Галактическое Содружество (№1) - Вторжение

— Говорят, завтра еще на восемь дюймов нападает. Думаю, на дорогах будут заносы.

— Да.

— Поздравляю вас с удачным экспериментом. Увеличение массы воображаемого тела едва не интереснее самого метаконцерта.

— Но Вигдис занята главным образом эффектами метаконцерта, — елейным голосом заметила Люсиль. — Так что следить за массой придется вам.

Дени кивнул, не отрывая взгляда от окна.

— Советую вам прочитать статью в последнем номере «Природы». Научный сотрудник Кембриджской лаборатории предлагает механизм психофизической передачи энергии на основе теории динамического поля Сюн Пиньюна.

— Надеюсь, в свое время этот китайский Эйнштейн найдет какую-либо связь между реальностью и нами, умственными выродками. Но, как ни жаль вас огорчать, мои мозги сейчас не настроены на теорию вероятностей. — Она поставила чашку на столик, даже не пригубив кофе. — Так зачем вы меня вызвали, профессор?

— Есть одна проблема. — Дени говорил неторопливо и спокойно. — Дело в том, что сотрудникам парапсихологических лабораторий в Калифорнии, Нью-Йорке, Виргинии, Пенсильвании предлагают большие деньги за участие в разработке программы Умственных Войн, которой занимается Абердинский военный центр Мэриленда. На тех, кто не соглашается — по нашим сведениям, таких большинство, — Пентагон оказывает нажим. Были даже случаи прямого шантажа, и не все сумели устоять. Главным образом военных интересуют внетелесные экскурсы, дальнее принуждение и психокреативные манипуляции с электрической энергией.

— Сволочи! — выпалила Люсиль. — Опять гонка вооружений! Значит, они нас используют, независимо от нашего желания?

— Ничего у них не выйдет.

Она ошарашенно уставилась на него. Дени медленно отвернулся от окна, и Люсиль наткнулась на взгляд змеи, гипнотизирующей кролика. Он тут же отвел глаза, но ее все равно пробрала дрожь.

— Человеческий мозг — не машина, в особенности мозг операнта-метапсихолога. Возможно, когда-нибудь мы научимся маскироваться даже друг от друга. Но это время, слава Богу, еще не пришло. Пока что мы имеем возможность не допустить в свои ряды оперантов, сочувствующих бредовой идее Умственных Войн.

— Иными словами, вы уверены, что никто из вашей лаборатории не переметнулся.

— Почти уверен. Однако если самые рьяные вояки пронюхают, как близко мы подошли к психологическим открытиям глобального значения, то нас едва ли оставят в покое. Ведь одни только внетелесные экскурсы или, как мы сокращенно их называем, ВЭ, способны поставить на уши всю внешнюю политику… Перед лицом такой угрозы нельзя проявлять пассивность. Ученые в Стэндфорде уже решили звонить во все колокола. Не сегодня-завтра грянет настоящий скандал с привлечением средств массовой информации и независимых экспертов Конгресса. Гласность выроет могилу планам военных.

— Тогда мы будем в безопасности?

— Боюсь, что нет. Пентагон и ЦРУ, несмотря ни на что, будут стремиться проникнуть в наши исследовательские структуры. И все же я намерен воспрепятствовать этому здесь, в Дартмуте, где собралось так много мощных оперантов. Пока нам вроде бы ничто не грозит. Администрация колледжа имеет лишь смутное представление о том, чем мы в действительности занимаемся, а из штата лаборатории и подопытных оперантов до сих пор никто не попался на глаза охотникам за черепами. Я лично обследовал всех… кроме вас.

— Меня тоже не пытались подкупить или запугать. Пусть только сунутся!

— Я должен быть в этом уверен, — сказал Дени.

— Что?!

Он снова завладел ее взглядом.

— Я должен быть уверен на сто процентов.

Поставив чашку на столик под елкой, он стремительно сократил расстояние между ними. Его умственный заслон — нерушимая стена черного льда — быстро таял, и Люсиль впервые открылись тайные глубины. Все оказалось хуже, чем она предполагала. Его принуждению, холодному, неумолимому, как северо-восточный ветер, нагоняющий снежные бураны, совершенно невозможно сопротивляться. А она-то, дура, решила, что он раньше оказывал принудительное воздействие! Да ничего подобного! Он только пытался ее убедить, предоставив ей полную свободу выбора.

Теперь выбора у нее нет. Теперь она может лишь проклинать свою беспомощность и в немом ужасе сознавать, что он свободно читает у нее в уме ответы на все свои вопросы. Одинокая, униженная, раздавленная, она не запомнила ни слова из того, о чем он ее спрашивал и что она отвечала. В памяти сохранилась только последняя реплика, произнесенная острым, как бритва, внутренним голосом:

Спасибо, Люсиль. От меня и от всех. Я очень рад, что вы с нами…

Ее магнитом тянуло к окну. Она прижалась лбом к замерзшему стеклу и в снежной круговерти разглядела, как красные габариты его «тойоты» мелькнули на выезде со стоянки и растворились в белой мгле.

Здание лаборатории опустело. Струйка пара еще вилась над ее нетронутым кофе; рядом стояла пустая чашка Дени Ремиларда. На фоне бушующей за окном метели поблескивала рождественская елка.

С ними!

Я сними?..

Люсиль выключила верхний свет, оставила только лампочки на маленьком деревце и пошла наверх мириться с кошками.

15

Эдинбург, Шотландия, Земля

11 апреля 1991 года

Классический шотландский туман нависал над зданиями старого города, притушив и без того скудное уличное освещение. Но двое следивших за профессором Джеймсом Сомерлендом Макгрегором хорошо различали впереди нескладную фигуру, казавшуюся им сверкающим маяком. Его ярко-алую ауру то и дело пронизывали вспышки ослепительно белой ярости, а мысли выплескивались в пространство исключительно на декларативном модуле.

Два миллиона фунтов! Надо же дойти до такой наглости!

Он ждал чего-то в этом роде с тех пор, как работа исследовательских лабораторий перешла из области чистой теории в практическую стадию, и даже разослал своим коллегам по всему миру телепатические предостережения. Но ему и в голову не могло прийти, что эти мерзавцы начнут свою подрывную деятельность именно с него. Что они проявятся не в Америке, не в Индии и не в Западной Германии, а здесь, в Шотландии, на его собственной пяди земли, которую он так ревностно охранял!

Конечно, старина Нигель объяснил субъектам из ЦРУ, куда им пойти с их двумя миллионами. А те в ответ начали сыпать оскорблениями и угрозами: дескать, больше все равно ему никто не даст, местные спецслужбы под корень подкосило недавнее сокращение бюджетных ассигнований, так что пусть хорошенько подумает, все-таки жизнь в Мэриленде куда как роскошней, чем за колючей проволокой в пустыне Негев или на подступах к большому прекрасному городу Семипалатинску!

Неудивительно, что после таких заявлений Нигель не смог сдержать психокреативного порыва. Подпалив атташе-кейсы бесцеремонных янки, он пожелал им доброго пути и тут же связался с шефом. Вместе с Джейми они открыли все окна в квартире Нигеля, чтобы выветрить удушливый запах паленой кожи, залили несколькими бокалами бренди свой праведный гнев и устроили военный совет. Безопасность Эдинбургского объединения парапсихологии под угрозой, и теперь им никак нельзя придерживаться разумной осторожности, за которую ратуют операнты-консерваторы Дени Ремилард и Тамара Сахвадзе. Дени и Тамара полагают, что надо повременить с обнародованием ВЭ и другой экстрасенсорики до тех пор, пока в мире не наберется по меньшей мере тысяча практикующих оперантов. Однако заход против Нигеля со стороны ЦРУ означает только одно: не сегодня-завтра агенты других разведок будут осаждать всех сотрудников объединения. Как только милитаристы планеты пронюхают об ускоренном развитии метафункций, они, пожалуй, задействуют схему нейтрализации в драконовских масштабах — всем хочется сохранить стратегический статус-кво.

Единственный выход — обратиться к средствам массовой информации, и как можно скорее!

Со снятием секретности риск сразу уменьшится, если не исчезнет вовсе. Мировое общественное мнение защитит адептов и от попыток вербовки, и от погрома в случае их неудачи. Да… это единственный выход. Поскольку планы парапсихологических лабораторий тщательно согласованы, придется, видимо, преодолеть сопротивление Дени и Тамары. Первый, скорее всего, устранится от участия в демонстрации: он и так уже подставился, опубликовав «Метапсихологию». Ну и ладно, Джейми готов рискнуть своей шеей. Они проведут пресс-конференцию прямо в здании Эдинбургского университета. На ее подготовку уйдет довольно много времени — как минимум, до осени. А пока надо позаботиться об охране; как раз сегодня юная Алана Шонавон убеждала его в этом (подумать только, совсем девочка и уже так остро ощущает опасность).

Погруженный в раздумья, Джейми не замечал других прохожих, да их и было немного, учитывая, что уже перевалило за полночь, а туман все сгущался. Обычно, выходя от Нигеля, он садился на автобус, который подвозил его прямо к дому, но на сей раз решил пойти пешком, чтобы немного успокоиться и как следует обдумать свои действия. Утром он распорядится нанять телохранителей для всех сотрудников. Потом совершит внетелесный полет в Америку и обсудит ситуацию с Дени. А может, слетать сейчас, не откладывая? Который там теперь час, в этом чертовом Нью-Гемпшире?..

До дома оставалось всего несколько кварталов, но Джейми вдруг застыл как вкопанный, ощутив физическое присутствие двух наложившихся друг на друга образов.

Алана и Незнакомец!

Алана Шонавон, самая талантливая его ученица, появилась первой. Губы дрожат, колдовские зеленые глаза полны тревоги, руки до боли вцепились в подлокотники кресла экспериментальной камеры. Девушка на исходе дня совершила внетелесную увеселительную прогулку по Токио, но оттуда ее вернуло предчувствие надвигающейся беды. Джейми успокоил ее и забыл об этом. И на тебе — через час Нигель Вайнштейн сообщил ему о покушении… А теперь лицо Аланы снова всплыло из памяти и посылает второй сигнал бедствия…

… который мгновенно сменяется мозговой атакой Незнакомца. Джейми явственно чувствует поблизости сильную ауру операнта.

Сворачивай направо, Макгрегор, в ближайшую подворотню.

Перед его принуждением не устоять — это ясно, как и то, что он замышляет убийство.

Джейми оцепенел, не в силах справиться с потрясением. Враг и к тому же оперант?.. Но откуда? Тамара и Дени заверили, что в их правительствах оперантов нет. На поисковую метафункцию Дени можно положиться, а Тамара даже представила досье всех агентов ГРУ и КГБ для дальнего обследования.

— Кто здесь? — окликнул Джейми и повторил в уме: Кто здесь? Что вам надо?

Сюда, под арку.

Джейми послушно свернул с улицы в проходной двор. Черно, хоть глаз выколи, да вдобавок туман. Его ясновидения не хватило не только на то, чтобы определить ментальный почерк принудителя, но даже чтобы хоть чуть-чуть сориентироваться в темноте. Он споткнулся о какой-то выступ и чуть не упал. Наконец сообразил взглянуть на небо, казавшееся чуть светлее на фоне черных крыш и дымоходов.

— Кто вы такой? — повторил он. (Американец? Русский? Англичанин?)

Шагай, шагай!

Двор немного расширился; от здания справа исходил тусклый свет, в котором Джейми различил очертания неподвижной фигуры.

Подойди ближе.

— Какого черта!

Пора с тобой кончать.

Шатаясь как пьяный, Джейми двинулся навстречу Незнакомцу.

Хотел было позвать на помощь, но голосовые связки внезапно оказались парализованными. Как ни странно, он не испытывал страха, только ярость все никак не отпускала. Сперва Нигель, теперь он!..

В руках у незнакомца была маленькая металлическая трубка, не больше авторучки. Он наставил ее на Джейми.

Ближе!

Ну и чего вы этим добьетесь? — мысленно спросил он. Не думаете же вы, что вместе со мной вам удастся уничтожить экстрасенсорику…

Впоследствии Джейми так и не смог с точностью припомнить, что произошло дальше. Кажется, чья-то сильная рука схватила его сзади за ворот и опрокинула на землю. Обретя голос, он испустил вопль, эхом разнесшийся по всему двору. Незнакомец громко выругался и выбросил вперед руку с зажатой в пальцах трубочкой. Джейми услышал зловещее шипенье. Но все та же могучая рука резко отбросила его в сторону, на кучу скользких камней. Он ударился головой; под сводом черепа вспыхнул фейерверк, и последним звуком в меркнущем сознании были гулкие, торопливо удаляющиеся шаги…

— Сильно ушибся, приятель?

Огонек щелкнувшей зажигалки осветил глубоко посаженные глаза и светлые волосы, блестящие от измороси. Над лежащим Джейми навис огромный детина во фланелевом пальто. Улыбка чуть настороженная, но в целом дружелюбная.

— Да нет… — пробормотал Джейми. — Головой приложился малость.

Спаситель, уже не молодой, но скроенный как портовый грузчик, ростом футов на шесть повыше Джейми, кивнул и, протянув здоровенную лапищу, помог ему подняться.

— Бумажник-то хоть на месте?

— На месте. — Джейми вытер платком грязные ладони и осторожно ощупал шишку на голове. — Большое спасибо за помощь.

— Да уж, вовремя подоспел. Дай, думаю, через двор пройду, чтоб крюк не делать. Может, в полицию позвоним?

— Не стоит. Я его не разглядел толком. Да и домой пора.

— Ну, гляди. — Зажигалка потухла. — Только впредь держись к свету поближе. А еще лучше такси возьми. Выходи на улицу и голосуй.

— Пожалуй что.

Грузчик во фланелевом пальто двинулся в том же направлении, куда убежал Незнакомец, и напоследок добродушно бросил через плечо:

— Бывай здоров. Не хотелось бы тебя потерять.

— Приятное напутствие, — заметила Джин.

— С тем и ушел. — Джейми обхватил ладонями ее груди — каждая словно талисман, изливающий целительную силу. — Странно, как этот Добрый Самаритянин почувствовал, что мне грозит смертельная опасность? Ведь у преступника не было ни пистолета, ни ножа, а только тоненькая трубочка — ее и не видно в темноте. Я-то знал, что он хочет меня убить, прочитал у него в мыслях, но откуда мог узнать мой спаситель — вот в чем вопрос!

Тоже мне вопрос, мысленно усмехнулась жена. Ты что, не догадываешься?

Да-да, конечно, он оперант, и это значит… да, разумеется, по логике вещей, должны быть и другие… Боже Всемогущий, неужели другие операнты следят за нами?!

— Ты непоследователен, — рассмеялась Джин. — Сам же сказал — по логике вещей.

Обнаженные, они лежали на коврике у камина. Этот коврик она сама смастерила из кусочков черной и белой овечьей шкуры с острова Айлей. Когда он приплелся домой, объятый тревогой и страхом, жена закрыла перед ним свой ум и применила самую действенную терапию во мраке их тайного святилища — библиотеки. И только потом спокойно выслушала.

— Мы решили устроить публичную демонстрацию, — сказал Джейми. — Но я должен как-то оградить моих людей. Все мы в опасности. Кроме загадочного убийцы, повсюду шныряют правительственные агенты. За нами охотится ЦРУ, и если верить тем двоим, что приходили к Нигелю, то еще русская, израильская и наша разведка…

— По-твоему, они могут пойти на крайние меры? Скажем, на похищения?

— Не исключено, — угрюмо отозвался он.

Она поцеловала его ладонь.

— Тогда надо всем показать, что мы тоже способны на крайность. Уайтхоллу необходимо внушить, что оперант в случае нападения отделится от тела и поднимет тревогу среди своих зарубежных коллег. Американцев надо припугнуть Уайтхоллом: дескать, Великобритания не станет поощрять браконьеров. Что же касается остальных… тут тебе и твоим «летунам» придется опуститься до шпионажа. Проникнете в соответствующие посольства в Лондоне и на всякий случай в Париже, чтоб выяснить, не готовится ли против вас какая-нибудь гнусность. Если да — значит, их тоже нужно упредить.

Джейми восхищенно глянул на жену.

— Мне бы твое хладнокровие!

Джин схватила его за бакенбарды и притянула к себе.

— Правительства и шпионы действительно меня не волнуют. Они пока слишком мало о нас знают, чтобы желать нам зла. А вот оперантный бандит — другое дело. Пришел из небытия и туда же ушел… Мы не ведаем о его мотивах и о том, как от него защищаться. Может, он маньяк?

— Нет, — покачал головой Джейми. — Он в своем уме.

— Тогда нам остается уповать на то, что твой ангел-хранитель хорошенько его напугал. И уж ты, ради Бога, последуй его совету — не разгуливай в безлюдных местах.

— Ладно, безлюдные места прибережем для внетелесных экскурсов. — Он крепко поцеловал ее.

Они еще немного полежали, глядя на догорающий огонь, потом отправились спать.

16

Цюрих, Швейцария, Земля

5 сентября 1991

Совет директоров швейцарских банков, состоявший из одиннадцати мужчин и одной женщины, бесстрастно просматривал запечатленную их тайным агентом Отто Маурером на видеокассете документацию, разоблачающую характер исследований Джеймса Сомерледа Макгрегора.

— Теперь можно не сомневаться, — комментировал Маурер, — что техникой дальнего ясновидения овладели не менее тридцати человек из отделения парапсихологии Эдинбургского университета плюс неопределенное число лиц в других частях света, которые проходили стажировку у профессора Макгрегора. Согласно полученным инструкциям, я собрал информацию также на факультете астрономии и в отделе общественных связей медицинского факультета. Все данные подтверждают, что в двадцатых числах октября нынешнего года Макгрегор собирается устроить брифинг, где в присутствии журналистов со всего мира продемонстрирует технику психического шпионажа.

Двенадцать директоров не сдержали дружного отчаянного вздоха. Маурер сочувственно наклонил голову и продолжал:

— Надо смотреть правде в глаза. Открытия Макгрегора подписывают в буквальном смысле смертный приговор секретности банковских операций. Распространение психического шпионажа внесет хаос в биржевые, коммерческие и финансовые круги всего мира, ибо практически каждая заключенная сделка станет доступна широкой общественности… Мсье, мадам, это все, что я имел вам сказать, засим жду ваших вопросов и дальнейших указаний.

Первой заговорила женщина.

— Этот Макгрегор… он что, радикал? Красный? Анархист? Или просто ученый, сидящий в башне из слоновой кости и не ведающий о возможных последствиях своих изысканий?

— Ни то, ни другое, мадам Будри. Макгрегор — неисправимый идеалист, как все шотландцы. Обнародованием своей техники он стремится приоткрыть завесу над тайными заговорами военщины и таким образом предотвратить ядерную войну. Крах мировой финансовой структуры представляется ему незначительной ценой за мир во всем мире.

Воцарилась гнетущая тишина.

В конце концов подал голос упитанный и уравновешенный человек:

— Вы проанализировали… мм… средства, которые могли бы отвратить его от этой безумной манифестации?

Маурер кивнул.

— Да, герр Гимель, но без какого бы то ни было успеха. Его не испугали ни активная слежка со стороны аппарата госбезопасности, ни покушение на его жизнь в апреле прошлого года. На попытки подкупа он реагирует с ожесточенной яростью. Его репутация в университете безупречна, не говоря уже о мировом научном реноме. Поэтому я не вижу возможности дискредитировать его работу как до, так и после демонстрации.

— А личная жизнь? — допытывался Гимель.

— Он примерный семьянин.

Банкиры невесело усмехнулись. Тщедушный человечек, лихорадочно сверкая глазами, подался вперед и пролепетал:

— Значит, нет никакой возможности его остановить?

— Законными средствами — нет, герр Райхенбах.

Костлявые руки банкира вцепились в столешницу красного дерева.

— Маурер! Вы должны изыскать способ! От этого зависит благоденствие нашей страны. Надо остановить или хотя бы оттянуть демонстрацию. Основной упор делайте на Макгрегора! Вы меня поняли?

— Не совсем, герр Райхенбах…

— Он безумец, он угрожает частной собственности — одному из основных человеческих прав! То, что вы нам показали… я имею в виду шпионскую технику… это кошмар а-ля Джордж Оруэлл… катастрофа для любого здравомыслящего человека. Вы говорите, Макгрегор стремится к миру?.. Так вот, более страшной угрозы цивилизации человечество еще не знало. Вы только вникните: эти психи станут всюду совать свой нос — в коммерцию, политику, даже в частную жизнь!

Маурер обвел глазами присутствующих. Остальные члены совета директоров согласно закивали.

— Сделайте же что-нибудь! — послышался трагический шепот Райхенбаха. — Вы просто обязаны что-нибудь придумать.

17

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Мой первый год в Хановере оказался нелегким. Открытие магазина — дело довольно хлопотное, особенно когда занимаешься им, по существу, один. Начиная с января девяносто первого я только и разъезжал по распродажам да оптовикам, пока не забил свой склад букинистическими изданиями фантастики, которые должны были стать основой моего ассортимента. Впрочем, были у меня и новые книги — не только художественная литература, но и публицистика (по ней тогда многие с ума сходили). И вот весной я открыл двери «Красноречивых страниц» для покупателей и одновременно стал рассылать каталоги с бланк-заказами. Дени и его Группа изо всех сил пытались помочь мне. Даже направляли ко мне в лавку своих студентов, применяя легкое преподавательское принуждение.

Племянник постоянно уговаривал меня принять участие в том или ином эксперименте, но я отказывался. Его лаборатория кишмя кишела молодыми энтузиастами, всей душой преданными развитию метапсихологии; а я не разделял их энтузиазма и чувствовал себя каким-то выжившим из ума ретроградом. Я уже не говорю о самой Группе… Если не считать практичной, ненавязчивой Салли Дойл и ее мужа, в прошлом фермера, а теперь физика-теоретика Гордона Макалистера, покорившего меня весьма своеобразным чувством юмора, сотрудники лаборатории как-то не вызывали желания сойтись с ними поближе. Фанатично преданные Дени и новой науке, они воспринимали мое отступничество с юношеским максимализмом и нетерпимостью. И Даламбер, и Лозье, и Трамбле, и таинственный целитель Туквила Барнс, и властная Колетта Рой, супруга Даламбера, и жизнерадостный принудитель Эрик Бутен, каждый на свой лад силился для общего и моего личного блага загнать меня в умственные тиски и отвратить от ереси. Но никому не удавалось обуздать старого упрямого канюка.

— Нет, благодарю, — неизменно отвечал я, ничуть не боясь обидеть их в лучших чувствах.

Я твердо решил: не потерплю никаких дрессировок с целью повысить коэффициент оперантности и даже свои метафункции анализировать не дам (я, кажется, уже упоминал, что психологи теперь подразделяли экстрасенсорику на Принуждение, Психокинез, Творчество и целительство, впоследствии расширившиеся до Коррекции).

Может быть, потом как-нибудь, без зазрения совести лгал я.

Рекламная шумиха вокруг книги Дени наконец-то улеглась. Журналисты, к моему вящему облегчению, переключились на новые сенсации — полет на Марс, эпидемию чумы в Африке, непрекращающиеся террористические акции на Ближнем Востоке. Загадочные исследования моего племянника стали, что называется, «вчерашним днем», до тех пор, пока в конце сентября не последовала Эдинбургская демонстрация, подобная взрыву бомбы.

Дени узнал о ней загодя. Еще весной Макгрегор попытался заручиться поддержкой Дартмутской и Стэндфордской групп. Правда, мой племянник дал ему от ворот поворот и уговаривал либо отложить мероприятие, либо сделать его закрытым, пригласив лишь команду независимых представителей ООН. Дени поделился со мною своей тревогой, чем привел меня в ужас. Ведь публичная манифестация Макгрегора неминуемо повлечет за собой разоблачение других метапсихологов — в первую очередь Дени и его приспешников. А значит, и моя строгая конспирация будет нарушена.

Макгрегор не скрыл от Дени причин, вынудивших его пойти ва-банк, для меня же они в то время остались тайной. Единственно я понял, что какие-то чрезвычайные события заставляют мировое сообщество парапсихологов сократить подготовительный период, который должен был привести к тотальной огласке.

Не помню, чтобы я когда-нибудь так злился на Дени. Мы жестоко поспорили, что стало первым серьезным шагом на пути взаимного отчуждения. И зачем только я притащился в этот проклятый Хановер! Изначальные мотивы для переезда — страх перед возможными действиями Виктора — вмиг показались лишенными всяких оснований. Я виделся с Виктором на Рождество и Пасху, во время семейных сборищ, и он вел себя вполне корректно. Я вдруг осознал, что истинная опасность, как это ни парадоксально, исходит не от Виктора, а от Дени. Меня заманили в ловушку! Я угрохал все деньги на лавку, и теперь поворачивать вспять уже поздно.

Понимая, что из Хановера мне уже не выбраться, я, насколько возможно, избегал общества Дени и других оперантов, притворяясь, что моя жизнь целиком посвящена работе. Лавку я не закрывал до полуночи, каждый день пачками писал письма в коллекторы, предлагая свой товар и выискивая раритеты. Таким образом, я завязал необходимые контакты, привлек к себе внимание и почти забыл о том, что я не просто букинист, а умственный извращенец. Дудки, друзья-метапсихологи! Я торгую книгами, никого не трогаю, а если вас интересует оккультизм — милости прошу в мою лавку, подберем вам соответствующие названия…

И быть может, мне удалось бы обрести душевное спокойствие, если бы не Дон.

С наступлением осени тревога моя все усиливалась, и я стал плохо спать. Просыпался среди ночи, обливаясь холодным потом, но припомнить содержание своих кошмаров никак не мог. Октябрь окрасил золотом и багрянцем окрестные холмы, яркие петунии в палисадниках увяли с первым дыханием морозов. Лежа на кровати в промежуточном состоянии между сном и явью, я вновь и вновь ощущал терзания покойного брата. Дон рассчитывал, что смерть избавит его от меня… и ошибся.

Я пытался стряхнуть наваждение испытанным семейным способом, к какому прибегали Дон и дядюшка Луи. Иногда алкоголь помогал, но в качестве побочного эффекта я стал испытывать упадок ментальных сил (ибо ничто так разрушительно не действует на метафункции, как злоупотребление спиртным) и напросился на упреки и заботы Дени. Я отвергал его предложения помочь, хотя и сам постепенно приходил к выводу, что лечение необходимо. Обращаться к обычному психиатру мне тоже не хотелось: почему-то я вбил себе в голову, что это было бы уступкой Дону. А я упорно внушал себе, что он более не существует — умер, отпет церковью, похоронен в освященном месте, отошел в область воспоминаний. Память о нем сможет бередить мне душу, только если я сам это допущу — а я не допущу! Мало-помалу я одолею и Дона, и все страхи, что мы когда-то делили с ним. Время — лучший лекарь.

Но кошмары, депрессия и дурные предчувствия — словом, все то, что французы называют «malheure» note 61, — лишь усугублялись по мере приближения демонстрации в Эдинбурге. Теперь я уже не засыпал, пока не напьюсь до бесчувствия. Я был уверен: мне уготован тот же конец, что и Дону, — самоубийство, проклятие. Случись все это раньше, я бы ударился в молитвы. Я по-прежнему ходил к мессе по воскресеньям, но это уже не приносило облегчения. Молитвы не помогали, поскольку вошли в привычку; мне явно недоставало веры в божественный промысел, управляющий вероятностными решетками…

Однажды, разбирая партию книг, я наткнулся на руководство по хатха-йоге. Когда-то Элен этой йогой мне все уши прожужжала, пытаясь убедить меня, что нет лучшего способа «разрешить свое смертное пространство». Я лишь усмехался — так далека была тогда от меня смерть. Выполняемые ею упражнения виделись мне каким-то мумбо-юмбо, восточной ерундистикой. И только сейчас, дойдя до крайней точки, я принес книгу в свою неприбранную холостяцкую квартиру и за одну ночь проглотил ее. Эйфория, которую йога сулила своим приверженцам, была сродни «астрономическому сознанию» Странного Джона, то есть той высшей отстраненности, что привела его вначале к стремлению завоевать мир, а затем к гибели.

И я попробовал.

С медитацией, к несчастью, ничего не получилось. Она была слишком внутренне направлена и слишком холодила душу сангвиника франка. Я вконец отчаялся: алкоголь не помог, йога тоже, неужели мне больше не на что надеяться? Скоро настанет роковой день разоблачения и вместе с другими повлечет меня к неизбежному концу.

Дени как-то заметил, что для операнта есть только один способ избежать участи Странного Джона, фатального отрыва «сверхчеловека» от менее одаренной массы — убедить «нормальных» людей в том, что когда-нибудь они — или их дети, или дети их детей — также смогут овладеть высшими силами ума. Почти вся текущая работа лаборатории была посвящена этой задаче, и Дени уже наметил ее темой своей следующей монографии. Ученые в других частях света тоже пытались перебросить мостик через метапсихическую бездну и доказать, что метафункции являются составной частью человеческой природы.

Будь у них время, эти кропотливые поиски избавили бы обычных людей от вполне объяснимого страха перед нами.

Но времени не было.

18

Эдинбург, Шотландия, Земля

22 октября 1991 года

Внутренний будильник разбудил Джеймса Макгрегора ровно в 4.00. Самый памятный день в его жизни начался спазмами в желудке и жуткой головной болью. Первые надо было отнести на счет страха и непреходящей тревоги по поводу враждебных действий всяких мерзавцев, еще лелеющих надежду похитить или убить его, прежде чем он успеет выпустить метапсихического кота из мешка. Вторая была свидетельством того, что его молитвы об еще одном погожем октябрьском дне остались без ответа; область низкого давления, всю прошлую неделю тактично не продвинувшаяся дальше Оркнейских островов, теперь распространилась и на Британские, заряжая атмосферу вредными токами и создавая естественные помехи для демонстрации. В лабораторных условиях их можно было бы нейтрализовать искусственным излучением отрицательно заряженных ионов, но при показательных выступлениях, когда экстрасенсорика должна выглядеть неподвластной влиянию извне, подобные приемы совершенно недопустимы.