Дестроер (№27) - Последний оплот

Задачей Смита было изучать информацию и делать заключения, какое все это имеет отношение к судьбам Америки и всего мира. Обычно его письменный стол был завален грудами страниц с самыми разными материалами, но на сей раз там не было ничего, кроме напечатанного на машинке конспекта в четыре листа. Смит пришел к кое-каким выводам, потому что у сестры одной женщины, состоявшей в Американском Еврейском комитете, который борется против антисемитизма, была дочь, познакомившаяся с одним молодым человеком через «Бнай Акиба» — молодежную еврейскую организацию. Они поженились и родили сына, который рос под надзором Американского еврейского опекунского совета, в задачу которого входит консультировать детей и подростков, в результате чего этот мальчик вступил в ЕАМЛ — Еврейскую ассоциацию молодых людей, — где он сделал доклад о преследованиях евреев в годы второй мировой войны, приведя полный список концентрационных лагерей. Это так поразило его наставников, что они отправили этот список в Совет американских синагог, а там, в свою очередь, его превратили в микрофильм и заложили в компьютер. Этот микрофильм попался на глаза Смиту, и он увидел ниточку...

Тоненькую-претоненькую ниточку, но и ее вполне хватало для КЮРЕ.

— Я в этом уверен, — сказал Смит. — А что?

— Сейчас, минутку, — сказал Римо.

Он открыл чемодан, который уже было совсем закрыл. Не обращая внимания на выпученные голубые глаза на багровом лице, Римо пошарил на груди покойника и извлек нечто из его промокшего от крови пиджака. Он снова закрыл чемодан и начал разворачивать бумажку.

— Прошу прощения, — сказал он в трубку. — От крови все слиплось. — Он наконец нашел то, что искал, и снова заговорил: — Как насчет Ирвинга Одеда Марковича? — спросил он Смита.

— Секунду, — отозвался тот.

Римо напевал себе под нос, как вдруг, словно по волшебству, рядом вырос Чиун.

— Да, — сказал Смит. — Этот Маркович тоже был в Треблинке. Как вы это установили?

— Он явился с визитом к Чиуну. Я позвоню попозже.

Римо повесил трубку. Он понял, что возникла связь — словно электрическая цепь. Его голову вдруг словно продуло хорошим сквозняком и вымело всю паутину. Теперь он понял, что испытывал Шерлок Холмс, когда разгадывал очередную криминальную тайну. Да, детективная деятельность может доставлять удовольствие.

— У тебя странный вид, — заметил Чиун. — Не сообщил ли Смит о задержке моих дневных драм?

— Расслабься, папочка, — весело сказал Римо, набирая номер. — Их доставят завтра, когда кончится еврейский праздник.

— День без драмы, — начал Чиун, — это...

— Все равно что утро без апельсинового сока, — закончил Римо, прижимая к уху трубку. — Алло! Могу я поговорить с Завой? Что-что? О, нельзя ли по-английски? Зава! Нет, я понимаю только по-английски. Господи, мне нужна За-ва!

Чиун взял трубку из рук Римо.

— Неужели все должен делать я? — осведомился он у потолка и повел разговор на беглом иврите.

После беседы, длившейся, как показалось Римо, с полчаса, Чиун вручил ему трубку со словами:

— Она сейчас найдет Заву.

— О чем вы там беседовали? — спросил Римо, снова приложив к уху трубку.

— Вечные проблемы всех достойных людей, — произнес Чиун. — Неблагодарность детей.

— Главное, сам помни о неблагодарности, — сказал Римо и тут услышал в трубке голос Завы.

— Римо? Это опять вы? Вы всегда выбираете не самое удачное время.

— У меня важное дело, — сказал Римо и передал ей услышанное от Смита.

— Но Тохала Делит сказал, что не обнаружил никакой взаимосвязи.

— Зава, а где был сам Делит во время войны?

— Во время какой войны?

— Второй мировой.

— Эго знают все — он прошел через ужасы и пытки. Треблинка!

Римо выслушал это и, смакуя каждое слово, произнес:

— Я так и думал.

— Значит, я была права, — отозвалась Зава. — Значит, все же что-то происходит...

— И самое подходящее время для этого — ваш день четвертого июля или как там у вас это называется.

— Мы должны выяснить, что они задумали, — сказала Зава. — Римо, встречаемся у дома Делита. — Она продиктовала адрес и положила трубку.

— У тебя все-таки нездоровый вид, — заметил Чиун. — Может, дело в воде?

Но Римо не позволил Чиуну подмочить свой энтузиазм.

— Игра началась, Ватсон, — сказал он. — Не желаете ли принять участие?

— А кто такой Ватсон? — осведомился Чиун.

Глава пятнадцатая

Тохала Делит жил в пригороде Тель-Авива, в небольшом кирпичном домике с обширной библиотекой, удобной гостиной, маленькой спальней, уютным крылечком и ванной.

Когда Зава подъехала к дому, на ступеньках уже сидели Римо и Чиун и читали какой-то листок. Вид у них был довольный, но низ брюк Римо был запачкан. На Чиуне было кроваво-красное кимоно с черными и золотыми кругами.

— Как вы ухитрились попасть сюда так быстро? — удивилась Зава. — Я мчалась сломя голову.

— Бежали, — просто сказал Римо. — Мы бы добрались и быстрее, только Чиун пожелал переодеться.

— Я давно не надевал свое беговое кимоно, — отозвался Чиун, — и хотя городок ваш маленький, я решил не упускать такой возможности.

Зава выскочила из джина и подбежала к ним.

— Он дома? Где Делит? — спросила она.

— Его нет, — сказал Римо, не отрываясь от листка бумаги, который был у него в руке.

— Что это? — спросила Зава, указывая на листок.

— Поэма, — ответил Чиун.

— Вся ванная оклеена ими. Эта показалась нам самой интересной, — пояснил Римо.

— Я просил его отобрать что-нибудь получше, но куда там! У него начисто отсутствует вкус, — сказал Чиун.

Зава принялась читать вслух:

Оттуда, где слышен хамсина вой,

Скоро повеет большой бедой.

Расколется вдруг земная твердь,

Неся всем израильтянам смерть.

Головы полетят долой —

Устроит стервятники пир горой,

Мертвую плоть терзая жадно.

И будет вокруг угарно и смрадно,

И сгинут с лица земли города,

Чтобы уже не восстать никогда.

Гитлера призрак доволен станет,

Когда все еврейство в прошлое канет,

Пока что смерть таится в песках,

Но неизбежен евреев крах!

— Он задумал взорвать атомную бомбу! — воскликнула Зава.

— Я это вычислил, — сказал Римо.

— Вычислил! — фыркнул Чиун. — А кто прочитал тебе поэму?

— Что делать, если я не знаю иврита?! Кроме того, ты ее отредактировал. Я что-то не помню строки «головы полетят долой». Там, кажется, было, «тела расплавит смертельный зной».

— Образ показался мне неубедительным, — сказал Чиун. — Я решил немного улучшить текст.

— По-твоему, получилось лучше?

— Погодите, — вмешалась Зава. — Нельзя тратить время зря. Мы до сих пор не знаем, где он вознамерился взорвать бомбу. У нас есть установки в Синае, Хайфе, Галилее...

— Сколько у вас достопримечательностей! — усмехнулся Римо.

— Ничего смешного тут нет! — воскликнула Зава. — Он же задумал взорвать весь Израиль!

— Ладно, — сказал Римо, вставая, — но истерикой делу не поможешь. Слушайте, в поэме говорится с хамсине и смерти от песков. Пески означают пустыню. Это ясно. Но что такое хамсин?

— Гениально! — сказал Чиун.

— Элементарно, Ватсон, — отозвался Римо.

— Хамсин — восточный ветер из пустыни Негев, — пояснила Зава. — Он, похоже, решил отправиться на установку возле Содома.

— Я сразу мог это сказать, — вставил Чиун.

Римо скорчил рожу Чиуну и быстро произнес:

— Зава, найди Забора...

— Забари.

— ...и встретимся у Мертвого моря.

— Ладно, — сказала Зава, вскочила в джип и укатила на большой скорости.

— Детективная работа, оказывается, куда легче, чем я думал, — признался Римо.

— Гениально! — откликнулся Чиун со ступенек. — Твоей мудрости поистине нет предела! Ты не только позволил этому четырехколесному сооружению уехать без нас, но ты еще стоишь и радуешься своей гениальности. Радоваться, не имея на то оснований, — значит утратить связь с реальностью. Ну как такой человек может быть хозяином положения?!

Но Римо не собирался позволить Чиуну испортить его настроение.

— Ты мелок! — пробормотал он.

— Если бы здесь был Меллок, — парировал Чиун, — нам не пришлось бы топать по пустыне пешком.

— Подумаешь! — буркнул Римо. — Так все равно быстрее.

И он побежал.

Зава ворвалась в дом Йоэля Забари, когда его супруга зажигала субботние свечи. Зава была в пыли и с трудом переводила дыхание. Она тащилась в дом, и Забари и его четверо детей удивленно посмотрели на нее от стола.

Они только что закончили десерт, и на лицах детей играл довольный румянец. Сегодня, во время поминальных служб, выступление их отца было принято очень хорошо.

— Что такое? — спросил Забари. — Что случилось?

Зава уставилась на свечи. Она помнила еще с детства, что восемь свечей, зажженных в субботу, означают мир и свободу, и свет, источаемый душой человека.

Затем взгляд Завы упал на детей. Светловолосая, темноглазая Дафна, которая в один прекрасный день станет прекрасной балериной. Восьмилетний Дов, все мысли которого устремлены на программу мира, что не оставляло равнодушным никого из тех, кто с ним знакомился. Стефан — спортсмен, боец, поборник правды. И Мелисса, которая из девочки превращалась в женщину. В настоящую женщину в мире, где очень трудно оставаться женщиной.

Увидев их наивное удивление. Зава вспомнила, зачем здесь оказалась. Она вспомнила о планах Тохалы Делита. Этого не должно произойти. Она этого не допустит.

На ее плечо опустилась мягкая теплая рука Шулы, супруги Йоэля Забари. Ее муж смотрел на Заву пристально и внимательно.

— Пойдемте со мной, — выдохнула кое-как Зава. — Это крайне важно.

Забари заглянул ей в глаза, посмотрел на праздничные свечи, потом — на жену, в глазах которой застыл безмолвный вопрос. Затем он взглянул на детей, которые уже, словно позабыв о появлении Завы, снова занялись своими делами, весело чирикая за столом. Дов положил одну ложку на другую и стукнул по ней. Ложка сработала как катапульта, подбросив другую, которую Дов ловко поймал в воздухе. Он улыбнулся, а Дафна зааплодировала.

— Хорошо, — сказал Йоэль Забари. — Я готов. Идем сейчас?

Зава кивнула.

— Извини, дорогая, — сказал Забари и коснулся щеки жены изуродованной правой половиной своего лица. — Я скоро вернусь, — сказал он, помахав рукой детям за столом. — Извините меня, милые.

— Тебе обязательно надо идти, папа? — осведомился Стефан.

Йоэль Забари грустно кивнул головой, потом посмотрел на потолок и сказал: «Прости меня, Господи» Как-никак это была суббота!

Зава вышла вместе с Забари.

— Мы возвращаемся к тому лабиринту из труб, где ты опять заблудишься? — спросил Чиун.

— На этот раз все будет иначе, — уверил его Римо.

Они продолжили бег. Римо передвигался ровным гладким шагом, словно по движущейся пешеходной дорожке, а не по песку. Руки ходили туда-сюда в такт бега.

Чиун, наоборот, бежал, засунув руки в рукава своего красного с черными и золотыми кругами кимоно. Он бежал, и за ним поднимался длинный шлейф. Чуть касаясь песка, Чиун несся вперед словно брошенный сильной и меткой рукой нож. Казалось, он вообще не двигает ногами.

— Римо, — подан голос Чиун. — Хочу сказать, что ты поступил весьма мудро.

Услышав эти слова, Римо споткнулся и чуть было не потерял равновесие. Вовремя выпрямившись, он пробормотал:

— Спасибо, папочка.

— Да, сын мой, — продолжал Чиун. — Хорошая подготовка — это еще не знание, а знание — не сила. Но соедините хорошую подготовку и знание — и получится сила.

— Хочешь верь, хочешь не верь, но я уже это понял, — отозвался Римо.

Они продолжили свой стремительный бег.

— Я хотел сказать, Римо, что ты поступаешь, как приличествует Мастеру.

Римо был рад это слышать. Он поднял голову выше, шаг его сделался еще крупнее, мощнее. Сегодня и впрямь был его день.

— Спасибо, — сказал он. — У меня просто нет слов...

— Если не считать того, — продолжал Чиун, — что ты плохо прыгаешь, скверно водишь машину и поведение твое оскорбительно. Ты ведешь себя как Мастер, который слаб и ворчлив.

— Ах ты, старый плут, — сказал Римо, — ловко ты меня провел!

Он попытался оторваться от Чиуна, но из этой затеи ничего не вышло.

Римо бежал и слушал ясный, бодрый, словно ветер с гор, голос Чиуна:

— Ты не послал моего письма Норману Лиру, Норману Лиру. Ты отказываешь старому человеку в его невинных удовольствиях. Ты не убираешь за собой. Ты пачкун, ты...

Римо и Чиун продолжали бег по пустыне. Они бежали рядышком, не отставая друг от друга ни на шаг.

Глава шестнадцатая

Охранник у внешнего периметра комплекса удивился, когда на главной подъездной аллее появилась машина и из нее высунул голову Тохала Делит.

Охранник у второго периметра был очень удивлен, а охранник у третьего — просто ошеломлен. Каждый из них посчитал необычным и то, что в машине был один лишь Тохала Делит, и то, что он был так тепло одет в столь жаркий день. «Впрочем, — думали они, — если Тохала Делит счел нужным так одеться, значит, это необходимо».

Если Тохала Делит распорядился, чтобы они больше никого не пропускали внутрь, то опять-таки это был приказ, каковой следовало неукоснительно выполнять. И если Тохала Делит сказал, чтобы они не впускали никого, даже самого премьер-министра, то у премьер-министра не было ни малейшего шанса туда попасть. И опять, же если Тохала Делит сказал, что приказ следует выполнять безоговорочно, то охранники были только рады и готовы отдать жизнь, выполняя эти приказы.

Но все же сегодня Тохала Делит вел себя несколько странно.

Тохала Делит вошел в сердце атомной установки через простую металлическую дверь, которую аккуратно запер за собой. Он стоял в низком, бетонном, окованном железом коридорчике, ведшем вниз в помещение, из которого не было другого выхода. Тохала Делит в сотый раз похлопал себя по груди. Коробочка была на месте, и это придавало ему силы.

Тридцать лет! Тридцать долгих тяжких лет, и вот теперь виден конец.

Но тридцать лет — срок немалый, и Тохала Делит сильно постарел. Человек, который раньше был Хорстом Весселем, вспоминал прожитые годы. Он чувствовал, как снова забурлила в жилах кровь, когда он вспомнил скрюченные трупы тех, кого он уничтожал во имя расовой чистоты. Он слышал их плач, крики, молитвы. А теперь всем им настанет конец. Теперь на месте этой страны вырастет огромный ядерный гриб. Израиль обречен. То, что не уничтожит взрыв, сделают арабы из соседних стран.

Хорст Вессель набрал полные легкие воздуха и почувствовал, что на лбу выступили капли соленого пота. Да, в такой момент он не поменялся бы местами ни с одним из жителей планеты Земля.

Римо преодолел ограду первого периметра, словно специалист по барьерному бегу. Чиун взмыл в воздух и приземлился словно игрушечный парашютист.

— Мы оказались теперь в другой части комплекса, — сказал Чиун. — Тут земля может в любой момент взорваться.

— Минное поле? — воскликнул Римо. — А я-то все недоумевал, почему тут такая странная почва.

— Если ты будешь продолжать недоумевать, то отправиться в царство небесное, — сказал Чиун. — В таком случае не забудь, передай привет моим предкам.

— Пошли, — сказал Римо, — у нас мало времени.

— Пошли, и побыстрей, — сказал Чиун. — Потому что если из тебя такой же ходок, какой и прыгун, то мы обречены.

Они двинулись по минному полю, легко ступая по земле. Они передвигались с легкостью чайной ложки взбитых сливок.

Когда они подошли ко второй преграде — из инфракрасных лучей, — Чиун дал знак Римо, чтобы тот шел первым.

— Поглядим, научился ли ты хоть чему-то, — сказал кореец.

Римо прыгнул с такой легкостью, словно сделал еще один шаг по земле. Чиун последовал за ним.

— Отлично, — похвалил Чиун. — Ты теперь в одной лиге с кузнечиками, которые прыгают неплохо.

— Зачем я говорил про кузнечиков? — сказал Римо.

— И я не понимаю, — отозвался Чиун.

Поскольку вокруг не было видно никакой охраны и прыжки оказались настолько удачными, что не привели в действие защитные системы, на сей раз обошлось без раскаленного свинца или огнедышащих ракет. Без особых затруднений они преодолели и третий периметр и вскоре оказались среди труб, аппаратуры и приспособлений серодобывающего комплекса.

— Итак, мы на месте. Что-то не видно никаких атомных бомб, — сказал Римо.

Чиун застыл на месте.

Римо прислонился к запертой металлической двери и почувствовал исходящую с той стороны вибрацию. «Наверное, работает какой-нибудь механизм серного завода», — небрежно подумал оп.

— Мы на окраине комплекса, — сказал он Чиуну, — а ядерная зона, наверное, ближе к середине. Мили две пройдем пешочком во-он в том направлении. — И Римо показал на запад.

Чиун повернулся, некоторое время смотрел туда, куда показал Римо, а потом пробил рукой металлическую дверь, к которой прислонился Римо, словно она была из бумаги.

— Когда к тебе обращается вибрация, надо прислушивайся, — сказал Чиун.

Римо посмотрел в образовавшееся отверстие с рваными краями и увидел: в конце коридора из бетона, окованного железом, виднелась надпись красными буквами на иврите.

— Только не говори мне, что она означает, — попросил Римо.

— Радиоактивная опасность. Посторонним вход воспрещен, — прочитал Чиун.

— Я и так это знал, — вздохнул Римо и, просунув руку в отверстие, отпер дверь.

Римо и Чиун двинулись по коридору, пока не оказались перед массивной дверью, на которой и был плакат-предупреждение.

— М-да, — говорил Римо, ощупывая руками хитрые замки. — Это, похоже, замок с секретом, да и для этого нужен особый ключ. А это вроде как часовой механизм. И еще замок повышенной прочности.

Чиун подошел к другому краю двери и на вид слегка дважды стукнул по ней, отчего она тотчас же слетела с петель.

— Какая толстая, — сказал он, открывая изнутри запоры на двери в два фута толщиной.

— Нечего хвастать, — сказал Римо, направившись по похожему на лабиринт проходу, утыканному датчиками и сенсорными устройствами, раздвижными чугунными перегородками, световой сигнализацией, видеокамерами, а также инфракрасными ловушками. Впрочем, все это не работало.

— Похоже, Делюкс все отключил, — предположил Римо.

Римо и Чиун прошли по коридору до конца, оказавшись у металлической двери. Римо приложил ухо, прислушался и сказал:

— Я что-то слышу.

— Уже хорошо, — отозвался Чиун. — Это по крайней мере означает, что ты не оглох.

— Нет, это означает, что там Делюкс, — сказал Римо и сделал было шаг назад, чтобы выломать и эту преграду, как вдруг дверь медленно отворилась сама.

Римо и Чиун переглянулись. Они вошли и двинулись по длинной лестнице, которая вилась по стенам круглого помещения из вороненой стали. Казалось, что они находятся внутри стоящей острым концом кверху огромной пули. Ее внутренности были заполнены самым сложным и дорогостоящим оборудованием, какое только могла предоставить Америка.

Посреди этой «пули» стоял Тохала Делит. На нем был эсэсовский мундир, который он сегодня надел под обычный костюм. На рукаве виднелась широкая черно-красная нацистская повязка, а на груди поблескивали зеленые, красные, голубые и серебристые награды.

— Где костюмчик шили? — спросил Римо.

Делит не ответил. Он покосился на длинный двенадцатифутовый цилиндр, один конец у которого был снабжен крылышками-стабилизаторами, а другой был закруглен. Посередине виднелась какая-то прямоугольная штуковина. От нее доносилось довольно громкое тиканье.

Тохала Делит посмотрел на них со странным блеском глаз.

— Вы опоздали, — сказал он.

Йоэль Забари никак не мог заставить первого охранника отойти в сторону и дать ему пройти.

— Откуда я знаю, что вы господин Забари? — говорил охранник. — Вы раньте никогда тут не бывали, а господин Делит дал приказ больше никого не пускать. Даже премьер-министра.

— Я не премьер-министр! — закричал Забари. — А Тохала Делит — предатель! Вы меня знаете, видели фотографии! Как, черт возьми, можно подделать это? — И он показал на правую часть своего лица.

— Я, право, не знаю, — сомневался охранник.

— Не знаете? — недоверчиво воскликнул Забари.

Тут охранник принял окончательное решение. Похоже, «Захер лахурбан» опять проводит проверку бдительности. Тохала Делит сказал: никого не пропускать. Значит, так тому и быть!

— Прошу прощения, но вам придется подождать специального разрешения, — сказал он посетителю.

— Черт возьми, некогда задать! Еще немного, и разрешать будет некому. Сейчас же пропустите меня!

Зава Фифер, сидевшая за рулем джипа, видела, как ярость охватывает ее шефа.

Охранник, конечно, понимал, что их лояльность должна подлежать проверке, но сейчас дело зашло слишком далеко.

— Прошу прощения, — снова начал охранник, но в этот момент Забари ударил его ребром ладони по шее.

— Вперед! — в бешенстве крикнул он. — Вперед, черт побери!

Зава дернула рукоятку переключения передач, и джип рванулся вперед. Забари выхватил пистолет, который Зава держала под приборной доской.

Второй охранник как раз снимал с предохранителя свой пистолет, когда Забари ранил его выстрелом в ногу. Часовой упал навзничь, обливаясь кровью, а Зава бросила машину вперед. Забари открыл огонь по будке охраны третьего периметра, чтобы не дать третьему охраннику скрыться в ней.

— Сбей его! — приказал он Заве.

— Что? — не поняла та.

— Сбей его джипом! — повторил Йоэль. — Постарайся не насмерть. Главное, сбить с ног.

Забари продолжал стрелять, а Зава резко крутанула руль и ударила крылом бегущего охранника. Он взлетел в воздух, раза три перекувырнулся по песку и только тогда затих.

Лицо Забари полностью превратилось в маску. Зава с трудом сдерживала слезы. Они неслись по территории комплекса к атомной зоне. На прорыв у них ушло десять секунд.

Римо спустился в зал, где находилась атомная бомба.

— Я отослал техников, — сказал Делит, — и отключил все системы безопасности. Так что теперь нельзя поднять тревогу. Бомбу уже невозможно нейтрализовать. Через несколько минут все будет кончено.

Римо увидел на прямоугольной нашлепке на цилиндре электронный таймер, который фиксировал оставшиеся секунды до взрыва.

Сто восемьдесят. Сто семьдесят девять. Сто семьдесят восемь...

— Время истекает, Римо Уильямс, — сказал Делит. — Не зря мы ждали все эти тридцать лет. Еще немного, и бомба взорвется.

К Римо, стоявшему у бомбы, присоединился и Чиун.

Сто шестьдесят. Сто пятьдесят девять. Сто пятьдесят восемь...

— Можете не тратить понапрасну ваших усилий, джентльмены, — продолжал Делит. — Если кто-то попытается что-нибудь сделать с прибором, даже я сам, бомба взорвется. И я сомневаюсь, что вам удастся уцелеть, несмотря на то, что вы удивительные образом ускользали от моих людей.

— Поживем, увидим, — сказал Римо. — Это вы убили Хегеза и Голдмана?

— Я, — признался Делит.

— И это вы послали убить нас сперва палестинцев, а потом и Марковича?

— Дорфмана? Я.

— И вы уничтожили Гавана?

— Да, да, да. Все это сделал я. Прошу вас, герр Уильямс, не стесняться, — сказал человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем. — Можете поступить со мной, как вам будет угодно. Я лишь верный слуга высшей расы.

— Вы не похожи на корейца, — заметил Чиун, который по-прежнему смотрел на бомбу и тикающий взрыватель.

Сто сорок шесть. Сто сорок пять. Сто сорок четыре...

Делит продолжал, словно никто и не думал его перебивать:

— Германия, джентльмены... Был великий третий рейх. А теперь я, в одиночку, создаю четвертый рейх.

Римо обернулся к нему.

— Это твоя проблема, приятель, но разве ты не понял, что ни от одного из рейхов толку не было?

Рука Римо двинулась с какой-то нарочитой вялостью.

— Убейте меня, герр Уильямс, — сказал Делит. — Я не боюсь. Сейчас или потом — какая разница, когда умирать?

Сто тридцать два. Сто тридцать один. Сто тридцать...

— То! — раздался вдруг крик.

Римо и Делит оглянулись на звук этого страшного голоса. Казалось, стены затряслись от его горькой мощи. Этот отчаянный горестный вопль исходил из самых глубин души Йоэля Забари. Он стоял в дверном проеме. Рядом с ним была Зава Фифер.

— То! — снова воскликнул он. — Как ты мог сделать такое? После того, что мы вместе пережили? Неужели тебе все безразлично?

Тохала Делит грустно улыбнулся и сказал:

— Вы, евреи, никогда ничему не научитесь. Йоэль, я делаю лишь то, чего от меня хочет весь мир. Сейчас силой вашей веры вы стоите преградой на его пути. Но миру вы не нужны. Вы могли бы это понять по заголовкам газет, по результатам голосования в ООН. Я знаю это, я слышу, как мир шепчет: «Евреи, их надо отбросить с дороги, они нам не нужны. Они только всем мешают!»

Сто четырнадцать. Сто тринадцать. Сто двенадцать. Сто одиннадцать...

— Когда не станет вас и того, что вы олицетворяете, мир сделает шаг вперед. А вы исчезнете, как прах, из которого вы появились...

— Это так не пройдет! — крикнула Зава. — Наши союзники отомстят за нас.

Делит двинулся к лестнице, на которой стояли Забари и Зава Фифер.

— Глупая женщина! — сказал он. — Какие союзники! У вас нет друзей, только враги с комплексом вины. Слишком слабые, слишком лицемерные, чтобы открыто заявить о том, что они действительно думают. Где были они во время войны? Где были ваши союзники, когда погибло шесть миллионов евреев? Где были американцы? Где были иерусалимские евреи? Я убиваю вас, потому что мир не хочет, чтобы вы жили. Можете считать, — Тохала Делит улыбнулся, — что я лишь выполняю приказ.

Стены зала затряслись от грохота — Йоэль Забари бросился на Делита, и оба покатились по полу. Римо отступил на шаг, когда Забари поднялся, сжимая обеими руками горло Делита. По его левой части лица текли слезы.

Лицо Делита из багрового сделалось лиловым, затем зеленым. Глаза вылезли из орбит, рот раскрылся в последнем оскале, зрачки сфокусировались на лице Забари.

Делит проскрежетал зубами, потом еле-еле выдавил из себя:

— Нацисты не умрут. Мир хочет, чтобы они жили...

Изо рта вывалился язык, глаза закатились, сознание угасло, сердце перестало биться. Человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, скончался.

Восемьдесят пять. Восемьдесят четыре. Восемьдесят три...

Забари отпустил Делита, и тело упало на пол. Зава спустилась по лестнице и подошла к ним. Он посмотрел на нее и сказал:

— Из-за этого подонка я покалечил своих!

Зава Фифер обняла Забари и заплакала. Забари стоял с безумным видом, его руки висели как две клешни. Делит лежал неподвижно. Его тридцатилетний путь окончился, как он и предполагал, смертью. Римо обернулся к Чиуну, который стоял в неподвижности возле бомбы.

Семьдесят восемь. Семьдесят семь. Семьдесят шесть...

«Ну вот мы и встретились», — подумал Римо. Технология против Дестроера! И в мире нет ни одного смертного, кто мог бы заставить эту бомбу перестать тикать. Римо быстрее пули, мощнее локомотива, но сейчас он стоял перед машиной, которую нельзя было выключить из сети, и чувствовал себя совершенно беспомощным.

Римо подошел к Чиуну и положил ему руку на плечо.

— Ну что, палочка, — сказал он. — Как ты полагаешь, ждут тебя твои предки или нет? Извини, что все так получилось.

Чиун удивленно посмотрел на него.

— А в чем дело? Ты ничего такого не сделал. И разве тебе не известно, что единственная радость от машин в том, что они могут ломаться. Отойди-ка!

И с этими словами он стал преспокойно отвинчивать верхнюю крышку бомбы.

Йоэль Забари вышел из транса и подбежал к Чиуну.

— Погодите! — крикнул он. — Что вы делаете?

Римо успел загородить ему дорогу.

— Спокойно! А что мы теряем?

Забари подумал, успокоился и застыл. Зава опустилась на колени и стала молиться.

Чиун между тем отвинтил крышку. Ничего не произошло.

— Я бы давно навел порядок, — сказал кореец, — если бы все вы так много не говорили. — Он наклонился и посмотрел в отверстие цилиндра.

Пятьдесят два. Пятьдесят один. Пятьдесят...

— Ну что? — спросил Римо.

— Там темно, — отозвался Чиун.

— Во имя Иисуса, — заговорил было Забари, — мистер Чиун...

— Начинается, — пробормотал Римо.

— Во имя Иисуса? — переспросил Чиун. — Нет, нет. От него мы ни разу не получали работы. Вот Ирод Чудесный — это совсем другое дело...

Сорок пять. Сорок четыре. Сорок три...

— Чиун, ей-Богу, — сказал Римо.

— Если бы ты прочитал историю Синанджу, как тебе, собственно, и полагается, ты бы не заставлял меня еще раз объяснять все сначала, — заявил Чиун.

— Сейчас не время для уроков истории, папочка, — сказал Римо, указывая на бомбу.

— Учиться никогда не поздно, — невозмутимо парировал Чиун.

Тридцать. Двадцать девять. Двадцать восемь...

— Вот что на самом деле произошло с этим беднягой Иродом Оклеветанным. Оскорбленный собственным народом, использованный в своих интригах римлянами, он в конце концов, страдая душой, обратился к своему придворному убийце-ассасину. Мастеру Синанджу, и сказал: «Я был не прав. Если бы я слушал тебя, а не советников — придворных и шлюх, которых хоть пруд пруди в этой проклятой земле...»

Тринадцать, двенадцать, одиннадцать...

— И Мастер похоронил Ирода в пустыне.

Девять, восемь, семь...

— Чиун, ну пожалуйста...

Шесть, пять, четыре...

— Во имя Ирода Оклеветанного! — воскликнул Чиун и выдернул провода.

— Все равно тикает! — в ужасе прокричала Зава.

Три, два, один... Ноль.

Ничего не произошло.

— Конечно, тикает, — согласился Чиун. — Я ведь вывел из строя бомбу, а не часы.

Глава семнадцатая

Их никто не провожал.

Йоэль Забари заявил о своей вечной благодарности Корее и Соединенным Штатам Америки. Зава Фифер заявила о своей вечной преданности телу Римо. Что же касается тела Делита, то его прошили очередью из автомата и бросили на вражеской территории, что было нетрудно, потому как все территории вокруг Израиля — вражеские.