Религия. Война за Бога - Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности

Этот механизм приспособления известен как маскировка. Но с началом промышленной революции копоть и дым ближайших заводов начали оседать в лесах, покрывать стволы, в итоге их поверхность темнела. Поскольку белую пяденицу, преобладавшую в этом виде, хищникам стало проще заметить, ее с большей вероятностью съедали. И наоборот, более темную разновидность пяденицы, ранее составлявшую меньшинство, теперь хищники замечали реже и, следовательно, съедали с меньшей вероятностью. Так как темные пяденицы реже оказывались съеденными, то у них повышались шансы дожить до того момента, как их гены будут переданы следующим поколениям. В результате внезапных изменений в окружающей среде состав популяции пяденицы быстро изменился и более темная разновидность, раньше составлявшая меньшинство, начала преобладать. Так, всего за несколько поколений в результате перемен в среде обитания видоизменилась целая популяция березовой пяденицы.

Еще один аспект, лежащий в основе сил эволюции, связан с процессом, получившим название генетического дрейфа. Для примера представим себе, что из-за перенаселенности некоторым представителям конкретного вида приходится мигрировать на новую территорию в поисках новых источников пищи. Допустим, десять вьюрков из десятитысячной популяции мигрировали в поисках пищи на ближайший остров. Поскольку эти десять вьюрков вряд ли представляют точное среднее генетическое значение своего вида, в случае размножения они создадут совершенно иной генофонд на основе присущего им набора генов. В каком-то смысле эти десять вьюрков станут «первопроходцами», основателями генетически иного подвида. Так как группа «первопроходцев» слегка отличается в генетическом отношении от средних показателей по исходной популяции, то новый подвид со временем может дать совершенно новый вид. В сущности, именно это явление и открыл Чарлз Дарвин, отправившись на Галапагосские острова изучать различные виды вьюрков, обитающих на отдельных островах архипелага. Дарвин заметил, что вьюрки каждого Галапагосского острова как будто представляют собой уникальный подвид. Эти наблюдения первыми подали Дарвину идею теории эволюции.

Вернемся к изучению Homo sapiens: с появлением человека возник и целый новый арсенал специфических наук о человеке, первой из которых стала антропология. Антропология занимается вопросами, касающимися социальной, поведенческой и физической эволюции развитых приматов, гоминидов, вплоть до того момента, когда примерно десять тысячелетий назад люди достигли так называемой неолитической стадии своего существования. Человека эпохи неолита отличало от биологически идентичных предшественников открытие земледелия. До неолитического периода (в эпоху палеолита уже после появления человека) более примитивные люди кочевали по земле племенами, постоянно переходили с места на место в поисках новых источников пищи.

Однако они обладали развитым мозгом и со временем начали замечать закономерности в своем мире. В отличие от всех предшествующих животных люди обнаружили, к примеру, что там, где упало семечко растения, часто вырастает новое растение. Когда первые люди двенадцать тысяч лет назад впервые установили эту взаимосвязь, у них появилась возможность подражать природе, самостоятельно высаживая растения. С появлением земледелия человек начал создавать поселения (как правило, вблизи реки, постоянного источника воды и средства транспорта). Более того, выяснив, каким образом размножаются животные, люди научились собирать их в стада и пасти, чтобы распоряжаться своими источниками мяса и дополнять им рацион, состоящий из плодов и овощей. Сочетание этих двух событий называют земледельческой, или сельскохозяйственной, революцией. Термин «революция» выбран по причине значительного влияния, которое эти открытия оказали на наш вид. Впервые в истории вида люди смогли управлять своими пищевыми ресурсами. Им было уже незачем посвящать все свое время поискам пищи для очередного приема, в итоге люди могли позволить себе другие занятия в свободное время – досуг. Высвободив себе время, человеческие сообщества получили возможность направить энергию на самовыражение (искусства), игру (спорт), а также обретение мудрости и знаний (философию и науку).

С процветанием поселений земледельцев люди начали переселяться в них, надеясь воспользоваться преимуществами нового устройства. Со временем поселения разрослись и стали многолюдными. В этих первых городах начали собираться представители различных культур, чтобы обменяться не только товарами, но и идеями. Так в истории нашего вида начался период, называемый урбанистической (городской) революцией. По мере роста городов возникли первые цивилизации человечества.

Время шло, цивилизации достигали расцвета и рушились. Не углубляясь в историю всех существовавших цивилизаций, достаточно сказать, что этот процесс продолжался, пока мы не оказались на заре нынешнего, XXI века.

Нет, я не утверждаю, что наука способна объяснить что угодно. Да, в материальной вселенной есть вещи, которые более понятны нам, чем другие. Есть и целые сферы знания, которые во многих отношениях только зарождаются, следовательно, остаются теоретическими по своей сути. Да, предстоит еще немало ошибок, уточнения деталей и переосмысления. Но по большому счету научная интерпретация вселенной всегда оставалась верной своему методу, тому самому, благодаря которому у нас есть ядерная энергия, трансплантация органов, электрическое освещение и антибиотики – как всего несколько примеров, выбранных за их внушительные возможности. Это технологии, эффективность которых известна. Их создание потребовало углубленных научных исследований, точно таких же по типу и методологии, которые применялись при изложении вышеупомянутой истории всей материальной вселенной. По сути дела, правильность этих теорий подтверждают их продукты. Если научный метод, которым были созданы такие чудеса, как космические шаттлы, генная терапия, использование ядерной энергии и микроволновые печки, заслуживает доверия, тогда почему же нельзя воспользоваться им, чтобы объяснить происхождение и эволюцию всей материальной вселенной, а также всей жизни на Земле? Как еще наука могла успешно осваивать наш материальный мир и управлять им, если не с помощью понимания его сущности?

Наука дала объяснение четырнадцати миллиардам лет истории всей материальной вселенной от ее истоков до нынешних времен, и все это без помощи или содействия Бога!

Наука дала объяснение примерно четырнадцати миллиардам лет истории всей материальной вселенной от ее истоков до нынешних времен, и все это без помощи или содействия какой бы то ни было духовной сущности: космология без Бога! Точно так же наука сумела объяснить приблизительно три с половиной миллиарда лет органической эволюции, также без помощи или содействия трансцендентальной силы или сущности: происхождение и эволюция жизни без Бога! Ни жизнь, ни вселенная уже не обязаны своим существованием вмешательству некоего божества. Все это еще не означает, что Бога не существует, но, скажем так, подкрепляет такую возможность.

Мне уже незачем задавать вопросы вроде: «если Бога нет, как же тогда объяснить происхождение жизни?» Или: «откуда взялись Земля, Луна, Солнце и звезды, если Бога нет?» Незачем оглядывать свое тело и не понимать происхождение, эволюцию, природу и механику себя самого.

Все это для меня сделала наука. Сначала она спасла меня из когтей душевной болезни, а теперь сделала вселенную постижимой для меня. И все-таки мне по-прежнему не давало покоя неугасающее желание, гложущая потребность знать не просто как устроен я или остальная вселенная, но и зачем. Надо мной все так же нависала гнетущая, как всегда, и неумолимая проблема смысла моего существования. Зачем я здесь? Какова моя цель? Как всегда, в основании этого вопроса находилась неуловимая проблема Бога. Только знания о Боге могли бы дать ответ на важнейший вопрос моего существования. Но почему среди поразительного изобилия информации, собранной наукой, не нашлось ничего такого, что могло бы послужить мне объяснением природы существования Бога? Неужели Бог просто непостижим для нас? Или научное объяснение все-таки есть, но пока что его никто не открыл? Я не переставал гадать, какая закономерность в природе, какое эмпирическое наблюдение могло бы помочь человечеству разобраться в природе существования Бога. Опять-таки, даже если такое решение есть, неужели оно находится вне досягаемости для нас, а самой проблеме предназначено служить нам соблазном и мукой до конца времен?

Но независимо от того, имеет решение эта задача или нет, я понял одно: духовного удовлетворения мне еще только предстоит достичь. Поиск пришлось продолжить.

4. Иммануил Кант, или Революция в понимании реальности

«Что реально? Как ты определяешь реальность? Если ты имеешь в виду то, что чувствуешь, можешь попробовать на вкус, понюхать и увидеть, тогда реальность – всего лишь электрические сигналы, истолкованные твоим мозгом».

«Матрица»

«Все, что я испытываю – психические явления. Даже физическая боль – это психическое явление, относящееся к моему опыту. Мои чувственные ощущения <…> это психические образы, и только они одни являются непосредственными объектами моего сознания. Моя психе даже преображает и фальсифицирует действительность, причем в такой степени, что мне приходится прибегать к искусственным средствам определения, каковы вещи, если отделить их от меня <…> В сущности, мы так окружены психическими образами, что не можем проникнуть в суть вещей, внешних по отношению к нам. Все наше знание обусловлено психе, которая одна <…> реальна. В этом и состоит действительность, <…> а именно – психическая реальность».

Карл Густав Юнг

До сих пор мой поиск знаний о Боге был обращен вовне, на объекты, составляющие материальную вселенную. Я изучал физическую природу атомов и молекул, планет и звезд, органических и неорганических соединений материи. Но куда бы астрономы ни направляли телескопы, какие бы образцы биологи ни разглядывали под микроскопами, какие бы частицы ни расщепляли физики-ядерщики, никто из них не констатировал ничего похожего на поддающиеся проверке знания о какой-либо духовной реальности или о Боге. И чтобы дополнить свои исследования в области естественных наук, я одновременно занялся изучением довольно загадочной дисциплины – философии.

Хотя греческие корни этого слова означают «любовь к мудрости», насколько я успел убедиться, философия представляет собой исследование высшей природы действительности. Что можно назвать реальным, если можно вообще? Можно ли утверждать, что нечто отражает истину, и если да, то что? И что такое, в сущности, действительность или реальность?

Древние греки, которых принято считать основателями западной философской мысли, верили, что для понимания высшей природы действительности необходимо прежде понять природу всех вещей, охватывающую обширную материальную вселенную. К примеру, что представляют собой компоненты, составляющие наш мир? Откуда они взялись? В чем их сходство и в чем различие? Древние греки считали, что для постижения истинной природы действительности необходимо найти ответы на эти вопросы.

Методом, подобным греческому, свои личные исследования проводил и я – изучая природу материальных объектов, проходящих через четырнадцать миллиардов лет истории всей материальной вселенной. Этим же методом я стремился постичь природу высшей реальности – проблему, решение которой, как я полагал, приведет меня к еще более исчерпывающему познанию духовной жизни и Бога. И я, как древние греки, в поисках ответов обращался вовне – пока не познакомился с трудами немецкого философа XVIII в. Иммануила Канта.

С тех пор как древнегреческие ученые впервые ввели в практику этот исследовательский метод (обращение к природе вещей, внешних по отношению к ним), он господствовал во всей науке и философии, пока в XVIII в. на сцену не вышел Иммануил Кант. В своем труде «Критика чистого разума» Кант совершил один из самых революционных скачков в истории человеческой мысли, предположив, что для понимания истинной природы действительности мы должны изменить фокус поисков, направить их не вовне, а внутрь. Кант предлагал для этого изучать не природу физических объектов вокруг нас, а скорее способ нашего восприятия этих объектов. Вместо того чтобы искать ответы, касающиеся высшей природы реальности, где-то снаружи, сначала надо заглянуть внутрь, обратиться к природе, осуществляющей процесс восприятия, к природе самого восприятия.

Возьмем, к примеру, яблоко. Каким образом, вопрошал Кант, мы приходим к познанию этого яблока? Ответ таков: посредством информации, которую мы получаем с помощью наших физических органов чувств. При поглощении отраженных фотонов света, достигающих нашей сетчатки, а также при последующей обработке сигналов оптическим нервом мы видим яблоко. Когда молекулы яблока распространяются в воздухе, а органы обоняния улавливают их, мы ощущаем его запах. Когда химические вещества, из которых состоит яблоко, растворяются у нас на языке и стимулируют передачу электрических сигналов в мозг, мы чувствуем вкус. Когда мы сжимаем яблоко в руке, электрические сигналы от нашей кожи поступают в мозг, и мы чувствуем его на ощупь. Только после того как наш мозг обработает эту мешанину электрохимической информации, мы будем обладать знаниями о яблоке как едином целостном объекте. Следовательно, можно сказать, что в действительности яблоко – не что иное, как электрические сигналы, которые интерпретирует наш мозг. Из этих рассуждений следует, что мы «знаем» не яблоко как таковое, а только яблоко, каким мы его воспринимаем, то есть как наш мозг отсортировывает и обрабатывает информацию о нем. Значит, мы можем «знать» лишь то, что позволяет узнать наш мозг.

Ввиду этой ограниченности восприятия Кант утверждал, что в область возможного для нас не входит обладание абсолютным знанием о каком-либо объекте или предмете. Предмет такого абсолютного, или объективного, знания Кант называл ноуменом – непостижимым миром «вещей в себе». Кант утверждал, что вместо этого знания мы можем обладать лишь субъективным знанием о «вещах, какими мы их воспринимаем» – феноменах. Значит, все, что мы называем знанием, относится к способу, которым мы воспринимаем и, следовательно, интерпретируем действительность.

Мы можем «знать» лишь то, что позволяет узнать наш мозг

Идеи Канта представляли собой развитие мыслей английского философа XVII в. Джона Локка. Согласно Локку люди рождаются как чистые «грифельные доски», или, как он выразился, tabula rasa, наш разум представляет собой «незаполненные дощечки для письма, способные сохранить отпечатки любого вида, однако не содержащие никакого отпечатка, оставленного природой».

Почти через сто лет Кант задумался: как получается, что вся эта масса данных, непрестанно проходящих через наши органы чувств, способна спонтанно комбинироваться таким образом, чтобы мы получали связную информацию? Каким образом раздражители, постоянным бурным потоком обрушивающиеся на нас, в конце концов становятся по местам настолько доступным для понимания способом? По мнению Локка, этот процесс происходит автоматически. Отнюдь, возражал Кант.

Согласно Канту просто не существует способа, которым множество чувственных ощущений могло бы организоваться таким эффективным образом по собственной воле. По-видимому, человеческий мозг, утверждал Кант, при рождении отличается от «чистой доски» наличием встроенных «режимов восприятия», которые организуют все обилие информации, постоянно поставляемой нам органами чувств. Без таких встроенных механизмов обработки мы воспринимали бы реальность как беспорядочную мешанину чувственных ощущений. Значит, утверждал Кант, в мозге должны быть внутренние структуры, функция которых – приводить в порядок обилие чувственных ощущений, которые мы получаем. Следовательно, вопреки утверждениям Локка, мозг человека – не пассивный орган, ждущий, когда опыт сформирует и охарактеризует нас, а скорее активный орган, привносящий порядок в поток получаемой нами информации.

Кант считал двумя из многочисленных способов внутренней обработки человеком информации временной и пространственный способы. Согласно Канту люди оснащены встроенными механизмами обработки, придающими пространственный и временной порядок нашим впечатлениям. Соответственно, пространство и время не воспринимаемые нами «вещи в себе», а скорее два внутренних режима восприятия, названные Кантом категориями рассудка, посредством которых представители нашего вида обрабатывают всю поступающую информацию. Значит, наши знания о времени и пространстве – не понятия, усвоенные благодаря опыту, а скорее два средства, которыми мы внутренне воспринимаем, а затем интерпретируем действительность.

Обдумывая идеи Канта, я вспомнил труды специалиста по психологии развития Жана Пиаже. На основании проведенного им ряда экспериментов Пиаже пришел к выводу, что дети могут различать масштабы времени и пространства лишь после достижения определенной стадии в их когнитивном развитии, которую он назвал «стадией конкретных операций». Пиаже обнаружил, что, пока дети не достигли этой стадии психического развития, они не только не в состоянии отличать масштабы времени и пространства: их невозможно даже научить пониманию этих концепций.

Для того чтобы продемонстрировать свои выводы, Пиаже ставил два стеклянных стакана с носиками перед детьми разного возраста. Несмотря на то, что один стакан был низким и широким, а второй – высоким и узким, оба вмещали одинаковый объем. Услышав вопрос, в каком стакане больше жидкости, дети были склонны считать, что в высоком и узком. Доказывая, что вместимость стаканов одинакова, Пиаже наполнял низкий широкий стакан водой. Затем он выливал содержимое этого стакана в другой, высокий и узкий. Так как стаканы вмещали одинаковый объем, воды в низком и широком хватало, чтобы заполнить высокий и узкий. Этот опыт призван был наглядно продемонстрировать, что объем стаканов одинаков.

Завершив демонстрацию, Пиаже снова спрашивал детей, в каком из стаканов больше жидкости. При повторном опросе дети семи лет и старше почти всегда отвечали, что стаканы одинаковы по объему, в то время как дети младше указанного возраста продолжали верить, что в высокий и узкий стакан вмещается больше воды. Это доказывало, что лишь после достижения определенного возраста детей можно научить пониманию некоторых пространственных соотношений.

На основании этих данных (в сочетании с результатами подобных экспериментов, но относящихся к развитию представлений о времени), Пиаже предположил, что существуют внутренние режимы постижения, управляющие средствами, с помощью которых мы воспринимаем и интерпретируем действительность. По сути дела, Пиаже показал, что наша способность различать временные и пространственные взаимоотношения, развивающаяся у всех людей приблизительно в одинаковом возрасте, свидетельствует о том, что подобные умения представляют собой неотъемлемую составляющую естественного когнитивного развития нашего вида, что Кант и предположил первым почти два столетия назад.

Так что Кант, вероятно, был прав. Люди вполне могут рождаться с конкретными «режимами восприятия», располагая различными способами внутренней обработки информации мозгом, способами, которые в итоге определяют, каким образом мы как индивиды и как вид интерпретируем действительность. И я задумался: можно ли применить принципы Канта к такому предмету, как человеческая духовность, к моему личному поиску знаний о Боге?

Неужели я зря потратил силы, пытаясь разобраться в природе Бога путем изучения объектов, составляющих обширную материальную вселенную, и не догадывался, что вместо этого мне следовало изучить природу восприятия? Неужели наш способ постижения Бога связан с присущими нам как виду режимами восприятия? Возможно, мне стоило, по совету Канта, в своих поисках обращаться не вовне, а в себя. Возможно, решение проблемы Бога – не «где-то там», а внутри, в работе моего разума, или, как сказано в учебниках по биопсихологии, в деятельности одного из моих органов – мозга.

5. Бог как слово, или Что мы можем сказать, когда говорим

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Евангелие от Иоанна 1:1

Сейчас мне тридцать один год; примерно десять лет прошло с того момента, как я начал методично изучать естественные науки в надежде обрести хоть какие-нибудь знания о духе или Боге. За это время я узнал о продолжающейся четырнадцать миллиардов лет истории и эволюции материальной вселенной. Узнал, как родилась и в дальнейшем расширилась Вселенная; как сила гравитации когда-нибудь превзойдет силу расширения Вселенной, в итоге вся материя вновь схлопнется, при этом вся материя и энергия стянется в одну точку, точно такую же, как в последний момент перед «Большим взрывом»; узнал, что в это же время произойдет еще один взрыв, с которым весь процесс начнется заново; и как это расширение, равновесие, сжатие и вновь расширение, равновесие и сжатие будут повторяться вновь и вновь до бесконечности, словно гигантский пульс в космосе, продолжающийся до конца времен.

Наука рассказала мне о происхождении материи, атомов, звезд, планет, Земли, жизни, человечества… и меня самого. Какое бы физическое явление я ни стремился понять, всякий раз я обнаруживал, что наука уже справилась с этой задачей. Но при всей своей мудрости, увлеченности, пытливости, при всех своих исследованиях наука так и не смогла дать мне хотя бы самые общие знания о Боге. Что же это за сущность, ускользающая от волевых и талантливых людей, благодаря которым у нас есть лазерные лучи, космические корабли, трансплантация сердца и ядерная энергия?

Будет ли когда-нибудь разгадана эта разнесчастная загадка? Где Бог? Где он прячется? Как выходит, что все мы знаем, кто он такой, а сказать о нем можем только то, что он играет чрезвычайно важную роль в жизни каждого из нас, вдобавок понятия не имеем о его местопребывании? Какую злую шутку он сыграл с нами, сотворив нас верующими в него, а затем, словно желая подразнить нас, очутился вне нашей досягаемости? Почему он до сих пор не явил себя нам? Что это за большой секрет?

Будет ли когда-нибудь разгадана эта разнесчастная загадка? Где Бог? Где он прячется?

Итак, прошли годы, а я все так же понятия не имел, в чем смысл и цель моего существования. Разница между мной прежним и мной нынешним заключалась лишь в том, что теперь, по крайней мере, я располагал арсеналом научной информации, к моему огорчению, не имеющей никакого отношения даже к самым приблизительным знаниям о Боге. Может, я просто не нашел способа рассмотреть новообретенные данные с верно выбранной точки зрения? Или же, как я подозревал, Бог существует далеко за пределами естественных наук, человеческого разума и понимания? Как бы там ни было, я наконец решил применить научный метод в своих поисках знаний о Боге. Отступив на шаг, я рассмотрю этот вопрос упорядоченно и методично – словом, научным способом.

И я составил оценочный лист, который ответил бы на вопрос: после всего, что я уже узнал в жизни, могу ли я утверждать, что знаю о существовании Бога, и если знаю, то что? Случалось ли мне видеть Бога или становиться свидетелем событий, доказывающих его существование? Нет! Слышал ли я, как кто-нибудь рассказывал, что стал свидетелем проявлений божественного? Разумеется. Люди постоянно заявляют, что видели какие-нибудь священные кровоточащие мощи или чудесное событие, которое сочли доказательством существования божества. Но когда в последний раз эти утверждения подвергались проверке, были оценены и подтверждены научным методом? Ответ однозначный: никогда. Сколько я себя помню, никому еще не удавалось запечатлеть чудо сколько-нибудь надежными средствами (представьте себе, какую сенсацию вызвало бы расступившееся Красное море, если бы это произошло в наши дни).

Почему же в прошлом божественные вмешательства были настолько частыми, а в настоящем их проявления полностью отсутствуют? Когда в последний раз церковь провозгласила свершившееся чудо или объявила случившееся таковым? Я не слыхал ничего подобного – по крайней мере, в последние несколько веков. Почему? Почему все признанные и широко известные чудеса произошли в древности и во времена Средневековья? Почему не сегодня? Неужели с тех пор Бог покинул нас? Или же причина в том, что примерно так же давно произошла научная революция и теперь все, что ранее объявили бы чудесами, подвергается тщательной и всесторонней оценке с применением научных методов?

Почему все признанные и широко известные чудеса произошли в древности и во времена Средневековья? Почему не сегодня? Неужели с тех пор Бог покинул нас?

С тех пор как сложилась научная культура, человеку, который утверждает, будто он стал свидетелем чуда, приходится доказывать это. Никакой пьяница, шарлатан или шизофреник уже не может явиться в город, провозглашая, что видел чудо Господне, и не иметь дела с целой толпой исследователей, которые задают массу вопросов, в том числе при перекрестных расспросах, стремятся найти физические доказательства, проводят опыты, отправляют «очевидца» на энцефалографию, и т. п. Теперь, с появлением научной культуры, каждый, кто явится в город, утверждая, будто бы видел божество, рискует быть осмеянным – конечно, если его не свяжут и не пропишут ему аминазин или какой-нибудь другой нейролептик.

Вернемся к моей личной дилемме: ситуация проста. Пока мне не представят ощутимые свидетельства, доказывающие существование Бога, я ни при каких условиях не собираюсь верить, что он/она/оно существует. Но почему? Откуда вообще взялась потребность в подобном поиске? Зачем заниматься исследованиями, если они не приносят ничего, кроме досады, и безрезультатно переходить от одной обманчивой зацепки к другой? Если уж на то пошло, почему бы не посвятить остаток жизни поискам единорога или еще какого-нибудь вымышленного существа? К чему ограничивать свои бесцельные поиски только одной воображаемой сущностью? Откуда эта одержимость тем, что принято называть Богом? Казалось, потребность в постижении абсолютной сущности каким-то образом внушили мне. Наряду с необходимостью искать пищу, кров, защиту и любовь я ощущал необходимость в духовной определенности, в поисках знаний о Боге. Но почему? Этому непреодолимому стремлению должно найтись какое-то объяснение. Ничто не возникает из ниоткуда. Как растолковала мне наука, все происходящее в материальной вселенной имеет свои физические причины. Должна быть некая причина, какое-то ощутимое объяснение конкретной одержимости, возникшей и упорствующей во мне.

Возможно, я не в своем уме. Чем еще можно объяснить столь абстрактное влечение? Но если я безумен, тогда то же самое относится к почти всем живущим на этой планете, так как это не только моя личная идиосинкразия: как ни странно, она роднит меня с почти каждым представителем каждой культуры, с которой я сталкивался, о которой слышал или читал, относящейся ко временам вплоть до начала истории человека как вида. Что же это за невероятное совпадение? Да, у каждого свои причуды, но почему эта конкретная причуда свойственна всем нам?

Иногда человеческое поведение определяют как общий итог жизненного опыта человека. Однако при всей уникальности нашей жизни как получилось, что у каждой культуры с самого начала существования нашего вида возникла вера в духовную или трансцендентальную силу или сущность – в божество? Каким образом люди из самых разных слоев общества, представители всех культур, имеющие различную расовую, возрастную, половую и классовую принадлежность, придерживаются общей веры в некую форму духовной реальности? Как ни странно, если бы мне довелось общаться с человеком, относящимся к любой другой культуре, расе, возрастной группе, полу и классу, я сумел бы поддержать разговор (конечно, при условии, что мы говорим на одном языке), касающийся природы Бога или богов, концепции души, вероятности жизни после смерти. Возможно, в этом и состоит доказательство существования Бога. Чем еще можно объяснить тот факт, что миллиарды человек в каждом поколении, каждой культуре, вплоть до самых отрезанных от мира, задумываются об одних и тех же понятиях и вопросах? Если это не следствие масштабного и невероятного совпадения, этот феномен, наиболее удивительный у человека, следует приписать некой внутренней силе или инстинкту.

И я вернулся на шаг назад и напечатал на экране своего компьютера вопрос: «Известно ли мне о Боге хоть что-нибудь такое, о чем я могу сказать, что знаю это почти наверняка?» Я задумался над собственным вопросом, в досаде качая головой, как вдруг в один ослепительный архимедов момент меня осенило. Столь же несомненным, как наличие носа у меня на лице, оказался как раз такой факт, который я искал. Он значился на экране компьютера прямо передо мной. Все просто: Бог – это слово! Каким бы незначительным ни казалось это утверждение, данное слово представляло собой первый факт, относящийся к Богу, который я знал и который мог подтвердить эмпирически. Я мог прочитать его, написать, произнести и услышать самого себя. Мог даже потрогать это слово, если оно напечатано шрифтом Брайля. Нет никаких сомнений: я вправе с эмпирической определенностью заявить, что Бог – это слово.

Бог – это слово! Данное слово представляет собой первый факт, относящийся к Богу, который я знаю и который могу подтвердить эмпирически. Я могу прочитать его, написать, произнести и услышать самого себя

Если у меня возникнут сомнения насчет здравости собственного рассудка, я всегда могу найти слово «Бог» в любом словаре. Если окажется, что этого недостаточно, я могу отправиться куда угодно и спросить окружающих, знакомо ли им понятие высшей духовной сущности – божества. Кто станет отрицать, что хотя бы раз в жизни задумывался о существовании во вселенной некоего духовного начала? Кто из дееспособных взрослых в тот или иной момент не обдумывал концепцию трансцендентальной силы или сущности? Даже у атеиста язык не повернется заявить, что ничего подобного с ним не случалось.

Итак, Бог – это слово, обозначающее идею трансцендентальной/духовной силы или сущности. Еще примечательнее то, что для этой идеи у каждой культуры с самого начала существования человека как вида, в какой бы изоляции ни развивалась эта культура, имелся собственный символ или слово.