Завтрак у 'Цитураса'

      Мы вошли в дом, спустили жалюзи, чтобы спастись от ослепительной белизны за окном, и улеглись в постель. Я возле "внутреннего окна" с амфорами, М. с другой стороны. Я посмотрела на потолок, пытаясь представить себе ту, другую кровать точно над нами, и тут меня пронзила молниеносная догадка, она же разгадка этого помещения.
      Мы лежим в бывшей церкви! Причем как раз в ее алтарной части! Потолки, расположение стен и окон, да и самих помещений, даже предметы - все подтверждало предположение, что это перестроенная церковь. Я сказала М.:
      - Да это же церковь!
      Он осмотрелся, пытаясь расшифровать окружающее пространство, стремительно преобразовать его в своем воображении и абстрагироваться от реальности, и ответил:
      - Да, действительно церковь. Но ты посмотри перед собой!
      На стене напротив нас, над пышными барочными деревянными консолями висели две иконы. Напротив меня икона с ликом Христа, напротив моего мужа икона Богородицы с младенцем на руках. Они находились в застекленных ящичках, оснащенных сигнализацией, и по стилю очень сильно отличались от всего интерьера.
      - Это восемнадцатый век, - шепнул М.
      - Я не буду спать в церкви. Пошли наверх, там тоже есть кровать, - шепнула я.
      - Там тоже церковь, - ответил М.
      Мы оказались в ловушке.
      - Неужели ты не видишь, что все вокруг совершенно больное, - быстро зашептала я. - Ты что, не понял, что вся эта "коллекция" помечена знаком тернового венца?
      - Да нет же, это лавровый венец, - убеждал меня он.
      - Нет, абсолютно точно терновый, я уверена.
      - Сейчас лучше поспать, мы очень устали. Потом подумаем. Это же дневной сон, а не ночной. Обдумаем все позже...
      Действительно, усталость и напряжение добили меня, и я заснула мертвым сном. Даже сейчас я не могу сказать, сколько времени прошло до того момента, когда мы оба, моментально проснувшись, перепуганные вскочили с кровати. Земля, уходя из-под ног, с глухими звуками ударов где-то в глубине, сотрясалась так сильно, что две амфоры в своих стеклянных клетках подскакивали на металлических ободках. Трясло сильнее, гораздо сильнее, чем в первый раз. Потом наступила тишина. Ноги у меня отнялись, сердце бешено колотилось. Мы молча смотрели друг на друга. Я достала успокоительную таблетку и запила ее водой, которую запрещено было использовать для питья.
      Я начала лихорадочно обдумывать ситуацию. Мы оказались в двойной ловушке и в двойной изоляции - и в доме и на острове. Я огляделась вокруг. М. тоже. Мы подумали об одном и том же и попытались оценить положение. Вся мебель и находившиеся в доме предметы приобрели новое, угрожающее значение. Если мы останемся здесь, нам может свалиться на головы находящаяся над кроватью стеклянная витрина с фигурками из Танагры. Большая серебряная лампада, упав с такой высоты, могла убить на месте. И тяжелые резные фонари возле двери стали далеко не безопасными.
      - Если это действительно церковь, - подал голос М., подумав то же, что и я, - то мы в относительной безопасности.
      - В любом случае, если опять тряхнет, - добавила я, - надо встать в этом дверном проеме.
      Кажется, я даже не успела закончить фразу, как снова все задрожало. После предыдущего толчка прошло всего несколько минут. Мы переместились в дверной проем, держась руками за его свод. На этот раз подземные толчки длились не так долго. Совершенно без сил я села в кресло и тихо сказала мужу:
      - Выйди наружу, посмотри, есть ли пыль.
      Почему-то я вспомнила опыт, приобретенный во время бухарестского землетрясения (оно ощущалось по всей Сербии), и поднявшуюся после него мельчайшую пыль, окутавшую все мглой. Словно эта пыль была самым главным. Однако страх перед землетрясением заставил меня прежде всего вспомнить эту пыль. М. вышел, тут же вернулся сильно побледневшим и сказал:
      - Пыли нет.
      - А видно вулкан? - снова спросила я, уже сконцентрировавшись и реально оценивая ситуацию.
      - Его тоже не видно, - ответил он как-то смущенно.
      Наш разговор выглядел совершенно абсурдным.
      - Как это не видно, если нет пыли? - настойчиво переспросила я.
      - Выйди и сама посмотри.
      Осторожно, словно стеклянная, я встала и вышла на террасу, удивляясь собственной храбрости. Снаружи творилось такое, чего я никогда в жизни не видела и, надеюсь, больше не увижу.
      Не осталось никакой линии горизонта. Одни облака, с ужасающей силой и скоростью неслись из глубины, где раньше было море, облизывали черные скалы берега и на той же скорости устремлялись дальше, выше, туда, где должно было находиться небо. Солнце, в глубине этого пространства, выглядело черным кружочком. Дул ледяной ветер. Откуда-то доносился вой собак. Слегка попахивало серой.
      На центральной террасе, с которой был вход в большинство зданий, над воздушной бездной сидела молодая немка, жившая в этом отеле. Она была видна мне лишь время от времени, когда ее не заслоняли проносившиеся клочья облаков. Очень спокойно, на безукоризненном английском языке она безостановочно, как заведенная, говорила:
      - Ну разве не похоже на солнечное затмение? Какая жалость, не увидим закат... А знаете ли вы, что после первого страшного извержения их было еще очень много. И в 197 году, и в 1707-м, и в 1870-м, и 1925-м, а потом то, последнее, в 1956-м...
      Она знала наизусть весь путеводитель. Я потом проверила.
      Я вернулась в дом и снова опустилась в свое красное кресло.
      - Это я виновата. Я это вызвала. Прикоснувшись к земле после того, как спустилась с неба, - говорила я устало. - Звони Натанаилу, спроси его, что происходит. Может, нужно переехать на другую, равнинную часть острова? Спроси его, где эпицентр...
      Натанаил по телефону сообщил: сейчас по радио передали, что самый сильный толчок был шесть баллов по шкале Рихтера и что эпицентр находится где-то посреди Эгейского моря.
      Опять все закачалось. Я начала панически собирать вещи, хотя не представляла себе, куда нам деваться.
      - Это не обычное землетрясение. Это землетрясение с отягчающими обстоятельствами. Мы на вулканическом острове, и этот вулкан однажды уже разрушил полсвета и, может быть, даже уничтожил всю минойскую цивилизацию.
      - Я не собираюсь смотреть на гибель Атлантиды собственными глазами, говорила я. - Да ты и сам прекрасно знаешь, где мы с тобой находимся. То, что происходит, просто с неизбежностью это подтверждает. Давай позвоним Зозо и решим, что делать.
      - Сейчас позвоню, но сначала мне бы очень хотелось, чтобы ты меня сфотографировала снаружи, - ответил М.
      Это меня потрясло. Я жду разрушения, извержения, цунами, конца света, а он хочет фотографироваться на фоне начинающегося апокалипсиса! Только теперь мне стала понятна огромная разница между нами. М. наслаждался возможным концом света настолько же, насколько я его боялась. "Ничего, ничего..." - думала я, стиснув зубы в неравной борьбе и с самой собой, и с М.
      Пошатываясь, с чувством нарушенного равновесия в голове, я вышла наружу. Все было по-прежнему, только внизу среди облаков время от времени вдруг мелькало море, ярко освещенное солнцем, хотя солнца на небе не было видно. Впрочем, я плохо понимала, где верх, где низ, где лево, где право - все координаты реального мира перестали для меня существовать.
      Я навела аппарат - руки у меня при этом дрожали - и щелкнула. Никакого эффекта. Попробовала еще раз. Опять ничего. Аппарат щелкал вхолостую. Он не хотел работать. Немка, которая по-прежнему сидела на том же месте, правда теперь завернувшись в плед, потому что было неправдоподобно холодно, просто по-зимнему холодно, равнодушно сказала:
      - Должно быть, сели батарейки. Здесь недалеко магазин, там продают и батарейки.
      Может, она вовсе и не немка, а англичанка, неожиданно подумала я среди окружавшего меня ужаса.
      М. удалось дозвониться до Зозо. Ее голос звучал обеспокоенно.
      - Выезжаю к вам немедленно. Сейчас сообщили, что эпицентр здесь, на самом острове. На ободе Санторина, рядом с городом Ие.
      Именно там, где утром я увидела клочок тумана. Значит, поняла я, место было все время обозначено.
      Тряхнуло в пятый раз. Но значительно слабее. Успокаивается или... Не важно, все равно, мне никогда не случалось оказаться в паре километров от эпицентра землетрясения, рядом с действующим вулканом.
      Появился Натанаил, он с всевозможными церемониями подал нам кофе в серебряном сервизе. О землетрясении он даже не упомянул, просто сказал, что нам повезло и мы имеем редкую возможность наблюдать характерное для острова природное явление.
      - Море внизу очень теплое, его испарения быстро смешиваются с холодным воздухом наверху и превращаются в облака. Как будто мы находимся на какой-нибудь высокой горе. Как жалко, - повторил и он, - что сегодня вы не увидите заката!
      Я по-прежнему сидела в своем красном кресле, ноги у меня совершенно отнялись, и тут на меня, как на ребенка в темной комнате, разом навалились все страхи. Они налетали на меня стаями. Стаи страхов из детства, из юности, из зрелой поры жизни. Рациональные и иррациональные. Вся моя жизнь промелькнула у меня перед глазами через призму страхов. Вот мне три года - маму увозят на операцию, я думаю, что она меня бросает; вот я уже взрослая девочка - мне снится сон, как какая-то огромная планета заслоняет от меня весь горизонт; вот я девушка - отец, больной, запирает на ключ меня, сестру и маму и хочет положить конец своим мукам; вот я только что родила - стоит страшная жара, от которой нет никакого спасения, мой ребенок отказывается от груди; вот я зрелая женщина - собираюсь покинуть дом, покинуть свою первую жизнь ради другого мужчины, перед уходом все предметы, окружавшие меня в старом жилище, кажутся мне зловещими, устрашающими...
      Тут приехала Зозо. Я посмотрела на нее как на спасителя. Она спросила:
      - Завтра или сегодня вечером?
      - Если можно, прямо сейчас, - ответила я, - мы уже собрались.
      Деловито и вместе с тем торопливо она начала звонить по мобильным и немобильным телефонам. Назначать, отменять, заказывать, комбинировать. М. посмотрел на меня с беспокойством и проговорил:
      - Не нужно так бояться. Толчков больше не будет. Все кончилось.
      Я не могла дождаться, когда мы выберемся из этого ада. Никто из персонала отеля не разубеждал нас, никто не пытался накормить россказнями для туристов, никто не уговаривал остаться. Натанаил принес книгу отзывов в застекленном ящичке, похожем на те, которыми были защищены те две иконы. Книга была переплетена в желтую козью кожу. Мы быстро что-то написали, ни словом не упоминая о землетрясении. Несколько общепринятых фраз. И поняли, что внутри у каждого из нас собственная книга отзывов уже заполнена. Натанаил потихоньку спросил меня, можем ли мы записать и даты нашего рождения.
      - Вы, - подчеркнул он, - год можете не указывать.
      - Зачем вам это нужно, вы занимаетесь астрологией? - спросила я.
      - Нет-нет, - поспешил ответить он, - это просто для внутреннего учета службы отеля.
      Мы добавили и сведения о нашем рождении, включая даже годы. Не вписали только часы и минуты. Приехал Зоран, чтобы отвезти нас в аэропорт. Стало темно. Мы пробыли на Тире вместо семи дней всего семь часов.
      - А вы, должно быть, ушами предчувствуете землетрясение? - сказал мой муж Зорану, намекая на его занятия музыкой и на ту первую информацию об острове, которую мы от него узнали. Он пробормотал в ответ:
      - Как мне жаль, как мне жаль... - и смущенно улыбнулся.
      Следующие четыре часа мы провели в аэропорту. Зозо второй раз в течение этого дня поменяла билеты и время отъезда. На первый самолет, летящий в Афины, мест не было, пришлось ждать следующего, он невыносимо опаздывал. Остров больше не трясло, все успокоилось.
      - Знаете, - сказала Зозо. - Греция это страна, подверженная землетрясениям, но пять толчков за один день...
      Поздно вечером с Родоса прилетел вызванный на Тиру для остальных двадцати пассажиров огромный "боинг-747". Пилот, взбешенный незапланированным полетом, взлетел так, словно он шофер белградского автобуса. Но я была счастлива и в воздухе почувствовала себя в полной безопасности. Первый раз в жизни. М. сказал:
      - Это третий перелет за сегодня.
      Мне пришло в голову, что мы возвращаемся примерно в то же время, когда должны были бы прилететь на Санторин, если бы воспользовались теми билетами, которые были куплены в самом начале. И получилось, что до приезда в "рай" нам было лучше провести день в душных Афинах. Если бы мы прилетели в соответствии с первоначальным планом, то есть вечером, мы бы разминулись с землетрясением. И утром съели бы знаменитый завтрак у "Цитураса". Неисключено.
      В ушах у меня звучали слова моей сестры, которая увлекается астрологией: "Май и июнь неблагоприятны для путешествий. Фаза Урана неблагоприятна для М. А Уран контролирует небо. У вас, возможно, будут какие-то проблемы с самолетом". О Плутоне, который контролирует подземный мир, она не говорила ни слова. Но про него и так известно, что это тяжелая планета.
      *
      Уже за полночь, по дороге в Вулиагмени, туристическое местечко неподалеку от Афин, где нас разместили в качестве компенсации за неудавшуюся поездку, я торопливо перебирала впечатления и с новой точки зрения анализировала свое навязчивое желание побывать на Санторине. Вывод был такой - у человека может существовать непреодолимое стремление встретиться с очень опасными местами, причем это стремление подсознательное. Я проделала такой путь во времени и пространстве, по-видимому, для того, чтобы встретиться с огромным страхом и с местом, которое все еще излучает геологическую и биологическую энергию смерти, причем не какого-то отдельного существа, а целой цивилизации. Целой большой территории. Возможно, Санторин - это черная дыра Земли.
      Однако не хватало чего-то еще. Еще одного фрагмента мозаики. Я подумала, что, может быть, это господин Цитурас, лично. Еще один, хотя и не знающий этого, участник нашего путешествия.
      Оказалось, недостающим фрагментом был не только он.
      Через два дня, немного отдохнув и удалившись от Тиры на достаточное расстояние, я разложила перед собой все относящиеся к Санторину карты, проспекты, брошюры, которыми нас снабдила Зозо, и тут увидела на одной из иллюстраций, изображавшей рельеф острова, надпись-рекламу: "It's not an Island, it's a Volkano" ("Это не остров, это вулкан"). И показала это М. В тот же момент нас как молнией пронзила догадка относительно того, что все время было у нас перед глазами и чего мы именно из-за этого не увидели.
      Тира была не островом, на Тире мы все время находились на краю кратера вулкана! Санторин это все, что осталось на поверхности моря от огромного кратера вулкана! Тот островок, Неа-Камени, который местные жители в шутку называли вулканом, был просто скалой посреди кратера, затопленного морем. То есть все то, что мы считали полукруглым заливом, лежащим у нас под ногами, то темное, горячее в глубине море, было эпицентром саморазрушительных сил земли. Мы побывали на краю света.
      Уже в который раз все это пространство получило в моих глазах новое измерение. Какой же должна была быть суша, на которой находился такой огромный вулкан со столь большим кратером? Теперь уже с совершенно другим экзистенциальным ужасом, с ужасом в чистом виде можно было представить себе и каким был тот древний катаклизм. Мы рассматривали карту Эгейского моря. Кусок суши в форме полумесяца с звездой посередине - Тира - располагался в центре еще большего круга, который угадывался на карте и вдоль границы которого протянулся Крит. "Первоначальное имя этого острова - Строгили, что означает "круг"... - было написано в путеводителе. - Это колоссальное геологическое событие, - читали мы дальше про извержение, - также способствовало гибели минойской цивилизации Крита, вызвав землетрясение и огромные морские волны, которые привели к исчезновению соседних островов и ужасающей катастрофе на северном побережье Крита".
      Тира была центром самоубийственных энергий планеты.
      - Знаешь, - сказал мне М., - все время, пока мы находились там, я был распят между завораживающей сценой бушующих сил природы снаружи и тобой, перепуганной и сидящей в доме.
      - Знаю, - ответила я.
      В тот день после обеда мы вместе с Зозо должны были отправиться с визитом к господину Цитурасу, о чем она уже договорилась. Меня очень интересовало, как он выглядит. Уже перед самым отъездом я еще раз посмотрела, нет ли в каталоге "Цитурас" его фотографии. И действительно, нашла один, правда групповой, снимок. Два господина в смокингах и две дамы в вечерних платьях, видимо на приеме, стоят на фоне какого-то замка. Первый слева мужчина был в очках, над которыми извивались густые черные брови. Я сразу же решила, что это и есть Димитрис Цитурас. Между тем подпись под фотографией однозначно свидетельствовала, что господином Цитурасом является второй, совершенно безликий человек. Я показала фотографию М.
      - Как ты думаешь, кто из них Цитурас? - спросила я его.
      - Что тут думать, ясно написано, - ответил он.
      - Этого не может быть, здесь ошибка, - сказала я.
      - Ну что ты, этот, с бровями, выглядит настолько демонически, что было бы слишком гротескно, если бы это действительно был он, - стоял на своем М.
      Я не поверила.
      Мы въехали на улицу Солонас в Афинах, где находилась выставка-продажа современной коллекции "Цитурас". Дверь открыл человек с извивающимися бровями. Мой муж был настолько ошарашен, что прямо на пороге проговорил:
      - Это не можете быть вы, это какая-то ошибка!
      Цитурас, нимало не смутившись, спокойно посмотрел на него. Я - тоже.
      - Простите, у вас есть каталог коллекции? - взял себя в руки М. Ситуация продолжала оставаться абсурдной и непредсказуемой. - Я вам сейчас покажу. Там неправильная подпись...
      Цитурас принес каталог. М. показал ему фотографию, на что он спокойно ответил:
      - Понятно.
      Мы принялись осматривать коллекцию: женские украшения, стилизованные под венцы, роскошный набор для письменного стола, изумительные ручки, серебряные сервизы, черное постельное белье, шелковые платки, похожие на написанные маслом картины, высокие подсвечники - и везде маленькое изображение венца. В коллекции для продажи доминировали объемные изображения венцов. Они парили в прозрачных рамах, золотые и серебряные, роскошно украшенные и простые, из самых разнообразных листьев. Иногда они даже были укреплены на стояках из стекла или металла.
      - Я купила вам здесь маленький подарочек, - шепнула мне Зозо. - Медальон с выгравированным венцом. Это амулет "Цитурас". Носите его всегда с собой. На тот случай, если вас кто-то сглазит.
      "Вот это подарок!" - подумала я.
      Мы переместились в кабинет господина Цитураса. М. сел за его письменный стол, чтобы подписать книгу "Пейзаж, нарисованный чаем". В воздухе витал тот же запах, что и в "Доме ветров" на Санторине. Я запомнила его на всю жизнь. Запах страха...
      Написав посвящение, муж протянул книгу мне, чтобы я тоже поставила свою подпись. Ведь мы вместе были гостями Цитураса. Я достала из сумки фиолетовую ручку-фломастер, которой всегда подписываюсь. Она была куплена где-то в Европе, в каком-то магазинчике, теперь уже не помню где, и, беря ее в руки, я всегда озабоченно поглядывала в ее "окошечко", чтобы узнать, сколько осталось чернил. Я добавила свою подпись. После этого Цитурас подарил нам из своей коллекции номерной экземпляр фолио-издания одного стихотворения, вдохновленного островом Санторин. М. пригласил его приехать к нам в гости. Цитурас достал из своего кармана мою ручку-фломастер - а я знала, что это моя, потому что в ней было ровно столько же чернил - и начал что-то писать. Зозо, М. и я переглянулись. Я схватилась за сумку. Моя ручка была внутри. С недоверием я извлекла ее и ощупала. Голова закружилась. Зозо, утомленная всеми перипетиями с нами, изумленно проговорила:
      - Так у вас одинаковые ручки?!
      Цитурас, не поднимая головы, снова спокойно произнес:
      - Понятно.
      У него было столько всяких ручек. И в его коллекции, и здесь, на столе. Но дело, видимо, было не в этом. Дело было в своего рода мошенничестве, трюке. Все-таки у него была моя ручка, несмотря на то что я держала ее в руке.
      Уже уходя и прощаясь, М. не выдержал и спросил:
      - Моя супруга утверждает, что венец, символ вашей коллекции, это венец Христа, венец мученика, а я думаю, что это лавровый венец победителя.
      Не говоря ни слова, Димитрис Цитурас закрыл створки одной из дверей, которые все это время были открыты, заслоняя часть стены. За одной из створок в пустой незастекленной раме, выпирая из нее, находился изогнутый в виде венца кусок обычной колючей проволоки. Как будто из лагеря.
      - Победитель всегда и мученик, не так ли? Это знаете и вы, и я, - заключил Цитурас.
      - Понятно, - ответил М.
      Я не могла дождаться возвращения домой. Мне было вполне достаточно всего: землетрясений, неожиданностей, дождя, который то начинался, то переставал, холодного ветра... Купальный костюм мне не понадобился, я постоянно ходила в единственном свитере, который на всякий случай захватила с собой. Воистину незабываемая поездка!
      Мы попросили Зозо поменять наши обратные билеты с понедельника, на который был запланирован отъезд, на субботу. Она отнеслась к этому с полным пониманием.
      - Я провожу вас, - сказала она.
      - Хотите быть уверенной, что мы улетели? Вы с нами намучились, - подвел итог М.
      Все вместе мы рассмеялись.
      В день отъезда, то есть в субботу 1 июня, мы приехали в аэропорт. За два часа до вылета, как и положено. Зал ожидания был пуст, нигде ни одного пассажира. На табло вылета мигало время отправления самолета на Белград. Он только что улетел. Тут появилась Зозо, появились и некоторые другие пассажиры, среди них был заместитель генерального директора компании "Югославские авиалинии". Начались недоуменные расспросы. Оказалось, что изменилось расписание, кому-то из пассажиров об этом сообщили, кому-то нет. Обычная безалаберность! Мы вернулись в тот же отель, только в другую комнату, снова, в который раз распаковали вещи и стали дожидаться понедельника и того рейса, на который с самого начала у нас были билеты. По воскресеньям самолета до Белграда не было.
      В ушах у меня звучали слова моей сестры, которая увлекается астрологией: "Май и июнь неблагоприятны для путешествий. Фаза Урана неблагоприятна для М. А Уран контролирует небо. У вас, возможно, будут какие-то проблемы с самолетом". О заговоре неба и земли она ничего не сказала. Это непростая и тяжелая история.
      Приглашение вернуться на Санторин остается в силе. Завтрак у "Цитураса" по-прежнему ждет нас.