Любовь студента, или По всем правилам осадного искусства

Михаил Башкиров

Любовь студента, или По всем правилам осадного искусства

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

1

Студент пятого курса филфака шел по нечетной стороне улицы. То и дело замедляя шаги, поглядывая мимо заснеженных тополей, поверх сугробов, через укатанную дорогу на фасады. И вот, наконец, сквозь медленно падающий снег он различил две черные цифры на белом квадрате на пестрой стене, как будто подранки на замерзающем озере.

Поставив дипломат у ног – ботинки разбухли от налипшего снега – студент палец за пальцем снял перчатки, засунул их в карманы, расстегнул верхние пуговицы тяжелого пальто и достал из горячей глубины пиджака записку с адресом – шарф следом вылез наружу, вздулся.

Верно: дом двадцать два, или, как говаривала бабка Анна, играя в лото, – дикие уточки…

Все погожие летние вечера просиживала бабка с неугомонными соседками под окнами ветхого, с резными наличниками, облупленными ставнями и рассыпающимися завалинками, особняка. Старухи, войдя в азарт и сгребая с блюдца липкие медяки, выражались сочно и метко…

Студент заправил шарф, колючий от снежинок, и натянул перчатки.

Весной будет три года, как похоронили бабку Анну. Могила ее просела и заросла – так нет, все чаще и чаще всплывает в памяти, как живая, и почему-то всегда в одном и том же сером платье с вязаным воротником, хотя платье это совсем редко вынималось из сундука… Впрочем, бабка Анна было что надо, пока совсем не слегла, пока не измучила вконец мать…

Клочок с адресом, подброшенный ветром, зацепился за окантованный медью угол дипломата, потом сорвался, перемахнул через сугроб, исчез под колесами такси.

Переступая с ноги на ногу, постукивая отсыревшими ботинками, студент не решался перейти улицу – в том доме, с вереницей неоновых витрин, опоясывающих первый этаж, его не ждали.

…Бабка Анна обожала выкрикивать номера лото… Поднося очередной бочонок прямо к носу и разобрав цифры, откидывалась назад и, выдержав паузу, проговаривала чуть нараспев: кривые ноги… Счастливчики торопливо накрывали разноцветными пуговицами – семьдесят семь, остальные умоляюще поглядывали на бабку, которая, запустив руку по локоть в мешок, шурудила старательно по уголкам, надеясь на скорую «квартиру». Туды-сюды, как свиньи спят, – это, кажется, шестьдесят девять… Венские стульчики – сорок четыре… Дед, конечно, – девяносто… Бабка восемьдесят… Неужели так мало запомнилось? Да, вот еще: бычий глаз – десять…

Окончательно продрогнув, студент подхватил дипломат занемевшими пальцами и, черпая ботинками снег, перескочил на льдистую дорогу, обождал, когда проедет, чадя дизелем, автобус.

Рекламная спираль простреливала длинный фасад от края до края.

Студент, разогреваясь, прошелся мимо беспрестанно хлопающих дверей.

Зачем-то юркнул в гастроном и сейчас же выскочил обратно.

Кругом суетливые люди с пакетами и тугими сумками.

На тротуаре снежное радужное месиво.

Добравшись кое-как до противоположного конца дома, остановился возле углового окна.

В пустом зале две женщины, удобно рассевшись в креслах, воинственно размахивали длинными расческами.

Спорят о чем-то своем или ругают клиентуру?.. Им хорошо в тепле, пропахшем одеколоном… Сколько еще торчать у этой парикмахерской?.. Надо решаться… А все началось с недавнего разговора с Андрюхой, когда возвращались из кино, недосмотрев сеанс.

Фильм был французский, широкоэкранный и цветной, но уже через полчаса зрители дружно потянулись к выходу…

2

– Так, значит, ваш диплом пробуксовывает на ровном месте?

Андрюха швырнул скомканные билеты рядом с уличной опрокинутой урной.

– Стыдно, стыдно…

– Тебе бы такую занудную тему…

– У нас в политехе на одних чертежах пупок надорвешь!

Андрюха разбежался, лихо проскочил по черной полосе льда метров двадцать, а потом так же лихо – назад.

– То ли дело у вас. Обхвати голову руками покрепче и думай.

– Если бы не завкафедрой, я бы такую тему никогда не взял… Она баба умная, ничего не скажешь, но с пунктиком… Вцепилась в одного местного писателишку и размахивает им, как кувалдой.

– А что, все-таки тебе светит при кафедре осесть?

– Конечно, намекают… Да, по-моему, нечего иллюзии строить… Запрут, как миленького, в глухую таежную деревню, и не пикнешь.

– Надо было меньше по кино шляться да ночами ерунду читать всякую.

Андрюха пнул бумажный стаканчик из-под мороженого, и тот влетел в открытую телефонную будку.

– Так, значит, на кафедре без ума от предмета твоего исследования?

– Второй год с ним носятся.

– И ты в такой ситуации опустил руки, слепец!.. Это же твой единственный шанс! Выдай работу экстра-класса!

– С моим автором, пожалуй, выдашь… Пролистал на днях его последний роман – тягомотина…

– Да не бейся головой о стену!..

Андрюха подпрыгнул и, ударив рукой ветку, съежился под сияющей пылью.

– Есть потрясающая идея! Срочно достань адрес писателя и, не раздумывая, дуй прямо к нему. Лихая кавалерийская атака! Не давай ему рта раскрыть, кричи, что жить не можешь без его потрясающего творчества, и когда он размякнет, развесит уши, бери его за жабры! Остальное – дело техники… Раз – и его черновики у тебя! Два – и твоя дипломатия переполняется уникальным материалом… Дерзай его на всю катушку!..

3

Андрюха, мобилизовав родственные связи в литературных кругах, через пару дней раздобыл адрес писателя.

Теперь не оставалось ничего другого, как внаглую заявиться в незнакомую квартиру и объявить важному хозяину тему своего диплома.

Студенту надоело торчать у парикмахерской.

Женщины спорили по-прежнему, только одна теперь ходила между креслами, и полы ее накрахмаленного халата цеплялись за подлокотники.

Студент направился к дому, в котором проживал писатель.

Надо было для храбрости Андрюху с собой прихватить… Он идеально подходит в качестве буксира… По крайней мере, давно бы торчали в нужном подъезде…

Студент вновь миновал гастроном, булочную, молочный.

Как ни шагал он вразвалочку, приостанавливаясь возле каждой витрины, край дома был уже отчетливо виден, а за ним – тусклый фонарь и узкая черная щель, в которую проваливался косой снег.

Хотел было еще раз пройтись вдоль магазинов да и уехать к себе, но вдруг решительно свернул с тротуара – длинная размытая тень легла вдоль глухой торцовой стены.

За домом – штабеля пустых ящиков, припорошенных снегом, квадрат насаждений, железные гаражи.

Отыскав нужный подъезд, студент, не останавливаясь, расстегнул пальто, а на четвертом этаже с разгону ткнул пальцем в облупленную кнопку звонка.

Поставил дипломат на резиновый коврик, снял шапку, отряхнул раскисший снег.

Звонок давно стих в глубине квартиры, а за дверью – ни звука.

Студент нахлобучил шапку.

Но вот и шаги – медленные, неуверенные.

Студент подхватил дипломат, и тот, качнувшись, ткнулся углом в коричневый дерматин.

Дверь отползла, и студент увидел сначала раскрытую книгу, лежащую на полусогнутой руке – тонкие, бледно наманикюренные пальцы замерли на страницах, как на грифе скрипки.

Затем разглядел в тусклом свете бра желтую пушистую кофту, очки и прямую челку, закрывающую целиком лоб.

– Здравствуйте.

Студент чуть отступил.

Хозяйка кивнула – челка дрогнула, очки съехали на самый кончик носа.

– Привет!

Хозяйка указательным пальцем свободной руки вернула очки на место.

– Макулатуру собираешь?

– Нет, конечно.

Студент для убедительности встряхнул дипломат, в котором болталась единственная общая тетрадь.

– Понимаете, я учусь в университете…

– Как ни странно…

Хозяйка закрыла книгу.

– Я тоже учусь в университете.

Студент перехватил дипломат из руки в руку.

– На каком же факультете вы имеете честь постигать науки?

– Биолого-почвенном.

– Да, вам не повезло.

Студент снял шапку.

– Все факультеты как факультеты, давно перебрались в университетский городок, один ваш застрял в прежнем здании. Говорят, у вас там во время лекций потолки обваливаются?

– А мне в старом корпусе нравится! Там даже пыль особенная…

– Извините.

Студент прижал шапку к дипломату.

– Я к вам по очень важному делу.

– Тогда сначала зайдите в квартиру.

Хозяйка положила книгу на тумбочку рядом с телефоном.

– А то держу вас на пороге… Только уговор… Стойте на тряпке и не топчите пол…

– Топтать не буду, честное слово.

Студент вошел, прикрыл дверь, поставил дипломат у стены рядом с облезлыми собачьими унтами.

За стеной, где-то совсем рядом, застучала пишущая машинка и так же неожиданно смолкла.

– Понимаете, у меня дипломная на тему «Использование глаголов прошедшего времени в романе…»

Машинка опять застучала – прерывисто и зло.

– Папа, как всегда, занят.

– Так вы – дочь?

– Давай на ты.

– Я не против.

– Значит, пока замри, а я уточню по твоему вопросу.

– Спасибо.

– Пока не за что.

Дочь писателя изящно поправила очки, приоткрыла ближнюю дверь.

Стало слышно, как дребезжит машинка под натиском творческих мук.

Студент потрогал широкие лыжи, прислоненные к стене возле настенного зеркала.

Рядом с унтами лежал рюкзак с явно самодельными лямками.

Дочь писателя вышла из кабинета.

– Подожди.

– С удовольствием.

– Тебя скоро примут.

Дочь писателя повернулась спиной к оробевшему гостю и, на ходу раскрыв книгу, исчезла за дверью в конце узкого коридора.

Студент внюхивался в таежный запах, исходящий от унтов, лыж и рюкзака.

Видно, писатель недавно вернулся с охоты? Или рыбалки?..

4

Минут через пять вышел писатель в расстегнутой безрукавке.

– Добрый вечер, юноша, с чем пожаловали?

Писатель остался у двери кабинета – наверное, не терпелось вернуться к свеженькой рукописи.

– Значит… так… Дипломная у меня по вашему последнему роману.

Студент вдруг почувствовал, какой спертый воздух в узком коридоре – и эти непросохшие унты, рюкзак, пахнущий дымом и хвоей, и лыжи у зеркала…

– Если вы мне поможете, я буду очень благодарен.

– А в чем, собственно, должна заключаться моя помощь?

Писатель поддернул зашарканные брюки, которые сваливались с весьма солидного даже для классика – живота.

– Читайте произведение и делайте нужные выводы… Добавить что-нибудь существенное к тексту я вряд ли смогу.

– Ну, все же!..

Студент что было силы дернул тесемки на шапке, которую с начала разговора настойчиво мял обеими руками.

– Если привлечь…

– Сожалею, но в столь важном и нужном для общества деле я бессилен.

– Извините.

Студент нахлобучил шапку, подхватил дипломат.

– Извините.

На площадке неудачливый визитер перехватил дипломат в левую руку и побежал вниз, касаясь шершавых перил кончиками пальцев.

Незавязанные уши на шапке мотались, в дипломате глухо постукивала тетрадь.

Вышвырнул, как грязного котенка… Ну держись, классик недорезанный… Я уж поизмываюсь вдоволь над твоими глаголами прошедшего времени… Пусть завалюсь, но публика при защите получит истинное наслаждение…

Внизу, около почтовых ящиков, остановился.

Только вот публики, к сожалению, не будет, а комиссию разве тронешь… Да и чего обижаться… На его месте так любой бы поступил…

Завязал тесемки на шапке элегантным бантиком, выдернул из кармана перчатку, полез в другой карман – лишь горстка холодных монет.

Неужели перчатка выпала там, возле лыж?.. Надо вернуться, позвонить, извиниться… А если снова откроет дочь с книгой?.. Даже лучше, если она…

Студент медленно начал подниматься, разглядывая на всякий случай каждую ступеньку, и через два пролета увидел перчатку – она лежала, зацепившись пальцами за граненый прут.

Повода вернуться в писательскую квартиру больше не было.

Нехотя спустился, аккуратно прикрыл за собой входную дверь и побрел, срезая путь между гаражами, туда, где сквозь ленивый снегопад ярко горели уличные фонари.

В ботинках противно хлюпало.

Осталось схлопотать воспаление легких… Андрюха вечно втянет в историю… С другой стороны – сам виноват… Оторвал от работы человека… Наверное, очередной роман кропает – писатель…

В доме зажглись все окна.

Выбравшись на тротуар, студент зажмурился.

Ветер ударил прямо в лицо, но, прежде чем ослепнуть от мокрого снега, студент успел разглядеть в отблеске рекламы две черные цифры в белом квадрате – они вздрагивали, как птицы, опоздавшие по теплу встать на крыло…

5

Минут десять проторчал на остановке.

Но вот, высвечивая прожектором занесенные рельсы, вырвался из-за поворота спецвагон – щетки яростно скрежетали.

За спецвагоном потянулись вереницей промерзшие трамваи.

У церкви студент пересел в троллейбус.

Долго толкался среди мокрых воротников и стоящих дыбом женских шапок.

Наконец за мостом пассажиров убавилось.

Когда троллейбус в очередной раз мотнуло на скользкой дороге, студент плюхнулся на холодное сиденье, протаял дыханием на стекле ровную круглую дырку и, прижав лоб к перчатке, стал смотреть на рассыпанные по бугру огни микрорайона – они то и дело пропадали за глухим массивом рощи.

Сейчас троллейбус вздрогнет на повороте, моргнет плафонами, с гулом проскочит виадук, еще раз свернет и мимо железнодорожной насыпи вырвется на кольцевую.

Роща останется позади, а слева и справа замелькают девятиэтажки…

6

Несмотря на позднее время, студент застал в собственной квартире лучшего друга, терпеливо дожидающегося результата от наглого визита к действительному члену Союза писателей.

– Жду тебя третий час!..

Андрюха отбросил журнал.

– Домой пора валить, а тебя все нет и нет.

– Мать когда ушла?

– Минут двадцать назад… Ну и видок у тебя… Как у мокрого цыпленка.

Андрюха поднялся с кресла, закрыл форточку.

– Что, перепил чаю с малиновым вареньем у великого писателя?

– Я всегда говорил: ты прожектер.

Студент передвинул кресло к окну, открыл дверцу шкафа и принялся копаться на полках.

– Как я мог вообще решиться на такое…

Сменил носки.

– Без предупреждения ввалиться к человеку, который весь поглощен творчеством…

Закутался в плед и сел, уперев ноги в батарею.

– Да меня за такое непрошеное вторжение спустили бы с лестницы!

– Значит, смалодушничал, струсил? Я изнываю от нетерпения, томлюсь, волнуюсь… А он без толку мотается по улицам! Тоже мне, выбрал погоду для прогулок…

– Хватит читать мне нотации.

– Без нервов! Лучше объясни… План-то был – загляденье! А может, я адрес раздобыл неправильный?

– Да был я в этом проклятущем доме, был!

Студент выпрямил ноги, и кресло, смяв дорожку, отползло в центр комнаты, прямо под люстру.

– Значит, фиаско?

Андрюха обошел вокруг кресла.

– Но какой наш главный принцип?

– Отвяжись.

– Главный принцип – учиться на ошибках… И тогда самое жестокое поражение, как по волшебству, оборачивается победой!

– Дураки учатся на своих ошибках, умные – на чужих.

– Еще раз: только без нервов.

Андрюха остановился между креслом и окном.

– Давай спокойно проанализируем, в чем был наш просчет.

– Мать сегодня в ночную…

Студент отбросил плед.

– Звякни своим, что останешься у меня… Побалдеем… Мне вчера сосед приволок лицензионный диск – лучшие альт-саксофонисты мира…

– Ну хоть расскажи, как тебя встретили, как выпроводили…

– Пошли на кухню, перекусим.

Студент натянул свитер.

– Видно, писателишке моя рожа не понравилась.

– Надо было тебе для начала автограф попросить. Мда. Не продумали как следует ход операции, не учли психологию индивидуума…

– К тому же нарисовался в самый неподходящий момент.

– Судьба играет человеком…

– А хотел бы я побывать в его кабинете.

Студент включил на кухне свет, заглянул в духовку.

– Запеканку будешь?

– Еще спрашиваешь!

– Там у него, наверное, книг до потолка, а на стене портрет Фолкнера с трубкой.

– Почему Фолкнера?

– Тебе чай с молоком? Я когда его последний роман листал, сразу почуял влияние американской школы. Те же громоздкие периоды, та же южная пышность сравнений…

– Стоп! Заведешься – до утра не остановишься.

Андрюха ткнул в масленку ножом.

– Лучше дай мне факты… Значит, открывает писатель дверь, и…

– Гораздо смешнее… Сначала я предстал во всей красе перед его дочерью…

– Хоть симпатичная?

– Толком не разобрал… Очки да челка лошадиная…

– Идея! Грандиозная идея!

Андрюха отложил бутерброд в сторону.

– Мы за тебя отомстим!

– Разобьем в его подъезде лампочку, позвоним в пять утра и пожелаем спокойного сна или напишем анонимку?

– На этот раз ты прав: месть – дело последнее, к тому же бесплодное… Впрочем, есть потрясающий вариант спасения твоей дипломной, которая без уникального материала зачахнет на корню!

– Очередной прожект? Может, хватит?

– На этот раз выгорит, у меня предчувствие… Но все будет зависеть от тебя… Если сумеешь…

– Интересно, что?

– Если сумеешь охмурить писательскую дочку!

– Нашел Дон-Жуана…

– Подумай!

– Она так противно очки поправляет…

– Привыкнешь. Да и кто тебя заставляет объясняться в любви? Пофлиртуй, войди в дом, как друг, влезь к папаше в доверие, поделись планами… А драпануть никогда не поздно…

7

Ночью студент почти не спал – ворочался с боку на бок, вспоминая то дом с парикмахерской и магазинами, то пустой троллейбус.

Рядом с кроватью на раскладушке храпел Андрюха.

За раскладушкой темнело кресло – единственная вещь, которую привезли со старой квартиры.

Бабка Анна любила смотреть в нем телевизор, обязательно засыпая к концу фильма; еще она любила подолгу в одиночестве пить на кухне чай с черствыми баранками, размачивая их в блюдце…

Студент повернулся к стене.

Кажется, писательская дочка вела себя немного странно?.. Вроде оглянулась в конце тусклого коридора… Или это сейч – ас кажется, что оглянулась?..

В засыпающем сознании начали медленно смешиваться модные девичьи очки, прямая челка, желтая пушистая кофта, раскрытая книга, лыжи у зеркала, рюкзак…

И в довершение ко всему где-то далеко-далеко застрекотала вдохновенно пишущая машинка, выдавая очередную страницу очередного опуса…

8

– Достопочтенный рыцарь от филологии, вы готовы приступить к покорению прекрасной дамы, которая откроет вам заветные врата к вершинам познания, академическим титулам и благам?

Андрюха взял со стола диетические яйца.

– Готовь сковородку!

– Ты что, серьезно поверил, что я готов приударить за кем угодно ради сомнительного результата? Да будь она хоть сама Елена Прекрасная, мне было бы тошно при одной мысли…

– Какие мы чувствительные.

Андрюха тюкнул по яйцу ножом.

– Достань молоко… А вот Елена Прекрасная на тебя бы даже не взглянула… Увы, мой друг, ты отнюдь не Парис, а всего лишь тощий сутулый патлатый рефлексирующий студент… Впрочем, правильно сделал, что передумал, куда тебе… Вот если бы мне подвернулся такой случай…

– Вечером пойдем на Бергмана? Сегодня же премьера. Возьми билеты на последний сеанс.

– Ну почему всю дорогу я бегаю за билетами?

Андрюха бросил на сковородку масло.

– Мне еще четыре листа переделывать… Макароновна таки нашла к чему придраться… Дур-ра…

9

Скромный завтрак из омлета затянулся до двенадцати.

Но вот наконец, сложив посуду в раковину, студенты бесшумно, чтобы не разбудить вернувшуюся после ночной смены мать, оделись.

Выскочили из подъезда.

Свернули к заснеженным кучам земли, которые еще с лета оставили строители, и пошли наперерез к троллейбусу мимо крутых склонов, отшлифованных ветром, – из промороженной глины торчала гнутая ржавая арматура.

Перед ними здесь пробежал только один человек, оставив размашистые глубокие следы.

Видно было, как у траншеи он поскользнулся: на белом скате справа – четкий отпечаток пятерни.

Троллейбус простоял на кольце не меньше десяти минут после того, как друзья влезли в пустой салон.

Студенты бросили в кассу один троячок и смело взяли два билета – один оказался счастливым.

Вошла девушка в лисе и застыла у окна, прислонившись к гнутому поручню.

Друзья заспорили, какого цвета у нее глаза.

В таких спорах студент всегда выбирал карие, а Андрюха не признавал других, кроме зеленых.

После того как Андрюха прошелся к задней площадке и обратно, выяснилось, что у особы в лисе глаза неопределенно-серые, как сегодняшнее провисшее небо.

– Кстати, забыл вчера уточнить маленькую деталь.

Андрюха снял перчатку.

– Какого цвета глаза у прекрасной дамы, которую вы героически отказались очаровывать?

– У нее была французская оправа.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.