Тумак Фортуны или Услуга за услугу

Сергей Михайлов

Тумак Фортуны или Услуга за услугу

Глава первая

В тот вечер я был зол, как тысяча голодных Шерханов. Я готов был рвать и метать. А все потому, что жизнь снова подкинула мне подлянку. И вечно вот так: шагу не ступишь, чтобы в дерьмо не вляпаться. Такая уж, видать, у меня фортуна: как ни крути, ни верти, а все худо выходит. Это уж точно.

Да-а, подвезло мне нынче с Новым годом, уж так подвезло, что хоть башкой о кирпичную стенку бейся. Хорош праздничек, нечего сказать! Всю ночь в одиночку прокантоваться да в телек пялиться, смотреть, как богема наша московская шампанское хлещет да в конфетти купается — удовольствие, скажу я вам, ниже среднего. Да что я, в конце концов, бобыль-холостяк какой или монах на епитимье, чтобы такую ночь в единственном числе коротать?!

И не монах я, и не бобыль, а все ж таки один я остался, это уж точно, один как перст. Светке, жене моей, подфартило ночное дежурство в ее дурацкой больнице (еще бы! ей всегда «везет» с этими ночными дежурствами, леший их забодай), а я, как последний идиот, топаю со смены домой через полгорода, хотя на часах уже десять вечера, старый год вот-вот издохнет, словно бродячий пес под забором, и пилить мне еще до дому о-го-го сколько… И-эх! Житуха наша никудышная! Напьюсь сегодня до поросячьего визга, это уж как пить дать… Два часа! Каких-то вшивых два часа осталось до боя курантов, черт бы их побрал совсем, а я тут грязный снег мешу своими драными сапожищами, зубами выклацываю морзянку на языке суахили и медленно околеваю от холода и обиды.

Город будто вымер. Словно холера всех скосила. Автобусы давно уже на приколе, такси тоже, похоже, волной смыло, все до единого, а к частнику я ни в жизнь не сяду. Одного моего кореша, в самый что ни на есть день получки, один такой частник-рецидивист так хватанул монтировкой по чайнику, что кореш тот до сих пор вспомнить не может, в каком году Кант родился и чему равно число «пи» с точностью до двадцать третьего знака. Газеты же теперь снизу вверх и слева направо читает, все равно что Саддам Хусейн какой-нибудь. (Раньше, бедолага, он газеты вообще не читал, а все больше колбасу в них заворачивал). Вот и пить, говорят, завязал, а это уж, прямо скажем, совсем аномальное явление. Видать, забыл, горемычный, что нет у нас, у работяг, иного счастья, как опрокинуть стаканчик-другой после тяжелой смены и, воспарив душой, возвернуться в дом родной, где ждет тебя не дождется вторая твоя половина, единственная и ненаглядная. Да как же не пить, когда жить иначе становится невмоготу? Я и сам-то выпить не дурак, хотя в запой никогда не уходил, Бог миловал, это уж точно. Так, раздавишь с корешами поллитровку после трудового дня — и по хатам. Светка-то моя с пониманием к этому относится, мордобоем не увлекается, мораль не читает и о вреде алкоголизма не нудит. Вникает, знать, в суть проблемы, душу простого трудяги видит насквозь, недаром к ним в больницу намедни новый рентген завезли.

Так что к частнику не сяду ни за какие коврижки, хоть режь. Лучше околею прямо здесь, на улице, вон в том, скажем, сугробе, но черепок свой от монтировки лиходея-террориста уберегу. Жаль черепок-то, чай не чужой.

Да и зря я, собственно, беспокоюсь. Все частники, поди, по норам своим да халупам давно уж разбрелись, слюной да соком желудочным истекают в предвкушении грядущих возлияний, а кто-то наверняка уже хряпнул по паре стопок, если не все три, и пялится теперь в телеящик, ожидая продолжения банкета.

Я же истекаю исключительно желчью. Злой, холодный и голодный, словно один в поле не воин. Ну ничего, вот приду домой, врежу сто пятьдесят, а потом еще разок, вдогонку — и тогда, глядишь, оттаю, и душой, и телом. У меня ведь две ноль-пять припасено, в загашнике, заранее все обмозговал и припрятал. Две «Столичные» рязанского разлива. Парень я не промах, это уж точно, люблю в перспективу глядеть, в корень, выражаясь иносказательно. Как только прознал, что Светке в новогоднюю ночь вкалывать предстоит, так сразу и припас. Уважаю я это дело, когда выпивки вдоволь, а мне ведь больше двух пузырей и не надо, я и от одного заметно окосею, уж мне-то свою натуру не знать! Шампанское? А ну его в баню. Меня от него пучит и рожа краснеет, словно у запойного алкаша. Я не аристократ какой и не дегенерат, чтобы шампанское в одиночку глушить. То ли дело водочка!

Где-то пробило пол-одиннадцатого. Тут уж я совсем обозлился и закостенел душой. А тут еще какой-то патлатый придурок выволок на балкон две колонки и… надрываясь от натуги, завопил, захрипел на всю округу Санька Буйнов.

Пропади все пропадом!

Пропади все пропадом!..

Санек орал так, что в желудке сделалось щекотно. Глухо бухали по мозгам буйновские децибеллы. А ведь верно орешь, Санек, пропади оно все пропадом! Не жизнь, а дерьмо собачье. На кой ляд она мне сдалась, а? Сам-то ты, Санек, поди, еще загодя укатил к Алле Борисовне на своем халявном «ягуаре», прихватив пару ящиков «амаретто». И теперь, поди, уплетаешь икру половниками

— так, что аж за ушами у тебя пищит да очки от кайфа потеют. И снуют вокруг тебя, это уж как пить дать, гетеры голозадые, с подносами да со всяческой выпивкой заморской, а рядом-то все друзья да кореша твои, коллеги и сотрудники по работе, жены чужие и разные прочие женщины, и все в бриллиантах, все разукрашены, размалеваны, расфуфырены. Богема, мать твою. Эти-то уж точно знают, как надо Новый год встречать. У этих-то наверняка все схвачено, кем надо за все заплачено.

Так что не дери, Санек, луженую глотку свою, не верю я тебе, ну вот хоть тресни — уж для кого для кого, а для тебя-то жизнь явно не собачье дерьмо.

Я двинулся дальше. Путь мой пролегал вдоль набережной. Морозец в тот день, последний день уходящего года, завернул такой, что аж вдыхнуть было боязно. Я и дышал-то через раз, опасался носоглотку застудить. Весь декабрь был теплым, сырым, а тут — на тебе! — лютые холода подоспели, как раз вовремя, чтобы Новый год не казался нам, трудягам, Восьмым марта. Вокруг — ни зги, хоть глаз коли. На душе было муторно и тошно, словно сунули меня не в мою тарелку. Уж не забрел ли я ненароком в не то измерение или, на худой конец, в иной пространственно-временной континуум? (Во, завернул!) В новогоднюю ночь, говорят, всякие чудеса случаются.

И тут я увидел его, Деда Мороза.

Глава вторая

Не скажу, чтобы я шибко удивился или, например, обрадовался. Нынче, в последние предновогодние деньки, этих Дедов Морозов все равно что кур нещипанных, так и шастают по Москве в театральных реквизитах, с шампанским под мышкой — и все же на душе у меня слегка потеплело, когда понял я, что не один остался на этой вымершей и холодной планетке.

Я зашагал к нему. Подойдя поближе, заметил, что с Дедом Морозом творится что-то неладное. Ситуация вырисовывалась явно нестандартная. А когда до меня дошло, что же все-таки стряслось, у меня аж уши на башке зашевелились.

Бедняга суетился вокруг своего «жигуленка», а тот, стервец, словно норовистый жеребец, пробив своей лакированной мордой чугунное заграждение, что тянулось вдоль всей набережной, завис, мерзавец, передними колесами над самой рекой-Москвой и плавно так покачивался, в любой момент готовый сигануть вниз. Занесло его, видать, на скользкой дороге, а Дед Мороз, сердешный, не справился с рулем и-и-и… эх! И вот ведь вопрос: как он только сумел выбраться из своей колымаги! Да тут не только Дед Мороз, тут сам черт ногу сломит, это уж точно. А ему, гляди-ка, все нипочем, сам выбрался, да еще «жигуленок» свой норовит утянуть назад, на твердь земную, подальше от крутого гранитного берега. Только одному-то ему не справиться, это уж как пить дать. Вертится вокруг «жигуля», снует туда-сюда, колдует чего-то, а «жигуль» все ни с места. Потому как слабо ему одному.

И тут он увидел меня. Замер, выпрямился, перестал скакать вокруг да около и стал терпеливо ждать, когда я подойду поближе.

— Бог в помощь, приятель, — приветствовал я его и, критически окинув сложившуюся ситуацию, сплюнул сквозь дырку в передних зубах. — Хреново-то дело, как я погляжу.

— Да, неудачно все вышло, — ответил он и в упор уставился на меня. — Сударь, помогите мне вытащить мою машину. В долгу не останусь, честное слово.

Сударь, ха! Не товарищ, не гражданин, не даже господин, как нынче стало модным именоваться, а именно сударь. Что-то новенькое на нашей одной шестой части суши.

Я отмахнулся.

— Да ладно, чего уж там. За так помогу, бесплатно. Мне ваши деньги не нужны, я не из таковских.

— О'кей, приступим, — тут же заявил Санта-Клаус и снова стал деятельным. — Давайте-ка возьмемся вот здесь и попытаемся вытащить мою старушку на мостовую.

Я хоть ростом не велик, но силенками Бог явно не обидел, чего уж скрывать. Вот, видать, и не рассчитал я своих силенок-то. А тут еще, как нарочно, ветер рванул, завьюжил, да так крепко, что чуть было с ног меня не сшиб. Словом, схватились мы за зад его «жигуленка», поднатужились, и так легко оно пошло вдруг, так ходко, словно не стальную колымагу мы с ним тягаем, а пуховую перину или декорацию из папье-маше. Я и глазом моргнуть не успел, как все это приключилось. «Жигуленок» вдруг встал на дыбы, как бы желая взбрыкнуть, и… плавно так, неслышно сиганул в речную пучину. Лишь на миг замер над гранитной кладкой его новенький блестящий зад и — ку-ку, Гриня, поминай как звали. Глухой далекий всплеск — бул-тых! — завершил это трагическое событие.

— Перебор, — пробормотал я сконфуженно. — Не рассчитали. Вот ведь какая незадача.

С минуту Дед Мороз стоял неподвижно, смиряясь с свершившимся фактом. Я в этот момент как раз собирался дать деру — да не успел. Он резко повернулся ко мне. Глаза его были серьезны.

— М-да, сударь, сослужили вы мне службу. — Он еще раз кинул взгляд на расходящиеся по темной воде круги.

— Я дико сожалею, приятель, — начал было оправдываться я, но он остановил меня движением руки.

— Забыто, сударь. Забыто и погребено на дне морском.

— Речном, — брякнул я, не подумав, и тут же понял, что сморозил чушь.

Взгляд его стал строгим.

— Давайте не будем больше об этом. Вы пытались оказать мне услугу, и за это я вам искренне благодарен. Не ваша вина, что все вышло именно так. Благое намерение должно быть вознаграждено, сударь, и я вознагражу вас по мере моих сил. Услуга за услугу, как говорится.

Я упрямо замотал головой.

— Не нужны мне ваши деньги.

— Кто здесь говорит о деньгах? Деньгами здесь и не пахнет, клянусь моей бородой. Эта услуга несколько иного рода. Впрочем, не услуга даже, а подарок, новогодний подарок. Все-таки я Дед Мороз, и дарить людям подарки — моя прямая обязанность. Если хотите, долг.

Я пожал плечами. Подарок так подарок. В конце концов, я ведь действительно хотел ему помочь. А оно вон как вышло.

Дед Мороз тем временем сунул руку в обширный карман своей шубы и выудил из него пухлый бумажник. Открыв его, он стал в нем копаться.

— Вот! — сказал он наконец, выхватывая двумя пальцами какую-то бумаженцию. — Вот именно то, что я искал. Это вам, сударь. От меня.

Билет в цирк или на новогоднюю елку, подумал было я. Зачем он мне? Детей у меня нет, а сам я на подобных мероприятиях не бывал уже лет тридцать, не меньше. Однако обижать Деда Мороза мне не хотелось.

Я протянул руку и взял бумаженцию. Это был не билет, это было что-то совсем другое.

Заметив мое недоумение, Дед Мороз пояснил:

— Подписка на газету «Московский комсомолец», на первый квартал. Газету будете получать с завтрашнего дня. Не волнуйтесь, сударь, подписка оформлена на ваш адрес и на ваше имя. Все чисто и все честно, все выполнено с соблюдением всех необходимых формальностей, можете проверить.

И я проверил. Проверил тщательно и с пристрастием. И убедился, что Дед Мороз не врет: подписка, действительно, была оформлена на меня. И вот тут-то я порядком струхнул.

Либо этот тип меня дурачит, либо я умом тронулся. Но как, как мог он меня одурачить? До сего дня я никогда его не встречал, это уж точно. Я присмотрелся к нему повнимательнее. Нет, никого из моих корешей он не напоминает, Дед Мороз был мне совершенно незнаком. Значит, это не шутка.

— Это не шутка, сударь, — словно в ответ на мои мысли, произнес Дед Мороз.

Вот и выходит, что у меня с крышей не лады. Поехала, видать, крыша, и поехала, видать, крепко. Это уж как пить дать. Ох, бедная моя головушка, за что ж такая напасть! Да это похлеще будет, чем у того моего кореша, которого монтировкой ублажили.

Я и думать забыл о его проклятом «жигуленке», тут дело куда серьезнее. Тут дело керосином пахнет.

— Что все это значит? — охрипшим голосом спросил я.

— Как что значит? — Он вполне натурально удивился. — Ничего не значит. Я вам дарю подписку на газету «Московский комсомолец», что тут необычного? Вы что, любезнейший, никогда газет не выписывали?

Я совершенно был сбит с толку. Что он тут несет про какие-то газеты! У меня ум за разум заходит, а он — газеты, газеты!

— Да как же это возможно… — начал было я, окончательно растерявшись.

— А, вот вы о чем, сударь, — Дед Мороз понимающе кивнул. — Понял, теперь понял. Мне бы надо было сразу вам все объяснить. Так вас смущает мой подарок? Вернее, некое несоответствие в естественном ходе событий? Нарушение, так сказать, причинно-следственных связей? Искривление, если хотите, временной составляющей актуального четырехмерного пространственного поля? Смущает ведь, а? Признайтесь как на духу, смущает?

— Сму-ущает, — выдавил я, окончательно обалдевший.

— А все потому, что я не простой Дед Мороз.

— А… какой же? — спросил я, чувствуя, как крыша у меня медленно, но верно сползает набекрень.

— Настоящий, — ответил он совершенно серьезно.

Ну вот, теперь все ясно: это не у меня крыша едет, это у него в мозгу дырка величиной с грецкий орех, и ветер в ней гуляет, и чердак явно течет. Словом, спятил мужик, возомнил себя Санта-Клаусом.

Я опасливо попятился назад. Дед Мороз печально вздохнул и весь как-то сник.

— С детьми куда проще, — сказал он отрешенно, глядя куда-то мимо меня. — Дети верят. Верят, что я настоящий. И принимают подарки как должное. Поверьте, сударь, нет большей радости, чем знать, что в тебя верят и тебя ждут. А взрослые… хм… те слишком разумны, чтобы верить в детские сказки. Что ж, пускай себе живут в своем тесном ограниченном мирке, где нет ни сказок, ни волшебства, ни настоящих Дедов Морозов. Я нужен не им, я нужен их детям. Я никогда не дарю подарки взрослым, да они и не ждут их от меня. Разве можно ждать то, во что не веришь? До сих пор я никогда не нарушал своих принципов, вы — первый взрослый, кому я решился сделать настоящий, а не купленный в магазине, подарок. Теперь я вижу, что совершил ошибку. Принципы — великая вещь. Надо следовать им до конца. Очень неприятно, знаете ли, когда тебя считают сумасшедшим.

Он повернулся и пошел прочь. А я, как идиот, стоял с этой дурацкой квитанцией в руках и клял себя на чем свет стоит. Ну и наглый же я мужик! Ни за что ни про что обидел хорошего человека. Мне стало жаль его, и я… вдруг поверил. Поверил в настоящего Деда Мороза!

Ведь сейчас Новый год, а в Новый год, как известно, случаются всякие чудеса.

Где-то пробило одиннадцать.

Я кинулся догонять его.

Глава третья

— Эй, постойте! Да погодите же вы наконец!

Я нагнал его, когда он как раз собирался свернуть в какой-то проулок. Он остановился, в глазах его читался вопрос.

— Вы что-то хотели, сударь?

— Да, хотел. — От быстрого бега я дышал часто, с присвистом, клубы пара вырывались из моего нутра. — Я хотел вас кое о чем спросить.

Но первый вопрос задал он:

— Вы поверили мне? Только честно.

Я кивнул и почему-то смутился.

— И вас не грызет червь сомнения? — продолжал вопрошать Дед Мороз.

— Ну, грызет, — тихо ответил я и смутился еще больше.

— Это хорошо. Хорошо, что вы сказали правду. Ну-с, что вы хотели узнать? Спрашивайте, сударь, я к вашим услугам. Только поскорее, до Нового года осталось менее часа.

Я не знал, с чего начать, и потому брякнул первое, что пришло на ум:

— Вы действительно… настоящий Дед Мороз?

В глазах его вспыхнули веселые искорки.

— Самый что ни на есть настоящий.

— И вы что же, один работаете?

— Зачем же один, одному мне не справиться. Нас много в каждом городе, в каждой стране. У всех детей должен быть праздник, все дети мечтают о новогодних подарках, и все их получают, за это я ручаюсь. Так что нас много, сударь, очень много. Но я — самый главный Дед Мороз.

У меня аж дух перехватило. Самый главный! А я его «жигуль» утопил. Вот идиот!

Дед Мороз тем временем продолжал:

— В основном в нашей службе работают стажеры, но есть и квалифицированные кадры, с большим стажем и опытом работы. Чем определяется уровень квалификации? Умением творить чудеса и не допускать путаницы в подарках, только и всего. Чаще всего за каждым Дедом Морозом закреплен определенный регион земного шара, где он и работает из года в год. Перебрасывать уже сложившегося работника в другое место непрактично; смена географических поясов, знаете ли, новые традиции, местные обычаи, проблемы с изучением языков — все это негативно сказывается на деятельности Деда Мороза. Но бывает и так, что приходится идти на жертвы, и Деда Мороза, скажем, из Брянской губернии командируют на Таити. Я и сам несколько лет прослужил на Занзибаре.

— На Занзибаре? У них что, тоже есть свои Деды Морозы?

— У них это называется несколько иначе. Понимаете, сударь, на Занзибаре понятия не имеют о морозах.

— А, понял. И давно вы работаете в этой системе?

— Третий гросс на исходе.

— Гросс? Какой еще гросс? Двенадцать лет, что ли?

Дед Мороз снисходительно улыбнулся.

— Двенадцать столетий, любезнейший, двенадцать столетий. Три с половиной тысячи лет.

У меня и без того голова кругом шла, а теперь я уж точно решил, что с катушек съезжаю.

— Три с половиной тысячи лет! Ну и ну! И не надоело?

— Разве добро, которое делаешь людям, может надоесть? Тем более, если эти люди — дети.

— А какие подарки вы им дарите?

— Те, которые они хотят получить, разумеется. Иначе бы наша работа не имела смысла.

— Откуда же вы знаете, что им подарить?

— Вы меня удивляете, любезнейший. Я ведь все-таки не простой Дед Мороз, а настоящий. Я все должен знать.

Тем временем мы двинулись в путь. Увлеченный рассказом моего странного спутника, я совершенно не замечал, куда мы идем.

— Где же ваш мешок?

— Мешок?

— Ну да, мешок с подарками.

— Утонул. Понимаете, он у меня в машине лежал.

Я едва не сгорел со стыда.

— Да вы не отчаивайтесь, сударь, — сказал Дед Мороз, верно оценив мое душевное состояние. — С этим у меня проблем не будет. Через час я добуду себе такой же, с тем же содержимым.

— Каким же это образом?

— А это уж мои трудности.

— Понятно, профессиональная тайна.

— Да нет, никакой тайны здесь нет, просто вам, простым смертным, понять это будет не совсем легко. Да и времени у меня нет на разъяснения. Как, впрочем, и у вас тоже.

— Где же вы обитаете в свободное от работы время? Летом, скажем, или осенью?

— В Лапландии, разумеется, где же еще. Там наш дом, наша родина. Иной климат нам противопоказан.

— Боитесь растаять?

— Да нет, растаять мы не растаем, но здоровью повредить можем… А вот, кстати, мы и пришли.

Тут только я огляделся. Батюшки, так это ж мой родной дом! Дед Мороз довел меня, оказывается, до самого моего подъезда.

— Да откуда ж вы знаете, что я живу именно здесь?

— Послушайте, сударь, перестаньте задавать дурацкие вопросы. Вы услышали слишком много, чтобы иметь хотя бы смутное представление о самых элементарных вещах. Пораскиньте мозгами.

Я пораскинул. Ну да, еще одно чудо. И ничего в этом удивительного нет. Подумаешь, чудо! За последний час я уже настолько свыкся со всеми этими чудесами, что не удивил бы меня даже указ Президента о переходе с завтрашнего дня на летнее время. Даже это.

— Прежде чем покинуть вас, любезнейший, я хочу сказать несколько слов о той самой квитанции, которую вы до сих пор держите в руке. Вот, видите аббревиатуру в правом верхнем углу? СДМ. Что означает: «Служба Деда Мороза». Так вот, подписка, выданная вам, оформлена на три месяца, но деньги внесены за весь следующий год. Если вы захотите продлить подписку на следующий квартал, вам достаточно явиться в любое отделение связи до пятнадцатого числа последнего предподписного месяца и предъявить контролеру эту квитанцию. Подписка будет продлена автоматически, и все благодаря этим трем буквам, СДМ.

— А почему бы вам не подарить мне подписку на весь год, тем более что деньги все равно уже внесены? Какой в этом смысл?

— Смысл есть, — загадочно произнес Дед Мороз. — Может статься, вы не захотите продлевать подписку. Вам предоставляется полная свобода выбора.

— Почему же это не захочу? — Я пожал плечами. — Очень даже захочу.

— А вы не торопитесь с выводами. Все дело в том, что подписка эта не простая, и вы в этом сами скоро убедитесь.

Что-то этот тип не договаривает.

— Ничего, скоро вы все поймете, — мягко сказал он и взглянул на звездное небо. — О, уже без двадцати двенадцать. Вам пора, сударь, негоже Новый год встречать на улице. Торопитесь, ровно в 12.05 вам позвонит ваша супруга.

Мне вдруг стало казаться, что я стою перед ним совершенно голый. Вот черт, этот Дед Мороз прекрасно осведомлен!

Он улыбнулся.

— Прощайте. И помните: грядущий год готовит вам немало сюрпризов. С наступающим вас, Василий Петрович. И всех благ. Адью!

Он повернулся и исчез в темноте. А я, обалдевший, еще несколько минут шарил невидящими глазами по пустынным тротуарам и медленно съезжал с катушек. Потом спохватился и кинулся вверх по лестнице. В одном он прав: Новый год нужно встречать дома.

Когда я влетел в квартиру, куранты уже начали отсчет. Я врубил телевизор, выхватил из загашника пузырь и в два счета смахнул пробку.

С последним ударом часов я опрокинул-таки стопку и теперь уже не спеша начал наполнять вторую.

В 12.05 позвонила Светка.

Глава четвертая

Очухался я на следующий день далеко за полдень. Светка к тому времени уже была дома и теперь суетилась на кухне. Пахло жареной картошкой, салатом «оливье» и свежими огурцами. Ото всех этих ароматов у меня засосало под ложечкой. Я был голоден, как тысяча волков-альбиносов. О вчерашних событиях я поначалу даже и не вспомнил.

Попытался подняться с дивана, на котором спал, даже не удосужившись раздеться, но не тут-то было. Перед глазами вдруг все заплясало, заерзало, закружилось, и я снова рухнул на подушку, обессиленный и опустошенный. Видать, те два пузыря, что я вылакал за ночь, все еще бродили в моем нутре. Организм настоятельно требовал опохмелки.

В комнату вплыла Светка.

— Очухался, пьяница, — беззлобно сказала она. — Вижу, времени зря не терял. Ишь, бледный какой. Трещит, небось, голова-то?

— Ой трещит, — жалобно проскулил я. — Свет, полечиться бы, а?

— Ну что мне с тобой делать, — покачала головой она. — Ладно, полечу. Исключительно ради праздника.

Она снова ушла на кухню и тут же вернулась с непочатой бутылкой «Распутина».

— А вот это по-нашему! — воспрянул я духом и неуклюже сполз с дивана. Молодец у меня все-таки Светка!

— Садись к столу, Вась. Встретим Новый год по-человечески. Лучше поздно, чем никогда.

Мы прекрасно провели остаток дня, первого дня Нового года. От вчерашнего дурного настроения не осталось и следа. Жизнь все-таки не такая уж и подлая штука, как мне мерещилось накануне. Это уж точно.

На следующий день, то бишь второго января, мне предстояло выходить на смену. Башка поутру была мутной, тяжелой и дурной. Башка гудела, словно церковный колокол. Идти на работу страсть как не хотелось, но идти было надо. Некуда нам, пролетариям, деваться, такой уж наш жребий.

Когда я уходил, Светка еще спала. Пусть выспится, подумал я, у ней сегодня выходной.

Проходя мимо почтового ящика, я машинально вынул из него корреспонденцию и сунул к себе в сумку. На работе почитаю, решил я.

Мороз снова спал, воздух был влажным, теплым, дул южный ветер. Небо затянуло сплошной облачностью, а под ногами противно хлюпала снежная жижа. На душе было тоскливо и муторно. Идти никуда не хотелось, а хотелось лежать на диване пузом кверху и плевать в потолок.

Я шел по грязному тротуару и думал. В голову лезли всяческие мысли и идеи. Мне вдруг вспомнился странный тип, назвавшийся Дедом Морозом, — впервые с той памятной новогодней ночи. И хотя соображал я туго, рассуждал я тем не менее совершенно трезво. Теперь-то, по прошествии суток, я уже не был так наивен и простодушен, теперь-то я знал, что все это розыгрыш, чистой воды розыгрыш. И как это меня угораздило попасться на удочку? Ведь все проще пареной репы, элементарно, Ватсон. Этого типа, Деда Мороза, я действительно видел впервые, но это вовсе не значит, что я ему не знаком. Дело приблизительно было так. Кто-нибудь из моих дружков оформил подписку на мое имя, нашел человека, который согласился надо мной подшутить, снабдил его необходимой информацией и — нате, купился дядя Вася, поверил в «настоящего» Деда Мороза! Знали ведь, мерзавцы, когда и где я пойду в ту злополучную ночь, знали, что Светки не будет дома, а уж где я живу и что зовут меня Василь Петрович, известно любому моему корешу. Касательно же Светкиного звонка в 12.05 тоже нет ничего потустороннего. Как водится, в первые минуты Нового года близкие родственники и хорошие знакомые обмениваются телефонными поздравлениями. Это традиция такая, и ни для кого она не секрет. Вполне можно было догадаться, что Светка позвонит именно в это время. Что она и сделала с точностью до минуты. Вот такие пироги. Небось, кореша-то те, что так подло подшутили надо мной, с табуреток со смеху полетели, как только узнали о моем позорном легковерии. Да-а, купился я, купился со всеми потрохами. Надо же, а я ведь действительно поверил, что он на Занзибаре в Дедах Морозах ходил и что ему уже за три штуки лет перевалило! Да в такую чушь не то что взрослый, ребенок не поверит — а я поверил! Каково, а? На работе, поди, все уже знают, в какую я лужу сел, вот ржачка-то будет! Стыдоба да и только.

Но на автобусной остановке, куда я наконец доковылял, меня словно обухом по голове хватило. Постой-ка, Василь Петрович, что же это получается? Вся твоя версия с розыгрышем летит к чертям собачьим. А «жигуленок»? Неужели его утопили, только чтоб посмеяться над тобой? Нет, погоди, не вяжется как-то утонувший «жигуль» с твоей версией. Слишком дорого обошелся бы им розыгрыш. «Жигуль»-то ведь, поди, не из папье-маше. Касательно Деда Мороза это еще вопрос, а вот «жигуль», тот точно был настоящим. Это уж как пить дать. Совсем я запутался, братцы.

А тут как раз и автобус мой подкатил. Я облюбовал себе местечко у окна и с комфортом расположился. Ехать мне ровно двадцать две минуты (я засекал), так что, думаю, успею соснуть с четверть часа. И я соснул.

Но не успел я продремать и пяти минут, как был разбужен неприятным шелестом у самого моего уха. Я разлепил веки. Шелестела газета. Рядом со мной сидел какой-то бородавчатый тип и трясущимися руками разворачивал свеженький «МК». А, чтоб тебя! Сна больше не было ни в одном глазу. И приспичило ж ему читать в переполненном автобусе!

Бородавчатый меж тем развернул газету во всю ширь, для чего ему пришлось развести руки в разные стороны, и уткнулся своим сизым шнобелем в рубрику «Срочно в номер!». Правая его пятерня как раз зависла перед моим левым глазом.

— Лапу убери, — рыкнул я.

— А? — он выпялился на меня, словно баран на новые ворота, но тут до него наконец доперло, что к чему, и он быстро убрал пятерню с глаз моих долой. — Простите великодушно, если я вам помешал.

Я на него не смотрел, но чувствовал, как он нагло пялится на мою персону. Все это начинало действовать мне на нервы.

Бородавчатый не отставал. Придвинувшись ко мне вплотную, он поинтересовался:

— Не скучно вам сидеть вот так, без газеты? А хотите, я вам свою дам почитать, на время? Берите, мне не жалко.

От него воняло перегаром и нечищенными зубами. Впрочем, от меня, думаю, тоже несло не амброзией.

— У меня своя есть, — буркнул я. — И не хуже вашей.

— Верю, — тут же согласился он, — верю, друг, верю.

Да ни хрена ты мне не веришь, подумал я. А вот я сейчас тебе шнобель-то твой утру.

Я сунул руку в сумку и нащупал там две газеты, вынутые мною сегодня из почтового ящика. Наобум достал одну из них. «МК», второе января, то есть сегодняшняя. Значит там, в сумке, осталась вчерашняя.

— Да вы прямо фокусник! — радостно пустил слюну бородавчатый. — Смотрите, и у меня «Комсомолец», и тоже за второе число.

Я скосил глаз на его вонючую газету и убедился, что он не врет. Потом пролистал свой номер, но ничего интересного для себя не обнаружил. И чтоб уж совсем утереть ему его сопливый шнобель, я вынул из сумки вторую газету и начал методично ее просматривать. А краем глаза продолжал наблюдать за ним.

Морда его покрылась серыми пятнами. Он громко, с присвистом засопел. Шары его полезли на лоб, в буквальном смысле, ей-Богу, не вру. Он силился что-то сказать, но не мог. Ага, проняло-таки тебя, прыщавый! Съел кукиш с маслом!

Бородавчатый вел себя все более и более странно. Тыкал грязным пальцем в мою газету и продолжал отчаянно сопеть.

— Э-э… а… какое у нас сегодня января? — выдавил он наконец.

Я повернулся к нему и хотел было выдать по первое число, но осекся. Его всего колотило. Батюшки, да его сейчас кондратий хватит! Вон как зенки вылупил.

— Число… какое сегодня число… — лепетал он, словно полоумный, и вдруг заклацал желтыми, проникотининными зубами.

— Ну, второе, — пробурчал я, отодвигаясь от него подальше. — Ты чего, мужик, анаши обкурился?

— У-у-у! — завыл он вдруг по-волчьи и снова ткнул пальцем в мою газету.

Чокнутый какой-то, как пить дать. Из психушки, видать, сбежал, или еще откуда.