Библиотека Победы - Диверсант

Он попал в настоящий фронтовой город. Центральная часть Владикавказа была захвачена белыми, а по окраинам разбросаны красногвардейские отряды рабочих. Каждый день происходили вооруженные стычки, перестрелки.

В начале августа на Владикавказ совершили налет белоказачьи сотни. Они несколько дней удерживали город, шли уличные бои.

Хаджи сражался в составе горской сотни с частями генералов Шкуро, Назарова, участвовал в боях за города Кисловодск, Пятигорск, Георгиевск, Невинномысск.

В конце 1918 года на Северном Кавказе свирепствовал сыпной тиф. Заболел и Хаджи. Он лежал вместе с другими больными на станции Прохладная. К счастью, его подобрал местный житель, кабардинец, и увез к себе в аул, выходил, поднял на ноги.

До весны Хаджи под видом батрака скрывался в доме гостеприимного кабардинца, а потом стал пробираться домой, в родную станицу Ольгинскую.

Станица находилась километрах в шестидесяти. Днем он прятался в лесу, а ночью шел. Однако выйдя к своим, узнал, что в Ольгинской стоят белые части.

Пробрался к родственникам матери. Бабушка встретила его со слезами на глазах, рассказала, что белые выгнали семью из дома, разместили там солдат.

А еще по секрету сказала, что в селе тайно скрывается дядя Хаджи – Саханджери Мамсуров, член бюро горской фракции Кавказского краевого комитета партии, соратник Сергея Кирова и Серго Орджоникидзе.

«Как же так? – удивился Хаджи.– Ведь в селе белые». Бабушка объяснила, что Саханджери тоже был очень болен, лежал в доме его отца, но когда пришли белоказаки, он переоделся в одежду одного из родственников, взял два пистолета и прошел мимо беляков, которые сидели во дворе. Теперь он скрывается в доме Дадо Дзгоева.

Родственники Саханджери – Майрам, Тусултан, Сабазгирей, его отец – Джиор были готовы открыть огонь по белоказакам, если бы те остановили дядю. Но все прошло благополучно.

Однако Хаджи показалось, что укрытие в доме Дзгоева тоже не очень надежное. Многие знали об этом. И тогда, посоветовавшись с отцом, незаметно для семьи Дзгоевых они вывели Саханджери и укрыли его в заброшенном амбаре. Об этом укрытии, кроме Джиора и Хаджи, никто не знал.

А среди родственников и близких распространили слух, что Саханджери выздоровел и ушел в горную Ингушетию, где его ждал Серго Орджоникидзе.

Действительно, так оно и случилось, только позже, когда Саханджери окреп. Он установил связь с подпольщиками в городе Ардоне, перебрался туда, а потом через перевалы Главного Кавказского хребта перешел в Грузию.

Хаджи тоже начал осторожно наводить справки, где находятся партизаны. Как выяснилось, в районе Владикавказ—Грозный действовало несколько партизанских отрядов. Самый ближайший партизанский отряд находился в 25—30 километрах от станицы Ольгинской. Туда и подался Хаджи. Вскоре он уже вновь участвовал в боевых действиях.

Однако несмотря на то, что Хаджи бывал в боях, он по-прежнему оставался пятнадцатилетним юношей.

Как-то их вызвал командир партизанского отряда и поставил задачу – взорвать бронепоезд белых, имевший даже свое имя: «Смерть или победа». Была сформирована группа молодых ребят, как их называли в отряде, «орлов», и они вышли на задание. В 30 километрах от железнодорожной станции им поручили заложить мину.

Пока добирались до места диверсии, говорили о бронепоезде. Один партизан стал таинственно рассказывать, что на бронепоезде установлены новые секретные орудия, которые не стреляют снарядами, а направляют на противника особые лучи. Эти лучи все на своем пути сжигают.

Надо сказать, многие молодые партизаны были вовсе неграмотными, так что убедить их в страшном оружии было несложно.

Хаджи как самого младшего назначили коноводом. Когда все ушли к железной дороге, он остался с лошадьми.

Стояла лунная ночь, вдали шумел Терек. Из головы никак не шел рассказ партизана об огненных лучах. Становилось жутко. Ведь по древнему обычаю умершего человека должны похоронить родственники. «А если мы все сгорим?» – спрашивал себя Хаджи. От этого и других безответных вопросов становилось еще страшнее.

Вдруг он услышал шум приближающегося бронепоезда. Из его бронированных вагонов сверкнул яркий луч, протянулся далеко вперед и на мгновение осветил коней, самого Хаджу.

Ужас охватил его. Он закричал, стал звать товарищей. А бронепоезд с грохотом мчался вперед, Хаджи подумал, что «орлы» погибли и бросился бежать что было сил. Он мчался в партизанский отряд, по дороге потеряв шапку.

«Орлы» остались живы, но операцию провалили. Мина взорвалась далеко впереди бронепоезда, не причинив ему вреда.

В отряде все смеялись над Хаджи, и только командир был суров. Этот старый солдат объяснил назначение прожектора и сказал, что на войне трус погибает первым. Эти слова командира Хаджи Мамсуров запомнил на всю жизнь.

Шли месяцы, Хаджи взрослел, набирался боевого опыта. Вскоре он прослыл в отряде смелым разведчиком.

Однажды его включили в состав большой группы в несколько десятков человек для налета на Пластовскую бригаду. Задание было дерзкое и опасное. Ведь солдаты и офицеры бригады – опытные, обстрелянные воины.

Партизаны готовились долго и тщательно. Разведку поручили провести Хадже. Он обошел, облазил все дороги, тропинки, установил, где находятся посты и патрули, место и время их смены.

Штаб бригады находился в самом центре села, в большом доме. Хаджи знал расположение всех комнат, вход, окна.

И вот глубокой ночью диверсанты двинулись в путь. Сначала шли, потом ползли. Мамсуров возглавлял штурмовую группу в два десятка человек. Остальные были расставлены на путях отхода.

В штабе горела лампа, офицеры пили вино и резались в карты.

Хаджи подполз к стене, подтянулся, закинул ногу и уже сверху увидел во дворе часового. Тот стоял, опершись на винтовку. Мамсуров прикинул – в один прыжок часового не достать. Значит, надо ждать. Затаился, залег прямо на стене.

Часовой прошелся взад-вперед и, наконец, двинулся вдоль забора. Улучив момент, Хаджи в прыжке кинжалом снял часового. Путь свободен.

Дом был большой, в несколько комнат, но вход один, с улицы. У входа еще один часовой. Этого удалось бесшумно скрутить, предупредив: будешь кричать – убьем.

Когда диверсанты ворвались в дом, один из офицеров успел выхватить револьвер, но выстрелить ему не дали. Он упал, сраженный ножом.

В другой комнате находился начальник штаба. При виде вошедшего партизана он испугался, поднял руки вверх, заплакал. А ведь это он сжигал дома, избивал стариков и женщин, уничтожал целые семьи. О его жестокости ходили легенды.

Он попросил разрешения одеться. Подойдя к стулу, на котором лежала гимнастерка, начштаба схватил револьвер. Но партизан опередил его. Пуля свалила начштаба.

Однако диверсанты выдали себя. Во дворе поднялся шум, зазвучали выстрелы. Хаджи приказал группе отходить. На всю операцию ушло не более получаса.

У белых был сильный переполох. В ауле стреляли до утра. А партизаны к тому времени ушли. Группа в полном составе возвратилась в отряд. Командир поблагодарил диверсантов с успешно проведенной операцией.

Так проходила военная юность Хаджи-Умар Мамсурова.

В 1921 году он уехал учиться в Москву, в Коммунистический университет трудящихся Востока и, казалось, теперь его жизнь далека от армии. Но судьба распорядилась по-иному.

Через полтора года его вызвали в Главное политическое управление РККА и направили в распоряжение Революционного военного совета Северо-Кавказского военного округа, предварительно предоставив отпуск.

Приехав во Владикавказ, Хаджи погостил несколько дней у дяди Саханджери, который уже был председателем Совета народных комиссаров Горской АССР, и отправился в родную станицу Ольгинскую к отцу-матери, братьям, сестрам.

В Москве он очень скучал по родным местам. А когда из окна поезда увидел снежные горы, стремительно несущийся Терек, не сдержал слез.

Война на пороге родного дома

Хаджи Мамсуров отдыхал в родной станице, когда стало известно, что в середине мая на праздник объединения народов Горской АССР приедет сам Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин.

Празднование должно было проходить в красивом месте, у реки, между осетинским селением Ольгинское и ингушским аулом Базоркино. Собирались приехать представители разных народов – дагестанцы, осетинцы, ингуши, чеченцы, кабардинцы, казаки, ногайцы, балкарцы, карачаевцы, черкесы.

Однако праздник этот был не всем по душе. На Северном Кавказе – неспокойно, в горах и в дальних аулах еще скрывались остатки белогвардейских формирований. Они делали набеги в долины, убивали руководителей партийных и советских органов, бойцов и командиров Красной армии. Шла отчаянная борьба.

Ранним утром, в день приезда Калинина, в Ольгинскую пришла тревожная весть. Крупная банда белоказаков спустилась с гор и готовится к нападению на Всесоюзного старосту и его окружение.

Времени на раздумье не было. Хаджи Мамсуров собрал десяток местных комсомольцев. Вооружившись, на лошадях они выехали к предполагаемому месту засады.

Он хорошо знал местность в окрестностях родного села и не ошибся. Именно здесь, на повороте горной дороги, в камышах белые устроили засаду.

Как только группа Мамсурова углубилась в заросли, по ним открыли сильный огонь. Ольгинцы ответили залпом и, рассредоточившись, двинулись вперед.

Вскоре белоказаки не выдержали напора группы Мамсурова, стали отходить. Ольгинцы бросились в погоню.

На поле боя бандиты оставили два трупа и несколько убитых лошадей.

Из группы Мамсурова, к счастью, никто не пострадал. Не повезло только самому Хаджи. Он был ранен в ногу. Рана долго не заживала, его отправили в больницу.

Навестить Хаджи приехали руководители Горской республики во главе с дядей Саханджери Мамсуровым. Его благодарили за героизм и мужество и в подарок привезли «красные революционные шаровары», взамен изорванных во время преследования банды.

На вопрос Хаджи, знает ли Михаил Иванович, что я был ранен из-за него, председатель Совнаркома республики Саханджери Мамсуров долго заразительно смеялся: «Ну что ты, Хаджи, не могли же мы ему рассказать о банде и испортить праздник». И, подмигнув своим соратникам, сказал: «Ведь ты чуть не испортил праздник».

А Хаджи и вправду чувствовал себя немного виноватым. На праздник не попал, Калинина не увидел, да еще выбыл из строя на три месяца. Хорошо, что в штаб Военного округа сообщили, а то вообще признали бы дезертиром.

Кстати говоря, Хаджи Мамсурову еще придется близко столкнуться с Михаилом Ивановичем Калининым.

В 1928 году его, тогда военного комиссара Отдельного Дагестанского кавалерийского дивизиона, вызовет к себе командующий войсками округа И. Белов и член Реввоенсовета С. Кожевников. Будет поставлена задача: из лучших воинов отобрать эскадрон, совершить марш в район крепости Гуниб и организовать охрану этого района.

В селение Гуниб должен прибыть на отдых Председатель ЦИК СССР М. И. Калинин. Мамсуров получил приказ всюду лично сопровождать Михаила Ивановича и охранять, что, собственно, и сделал.

Он сопровождал его каждый день на прогулках на вершину горы Гуниб, по аулу, на встречах с кавалеристами, которые любил Калинин. Для молодого командира беседы с Председателем ЦИК были школой посерьезнее любой академии.

Они часто оставались наедине, и Калинин вдруг неожиданно спрашивал: «Как строить новую жизнь в селе, Хаджи?» Трудные задавал вопросы Михаил Иванович и очень интересно на них отвечал.

Позже Мамсуров скажет, что «за время пребывания с Калининым я закончил настоящий университет».

Но это было позже. А пока Мамсуров залечивал раненую ногу в госпитале. После выздоровления он прибыл в штаб округа в Ростов-на-Дону. Его направили начальником курса в окружную Военно-политическую школу.

Однако он чувствовал нехватку военных знаний и напросился подучиться. Просьбу удовлетворили. В мае 1924 года Хаджи закончил обучение и сдал экзамены за полный курс Военно-политической школы.

И вновь в отпуске в родном селении он столкнулся с Гражданской войной. Вот как о том времени вспоминал сам Хаджи-Умар Мамсуров: «У меня на курсе было два приятеля, молодые ребята, прошедшие Гражданскую командирами взводов – Леня Карнач и Арон Зак.

По окончании всем нам выдали новое обмундирование, дали месячный отпуск. И я уговорил их отправиться ко мне в Ольгинское.

Приехали в село. Леня и Арошка сразу окунулись в работу Ольгинской комсомольской организации, были в восторге от наших ребят.

Секретарем комсомольской организации был мой двоюродный брат Каспулат (Чопа) Мамсуров. У Карнача, Зака и Чопы завязалась искренняя дружба. Чопа обладал даром природного вожака молодежи и был общим любимцем.

Однажды вечером, когда мы сидели на камнях на краю улицы, подъехал верхом на лошади Чопа и сказал, чтобы шли домой. Там собралось много гостей отметить рождение его сына. Посидите, мол, погуляйте, потанцуйте.

Сам сказал, что напоит коня и присоединится к нам.

Мы с братом Бимбулатом пошли в магазин, чтобы купить папирос для гостей. Но не успели дойти, как услышали несколько выстрелов со стороны реки.

Выстрелы в ту пору были не редкость, но мы сразу почувствовали неладное и бросились к реке, к водопою.

Прибежали и нашли на берегу раненого Чопу. Наклонившись, я стал спрашивать его, кто в него стрелял. Он что-то хотел сказать, поднял руку, прикусил палец и лишь помотал головой.

Так Чопа умер у меня на руках. На его груди я обнаружил три пулевых ранения.

На другой день мои приятели Леня и Арошка пришли к моей матери, попросили у нее прощения, сказали, что они очень ей благодарны, но в такой дикой обстановке оставаться не могут и уезжают.

Она стояла и молча плакала.

Я отвез их обоих на арбе во Владикавказ, посадил на поезд. С тех пор мы больше никогда не виделись.

А когда возвращался обратно из Владикавказа, по дороге из зарослей, меня обстреляли бандиты. Возможно, это были те же головорезы, что убили Чопу.

Я был вооружен, да и стрелял неплохо. Выхватил револьвер, ответил бандитам. Видимо, моя ответная меткая стрельба заставила банду отойти».

Такие были времена на Северном Кавказе. Даже в отпусках в родном селе Хаджи Мамсурову приходилось воевать.

По ком звонит колокол?

О разведчике и диверсанте Мамсурове пресса вспоминает, как правило, в дни юбилеев.

С одной стороны, злую шутку сыграла пресловутая секретность. Достаточно сказать, что с большинства «испанских материалов» у нас в стране до сих пор не снят гриф секретности.

С другой стороны, надо с горечью признать: к событиям далеких 30-х годов прошлого века у российской молодежи нет особого интереса. Да и откуда ему быть? Ведь публикации на эту тему в наших СМИ практически отсутствуют. Вот и получается замкнутый круг.

Те же редкие журналисты, которые пытаются что-то сказать о Хаджи Мамсурове, сразу «западают» на самый яркий, на их взгляд, эпизод из жизни разведчика. Еще бы, именно Хаджи Мамсуров был прототипом главного героя лучшего романа Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол».

Одна из центральных газет в сентябре 1993 года писала: «Именно Хаджи Мамсуров послужил прототипом героя-подрывника Роберта Джордана в знаменитом романе…»

Но автору показалось и этого мало. Он идет дальше. «Еще точнее будет сказать, что действия полковника Ксанти, как звался он в Испании, и побудили у романиста замысел описать события национально-революционной войны испанского народа 1936—1939 гг. в такой интерпретации».

Действительно, Хаджи Мамсуров знал Эрнеста Хемингуэя, встречался с ним, рассказывал писателю о действиях партизан-диверсантов в Испании.

Илья Эренбург в своих воспоминаниях пишет так: «В Гейлорде Хемингуэй встречался с нашими военными. Ему нравился Хаджи, человек отчаянной смелости, который ходил во вражеский тыл (он был родом с Кавказа и мог легко сойти за испанца).

Многое из того, что Хемингуэй рассказывал в романе „По ком звонит колокол“ – о действиях партизан, он взял со слов Хаджи».

Известный фронтовой кинооператор, тоже участник войны в Испании, Роман Кармен, высказывается еще более конкретно: «Хаджи никогда ничего не рассказывал. А на вопрос только качнет черной как смоль шевелюрой и улыбается застенчивой улыбкой, сверкнув из-под резко очерченных губ белоснежными зубами. Лишь одному человеку, после долгих уговоров товарищей, он дал вытянуть из себя подробный рассказ: два вечера Эрнест Хемингуэй просидел с ним в отеле „Флорида“ и впоследствии сделал смелого Хаджи прообразом одного из героев романа „По ком звонит колокол“».

Егор Яковлев, журналист, редактор, один из немногих, кто встречался с Хаджи Мамсуровым в 60-е годы, когда тот уже занимал высокий пост заместителя начальника Главного разведывательного управления, считает, «что коммунист Хаджи не мог быть героем Хемингуэя. Человек ясных целей, бесконечно преданный победе нового строя, он герой иного романа. А те, о ком писал Хемингуэй, кого любил, отравлены горечью, живут в разладе с обществом. Да, они готовы воевать (и если воевать, то до конца), но лишь с несправедливостью, а не за переустройство всей жизни».

Кстати, Егор Яковлев задал тогда свой сакраментальный вопрос Мамсурову:

– Скажите, товарищ Хаджи, а себя вы узнали в романе?

– И да и нет,– ответил генерал.

И, думается, ответом подвел черту в споре о прототипе главного героя книги «По ком звонит колокол».

Хемингуэй сделал своего героя американцем. Иначе и быть не могло. Тем более что американские добровольцы тоже воевали в Испании.

В 1966 году в журнале «Иностранная литература» были опубликованы воспоминания Мирко Марковича, командира батальона одной из интербригад в Испании, под названием «Я знал Хемингуэя».

«Это случилось весной 1937 года,– рассказывает Маркович.– Хемингуэй находился в Испании в качестве корреспондента каких-то американских газет, а батальон американских добровольцев в составе ХV интернациональной бригады занимал позиции возле Хармы, обороняя Мадрид.

Весенний день близился к концу, когда мне принесли записку командира бригады Владимира Чопича о том, что в батальон приедет Эрнест Хемингуэй…

В нормальной обстановке я, вероятно, был бы взволнован возможностью скорой встречи с писателем, которого знал по книгам, прочитанным до отъезда в Испанию: „Прощай, оружие!“, „Снега Килиманджаро“, „Иметь и не иметь“. Но на Харме я не испытал такого волнения.

Вместо этого меня беспокоила мысль: как бы с ним что-нибудь не случилось, по крайней мере, тогда, когда он будет у меня. Об этом предупреждал и Чопич, да я и сам (правильно или неправильно) понимал, что несу ответственность „за все живое и мертвое“ в секторе батальона.

Несколько успокаивало то, что у нас на позициях наступило вечернее затишье…

Однако Хемингуэй появился возле нашей землянки прежде, чем я рассчитывал: он застал меня с запиской Чопича в руках…

После того, как мы обменялись рукопожатиями, последовал его лаконичный вопрос:

– Русский?

И мой очень лаконичный ответ:

– Черногорец!

На лице Хемингуэя появилась тень разочарования, которую он даже не пытался скрыть:

– А я, черт возьми, слышал в Мадриде, будто нашими ребятами командует какой-то русский.

Я возразил, стараясь говорить помягче…

– Вовсе не хочу вас обидеть, в самом деле было приятно услышать это в Мадриде… Русские – хорошие солдаты, а я по опыту знаю, что значит иметь командиром хорошего солдата… Конечно, я – интернационалист, но все-таки эти американские парни, эти молодые дьяволы из Нью-Йорка, Пенсильвании, Иллинойса и других мест как-то мне ближе».

Думаю, Хемингуэй не кривил душой, говоря о «молодых дьяволах из Нью-Йорка и Пенсильвании», только тянуло его больше к русским. Отсюда и нескрываемое разочарование при встрече с Марковичем.

Просто русские славились в Испании своей смелостью и умением воевать. А о храбром Ксанти ходили легенды. Вот от того и «не слезал» Хемингуэй со своего коллеги и товарища из России Михаила Кольцова, уговаривая познакомить с Мамсуровым.

А Хаджи, откровенно говоря, этого очень не хотелось. Он руководил диверсионными группами и соблюдал строжайшую секретность, конспирацию и делиться с кем-то этими сведениями не собирался.

Но Кольцов уговаривал, просил, доказывал, что это необходимо. Мол, Хемингуэй напишет о героизме интербойцов. С трудом, но Хаджи согласился.

Их первая встреча произошла в 1937 году, после диверсии интербригадовцев, на аэродроме под Талаверой. Прошел слух, что в ходе этого налета убит подполковник республиканской армии Ксанти. Но Мамсуров, к счастью, был только ранен.

Хаджи Мамсурову Хемингуэй с первой встречи не понравился. Воспитанный в строгих горских традициях, Хаджи не пил и не любил пьющих. Хемингуэй же был нетрезв, более того, в разговоре все время потягивал вино.

Ксанти стерпел, но после разговора сказал Кольцову: «Хемингуэй – человек несерьезный. Много пьет и болтает».

И все-таки во время других встреч писателю удалось разговорить Ксанти. Они встречались три дня подряд. Беседовать начинали часов в пять-шесть вечера и заканчивали далеко за полночь.

Мамсуров рассказывал о делах и людях его диверсионных групп, не называя, разумеется, имен, а порой, и мест, где происходили события.

Если внимательно почитать роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», можно заметить, что автор хорошо знает и тонко чувствует работу диверсантов-подрывников.

Но откуда? Писатель никогда не ходил в рейды, не подрывал мины. Однако все это делал много раз Хаджи Мамсуров. Он и поведал об этом Хемингуэю.

Обратимся к роману. Вот генерал Гольц провожает на задание подрывника Роберта Джордана и, напутствуя его, говорит: «Взорвать мост в точно указанный час, сообразуясь со временем, назначенным для наступления,– вот что нужно. Вы понимаете?»

Это правило знает всякий диверсант. Оно звучит так: «У каждой диверсии свой час».

Еще одна заповедь диверсанта, отправляющегося в тыл,– знать только то, что положено тебе, и не более.

«Смотрите, я сейчас покажу вам весь план,– обращается Гольц к Джордану.– Видите? Мы начнем не у входа в ущелье. Это уже решено. Мы начнем гораздо дальше. Вот – смотрите сюда.

– Я не хочу знать,– сказал Роберт Джордан.

– Правильно,– сказал Гольц.– Когда идешь за линию фронта, лучше брать с собой поменьше багажа, да?»

Эти, пусть и немудреные, профессиональные секреты украшают роман, доказывают, что Хемингуэй смог «подсмотреть» и «подслушать» у Ксанти важные детали.

«Впрочем, все это штрихи,– говорил в беседе с Егором Яковлевым генерал Мамсуров.– Еще радостнее – узнавать людей, которые действуют в романе. Я узнал почти всех…

В романе упоминается соратник Джордана по подрывной работе, его русский друг Кашкин. Он все время страшится попасть живым в руки фашистов. Джордану пришлось исполнять последнюю просьбу друга – он застрелил тяжело раненного Кашкина…

Он случайно оказался недалеко от истины. Кашка – вид цветка. В Кашкине я узнал старшего лейтенанта Цветкова. Он был опытный подрывник, но со временем стали сказываться усталость, перенапряжение. Цветков нервничал, храбрость его порой граничила с безрассудством. Так было и в последнем бою. Он взорвал эшелон с войсками. Надо было отходить. Но Цветков нарушил запрет и ввязался в бой. Его тяжело ранило. Цветкова вынесли товарищи. Он умер у них на руках. Похоронили его в глухом уголке Эстремадура».

Дальше генерал Хаджи Мамсуров рассказывал о старике-испанце, его звали Баутиста. Он был против убийства людей, считал это грехом. Ксанти поведал Хемингуэю о старике.

И вот в романе старик Ансельмо говорит: «По-моему, людей убивать – это грех. Даже если это фашисты, которых мы должны убивать». И тем не менее в критический момент он убивает часового и гибнет сам.

В жизни, к сожалению, было все трагичнее. После нападения отряда диверсантов на аэродром в Севилье, где они уничтожили семнадцать самолетов, старик Баутиста попал в руки фашистов. Его ждала страшная смерть. Фашисты соорудили крест, распяли на нем партизана и подожгли.

Узнал Хаджи Джиорович в романе и Марию, дочь мэра одной из деревень, который помогал партизанам. Фашисты надругались над ней. А ведь в жизни, в отличие от романа, она была совсем ребенком, двенадцатилетней девочкой.

Командир партизанского отряда, мексиканец Мигель Хулио Хусто, в книге предстает в образе Эль Сардо, а испанская Шура (так прозвал ее поляк Макс Тадек) похожа на одну из персонажей романа – Пилар.

Можно перечитывать роман еще и еще раз и находить в его героях все новые черты испанских интербригадовцев. Откровенно говоря, искал и я в литературных образах штрихи легендарного Ксанти. И находил: и в подрывнике Роберте Джордане, и в генерале Гольце, и, возможно, еще в ком-то. Хемингуэй наделил чертами Хаджи Мамсурова многих героев своего романа.

Судьба Ксанти оказалась ярче и счастливее, чем судьба литературного персонажа, даже такого писателя, как Хемингуэй. И это настоящее счастье, что Хаджи Мамсуров не погиб в Испании. Хемингуэй написал в своем романе поистине великие слова, которые, как мне кажется, так органично вписаны в жизнь Мамсурова, словно были рождены вместе с ним: «Пусть не говорят о революции те, кто пишет это слово, но сам никогда не стрелял и не был под пулями… кто никогда не видел, как пуля попадает женщине в голову или в грудь, или в спину; кто никогда не видел старика, у которого выстрелом снесло половину головы, кто не вздрагивал от окрика „Руки вверх!“; кто никогда не стрелял в лошадь и не видел, как копыта пробивают голову человека… кто никогда (пожалуй, хватит, ведь продолжать можно до бесконечности!) не стоял на крыше, пытаясь отмыть собственной мочой черное пятно между большим и указательным пальцем – след автомата, когда сам он закинут в колодец, а по лестнице поднимаются солдаты…»

Разведчик-диверсант Ксанти все это видел, все это было с ним.

Однако роман, пусть и великий, это далеко не одно и то же, что реальная война, жизнь на войне. Теперь, думается, пришло время отложить в сторону книгу Хемингуэя и рассказать об испанских фронтовых буднях Хаджи Мамсурова. Тем более, что реальность намного превзошла самые яркие художественные фантазии Хемингуэя.

«Я полюбил его…»

В тот день несколько разведывательно-диверсионных групп вернулись с пустыми руками. Они были заброшены в тыл франкистов с одной-единственной задачей – захватить языка. Желательно, штабного писаря, а лучше всего – офицера.

По оперативным данным, фашисты готовились к большому наступлению на Мадрид – подвозили боеприпасы, подтягивали резервы… Теперь оставалось узнать главное: когда будет это наступление.

Впервые за месяц боев Ксанти послал свои разведгруппы в тыл противника не с диверсионными целями. Приказал строго-настрого – ничего не взрывать, не шуметь. Тихо пробраться в расположение врага, взять «языка» – и домой.

Три группы разведчиков уже возвратились. «Языка» не добыли. Более того, одна группа была блокирована франкистами, но ей удалось вырваться. К счастью, без потерь.

Ксанти ждал четвертую группу. Данные нужны как воздух: когда же двинут франкисты? Они не должны застать врасплох защитников Мадрида. Интербригадовцы уже подготовили диверсионную операцию. Спланировано нанести удар по тылам противника, дезорганизовать его работу, сорвать наступление.

Но такая операция даст эффект, только если она будет проведена накануне наступления. Потому так важно знать точный день, когда Франко бросит свои отборные части в атаку.

Наконец, возвратилась четвертая группа разведчиков. Они захватили офицера. Правда, при захвате его ранили, и в дороге пленный умер. Разведчикам пришлось оставить его, но в нагрудном кармане офицера был найден приказ самого Франко. Приказ гласил: наступление начать 25 ноября.

Значит, упреждающий, диверсионный удар следовало нанести днем раньше – 24 ноября. И он был нанесен: взорваны железная и шоссейная дороги, группы партизан напали на аэродром, подорвали несколько самолетов.

Диверсанты спутали карты противника и добились своего – Франко отсрочил наступление на Мадрид.

В ходе диверсионной вылазки на аэродром, при отходе, был контужен Мамсуров. Рядом с ним разорвался снаряд, его оглушило, Хаджи потерял сознание. В горячке боя никто не заметил потерю. Никто, кроме переводчицы Мамсурова, Лины. «Курчавая, блестящая грива, большие губы на креольском лице»,– так писал о ней Михаил Кольцов. Эта аргентинка, Паулина, или, как ее звали партизаны-интернационалисты, Лина, приехала на машине и разыскала лежавшего без сознания Мамсурова.

Так она спасла ему жизнь в первый раз. «Назавтра,– вспоминал Мамсуров,– когда стал чувствовать себя несколько лучше, я вышел из дома и не заметил, как фашистские самолеты зашли на бомбежку. Лина втолкнула меня в дверь дома, а самолеты буквально изрешетили то место, где я только что стоял. Так Лина спасла мне жизнь еще раз».

Паулина была бесстрашной девушкой. Как-то группа «юнкерсов» сбросила бомбы на площадь маленького испанского городка. Там в это время играли дети. Лина схватила санитарную сумку и под обстрелом бросилась перевязывать раненых детей.

Так началась их дружба – аргентинки Паулины и осетина Хаджи. Уезжая из Испании, он увез с собой в Москву свою переводчицу, они поженились.

Однако, все это будет потом, а сейчас возвратимся в Мадрид, где на подступах к столице идут тяжелые, кровопролитные бои.

Хаджи Мамсуров так рассказывал о боях под Мадридом: «Зона обороны создавалась и существовала как самостоятельный фронт с прямым подчинением Министру обороны и Президенту республики. Возглавил этот фронт так называемый Совет обороны Мадрида, во главе которого формально числился командующий и председатель Совета обороны генерал Мияха. Главным советником у него был комбриг Владимир Ефимович Горев – очень толковый, грамотный, смелый командир, владеющий английским и испанским языками. До приезда в Испанию он командовал одной из лучших в Красной армии танковых бригад, потом находился на посту военного атташе.