Прелюдия к очарованию

      Большие стекла солнечных очков не только защищали от яркого света глаза Санчи, но и скрывали видимые вокруг них следы усталости и переживаний.
      Когда они достигли дворцовой пристани, Санча попросила лодочника подождать, и тот, добродушно кивнув, пристроился на корме, где, надвинув шляпу на глаза, приготовился соснуть.
      Санча пересекла поросший мохом внутренний дворик и потянула за тяжелую цепочку, соединенную где-то внутри с колокольчиком. Как и в прошлый раз – в ответ ни звука, тогда она громко постучала дверным молотком.
      Дверь в конце концов отворил, зевая, Паоло, недовольный тем, что нарушили его послеобеденный покой.
      – Да, синьорина? – сказал он, явно не ожидавший увидеть ее в качестве непрошеного гостя.
      Санча с трудом проглотила застрявший в горле комок.
      – Э-э… граф… он дома?
      – А он вас ждет, синьорина?
      – Не… Нет, не ждет, – после некоторого колебания проговорила Санча.
      – Возможно, следует предварительно условиться о встрече, синьорина… – начал Паоло, с сомнением глядя на девушку.
      – Граф дома? – решительно повторила она, сопровождая вопрос жестом нетерпения.
      – Да, синьорина, – вздохнул Паоло, – граф у себя, но он работает.
      – Понимаю, – прикусила губу Санча. – Но спросите, по крайней мере, не согласится ли он меня принять.
      Паоло пожал плечами, его голова по-прежнему напоминала Санче бильярдный шар.
      – Хорошо, синьорина. Пожалуйста, подождите, – заявил он и, наполовину притворив дверь, поднялся по лестнице.
      Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, Санча, приоткрыв дверь, заглянула в темный зал. В лицо пахнул тот же отвратительный промозглый запах, как и в прошлый раз, и Санча с неодобрением поморщилась.
      Она уже было подумала, что о ней забыли, когда Паоло показался на верхней площадке и, спустившись в вестибюль, с сожалением покачал головой.
      У Санчи мучительно сжалось сердце, и Паоло произнес слова, которых она больше всего боялась:
      – Мне жаль, синьорина, но граф поручил мне передать вам, что он очень занят и что, если речь идет о статье, касающейся его книги, то лучше всего связаться с ним по почте.
      Санча с беспомощным видом смотрела в бесстрастное лицо Паоло.
      Разумеется, произошло именно так, как она и ожидала, но сдаваться безропотно она не собиралась.
      – Речь идет не о книге, – проговорила она. – Вопрос сугубо личного характера. Так и передайте графу.
      – Граф занят, синьорина… – вновь нахмурился Паоло.
      – А мое дело очень важное и не терпит отлагательств! – горячо воскликнула Санча. – Будьте добры, передайте ему то, что я сказала!
      Поколебавшись, Паоло пожал плечами и пошел назад к лестнице.
      Подождав, пока он не скрылся из вида, Санча прошмыгнула в темный зал. Она уж преодолела половину ступеней, когда из двери вышел Паоло. Ему потребовалось меньше половины того времени, которое он потратил в первый раз, и на лестнице негде было спрятаться.
      – Синьорина, – крикнул он строго, – что вы здесь делаете?
      Санча упрямо поджала губы.
      – Мне… мне непременно нужно встретиться с графом…
      – Невозможно! Он не желает вас видеть, синьорина, уходите! – Паоло положил руку Санче на плечо, намереваясь повернуть и сопроводить ее вниз.
      – Не прикасайтесь ко мне! – пришла в ярость Санча. – Я должна во что бы то ни стало увидеть графа…
      Она попыталась проскочить мимо Паоло, но он был слишком ловким, и Санча отчаянно боролась, стараясь отпихнуть его в сторону. Несколько секунд Паоло позволил ей барахтаться, а потом, подхватив на руки, уже приготовился снести ее вниз.
      – Оставьте меня! Оставьте меня, грубиян! – выкрикивала Санча сердито, по лицу катились гневные слезы. – Отпустите!
      Звонкий девичий голос Санчи гулко разносился по вестибюлю и отзывался эхом в других покоях дворца. Наверху распахнулась дверь, и на верхней площадке в ярких лучах солнечного света показался граф. Он стоял и смотрел на них холодным оценивающим взглядом.
      – Паоло! Что здесь происходит?
      Освободившись от цепких рук Паоло, дрожащая и растрепанная Санча смотрела на графа, спутанные волосы рассыпались по плечам.
      – Итак? – язвительно заметил граф. – Что значит этот спектакль, мисс Форрест?
      Санча одернула короткую кофточку, внезапно стыдясь своей обнаженной талии.
      – Я… Я хотела увидеться с вами, синьор, – нерешительно произнесла она. – Паоло сказал, что вы не желаете со мной встречаться.
      – Паоло выполнял мои указания, – холодно взглянул граф на Санчу, прежде чем обратиться к своему слуге. – Послушай, Паоло, что мисс Форрест делает здесь, на лестнице?
      Впервые в жизни Паоло пришел в замешательство.
      – Я оставил синьорину за дверью, синьор. Когда я вышел от вас, она уже поднималась по лестнице.
      – Это правда? – перевел граф взгляд на Санчу.
      – О да… да! Пожалуйста! – Губы Санчи дрожали. – Пожалуйста, синьор! Я должна поговорить с вами.
      Некоторое время граф пристально смотрел на нее, а потом сказал:
      – Хорошо, Паоло! Пусть поднимется. Пойдемте, мисс Форрест! Уделю вам ровно пять минут моего времени!
      Глубоко вздохнув, Санча взобралась по ступенькам на верхнюю площадку и, следуя приглашению графа, прошла в просторную, красиво убранную гостиную, где она и Тони первый раз брали у него интервью.
      – Слушаю вас, синьорина! – проговорил граф официальным тоном, протягивая руку за манильской сигарой и прикуривая ее от золотой зажигалки.
      – О чем вы собирались со мной говорить?
      – Трудно сразу подыскать нужные слова, – начала она, запинаясь, судорожно сжимая в руках сумочку.
      – Как же так, мисс Форрест? – заметил он, поворачиваясь к ней спиной и подходя к широкому окну. – Мне показалось, что вы умеете подбирать подходящие слова.
      Санча вздохнула.
      – Вы нисколько не хотите мне помочь, – пробормотала она в смущении.
      Повернувшись к Санче лицом, граф насмешливо посмотрел на девушку.
      – И почему же, скажите на милость, я обязан помочь вам в чем-то, синьорина?
      Санча пальцами обеих рук заправила пряди волос за уши.
      – Я… пришла, чтобы… извиниться!
      – Вы пришли… зачем? – уставился на нее удивленный граф.
      – Это правда. Я пришла извиниться, – прошептала Санча, наклоняя голову. – На прошлой неделе я… допустила бестактность. Мне… просто необходимо было извиниться.
      – Понимаю. – Голос графа по-прежнему звучал равнодушно. – Ну что ж, вы извинились и можете больше не думать об этом. Всего хорошего, мисс Форрест.
      – Но я… ну… вы мне верите? – умоляюще взглянула на него Санча.
      Граф сохранял на лице холодное и безучастное выражение. Черные брюки и черная шелковая рубашка, дополняя общее впечатление, придавали ему еще более угрюмый и мрачный вид, от которого человеку становилось как-то не по себе. Его голубые глаза были прямо-таки ледяными, когда он произнес:
      – В чем я должен вам верить? Что вы сожалеете о вашей грубости? Да, верю… раз вы так говорите.
      – Но по вашему виду этого не скажешь, – отважилась Санча робко возразить.
      – А какой у меня должен быть вид, мисс Форрест? Вы ворвались ко мне в совершенно неподходящее время, нарушая мой распорядок, и, видимо, вообразили себе, что я отреагирую на ваше извинение, как утопающий, хватающийся за соломинку. Поверьте мне, ваше извинение не имеет для меня абсолютно никакого значения!
      Санча никогда бы не подумала, что он может быть таким резким и бессердечным. И если перед интервью она чувствовала себя маленькой и незначительной, то сейчас ей было во сто крат хуже. Просто невыносимо.
      Санча не знала, как приблизиться к нему, не физически – хотя и против такого сближения она, пожалуй, не стала бы сильно возражать, – а духовно, чтобы разрушить тот барьер, который он воздвиг между ними. Граф смотрел на нее примерно так, как кошка смотрит на свою жертву, которую, забавляясь, мучает, прежде чем окончательно добить. И хотя она исполнила то, зачем приходила, и ей теперь следовало как можно незаметнее удалиться, Санча, не решаясь уйти, все еще чего-то ждала, на что-то надеялась.
      – Итак, синьорина? Что-нибудь еще? – спросил граф нетерпеливо.
      Санча с беспомощным выражением не сводила с него глаз, сожалея, что у нее слишком мало опыта в общении с мужчинами. Вместе с тем она сомневалась, что ей когда-либо раньше мог попасться мужчина, похожий на графа Малатесту, поэтому всякие размышления об опыте были беспочвенны.
      – По словам Паоло, вы работаете, – смущенно проговорила она. – Вы опять начали писать?
      Граф раздраженно погасил в пепельнице сигару.
      – Синьорина, у меня нет ни времени, ни желания вести светские разговоры! Я был бы вам очень признателен, если бы вы соблаговолили уйти!
      – У вас нет ни малейшего сострадания? – спросила Санча, поникнув головой.
      – Сострадание! – проговорил граф жестко. – А у вас оно есть, сеньорина? Что побуждает вас извиняться за свое недостойное поведение у Бернадино? Желание получить от меня отпущение грехов или, быть может, стремление избавиться от страха, что я – чего доброго – заберу назад свое согласие на публикацию статьи в журнале?
      Санча с каким-то испугом посмотрела на графа.
      – Вы действительно думаете, что я пришла к вам, беспокоясь за свое место в редакции?
      – Меня совершенно не интересует, почему вы явились сюда, – ответил граф холодно. – А теперь… может быть, вы все-таки уйдете?
      Санча повернулась к выходу, сердце сжимали тоска и печаль.
      Несчастная девушка слышала, как он пошел, чтобы открыть ей дверь. С каким бы презрением граф к ней ни относился, он строго придерживался светских приличий, и его манеры были непременно учтивыми и благовоспитанными.
      Они достигли двери одновременно, и, когда граф взялся за ручку, ладонь Санчи легла на его руку. Граф, вздрогнув от прикосновения, молниеносно отдернул руку и, сощурившись, как от яркого света, прислонился спиной к двери. Санча в отчаянии глядела на него, вся охваченная горячим желанием изгнать холод из его глаз и стереть равнодушие с его губ.
      Граф, не отрываясь, смотрел на нее, сознательно задерживая взгляд на загорелой нежной коже обнаженной талии, проступавшей между поясом брюк и нижней кромкой короткой кофточки. Но в оценивающем взгляде не было теплоты, и Санче хотелось знать, о чем он думал в этот момент. Ее также занимал вопрос: сознавал ли граф всю силу своего обаяния, как ее ощущала она, и понимал ли он, что ее что-то неудержимо к нему влекло.
      Видимо, какие-то чувства отразились в ее глазах, потому что он вдруг резко выпрямился и сказал сурово:
      – Не смотри на меня так!
      Губы у Санчи слегка раскрылись.
      – А как же мне смотреть? – спросила она тихо.
      Граф обошел девушку и остановился посреди комнаты, засунув руки глубоко в карманы брюк.
      – Мне нужно работать… – проговорил он резко. – Ради Бога, Санча…
      Уронив сумочку на пол, она приблизилась к нему и взяла за края застегнутой рубашки.
      . – Чезаре, – прошептала она нежно. – Чезаре, не гони меня сейчас…
      Будто враз лопнули железные обручи самоконтроля, наложенные графом на самого себя. Схватив сильными руками за обнаженную талию, он привлек Санчу к себе. Ее руки оказались прижатыми к его груди, и она осязала каждый мускул его застывшего в напряжении тела. Затем его губы прикоснулись к ее губам, и… все вокруг перестало существовать.
      Ее целовали и раньше, но никогда она не испытывала такого блаженства, такого абсолютного погружения в чувственность, которая переносила ее в особый мир, где реально существовал лишь Чезаре и где отдаться во власть любовного экстаза было не только желательно, но и настоятельно необходимо. Под ее пальцами разошлись полы рубашки, и Санча прильнула к его голой груди, густо покрытой жесткими кудрявыми волосами, руки непроизвольно обхватили его мускулистое тело. И в тот самый момент, когда казалось, что только полное подчинение в состоянии укротить бушевавшую в нем бурю страстей, граф, сделав над собой усилие, отодвинул Санчу. Потемневшими от сдерживаемых желаний глазами смотрел он на девушку; смягчившиеся черты лица и густая шапка растрепанных волос делали его значительно моложе, от суровости и жесткости не осталось и следа. Его решительный жест заставил Санчу очнуться, и, хотя ей страшно хотелось вновь очутиться в его объятиях, она сумела сдержать себя.
      – О, Санча, – пробормотал он, – разве ты не понимаешь, что ты со мной делаешь?
      На лице Санчи выступила легкая краска.
      – А что я такого делаю? – спросила Санча, как бы поддразнивая.
      Отпустив Санчу, граф взял сигару, и, когда он прикуривал, было заметно, как слегка дрожат его руки.
      – Не думаю, что даже ты такая уж наивная, – проговорил он, выпуская сигарный дым в пространство над их головами. Затем, погладив шею девушки и проведя ладонью по ее руке, он сказал:
      – Ты нужна мне, Санча, и, мне кажется, я нужен тебе.
      Санча только вздохнула. Теперь, полностью придя в себя, она начала мучительно размышлять о том, как это она посмела ворваться к графу и каким образом он мог истолковать ее совершенно безнравственное поведение? Не сложилось ли у него мнение, что для нее это – довольно привычная ситуация, что она более опытна в подобных вещах, чем на самом деле?
      По-видимому, эти тревожные мысли отразились на ее лице, ибо глаза графа сделались ласково-нежными.
      – Перестань беспокоиться, Санча. Реакция совершенно естественная. Я не собираюсь совращать тебя, поэтому не пытайся снова спрятаться в раковину. – Приблизившись, граф двумя пальцами приподнял ее голову за подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза. – Я хочу познать тебя, Санча. И не только твое прекрасное тело, но и твой разум! У нас достаточно времени, чтобы хорошенько узнать друг друга. А потому не смотри с таким страхом, я тебя не обижу.
      Санча несколько успокоилась, хотя кожа горела в тех местах, которых коснулись его пальцы. Внезапно она опять стала воспринимать течение времени и поспешно взглянула на свои золотые наручные часики.
      – Боже мой, – воскликнула она. – Почти три часа. А я должна была быть в редакции в два!
      Оставив Санчу, граф подошел к бару и налил себе вина. К ее облегчению, он не предложил ей выпить, но огорчало его очевидное безразличное отношение к той ситуации, в которой она оказалась.
      Вернувшись, граф посмотрел на Санчу через край бокала с веселой снисходительностью.
      – Не волнуйся, дорогая, – проговорил он тихо, поднимая бокал в знак дружеского приветствия. – Я отвезу тебя в редакцию и все объясню.
      – Объясните? Как вы сможете объяснить? – пробормотала расстроенная Санча.
      Не торопясь, граф застегнул все пуговицы на рубашке.
      – Скажу, что ты пришла, чтобы обсудить некоторые детали статьи, а я задержал тебя. Вот и все. Тебя такое объяснение устраивает?
      Санча провела кончиком языка по пересохшим губам.
      – Но… но… разве вам все равно? Я… хотела сказать, не подумают ли все…
      – Вероятно, – сухо согласился граф. – Так вот что тебя тревожит. Быть может, в редакции работает какой-то молодой человек, чьим мнением ты дорожишь?
      Санча нахмурилась. Намек покоробил ее, и она отчаянно замотала головой.
      – Как вы можете такое говорить после… после… – Она беспомощно замолкла.
      Не обращая внимание на ее возмущение, граф спокойно заправил рубашку в брюки и пригладил рукой волосы.
      – Дорогая Санча, побереги нервы, – заметил граф с мягкой усмешкой. – Я нарочно дразнил тебя. Давай! Пошли, пока я не передумал!
      Санча смутилась. Его отношение сделалось теперь снисходительно-насмешливым, и ее обижало, когда он обращался с ней, как с несведущим подростком; при этом она знала, что при желании способна в любое время возбудить в нем пламенную страсть. По крайней мере, это она уже доказала. Но не поставила ли она тем самым себя в опасное положение перед человеком, которого она до конца не понимала?
      Санча не сомневалась только в одном: граф находил ее физически привлекательной, и поэтому ей удалось вызвать у него почти помимо его воли определенные чувства, но в состоянии ли она их контролировать? Вот в чем вопрос.
      Граф вышел, чтобы позвать Паоло и дать ему нужные указания, и Санча осталась одна, уверенная, что совершает ошибку, позволяя ему сопровождать ее в редакцию. Но отказываться было поздно; выйдя из дворца, она обнаружила, что ее моторную лодку уже отослали, а их ожидает Паоло в графском, куда более роскошном катере. Не испытывая большой радости, Санча заняла свое место. Граф поверх черной шелковой рубашки надел темно-зеленую замшевую жилетку. С густыми волосами, падающими на воротник, и бачками он выглядел весьма состоятельным, довольным и на редкость спокойным, абсолютно непохожим на того изголодавшегося человека, который держал ее в своих объятиях с такой жадностью. Было в самом деле трудно отождествить неистовую страсть с этой благодушной физиономией, хотя Санча подозревала, что это всего лишь маска, под которой скрывается подлинный человек.
      Пальцы графа нежно ласкали ее голую шею, пока лодка пробиралась по узкому каналу к главной водной магистрали. Вспомнив, что они не одни, Санча с беспокойством оглянулась на Паоло.
      – Оставь! – хрипло приказал граф. – Перестань анализировать. – Он мягко коснулся ее щеки. – Сегодня…ты поужинаешь со мной?
      Санча поспешно отвернулась, теребя замок дамской сумочки.
      – Я… э-э… Я не могу, – ответила она смущенно. – У меня свидание.
      – С кем? С достопочтенным Антонио? – сощурился граф, губы его неприятно поджались.
      – Вовсе нет, – отрицательно покачала головой Санча, – не с Антонио.
      – Тогда с кем?
      Санча отвернулась, стараясь найти правдоподобную отговорку.
      – Я… я договорилась сходить в кино с одной девушкой из нашей редакции.
      Граф пристально посмотрел на нее, будто решая для себя вопрос: лжет она или говорит правду. Затем он равнодушно пожал плечами, на губах появилась едва заметная улыбка.
      – Хорошо. Возможно, в другой раз?
      Санча поджала губы, не зная, что ему ответить. Ей отчаянно хотелось ухватиться обеими руками за подвернувшуюся возможность, но она также знала, что поступить так – значит полностью перевернуть свою жизнь; чтобы ни случилось потом, никогда она не будет прежней. Подобная перспектива пугала Санчу, но не менее страшным казалось упустить шанс испытать что-то неизведанное, чудесное.
      Они достигли делового квартала города, и Паоло направил катер к причалу. На площади было оживленно, недалеко виднелось здание редакции журнала «Парита».
      – Это… это предложение, – начала Санча неловко, обернувшись к графу.
      – Да? – вопросительно посмотрел граф.
      – Вы… вы серьезно? – Лицо Санчи залила алая краска.
      Пальцы графа ласково перебирали шелковые пряди у нее на затылке.
      – Разумеется, – ответил он тихо. – А ты надумала?
      – Не знаю, как и быть, – призналась Санча, с сомнением качая головой.
      Граф пристально взглянул ей в глаза и затем, нахмурившись, сказал:
      – Санча, прекрати заранее фантазировать по поводу наших отношений. Давай ограничимся предположением, что они могут оказаться для нас обоих и приятными и поучительными, согласна?
      – Согласна, – ответила Санча, задрожав.
      Граф резко поднялся.
      – Пошли, мы прибыли. Сейчас немного поговорим с твоим дядей Эдуардо.
      Совсем смущенная, Санча не возражала, хотя понимала, что они будут в центре внимания всех тех, кому попадутся на глаза в редакции. В лифте, оказавшись наедине с графом, она подумала, что он может ее поцеловать, и сердце девушки стучало в робком ожидании, но он только курил манильскую сигару, и по выражению его лица Санча поняла, что голова у него занята какими-то своими проблемами.
      Когда они вошли в главное редакционное помещение, где Санча работала, и направились к кабинету Эдуардо, головы всех присутствующих повернулись в их сторону. Граф властно постучал в дверь, и сидевшая снаружи секретарша была слишком огорошена, чтобы протестовать.
      – Войдите! – крикнул Эдуардо, и граф, открыв дверь, пропустил вперед Санчу.
      С самого начала стало ясно – по крайней мере, Санче, – что положение Эдуардо не позволяло усомниться в правдивости объяснения графа, почему обеденный перерыв племянницы растянулся на два с половиной часа.
      Напротив, коротко окинув Санчу внимательным взглядом, он, как бы потеряв к ней всякий интерес, углубился в обсуждение литературных достоинств книги графа, выдвинул ряд предложений, касавшихся планируемой второй книги, и, по-видимому, воспринял слишком долгое отсутствие Санчи как вполне нормальное явление.
      Санче хотелось уйти. Она уже жалела о своем поспешном решении принять предложение графа поужинать с ним, и ей нужно было время, чтобы подготовиться к расспросам Элеоноры Фабриоли и Тони относительно ее неожиданного возвращения с графом Малатестой. Но она не знала, как уйти, не привлекая к себе внимания, и поэтому продолжала стоять у двери в надежде, что дядя заметит и сам отпустит ее. Но Эдуардо не замечал; но вот граф, закончив излагать ему некоторые аспекты своих последних исследований, выпрямился и посмотрел в ее сторону.
      – Мне нужно идти, – заговорил он снова по-английски. До этого они разговаривали на своем родном языке, что еще больше обособляло от них Санчу. – До свидания, синьорина! До свидания, синьор!
      – До свидания, граф! – ответил Эдуардо, вставая и провожая нежданного гостя до двери.
      Проходя мимо Санчи, граф сказал:
      – Паоло зайдет за книгой, которую вы обещали дать мне почитать, синьорина. Вас устроит восемь часов вечера?
      Санча в замешательстве уставилась на графа, не в состоянии сперва понять, о чем идет речь, но потом до нее дошло подлинное значение его слов.
      – Я… вполне, синьор, – ответила она через силу и отвернулась, а дядя и граф покинули кабинет.
      «О, Боже, – подумала она, с трудом сдерживая слезы, – что я наделала! Что он наделал!» Ведь она уверяла, что ни под каким видом не согласится на тайную любовную связь, и тем не менее позволила графу в присутствии дяди договориться о свидании в такой манере, которую иначе, как конспиративной, не назовешь. Это неправильно, это унизительно. Она чувствовала себя, как горничная, к которой господин соизволил проявить интерес. Она не допустит, чтобы с ней обращались подобным образом. Графу не следует думать, что она чем-то отличается от женщин его круга, хотя, быть может, и беднее их. Она не уличная девка, и граф должен относиться к ней с уважением.
      Но и после всех этих рассуждений потребовались немалые усилия, чтобы выйдя из кабинета дяди, спокойно проследовать к своему письменному столу, тем более что там ее уже поджидала Элеонора Фабриоли; пристроившись на углу стола, она листала рукопись статьи, над которой Санча работала в то утро.
      – Итак, вы вернулись! – насмешливо заметила она.
      – И вместе с душкой графом! Неудивительно, что вы так рвались писать эту статью.
      Не обращая на нее внимания, Санча села за стол. В это время в помещение вошел Эдуардо, проводивший графа до лифта. Задержавшись около Санчи, он спросил:
      – Как это тебя угораздило, Санча, без разрешения отправиться во дворец и беспокоить графа из-за каких-то мелочей? Просто немыслимо!
      – Извини, – сказала Санча, краснея.
      – Мисс Форрест по уши влюблена в графа, Эдуардо, – съязвила Элеонора, рассматривая окрашенные в серебряный цвет ногти. – Видно даже невооруженным глазом!
      – Неправда! – вскочила Санча, смотря на Элеонору со страдальческим лицом, но та только зло рассмеялась.
      – Не сердись, Эдуардо, – проговорила Элеонора притворно-просительным тоном. – Твоя племянница молода и впечатлительна! Уверена, что граф привык к подобному почитанию! А судя по печальному виду Санчи, он, по-видимому, осадил ее… и не слишком вежливо!
      Внутри у Санчи все кипело.
      – Санча! Это правда? – резко спросил Эдуардо.
      – Разумеется, все ложь, – ответила она, дрожа от гнева. – Элеонора просто завидует, потому что написать статью ты поручил мне, а не ей!
      – Завидую! Я завидую? Тебе? – взорвалась Элеонора. – Как ты смеешь говорить такое, ты – выскочка!
      Сжав кулаки, Санча села.
      – Я извиняюсь за опоздание, дядя Эдуардо, – произнесла она ровным голосом. – А теперь не мешайте… мне нужно работать.
      – Эдуардо! Немедленно скажи ей! – повернулась к нему разъяренная Элеонора, понявшая, что проигрывает. Она надеялась, раздразнив Санчу, заставить ее в сердцах сказать что-нибудь совершенно непростительное, после чего ей пришлось бы уволиться. Однако Санча избежала расставленной ловушки и спокойно сделала вид, что продолжает прерванную работу. В действительности нервы у Санчи были до крайности напряжены, но она решила не играть на руку Элеоноре и сохранить выдержку.
      – Что ты от меня хочешь? – смиренно пожал плечами Эдуардо. – Мне кажется, здесь много шума по пустякам.
      – Направляясь к своему кабинету, он поманил одного из младших сотрудников редакции. – Пьетро, у меня есть пробные снимки, которые нужно отнести в типографию!
      – Да, синьор.
      Юноша подошел, и они вместе исчезли в кабинете Эдуардо.
      Элеонора проводила их глазами и, когда дверь за ними закрылась, заметила:
      – Наверное, вы мните себя необыкновенно умной, синьорина?
      – Я вообще не считаю себя умной, – ответила Санча. – Послушайте, Элеонора, давайте оставим этот нелепый разговор.
      – Почему же? Быть может, потому, что слишком задевает за живое?
      – Что вы имеете в виду?
      – Зачем вы сегодня ходили в «Палаццо Малатеста»?
      Санча, пожав плечами, начала выравнивать листки.
      – Вас это не касается.
      – Неужели? Если встреча была чисто деловой, то почему бы вам не рассказать мне?
      – Просто не хочу, – с вызовом ответила Санча.
      Зажав губами длинную сигарету иностранной марки, Элеонора прикурила от зажигалки.
      – Бедная Санча! – проговорила она с притворным сочувствием. – Такая молодая и такая наивная! Несчастная глупышка! Если вы воображаете… как-то использовать графа, забудьте об этом! Он не занимается совращением маленьких детей!
      – Уйдите, Элеонора, – сказала Санча сквозь стиснутые зубы.
      Элеонора, полностью игнорируя просьбу Санчи, медленно выпустила струйку дыма.
      – Графу Чезаре Альберто Вентуро ди Малатеста… Не беспокойтесь, у меня на этот счет тоже есть кое-какой опыт… ему недостает монет! Живет, как князь, только без княжеского дохода! Так как, по-вашему, чем может закончиться подобная ситуация?
      Санча старалась не слушать Элеонору и сосредоточиться на своей работе, но это был напрасный труд, поскольку та говорила о вещах, которые занимали ее в первую очередь.
      Не дождавшись ответа, Элеонора со злорадством продолжала:
      – Хорошо, Санча, тогда скажу я.
      – Нужно ли? Меня это абсолютно не интересует, – презрительно заметила Санча.
      Элеонора улыбнулась. Каким-то шестым чувством она угадала, что Санчу ее слова все-таки интересовали, несмотря на заверение в обратном.
      – Ах, Санча, – сказала она, – конечно, вам любопытно знать. Ваш прелестный граф непременно женится на богатой вдове… или наследнице… вроде Янины Румиен.
      – На Янине! – невольно вырвалось у Санчи, и она тут же рассердилась на себя за то, что этим возгласом выдала свою заинтересованность.
      – Да, – подтвердила Элеонора. – На Янине Румиен. Вы с ней знакомы?
      – Нет!
      Ответ прозвучал слишком быстро, и Элеонора с жалостью посмотрела на Санчу.
      – Но вы слышали о ней, не правда ли? Разве граф Малатеста не сообщил вам, что она была его любовницей?
      Санча не выдержала. Щеки побледнели, и в серых глазах засверкало холодное бешенство.
      – Сейчас же уйдите и не мешайте мне работать, – потребовала она жестко, – или мне следует пожаловаться дяде? Отправляйтесь со своими грязными сплетнями туда, где их охотно слушают!
      Соскочив со стола, Элеонора некоторое время в бессильной злобе смотрела на Санчу, затем, уходя, не удержалась от заключительной реплики.
      – Разве вам не известно, что такие мужчины, как граф, ни в грош не ставят женщин, подобных вам? Они ищут лишь новых сексуальных ощущений! Вы в этом еще сами убедитесь!
      Похолодевшая Санча потерянно проводила ее взглядом. За Элеонорой все-таки осталось последнее слово, и она затронула именно ту проблему, которая прежде всего тревожила Санчу. Девушка бессильно опустилась на стул. Глубокое уныние охватило ее, терзавшее, как настоящая болезнь. Все было ни к чему, не имело никакого смысла, и чем быстрее она с этим покончит, тем лучше.

Глава шестая

      В этот вечер Мария и Тереза никак не могли понять причину сильного возбуждения Санчи. Она не находила себе места, расхаживая по квартире взад и вперед, постоянно смотрела на часы, снова и снова повторяя Марии, как ей следует себя вести и что говорить.
      – Но почему ты сама не можешь передать ему книгу? – спросила Мария раздраженно. – Ведь он всего лишь слуга, не так ли?
      – Паоло? Да, – энергично кивнула Санча. – О, Мария, не задавай вопросов. Просто сделай, о чем я тебя прошу!
      Пожав плечами, Мария повертела в руках книгу.
      – Но зачем графу Малатесте понадобился экземпляр его же собственного сочинения и непременно от тебя? – вновь спросила она.
      – Я тебе уже говорила, – вздохнула Санча. – Я… я взяла эту книгу в редакции. А… а она – собственность графа.
      Мария скептически взглянула на подругу.
      – У меня такое чувство, Санча, что ты чего-то недоговариваешь. Давай выкладывай! В чем дело? Быть может, граф пристает к тебе?
      Нелепость предположения вызвала на лице Санчи горькую улыбку.
      – Господи, вовсе нет, – проговорила она. – Он… он слишком важная персона, чтобы обращать внимание на простых девушек.
      Вытянув руку, Тереза критически разглядывала маникюр, над которым усердно трудилась.
      – Мне кажется, – вставила она неторопливо, – вы шумите из-за пустяков. Что же касается незаинтересованности графа Малатесты тобою… ну, я слышала совсем другое.
      Глаза Марии округлились, в них промелькнуло неподдельное любопытство.