только после Открытия. И вороны, просто чудовищно орущие вороны за окном! И откуда их вдруг столько взялось…

Мечта

Если говорить начистоту, то во всем был виноват Фиолетов, который… а, стоп. Или уже была глава с таким названием? Да, точно – была… Впрочем, оно и неудивительно. На то оно и детство, чтобы была Мечта. Даже много мечт. Это со временем они заменяются на цели, задачи и прочие эрзацы, суррогаты и «ароматизаторы, идентичные натуральному» той или иной степени реальности и достижимости – а сами мечты куда-то исчезают… Но хорошо. Назовем по-другому. Хотя смысл на самом деле останется прежним.

Ояма (белый пояс)

Итак, во всем следует винить Фиолетова, и он же в итоге едва не поставил кеды в угол… то есть в каком-то смысле – даже и поставил. Что справедливо.

Наверняка такой персонаж есть в любом пубертатном коллективе. Даже если его и не обнаруживается изначально, то за достаточно короткий срок он, подобно коацерватной капле, самозарождается из тех, что имеются в наличии. Основной характеристикой персонажа является то, что он, грубо говоря, любит маленько прихвастнуть. Причем обязательно – за твой счет и в несколько уничижительном для тебя ракурсе.

Выйдешь, к примеру, погулять во двор, лелея в кулачке своего драгоценного единственного викинга, залезешь в песочницу, выстроишь ему замок для обороны – и вдруг слышишь: «Да у меня этих викингов два набора, там и с мечами, и с арбалетами, да еще цветных, а не как у тебя просто коричневый, а еще индейцев набор, а еще ковбоев штук двадцать, и копье у моего снимается…» И ты обольешься внутри себя горючей слезою зависти и робко скажешь: «Ну вынеси… давай поиграем в войнушку… или поменяемся, раз у тебя много… или хоть просто дай посмотреть…» А в ответ тут же слышишь: «Не, не могу… поломаешь еще. Или стащит кто… Бабка в магазин ушла, дверь заперла, а у меня ключей нет…» Но вроде как все равно: у тебя один викинг, а у него – двадцать пять.

Или, скажем, раздобудут тебе родители кроссовки популярной чешской марки «Ботас». Не вожделенный «Адидас», конечно, но тоже красивые. Импортные! И не успеешь еще толком форсануть – как рядом раздастся: «Ой, ну ты просто позор… ботас какой-то… Вот у меня – “Адидас” родной, и кроссовки, и бутсы, бутсов даже двое, еще “Пума”, и на “Пуме” этой еще – так и прикинь, автографы Пеле и Юрия Гаврилова…» И не важно, что на футбольном поле источник звука никогда не наблюдается и в данный момент обут в регулярные «Два мяча» – это потому, что боится порвать, испачкать, да и вообще, какой смысл играть на полуземляном покрытии, когда он играет на настоящей траве… И ты опять как бы не на пике моды оказываешься, как предполагалось, а плетешься в самом хвосте актуального тренда. И так далее.

Само собой, и в нашем десятом отряде подобный фрукт имелся. На третий день нашего пребывания в лагере, аккурат перед Торжественным Открытием – под покровом тихого часа вышел в нашей палате спор на злободневную тему: кто сколько за раз может выпить «фанты». А еще лучше – «пепси-колы». В честь Олимпиады, как известно, был запущен не только Мишка, но и лицензионная линия по розливу этого ярко раскрашенного сиропа, и указанные напитки из элемента буржуазной роскоши превратились в доступную форму проведения молодежного досуга. Вернее, как сказать «доступную»… сорок копеек (или что-то около того) – подороже пива, причем ведь и бутылка 0,33, а не пол-литровая – но все-таки.

Спор вышел ожесточенный. Назывались разные показатели, в основном от двух до четырех с половиной. Я со своим единственный раз выпитым полстаканом с некоторым даже испугом поглядывал на объявившихся монстров водохлебства. А победу было одержал мой наставник Алексей Кузнецов, который сразу утвердился в отряде на позиции неформального лидера. Заявление Алексея, что он лично за раз выпил пять, причем залпом, не отрываясь, и еще сделал два глотка из шестой, лишь упрочило его доминирующее положение альфа-пионера… БЫЛО одержал победу.

Потому что после некоторой паузы раздался голос Александра Фиолетова, который с некоторой даже ленцой доложил следующее. Что они как-то со старшим братом прогуливались вдоль железнодорожных путей в своем родном районе. И вот так, неспешно прогуливаясь и ведя беседы на разные темы, вдруг набрели на целый вагон с пепси-колой. Да, именно так, запросто. Как раз во время его разгрузки, в которой разгружающие очень попросили их с братом принять посильное участие. И в благодарность за которую выдали им полный ящик означенного напитка. Даже два ящика. «Еле дотащили! – закончил Фиолетов. – А уж пили потом! Один ящик – брат, а второй – я… ну, может, не целый, но почти…» Я испытал острую горечь оттого, что, ходя вдоль Платформы, слишком много внимания уделял Расцепщику Вагонов… а оно, видишь, надо было пристально смотреть, не разгружают ли где чего вкусненького. Прочие уважительно закивали головами. Альфа-позиции Алексея Кузнецова на какое-то время пошатнулись.

Фиолетовский брат вообще выходил по всему фигурой масштабной. В свои двадцать с небольшим лет он успел стать чемпионом «Эсэсэра» по нескольким видам единоборств, включая самбо, дзюдо и бокс. И еще, кажется, по чему-то экзотическому игровому, вроде хоккея на траве. Отбыть небольшой срок за нанесение тяжких телесных в пределах самообороны. «Он бы и убил, – всегда пояснял Фиолетов, – но он клятву же давал, что не будет применять смертельных приемов…» Наконец, отслужить в Афганистане, получить там орден и даже привезти с собой оттуда пленного душмана и поставить при себе денщиком, но потом по доброте душевной отпустить. Ну и еще ряд деяний, размахом крыла поменьших, но тоже эпических и исполинских. (Только не спрашивайте, откуда мы знали про Афганистан. Оттуда. Это, может, кто из взрослых не знал, а дети всё знали.)

Кульминация и апофеоз наступили во время отчета моего куратора о том, как он ходил к девичьей душевой «зазырить» вполне уже четко обозначившуюся грудь пионерки Козловой Анны, к каковой (как к груди, так и к Анне в целом) Алексей сделался с течением смены крайне неравнодушен. Я, кстати, при сем акте присутствовал в качестве стоящего «на шухере»: Алексей справедливо рассудил, что октябренок вызовет гораздо меньше подозрений в половой распущенности. До сих пор жалею, что выполнил свою миссию так же, как и герой рассказа Пантелеева «Честное слово»: «шухерить» в итоге не пришлось, даже близко никого не прошло – а «зазырил» бы тоже с удовольствием. Анна и в самом деле была очень ничего… немного старовата, конечно, на мой взгляд, ну да ладно.

Но не успели еще под томные вздохи отзвучать последние ноты сверхэмоционального отчета, как мы услышали уже порядком поднадоевшее вступление: «Да ладно, у этой твоей Аньки – не сиськи, а торчат как два прыща… Я, если хочешь знать, их зырил еще раньше тебя, и тыщу раз… и даже щупал, когда к ним в палату лазил, а бабы все спали. А в Москве у меня – пятиклассница знакомая, вот у нее да, вот там да-а… мы тогда с ней и с братом (ну куда ж без него! – Прим. авт.) гуляли у себя и…». Чем закончилась прогулка, мы узнать не успели, так как оскорбленный в лучших чувствах пионер Кузнецов одним ударом вышиб пионера Фиолетова из койки и потом, загнав под нее, долго лупил его ногами и руками. Несильно, успокою я встревоженных читателей. Но долго – это факт.

Собственно, Фиолетова забили бы ногами и насмерть гораздо раньше, и было за что. Но, как известно, достоинства – это зачастую продолжение недостатков (верно и обратное утверждение). И такое достоинство у Фиолетова имелось: вра.. (зачеркнуто) рассказывал он действительно интересно, особенно когда рассказ не задевал чьих-либо чести и морально-волевых качеств, а также движимого и недвижимого имущества – а развивался на свободную тему. Про старшего брата, к примеру. Как тот ходил на единственное выступление ансамбля «Boney M» в Москве. «Прикиньте, они же запрещенные! А тут приехали, потому что им Брежнев на один раз разрешил. Потому что они хоть и из ФРГ, но негры… Билеты по сто рублей, и тех не достать! Но брат мой достал, пошел… Короче, приходит, сначала не начинали, а потом занавес поднимается – а они там на сцене стоят все голые и в цепях!!! Типа пародия на Советский Союз… Ну, их, конечно, тут же арестовали, а со всех, кто в зале был, взяли расписку, что они ничего не расскажут, брат только мне по секрету рассказал…»

Имелся в арсенале, само собой, и неисчерпаемый запас классических страшилок. Стоило сгуститься тьме и затихнуть на веранде шагам контролирующего процесс «отбивания» вожатого Володи – тень Фиолетова появлялась из-под одеяла и замогильным голосом затягивала: «В черном-черном городе, на черной-черной улице, в черном-черном доме, в черной-черной квартире… А потом выезжает гроб на колесиках, а в гробу – покойник, только живой, а на покойнике – вурдалак… А одна бабка купила картину, а на картине – цыганка. И ночью эта цыганка оживала, сходила с картины и шла по улицам. И кого видела – того убивала длинным ногтем, прямо в сердце… особенно пионеров, потому что пионеры носят красные галстуки, а красный – это цвет крови, вот ей и мерещилось… уууу!!!»

Но это – ночью. Днем и без того хватало занятий. Начали, как уже упоминалось (и к моему великому везению), со строительства и оборудования пластилиновой фортификации. Потом мы три дня непрерывно играли в «мафию», но не как сейчас, в типа интеллектуальную – а в настоящую, со стрельбой, погонями и вендеттой. Потом неделю все играли в футбол – тут, к сожалению, без меня, все-таки юниорство сказывалось. А потом в один прекрасный день в нашу жизнь плотно вошло Оно:

Каратэ.

Комиссия

Каратэ, на короткий срок легализованное в те дни на нашей Родине, захватило наши сердца мгновенно и полностью, вытеснив из них все остальное. Из сердца Алексея Кузнецова даже на какой-то период была вытеснена Анна Козлова. Личный рейтинг каждого отдыхающего складывался теперь исключительно из количества знаемых им «блоков», все остальные параметры были упразднены. Удары типа «урмаваши» и «ёкогири» отрабатывались при каждом удобном случае и без получения согласия объекта, так сказать, отработки. То есть того, на ком отрабатывались. Если он, конечно, не успевал выставить соответствующий «блок». Я, как умел, тянулся вслед за старшими товарищами. Ну и уже излишне, думаю, говорить, кто служил основным источником информации по предмету.

«Там, значит, самый главный – Ояма. Только он может черный пояс присуждать… а у самого у него их – два. Он и брату моему присудил… Ояма, если его в наручники заковать, разрывает, и стенку бетонную может голыми руками пробить, если в тюрьму посадят, и даже от пуль может уворачиваться. Мне брат показывал как, только сказал, что никому больше показывать нельзя. И патронов мне брат из Афгана привез, целую обойму… да не гильз, говорю тебе, гильзы вон и после “Зарницы” можно насобирать, на черта они, стреляные-то! Патроны, настоящие… И на кимоно у него на правой руке и ноге по нашивке, что ему ими бить нельзя, потому что смертельный удар. Но вообще, Ояма – за справедливость и никогда первый не бьет. Он и брата моего так учил: только если на тебя нападут, тогда уже можно…» И мы, разутые, потому что настоящие каратисты не носят обувь, жадно впитывали каждую крупицу Знания.

Вскорости до нас дошло очевидное. Если наш Володя – курсант школы милиции, почти уже выпускник, то наверняка же он знает каратэ! Ведь как иначе он будет задерживать преступников, если, скажем, оружие заклинило или патроны закончились? Да наверняка знает. И покажет нам новые приемы, блоки и удары, потому что Фиолетов, знамо дело, повествует увлекательно, но показать конкретно всякий раз отнекивается, якобы брат не велел, и мастерство наше не прогрессирует, и такими темпами мы до конца смены оформить себе черный пояс не успеем, а хочется.

Всю эту информацию Володя подтвердил, а потом, собрав нас для приватной беседы, веско сказал:

– Но вы должны понимать, мужики, что каратэ – это искусство защиты, а не нападения. И что настоящий каратист никогда не ударит первым, а сделает все, чтобы драка не состоялась, и вообще: главное – это Справедливость. Усекли?

Мы яростно закивали головами в знак усечения.

– Отлично. Тогда скоро начнем.

Знаете, что такое Счастье? Так вот это было – Оно!!!

Правда, по техническим причинам начать скоро нам не удалось. Сперва на нас обрушилась подготовка к смотру строя и песни, а к этим компонентам, как нетрудно понять, в лагере под юрисдикцией МВД внимание было повышенное. А затем настал черед и самого ответственного (с точки зрения взрослых) события – Комиссии…

«Комиссия» – это такой набор высокопоставленных и уполномоченных дядек из обозначенного Министерства, которые один раз за смену прибывают в месторасположение, дабы со вкусом, на свежем воздухе и в приятной компании выпить за казенный счет маленько водки под сбалансированное подростковое пита… то есть я хотел сказать – тщательно, скрупулезно проверить, как проходят летние вакации у подрастающего поколения, всем ли довольна будущая смена своих отцов и матерей, нет ли у них каких вопросов, нареканий и так далее. По результатам проверки возможны как поощрения и благодарности руководящей верхушке вплоть до присвоения внеочередных воинских званий, так и… Впрочем, нет. Никаких «так и…» быть не может.

Потому что за три дня до внезапного прибытия Комиссии весь лагерь переводится на усиленный режим несения отдыха. Корпуса и прилегающая территория силами личного состава приводятся в состояние зеркального блеска, и за брошенный на «зону пионерского действия» фантик, а у старших так называемых «детей» не дай бог окурок весь отряд в полном объеме может загреметь на гауптвахту и остаться без сладкого. Творчески одаренные ребятишки под бдительным присмотром репетируют насыщенную и идеологически выверенную концертную программу, пугая неодаренных сто тридцатым за день громовым исполнением «Марша нахимовцев», а те отрабатывают действия массовки в зрительном зале и в который раз выслушивают указания вожатых на случай возможных разумных контактов с Комиссией на уровне «вопрос – ответ». Все очевидно.

И вот час пробил. Можно даже сказать – «тихий час» Дня Комиссии. По одобрительному выражению лица Володи мы понимали, что уж во всяком случае наш отряд со своей задачей справлялся отлично. Промаршировали, проорали «Наш девиз!» на твердое «пять», в столовой за обедом продемонстрировали отменный аппетит и неплохие навыки культурного поведения за столом, четко отошли к дневному сну – оставалось лишь, не снижая темпа, провести полдник, после чего с высокой вероятностью можно было прогнозировать убытие Комиссии восвояси и подачу команды «Вольно!..».

…Не знаю, что на меня нашло. Я никогда не страдал недержанием и, как и подавляющее большинство читателей мужеского полу (я уверен), пожалел об этом один-единственный раз в жизни – на призывной комиссии военкомата. Вот в группе садовской был у нас мальчик – вот он страдал! У него даже матрас был без номера: у всех по номерам, а у него – просто клеенкой обшитый по периметру, даже номера не надо, не спутаешь. А ведь за такой матрас в качестве неоспоримого свидетельства многие дорого бы тогда дали. Особенно низкорослая, ниже 160 см публика, кто по генетическому коду, а кто и по причине недоедания и подросткового курения, и кому на приписное свидетельство ломился подводный флот и три года службы на нем… А так – предъявил такой матрас – и свободен! Но тут мы забежали слишком далеко вперед…

Но вот именно в тот день – нашло. Можно даже сказать – нахлынуло. Предстартовое волнение, не иначе. Или призовой, за отличную маршировку, компот… А беда заключалась в том, что туалет у нас был на улице. Причем весьма и весьма далеко, на самом отшибе, в кустах у забора. То есть, с одной стороны, понятно, не у столовой или «линейки» его учреждать – но с другой… В обычные дни Володя нам, ничтоже сумняшеся, ставил ведро на ночь – нет, а что, да, настоящие каратисты тоже писают. Но, ясное дело, ни о каком «ведре» в день Комиссии речи быть не могло.

– Лёх! Лёх! – шепотом позвал я Кузнецова, на всякий случай не открывая глаз, а то вдруг зайдут в этот самый миг. И кратко изложил ему суть проблемы.

– Ну, в ведро сходи! – так же шепотом из-под закрытых век ответил мне куратор.

– Так нету ведра сегодня… – напомнил я.

– Ну не знаю. Терпи тогда. Можешь терпеть?

– Пока могу. Но недолго еще. До подъема сколько?

– Не знаю. Может, полчаса. А может, и час. Легли недавно ведь.

– Полчаса протерплю. А час – точно нет…

Минуло еще около тридцати колов напряженнейшего внутреннего времени. Две тысячи ударов сердца. Может даже, две с половиной. Вожделенного горна на «подъем» все не было. Я снова позвал пионера Кузнецова: