Про волков, собак и кошек

      Так Катенька попала в отчий в прямом смысле этого слова дом. Первую неделю она все не могла поверить, что мечта сбылась, и страшно расстроилась, увидев Татьяну, приехавшую с ответным визитом. Катька явно испугалась, что та заберет ее обратно, даже демонстративно забилась в вольеру, чем страшно огорчила Татьяну. Но уже через месяц, поверив, наконец, что она — наша навсегда, Катрин радостно кинулась к прежней хозяйке, облизала ее с ног до головы, точно благодаря, что та позволила сбыться предначертанному.
 
       История третья. Юлдуз Гишу, внучка Лал Гишу, родилась в питомнике, выросла в нем и прожила здесь почти шесть лет. В отличие от Саодат она была довольна всем. Характер у суки был сильный, энергии — море, жизнерадостности — на десятерых хватит и еще останется. Одна беда — молодая Гишу оказалась бесплодной. Сколько ее ни вязали, щенков ни разу не было. Может, поэтому, а может, просто с возрастом стала Гишу слишком жестко держать себя в стае. С суками ее еще с десяти месяцев выпускать перестали, после того как она попыталась убить собственную мать. Ну а лет после трех один вид Гишу во дворе повергал в уныние любого кобеля, которого к ней выпускали. Уж очень резко она играла, в любой момент дружеская возня могла перерасти в драку. Такая вот милая девушка, чуть что не по ней — и сразу в ухо. Так что стала Гишу гулять одна и ничуть этим не тяготилась. Общество людей ей нравилось гораздо больше.
      И вот приезжает все та же Татьяна, бывшая хозяйка Катеньки, и подходит к Гишу. Та перед решеткой скачет, ревет зверем. А Татьяна ее и спрашивает: «Что, девушка, пойдешь ко мне в питомник на охрану? Мне такие серьезные звери нужны!» Гишу мигом замолчала и внимательно посмотрела на Татьяну: мол, не шутишь? «Да нет же, правда, зову!» И тут Гишу расплылась в улыбке, завиляла хвостом и полезла к той с поцелуями. Я переспросила, глядя в собачьи глаза: «Действительно хочешь уйти, хочешь к Татьяне?» Танец бешеного восторга, исполненный Гишу, не оставлял сомнений в ее выборе: она хотела другой жизни, хотела работать, быть нужной. Она выбрала свой путь в жизни, иной, совсем не тот, для которого ее готовила я. И по этой дороге она пошла с радостью.
      Вот так: мы можем лишь предложить, но выбирают они, наши собаки!

«И время ни на миг не остановишь…»

      Так пела в старой песне Алла Пугачева. Да только бывает, когда время останавливается, и это отнюдь не художественная метафора. И происходит это в такие минуты жизни, которые совсем не хочется пережить повторно.
      Впервые я побывала в остановленном времени в первые месяцы работы с волками. Помимо моих подопечных прибылых волчариков в виварии жила еще стая из четырех матерых зверей. Верховодил в ней здоровенный и очень суровый зверь с оригинальной кличкой Серый. Его волчица, Буяна, была ему под стать — крупная, резкая в движениях, с весьма стервозным характером. Когда эта парочка играла или выясняла отношения, двух других волков — Линды и Саяна — было не видно и не слышно. Но если во двор вивария выходил человек, с которым волки не общались, тут уж вся четверка дружно повисала на решетке, рыча и скаля зубы. На их мордах ясно читалось: «Эй, двуногий, не проходи мимо! Давай к нам, будем в «гуси-лебеди» играть, чур ты за гуся!»
      В общем, веселые такие ребята. Одну лаборантку они сумели подловить, когда эта дуреха решила подойти их погладить. Они хвостами виляли в полной ярости, а та решила, что радуются, ну и сунула руки в клетку. Вот Серый с Буяной за руки ее к решетке и подтянули, а там и Линда с Саяном за ноги поймали. Насилу народ виварский волков ломами отогнал и эту несчастную деваху освободил.
      Мои девчонки, Анна с Шуриком, к матерым заходили, работали с ними. Но, что называется, через раз и по настроению — волчьему, разумеется. Если матерые были чем-нибудь раздражены, то к ним и не совались. Ну а я, понятное дело, общаться с ними и не пыталась. Посмотрю на них издали, позову по именам, иногда покормлю, кидая куски мяса через решетку, а больше ни-ни, никаких фамильярностей.
      И все бы хорошо, только клетки банды Серого и моих волчат были смежными и двери из них открывались в один тесный тамбур. В тот день я пошла, как обычно, к своим волкам: убрать, поиграть, покормить из рук. Разумеется, никто не стал бы держать кус мяса, пока волк его кушает, но дать каждому его долю с рук считалось необходимым для укрепления дружеских отношений. Кстати, брали мясо волки очень аккуратно. Вроде хватает всей пастью, сейчас с руками оторвет в прямом смысле. Ан нет, даже если пальцы попали под зубы, очень осторожно перехватит и заберет мясо.
      Вошла я в тамбур, корыто с мясом на пол поставила, наружную дверь закрыла, а в этот момент матерые дверь своей клетки вышибли и ко мне ввалились. В результате на двух квадратных метрах оказались четверо здоровых зверей, таз с мясом и я, грешная.
      Именно в этот момент время для меня и остановилось. Казалось, что волки не врываются в тесный закуток, а медленно вплывают, точно все происходит под водой. Я прижалась спиной к закрытой двери прибылых и стала думать. Какое там «мысли вихрем проносились в ее голове» — ничего подобного! Сначала я обдумала, что открывать дверь к прибылым нельзя. Начнется драка, старики молодых поувечат, да и проблемы, как вернуть их на место и выйти наружу, это все равно не решает. Потом я отмела идею выскочить на улицу — не удержу я их, когда на дверь навалятся, да и не успею. За это время, которое продолжало стоять на месте, Серый медленно (!) и плавно поднялся на дыбы и, положив мне передние лапы на плечи, зарычал в лицо. В этом положении его голова была выше моей, так что я, глядя снизу вверх, в подробностях рассмотрела все 42 его белоснежных зуба. Так, продолжала я мыслить не спеша, надо как-то его успокоить. Попробовать разве что позу умиротворения. Ведь на днях как раз переводила статью о демонстрациях доминирования и подчинения у волков. Там очень подробно описана поза подчинения.
      Я четко увидела ротапринтную страницу с английским текстом. Подчиняющийся волк закрывает глаза — закрыла; опускает голову — легко; отворачивает ее в сторону, подставляя противнику незащищенное горло, — ой как не хочется, а надо; и тихонько поскуливает — ну, попробую поскулить. Стою, подставив под пасть Серого пресловутую яремную вену, а заодно и сонную артерию, и добросовестно скулю. Ого, а он рычит уже слабее, и лапы не такие напряженные. Скулю совсем уж жалобно, а голову почти на бок свернула. Еще постояли — сколько не знаю: время-то остановилось.
      Серый внезапно сбросил лапы с моих плеч и рявкнул на товарищей, которые, оказывается, только сунули морды к мясу. Интересно, а где ж они были, пока мы с Серым сценические этюды разыгрывали, они же входили в тамбур сразу за ним?! Вожак взял приглянувшийся ему кусок, подпустил Буяшу и шагнул в свою клетку. За ними, разобрав оставшееся мясо, вернулись Линда с Саяном.
      Тут во времени вовсе случился провал, поскольку в следующий момент я уже сидела на бетонном блоке в метре от клетки и пыталась прикурить «беломорину» от пляшущей в трясущихся руках спички, встать я вовсе не могла — подламывались ноги. А вот как закрывала дверь в клетку матерых, как выходила из тамбура, навешивала и запирала наружный замок — хоть убейте, не помню, точно не было этого.
      Самое же интересное, что когда я еще только шла к волкам, у двери во внутренний двор вивария стоял приятель. Он доставал из пачки сигарету. А когда я уже сидела, безуспешно пытаясь прикурить, он спокойно вышел из дверей с только что зажженной сигаретой, явно не заметив эксцесса.
      Второй раз я попала в остановленное время, когда мы с Анной работали в цирке: ставили там опыты на белых медведях. Звери были громадные, волк рядом с любым просто шавкой смотрелся. Скажу специально для тех, кто медведей по русским сказкам и мультфильмам представляет, что неуклюжими и медлительными они только там и бывают. Настоящий мишка умеет двигаться настолько стремительно, что глаз просто не успевает фиксировать, что происходит. Будто огромный меховой шар сорвался с места, перекатился, и вот он уже тут. А как ловко медведи работают лапами, мгновенным движением выбрасывая их между прутьями на добрый метр. А на каждой лапе когти, длинные и острые, и орудует медведь теми когтями, точно мы пальцами. Во всяком случае, спичку двумя когтями поднять, если она его заинтересовала, и к носу поднести для медведя не проблема.
      Вот с такими «зверюшками» мы и работали. Понятно, что между представлениями медведи сидели в клетках, каждый в своей. Но в цирке всегда не хватает помещений, поэтому клетки втиснули в помещение так, что только-только оставалась для прохода мертвая зона, куда не дотягиваются лапы зверей. В одних местах между двумя рядами клеток было полтора метра, в других и вовсе метр, так что ходи бочком да поглядывай. Ну а в том месте, где сидела наша подопытная медведица, клетки и вовсе стояли покоем, так что там от зоны безопасности один пятачок в серединке и остался.
      По всем правилам техники безопасности — а их не дураки пишут — нас к животным сопровождал ассистент дрессировщика. Смотрел, чтобы мы никуда случайно не влезли, и отгонял любопытствующих зверей в соседних клетках, чтобы не мешали «науку делать». Ассистент — парень молодой, рослый, из себя видный, ну и с гонором, конечно. Еще бы, он ведь работает в номере не с канарейками или кошками, а с белыми медведями — каждый вечер на манеже! Да и мы с Анной тоже не лыком шиты: университетские штучки, не кто попало!
      Так что парень перед нами красуется, умную беседу ведет, страсти разные про медведей рассказывает. Ну-ну, давай, милый, а то мы медведей не видели, у самих в виварии две медведицы; бурые, правда, помельче, но тоже не подарок. Пока мы опытами занимались, парень совсем расслабился: крайцер к соседней клетке прислонил и сам спиной к ней повернулся.
      Тут вновь накрыло меня безвременьем. Медведица, сидевшая в той клетке, плавно скользнула к решетке, и ассистента потащило спиной вперед. И вновь потекли неспешные, взвешенные мысли. Поймала паренька хозяйка, сейчас подтянет к решетке и поломает — ничего он сделать не сможет… Надо выручать, а как? Крайцер так стоит, что меня медведица схватит, чуть только я за ним потянусь. Да и не слажу я с таким крайцером — слишком длинный и тяжелый, наши на порядок легче.
      Попробую я самого парня от решетки оторвать, пока его медведица лапами не взяла. Но тогда надо падать, иначе меня за спину медведь из противоположной клетки поймает. Так ведь и падать особенно некуда. Если в рост упасть, то головой как раз под клетку угодишь. Ну ладно, задача ясна: падаю сложившись, а этого «мастера» на себя выдергиваю, лишь бы он сообразил сгруппироваться.
      Встала поудобнее, руки пареньку под мышки завела, в замок на шее сцепила и упала. А падение такое медленное, такое легкое, и приземлились так мягко, будто я не со здоровым мужиком в обнимку на бетонный пол рухнула, а два сухих листика покружились, попорхали, да и легли на мягкую травку.
      И вновь провал: не знаю, как мы руки-ноги расплели, на полутора квадратных метрах уместившиеся, как с полу поднялись. Вижу уже только глаза обернувшейся Анны да дыру в свитере у парня: круг аккурат в обе лопатки точно ножом вырезан. Тут уж у меня особых переживаний не было: руки не дрожат, ноги не подламываются, так что пошли чай пить.
      Ну и в третий раз время останавливалось, когда я с приятелями на машине переворачивалась. Ехали в питомник в Тверской губернии на славной машине, за свой исключительный комфорт и ходовые качества именуемой в народе «козлом». Впрочем, мы и такой были рады: все не с вещами и собаками на перекладных сутки добираться. Митька сел за руль, Боб с ним рядом, штурманом, поскольку водила наш не слишком опытен. Ну а Женька, я, моя Ракша и два щенка-среднеазиата, Карагюль и Орка, сзади поместились. По Новой Риге ездить вообще удовольствие — дорога прямая, полос немеряно, чешем прямо на закат. Красота, солнце золотое к горизонту катится, мы за ним поспешаем. В каком-то месте трассу ремонтировали и нас выгнали на встречную полосу. Митька совсем развеселился, давит 90 км, «козел» так и скачет. Ну и допрыгались: посреди нашей полосы бетонный блок со стрелкой, мол, возвращайтесь на свою сторону.
      Митька резко вывернул руль… Вот тут не только время остановилось — тут я, сидя на заднем сиденье, откуда-то сверху, извне, увидела, как наша машина медленно отрывается левыми колесами от дороги, неспешно катится на правых. Как разворачивает ее зад и она плавно ложится на бок, перекатывается через крышу и опять становится на все колеса. Я смотрела на эту картинку и одновременно сталкивала на пол старшую из щенков Карагюль, укладывала на колени заспавшуюся маленькую Орку, наваливалась боком на Ракшу, которая так и осталась лежать между мной и Женькой. Он медленно падал мне навстречу. Мы оба уперлись в спинки передних сидений, я — правым плечом, он — левым, и пригнули головы как можно ниже.
      Машина упала на крышу: заскрежетало срезаемое об асфальт железо стоек, затрещал, расползаясь, брезент крыши. Потом «козел» встал на четыре «копыта» и все вышли из машины. Как ни странно, двери легко открылись. Митька вынул ключ из замка, обошел вокруг машины, зачем-то попинав все скаты по очереди. Боб держался за затылок, между пальцами текла кровь. Мы с Женькой просто стояли рядом, поскольку я зачем-то вылезла через дверь с его стороны. Ракша сидела у моих ног, недоуменно поворачивая голову во все стороны. А из-под брезента, завалившего заднее сидение, выбиралась, обиженно скуля, проснувшаяся Орка.
      На противоположной стороне остановилась машина, резко хлопнула дверь, и встревоженные голоса что-то закричали о помощи. Ракша с ревом метнулась в сторону бегущих к нам людей.
      После уже привычного провала я осознала, что сижу на полосе безопасности, прямо на траве. Одной рукой я прижимаю к груди Орку, а в другой у меня намертво зажат пояс от плаща, привязанный к ошейнику Ракши. А та рвется, пытаясь достать перепуганную женщину, которая все допытывается у меня: нужна ли мне помощь и все ли живы? Их машина уже тормозила, увидев нашего «козла», когда он пошел в занос.
      Вот такие три остановленных мгновения. И не дай мне бог еще раз когда-нибудь попасть в мир без времени.

ПРО НАС И НАШУ ЖИЗНЬ

Ужастик по-деревенски

      Вся эта сценка продолжалась едва ли пять минут, но действие развивалось столь стремительно, что уместнее передавать его языком кинематографа, так, как оно воспринималось разными действующими лицами.
       Общий план.Зимний день. Солнце сияет, снег лежит пуховыми подушками на еловых лапах, сверкает грудами серебра в сугробах вдоль дороги, таинственно синеет между деревьями. С одной стороны дороги тянется лес, с другой — потемневший от непогоды дощатый забор.
      По заснеженной дороге спокойно идут старая женщина и девочка, видимо, бабушка и внучка. Бабушка несет две большие пластиковые бутылки с водой, у внучки одна, поменьше.
       Звуковое сопровождение.Свистят синицы и поползни, из-за забора доносятся глухие размеренные удары топора.
       Общий план.На дорогу откуда-то вылетают три крупные дворняги, кидаются к прохожим, крутят карусель, норовя зайти сзади.
       Крупный план.Испуганное лицо старушки. Она бросает бутылки на дорогу, прижимает девочку к животу, пытаясь укрыть ее своими руками, точно створками раковины.
       Звуковое сопровождение.Визгливый лай нападающих собак, испуганные крики девочки и старухи, стук топора сбивается с ритма.
       Общий план.Из леса огромными прыжками вылетает серый зверь (волк?) и молча вламывается в кольцо собак, окруживших женщин. Вот он швырнул в сугроб одну шавку, сбил грудью и катает по дороге вторую, третья что есть духу удирает прочь.
       Крупный план.Серый зверь с остервенением бьет открытой пастью поверженную дворнягу. Теперь видно, что это тоже пес, только волчьей масти, очень крупный, с рублеными ушами и хвостом, на клыках розовая пена, в глазах обещание скорой смерти.
       Звуковое сопровождение.Визг дворняг, рев серого пса; удары топора стихли.
       Общий план.Со стороны забора на дорогу выскакивает человек. Нельзя понять, мужчина это или женщина: бесформенный грязный пуховик, на ногах валенки, вязаная шапка надвинута на глаза.
       Самый крупный план, смена кадров.Ужас в глазах старухи. Окровавленная пасть серого пса. Рука сжимает мясницкий топор, топор описывает в воздухе круги, на его лезвии налипли ошметки свежего мяса. Лицо человека в вязаной шапке забрызгано свежей кровью.
       Звуковое сопровождение.Крики: «Убью уродов! Тун Хан, ты здесь откуда? Марш домой!»
       Общий план.Серый зверь, среднеазиатская овчарка Тун Хан, с независимым видом шествует с дороги к воротам усадьбы. Человек (ваш автор) выпускает топор из рук и пытается стереть пот со лба. Из леса выбегают последние персонажи хоррора: мужчина и женщина, Олег и Лариса. Они одеты по-спортивному для лесной прогулки.
       Звуковое сопровождение.Олег и Лариса говорят, перебивая друг друга: «Тун сбежал… Слышим собачий рев. Так что случилось?» Я: «Дворняги на бабку с девчонкой напали, а я коровьи головы рубила, выскочила с топором, а Тун бобиков уже валяет. Да, а где же старушка?»
       Общий план.Та же дорога, бабушки и внучки нет, собаки тоже исчезли. Олег с Ларисой падают друг другу в объятья, изнемогают от приступа смеха.
       Звуковое сопровождение.Лариса: «Да ты посмотри на себя со стороны: с топором, лицо в крови, да еще Тун как черт из табакерки выскочил! Та бабка уж небось до канадской границы добежала!»
       Титры.«Так рождаются легенды о бешеных волках и маньяках с топорами!»

О пользе курения

      Мы с Ларисой заядлые курильщицы, и нам частенько приходится выслушивать от знакомых и близких, какая это скверная, губительная привычка, как она сокращает жизнь и все в этом роде. Не забывают наши друзья и о пресловутой лошади, которая исхитрилась где-то раздобыть каплю чистого (!) никотина, — это сколько же пачек за раз она выкурила?!
      Возможно, и даже наверняка, они правы, тем не менее курение может и спасти жизнь — пусть и не самого курильщика, но важно ли это?
      А дело было так. Самое обычное утро, дел спешных нет, собираемся мы с Ларисой позавтракать. И обсуждаем, как будет правильнее, а главное, приятнее: сначала покурить, потом позавтракать, либо наоборот. Приходим к компромиссному решению: сначала покурить, потом позавтракать, а потом еще раз покурить. На улице холодрыга жуткая, все-таки январь, потому отправляемся курить в кабинет на втором этаже. Там тепло и в большом окне дивный вид на заснеженные березы, выгульные дворы, засыпанные свежим снегом, избушку, где живут щенки. Так что стоим, покуриваем, в окно глазеем — лепота, да и только!
      Не успели мы и по паре раз затянуться, как вдруг из-за крыши избы выметнул язык пламени: яркий, злой, нестерпимо рыжий! Все дальнейшее заняло едва ли пять минут; во всяком случае, когда пожарные приехали через десять минут, мы уже спокойно смотрели на полыхавшую избу и наконец-то курили.
      А за эти пять минут мы успели вылететь, не одеваясь, в домашних шлепанцах во двор, поскольку в избе заперт десятимесячный Дахмат , а в вольерах, примыкающих к ней, стоят кобели Муштари и Урток .
      Пламя вырывалось из окна рядом с входом. Сама дверь и терраса еще не горели. Мы подбежали к крыльцу, пламя заплескалось совсем уже бешено и будто даже злорадно, мол, как насчет «в горящую избу войдет»? Лариса остановилась, пытаясь пересилить страх, — она в свое время получила очень тяжелые ожоги. Я крикнула ей: «Стой здесь, я сама!» и попыталась проскочить через кухню в зал, где и сидел Дахмат. Жар, даже не само пламя, ударил в лицо так, что стало ясно: этот метр через кухню мне не проскочить. Схватила топор, слава богу, что он стоял на самой террасе, — и в выгул: там окно и маленькая дверца во двор. Дверь, понятно, заперта изнутри — обухом вышибаю стекло и кричу кобелю, мол, прыгай, спасайся. В выбитое окно медленно выплывают пласты дыма, а пес не подает никаких признаков жизни. В панике пытаюсь выбить топором и дверцу, но Лариса явно соображает лучше: она просто открывает засов, просунув руку через оконный проем.
      Путь свободен: «Дахмат, Дахмат, да выходи же ты!» Тишина, все затянуто дымом. Мельком оглядываю потолок — вроде бы огня нет — и влетаю в избу. Ни черта не видно, дым ест глаза, принимаюсь обшаривать все углы и пространство под лежаком. Наконец-то, вот он! Забился в самый дальний угол, свернулся в клубочек и не шевелится. Хватаю за шиворот и волоку к двери — так он, дурень, с перепугу еще и упирается. Но, слава богу, увидев уличный свет, вылетает пулей во двор. Захлопываю дверь, кричу: «Я буду выпускать кобелей, а ты их куда-нибудь распихивай!»
      Теперь к Муштари, у его вольеры уже занялся дальний край крыши. Здесь, к счастью, без проблем, просто открыть дверь. А Лариса уже перехватывает ошалевшего зверя на водилку.
      Оглядываюсь: вольера Уртока в стороне, но все равно близко, и к тому же пламя ползет по силовому кабелю, провешенному как раз по наружной стене. Вывожу и его, но дальше-то как быть?! По счастью, рабочий уже отключил общий рубильник и, чуть не силой отобрав у меня топор (Вот как? Я все еще с ним бегаю?), перерубает проклятый кабель.
      Уф… Понятно, что избу нам уже не спасти, можно спокойно одеться и покурить. О, крыша провалилась. Лариса говорит: «Жалко-то как, я же только вчера перетаскала с Виталькой машину опилок на террасу: пропали опилки!» Смеемся с облегчением и отходим подальше, а вот и пожарные, целых три расчета, ну и зеваки набежали. Вот же не лень людям машины бросать на дороге, чтобы полюбопытствовать на чужое несчастье.
      — Чего горит-то — дом?
      — Нет, хозблок…
      — А-а-а… (чуть разочарованно).
      — И не сгорел никто?! — (А это чуть ли не с надеждой… Блин, уроды, что вам тут — утренний выпуск новостей по телику, что ли?)
      — Нет, он нежилой!
      — У-у-у… — (Теперь уж точно разочарованно: всего-то делов — пожар и никаких трупов — обидно, да?!)
      Командир пожарных спрашивает настойчиво, этот хоть по долгу службы: «Точно никого в помещении не было? Запах…» — он заминается. А ведь точно, воняет горелым мясом и шерстью. Объясняем, что в избе стояли холодильники с мясом для собак и хранились мешки с вычесанной в линьку шерстью. Командир вздыхает с явным облегчением и спрашивает, мол, а сами-то собаки? Вот ему явно никаких трупов не нужно: ни людских, ни звериных, наверняка уже насмотрелся. Объясняем, что успели всех вывести. «Эвакуировали, значит, ну молодцы!» — и принимается командовать, как правильно растащить горящие бревна.
      Через полчаса все закончено, обугленные развалины еще дымятся, но огня нигде нет. Пора бы подумать, куда мы денем двух кобелей, оставшихся в зиму без крыши над головой, да и позавтракать бы не грех, но сначала все-таки покурить!
      Вот так оно и было. У кобелей теперь новые вольеры, у щенков — новый щенятник, Дахмат — бодр и весел, только панически боится запаха дыма, а мы с Ларисой по-прежнему курим. Мы с ней точно знаем, что и от вредных привычек бывает огромная польза!

Читайте на ночь советские газеты

      Самый разгар «бешеной перестройки» — 93-й год: каждый выживает как умеет, состояния делаются и проживаются только что не за неделю. Впрочем, меня это касается постольку, поскольку есть стабильный спрос на среднеазиатских овчарок. Благодаря чему я могу с удовольствием разводить эту еще новую для меня, но уже очень любимую породу. Занимаюсь я ею вплотную неполных четыре года , но уже очарована, и похоже, на всю оставшуюся жизнь. Наконец-то я нашла собак, которые по интеллекту, поведению, силе и красоте равны любимым мною, но, увы, навсегда утраченным волкам.
      Так что, ура рыночным отношениям, наконец-то советскому человеку есть что охранять, кроме своих многочисленных цепей, наконец-то востребована умная, мощная, а главное, самостоятельная и неприхотливая собака для охраны. И эта собака — среднеазиатская овчарка — не зашоренный немец, не злобный москвич, не любимый мною некогда ризен. Нет, это среднеазиат и только он! Именно поэтому моя азиатка Лал-Гишу имеет возможность рожать и выращивать щенков. Поверьте на слово — можно быть фанатом любой породы, но если щенков не покупают, то нельзя заниматься разведением. Это преступление, прежде всего против ни в чем не повинных малышей, которые еще до зачатия обречены быть никому не нужными!
      А у нас — красота! Гишу родила пятерых чудных детей от Сартая , и они очень резво расходятся по хозяевам. Разумеется, без рекламы не обойтись, и я каждый день даю объявления о продаже высокопородных, привитых щенков среднеазиатской овчарки в газету бесплатных объявлений «Из рук в руки».
      Телефон регулярно разражается звонками. Ясно, что больше половины звонков — пустышки. Одни хотят узнать, что почем, — это, понятно, конкуренты-заводчики заняты маркетингом (вот какие слова мы выучили!). Другие предлагают какой-то немыслимый бартер, например, поменять щенка на радиотелефон и двадцать кило парной свинины. Кто-то дотошно выясняет все о родителях и обещает подумать. А звонил он что — в бессознательно-бессмысленном состоянии?
      Вот и сейчас: звонит некая барышня и заводит долгую беседу. А сколько щенков, а какой масти, а кто родители, а какие оценки на выставках, а каких линий родители, и т. д., и т. п., и пр. У меня лопается терпение. Клиент, конечно, всегда прав, но она вряд ли клиент, да и время к 11 часам вечера. Взламываю нескончаемый поток вопросов своим контрвопросом: «А вы вообще-то давно породой занимаетесь, чтобы про линии и производителей спрашивать?» Ну достала, слов нет. Барышня несколько тушуется. Выясняется, что вообще азиатов не видела. Ну так приезжайте и посмотрите! Расстаемся довольно сухо.
      Спустя еще четверть часа опять звонок. Ей-богу, отключу телефон к чертовой матери, спать охота, а у меня с этим трезвоном еще собаки не гуляны. Мужской голос, молодой и такой весь уверенный в своем праве морочить людям голову по ночам. Рявкаю в трубку: «Да!» (ну просто «Штирлиц здесь») — вот ща пошлю кого-нибудь, кто на часы не смотрит!
      — Вам тут недавно звонили про щенков…
      — Ну… — На большее меня не хватает, зверею я от этих модных фокусов: референт собирает информацию для босса…
      — Так у вас есть белая девочка?
      — У меня есть белая СУКА, даже две белых СУКИ! Терпеть не могу это ханжеское сюсюканье: у собак самец называется кобель, а самка — сука, и не надо делать вид, что никогда-никогда не слышал таких слов, блин!
      — А сколько она стоит?
      — Двести пятьдесят баксов без торга. — Вот тебе, и отстань от меня наконец, девочку ему белую…
      — А можно мы сейчас приедем? — Тут клиент (ха, а ведь и вправду клиент) заминается. — То есть не совсем сейчас, нам ехать из Гольяново, а вы где живете?
      Пытаюсь сообразить, где же это богоспасаемое Гольяново, — ах, Измайлово, ну-ну… Езды — час, не меньше. Но клиента надо ковать, пока он горячий. Поскольку к утру порыв пройдет, а вечером в приступе умиления человек купит в переходе у бабушки какую-нибудь помесь бульдога с носорогом. Так что объясняю дорогу.
      — Вам ехать на Кутузовский, где дом Брежнева, знаете? — Я бы еще про Кремль спросила: кто ж этого не знает в девяносто третьем-то году! — Ну так вам в следующий дом от центра, там в арке еще «кирпич» висит, но вы проезжайте спокойно.
      Быстренько выгуливаю собак, кормлю, а вот и звонок. Смотри-ка, еще и полночи не пробило, а клиент уже пошел.
      На пороге молодая пара, оба высокие, поджарые, похоже, спортом занимаются. Садимся, разговариваем. А ничего, вроде нормальные ребята. Уже была азиатка, белая, но они ее по незнанию кормили «Педигрипалом», вот она и не выдержала. Жалко зверюшку.
      Выпускаю своих девок — влетают в комнату и тормозят: чужие. Снежно-белая Умка замирает на пороге, присматривается и удаляется с независимым видом. Зато Бахор, у нее шерсть чуть розоватая, в полном восторге кидается знакомиться. Ребята — их зовут Олег и Лариса — тают и тоже приходят в восторг…
      — Ах, какая красавица! Да ты посмотри, какая голова! А лапы какие толстые! А глаза умные!
      Еще с полчаса взаимных восторгов, и дело доходит до дела, то бишь до сделки.
      — Так, значит, двести пятьдесят? — переспрашивает Олег.
      Мрачно подтверждаю этот факт. Ох, чую, сейчас начнется торговля, ну не могут господа бизнесмены без этого.
      Однако действительность превосходит мрачные ожидания. Мой деловой контрагент как-то смущается, переглядывается с красавицей женой и говорит: «Вы понимаете, у меня сейчас столько нет, вот все деньги — тут двести. Может, вы поверите на слово, а я буквально на этой неделе, дня через три, заработаю и привезу остаток?»
      Немая сцена, как у Гоголя. Ребята ждут моего решения, а я мучительно соображаю: кинут или нет? С одной стороны, вид у них пристойный, с другой стороны, мне от этого будет легче, если они исчезнут, не расплатившись, хи-хи… С третьей стороны, щенок с возу — бабе легче. А, была не была!
      — Ладно, забирайте, но щенячью карточку я вам отдам только после окончательного расчета. — Вот это я загнула, вот это гарантия! Да на Птичке за копейки нарисуют любую родословную… Ну и пусть! Надо же верить людям.
      Выхожу проводить. Счастливая Лариса тащит на руках довольную Бахор, зато у меня вновь резко портится настроение. Дело в том, что мои «покупцы» приехали на… грузовике! Вот это класс! Шикарно смотрится их газон с фанерной будкой между черных «Волг», ЗИЛов и «Мерседесов», запрудивших двор. Похоже, плакали мои полсотни баксов. Ну что ж теперь: давши слово — держись!
      К моему удивлению, Олег ровно через три дня привозит остаток и долго, с явным восторгом рассказывает о Бахор. Да и Лариса звонит регулярно; она очень всерьез взялась за прогулки и воспитание девки, и это при том, что у нее, оказывается, ребенок только-только начал ходить.
      Потом ребята приглашают нас с мужем в гости — надо же посмотреть, как растет Бахор. Мы приезжаем раз, другой. Очень милая семья, и детеныш воспитанный, что по моим наблюдениям — огромная редкость. А тут сказали: «Виталик, пойди играть!» — так он пошел, а сказали: «Спать, быстро!» — лег и засопел. И Бахор выращивают образцово-показательно — молодцы!