Дестроер (№64) - Последний алхимик

— Ничего. Я просто подыскиваю название для летописи, которую в один прекрасный день ты начнешь писать. И я подумал, может, ты сам подберешь это слово.

— О каком слове ты говоришь?

— Может, ты напишешь о том, что сам не захотел поведать мне о своих родителях, а заодно и о том, что с тех пор, как с тобой провел курс обучения Великий Чиун, ты стал двигаться как настоящий Мастер Синанджу?

— Ты хочешь, чтобы я называл тебя Великим?

— А ты решил называть меня Великим? — спросил Чиун. — Что ж, это твое право. Когда меня не будет, и ты станешь Мастером Синанджу, я уверен, ты будешь вспоминать обо мне со всем почтением.

— Мне не совсем понятно, что значит “Великий”. Других ведь Мастеров я не знаю.

— Если ты прочтешь летописи, то поймешь, что значит “Великий”.

— Я читаю их. Они все искажают. Ивана Грозного они представляют как Ивана Благостного, потому что, видите ли, он вовремя платил. У вас весь мир вращается вокруг того, что является хорошим и плохим с точки зрения Синанджу. Все эти хроники по большей части чушь. Теперь я это понимаю. Я уже не стажер.

— Не кощунствуй.

Чиун поднял голову в праведном гневе.

— Это правда, — возразил Римо. — Все эти хроники — чистейшей воды сказка.

— Хроники Синанджу — это то, что делает нас с тобой теми, кто мы есть. В них наше прошлое — и наше будущее. В них наша сила.

— Если они такие правдивые, почему ты меня призываешь ко лжи?

— Тогда сформулируй, что ты называешь правдой. Римо посмотрел на свиток.

— Белый. Слово, которое тебе нужно — “белый”. Хочешь, чтобы я сам его написал? В каллиграфии я послабей тебя, но я все же напишу его. Ведь это я — “белый”.

— Как это грубо, — сказал Чиун. — Может, можно найти более изящные выражения? Ну, например, что посторонним людям ты можешь показаться белым, но благодаря тому, что тебя научили двигаться и ты обрел недюжинные достоинства, ты стал настоящим корейцем в душе.

— Я, — белый, — твердил Римо. — И иероглиф должен быть — “белый”. Знаешь, как он пишется? Белое озеро, огороженное палками. Хочешь, чтобы я его написал?

— Я хотел, чтобы ты мне помог, — вздохнул Чиун, — но я понял твою мысль. — Он промыл перо в чистом уксусе и воском запечатал чернильницу со специальной тушью, которая была составлена из таких компонентов, чтобы не поблекнуть в веках и донести историю Синанджу до Мастеров будущего. Он больше не будет писать, пока не избавится от горького чувства предательства. — Теперь я долгие годы не смогу писать.

— Ты не хотел называть меня “белым”?

— Твоя беда в том, что ты никогда не служил настоящему императору.

Зазвонил телефон, и с Римо заговорил компьютер. Римо знал, кто находится на том конце линии. Однако Смитти — руководитель организации Харолд В.Смит — уже много лет не связывался с ним напрямую — отчасти потому, что Римо тяжело давались компьютерные коды, но также и потому, что вся процедура была очень громоздкая. Первый код Римо набрал правильно. Ему надо было без конца нажимать кнопку с цифрой один, пока то, что поначалу было похоже на рекламные визги из громкоговорителя у входа в какой-нибудь универмаг, не обрело звучания человеческого голоса — однако пока это еще не был голос Смита. Этот голос велел ему убедиться, что за ним нет хвоста, и, добравшись до близлежащего городка Лансинг, пройти в телефонную будку. Там, в этой телефонной будке, он должен нажать и держать кнопку с цифрой два.

К центру Лансинга Римо подъехал в девять часов. Опустив в щель двадцатипятипенсовик и нажав цифру два, он наконец услышал голос Смита.

— В чем дело? Что случилось?

— Сегодня вас засняли на телекамеру, когда вы бежали по воде.

— Да, это так, — не стал спорить Римо.

— Следовательно, вы рисковали престижем всей организации.

— Я спасал маленькую девочку.

— А мы пытаемся спасти страну, Римо.

— В тот момент, — сказал Римо, — мне казалось более важным спасти эту девочку. И знаете, мне и сейчас так кажется.

— Вам больше не хочется спасать цивилизацию?

— Что вы хотите этим сказать?

— С обогатительных фабрик непрестанно похищают уран, и мы не можем этого остановить. Пропавшего на сегодняшний день урана хватило бы для изготовления четырнадцати атомных бомб. Мы не знаем пока, как они это делают. И все другие разведуправления на сегодняшний день бессильны. Вся надежда на вас, Римо.

— Вот уж никогда бы не подумал, Смитти.

— Вся надежда на вас, — повторил Смит. — Мы собираемся внедрить вас на одну из фабрик.

— Смитти...

— Да?

— Если бы мне пришлось начинать сначала, я все равно спас бы ту девочку.

— Не сомневаюсь.

— Вы меня знаете.

— Именно поэтому я и заговорил с вами на эту тему. Остерегайтесь.

— Остерегаться — чего? Со мной все в порядке.

В трубке стало слышно, как Харолд В.Смит прокашлялся. Римо не сказал, что ему было бы любопытно взглянуть на вытянувшееся лицо Смита, если бы кадры с его участием пошли в эфир. Вот это было бы действительно интересно. А сейчас ему стало как-то не по себе. Он чувствовал себя так, словно нарушил данное слово, не оправдал доверия — доверия этого человека и целого народа.

— Хорошо, я буду осторожней, — наконец выдохнул Римо.

Он с силой всадил трубку в гнездо и, проломив дверцу, вышел из будки, осыпаемый осколками армированного стекла.

Со стороны могло показаться, что человека выбросило из будки взрывом. Именно такое впечатление создалось у полицейского, который с подозрением посмотрел на странного незнакомца, столь необычным образом вышедшего из телефонной будки. Однако по мере того как он смотрел на этого человека, его подозрения рассеивались и рассеялись совсем, когда тот сорвал с петель дверцу чьего-то автомобиля и, подобно мальчишке, пинающему консервную банку, дал по ней так, что она со звоном полетела по улице. Тут полицейский вспомнил о нарушении правил парковки на противоположной полосе и заспешил туда выписывать штрафные квитанции.

Глава третья

Харрисон Колдуэлл хорошо знал золото. Любой человек, верящий во что-то иное, кроме золота, казался ему идиотом. В кризисные времена люди были готовы платить за золото бумагой, землей и имуществом. Когда цена на золото ползла вверх, наступал черед компании “Колдуэлл и сыновья” — она начинала его продавать. Эта фирма, основанная еще в 1402 году, являлась ведущей мировой компанией по торговле золотом в слитках. Время было нервное. Бумажки назывались словом “деньги”, но это было скорее данью привычке. Со временем так называемые “деньги” стали стоить не больше, чем целлюлоза, из которой была сделана бумага. Пока это происходило постепенно, то именовалось инфляцией. Когда же процесс набрал скорость, его стали называть катастрофа.

Необходимость продавать золото за бумагу всегда раздражала и нервировала Колдуэллов. Они держали капиталы в бумажных деньгах, только пока цена на золото удерживалась высокой. Результатом такого долготерпения были две вещи, которых никогда не может быть слишком многоводной было золото; другой — черепа врагов на крепостной стене.

“Если ты повесил череп врага на стену своего замка, можешь следующую ночь спать спокойно”.

Колдуэллы вели дело в Северной и Южной Америке с шестнадцатого века, а собственно в Нью-Йорке — с 1701 года, и на протяжении двух с лишним столетий фирма владела все тем же фамильным участком земли у самого порта. Со временем эта маленькая улочка рядом с Уолл-стрит, в центре торгово-финансового района, будет стоить миллионы. В этом был свой расчет. Но Колдуэллы хорошо сознавали и то, что у земли есть свои недостатки. Земля стоит ровно столько, во что ее ценят люди, поэтому она представляет собой не более прочное вложение, нежели бумага. Что до собственности на землю, то ее в значительной степени определяет сила оружия. И никому еще не удавалось остановить нашествие глупым клочком бумаги под названием “акт”.

Одно только золото оставалось нетленной ценностью. Когда Колдуэллы лишились всего, что имели в Европе, они уехали, имея в своем активе одно лишь сознание того, что золото вечно, и предание о камне, который когда-нибудь заново откроет потомок их рода. И каждому первенцу в семье говорилось: “С золотом связаны первые и последние надежды в жизни человека. Если у тебя будет много золота, ты сможешь получить все, что пожелаешь”.

И вот теперь Харрисону Колдуэллу предстоит получить больше золота, чем кому-либо из его предков. Фотографии камня и расшифровка старинных алхимических формул были надежно спрятаны в его сейфе в “Нью-Йорк-Сити бэнк”. Мертвецы же молчат, как и подобает мертвецам. Хотя их черепа и не висели на стене его замка в целях устрашения врагов, их молчание так же надежно, как обет святого.

Для Харрисона Колдуэлла то был счастливый день. Сияющий от радости, он вышел из скромной конторы фирмы по торговле золотом в слитках под названием “Колдуэлл и сыновья” и прошел мимо застывших в благоговении секретарш, которые выстроились в линию до самой двери.

— Мистер Колдуэлл, — произносила каждая, и Харрисон кивал в ответ.

То тут, то там ему бросались в глаза цветок, неуместный на рабочем столе, или обкусанный ноготок, и, хотя он ни за что не сделает замечания провинившейся, в его представлении, девушке, но кому-нибудь из экспертов указать на это не преминет. И тогда секретарше будет сделано соответствующее замечание.

Ставки у его служащих были сравнительно невысоки, а требования к ним — точны и неизменны, и хотя любой советник по трудовым отношениям назвал бы это возвратом к каменному веку, компания “Колдуэлл и сыновья” славилась практически нулевой текучестью кадров, тогда как корпорации с “программами усовершенствования”, “обратной связью с работниками” и психологическим тестированием имели текучесть, которая наводила на мысль о турникете в метро.

В компании “Колдуэлл и сыновья” не было никаких конференций “обратной связи”, и служащие знали, почему: своим работодателям они не были товарищами, как не были и партнерами по бизнесу. Они были всего лишь служащими, а это означало, что им всегда будет своевременно выплачена зарплата, обеспечена непыльная работа, причем ритмичная, а не так, чтобы сегодня работать до умопомрачения, а назавтра сидеть сложа руки. По мере того как совершенствовались их рабочие навыки, им прибавляли жалование. В некотором смысле работа в “Колдуэлл и сыновья” давала уверенность в завтрашнем дне.

— Даже не знаю, как это и объяснить. Вы просто всегда знаете свое место. В этом есть какая-то загадка. Для того, чтобы понять, где ваше подлинное место по отношению к мистеру Колдуэллу, надо пообщаться с ним лично, — так говорил каждый без исключения новый работник компании.

А их “место” — место каждого, кто работал на “Колдуэлл и сыновья”, всегда было ниже мистера Колдуэлла. Он открыл величайший секрет: большинство людей на земле любят, когда над ними есть начальник. Да, уж кто-кто, а Колдуэллы знали, как править людьми.

Итак, в этот день, выйдя из своего кабинета, он поверг всех секретарш в изумление, когда положил руку на плечо одному из экспертов. Если бы они расслышали, что он сказал, то удивились бы еще больше. Но они услышали только громкий ответ эксперта:

— Вы уверены? Вы в этом уверены, мистер Колдуэлл?

Тут все увидели, как Харрисон Колдуэлл легонько кивнул. Не знай они его, они бы и не поняли, что это был кивок. Эксперт трижды повторил свой вопрос, и трижды ответом ему было едва заметное утвердительное движение головы.

Пробормотав: “До свидания, сэр”, эксперт на неверных ногах прошел к себе в кабинет. Он опустился в кресло, освободил стол от бумаг и придвинул на середину телефон. После этого он отдал распоряжение секретарше ни с кем его не соединять, если только не позвонит сам мистер Колдуэлл.

И он стал ждать, уставившись на телефон, а на лбу у него выступили капли пота. Ибо мистер Колдуэлл, известный своей сугубой консервативностью в консервативнейшем из видов бизнеса, только что сказал ему, что по его звонку компания должна будет тотчас же продать вдвое больше золота, чем у нее есть — или по крайней мере за нею числилось. Причем этот план надлежало осуществить одновременно в семи странах и на семи языках.

Харрисон Колдуэлл, напевая себе под нос, вышел из дверей конторы и сел в лимузин, скороговоркой продиктовав своему личному шоферу адрес в Гарлеме, где мало кто из белых отваживался появляться.

Для Харрисона Колдуэлла Гарлем был одним из самых безопасных мест на земле, ибо он хорошо знал жизнь негритянского гетто. Она не представляла для него ровным счетом никакой опасности; опасно там могло быть только тому, кто не носит пистолета или боится им воспользоваться. Во время уличных беспорядков шестидесятых годов, когда полыхали магазины и административные и жилые здания, несколько домов остались невредимыми. То не были дома, населенные неграми, — эти дома принадлежали мафии.

В то время как комментаторы по всей стране возлагали вину за беспорядки на лишения, расовое неравенство и прочие социальные болезни, Харрисон Колдуэлл и мафия знали с абсолютной точностью, в чем коренная причина происшедших разрушений. Это была очень человеческая по своей сути причина: просто зачинщики беспорядков были изначально уверены, что никто в них не будет стрелять, если только они не станут трогать магазинов, принадлежащих мафии.

Здесь все было тихо и мирно, как на Пятой авеню. Так же тихо и мирно было всегда и на складе Харрисона Колдуэлла. То был бастион, которому не страшны ни уличные волнения, ни пожары, ни времена анархии. И тем не менее Харрисон Колдуэлл принял меры предосторожности и приказал, чтобы все, что поступает на склад, доставлялось в огромных бочках — таких больших, что сдвинуть их с места можно было только краном. И поскольку теперь ничего нельзя было стянуть и уволочь, ему был не страшен даже этот неблагополучный в криминальном отношении район.

В полдень он вошел в складское помещение и проследовал в застекленную будку, возвышающуюся над цехом. Внизу бурлили чаны с расплавленным свинцом и серой. Он посмотрел на часы. Скоро должны прибыть грузовики, подумал он. Пора произвести последнюю проверку. По его просьбе у каждой двери был выставлен охранник с автоматом — их одолжил Колдуэллу один местный гангстер. С улицы послышался рокот моторов грузовых автомашин, они кашлянули в последний раз и умолкли. Охранники проверили оружие и вопросительно посмотрели на стеклянную будку. Колдуэлл знаком велел им пропустить грузовики. Тяжелые железные ворота склада со скрежетом отворились, в здание въехали три грузовика и остановились у гигантских подъемников. Оттуда сейчас же опустились металлические клешни и стали одну за другой выуживать из кузовов выкрашенные желтой краской бочки с черными крестами, предупреждавшими о радиационной опасности, и осторожно, дабы не расплескать содержимого, ставить бочки на землю. Больше всего Харрисона Колдуэлла радовал не аккуратный, заведомо определенный порядок, в каком расставлялись эти бочки, и не дружные действия складского персонала, а то, что грузовики прибыли точно по графику. Ибо ему понадобились многие месяцы, чтобы собрать весь этот материал, по крупицам наскрести сырье, которое теперь занимало целых три грузовика. Сейчас Харрисон Колдуэлл с восторгом следил, как сводятся воедино месяцы кропотливого труда, чтобы в назначенный момент и в строго определенных пропорциях влиться в кипящие чаны со свинцом и серой. Он становился свидетелем собственного превращения в самого богатого человека на свете. Наблюдая за тем, как выгружают из грузовиков тот единственный материал, которого недоставало алхимикам Средневековья, он чувствовал себя так, словно ему аплодируют, снизойдя со своего королевского величия, все его предки. Они оказались правы — из свинца и ртути можно получить золото. Единственное, что оставалось сделать, — это добавить ингредиент, указанный на камне, — то вещество, которое было исключительной редкостью тогда и в изобилии имеется сегодня. Чтобы выковать себе будущее с помощью философского камня, Колдуэллам не хватило лишь урана. В конечном счете к этому камню и разгадке тайны его привела именно история семьи Колдуэллов.

Как там говорится? “Кто владеет золотом, тот владеет душой всего мира”. Харрисону Колдуэллу было мало дела до души мира, его волновали более реальные ценности.

Он лично руководил загрузкой урана в чан, следя, чтобы не перелить выше черты, которую своей рукой наметил на стенке емкости. Харрисон Колдуэлл взял формулу, начертанную на камне, который покоился на дне Атлантики, и помножил все показатели на двадцать тысяч. Соотношение получилось астрономическое. То, что в формуле древних алхимиков имело величину мышиного волоска, теперь превратилось в пять тонн урана. Весовая доля свинца составляла семьдесят три и восемь десятых, сера же выполняла всего лишь роль катализатора.

Три хромированных раструба длиной в двадцать ярдов каждый вели к белой стене и вливались в общую трубу. И ни один человек из присутствующих в лаборатории не мог видеть, что получается на выходе.

Харрисон Колдуэлл обошел контору с заднего хода и поднялся по узкой винтовой лестнице. В эту комнату вела только одна дверь. Он зажег свет. Осветилась огромная пещера. Под ним была площадка сто на сто ярдов, похожая на взбесившуюся шахматную доску. На полу лежали тысячи продолговатых литейных форм, они были уложены аккуратнейшим образом, так что те, которые находились ближе всего к выходу трубы, выступали над теми, что были дальше.

Более слабый человек наверняка бы взмок от пота и не удержался от крика. Харрисон Колдуэлл только щелкнул тумблером. По ту сторону стены чаны опрокинулись. Расплавленный свинец хлынул в одну емкость с горящей серой и ртутью; за ними последовала струя урана, некогда именовавшегося алхимиками “совиными зубьями”. Разумеется, уран не имел ничего общего ни с какими зубами. Харрисону Колдуэллу разъяснил это профессор Крикс, за что и поплатился жизнью.

С резким щелчком раскаленные металлы соединились возле самой стены и продолжали течь в виде смеси, переливающейся серо-красно-розовым цветом. Но на выходе из трубы сплав имел вид великолепного желтого металла с легким светлым налетом окалины на поверхности. В тысячи отливочных форм теперь текло чистое золото, золото высочайшей пробы — двадцать четыре карата. Здесь было ровно семьдесят восемь целых и три десятых тонны золота, отлитых в формы, которыми был уставлен пол зала, — семьдесят восемь и три десятых тонны золота в мире, где одна унция этого немудреного, мягкого металла стоит 365 долларов.

В конторе компании “Колдуэлл и сыновья” ожидающий указаний эксперт принимал уже восьмую за этот час таблетку успокоительного, и в этот момент раздался звонок. Ему удалось сохранить спокойствие, словно мистер Колдуэлл звонил, чтобы заказать к чаю сладкое.

— Продавайте, — раздался величественный голос Харрисона Колдуэлла.

* * *

В городе Бейонн, что в штате Нью-Джерси, три грузовика сделали обычную ездку с грузом урана. На обратном пути их прижала к обочине машина с мигалкой.

Из машины выскочил какой-то, человек с жетоном на груди и попросил водителей представиться. Затем он поинтересовался, куда они направляются.

— Обратно в гараж, — ответил один.

Человек с жетоном записал с его слов адрес гаража.

— Вы перевозили уран?

— Ну, ясное дело. Иначе с чего бы наши фургоны были укреплены свинцом? Свинец задерживает радиацию. И для чего, по-вашему, у нас на карманах радиационные карточки? Зачем спрашивать?

— Есть кое-какие проблемы. По всей стране с обогатительных фабрик пропало огромное количество урана. Мы проверяем весь транспорт.

— У нас накладные в порядке.

— Я бы хотел взглянуть на бумаги, — ответил мужчина, убирая свой жетон. — Причем на все.

Водители вернулись по кабинам. День был холодный и серый, и им не терпелось поставить машины в гараж и пропустить по кружечке пива. Грузовики стояли на бульваре Кеннеди посреди оживленной трассы. Несколько прохожих остановились поглазеть.

Человек с жетоном просмотрел накладные и заметил, что в них не отмечена остановка в Гарлеме.

— Ах, это. Ну да. Я вам дам адрес.

— Да что вы говорите? И это не секрет? — изумился мужчина с жетоном. — Разве вам не было предписано держать рты на замке, что бы ни случилось?

— Так вы не на правительство работаете?

Мужчина улыбнулся. Он поманил их к себе и протянул назад накладные. К каждой накладной был приложен конверт с запиской. В записке им было велено поднять глаза: их собирались ограбить.

При взгляде на мощный ствол “магнума” 357-го калибра — пистолета, больше похожего на пушку, — они поняли, что с ними не шутят. На одного водителя напала дрожь, он не мог даже расстегнуть браслет часов.

— Пары бумажников нам хватит, — сказал незнакомец.

Никто не спросил, почему два, а не три. Они уже стали думать, что им повезло. Но это продолжалось недолго — не прошло и трех секунд, как последовали вспышки. Этот свет, вырвавшийся из ствола пистолета, они увидели раньше, чем прозвучали выстрелы. Звук распространяется со скоростью шестьсот миль в час, пули “магнума” 357-го калибра летели быстрее, они в мгновение ока прошили три черепа, выплеснув мозги на мостовую бульвара Кеннеди.

Проходящая мимо машина притормозила, незнакомец вскочил в нее, и машина умчалась в сторону Бейоннского моста, который выгибался высокой дугой и упирался в Стейтон-Айленд. В верхней точке моста он выбросил в воду жетон. Все прошло без сучка, без задоринки, как и было предписано. Значит, в строгом соответствии с договоренностью возле теннисных кортов на Стейтен-Айленд с ним будет произведен расчет. Но в этом месте план претерпел изменения. Он не получил своего конверта с тридцатью тысячами долларов. Вместо того ему вручили новенькую лопату и позволили вырыть себе могилу.

Когда он закончил, ему посоветовали не утруждать себя зря и оставаться внизу.

— Эй, приятель, если они со мной решили так расплатиться, что тогда ждет тебя, а? Как думаешь?

— Дай сюда лопату, — сказал человек, который стоял у края могилы.

У него были светлые волосы, тонкие черты лица и мягкий, нежно очерченный рот. Получив лопату, он как будто протянул ее назад, чтобы помочь несчастному выбраться, но, тихонько засмеявшись, вонзил лезвие в глотку человеку, и без того уже стоящему в могиле. Потом, с приятным смешком, он засыпал тело рыхлой землей — как раз вовремя, чтобы не попасть в поле зрения подъехавшего в этот момент игрока в гольф. Белый мяч приземлился аккурат посреди мягкого могильного холма. Гольфист подошел и, увидев, что мяч наполовину зарылся в землю, выругался.

— Слушайте, да это же все равно что из песчаной ловушки бить, верно я говорю? Здесь что — площадка ремонтируется? Если так, то я бью свободный.

— Нет. Вы не бьете свободный. Эта площадка не ремонтируется.

— Знаете что, вы жестокий человек, — обиделся игрок. — Вы могли бы сказать, что здесь идет ремонт.

На следующий день все программы “Дайнэмик-ньюс” сообщали об убийстве с целью ограбления трех водителей завода по обогащению урана. В передаче звучали также заверения правительственных чиновников о том, что никакой утечки урана не было и нет.

“Хотя мы глубоко возмущены нападением на троих наших водителей, хотим со всей ответственностью заявить, что для беспокойства по поводу обстановки на ядерных объектах нет никаких оснований”, — так заявлял представитель правительства.

“Но ведь грузовики шли порожняком, не так ли?” — не унимался репортер.

“Машины направлялись на центральную автобазу в Пенсильванию”.

“Их с самого начала гнали порожняком?”

“Да”.

“Зачем тогда их вообще понадобилось перегонять?”

“Их нужно было отогнать на центральную автобазу в Пенсильванию”.

И ответственный чин из аппарата правительства заверил прессу, заверил телекамеру и весь мир, что на данный момент никаких оснований для тревоги нет. Все строжайшим образом контролируется.

* * *

Харрисон Колдуэлл сидел у себя в офисе на Уолл-стрит и смотрел, с какой легкостью биржа драгоценных металлов заглотила его пять тонн золота. И он отдал распоряжение продать вдвое больше. Он только что придумал, как усовершенствовать сбор урана. Для человека, обладающего неиссякаемым источником богатства, нет ничего невозможного.

Глава четвертая

Какой позор! Какое страшное оскорбление и унижение. Но ничего. Чиун стерпит. Он переживет его с достоинством и в молчании. Хотя, конечно, если бы Римо обратил внимание на его молчание, Чиун мог бы переживать свой позор и дольше. Молчание же, которого никто не замечает, лишь усугубляет оскорбление и к тому же становится абсолютно бесполезным занятием. С таким же успехом можно превратиться в безмолвный камень. А Чиун, Мастер Синанджу, не был камнем. И когда он с кем-то не разговаривает, этому человеку следует понимать это правильно.

— Я молчу, — сказал он, и серое с золотом кимоно, в которое он был сегодня облачен, высокомерно взметнулось вверх.

— Я слышал, — отозвался Римо.

Он предъявил их пропуска при входе на территорию секретного ядерного объекта в Мак-Киспорте (штат Пенсильвания), обнесенную забором из металлической сетки. Это была только одна из нескольких атомных станций, откуда произошла утечка. Но три грузовика, направлявшиеся на эту станцию, так и не попали на место, потому что их водителей ограбили и убили в небольшом городишке в штате Нью-Джерси. Это было очень подозрительно. Три трупа — и все из-за каких-то двух бумажников с полутора сотнями долларов, если не меньше. Конечно, в наши дни это не такая уж редкость. В любом случае, больше никаких зацепок не было. Все следственные органы пока были бессильны. Римо тоже не очень верил в успех, но он рассудил, что Смитти не прочь будет получить информацию из первых рук.

— Я продолжаю молчать, — сказал Чиун.

— Ну хорошо, — сказал Римо. — Извини. И о чем ты молчишь?

Чиун отвернулся. Когда человек молчит, вполне естественно, что он не намерен это обсуждать.

В пропуске значилось, что Римо и Чиун являются инженерами-атомщиками, которые прибыли с инспекцией, цель которой — установить эффективность производства. Такую инспекцию они якобы проводили не только на этом объекте. Бумаги давали им право задавать любые вопросы, даже самые нелепые.

Римо спросил, где хранится уран перед отправкой. В ответ прозвучало, что нигде: на весь уран потребитель известен заранее.

Чиун тронул Римо за локоть.

— Я знаю, папочка, ты молчишь. Оглядись-ка. Здесь довольно интересно. Смотри, сколько труб.

— Прошу прощения, сэр, — вмешался охранник. — Что именно привлекло ваше внимание?

— Просто любуюсь достижениями современной технологической мысли.

— Вы об этом, сэр? Это мужской туалет.

— Вот именно, — ответил Римо.

— Могу я посмотреть ваши документы?

Охранник стал изучать глянцевые карточки, из которых следовало, что Римо и Чиун являются инженерами-атомщиками. Фотографии были весьма неопределенного вида, но в то же время не давали оснований сомневаться в подлинности документов. Это были обыкновенные маленькие фотографии, какие, всегда наклеивают на документы.

— Попрошу вас пройти со мной, сэр.

— Нет, — возразил Римо.

Он взял документы из рук охранника, несмотря на то, что тот не хотел их выпускать.

— Вы обязаны следовать за мной. Иначе вы можете пострадать. У вас даже нет радиометра.

— Мне он не нужен. Я чувствую радиацию без приборов.

— Радиацию почувствовать нельзя.

— Вы тоже могли бы ее чувствовать, если бы внимательнее прислушивались к своему организму, — сказал Римо.

Чиун с негодованием отвернулся. Как это похоже на Римо — пускаться в пространные объяснения перед любым идиотом. От этого охранника так и несет переваренным мясом, а Римо рассуждает с ним о том, как надо прислушиваться к своему организму. Какая чушь. У Чиуна вдруг появилось сразу так много причин для молчания, что он решил нарушить его.

— Глупец, — сказал он Римо. — До чего мы дошли? Разговариваем с охранниками, ничтожными копьеносцами, человечишками, которые не годятся в подметки даже полицейским с квадратными значками, с людьми без чести! Зачем ты тратишь время на разговоры с этим пожирателем мяса дохлых коров?

— Я объяснил ему, что нам не нужны радиометры.

— Нам нужны мозги, вот что нам нужно. Я сделал из тебя ассасина, а ты болтаешься здесь в поисках жулья. Не наше дело — искать жуликов. Воров ищет полиция. Твоя беда в том, что ты никогда не служил настоящему императору.

— Наша страна в опасности. Эта штука может идти на изготовление бомб, которые могут разрушить целые города. Ты можешь себе представить, чтобы целые города обращались в пепел?

— Сегодня? Конечно. Сегодня все происходит без должного благородства и величия. Города разрушают, даже не подвергая разграблению. И кто сегодня признает ассасина? А ведь хороший — даже не великий — ассасин может спасти миллионы жизней!

— Ты знаешь, сколько человек погибло в Хиросиме?

— Меньше, чем было убито в Нанкине. Вооружение тут вовсе ни при чем. Гораздо большее значение имеют войска, которые теперь состоят не только из солдат, но и из мирных жителей. Теперь каждый сам себе ассасин. В какой позор превратился наш век! И ты, после моей школы, продолжаешь плыть по течению всеобщей деградации, — сказал Чиун и завел свою шарманку о том, что следовало бы с самого начала знать, что белый, как его ни учи, все равно потянется к белым.

Все это он произносил на ходу, следуя за Римо по атомной станции. Разговор шел на том диалекте корейского языка, на каком говорят на северо-западе полуострова, в месте, которое Мастера Синанджу называют “бухта славы”. В завершение своей тирады он еще раз повторил, что, если бы Римо служил настоящему императору, а не этому сумасшедшему Смиту, они не опустились бы до такого позора.

Они совершали обход объекта, а начальник службы безопасности, дамочка в красивом костюме и модных очках и с очень изящной походкой, стояла и наблюдала за ними. Римо не обращал на нее никакого внимания.

— О, милая леди, я вижу, вы тоже страдаете.

— Меня зовут Консуэло Боннер, — сказала женщина. — Я начальник здешней службы безопасности, и я никакая не леди — я женщина. А что вы двое тут делаете?

— Ш-ш, — сказал Римо. — Я думаю.