Языческая Русь - 7 тайн Древней Руси. Детектив Временных лет

Михаил Авинирович Савинов

7 тайн Древней Руси. Детектив Временных лет

Предисловие

– Вы не хотите сказать! Тайна! Тайна!

Пассажир рвался вперед…

Борис Житков «Механик Салерно»

«Тайна, загадка» – эти слова вообще-то не имеют к науке прямого отношения. Но «разгадывать тайны» куда как интереснее, чем «изучать проблемы», поэтому поговорим о тайнах – о тайнах Древней Руси.

У каждого народа, у каждой страны есть свое «священное время». К этому времени обращаются в поисках ответов на вопросы: Откуда мы? Как возникло наше государство? Кто наши предки? В этом времени все последующие поколения ищут решение своих политических проблем. В этом времени наиболее плотно сосредоточены исторические легенды народа, в которых черпают вдохновение писатели, художники, композиторы, именно об этом времени повествует героический эпос.

Например, для норвежцев таким временем будет суровая и героическая «эпоха викингов». Для испанцев – первые века Реконкисты, когда одерживал победы над врагами доблестный Сид Кампеадор. Для французов – эпоха «Песни о Роланде»…

Наше «священное время» – это время рождения Древней Руси, девятое и десятое столетия.

Какие образы возникают перед нами при словах «Древняя Русь»?

Храм Святой Софии в Новгороде. Церковь Покрова на Нерли. Фресковая живопись. Берестяные грамоты. Тончайший, поражающий тщательностью исполнения узор заставок Остромирова Евангелия.

Кто-то, возможно, вспомнит роскошь ювелирных украшений с эмалью и зернью, блеск позолоты на шлеме Ярослава Всеволодовича, найденном на месте Липицкой битвы, скупые строки летописных рассказов о походах воинственных князей и половецких набегах.

Все это – Древняя Русь времен ее расцвета. Расцвета самобытного искусства, архитектуры, художественного ремесла. Расцвета, жестоко оборванного монгольским нашествием в XIII в.

Для того чтобы этот расцвет стал возможным, понадобилось около двухсот лет предшествующей истории – истории возникновения Древнерусского государства.

Наша книга рассказывает именно об этом времени рождения Руси. Это было время героев. Тысячи отважных уходили на поиски новых земель, защищали свою землю от врагов и совершали военные походы в чужие страны, боролись с суровой природой. И это было время безвестных героев – из этих тысяч людей мы знаем по именам лишь очень немногих.

Приведем лишь один пример. В XIX веке были раскопаны знаменитые дружинные курганы Чернигова – Гульбище и Черная Могила. Миру открылись захоронения великих воинов древности, знатнейших людей своего времени. Эти воины носили золоченые шлемы, одевались в кафтаны с позолоченными застежками, сражались богато украшенными мечами. Но как их звали? Какие подвиги совершили они? Точного ответа на эти вопросы получить нельзя, если, конечно, не будет изобретена когда-нибудь машина времени.

* * *

«Если имеется какое-либо из благ, приносящих пользу в жизни, то, во всяком случае, не меньше, а больше всего оказывает нам услуги, является необходимой и полезной история…» Так писал в конце X столетия византийский историк Лев Диакон, имея в виду то, что знание истории дает возможность избегать губительных ошибок и использовать достойные примеры для подражания. Далее он отмечал: «Люди, сведущие в науке, говорят, что риторике присуща сила выражения, поэзии – мифотворчество, истории же – истина».

Но поиск истины в истории оказывается очень сложным. Для этого необходимо знать подлинные свидетельства прошлого, исторические источники: летописи и хроники, древние законы и договоры, записи эпоса и мифов, археологические находки. Надо уметь работать с этими источниками – знать их язык, уметь отличить в тексте источника правду от литературного вымысла, уметь сопоставлять слова летописи с археологическими данными. Ведь все эти летописи, законы и договоры составлялись отнюдь не для удобства современных историков – их писали люди древнего времени для своих целей, и сами эти цели тоже могут быть предметом увлекательного исследования.

Поэтому можно сказать, что благо истории не только в том, что она дает человеку силу предвидения, но и в том, что она учит размышлять, обосновывать и доказывать, учит быть внимательным к малейшим обмолвкам источника, учит извлекать скрытый смысл и улавливать взаимосвязи вещей и явлений, иными словами – колоссально развивает человеческий разум.

Самая первая страница русской истории оказалась и самой сложной для прочтения. Русь IX–X столетий не имела письменности и не могла рассказать о себе сама. Летописец, трудившийся в XII в. над составлением «Повести временных лет» – нашей Начальной летописи, во многих случаях опирался на устную традицию, легендарные рассказы, а иногда и сам такие рассказы сочинял и вставлял в летопись с конкретной целью.

Отсутствие внятной информации о многих аспектах древнерусской жизни неизбежно породило множество вымыслов, подделок, скороспелых суждений, предоставило широкое поле для всякого рода фантазий и спекуляций.

Именно поэтому в нашей книге мы часто будем обращаться к подлинным историческим источникам, рассказывающим о Древней Руси. Только тщательно изучив летописи, древние законы, иностранные свидетельства, археологические памятники, мы сможем сделать какие-то выводы о жизни Руси, приблизиться к ответам на вопросы, поставленные летописцем в заглавии «Повести временных лет»:

«…откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду русская земля стала есть…»

А познакомившись с подлинными свидетельствами, мы коснемся и более поздних мифов, возникших вокруг тех или иных событий. И не просто назовем миф его именем, а посмотрим, как именно и с какой целью этот миф был создан.

И попробуем приблизиться к разгадке тайн первых русских князей – Рюрика, Олега, Игоря и Ольги, Святослава и Владимира… Наша книга называется «Семь тайн», но, конечно, в древнерусской истории загадок и вопросов намного больше.

Но самая главная, самая страшная тайна науки истории заключается в том, что… никакой страшной тайны у этой науки нет. Любая из нерешенных исторических проблем лишена какой-либо мистики. Даже та, для решения которой пока нет источников. Источник может появиться – например, будет открыт новый памятник археологии. Может быть, появится новый метод изучения того, что есть, – тогда давно известный документ засияет новыми гранями и обнаружит новые глубины. Даже отсутствие источников может быть источником для внимательного взгляда!

Главное, чтобы у нас был сам этот внимательный взгляд – взгляд исследователя, взгляд человека, который любит свою историю и хочет узнать о ней как можно больше. Хочет понять, как, собственно, вообще изучается наша история.

А народ, не знающий своей истории, – не имеет и будущего.

Итак, в путь!

Глава 1

ТАЙНА РЮРИКА

Представьте себе исторического героя, которому ставят памятники, о котором написаны сотни научных трудов и художественных произведений, и в то же время никто не может сказать уверенно, из какого народа наш герой происходит, да и существовал ли герой в действительности!

Именно таким героем оказался Рюрик, первый князь Руси, основатель династии, правившей нашей страной на протяжении почти семисот лет.

О Рюрике написано очень много научных, псевдонаучных и откровенно лженаучных книг и статей. Многие поколения ученых-историков исследовали его биографию, пытались определить его происхождение, и все же приходится признать, что даже при наличии этого океана литературы мы совершенно не знаем Рюрика.

Чтобы понять, почему так произошло, попробуем распутать ниточку истории первого князя с самого ее начала. Для этого нам придется найти самый ранний исторический источник, в котором упоминается Рюрик. Таким источником оказывается один из древнейших русских летописных сводов, настоящая священная книга нашего народа – «Повесть временных лет».

Подобные «священные книги» есть у каждого народа – так можно назвать то первое дошедшее до нас крупное произведение национальной исторической литературы, которое повествует о временах сложения народа и государства. У датчан это будут «Деяния данов» Саксона Грамматика, у шведов – записанная в Исландии «Сага об Инглингах», у британцев – «Англосаксонская хроника», у японцев – «Записи древних дел» и т. д.

Прежде, чем начать читать «Повесть временных лет» (а мы часто будем обращаться к этой книге), надо сказать несколько слов о том, что такое летопись вообще.

Слово «летопись» знакомо всем, оно употребляется очень широко и в самых разных областях для обозначения последовательного описания событий. Но изначальный смысл этого слова предельно конкретен – так называется древнерусское историческое сочинение, излагающее историю по годам, или, как говорили в древности, по летам.

Вот пример такого изложения:

«В лето 6489. Иде Володимер к ляхом и зая грады их Перемышль, Червен и ины грады, еже суть и до сего дне под Русью. В сем же лете и вятичи победи, и возложи на них дань от плуга якоже и отец его имаше»[1].

Бросается в глаза странная, на первый взгляд, дата – 6489 г. Дело в том, что счет лет в Древней Руси велся не от Рождества Христова, а от условной даты сотворения мира, которое, как считали средневековые книжники, произошло за 5508 лет до нашей эры. Так что для того, чтобы получить более привычную нам дату события, из древнерусской даты надо вычитать 5508 лет.

Погодные статьи – основа любой летописи. Однако летописи состоят не только из описаний событий, случившихся в тот или иной год. В погодную статью может попасть кусок жития святого, церковная проповедь или даже целый свод законов. Например, одна из редакций нашего древнейшего закона – Русская Правда читается именно в составе летописи.

Каждая летопись дошла до нас в некотором числе рукописных копий – списков. В каждой летописи могут обнаружиться отдельные летописные своды – созданные в более раннее время тексты. В то же время один и тот же свод может попасть в разные летописи. Именно таким сводом и является «Повесть временных лет»: созданная в начале XII в., она дошла до нас в составе нескольких более поздних летописей, самые известные из которых – Лаврентьевская и Ипатьевская.

Единственный список Лаврентьевской летописи был создан в 1370-х гг. молодым монахом Лаврентием для суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича. Кроме «Повести временных лет» Лаврентьевская летопись включает летописи Северо-Восточной Руси, охватывающие последующее время – с начала XII века и до XIV столетия.

Что значит «временные лета»? Какие они еще бывают? Бывают лета вечные. О вечных летах, о том, что непреходяще, человеку Древней Руси рассказывали книги Священного Писания. А летопись рассказывает о событиях земной жизни, это повесть временных, «мимотекущих» лет.

Именно из «Повести временных лет» мы узнаем о том, как принял смерть от коня своего Олег вещий, как отомстила за гибель мужа княгиня Ольга, как выбирал веру для Руси князь Владимир… Именно «Повесть временных лет» рисует нам картину рождения Руси.

В начальной части «Повести временных лет», которая рассказывает о расселении народов по лику Земли, никаких дат нет. Первая дата русской летописи, с которой начинается изложение событий по годам – это 852 г. Летописец обозначает эту дату как начало правления византийского императора Михаила III, при котором Русь совершила поход на Константинополь. Но если мы привлечем к делу византийские источники, то увидим, что дата эта неверна – император Михаил начал править на 10 лет раньше.

У «Повести временных лет», как и подавляющего большинства летописей, нет какого-то одного автора. Эта летопись появилась в результате долгой работы нескольких книжников, работавших в XI столетии. Они перерабатывали труды своих предшественников, дополняли их, а что-то исправляли или исключали из текста. Следы их работы видны при внимательном прочтении летописи и при сравнении ее с другими сохранившимися древними летописями, точнее – с одной из них.

Эта летопись была составлена в Новгороде, и составитель ее воспользовался одним из древних сводов, легших в основу «Повести временных лет». Этот свод появился в Киеве в начале 1090-х гг., ученые называют его Начальным сводом.

До 1090-х гг. все летописи составлялись, очевидно, в Киеве, одна на основе другой. А вот после создания Начального свода пути русского летописания разошлись. Список этого свода попал в Новгород, и новгородские книжники, взяв его за основу, дополнили его своими, местными известиями. Так получилась Новгородская Первая летопись, вторая из древнейших летописей Руси[2]. А киевляне в начале XII века на основе того же Начального свода, украсив его различными легендами и заодно выбросив из него несколько любопытных известий, создали «Повесть временных лет».

Поэтому, разбирая «Повесть временных лет» в нашей книге, мы время от времени будем обращаться к Начальному своду, который в некоторых случаях помогает прояснить многие известия «Повести».

Как летописец писал свою летопись, чем он пользовался? Кем был он сам? Дошла ли до нас летопись именно в том виде, в каком она была написана, и когда, собственно, она была написана? Ответ на все эти сложнейшие вопросы можно получить, но путь к этим ответам, конечно, не будет легким.

Долгое время знания о летописях были во многом гадательными, пока выдающийся русский ученый А.А. Шахматов не разработал единственно верный метод их исследования – сравнительно-текстологический анализ.

С виду метод может показаться несложным – надо просто тщательно сверять все дошедшие списки летописей друг с другом. На практике все гораздо труднее – ведь объем летописей огромен. А для успеха исследования надо знать не только сами летописи, но и вообще всю древнерусскую литературу того времени, когда летопись создавалась, а также знать те иностранные источники (византийские или болгарские), которыми мог воспользоваться летописец.

Именно метод А.А. Шахматова показал, что древнерусский летописец никогда не выдумывал из головы. Он всегда опирался на труды предшественников – других летописцев. В их работу он вставлял что-то свое, а что-то, наоборот, выбрасывал. Сравнительное изучение летописей позволило даже установить поименно некоторых редакторов-летописцев.

Нередко можно услышать, что автором «Повести временных лет» был монах Киево-Печерского монастыря Нестор, но это не совсем так. Нестор действительно работал на текстом «Повести» в 1070-х гг., он внес в нашу древнейшую летопись целый ряд новых известий, однако единоличным автором «Повести» его называть нельзя. Как и все остальные редакторы нашей летописи, он лишь обрабатывал труд предшественников.

Тут внимательный читатель скажет: «Позвольте! Но ведь многие события нашей древней истории произошли в то время, когда у нас еще не существовало письменности. Как же работал самый первый летописец?»

Конечно, этому первопроходцу летописания было намного сложнее, чем всем остальным. Но и он использовал труд предшественников, правда, не русских предшественников. Летописец взял за образец византийскую хронику.

В некоторых случаях летописцы прямо обозначали цитаты из византийских авторов: «яко же пишется в летописании гречестем», «Глаголет Георгий[3] в летописании…» Иногда эти цитаты видны только при сравнении текстов летописей и переводов хроник.

Но византийцы не могли дать летописцу всей нужной информации – они писали про Русь только в тех случаях, когда с нею соприкасались (например, Русь нападала на Константинополь). Остальное приходилось брать из устной традиции – передающихся из поколения в поколение рассказов об исторических событиях. Устная традиция, конечно, передавала эти события неточно, и чем дальше событие уходило в глубь веков, тем больше неточностей наслаивалось на рассказ о нем. Наконец, наступал момент, когда рассказ о некогда бывшем реальном факте превращался в миф или даже в полноценную сказку, которая развивается по характерным законам сказки.

К «Повести временных лет» мы будем обращаться постоянно – ведь это наш главный источник по истории Древней Руси. Это очень сложный для анализа источник, но другого, равного ему, у нас просто нет!

Итак, именно «Повесть временных лет» содержит древнейший рассказ о Рюрике. Этот рассказ обычно называют «Легендой о призвании варягов» или «варяжской легендой». Без преувеличения, эта легенда – самая знаменитая в нашей истории. Прочитаем же ее!

Под 859 г. в летописи помещено краткое сообщение, тесно связанное с «Легендой о призвании»:

«Имаху дань варязи из заморья на чуди и на словенех, на мери и на всех кривичех, а козари имаху на полянех, и на северех, и на вятичех имаху по белей веверице от дыма».

Здесь пока все понятно – варяги из-за моря берут дань с северных славянских племен и соседних с ними финнов. Область действий варягов простирается довольно далеко на юг – она захватывает владения кривичей и верхневолжской мери. Южные племенные союзы входят в сферу влияния Хазарского каганата и также подвергаются поборам. Указан и размер дани. «Белая веверица» – это шкурка зимней белки.

Однако уже этот рассказ порождает один из ключевых вопросов нашей ранней истории – кто скрывается под словом «варяги»? Традиционное, и никем пока убедительно не опровергнутое в науке объяснение термина «варяг» выводит его от скандинавского «vaering». Это слово появилось как раз на Востоке – в Византии, где в конце X в. сложился наемный корпус, основу которого составили норманны[4], попадавшие в Константинополь через Русь. Обратно на родину эти наемники также двигались через Русь, обогатив наш язык эпическим обозначением смелого воина:

Мечи булатны, стрелы остры у варягов,

Наносят смерть они без промаха врагу,

Отважны люди стран полночных…

«Варяг» в исходном и главном своем смысле – не этнический, а профессиональный термин. Применительно к событиям X–XI вв. летописец употребляет слово «варяг» в значении, близком к исходному: варяги для него – это скандинавские наемники на службе у русских князей. Большую полемику среди ученых породила начальная, недатированная часть «Повести временных лет», где, судя по контексту, под варягами может подразумеваться народ:

«По сему же морю (Варяжскому морю, Балтике. – М.С.) седять Варязи семо к востоку до предела Симова…»

«Афетово бо и то колено: Варязи, Свеи, Урмане, Готе, Русь, Агняне, Галичане, Волхва, Римляне, Немци…»

Сложность здесь еще и в том, что летописец использует знаки препинания не так, как мы сейчас. В Лаврентьевской летописи между словами «колено», «Варязи» и «Свеи» никаких двоеточий и запятых нет. И некоторые авторы, пытаясь доказать, например, славянскую принадлежность варягов, произвольно расставляют знаки препинания при цитировании некоторых мест летописи…

Что касается погодной статьи 859 г., то здесь слово «варяги» может быть истолковано и как обозначение профессии (в смысле, близком к смыслу слова «викинг»), и как обозначение этнической принадлежности агрессоров.

И если мы привлечем иностранные свидетельства, то увидим, что указывает это обозначение опять же на скандинавов, а точнее – на шведов. Историческая ситуация, известная нам по западноевропейским источникам и по исландским сагам, летописному известию никак не противоречит. В IX в. шведские конунги активно воевали в Прибалтике, на территории современной Финляндии и во владениях славянских племен, брали дань, основывали поселения, а иногда и получали решительный отпор.

С описания такого отпора и начинается легенда о призвании варягов, помещенная в «Повести временных лет» под 862 г.

Вот как звучит на древнерусском языке этот рассказ, вокруг которого уже триста лет не утихают споры историков.

«Изгнаша Варяги за море и не даша им дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и вста род на род, и быша в них усобице и воевати почаша сами на ся. И реша сами в себе: «Поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву». И идоша за море к Варягом к Руси, сице бо ся звахуть ти варязи суть Русью, яко се друзии зовуться Свое, друзии же Урмане, Англяне, друзии Готе, тако и си. Реша Руси Чюдь, и Словении и и Кривичи вся: «Земля наша велика и обилна, а наряда в неи нет, да поидети княжити и володети нами». И избрашася три брата с роды своими, и пояша по собе всю Русь, и придоша стареиший Рюрик, седе Новегороде, а другии Синеус на Белеозере, а третий Изборсте (в Изборске. – М.С.) Трувор, и от тех Варяг прозвася Русская земля. Новугородьци ти суть люди Новугородци от рода Варяжьска, преже бо беша Словени. По дву же лету Синеус умре и брат его Трувор, и прия власть Рюрик, и раздая мужем своим грады: овому Полотеск, овому Ростов, другому Белоозеро, и по тем городом суть находници Варязи, а перьвии насельници в Новегороде Словене, в Полотьске Кривичи, в Ростове Меря, в Белеозере Весь, в Муроме Мурома, и теми всеми обладаше Рюрик».

Перевод: Изгнали варягов за море и не дали им дани. И начали сами собой владеть, и не было в них (т. е. у них. – М.С.) правды, и встал род на род. И сказали сами себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси – назывались эти варяги русью, как ныне зовутся свеи, другие же урмане, англяне, другие готы, так и эти. Сказали руси чудь, и словене, и все кривичи: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, придите княжить и владеть нами». И избрались три брата со своими родами, и взяли с собой всю русь. И пришли: старший Рюрик, сел в Новгороде, другой Синеус на Белоозере, а третий в Изборске Трувор, и от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы суть люди от рода Варяжского, а прежде были словене. Через два года умерли Синеус и брат его Трувор, и принял власть Рюрик, и раздал мужам своим города – кому Полоцк, кому Ростов, кому Белоозеро, и по тем городам находники (т. е. пришельцы, не местное население. – М.С.) варяги. А первые насельники в Новгороде словене, в Полоцке кривичи, в Ростове меря, в Белоозере весь, в Муроме мурома, и всеми ими обладал Рюрик…

Мы цитируем этот рассказ по Лаврентьевской летописи. В этом варианте легенды Рюрик садится на княжение в Новгороде. Но в Ипатьевской летописи сохранилась иная редакция «Повести временных лет», которая сообщает:

«…придоша к словеном первое и срубиша город Ладогу, и седе в Ладозе…»

Это выглядит более логичным – археология Новгорода показывает, что этот город возник в середине следующего, десятого века. Между тем Ладога – древнейший город Руси, к моменту прихода Рюрика (если допустить, что такое событие действительно имело место) уже насчитывала более ста лет истории!

В наши дни Старая Ладога – небольшой поселок в низовьях реки Волхов, недалеко от того места, где Волхов впадает в Ладожское озеро. Но в древности Ладога была большим торговым городом. Ученые нередко называют Ладогу первой столицей Руси.

По данным археологии, Ладога основана в VIII в. Вопрос о том, кто именно основал Ладогу – скандинавы, славяне или финны, до сих пор окончательно не решен, но несомненно то, что уже в самых древних слоях Ладоги появляются скандинавские вещи.

Это фибулы – застежки женских платков, навершие какого-то инструмента в виде головы бога Одина. Но самой замечательной находкой оказался клад кузнечных инструментов, обнаруженный в одной из построек (в этой же постройке найдено и навершие в виде фигуры Одина). Инструменты, которыми пользовался безвестный древний мастер, очень похожи на современные – это щипцы для извлечения горячих заготовок из горна, ножницы по металлу. Сверла, найденные в составе этого клада, были согнуты пополам – очевидно, ремесленник собирался переезжать на новое место.

И в последующих напластованиях Ладоги много скандинавских вещей – целых фибул и отдельных их деталей, костяных изделий, только в Ладоге известна на Руси характерная скандинавская обувь, встречаются в Ладоге и особые норманнские амулеты – молоточки Тора. Именно с деятельностью скандинавов связан расцвет ладожской торговли.

В древней Ладоге можно было купить фризские гребни, привозные стеклянные бусы, западноевропейскую посуду, здесь окрестные финны сбывали меха или обменивали их на дорогие украшения или высококачественное оружие, которое потом использовали у себя дома – в межплеменных войнах. Здесь завершали свое плавание большие морские корабли, на которых норманны приплывали на Русь.

Неудивительно, что именно в Ладогу поместил приглашенного славянами и финнами князя Рюрика составитель той редакции «Повести временных лет», которая отразилась в Ипатьевской летописи. Как мы увидим чуть позже, сами скандинавы знали Ладогу лучше, чем любой другой город Руси.

Да и само название «Ладога» ученые выводят от древнескандинавского Aldeigja. Но и Aldeigja – не исконное название Ладоги. Так скандинавы переиначили финское Alode-Jogi (Нижняя Река) – название реки Ладожки.

Но вернемся к «варяжской легенде».

Сюжет рассказа выглядит обидным, почти оскорбительным – не сумев договориться между собой, наши далекие предки обращаются к чужеземному предводителю варягов и приглашают его владеть собой! Рассказ рисует широкую варяжскую колонизацию Северной Руси – пришельцы обосновываются в Новгороде, Изборске, Белоозере, и всеми славянскими и финскими племенами обладает Рюрик…

Наши князья – иноземцы?! Русью правили конунги?!

Едва ли не каждое слово этого рассказа порождает вопросы, и на многие из этих вопросов нет и, видимо, не будет уже никогда однозначного ответа.

Как соотносятся термины «русь» и «варяги»? Какой народ прячется под словом «русь», и народ ли это вообще? Почему предводителям племен понадобилось вообще искать князя так далеко, где-то за морем?

Сразу скажем, что приглашение князя на княжение в тот или иной город – обычная древнерусская практика, ничего исключительного или необычного в этом сюжете нет. Так, в 970 г. новгородцы будут просить Святослава Игоревича дать им на княжение одного из его сыновей. Для понимания этой практики надо знать, что представляла собою в Древней Руси княжеская власть.

Князь традиционно видится неким дальним предком царя, абсолютного монарха. Вроде бы он в полной мере управляет делами своего княжества – решает вопросы войны и мира, судит людей… В действительности ситуация значительно сложнее.

Деятельность князя в древнерусском обществе была в первую очередь связана с войной – князь был предводителем войска, защищавшего ту или иную землю или город. Кроме того, именно через фигуру князя на жизнь общины влияли высшие силы. Без князя древнерусская городская община не могла считаться полноценной, она была уязвима и для врагов, и для злых потусторонних сил.

Князь должен командовать войском, которое защищает общину. Войско это состояло из княжеской дружины и ополченцев-воев. Князь как военный предводитель должен уметь эффективно защищать общину от нападения соседей или, наоборот, – успешно организовывать нападение на соседей. Кроме того, именно князь, скорее всего, руководил проведением больших обрядов в праздничные дни годового цикла.

Если князь не справлялся с обязанностями, он мог быть смещен, изгнан, а в исключительных случаях – убит. Князь в Древней Руси никогда и нигде не был полноценным монархом, его власть сильно ограничивалась общинными традициями.

Вот такую хорошо известную практику приглашения князя и описывает в «варяжской легенде» летописец. Ученые, считающие летописный рассказ о призвании варягов отражением реального исторического факта, полагают, что Рюрик был приглашен «северной федерацией» (так иногда обозначают большую общность северославянских и финских племен, упомянутую в легенде о призвании) княжить на основе договора, «ряда».

Надо сказать, что воцарение чужеземца у того или иного народа вовсе не было в раннем Средневековье чем-то из ряда вон выходящим. Более того, такой чужеземный предводитель действовал в первую очередь в интересах того народа, которым он правил.

В «Хронике Фредегара», написанной в VIII в., есть интересный рассказ о некоем франкском купце по имени Само, который, отправившись к славянам торговать, успешно возглавил борьбу против грозных кочевников-авар, а затем был избран славянским королем. Тридцать пять лет правил Само славянским государством и совершил множество походов на соседей – не только на авар, но и на Франкское королевство, которым правили в ту пору короли из династии Меровингов. Однако сразу после смерти Само в 658 г. это государство распалось.

* * *

Итак, нельзя исключать того, что под «варяжской легендой» все же лежит какое-то событие, действительно случившееся в IX столетии. Но какое – это уже вряд ли когда-то удастся узнать. Сама же легенда содержит много явных фольклорных трафаретов – это и три брата, и сам мотив призвания, иными словами, перед нами рассказ сугубо литературный.

Однако все же что-то происходило на северо-западных границах славянских земель в середине IX в. Об этих событиях говорят археологические материалы. На рубеже 860-х гг. почти полностью выгорела Ладога – форпост скандинавского влияния на севере Руси. Одновременно почти на 10 лет прервалось поступление в Швецию и на остров Готланд арабского серебра – этот перерыв можно проследить по составу монет в кладах, ведь каждая арабская монета имеет точную дату чеканки. Но связаны эти археологические факты, скорее всего, не с призванием Рюрика, а с тем отпором, который был дан шведским викингам в начале 860-х гг. славянами и финнами («изгнаша варяг за море и не даша им дани»).

Поскольку Рюрик – первый наш князь, выяснение его этнической принадлежности представлялось для многих ученых делом первостепенной важности. Из рассказа вроде бы следует, что Рюрик – скандинав, однако это для очень многих авторов не очевидно. Итак, кем же был Рюрик?

На этот счет существуют три точки зрения, и за каждой – десятки научных работ.

Первая и основная: Рюрик по происхождению швед, точнее, свей – выходец из Средней Швеции, из области знаменитого торгового города Бирка. В пользу этого положения говорит археология – подавляющее большинство найденных у нас скандинавских предметов имеют аналогии именно в материале Средней Швеции.

Вторая теория: Рюрик скандинав, но не швед, а датчанин. Европейским источникам он известен под именем Рерика Фрисландского. Этого мелкого датского конунга некоторые исследователи отождествляют с Рюриком «Повести временных лет».

Рерик Фрисландский владел городом Дорестадом во Фрисландии, в 850-х гг. контролировал устье реки Эйдер в Ютландии (по этой реке проходил торговый путь в богатый датский город Хедебю), возможно, принимал участие в блокаде Бирки, которую датчане предприняли в 852 г. Западные ученые детально исследовали его биографию, в которой имеется, однако, лакуна. Что делал Рерик с 863-го по 872 г., никому не известно – источники молчат. Отсюда родилось предположение – как раз в это время он и был на Руси, и улаживал дела северного «суперсоюза». Это предположение вполне согласуется и с летописной датой «призвания варягов» (а расхождение в один год объясняют тем, что в 862 г. славяне и финны заключили лишь предварительный договор с Рериком). С политической точки зрения призвание датчанина было для племенной «федерации» делом вполне оправданным и выгодным – Рерик этнически был для погрязших в междоусобицах славян и финнов нейтрален, а для шведов («варягов из заморья») – враждебен.

Однако никаким внятным показанием источников подтвердить эту гипотезу не удалось. Нигде нет упоминаний о том, что Рерик Фрисландский предпринимал какие-то поездки на восток. В качестве доказательства пребывания датчан на Руси иногда приводят наличие характерного ютландского погребения в могильнике Плакун, близ Старой Ладоги. Но, как показали исследования археолога К.А. Михайлова, это самое раннее захоронение Плакуна было совершено все же несколько позднее эпохи Рерика Фрисландского – в 890-е гг.

Сущность третьей теории такова. Летописец называет варягами не скандинавов, а славян с южного берега Балтики. Имя Рюрик – не скандинавское Hroerekr, а славянское «рарог», или «ререк» т. е. «сокол». Эта теория появилась в XIX в., востребована она и сейчас, хотя арсенал доказательств, которыми пользуются ее сторонники, существенных изменений не претерпел.

Так как «норманисты» широко привлекают археологические свидетельства, антинорманисты тоже обратились к археологическим находкам для подтверждения своих взглядов. В Новгороде, да и на Рюриковом городище известны фрагменты характерной прибалтийско-славянской керамики. Приводят сторонники славянского Рюрика и лингвистические доказательства – интересные параллели обнаружились между диалектом новгородских берестяных грамот и западнославянскими языками. Наконец, изображение трезубца на геральдических привесках Рюриковичей можно трактовать как изображение сокола…

Но вот в чем сложность – на Руси немало западнославянских вещей, но совсем нет западнославянских погребений (в отличие от погребений скандинавских, которых у нас очень много). Значит, прибалтийские (и вообще западные) славяне не жили на Руси постоянно. А геральдические привески с трезубцем – довольно поздние, древнейшие экземпляры подобных привесок имеют двузубый знак, похожий на вилку, но даже эти привески с двузубцем относятся не ко времени Рюрика, а уже к X столетию…

Конечно, отрицать родство некоторых западных и северных групп славян – значит закрывать глаза на очевидный факт. Археологические и языковые свидетельства тому действительно есть. Но как это приблизит нас к разгадке истории Рюрика? Да, древнейшая каменная крепость Руси – Любшанское городище близ Старой Ладоги – имеет ближайшие аналогии среди славянских крепостей на Дунае. Да, диалект новгородских грамот имеет западнославянские параллели. Но и Любша, и формирование языка ильменских словен – это VII–VIII века, но никак не эпоха Рюрика. Ни археология, ни лингвистика не связаны в данном случае с сюжетом о призвании варягов. Да и сам летописец не дает повода относить русь и варягов к славянам – он помещает их в списки германских народов, а один раз – даже к финнам.

А теперь посмотрим, что объединяет все эти противоречащие друг другу теории. Их авторы не сомневаются в достоверности самого Рюрика как исторической фигуры. Швед, датчанин или руянин – но Рюрик был в нашей истории как реальный персонаж. Но можем ли мы вообще доверять летописному рассказу о призвании варягов, есть ли под ним какое-нибудь реальное событие?

Для ответа на этот вопрос потребуется детально разобрать летопись и уяснить, для чего понадобилась летописцу XII века «варяжская легенда».

«Повесть временных лет» – далеко не единственный наш древний источник, который повествует о родословии русских князей. В XI веке, на заре древнерусской литературы, деятели Русской церкви воздавали хвалу князю Владимиру, крестившему Русь, и перечисляли его предков. Но среди этих предков не было Рюрика!

Вот монах Иаков пишет в XI веке «Память и похвалу князю Владимиру» и касается княжеского родословия: «…князю Русскому Володимеру, сыну Святославлю, внуку Игореву». Рюрика в этом родословии нет.

Вот пишет митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати»: «Похвалим же и мы… великаго кагана нашея земли Володимера, внука стараго Игоря, сына же славнаго Святослава…» Рюрика опять нет!

Кстати, обратим сразу внимание и на необычный титул, которым назван в сочинении Илариона князь Владимир. К этому титулу мы обязательно вернемся в одной из следующих глав.

Важным источником для изучения древнерусского общества являются княжеские церковные уставы, которые в рукописной традиции приписываются Владимиру и Ярославу. В начале каждого устава приводится краткое родословие князей:

«Се аз[5]… Володимир, сын Святославль, внук Игорев и блаженныя Олгы…»

Уставы эти дошли до нас в поздних списках, но Рюрика и там нет!

Да и в начале самой «Повести временных лет» есть интересное несоответствие, на которое давно обратили внимание исследователи летописей. Летописец, начиная летоисчисление русской истории, привязывает ее к библейской и византийской хронологии:

«А от перваго лета Михаилова до перваго лета Олгова рускаго князя лет 29…»

До первого лета княжения Олега. Где же Рюрик?

Объяснение всему этому может быть только одно: рассказ о Рюрике – это вставка, включенная в готовый летописный текст в ходе очередного редактирования. Изначально никакого рассказа о Рюрике в русской летописи не было.

Но зачем же летописцу понадобился Рюрик?

На этот вопрос однозначного и четкого ответа пока не существует, однако кое-что ясно.

Древнерусский летописец никогда не работал просто так, для собственного удовольствия. Он нередко писал на заказ, и даже тогда, когда не имел прямого заказа, все равно не был свободен от каких-то политических пристрастий.

Летописи составлялись в монастырях или при кафедрах иерархов русской церкви – киевского митрополита, архиепископов и епископов. Светское летописание появилось на Руси гораздо позже.

Монастырь живет на добровольные пожертвования – вклады. Вклады делаются князьями, боярами, иногда и простыми людьми. Широко практиковались, например, вклады «на помин души» – после смерти вкладчика монахи обязывались возносить молитвы за упокой его души в течение определенного времени (время зависело от размера вклада). Такие вкладчики заносились в особую монастырскую книгу – синодик.

Как мы уже знаем, «Повесть временных лет» создавалась в несколько этапов. И на одном из этих этапов летопись редактировалась в Выдубицком монастыре (в Лаврентьевской летописи она завершается припиской «Игумен Сильвестр святаго Михаила написах книги си Летописец, надеяся от бога милость прияти…»). А вкладчики Выдубицкого монастыря – это князья Всеволодовичи, внуки Ярослава Мудрого и шведской принцессы Ингигерд, дочери первого шведского конунга-христианина Олава Шетконунга.

Ингигерд вышла замуж за Ярослава в 1019 г. – об этом пишут в своих анналах и сагах сами скандинавы. В качестве свадебного подарка она получила город Ладогу. Вот тогда-то и появилась на Руси легенда о Рюрике, попавшая в летопись на этапе создания той редакции «Повести временных лет», которая отразилась в Ипатьевской летописи.

Происхождение легенды о Рюрике – шведское, нельзя исключать, что в образе Рюрика каким-то образом отразился дед принцессы Ингигерд – конунг Эйрик Победоносный. Кроме того, в легенду могло попасть и какое-то древнее предание о скандинавских основателях Ладоги.

В летописи легенда о Рюрике появилась, скорее всего, с целью дополнительно удревнить русско-шведские связи и, может быть, в силу этого упрочить права Всеволодовичей на киевский стол.

Исследователи летописей обратили внимание на еще одно любопытное обстоятельство. Среди русских князей XI–XII вв. имя Рюрик – крайне редкое, в отличие, например, от имен Олег и Игорь. Нам известны только два Рюрика, и оба этих Рюрика – потомки сыновей Ярослава и Ингигерд…

Не менее, чем происхождение «варяжской легенды», интересна ее дальнейшая судьба.

Долгое время история о Рюрике переписывалась в составе летописей без серьезных изменений или дополнений. Она была принята как официальная версия русской истории, и в XIV–XV вв. никому не приходило в голову сомневаться в самом факте призвания Рюрика. Но позже, в XVI столетии, легенда эта стала причудливо трансформироваться и обрастать новыми подробностями.

Во второй половине столетия была создана самая большая из наших летописей – Никоновская. Она получила свое название по имени патриарха Никона, возглавлявшего Русскую церковь в середине следующего, XVII века. Никону принадлежал один из списков этой летописи, по которому она и получила свое название.

Так вот, в Никоновской летописи есть много известий, не имеющихся в других наших летописях. Что стоит за этими известиями – не дошедший до нас источник или фантазии летописца XVI века?

Вот каким сообщением дополняет Никоновская летопись легенду о призвании варягов:

«В лето 6372 (864). Убиен бысть от болгар Осколдов сын. Того же лета оскорбишася Новогородци, глаголюще: «яко быти нам рабом и много зла прияти от Рюрика и рода его». Того же лета уби Рюрик Вадима Храброго и иных многих новогородцев советников его…»

Об Аскольде и Дире, первых норманнских предводителях, осевших в Киеве, у нас еще обязательно будет разговор впереди, а пока посмотрим на интересную ситуацию, изложенную в нескольких скупых летописных строчках.

Получается, что вскоре после вокняжения Рюрика против него возник какой-то бунт местной знати. Рюрик бунт подавил и убил зачинщика – некоего Вадима. Но кто такой Вадим? О каких новгородцах идет речь в Никоновской летописи – ведь археологических данных о существовании Новгорода в IX веке нет. За что этот Вадим получил прозвище Храбрый (если это прозвище)? На эти вопросы ответа нет, и любая попытка тех или иных авторов реконструировать события, показать, как складывается какая-то «оппозиция» Рюрику, в красках представить борьбу славянской знати против князя-чужеземца – все это, увы, не более чем фантазии…

Теперь вернемся чуть-чуть назад – в XV век. Именно в этом столетии на страницах летописей появился персонаж, который в дальнейшем станет важным героем позднего варианта легенды о Рюрике. Звали этого персонажа Гостомысл.

Гостомысл впервые появился в списке новгородских посадников, которым дополнена одна из древнейших наших летописей – Новгородская Первая, точнее, один из ее списков – так называемый Комиссионный.

«А се посадници ноугородские, – писал летописец, – Гостомысл, Коснятин, Остромир…». Итак, Гостомысл – древнейший посадник Новгорода.

Точное время его посадничества нигде не указано, но его можно с известной степенью вероятности восстановить. Второй упомянутый в этом списке посадник – Коснятин (т. е. Константин) известен нам по летописной статье 1018 г. Он испортит ладьи князя Ярослава, намеревавшегося убежать за море после поражения на юге от Святополка Окаянного. Известен нам и третий посадник списка – Остромир, по заказу которого было переписано Остромирово Евангелие – древнейшая русская рукописная книга, которую датируют 1054–1056 гг.

Значит, Гостомысл жил никак не ранее середины X в., что согласуется с археологической датой основания Новгорода, но никак не попадает во времена Рюрика.

В том же XV веке была составлена еще одна древняя новгородская летопись, известная под названием Новгородской Четвертой. В ней про Гостомысла сказано чуть больше – он назван старейшиной, которого словене, переселившиеся с Дунайской прародины на север, «посадили» в Новгороде. Эта интересная легенда может иметь под собой реальный факт – вспомним о параллелях между Любшей и крепостями дунайских славян.

И так как Гостомысл назван первым в списке посадников Новгорода, именно образ Гостомысла был использован при создании в начале XVI века «Сказания о князьях Владимирских» – самой знаменитой и популярной из поздних наших исторических легенд.

«Сказание» было придумано с конкретной целью – обосновать право русских государей на царский титул. Надо было максимально удревнить историю нашей правящей династии. Это сделали следующим образом – Рюрик был объявлен потомком некоего князя Пруса, род которого, в свою очередь, восходил к первому римскому императору Октавиану Августу.

В этом легендарном «Сказании» выведен и Гостомысл. Этот мудрый старейшина будто бы правил в древности новгородцами, а затем, тяжело заболев, советовал словенам отправить посланников на Запад и найти там князя из рода «Августа кесаря». Посланцы Новгорода отправились в путь и нашли Рюрика.

Итак, на Руси воцарились потомки Августа. Этот сюжет образовал первую часть «Сказания». А во второй части рассказывается, как во времена киевского князя Владимира Всеволодовича византийский император Константин Мономах отправил на Русь великие дары – венец (пресловутую «шапку Мономаха»), бармы[6], сердоликовую «крабицу», принадлежавшую Августу кесарю. Вот тогда-то князь Владимир и получил прозвание Мономах.

Так Русь была поставлена в один ряд с великими империями прошлого – Римом и Византией. И уже в XVI веке рассказы о дарах Мономаха появились на страницах летописей. А в следующем, XVII столетии, передача регалий Мономаха на Русь и происхождение Рюрика от Августа широко воспринимались составителями летописей как реальный исторический факт.

В 1620-х гг. в Новгороде родилась новая легендарная повесть – так называемое «Сказание о Словене и Русе». В этой повести история Руси удревнялась примерно на тысячу лет и доводилась до времен Александра Македонского.

Если «Сказание о князьях Владимирских» в чистом виде плод работы книжников, то «Сказание о Словене и Русе» появилось в результате соединения книжных легенд и народных преданий. В этой повести объясняется новгородская топонимика (географические названия). Название свое эта легенда получила по двум ее героям – славянским князьям Словену и Русу.

Словен и Рус (у них были еще три брата, но они в «Сказании» никак себя не проявили) были легендарными вождями древних славян, живших на легендарной Дунайской прародине. Из-за усобиц они покинули берега Дуная и вместе со своими родами отправились на далекий север. Они пришли в район озера Ильмень и здесь основали город Словенск, или Великий Словенск. Великий завоеватель Александр Македонский, не имея возможности покорить русских князей из-за огромного расстояния и труднопроходимой местности, даровал им грамоту на владение всеми землями от Варяжского моря (Балтики) до Хвалимского, т. е. Каспийского. В «Сказании» объясняется топонимика Новгорода и его окрестностей – географические названия производятся от имен родичей Словена и Руса (например, от имени Рус – город Русса, от имени сына Словена – название реки Волхов, которая прежде называлась Мутная, и так далее). Позднее Словенск запустел, и был возобновлен на новом месте, «старейшиной и князем» нового города (Новгорода!) стал уже известный нам Гостомысл. Далее – все, как в «Сказании о князьях Владимирских».

В середине XVII в. история Словена и Руса также начала путешествовать по летописям. Надо отметить, что одной из первых летописей, в которую попала эта легендарная повесть, стал свод, созданный в 1652 г. при кафедре главы Русской церкви патриарха Никона. Так легенда была признана официальной версией русской истории.

Во многих летописях рассказ о Словене, Русе и потомках Августа дополнялся и рассказом о дарах Мономаха, который вставляли в летопись в соответствующем месте – при описании правления князя Владимира Всеволодовича. Так что образованный человек XVII в. мог, обратившись к летописям своего времени, увидеть величественную историю древнего государства, чья первая столица едва ли не древнее Рима…

Но есть среди этих поздних исторических легенд одна особенная. Она породила в науке большие споры, и некоторыми авторами принимается за настоящий исторический источник, поэтому обойти эту легенду вниманием мы, конечно же, не можем.

В строгом смысле это даже не летопись – никаких погодных статей в ней нет.

Появление этой «летописи», которую некоторые ученые считают уникальным и важным источником для реконструкции событий древнейшей русской истории, связано с именем первого русского историка Нового времени – Василия Никитича Татищева, автора обширного труда, известного под названием «История Российская».

В.Н. Татищев при написании «Истории Российской» опирался на множество подлинных рукописей, и ученые приложили немалые усилия для того, чтобы установить, какие именно из источников Татищева сохранились до наших дней. Большинство рукописей определить удалось.

Занимаясь собирательской работой, Татищев обратился за помощью к своему «ближнему свойственнику», Мелхиседеку Борщову (Борсчову), который был в то время архимандритом Бизюкова монастыря. Татищев просил архимандрита Мелхиседека: в случае обнаружения в монастыре каких-нибудь «древних историй» прислать их ему «для просмотрения» – «ибо я ведал, что он в книгах мало знал и меньше охоты к ним имел». И в мае 1748 г. архимандрит Мелхиседек прислал Татищеву письмо с тремя тетрадями, в которых излагалась неизвестная ранее история древнейшей Руси.

В приписке, которой Мелхиседек сопроводил таинственные тетради, было указано, что тетради эти принадлежат некоему монаху Вениамину, который «по многим монастырям и домам ездя, немало книг русских и польских собрал». Архимандрит просил поскорее послать тетради назад.

Текст, который содержался в тетрадях Вениамина, был переписан, по мнению Татищева, в недавнее время («письмо новое, но худое, склад [т. е. язык текста. – М.С.] старый, смешанный с новым, но самой простой, и наречие новогородское»). Татищев выбрал из тетрадей то, чего не было «у Нестора», то есть в «Повести временных лет» и добавил в свою «Историю».

Переписчик тетрадей (монах Вениамин? архимандрит Мелхиседек? сам Татищев?) в начале повествования написал: «О князех русских старобытных Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас в Новеграде, а святитель Иоаким, добре сведомый, написа…» – и далее следовал текст, якобы принадлежащий Иоакиму Корсунянину, первому архиепископу Новгорода, современнику Владимира Святого. Итак, переписчик доставшейся Татищеву «летописи» пытается с помощью записок Иоакима поправить Нестора.

Сразу заметим, что указание на неосведомленность Нестора могло появиться только в то время, когда появилось представление о Несторе как об авторе «Повести временных лет», то есть не ранее середины XVII века – именно тогда появилось вымышленное житие Нестора.

О чем же повествует летопись Иоакима? В начале ее пересказываются легенды о переселении славян с Дуная, упоминается князь Славен, основатель города Славенска (т. е. перед нами явное влияние уже известного нам «Сказания о Словене и Русе»).

Дальним потомком Славена был воинственный князь Буривой, который успешно сражался с варягами, а потом был побежден где-то в Бярмии на реке Кумени. Он устроился в городе Бярмы, который находился на острове и был хорошо укреплен.

«Людие же терпяху тугу великую от варяг, пославше к Буривою, испросиша у него сына Гостомысла, да княжит в Велице граде. И егда Гостомысл приа власть, абие варяги бывшия овы изби, овы изгна, и дань варягом отрече, и шед на ня, победи… Сеи Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим расправы ради и правосудиа…»

О призвании Рюрика в «Иоакимовской летописи» рассказано примерно так же, как и в других наших исторических легендах. Новшество одно – Рюрик (а за ним отправляются опять же к варягам!) вроде бы внук Гостомысла. Как и его могущественный дед, Рюрик «прилежа о росправе земли и правосудии». Из «летописи» известны и некоторые подробности личной жизни Рюрика – у него было несколько жен, из которых он больше всех любил некую Ефанду, дочь «князя урманского».

Некоторые ученые отождествляют Гостомысла русских источников с князем ободритов по имени Густимусл (имя Гостомысл в немецкой огласовке), который упоминается в некоторых восточнофранкских исторических сочинениях IX–X веков – например, в Ксантенских анналах.

Но не только Гостомыслом знаменита Иоакимовская летопись. Она излагает многие подробности русской истории и более позднего времени – вплоть до крещения Новгорода при Владимире Святом. Подробности эти появляются на тех местах, где «Повесть временных лет» молчит или ограничивается краткими обмолвками. Например, в «Повести» нет никаких подробных описаний в княжении Ярополка Святославича – и такие описания появляются в Иоакимовской летописи: «Ярополк же бе муж кроткий и милостивый ко всем, любляше христиан и асче сам не крстися народа ради, но никому же претяше…» Напротив, те события, которые в «Повести временных лет» описаны достаточно подробно (например, история мести княгини Ольги древлянам), внимания составителя «летописи» не привлекли.

Но посмотрим, что сталось далее с тетрадями Вениамина. Татищев посчитал, что тетради были списаны специально для него (и думаем, что он вполне мог быть прав – они, возможно, были не просто «списаны», но и написаны именно для него!). Он отправил тетради назад и написал письмо в обитель, из которой происходила «летопись», прося прислать книгу-оригинал, но из монастыря пришло лишь сообщение о смерти Мелхиседека Борщова. «Пожитки его разсточены, иные указом от Синода запечатаны», – вот что узнал Татищев о книжных сокровищах Бизюкова монастыря. Не нашли и монаха Вениамина….

Поскольку сама «летопись» дошла до нас только в цитатах Татищева, проверить ее подлинность уже не удастся. Впрочем, нельзя исключать того, что будет найден новый список этой «летописи» или близкой к ней – наши поздние летописи и вообще исторические сочинения изучены еще довольно слабо.

Не вдаваясь в сложные аргументы в пользу подлинности или, наоборот, поддельности Иоакимовской летописи, ограничимся следующими фактами.

Язык «летописи», как признавал и сам Татищев, не является древним, многие слова стоят в форме XVII века, многих слов и вовсе не было в древнерусском языке. Некоторые свидетельства (например, рассказ о князе Славене или рассказ о смерти потомков Гостомысла еще при его жизни) выдают знакомство автора текста со «Сказанием о Словене и Русе» – самой популярной исторической легендой XVII столетия. Имена новгородцев X века, которые упоминаются в рассказе о крещении Новгорода, не имеют аналогий в летописях и носят явную печать стилизации (волхв по прозвищу Соловей, новгородский тысяцкий[7] Угоняй, посадник Воробей и т. п.). Все это указывает на то, что «летопись», скорее всего, написана на рубеже XVII–XVIII вв. – в ней отразились именно те представления о начальной истории Руси, которые были тогда распространены среди образованных книжников.

Но объявить Иоакимовскую летопись просто заурядной литературной подделкой было бы слишком просто. Если это подделка, то подделка, исполненная на очень высоком уровне. Автор «летописи» хорошо знал историческую литературу своей эпохи, причем не только русскую, но и переводную. Конечно, круг чтения «летописца» все же имел свои пределы. Так, он не был знаком с Комиссионным списком Новгородской Первой (иначе, вероятно, не выдумывал бы несуществующих посадников). Проигнорировал составитель «летописи» и историю Вадима Храброго (может быть, просто потому, что не читал Никоновскую летопись?).

Поставив своей целью дополнить рассказы русской летописи, «летописец» не выдумал чего-то совсем фантастического – все изложенные им факты действительно могли иметь место. С точки зрения историка, Иоакимовская летопись гораздо более правдоподобна, чем история о грамоте Александра Македонского русским князьям или рассказ о передаче даров Мономаха. Кстати, именно поэтому многие ученые используют данные Иоакимовской летописи в своих работах. В сущности, автор этой талантливой литературной мистификации занимался созданием не столько новых фактов, сколько новых подробностей на тех местах, где их не хватало в летописи. Но именно внимание к подробностям, пристрастие к развернутому повествованию, не свойственное аутентичным летописям, выдает в Иоакимовской летописи вероятный новодел. Поэтому мы констатируем сложность вопроса о происхождении этой «летописи» и в дальнейшем не будем ссылаться на нее как на исторический источник.

На Иоакимовской летописи кончается история литературной легенды о Рюрике и начинается история ее научного изучения. Она не окончена и сейчас – пожалуй, никакой другой сюжет древней русской истории не породил такой ожесточенной полемики, как «норманнская проблема». Уже в XVIII в. в науке выявились два направления, позднее получившие названия «норманнизм» и «антинорманнизм».

Первыми «норманнистами» стали работавшие в России немецкие ученые – И.Г. Байер и Г.Ф. Миллер. Сущность норманнизма состоит в признании ведущей роли скандинавов в образовании Древнерусского государства. Антинорманисты, начиная с М.В. Ломоносова (он отстаивал прусское[8] происхождение Рюрика и Руси), эту роль отрицают и полагают, что норманны присутствовали в нашей ранней истории исключительно как воины-наемники и купцы.

С развитием археологии и открытием на территории Руси массы скандинавских древностей основная полемика по норманнскому вопросу переместилась в эту область исторического знания.

По вопросу о происхождении первых русских князей и самого слова «русь» среди антинорманнистов нет единства. Некоторые считают слово «русь» по происхождению славянским, другие – иранским или даже кельтским. Род первых русских князей выводят то с острова Рюген, то из области славян-ободритов, то из Великой Моравии…

Но в наши дни термин «норманнизм» в его классическом значении в науке не употребляется. Никто не считает норманнов единоличными основателями древнерусского государства. Историки, археологи, лингвисты успешно работают вместе над изучением огромного массива разноязычных письменных источников и археологических находок. А вот антинорманнизм остался! Исследователи, причисляющие себя к антинорманнистам, образуют замкнутое сообщество и продолжают поиски балтийской или азово-черноморской Руси, хотя новых письменных источников по теме в последние сто лет почти не прибавилось, и новые «аргументы» антинорманнизма появляются только за счет переработки старых гипотез…

Но проблема норманнизма и антинорманнизма не ограничена только сюжетом о Рюрике. Она гораздо шире и охватывает роль скандинавов в нашей ранней истории в целом. Для того чтобы разобраться в этом вопросе, надо посмотреть, что же происходило в самой Скандинавии в эпоху Рюрика и первых его преемников.

Хронологически «священное время» у России, Швеции, Норвегии и Дании примерно совпадает. Как и у нас, у скандинавов IX–X вв. – это время возникновения национальных государств. И возникли наши государства очень близкими путями. Вот почему ученые, изучающие Древнюю Русь в первые века ее существования, часто обращаются к истории скандинавских стран, в первую очередь Швеции и Норвегии.

Дальними предками современных датчан, норвежцев и шведов были германские племена, расселившиеся с юга на север по Скандинавскому полуострову незадолго до начала новой эры. Все они говорили на одном языке, имевшем некоторые диалектные отличия. Занятиями их были земледелие и скотоводство. Но земледелием в гористой Скандинавии можно заниматься далеко не везде, и для жителей будущей Норвегии и Западной Швеции скотоводство вышло на первый план.

Жили древние скандинавы большими семьями, каждая такая семья занимала «длинный дом» – огромную постройку под крышей из дерна. В таком длинном доме жили сразу несколько поколений. В неотчуждаемой собственности такой семьи находились пашни и пастбища. Позднее, с ростом населения, семьи и их недвижимые владения стали дробиться, но и тогда родичи не теряли связи друг с другом и селились по соседству. Так образовывались крупные хутора и усадьбы.

Природные условия Скандинавии не позволяли ее обитателям расселяться деревнями, так, как жили, например, восточные славяне. Впрочем, и о славянах ранневизантийские авторы пишут, что их поселения невелики и разбросаны далеко друг от друга по огромному пространству.

Каждый современный народ континентальной[9] Скандинавии (норвежцы, датчане и шведы) сложился на основе нескольких древних племен. Так, в Норвегии обитали эгды, херды, ругии, тренды, халейги и многие другие, более мелкие племена. Швецию населяли мощные племенные союзы свеев и гаутов. На балтийском острове Готланд жили гуты, чьи потомки до сих пор четко отделяют себя от континентальных шведов. В Дании расселились даны и юты.

Основу скандинавского общества составляли, как и на Руси, свободные общинники. В «Северных странах» такой общинник – домохозяин назывался «бонд». Бонды сообща решали все важные дела на особых народных собраниях – тингах. Скандинавский тинг – прямой аналог древнерусского веча.

Тинг собирался в наиболее удобном с точки зрения географии месте, например в устье реки или в центре относительно густонаселенной области. Как правило, в этом же месте стояло и общее для всех бондов округи капище, в котором приносились жертвы в дни праздников календарного цикла или, например, перед военными действиями. На тинге не только решали важные для всей округи дела, но и торговали, обменивались новостями, договаривались о свадьбах. Тинг для любого свободного домовладельца был главным событием года.

Как и у восточных славян, межплеменные войны скандинавов выдвинули на передний план фигуру военного вождя – конунга и окружавшую его дружину – профессиональных воинов, ничем не занимавшихся, кроме войны.

Так же, как и русского князя, власть норманнского конунга была ограничена общинными традициями. Если конунг не выполнял возложенных на него задач, был неудачлив в военных предприятиях, он мог быть смещен или даже убит. Даже в XII столетии, когда в стране был уже только один конунг, процедура провозглашения нового правителя на тинге была обязательной.

Уже к VI в. в Скандинавии сложилась яркая военная культура. По местечку Вендель в Швеции, где был обнаружен очень богатый могильник этого времени, археологи называют время с V по VIII в. вендельской эпохой.

Воины вендельского времени носили устрашающие шлемы с полумасками, украшенные чеканными пластинами или литыми изображениями животных, оружием их были длинные обоюдоострые мечи с богатыми украшениями рукояти. Это было время легендарных конунгов, описанное в «Саге об Инглингах»[10].

В это время сложился скандинавский эпос, частично записанный уже в христианское время, в XIII веке. Благодаря древним исландцам мы сравнительно неплохо знаем древнескандинавских богов и героев.

На вершине пантеона норманнских богов оказался Один – покровитель конунгов, дружинников, поэтов-скальдов и колдунов. Он ездит на волшебном восьминогом коне Слейпнире, его сопровождают два ворона, которых зовут Хугин и Мунин («Мысль» и «Память») и два волка – Гери и Фреки («Жадный» и «Алчный»). Один собирает погибших в сражениях воинов в своих чертогах – Вальгалле, где они сражаются и пируют. Любой скандинавский пир воспроизводил собою пиры Одина.

Непосредственно из вендельского времени выросла грозная «эпоха викингов».

Дружина постоянно нуждалась в новой военной добыче, а войны между племенами были хоть и частыми, но все же не постоянными. Поэтому многие конунги стали предпринимать военные экспедиции за пределы своих стран, а некоторые из вождей и вовсе жили морской войной, редко задерживаясь на берегу. Таких предводителей называли морскими конунгами.

Население росло, а пахотных угодий и пастбищ не хватало. Голод был обычным явлением в древней Скандинавии, и многие скандинавы стали переселяться в поисках новых земель за пределы родины – на Оркнейские и Шетландские острова, на Фареры, в Исландию… Такая эмиграция началась еще раньше, чем грабительские военные походы.

Молодой сын бонда, покинувший отчий дом и ушедший в дружину конунга, как бы выпадал из размеренного быта родового общества, сворачивал с накатанной дороги традиционной крестьянской жизни. Очевидно, именно от «vikja» – «поворачивать», произошло наводившее ужас на Западную Европу слово «викинг». Викинг – тот, кто свернул, тот, кто уплыл из страны и сделался морским разбойником.

Первый попавший в источники набег викингов случился в 793 г. Тогда был разорен монастырь на острове Линдисфарн, близ побережья Англии. Вскоре атаки скандинавских разбойников на монастыри и прибрежные города стали повседневной реальностью для жителей англо-саксонских королевств, Ирландии, Фризии, Западно-Франкского королевства. В 846 г. датский конунг Рагнар Кожаные Штаны взял Париж.

Во второй половине IX столетия скандинавы в большом числе стали оседать на западных землях – в Англии, Ирландии, на островах Атлантики. В это время норвежцы открыли Исландию и начали ее заселение. В 911 г. предводитель викингов Хрольв Пешеход обосновался на северном побережье Франции, по скандинавским поселенцам эта область до сих пор зовется Нормандия.

В конце IX века в Норвегии разразилась война за объединение страны. Правивший в Вестфольде (область вблизи современной столицы Норвегии Осло) конунг Харальд подчинил в результате тяжелых боев почти всех остальных вождей. Многие знатные норвежцы бежали от притеснений Харальда на западные острова, именно при Харальде Исландия была заселена полностью.

Символом «эпохи викингов» стал корабль.

Искусство судостроения вырабатывалось в Скандинавии на протяжении нескольких веков. К IX в. оформился основной тип корабля – килевое судно с одинаковыми носом и кормой, приводившееся в движение веслами и прямым парусом. Строились такие суда из досок, получавшихся при раскалывании бревна в специальном станке. Пояса обшивки скреплялись с помощью железных заклепок квадратного сечения.

Самые знаменитые корабли «эпохи викингов» были открыты археологами в королевских курганах Норвегии – в Гокстаде и Осеберге. Прочный, лишенный украшений гокстадский корабль длиной около 20 м считается классическим боевым кораблем викингов. Корабль из Осеберга более легкий и хрупкий, его штевни украшены богатой резьбой. Вероятно, это была придворная яхта для непродолжительных выходов в море (погребение в Осеберге было женским) или даже особое погребальное судно.

Кроме боевых кораблей, скандинавские мастера строили кнорры – торговые суда с высокими бортами и заваленными внутрь штевнями. Кнорр тоже имел весла, но почти не использовал их – только для разворота в узких гаванях.

В IX–X вв. сотни боевых и торговых норманнских кораблей рассекали своими дубовыми носами воды европейских морей. Скандинавы воевали, торговали, переселялись на новые места, открывали неведомые ранее земли, нанимались на службу к иноземным правителям. Многие из них навсегда расстались с родными фьордами, отправившись на запад – в Англию, Ирландию, Нормандию, на острова северной Атлантики…

А другие в поисках славы и богатства устремились на восток.

* * *

…Скандинавы IX–X вв. оставили на Руси очень много следов своего пребывания. Опознать предметы скандинавского происхождения среди археологических находок несложно – прикладное искусство «эпохи викингов» было очень ярким и своеобразным.

Уже в вендельское время у норманнских племен появился особый художественный стиль. Позже, в IX в., он усложнился, появилось несколько близких стилей, которые исследователи называют по тем местам, где впервые были обнаружены типичные памятники этих стилей.

Например, есть осебергский стиль. В этом стиле выдержана резьба, украшавшая штевни осебергского корабля, а также орнамент предметов, которые были найдены в этом корабле – повозки, сани. Во второй половине IX – начале X века этот стиль сменился двумя близкими стилями Борре и Йеллинг. Стиль Борре стал, пожалуй, самым распространенным в Скандинавии X столетия. Его основа – переплетающиеся линии и маски фантастических зверей, похожих на ушастых кошек.

На предметах стиля Борре (это фибулы, привески, пряжки и наконечники поясов) звери смотрят прямо на зрителя. Тела их переплетаются немыслимым образом, они хватают сами себя лапами, а на предметах стиля Йеллинг даже кусают сами себя.

Скандинавские украшения, оформленные в этих стилях, широко представлены в наших археологических памятниках.

С ладожскими древностями мы уже знакомы. Со второй половины IX в. норманны, двигаясь по большим и малым рекам, начали расселяться по Русской равнине. В истоке реки Волхов, в землях ильменских словен, они основали поселение, известное сейчас как Рюриково городище.

Городище, на котором найдено много скандинавских вещей (это фибулы, пряжки, крючки для обмоток), было, по-видимому, местопребыванием военного вождя и его дружины. Позднее рядом с Городищем возник Новгород – славянский племенной центр, в котором скандинавских вещей очень немного.

Примерно в это же время скандинавские захоронения появляются на Верхней Волге, в Тимеревском и Михайловском могильниках. Норманнские древности могильника близ села Михайловское особенно выразительны. Там найден богато украшенный золочеными накладками меч, сложные украшения конской упряжи, выполненные в стиле Борре. В могильнике у деревни Большое Тимерево вблизи Ярославля, тоже есть типично норманнские захоронения – с железной гривной, на которую надеты «молоточки Тора», обмоточными крючками, скандинавскими пряжками.

В конце IX века, когда большая волна скандинавов с севера устремилась на юг по Днепровскому пути «из варяг в греки» (об этом мы подробно поговорим несколько ниже), в верховьях Днепра возникло Гнездовское поселение, оставившее самое большое курганное кладбище эпохи викингов в Европе. В Гнездове тоже немало норманнских древностей – и в могильнике, и на поселении. Скандинавские находки Гнездова выразительно показывают, что скандинавы постоянно жили на Руси в самых разных качествах – среди них были и богатые дружинники, и ремесленники, и купцы…

В десятом столетии норманнские древности появились и на юге Руси – в Киеве и Чернигове, точнее, в окрестностях Чернигова. В небольшом поселении, остатки которого раскопаны у села Шестовица, некогда обитала княжеская дружина. В Шестовице известны находки скандинавских погребений и характерного норманнского оружия – боевых ножей-скрамасаксов.

Во всех крупных поселениях Руси X в. мы увидим многочисленные следы пребывания норманнов. В могильниках встречаются погребения скандинавов, а при раскопках самих поселений – скандинавские вещи: железные молоточки Тора, поясные пряжки, фибулы – застежки плащей и женских платков.

Именно овальные фибулы, эта самая яркая деталь норманнского женского костюма, показывают, что скандинавы Руси постоянно поддерживали контакты со своей родиной.

Парные фибулы (ученые насчитывают 55 вариантов этих украшений), скреплявшие узкие бретели верхней одежды, вошли в употребление у норманнских племен в VIII веке. Тогда это были небольшие бронзовые скорлупки с примитивным узором. Позже, с началом «эпохи викингов» и появлением новых орнаментальных стилей, узор фибул стал усложняться, а сами они несколько увеличились в размерах. Наконец, к началу X века появились роскошные фибулы с ажурной накладкой. Вся поверхность фибулы золотилась, на ажурную крышку ставились маленькие посеребренные шишечки, а в некоторых случаях фибулу инкрустировали серебряной проволокой.

А затем начался откат – узор крышки упростился, а позже, к концу X века, фибула вовсе утратила ажурную накладку. Ее орнамент стал примитивным и превратился просто в хаотичный набор линий…

Так вот, все эти фибулы – и простые ранние, и сложные ажурные, и деградировавшие поздние – встречаются в скандинавских захоронениях Руси. В тех случаях, когда погребение можно датировать, например по находящимся в нем монетам, эти датировки примерно совпадают с датировками этих типов фибул в самой Скандинавии, запаздывая примерно на 20–30 лет. Это показывает, что состав скандинавов на Руси постоянно пополнялся другими переселенцами.

На Руси встречаются как богатые, так и бедные скандинавские погребения. Богатых и знатных сородичей норманны хоронили в особых погребальных камерах – больших сооружениях из деревянных плах. В такую могилу помещали оружие покойного, а иногда – и его боевого коня, в камерах встречаются и различные бытовые предметы – тазы, ведра, сундуки. Бедный норманн обычно не брал с собой на тот свет ничего, в его могиле оказывалась только глиняная урна с прахом, на плечики урны надевалась железная гривна с маленькими молоточками Тора.

Вообще погребальные обряды скандинавов были весьма разнообразны и не ограничивались только камерами или погребениями с урнами. Так, в самой Скандинавии широко известны еще с вендельского времени погребения в кораблях и лодках. Самые знаменитые сохранившиеся суда викингов – гокстадский и осебергский корабли – происходят именно из могил, из королевских погребений Норвегии.

На Руси нет таких погребений норманнов, в которых целиком сохранились бы корабли. Но в древнерусских могильниках нередко обнаруживаются типичные скандинавские судовые заклепки на квадратной ножке. Находят такие заклепки и при раскопках поселений. Это говорит о том, что скандинавы использовали на Русской равнине не только местные однодеревки и барки, но и свои дощатые суда (очевидно, небольшие).

Свидетельства пребывания скандинавов у нас сосредоточены в узловых точках складывающегося Древнерусского государства – торговых городах, торгово-ремесленных и дружинных сельских поселениях. Общее число живших у нас норманнов было, по отношению к славянскому населению, невелико. Именно поэтому в русском языке почти нет скандинавских заимствований. Да и само время активного участия скандинавов в становлении Руси было, по историческим меркам, не слишком-то продолжительным. Но все же с распространенным в свое время мнением о том, что скандинавы на Руси были быстро ассимилированы славянами, современная наука согласиться не может.

Скандинавы, несомненно, оказали большое влияние на зарождающееся Древнерусское государство. Они деятельно занимались международной торговлей, принимали непосредственное участие в основании многих древнерусских городов. Они воевали в составе русских дружин на Черном море и Каспии. Вместе с норманнскими купцами-воинами на Руси появились высококачественные каролингские мечи.

Но в X веке началось и обратное влияние – влияние Руси на Скандинавию. В Бирке появились захоронения дружинников (а может быть, купцов), которые со славой и богатством возвратились с Восточного пути. Они привезли домой степные топорики-чеканы, роскошные наборные пояса и кафтаны. А при раскопках поселения Бирки был найден и совсем необычный предмет – степной ламеллярный (т. е. пластинчатый) доспех, ближайшие аналогии которому известны на Алтае и в Хакасии…

Теперь посмотрим, что было известно о Руси самим скандинавам. Для этого придется заглянуть в письменные источники Северных стран.

Если главный источник для изучения древней русской истории – это летописи, то главный источник для изучения истории древней Скандинавии – это саги.

Слово «сага» произошло от «segja» – «рассказывать». Сага – это рассказ, рассказ о герое или короле, а иногда – о целом роде или королевской династии. Ученые различают «королевские саги» (посвященные норвежским конунгам), «саги об исландцах», рассказывающие об исландских родовых вождях – хевдингах или о целых исландских родах, «саги о древних временах», повествующие о древних богах и героях, и еще ряд видов. Нам интересны первые две разновидности саг.

Почти все известные нам саги были записаны не в континентальной Скандинавии, а на острове Исландия, который в конце IX – начале X в. заселили выходцы из Норвегии. В конце XII в. исландцы стали записывать рассказы о норвежских королях (первые такие саги создавались на заказ), а чуть позже – передававшиеся устно из поколения в поколение рассказы о своих сородичах. Так появились два главных вида саг – «королевские саги» и «саги об исландцах», или родовые саги.

Сага – это в первую очередь литературный рассказ. И, хотя в большинстве случаев это рассказ о реально живших людях, использовать ее как исторический источник сложно. Например, в сагах нет никаких дат. Там, конечно, встречаются датировки событий типа «той весной умер Снорри Годи» или «через две зимы после того, как…». Однако восстановить реальную дату можно лишь приблизительно – если в саге упоминаются такие исторические события (например, битвы), которые отразились в источниках с точными датировками. «Аustr I Gordum», т. е. «на Востоке в Гардах» – так описывают «королевские саги» тот край, где гостили у русских князей норвежские конунги. «Гарды», более поздняя форма – «Гардарики» – это традиционное для саг название Руси. Что оно означает – мы узнаем в главе, посвященной древнерусской исторической географии.

В «сагах об исландцах» также упоминаются поездки героев в Аустрвегр с целью торговли или грабежа. Кроме того, саги можно использовать как источник для сравнительного изучения древнерусского общества – как мы позже увидим, они позволяют прояснить некоторые не вполне понятные по русским источникам явления.

Казалось бы, если на Руси было так много скандинавов, если бы нашей страной правили выходцы из Северных стран, саги не молчали бы об этом. Но исландские саги (к радости наших антинорманнистов!) не так уж много сообщают о Руси, а из русских князей хорошо знают только Владимира и Ярослава. Объясняется это тем, что в центре внимания составителей саг были их сородичи-исландцы или норвежские короли. А западные скандинавы (т. е. собственно норманны) редко бывали на Руси. Археология показывает, что основная часть живших на Руси выходцев из Скандинавии – это шведы.

Кроме того, саги очень невнятны во всем, что касается древних времен – IX века и ранее. История шведской династии Инглингов – это одна сплошная яркая легенда. И то эта легенда попала в «Круг земной» лишь потому, что Инглинги считались предками норвежских королей из династии Харальда Прекрасноволосого, объединителя Норвегии.

Так что даже если бы Рюрик и существовал как реальное историческое лицо IX века, шансов попасть в сагу у него было бы немного. Но неужели норманны эпохи рождения Руси не оставили после себя никаких иных письменных памятников?

Саги рассказывают (применительно к Руси) в основном о событиях XI в. Но есть источник, гораздо более близкий к событиям IX–X столетий. Это рунические надписи.

Рунами назывались особые угловатые[11] буквы (они образуют так называемый рунический алфавит), которыми записывались заклинания или делались памятные надписи на камнях, установленных в честь событий или в память об умерших или погибших. В некоторых надписях рунических камней (большинство их находятся в Швеции и на острове Готланд) упоминаются поездки скандинавов на Русь.

Так, на острове Готланд есть камень со следующим текстом: «Ярко окрашенные установлены эти камни: Хагбъярн и его брат Хродвисл, Эйстейн и Эймунд вместе установили эти камни по Хравну к югу от Ровстейна. Они добрались вплоть до Айфора. Вифиль вел отряд». Айфор – это название одного из днепровских порогов, известное по сочинению византийского императора Константина Багрянородного (о нем мы обязательно поговорим чуть дальше).

На Руси тоже найдено несколько рунических надписей. Чаще всего это надписи на мелких предметах, например, привесках. Смысл их сводится к пожеланиям типа «Да не покинет тебя мужская сила» (такая надпись была на привеске, найденной в Старой Ладоге).

А в устье Днепра, на острове Березань, был найден и настоящий поминальный камень. «Грани сделал этот холм по Карлу, товарищу своему», – гласят высеченные на нем скандинавские руны. Грани и Карл были торговыми компаньонами, такие товарищества хорошо известны по исландским сагам.

Скандинавским источникам хорошо известна география Руси. Саги и рунические надписи знают Ладогу (Альдейгьюборг), Новгород (Хольмгард), Полоцк (Палтескья[12]), Киев (Кэнугард) и некоторые другие города.

Так кто же для нас скандинавы – основатели государства, принесшие на Русскую равнину все новое и современное, или купцы и наемники, ничем особенным себя не проявившие?

Единоличными основателями Русского государства норманны, конечно, не были. Но роль их в нашей ранней истории очень велика. Мы видим их присутствие во всех ключевых центрах Древней Руси. Они постоянно живут на Руси, участвуют в военных походах, торгуют. Они входят в состав элиты древнерусского общества – в списках русских посольств, заключавших в X веке договора с Византией, очень много убедительных скандинавских имен.

Позже, в XI–XII вв. контакты Руси и Скандинавии продолжались. В начале XI в. норманнские наемники будут принимать участие в династической войне, разгоревшейся после смерти Владимира Святого. Норвежские конунги, вынужденные по разным причинам покинуть родную страну, будут жить при дворе русских князей. Но все эти события уже выходят за рамки нашей книги.

Так что скандинав – такой же строитель древнерусского государства, как и славянин, и ничего унизительного в признании важной роли норманнов в становлении Руси нет. Русь времен ее расцвета – это славянское государство (фактически – несколько государств) с развитой славяноязычной христианской культурой.

А вот фигура основателя правящей династии Руси, скорее всего, легендарна.

Глава 2

ТАЙНА РУССКОГО КАГАНАТА

Однажды при дворе императора франков появились послы неведомого народа. Они сказали, что народ их называется «рос», а правит ими «хакан» – правитель с тюркским титулом. Существовал ли в действительности каганат русов и почему первые правители Руси назывались титулом степных властителей?

Кем бы ни был Рюрик (если он, конечно, существовал в реальности) – он пришел не на пустое место. На обширных равнинах будущей Руси уже несколько столетий обитали племена славян. Настало время познакомиться с ними поближе.

Само слово «славяне» соблазнительно произвести от «слава». Но термин «славяне» в его современном произношении появился довольно поздно. Древние славяне сами себя называли «словене», «словени» – от «слово». Словене – те, кто владеет словом, может говорить на понятном для сородичей языке. Самоназвания большинства народов мира переводятся сходным образом – «те, кто говорит».

История выхода славян на историческую арену туманна и спорна. Данные письменных источников отрывочны – ведь древнейшая истории славян начиналась на самой периферии античного мира, поэтому записи античных авторов о славянах кратки и нередко фантастичны.

Древнейший народ античных источников, который можно как-то сопоставить со славянами – это венеды. О них пишут, например, римские историки I в. нашей эры Плиний и Тацит, помещая область, населенную венедами где-то в бассейне реки Вистулы (Вислы). Но славянство венедов невозможно ни доказать, ни опровергнуть.

А вот когда в сообщениях византийских писателей V–VI вв. появляются «склавины» и «анты» – это уже несомненные славяне, по крайней мере, первые из них[13]. Именно в V–VI столетиях на востоке Европы сложился славянский мир.

Это было грозное время крушения античной греко-римской цивилизации. Нашествия варваров-германцев сотрясали Западную Римскую империю, а в конце V столетия погубили ее окончательно. На евразийских просторах происходило непрерывное движение разноязыких племен – предков французов, испанцев, англичан, немцев… Степные кочевники вторгались в Европу, вынуждали народы сниматься со своих мест, самих кочевников теснили другие степные этносы. «Великое переселение народов» – под таким названием вошло в историю то время, когда славяне вышли на арену мировой истории.

Посмотрим, что известно о славянах византийским писателям.

«Племена эти, склавины и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща».

Так описывает древних славян Прокопий Кесарийский, выдающийся византийский историк и дипломат VI века. Как и большинство византийских авторов, писавших о соседних с империей народах, он не был свободен от старинных, восходящих еще ко временам «отца истории» Геродота представлений о быте «варваров». В греческой литературе было принято либо восхищаться простотой и благородством варварских нравов, либо, наоборот, обвинять «варваров» в коварстве и лживости. Славяне тоже не избежали таких оценок. Однако, если сделать поправку на эти стереотипные описания, в сочинениях византийцев можно увидеть важные сведения.

«Народовластие» славян у Прокопия Кесарийского отражает сущность древнеславянского общества. Многое из того, что мы можем проследить по византийским сочинениям, сохранялось и позже, уже в древнерусскую эпоху. Посмотрим, каким это общество было.

По свидетельству Прокопия, славяне жили небольшими поселениями, которые к тому же постоянно перемещались с места на место:

«А живут они в жалких хижинах, располагаясь далеко друг от друга, и каждый меняет, насколько можно часто место поселения».

Археология подтверждает, что славяне VI–VIII вв. находились в непрерывном движении. Отдельные группы славян могли перемещаться в разных направлениях, но основным направлением движения славянских поселенцев было северо-восточное. В дальнейшем именно в этом направлении пойдет древнерусская колонизация – на Верхнюю Волгу, в Заонежье и, в конечном счете, за Уральские горы.

Конечно, Прокопия Кесарийского интересовало и военное дело славян:

«Вступая же в битву, большинство идет на врага пешими, имея небольшие щиты и копья в руках, панциря же никогда на себя не надевают, некоторые же не имеют на себе ни хитона, ни грубого плаща, но, приспособив только штаны, прикрывающие срамные части тела, так и вступают в схватку с врагами».

Другое важное для нас ранневизантийское сочинение называется «Стратегикон». Этот трактат о военном искусстве принадлежит перу императора Маврикия, правившего в 582–602 гг. Маврикий тоже описывал склавинов и антов:

«Пребывающих у них в плену они не держат в рабстве неопределенное время, как остальные племена, но, определив для них точный срок, предоставляют на их усмотрение: либо они пожелают вернуться домой за некий выкуп, либо останутся там как свободные люди и друзья».

Итак, в славянском обществе было хорошо известно рабство в его древнейшей форме – когда рабами становились военнопленные. В русских летописях и древних законах такой раб-пленник назывался «челядин». Захват челяди – всегда одна из главных целей древних межплеменных войн.

В античном мире – в древнегреческих государствах, в Римской империи – число рабов было огромным. Десятки и сотни рабов могли быть задействованы в больших мастерских или сельских поместьях. В архаических обществах, к которым относятся, например, Древняя Русь и Скандинавия, рабство имело иную природу. Рабов-пленных никогда не было много. Дистанция между рабом и его господином была не так велика – раб жил тут же, рядом, в доме хозяина, мог выполнять какие-то особые поручения, мог оказать хозяину важную услугу и быть за это освобожденным, а в некоторых случаях мог даже иметь собственное оружие.

В то же время раб оставался рабом – его можно было продать, купить, обменять, в случае убийства раба за него не платилась вира (крупная материальная компенсация за убийство свободного человека), хотя стоимость его убийца должен был возместить. Раб был такой же частью имущества свободного человека, как, например, домашний скот. Рабы были важным товаром Руси IX–X веков. Другой целью межплеменной войны была дань – материальная контрибуция, которую взимали победители с побежденных. Дань – древнейшая форма эксплуатации одним народом другого, более слабого. Дань могла быть разовой (победили и ограбили), а могла быть и регулярной, в этом случае она исчислялась определенным образом и единицей обложения было домохозяйство. В этом случае устанавливался ее точный размер, а обе стороны приобретали определенные права и обязанности – получатели дани должны были защищать плательщиков от других врагов, а плательщики, в свою очередь, участвовать в военных предприятиях получателей. О древнерусских данях у нас еще будет впереди подробный разговор, а пока вернемся к сочинению императора Маврикия.

«Пребывая в состоянии анархии и взаимной вражды, они ни боевого порядка не знают, ни сражаться в правильном строю не стремятся, ни показаться в местах открытых и ровных не желают…»

Будучи государственным деятелем, Маврикий, конечно, описал наиболее приемлемый, с его точки зрения, вариант установления отношений со славянами:

«Поскольку у них много вождей и они не согласны друг с другом, нелишне некоторых из них прибрать к рукам с помощью речей или даров, в особенности тех, которые ближе к границам, а на других нападать, дабы враждебность ко всем не привела бы к их объединению или монархии».

Здесь, кстати, четко звучит одна из основных причин возникновения государств – необходимость объединения для отражения внешней угрозы. Если поменять знаки «плюс» и «минус» во фразе Маврикия «дабы враждебность ко всем не привела бы к их объединению» (заменить враждебность самих славян на враждебность соседей к славянам), получится главный мотив образования крупных межплеменных объединений славян – так называемых племенных союзов[14].

Союзы эти начали складываться у славян весьма рано, и для VIII–IX вв. они вполне характерны. Подобный крупный союз славян описал, например, выдающийся арабский ученый ал-Масуди. Во главе этого союза стояло племя, которое ал-Масуди называет Валинана, правил этим племенем могущественный «царь» славян по имени Маджак.

Звучит в приведенном отрывке и еще одна ключевая фигура древнеславянского общества – военный предводитель общины. «Царями» или «вождями» зовут этого предводителя иностранные авторы, у самих же славян он назывался «князь».

Военный вождь известен, наверное, у всех народов традиционного общества, которые соприкасались с другими народами и вынуждены были с ними воевать. Первоначально он был выборным и выбирался для конкретной военной задачи. Для того чтобы сделаться таким вождем, человек должен был обладать целым рядом качеств – он должен уметь сражаться, уметь управлять людьми, пользоваться авторитетом у соплеменников и обладать военной удачей. Последнее качество показывало, что вождю благоволят высшие силы, что для людей традиционного общества было очень важно. Со временем власть военного вождя стала наследственной, но все равно ограничивалась в основном войной.

Вот каким был славянский мир, когда его открыли для себя в IX столетии скандинавские искатели богатства и славы. И одновременно с распространением скандинавов по Восточно-Европейской равнине в арабских, византийских и западноевропейских источниках появляется новый, неизвестный ранее, народ.

В разных странах его называли по-разному – «рос» (в Византии и Каролингской империи), «ар-рус» – в Арабском Халифате, «руги» или «рутены» – в Каролингской империи. Это и есть наша древнейшая Русь.

Сведения о ней, этой древнейшей Руси, отрывочны, противоречивы, нередко необъяснимы, а иногда – фантастичны. Но если мы хотим узнать, как возникла наша страна, наш долг – тщательно разобрать все эти упоминания в сравнении друг с другом и с археологическими данными. Начнем!

Самые ранние источники, в которых появился народ «рос», относятся к первой половине IX столетия.

В 839 г. в город Ингельгейм, ко двору франкского императора Людовика Благочестивого, сына Карла Великого, прибыло посольство византийского императора Феофила. Подробный рассказ об этом посольстве донесли до нас «Бертинские анналы», обширное историческое сочинение IX века, повествующее о временах правления Людовика и его сына Карла Лысого. В составе этого посольства были и представители некоего народа «рос»:

«Народ их называется Рос, король их, именуемый хаканом, направил их к нему (т. е. к императору Феофилу. – М.С.), как они уверяли, ради дружбы».

Феофил просил франкского императора обеспечить послам возможность безопасного возвращения на родину – «так как путь, по которому они прибыли в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайной дикости исключительно свирепых народов».

Примечания

1

«Повесть временных лет» написана на древнерусском языке. Привлекая нашу Начальную летопись, мы будем цитировать ее на языке оригинала – он непривычен, но понятен. В тех случаях, когда в тексте «Повести» много относительно малопонятных слов, мы будем давать перевод цитат на современный русский язык.

2

Многие летописи Новгорода получили свои современные названия по тому порядку, в котором их публиковали издатели XIX века. Это не всегда соответствует их реальному старшинству – так, Новгородская Четвертая летопись значительно старше Новгородской Третьей. Но Новгородская Первая – действительно самая древняя из новгородских летописей. Самый древний пергаментный список Новгородской Первой летописи даже старше Лаврентьевского – он может датироваться XIII столетием.

3

Имеется в виду византийский хронист IX века Георгий Амартол.

4

Н о р м а н н ы (northsmenn – «северные люди») – жители «Северных стран», современных Дании, Швеции и Норвегии. Мы условимся для удобства называть норманнами вообще всех скандинавов, хотя исторически этот термин применялся в первую очередь к западноскандинавским племенам, предкам норвежцев.

5

«Се аз» – «это я».

6

Б а р м ы, или оплечья – часть императорского парадного облачения.

7

Т ы с я ц к и й – военачальник, командир городского ополчения.

8

П р у с с ы – одно из древних балтских племен.

9

К скандинавским народам относятся также живущие на островах Атлантики исландцы и фарерцы.

10

И н г л и н г и – род шведских конунгов, происходивших, по легенде, от бога Ингви-Фрейра.

11

Руны высекались на камне или вырезались на дереве, иногда процарапывались на каких-либо предметах. Поэтому они имели характерный угловатый вид.

12

От древнерусского «Полтеск», или «Полотеск».

13

Само слово «анты» считается иранским по происхождению. Возможно, к формированию антов имеют некоторое отношение ираноязычные народы Степи, но этот вопрос пока далек от окончательного разрешения.

14

Другой путь образования племенных союзов – расширение и дробление самих племен.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.