Семейные кланы - Ульяновы и Ленины. Тайны родословной Вождя

Кстати говоря, В.В. Цаплин, утверждая, что Бланк умел читать и писать не только по-еврейски (на идиш), но и по-русски, не прав. Если бы он умел писать по-русски (читать он, бесспорно, умел), то письмо было бы написано на русском языке, а оно написано по-еврейски.

«Сентябрь]. 18. 1846

Перевод с еврейского

Государь Император наш Милостив ко всем вообще, особенно к верным своим подданным: так и евреям была оказана великая милость учреждением школ для их детей, дабы они были в состоянии приобретать себе честным образом пропитание, как то делают и другие образованные люди, а для достижения сего весьма полезен Указ, повелевающий, чтобы они одевались, как христиане. Но большая часть евреев, т. е. нижний класс из них, считает сей благодетельный указ как за несчастье, да и в самом деле евреи недостойны Монаршей Милости, по закоренелой ненависти, которую они питают к христианам: в этом я убежден, ибо я сам был евреем и крещен только 1 января 1835 года, тогда я услышал, как в церквах совершают Молитвы за Государя, за Наследника Престола и за всю Императорскую фамилию. Это и справедливо, и благопристойно; евреи же, хотя им и поведено в Талмуде молиться о благе своего Государя, не исполняют сего предписания, несмотря на то что в праздник примирения они проводят целый день в молитвах в синагоге. Правда, у них есть молитва за одного только Государя Императора, не упоминая ни слова о Царской фамилии, и сию-то молитву им предписано творить во все воскресные и праздничные дни, но и того они не исполняют; упомянутая молитва написана в синагоге на доске для одних только глаз, и никогда не произносится; а как я их однажды спросил: зачем вы не молитесь за Государя, так как вам предписано в Талмуде? – они отвечали: «Это предписание относится только к Иудейским Царям, а не касается до христианских» – впрочем, в этом виноваты не столько они, бедные люди, как Раввины, которые воспрещают все Христианские обычаи; у сих-то Раввинов, которые суть лицемерные святоши, они собираются тысячами в дни Нового года и праздника примирения, и там учат их ежедневно испрашивать у Бога пришествия Мессии, чтобы сделаться совершенно свободными: таковая же молитва противна их подданнической присяге. Поистине эти бедные люди не виновны, но соблазняются Раввинами.

Однако же есть средство привести их на путь истины, средство, которое сначала им не понравится, но которое впоследствии они полюбят: тогда они будут благодарить Государя Императора и искренне молиться за Него, за то, что Он открыл им Заблуждения и обратил их к собственному их благу. Уже 40 лет, как я отрекся от евреев: обоих сыновей моих я воспитывал в христианских училищах и в 1820 году послал их в Петербург, где они обучались медицине; один из них умер штаб-лекарем во время холеры; другой и теперь еще находится в Государственной службе – в Оренбургской губернии; сам же я мог перейти к Святой вере Христианской не прежде, как по смерти чрезмерно набожной моей жены. Много евреев одинаково со мною мыслят и желают принять Христианскую веру. Но отчасти они опасаются, что родители лишат их наследства, отчасти препятствуют сему желанию их жены, коих слезы удерживают их от крещения. Сии-то люди желают, чтобы со стороны Правительства – оказано было некоторое принуждение, дабы иметь предлог для исполнения своего желания. Ненависть евреев к христианам, которым они желают всякого зла, весьма несправедлива, из одной уже благодарности они бы должны были их любить, ибо без помощи христиан им было бы невозможно выполнять религиозные свои обряды в субботний день и в другие праздники. Еврею не позволено доить коров, разводить огонь и тому под[обное]: все это исполняют за него христиане; им же он продает во время Пасхи все квасное, что ему тогда запрещено употреблять в пищу и что он был бы принужден бросить в воду, если бы христиане того у него не покупали; так же он поступает с запрещенным ему мясом (евреям позволено есть только передние части животных, битых ими самими по предписанным законам; задние же части они продают христианам. – Примеч. перев.) и продает христианам околевших птиц, перерезавши им наперед горло. По всем этим выгодам, получаемым евреем от христианина, он долженствовал бы любить сего последнего, но он мечтает только о пришествии Мессии и о свободе, которую через это надеется получить. Итак, если Ваше Императорское Величество соизволите повелеть, чтобы впредь евреи не получали от христиан всех вышеупомянутых выгод; чтобы им воспрещены были ежедневные молитвы о пришествии Мессии и чтобы их принуждали в каждый субботний день молиться за Государя, за Наследника Престола и за всю Царскую фамилию, как то делают христиане; в таком случае сами евреи стали бы напрашивать крещения, и тогда не нужно было бы давать крещеному по 30 руб. серебром. Надобно силою принудить евреев избрать собственную пользу, так, как принуждают больного, который не хочет принимать лекарства.

Еще 7 июня 1845 года я писал то же самое, что и теперь, и отправил мое послание г-ну Губернатору для дальнейшей пересылки. Но я полагаю, что евреи нашли средства воспрепятствовать отправлению моего письма; теперь я надеюсь, что Государь Император благоволит одобрить мое предложение, так что я, 90-летний старец, имеющий перед глазами смерть и могилу, доживу до того, чтобы узнать евреев освобожденными от предрассудков и заблуждений своих. Особливо же должны быть запрещены евреям все собрания у Казидимов (казидимы, т. е. мистические фанатики. – Примеч. перевод.), существующих с недавнего времени, т. е. с появлением известного мистического мечтателя Израиля. Ибо и мои родители были евреи, но никогда не ходили к Раввинам. Окончательно я желаю долгой жизни и счастливых дней Государю Императору, Наследнику Престола и всей Царской фамилии.

Подписано: Дмитрий Бланк»²¹

26 октября 1846 г. содержание письма было доведено министром внутренних дел Л.А. Перовским до сведения Николая I, который повелел передать письмо в Еврейский комитет для рассмотрения²². Уже 4 декабря 1846 г. Комитет для определения мер коренного преобразования евреев в России (таково его полное название) рассматривал «записку крещеного еврея Бланка, имеющего от роду более 90 лет, о различных мерах к обращению евреев в христианство». Особое внимание комитет уделил молитве за государя. При этом члены комитета, ссылаясь на имеющиеся в их распоряжении документы, сочли необходимым «сделать через Министерство внутренних дел распоряжение о строгом подтверждении и наблюдении, чтобы при богомолении евреев непременно совершаемы были установленные молитвы за государя и императорскую фамилию, подвергая виновных в неисполнении сего преданию суду по законам»²³.

Спустя три года вопрос о молитве евреев за царя, инициированный Бланком, рассматривался вновь. Был составлен новый текст, «основанный на законе еврейском», который был введен 22 июля 1854 г.²⁴. Бланк добился своего – не только новой молитвы, но и усиления враждебного отношения николаевского режима к ни в чем не повинным людям. К нему в полной мере можно отнести слова, сказанные его правнуком: «Позор тем, кто сеет вражду к евреям, кто сеет ненависть к другим нациям»²⁵. По ненависти к своему народу Д. Бланка можно сравнить, пожалуй, только с другим крещеным евреем – одним из основателей и руководителей Московского Союза русского народа В.А. Грингмутом, о котором хорошо знавший его С.Ю. Витте говорил с презрением²⁶.

16 апреля 1850 г. на очередном заседании комитета рассматривался вопрос «О запрещении употребления еврейской одежды». Упоминаемое в письме Бланка запрещение национальной еврейской одежды фигурировало еще в 1845 г. «в числе разных мер, предложенных к слиянию евреев с общим населением»²⁷; сроком прекращения ее ношения был установлен тогда 1850 г. Однако революционные события в Европе и вмешательство в них России отвлекли внимание властей и затормозили осуществление этой меры. На заседании комитета 16 апреля 1850 г. вопрос рассматривался вновь и было принято решение запретить во всей России носить евреям национальную одежду с 1 января 1851 г. Только старикам, достигшим 60 лет, разрешалось ее донашивать за определенную плату. Таким образом, и эта идея Д. Бланка была претворена в жизнь.

3. Семейство Бланков

Прабабушку В.И. звали Марем (Марьям). Ее девичья фамилия Фроимович. Она была уроженкой Староконстантинова, родилась в 1764 г., ушла из жизни в 1834 г.

В.В. Цаплин утверждает, что М.И. Бланк женился «на 30-летней девице» М. Фроимович из-за богатого приданого, опираясь только на тот факт, что сын Абель родился у супругов, когда им было за 30²⁸. Но позднее рождение первенца не обязательно означает, что брак был заключен незадолго перед этим. Идо Абеля у Бланков могли быть дети, умиравшие в младенчестве или мертворожденные.

Документальных свидетельств об этом нет. Но можно с уверенностью сказать, что Марем (Марьям), а по-русски Мария, была хорошей, доброй матерью. Ведь ее сын Александр (Израиль) назвал родившуюся вскоре после смерти Марем дочь в честь бабушки – Марией. В честь нелюбимой матери дочерей не называют.

Бесспорно, переход сыновей в православие стал для Марьям Бланк тяжелым испытанием. Она была искренне привержена религии своих предков – во всяком случае, М.И. Бланк в письме Николаю I указывал, что смог креститься только после смерти «чрезмерно набожной» жены. Отрекшиеся от веры сыновья были для нее потеряны навсегда. Хотя втайне она, быть может, все-таки гордилась их успехами в далекой столице.

Это практически все, что мы знаем о староконстантиновской прабабушке В.И. Мне удалось, однако, установить, что в Сенате рассматривалась апелляция «купчихи Бланковой по делу с разными лицами о доме» и «по апелляционной жалобе еврейки Бланковой по делу с купцом Мурвею о долгах»²⁹. Вспомним, что М.И. Бланк судился с 22 жителями Староконстантинова, Кременчуга и Бердичева, обвинявшими его в поджоге Староконстантинова. Во время этого пожара сгорел и дом, в котором жил Бланк с семьей. Что, если этот дом принадлежал Марьям Бланк? И 6 мая 1826 г. она судилась с теми, кого считала виновниками потери дома в результате пожара? А купцу Мурвею, с которым она судилась 9 ноября 1826 г., Марьям могла давать в долг деньги. Так ли это? Ответить вряд ли удастся – сами судебные дела были уничтожены, как не представлявшие интереса, еще до революции, которую возглавил правнук Марьям Бланк.

У Марьям и Мойши Бланков были дочь Любовь, которая не фигурирует в ревизских сказках (девочки там не упоминались), и двое сыновей, Абель и Израиль, именующийся в некоторых документах Срулем (уменьшительное имя, употребляющееся в основном в быту).

Документы, как уже говорилось, не дают возможности назвать точную дату рождения Абеля и Израиля. Как указывает В.В. Цаплин, согласно протоколу присутствия Новоград-Волынского магистрата от 19 апреля 1809 г., Абель родился в 1798 г., а согласно ревизской сказке 1816 г. – в 1794 г. Израилю (Срулю) по этой же сказке было 12 лет, т. е. разница в возрасте между братьями была в 10 лет³⁰. Однако это маловероятно. Вряд ли в 22-летнем возрасте Абель Бланк сел бы за парту Житомирского поветового училища рядом с младшим братом. Скорее всего, он был ненамного, скажем на один-два года, старше Израиля. Тогда они могли учиться вместе, окончить училище одновременно или с небольшой разницей и вместе уехать в Петербург.

Существуют большие сложности и в определении года рождения деда В.И. – Израиля (Сруля) Бланка. В брошюре «Дом-музей В.И. Ленина в Кокушкине» под портретом А.Д. Бланка указан год его рождения – 1793³¹. В.В. Цаплин приводит данные о том, что Израиль (Сруль) Бланк родился в 1804 г.³². Ни дня рождения, ни месяца он при этом не называет. Авторы комментариев к уже неоднократно цитировавшейся публикации документов уточняют, что, по мнению Цаплина, эта дата – 5 мая 1804 г.³³. Сами они, однако, считают годом рождения Израиля Бланка 1802-й³⁴. Какая же дата ближе к истине?

Если исходить из формулярных списков А.Д. Бланка за 1840 и 1842 гг., то он родился в 1801 г., формулярного списка 1847 г. – в 1802 г.³⁵. И, наконец, согласно записи метрической книги Черемышевской церкви Лаишевского уезда Казанской губернии, на момент смерти 17 июля 1870 г. Бланку был 71 год³⁶, и, следовательно, он родился в 1799 г.

Из всех приведенных дат последняя, т. е. 1799 г., представляется наиболее достоверной. Ревизские сказки заполнялись обычно со слов отца. М.И. Бланк мог, как это часто делалось, умышленно указывать неверную дату рождения сына, чтобы позднее начать платить за него подать. Могли ошибиться и зачастую ошибались в указании года рождения и лица, составлявшие формулярные списки. Полагаю, что уточнение даты произошло тогда, когда А.Д. Бланк готовил документы в дворянское собрание Казанской губернии для причисления к потомственному дворянству. Кроме того, не следует забывать, что при отпевании священнику должен был быть предъявлен паспорт покойного.

Трудно точно ответить на вопрос, когда каждый из братьев Бланков поступил в Житомирское поветовое училище. Но наверняка Израиль Бланк поступил в училище не позднее 1815 г., иначе братья не смогли бы приехать в Петербург в мае 1820 г., так как в это время во всех учебных заведениях России еще шли занятия. Абель, учитывая его возраст, закончил учебу раньше.

Отдавая сыновей в русскую школу, М.И. Бланк, видимо, шел на конфликт с женой и бросал вызов еврейской общине. Сточки зрения верующих евреев, это было кощунство. Подобные взгляды существовали даже в конце XIX – начале XX в. Так, И.Г. Эренбург вспоминает, что его дед проклял его отца, который пошел учиться в русскую школу. Потом по очереди проклял всех остальных детей и только в старости, поняв, что время против него, с ними помирился³⁷.

Решение отца во многом определило дальнейшую судьбу Абеля и Израиля. Оно открывало им возможность учиться дальше, которой братья и воспользовались.

4. Петербургские годы

После поступления в Медико-хирургическую академию братья Бланки полностью отдались учебе. Трудностей оказалось немало: в жилых помещениях зимой температура была не выше 10°, питание состояло из щей, каши и черствого хлеба. Студенты обязаны были каждую неделю писать сочинение по изучаемым предметам и быть готовыми к обязательному поголовному опросу. И, наконец, раз в три месяца – сдавать письменные и устные экзамены. На втором курсе студент выполнял обязанности помощника лекаря, убирал за больными в качестве санитара. Студент третьего курса отвечал за лекарства и кровопускания. На четвертом – выполнял хирургические операции под наблюдением врача, заполнял историю болезни и выписывал рецепты³⁸.

Несмотря на тяжелые условия учебы, братья с ней успешно справлялись. С 21 июля по 9 августа 1822 г. они сдавали экзамены за 2-й курс. Дмитрий Бланк был переведен на 3-й курс по третьему отделению, а Александр не только переведен, но и отмечен президентом Медико-хирургической академии за хорошую учебу. Его наградили книгами Г.В. Консбруха «Терапия» и А. Гекера «Лечебник»³⁹.

Прошло еще два года. С 1 по 19 июля 1824 г. ежедневно с 10 часов утра до 2–3 часов дня братья Бланки и их товарищи сдавали выпускные экзамены. Экзамены прошли успешно. 2 августа 1824 г. в торжественной обстановке, в присутствии министра внутренних дел B.C. Ланского, в ведении которого находилась Медико-хирургическая академия, министра народного просвещения адмирала A.C. Шишкова и других знатных особ президент Медико-хирургической академии баронет Я.В. Виллие и его заместитель вручили всем 57 молодым врачам свидетельства об ученых званиях. Одновременно каждому из них был вручен карманный набор хирургических инструментов⁴⁰. Среди удостоенных звания лекарей были и братья Бланки⁴¹.

После окончания академии большинство выпускников пошло служить по военному и морскому ведомствам и только пятеро – по гражданскому⁴². Среди последних были и братья Бланки, которых конференция Медико-хирургической академии «нашла неспособными к воинской службе», но сообразно их прошениям решила «определить по части гражданской»⁴³.

Дмитрий Бланк остался в Петербурге, с конца августа 1824 г. стал полицейским врачом Рождественской части. Ему отвели «обывательскую квартиру во 2-й Адмиралтейской части»⁴⁴ (2-я Адмиралтейская часть располагалась между рекой Мойкой и Екатерининским каналом, ныне каналом Грибоедова).

Спустя два с половиной года Д.Д. Бланк был назначен, без освобождения от должности полицейского врача, врачом для бедных Каретной части. Сообщая об этом, «Санкт-Петербургские ведомости» указали, что «Дмитрий Дмитриевич] Бланк жительство] имеет Каретн[ой] ч]асти] на Невск[ом] просп[екте] в доме купца Князева»⁴⁵ (между нынешней площадью Восстания и Полтавской улицей).

Александр Бланк был определен уездным врачом в город Поречье (с 1918 г. – город Демидов) Смоленской губернии, где служил с 13 августа 1824 г. по 3 октября 1825 г. В конце службы Поречье «по предписанию г. генерал-штаб-доктора прикомандирован к временным больницам, бывшим в домах г. Бека и купца Таирова, и находился с 10 июня по 3 октября 1825 г.»⁴⁶.

Единственным свидетельством о службе А.Д. Бланка в Поречье является документ, составленный 22 сентября 1824 г., когда он по поручению Пореченского нижнего суда в качестве судебного эксперта осматривал, в присутствии представителя суда заседателя Станкевича и уездного стряпчего Бородивили, беременную женщину Прасковью Алексееву, крепостную Евгения Каховского, которую избил плетью помещик Платон Дойнатович.

При осмотре пострадавшей А.Д. Бланк зафиксировал два следа побоев на спине и один на правой руке с небольшой опухолью. Далее он отмечает, что Прасковья Алексеева «от побоев и от испуга страдает ныне воспалительной лихорадкой, в рассуждении же беременности при усилении горячки может последовать выкидыш, но напротив этого при скорой помощи от означенной горячки может получить выздоровление»⁴⁷.

Не известно, какое решение вынес суд, но несомненно, что молодой врач встал на защиту крепостной. А.Д. Бланк строго следовал клятве Гиппократа даже в том случае, если это угрожало конфликтом. Местным крепостникам наверняка не понравилось заключение молодого энергичного врача по делу об избиении беременной крепостной крестьянки. Убежден, что помещик Платон Дойнатович затаил на него злобу.

Спустя немногим более года, 3 октября 1825 г., А.Д. Бланк был зачислен в штат Петербургской полиции на вакансию частного врача (т. е. полицейского врача в одной из городских частей)⁴⁸.

«Трудно найти другой город, в коем бы новоначинающий врач столь мало должен был заботиться о своем куске хлеба, как в С.-Петербурге, – писал в 1820 г. доктор медицины ГЛ. фон Аттенгофер. – Выдержавши свое испытание или по приезде сюда, может он определиться на службу по части гражданской или военной (так как редко бывают заняты все места), либо приищет для себя у какого-нибудь вельможи должность домашнего медика, которая доставит ему порядочное жалованье, защитит уже от всякой нужды; либо, если только имеет он в столице хотя несколько человек знакомых, практика, весьма скоро распространяющаяся, принесет ему не менее прибыльный доход. Из 300 медиков, находящихся в С.-Петербурге, ни один не живет в бедности, а многие наслаждаются совершенным избытком. В прежние времена медики стяжали себе здесь великие богатства, теперь же, конечно, число медиков приметно умножилось, но количество щедрых пациентов гораздо уменьшилось»⁴⁹.

Такое свидетельство современника многое проясняет в стремлении А.Д. Бланка вернуться в Петербург. Как уже было сказано, он занял вакансию частного врача во 2-й Адмиралтейской части, где ему выделили обывательскую квартиру (Офицерская ул., 19; ныне ул. Декабристов, 20). Скорее всего, именно Дмитрий помог брату получить место. В штате полицейских врачей Александра Дмитриевича именовали Бланком 2-м, Бланком 1-м стал именоваться Д.Д. Бланк.

Работа полицейского врача была достаточно интересной. А.Д. Бланк должен был наряду с прямыми врачебными обязанностями контролировать работу фельдшеров, учить их делать прививки, особенно против оспы, являвшейся «бичом» того времени, обращаться с больными, получившими, как тогда говорили, апоплексический удар, людьми в разной стадии опьянения, обмороженными, получившими травмы, спасать утонувших и т. д. Кроме того, полицейский врач обязан был бесплатно оказывать помощь всем работникам полиции и членам их семей, пожарным, отправлять их, в случае необходимости, в военный госпиталь, бороться с эпидемиями.

Полицейский врач оказывал медицинскую помощь пострадавшим при пожаре, проверял качество продаваемых продуктов, осуществлял надзор за промышленными предприятиями и чистотой квартир, где жили рабочие, чистотой полицейских казарм и арестантских помещений. В его обязанности входило также наблюдение за качеством пищи, которой кормили арестантов. Одним словом, обязанности были довольно сложны и многообразны, но и оплачивались неплохо. Оклад старшего врача, которых в штате полиции было 6 человек, составлял 1400 рублей в год. Младших полицейских врачей (именно к ним, скорее всего, относился А.Д. Бланк как начинающий) в штате было 7 человек, и они получали по 1000 рублей в год, не считая денег на квартиру⁵⁰. В частности, А.Д. Бланк 5 сентября 1828 г. получил 60 рублей квартирных, а 4 мая 1829 г. – 40 рублей квартирных. В это время он был полицейским врачом 3-й Адмиралтейской части (Екатерининский пр., 8; ныне пр. Римского-Корсакова, 7).

К службе А.Д.Бланк относился добросовестно. «За расторопность и усердие в службе, оказанные неоднократно при возвращении к жизни утопавших и угоревших» ему объявлялись благодарности⁵¹. Через три года А.Д. Бланк был произведен в штаб-лекари, а позднее признан акушером⁵².

Личные дела его также складывались прекрасно. Видимо, в 1829 г. он женится на Анне Иоганновне (Ивановне) Гроссшопф, девушке из достаточно состоятельной семьи. С ее родственниками, как уже говорилось, Бланк мог познакомиться, например, на шахматных вечерах Д.О. Баранова. Может быть, Гроссшопфы стали его пациентами? И в один из визитов к ним молодой врач встретился со своей будущей женой?

А.И. Гроссшопф незадолго до встречи с Бланком окончила пансион, свободно владела несколькими иностранными языками, прекрасно играла на клавикордах. По семейным преданиям, в ее исполнении Александр Дмитриевич впервые услышал полюбившуюся ему «Лунную сонату» Бетховена.

Дом, где началась семейная жизнь А.Д. Бланка, назвать трудно. Возможно, он имел квартиру в том же доме, где принимал как полицейский врач 3-й Адмиралтейской части. Нельзя исключить и того, что молодые могли поселиться в одном из трех домов, принадлежавших семейству Гроссшопфов на Васильевском острове (18-я линия, 1 и 3, Финляндский пер., 8; сегодня на месте последних двух домов производственные корпуса).

Сколько можно судить, в семейной жизни Александр Дмитриевич был счастлив. Особенно его радовало рождение детей. 9 сентября 1830 г. родился сын Дмитрий, названный в честь дяди Д.Д. Бланка и сенатора Д.О. Баранова. Вслед за ним появились на свет пять дочерей: Анна (30 августа 1831–1897), названная в честь мамы и бабушки; Любовь (20 августа 1832 – 24 декабря 1895), названная в честь тети Любови Бланк; Екатерина (4 января 1834–1883), названная в честь тети Екатерины Гроссшопф; Мария (22 февраля 1835 – 12 июля 1916), названная в честь бабушки; Софья (24 декабря 1836–1897), в честь кого названа, выяснить не удалось.

Нет ничего таинственного в том, что мать В.И. – четвертая дочь еврея Александра Бланка и полунемки-полушведки Анны Гроссшопф. Почему этот факт долгие годы являлся партийной тайной, читатель узнает из следующей главы.

Глава 4 Партийная тайна

1. Анна и Иосиф

Обнаружив в 1965 г. сведения о еврейском происхождении А.Д. Бланка, я, естественно, считал это новой находкой. Так же думала и М.С. Шагинян. Но мы ошибались. Касающиеся этого материалы были впервые обнаружены еще за сорок лет до того ленинградскими архивистами, но хранились в строгой тайне. История их обнаружения и засекречивания связана с именем сестры В.И. А.И. Ульяновой-Елизаровой.

Через несколько месяцев после смерти Ленина, 14 ноября 1924 г., Секретариат ЦК РКП(б) (читай – И.В. Сталин) принял предложение Истпарта ЦК и поручил «т. Елизаровой исследование истории семьи Ульяновых»¹. А.И. Ульянова-Елизарова активно взялась за порученную работу, посвятив ей последние одиннадцать лет своей жизни.

Вероятнее всего, именно с этим намечавшимся исследованием был связан состоявшийся 1 ноября 1924 г. переход родственницы Ульяновых Екатерины Ивановны Песковской на должность архивариуса Политической секции Ленинградского отделения Центроархива. Здесь хранились документы III Отделения собственной его императорского величества канцелярии и Департамента полиции, которые в 30-е годы были переданы в Центральный государственный архив Октябрьской революции в Москве, ныне Государственный архив Российской Федерации. В своей анкете Е.И. Песковская, отвечая на вопрос «Перечислите проживающих в России ближайших родственников и их место жительства», указала: «Двоюр[одные] сестры и брат: Анна

Ильинична Елизарова-Ульянова, Мария Ильинична Ульянова; Дмитрий Ильич Ульянов; живут в Москве»². Любопытно, что она не назвала родных братьев и сестер, ведь в семье Веретенниковых (такова ее девичья фамилия) было восемь детей. А чуть ниже – «По чьей рекомендации поступаете на службу в Управление делами ВЦИК» стоит – «Анны Ильиничны Елизаровой-Ульяновой и Прасковьи Францевны Куделли (старая большевичка, с 1922 г. директор Ленинградского Истпарта. – М.Ш.)»³.

Е.И. Песковская была профессиональным педагогом. Начинала она свою деятельность в 1879 г. в Симбирске в первом женском двухклассном училище. Затем четырехлетняя учеба на физико-математическом отделении Высших женских (Бестужевских) курсов. После их окончания в 1887 г.⁴ – вновь педагогическая деятельность. В 1894 г. она создает частное учебное заведение 3-го разряда, затем детский сад на Васильевском острове (Средний пр., 46), а в 1896 г. – подготовительную школу совместно с детским садом для мальчиков и девочек⁵. Затем, в дополнение к уже созданному, открывает перворазрядное женское учебное заведение (с курсом гимназии Министерства народного просвещения)⁶. И, наконец, вершина. Наряду с уже созданными и прекрасно работающими заведениями в 1906 г. Е.И. Песковская открывает Юридические высшие женские курсы⁷.

Поддержку во всех начинаниях Е.И. Песковской оказывал ее муж – юрист и литератор, прогрессивный общественный деятель Матвей Леонтьевич Песковский, человек большого гражданского мужества. Он не побоялся 3 марта 1887 г. написать прошение на имя директора Департамента полиции П.Н. Дурново, в котором ходатайствовал об освобождении арестованных по обвинению в подготовке покушения на Александра III Александра и Анны Ульяновых под его личное поручительство. Получив отказ, продолжал делать все от него зависящее, чтобы спасти Александра Ильича от виселицы, а Анну Ильиничну от сибирской ссылки. Последнее удалось, и Анна Ильинична отбывала ссылку в имении Кокушкино.

В 1922 г. в голодном и обезлюдевшем после гражданской войны Петрограде закрывались многие школы, в том числе и гимназия Песковской. Е.И. Песковская стала руководителем и научным сотрудником Петроградской экскурсионной станции. А в ноябре 1924 г., как уже сказано, перешла на работу в архив. Ей А.И. Ульянова-Елизарова могла смело доверить поиск документов, связанных с историей предков Ульяновых.

Вскоре в Ленинградском отделении Центроархива были выявлены документы, касающиеся еврейского происхождения деда Ульяновых и Веретенниковых – А.Д. Бланка. О находке немедленно сообщили А.И. Ульяновой-Елизаровой, и она приехала в Ленинград, чтобы познакомиться с обнаруженными документами. После этого они были отправлены на хранение в Москву в Институт Ленина – на имя директора Института Л.Б. Каменева⁸.

Еврейское происхождение деда не было для А.И.Ульяновой-Елизаровой полной неожиданностью. Еще в 1897 г., когда она впервые поехала за границу и жила там под фамилией Бланк, ее новые знакомые – швейцарские студентки – находили у нее еврейские черты лица. Она отрицала еврейское происхождение, но знакомые говорили, что знали двух студенток, которые носили фамилию Бланк и были еврейками. Позднее, когда Д.И. Ульянов жил в Крыму, ему также говорили, что он похож на еврея⁹. (При сравнении портретов Д.И. Ульянова и А.Д. Бланка их сходство бросается в глаза.)

А.И. Ульянова-Елизарова вспоминает, что ее и некоторых двоюродных братьев и сестер с детства интересовало происхождение А.Д. Бланка. Однако их матери по этому поводу заявляли, что ничего не знают. В последнем позволю себе усомниться. Просто это была семейная тайна. А.Д. Бланк (хотя М.А. Ульянова говорила детям обратное) в какой-то форме поддерживал отношения со своим отцом. Иначе откуда М.И. Бланк в 1846 г. знал, что его старший сын Д.Д. Бланк погиб во время холеры в Петербурге, а А.Д. Бланк находится на государственной службе в Оренбургской губернии, как он упоминает в письме Николаю I? Связей с родственниками со стороны матери – Фроимовичами – А.Д. Бланк, вероятнее всего, действительно не поддерживал.

Можно только сожалеть, что Анна Ильинична в двадцатые годы не обратилась в Житомирский архив с просьбой выявить имеющиеся документы о М.И. Бланке. Но она была дисциплинированным партийцем, а в Институте Ленина «было постановлено не публиковать (документы о еврейском происхождении А.Д. Бланка. – М.Ш.) и вообще держать этот факт в секрете»¹⁰. Решение было принято наверняка не без указаний члена совета института И.В. Сталина. Обращение в Житомирский архив раскрывало бы государственную и партийную тайну.

Между тем время шло.