Дестроер (№40) - Опасные игры

— Спокойно, Смитти, — сказал Римо. — Животные чувствуют, когда вы нервничаете, и это их раздражает.

— Верю вам на слово, — ответил Смит. — И пошли отсюда.

— Представление начинается, — объявит Чиун исключающим возражения тоном и невозмутимо сложил руки на груди.

— Я загоню его на место, — сказал Римо.

— И смотри не сделай ему больно, — сказал Чиун. — Возможно, это твой родственник.

Зверь был уже совсем рядом и угрожающе размахивал огромными лапами. Римо сделал шаг вперед и, нырнув между лап Брайена, толкнул его в широкую могучую грудь.

Брайен отшатнулся и сделал несколько нетвердых шагов назад, на физиономии его появилось комичное выражение удивления. Он не понимал, ни что происходит, ни тех звуков, которые издавало напавшее на него существо.

Смит тоже не понимал, что говорит Римо.

— Я Эвримен, — сказал Римо Брайену, — и я приказываю тебе вернуться в свою клетку.

— Что он такое говорит? — спросил Смит Чиуна.

— Просто отвлекает животное, — ответил Чиун и нахмурился.

Римо опять затеял какую-то игру. Это уже грозило перейти в привычку, и привычка эта могла стать опасной. Даже горилла могла оказаться опасной, если ты не сосредоточишься на том, что делаешь.

— Назад, — скомандовал Римо, но зверь, пошатываясь, двинулся вперед.

Римо снова нырнул между его вытянутыми лапами, прижал ладони к задней поверхности левого бедра обезьяны и, нащупав нужную мышцу, сдавил ее.

Левая нога Брайена тотчас же утратила способность удерживать вес тела, и зверь упал на одно колено.

Воспользовавшись левой рукой вместо вышедшей из строя ноги, Брайен снова двинулся вперед, пытаясь схватить Римо правой рукой. Римо поднял свою правую, и обе руки, его и гориллы, сцепились, образовав единый кулак. Рука Римо почти совсем скрылась в лапе гориллы, и тут Смит, не веря своим глазам, увидал, как рука Римо, пересиливая лапу зверя, заставила того отклониться назад и наконец упасть на колени.

— Невероятно! — воскликнул Смит и с тревогой огляделся по сторонам, ища взглядом кого-нибудь еще, кто мог бы это увидеть, но рядом никого не было. Он боялся, что здесь в любой момент могут появиться фоторепортеры, телевизионщики, последуют вопросы, интервью, что и положит конец КЮРЕ, поскольку тогда все станет достоянием общественности.

— Следует верить в то, что видишь собственными глазами, — сказал Чиун.

Но Смит его не слышал. Потрясенный, он взирал как Римо, подняв двухсоткилограммовую обезьяну, взвалил ее себе на плечо и понес в клетку.

Там он бережно опустил Брайена на пол, потрепал его по голове, будто комнатную собачонку, и вышел вон. Дверь он оставил открытой, но теперь это не имело значения. У Брайена больше не было никакого желания проявлять активность.

— Вы удовлетворены? — спросил Римо, обращаясь к Смиту.

— Абсолютно, — ответил Смит. — Пошли отсюда.

— А я нет, — заявил Чиун. — Ты слишком долго возился. Совсем ни к чему было унижать несчастное животное. — Повернувшись к Смиту, Чиун поклонился. — Прошу прощения, император, за слишком долгую процедуру. Но он исправится.

— Все в порядке, — сказал Смит.

— Вы уверены? — спросил его Римо. — А то, может, выпустить тигра или еще кого-нибудь и повторить?

— Не стоит, — ответил Смит. — Давайте наконец уйдем.

— Прекрасно, — сказал Римо. — Наша машина тут рядом, на стоянке.

— Никаких машин для тебя, пожиратель мяса, — сказал Чиун. — Тебе надо тренироваться. Побежишь следом.

Только они двинулись прочь, как появились четверо служителей с ружьями, заряженными усыпляющим средством. Среди них был и тот, с которым недавно разговаривал Римо.

— А где Брайен? — спросил одни из них.

— Был здесь, — ответил второй. — Могу поклясться. Эй, приятель, ты гориллу не видал?

— А как же, — ответил Римо. — В клетке сидит. Только дверь надо бы закрыть. А то может вылезти.

Глава пятая

Семеро участников забега, проводившегося на шикарной, стоимостью не в один миллион долларов беговой дорожке стадиона бостонского колледжа Эмерсон, все вместе имели на себе на 840 долларов кроссовок с верхом, изготовленным из особого, тоньше бумаги и легче воздуха материала, и снабженных рассчитанными на любую погоду шипами «тигровый коготь», а также на 700 долларов — трусов и маек, покрой которых повышал их аэродинамические свойства настолько, что, по словам изготовителя, результаты могли быть улучшены на целую десятую процента. В беге на 1800 метров при среднем времени 3 минуты 50 секунд это означало увеличение скорости на 23 сотых секунды и могло оказаться достаточным для установления мирового рекорда.

И тут появился новичок, какой-то Римо Блэк. Никто о нем почти ничего не знал, кроме того, что он выиграл на предолимпийских отборочных соревнованиях в Сиэтле, Портланде и Денвере. На беговую дорожку он вышел последним. На нем были черные брюки военного покроя и мягкие черные итальянские туфли ручной работы, а также черная тенниска с надписью на груди. Надпись гласила: «Я ДЕВСТВЕННИК».

Чуть ниже, мельчайшим шрифтом, стояло: «Это очень старая тенниска».

В заднем кармане брюк торчал бумажник.

— У него в заднем кармане бумажник, — сказал Винсент Джозефс. — Ты видал? У этого олуха в заднем кармане бумажник! И штаны армейские. И в туфлях. Этот придурок в туфлях! Это на него посмотреть ты меня сюда затащил?

Джозефс повернулся к сидевшему рядом с ним на трибуне мужчине и посмотрел на него через свои очки фирмы Гуччи, с тонированными стеклами в круглой оправе с облегченными дужками. Уолли Миллз был тренером по бегу и выставлял на предварительных олимпийских состязаниях на дистанцию восемьсот метров трех спортсменов. Правда, он заранее сказал своей жене : «Они бы и меня не обогнали», — так оно и вышло: все они отсеялись уже на первой стадии отбора. Но как бежит этот Римо Блэк, Миллз видел дважды, поэтому и притащил сюда Винсента Джозефса.

— Это одно из его чудачеств, — пояснил Миллз. — Я вам говорю: этот парень не так прост, как кажется. На прошлой неделе в Портланде он так рванул со старта, что казалось, будто остальные остались стоять на месте. Запросто мог быть мировой рекорд. Он несся как ошпаренный и вдруг, клянусь Богом, сбавил скорость, чтоб его догнали, и эдакой трусцой прибежал вторым.

— Ну и что? Просто выдохся, — отозвался Джозефс.

Миллз отрицательно покрутил головой.

— Нет, мистер Джозефс. Он, как лошадь на скачках, мог еще бежать и бежать. Я наблюдал за ним в бинокль: он нарочно позволил себя догнать. Как будто вдруг понял, что установит рекорд, а ему этого не надо.

— Ну, ладно, — сказал Джозефс. — Говоришь, быстро бегает? Ты посмотри на его тенниску. Это она, что ли, этому придурку скорости прибавляет? Раздувается, как парус. А возраст? Куда ему тягаться с этими парнями? Да его того и гляди кондрашка хватит! Хорошо, что мы еще не успели подписать с ним контракт.

— Клянусь вам, мистер Джозефс, этот парень после забега даже не запыхался. Он даже не ходит потом, чтобы восстановить дыхание. Эти двадцатилетние пыхтят, хрипят и кашляют, а он садится себе на скамеечку и выглядит при этом так, будто только что вздремнул. Вот почему я вас позвал. Я прикинул, что для вас, при том что вы представляете знаменитых спортсменов, этот Римо Блэк может и правда оказаться темной лошадкой.

Джозефса это убедило.

— Ну, посмотрим, — сказал он. — А кто этот косоглазый?

— По-моему, он кореец, — сказал Миллз.

— Я же и говорю, косоглазый. Кто он такой?

— Да вроде бы его тренер. Все время возле него крутится.

— Косоглазый! — Джозефс с раздражением покрутил головой. — И за каким только чертом, Миллз, ты отнимаешь у меня время?

— Вы посмотрите, как он бегает, — сказал в ответ Миллз.

— Похоже, у меня нет выбора, — проговорил Джозефс и, сложив на груди руки, отвернулся. — Однако тебе не мешало бы знать, что мне еще предстоит обговорить семь контрактов с баскетболистами, да к тому же все время приходится возиться с этой чертовкой малолетней гимнасткой, с которой тут все сюсюкают.

— Но у вас нет рекордсменов мира, — заметил Миллз. — А этот парень может им стать.

— Да уж, обязательно! — сказал Джозефс, однако решил прислушаться к мнению Уолли Миллза, потому что Уолли Миллз был хорошим тренером, и, если уж по правде, никто из этих семерых баскетболистов, которые тренировались вместе уже неделю, не был способен попасть мячом даже в водопроводный люк, а чтобы добиться толку от гимнастки, Джозефсу еще надо было придумать, как заставить эту еще не дозревшую до менструации двенадцатилетнюю соплюшку выглядеть убедительно в тот момент, когда она будет рекламировать специальную партию сверхнадежных гигиенических пакетов, так как девчонка оказалась настолько тупой, что ей потребуется еще двенадцать лет, чтобы понять, для чего эти пакеты предназначены.

Миллз был прав. Джозефсу нужен был рекордсмен мира. Какой-нибудь Марк Спитц или Брюс Дженнер. Словом, кто-нибудь, действительно представляющий собой ценность, чтобы Джозефс, посулив ему в будущем золотые горы от рекламы всех этих хлопьев, крема для усов, готовой одежды и всего прочего, мог платить ему всего-навсего десять процентов, — так что давай, парень, подписывай вот тут и ты никогда об этом не пожалеешь!

Да, ему нужен был чемпион мира, а ему предлагали какого-то перестарка в армейских штанах и тенниске с надписью «Я девственник».

Но он посмотрит. Все они просто куски мяса, и, возможно, именно этот кусок умеет бегать. Если он финиширует в первой тройке и попадет в олимпийскую сборную, — ну, что ж, тогда, может быть, — только, может быть, — Америка станет потреблять больше хлопьев. Как там звали того парня, который прыгал в высоту в майке «Дональд Дак»? Он стал тогда всеобщим любимцем. Может, и этот окажется подобного рода находкой? Разумеется, Джозефсу придется поломать голову, как отделаться от Уолли Миллза и косоглазого, но если он не поскупится на обещания этому Римо, с ним будет не слишком трудно договориться.

Ладно, черт с ним. Делать нечего, надо сидеть и ждать результатов забега.

А внизу у беговой дорожки Чиун давал Римо последние предстартовые наставления:

— Запомни: не беги слишком быстро.

— Я знаю, Чиун.

— Да, я знаю, что ты знаешь, однако напомнить тебе об этом не вредно. На прошлой неделе ты чуть было не установил мировой рекорд. Это было очень опасно. Если бы я тогда не бросил в тебя камешком, кто знает, какую глупость ты мог бы сотворить. Вот, беги так, чтобы только попасть в олимпийскую команду. А уж там рекорды будут сами падать нам под ноги, как трава под отточенной косой.

— Хорошо, папочка, — отвечал Римо.

Но все дело было в том, — и говорить об этом Чиуну он не хотел, — что быстрый бег начинал доставлять ему удовольствие. Вот почему на прошлой неделе он так увлекся и чуть было не превысил допустимую скорость. Тогда-то Чиуну и пришлось бросить камешек, который попал Римо по затылку и заставил его прийти в себя. Однако он решил не говорить Чиуну о том, что ему начинают доставлять удовольствие состязания, потому как Чиун с подозрением относился ко всему, что доставляло Римо удовольствие. Пусть себе думает, что Римо делает это из чувства долга.

— Эй, старина! — раздался чей-то голос.

Римо не оглянулся. Он в этот момент разглядывал свои туфли, чтобы убедиться, что в подошвах нет дырок, поскольку, как бы много он ни заплатил за эти итальянские туфли ручной работы, они не были предназначены для спортивных состязаний. Может, перед тем как отправиться на Олимпиаду, он купит себе что-нибудь на резиновой подошве. А то он слыхал, что в Москве на обувных фабриках год делают обувь одного размера, на следующий год — на размер больше и так далее. Ведь может случиться, что в этом году они делают не тот размер, который нужен Римо, и у него не будет возможности купить туфли на резине. Так что он, пожалуй, приобретет их до того, как ехать в Москву.

— Эй, старичок! — снова раздался голос. — Который в туфлях.

Римо обернулся и увидел высокого блондина лет двадцати, с мускулистыми ногами, который смотрел на него с издевательской усмешкой.

— Куда это ты так вырядился, папаша? На бал-маскарад, что ли?

— Это ты ко мне обращаешься? — спросил Римо.

— Ну а к кому же еще?

— Я думал, это ты ему, — сказал Римо, кивая в сторону Чиуна.

— Он ведь сказал «старичок», — возразил Чиун. — Какое это может иметь отношение ко мне?

— Не обращай внимания, — сказал Римо и снова повернулся к блондину. — Так чего ты хотел?

— Я просто хотел узнать, на что ты надеешься, если собираешься бежать с нами. Тебя же кондрашка хватит. И что это с тобой за тип? — Он взглянул на Чиуна. — Эй, монгол! Что ты здесь забыл?

И блондин разразился хохотом от своего собственного остроумия. При этом он топтался на месте, разогревая мышцы.

Чиун шагнул к нему и наступил на правую ногу парня своим шлепанцем.

Тот замер на месте. Ощущение было такое, будто его ногу раз и навсегда пригвоздили к земле.

— Эй! — вскрикнул он. — Пусти меня!

— Ты, шут гороховый, — произнес Чиун, — скоро твоему веселью придет конец. Запомни это. Как бы быстро ты ни бежал, Римо все время будет на шаг впереди тебя. На один шаг. Ты ни за что не сможешь обойти его, как бы ни старался, как бы быстро ты ни бежал. Это обещание, которое Великий Мастер Синанджу дает тебе за твою наглость.

Чиун убрал ногу, и блондин, смутившись, уставился на него, недоумевая, как такое тщедушное существо могло с такой силой придавить ему ногу.

— Не волнуйся, — сказал блондин. — Твой парень еще наглотается за мной пыли.

— Он будет все время на один шаг впереди, — повторил Чиун, подняв вверх палец с длинным загнутым ногтем.

Когда он отступил назад к Римо, тот спросил:

— Почему ты просто не съездил ему по роже?

— Я хотел, — ответил Чиун. — Но мне неизвестны правила этих дурацких соревнований. Может случиться, если этот болван не будет в состоянии бежать, количество участников окажется недостаточным или еще что-нибудь, и придется начинать все сначала. Поэтому я решил сделать то, что сделал.

— Вот что, Чиун, я не против выполнить обещания, которые ты даешь за меня, но, по-моему, ты упустил из виду один момент.

— Какой?

— Что этот белобрысый чурбан должен прийти на финиш по крайней мере четвертым. А если он будет плестись в хвосте, то для нас Олимпиада накроется. А вместе с ней и твои денежки от рекламы, не говоря уже о том, как расстроится Смитти.

Чиун беззаботно махнул рукой.

— Просто ты постараешься, чтобы он бежал хотя бы четвертым. По крайней мере, тебе будет чем заняться во время бега. А теперь ступай к остальным, а то я не думаю, что они позволят тебе стартовать с этой скамейки.

Семеро других спортсменов заняли исходное положение на старте. Римо же стоял на своей дорожке, засунув руки в карманы, и ждал сигнального выстрела. Блондин стоял на третьей дорожке, и Римо решил, что, как только дадут сигнал, он сойдет на его дорожку и будет бежать, все время держась на один шаг впереди парня. О том, как вести себя в конце дистанции, он подумает, когда до этого дойдет дело.

Выстрел грохнул в прозрачном бостонском воздухе, и бегуны рванулись вперед.

Римо начал наравне с блондином, затем выдвинулся на шаг вперед. Теперь он шел пятым, а лидировал какой-то малый с неплохой скоростью. Вся дистанция составляла два с лишним круга, и уже на середине первого блондин прорычал:

— А теперь посмотрим, на что ты способен, дедуля.

И увеличил скорость, намереваясь обойти Римо, но Римо не дал ему сократить разрыв, продолжая бежать с прежней легкостью. Он чувствовал, как вылетающие у него из-под ног камешки стукаются сзади о его брюки и как ласкает лицо прохладный ветерок. Да, бегать ему нравилось.

Выйдя на второй круг, лидер начал уставать. Римо и тенью следовавший за ним блондин выдвинулись вперед и шли теперь третьим и четвертым номером. Так они и держались, пока не пробежали половину второю круга.

— Пора кончать с этим делом, — снова прорычал блондин. — Пока, папаша.

И он попытался сделать рывок, увеличив скорость и длину шага. Римо отреагировал на это тем, что вытащил из карманов руки, и блондин, несмотря на все свои усилия, продолжал по-прежнему отставать на один шаг. Он приналег еще, но преодолеть этот шаг ему никак не удавалось.

Их обошли двое. Римо слышал, что дыхание блондина участилось, стало коротким и прерывистым.

Что же ему делать, если этот убогий будет и дальше так плестись? Они были уже на повороте перед финишной прямой. Тогда Римо сбавил ход и, сократив разрыв между ними на несколько дюймов, схватил блондина за левую руку своей правой и стал набирать скорость, таща того за собой.

Теперь впереди них бежали уже четверо, и Римо, с блондином на буксире, поднажал. Возле самого финиша он, буквально вспахав гаревую дорожку, вырвался на третье место, притащив вконец изнемогшего блондина четвертым. Когда они пересекли финишную линию, Римо выпустил руку блондина, и тот, поскольку последние сто метров уже не контролировал свои движения, упал, проехавшись лицом по земле, перекувырнулся и, растянувшись плашмя, остался лежать, не в состоянии шевельнуться и пытаясь отдышаться. Ноги его налились свинцом, в груди жгло так, будто он не воздух глотал, а всасывал кислоту.

Только спустя какое-то время он увидел Римо, который стоял над ним с бесстрастным выражением лица, и услышал:

— Неплохой забег, малыш. Кажется, я опередил тебя всего на один шаг.

И Римо направился к скамейке, где его ожидал насупившийся Чиун.

— В чем дело? Ведь я сделал все, как ты сказал.

— Да, но ты не победил.

— У меня были другие заботы. К тому же мне было достаточно прийти третьим, чтобы попасть в Москву. Ты сам говорил, что надо поберечь силы для Олимпиады.

— Но я не просил тебя меня огорчать.

Римо хотел было возразить, но передумал. Все равно последнее слово останется за Чиуном.

— В Москве тебе придется исправить положение, — продолжал Чиун. — И тогда меня будут считать величайшим тренером в мире, раз мне удалось сделать бегуна из такой дубины, как ты. Ко мне будут обращаться с просьбой открыть мои тренерские секреты. Меня пригласят на телевидение для съемок, и я заработаю много денег для своей деревни. Может быть, я даже сделаю свою собственную программу.

— Вот это да-а-а! — протянул Римо.

Чиун даже не улыбнулся.

— Именно так все и должно произойти в Москве, где ты искупишь свою вину за мой сегодняшний позор.

Римо с серьезным видом поклонился и сказал:

— Как пожелаешь, папочка.

Сидевший на трибуне Винсент Джозефс был недоволен.

— И это твой чудо-бегун? — обратился он к Миллзу. — Да он с роду не бегал!

Уолли Миллз, прежде чем ответить, секунду подумал. Следует ли говорить Джозефсу о том, что он видел, как этот Римо тащил к финишу другого бегуна? Нет. Этого он ему сказать не мог. Это было настолько невероятно, что и сам Миллз был не вполне уверен, что видел это. И он сказал:

— Вы ошибаетесь, мистер Джозефс. Он бежал именно так, как ему хотелось, — ни на секунду быстрее, ни на секунду медленнее. Все, что ему было нужно, это выдержать квалификационное требование. Большего сделать он даже не пытался. Почему — не знаю. Вы внимательно за ним следили?

Про себя Джозефс признавал, что Миллз прав. Все-таки парень здорово рванул, чтобы прибежать третьим. Конечно, белобрысый тоже здорово рванул, но у него не вышло, а потому он не в счет. Ну, так что? Ведь он ничего не потеряет, если спустится поговорить с этим Римо и убедит его заключить договор заранее, — на тот случай, если он хоть что-нибудь выиграет в России.

— Пожалуй, спущусь, поговорю с ним, чтобы хоть все это время не пропало даром, — сказал Джозефс.

— Я пойду с вами, — отозвался Миллз.

Они пошли вниз, надеясь поймать Римо, пока тот еще не ушел с поля.

— Эй, приятель! — крикнул Джозефс. — Вот ты, в тенниске.

Обернувшись, Римо увидел Джозефса, и тот ему сразу же не понравился: здоровенная сигара, два сверкающих перстня, тонированные очки, прекрасно сшитый костюм-тройка, не скрывавший однако рыхлости и грузности тела. И еще ему не понравился слишком громкий голос.

— Что тебе надо?

— Ты неплохо бегаешь, парень, — сказал Джозефс. — Меня зовут Винсент Джозефс. Ты обо мне слыхал?

— Нет, — ответил Римо.

Джозефс насупился. Ладно, это неважно. В один прекрасный день о нем услышит весь мир.

— Послушай, приятель, мы с тобой могли бы сделать неплохие деньги. Ты и я. Реклама там и все прочее. Я хочу сказать, что ты неплохо бегаешь в этой спецовке и...

— Это брюки армейского покроя, — уточнил Римо. — Я спецовок не ношу.

— Ну пусть армейского. Да еще в туфлях. Пожалуй, ты смог бы показать действительно неплохое время, если бы был в трусах и кроссовках.

— Не могу, — сказал Римо и, отвернувшись, вместе с Чиуном двинулся прочь.

Следом затопали тяжелые шаги.

— Почему не можешь? — спросил Джозефс.

— Это против моих принципов выставлять напоказ свое тело.

— Что?

— Ничего. И давай кончим с этим. Мне не нужен ни покровитель, ни агент, так что спасибо.

— Извини, как тебя, Римо, но ты не прав. Я нужен тебе, потому что могу тебя озолотить.

Чиун остановился и повернулся к нему, то же самое сделали Римо. Покачав головой, Чиун сказал:

— Все, что ему нужно, это я.

— Ты? — Джозефс захохотал и снова обратился к Римо. — Послушай, малыш, знаешь, что мы сможем с тобой вдвоем? Мы зашибем такую деньгу...

— Если ты не уберешься, я тебя сам зашибу, — сказал Римо.

— Не заводись, малыш, — размахивая руками, продолжал гнуть свое Джозефс. — Если ты хочешь оставить при себе старика, оставляй. Он может стирать тебе белье и все такое.

— Знаешь, ты слишком много говоришь, — сказал Римо и обратился к Чиуну: — Ты не находишь, что он слишком много говорит?

— Больше не будет, — сказал Чиун.

Ни сам Джозефс, ни Миллз не заметили движения руки Чиуна. Только Римо мог проследить это движение. Тем не менее Джозефс почувствовал, как его горло что-то сжало с невероятной силой.

Он открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука. Он выкатил глаза, пытаясь сказать хоть слово, но ничего не было слышно.

— Что... что произошло? — спросил Миллз.

— Я парализовал его голосовые связки. Его болтовня начала оскорблять мой слух, — сказал Чиун.

Джозефс, схватившись за горло, пытался выдавить из себя хоть какой-то звук, ни ничего не выходило.

— Он что, так и останется? — спросил Миллз.

Чиун спокойно ответил:

— Это зависит от того, насколько сильное повреждение я ему нанес. Я хотел всего лишь на какое-то время заставить его замолчать, но его бесконечная болтовня могла помешать мне правильно сконцентрироваться.

Римо посмотрел на Миллза и покачал головой. Ничто не могло помешать Чиуну сконцентрироваться.

— Временно, — сказал он. — Это временно. Отведи его куда-нибудь, и пусть он расслабится. Не успеешь и глазом моргнуть, как он опять начнет трепать языком.

— Хорошо, мистер Блэк, — проговорил Миллз. — Я так и сделаю.

Взяв Джозефса за локоть, он повел его прочь. И тот пошел, продолжая держаться рукой за горло.

— По-моему, нам надо пойти в отель и сообщить императору, что ты сегодня добился некоторых успехов, хоть и опозорил меня, — сказал Чиун.

— Это ты и сам можешь ему сказать, если хочешь, — ответил Римо. — А я пока останусь тут, посмотрю на других спортсменов.

— Прекрасно, только не забывай о режиме, — напомнил Чиун.

— Хорошо, мой тренер, — ответил Римо.

Глава шестая

В гимнастическом секторе, где проводились соревнования среди женщин, любая девушка, у которой намечалась грудь, обратила бы на себя внимание, но та, за которой наблюдал Римо, могла обратить на себя внимание в любом окружении. Ей было немногим больше двадцати, ростом она была метр шестьдесят пять и весила пятьдесят четыре килограмма. Она была выше, крупнее и старше всех остальных участниц. И гораздо привлекательнее. Ее собранные в пучок волосы, если бы она их распустила, достали бы ей, наверное, до пояса. Широкие скулы, прямой подбородок, полные губы и безукоризненно ровные зубы, сверкающие белизной на фоне кожи медно-красного оттенка. Когда девушка поворачивалась лицом в его сторону, он видел ее глаза: карие, бархатистые. Ее ноги, не имеющие характерной для гимнасток развитой рельефной мускулатуры, были идеальной формы.

Римо увидал ее, проходя через гимнастический зал, и остановился понаблюдать за ней. И тотчас же отметил про себя, что такое поведение для него необычно. Среди прочих премудростей Синанджу, преподанных ему Чиуном, была методика занятий любовью, состоявшая из двадцати шести пунктов, последовательное выполнение которых должно было доводить женщину до неописуемого экстаза. Однако Римо редко встречал женщин, которые могли бы выдержать более тринадцати, и обычно это его не слишком волновало. Если нет риска потерпеть неудачу в любовных отношениях, то интерес тоже пропадает. А вместе с ним, видимо, и потребность в сексе. Но, увидев эту девушку, Римо захотел с ней познакомиться. Что-то в ней такое было.

Произвело на него впечатление и то, как она делала упражнения на бревне, куске дерева шириной в десять сантиметров, на котором женщины выполняют танцевальные и акробатические элементы. Ее комплекция для гимнастки была помехой, но, преодолевая связанные с этим трудности, она все делала хорошо, и Римо видел, что этим ее потенциал не исчерпан. У нее еще была возможность совершенствоваться.

Завершив свою комбинацию на бревне пируэтом, она схватила полотенце и отбежала в конец гимнастического помоста, где с волнением стада ждать оценки судей.

Римо шагнул к ней и сказал:

— У тебя здорово получилось.

Она обернулась на этот неожиданный голос и, слегка улыбнувшись, снова отвернулась, устремив взгляд и сторону судейского стола.

— Правда здорово, — повторил он.

— Будем надеяться, что судьи тоже так считают.

— Сколько тебе нужно для зачета?

— Девять и три.

Они стояли и ждали, когда судьи поднимут флажки.

Ей дали оценку девять и четыре. Она подпрыгнула, взвизгнув от радости. Римо стоял к ней ближе всех, и она, раскинув руки, бросилась его обнимать. Он почувствовал упругость прижавшейся к нему груди и ощутил исходивший от ее волос пряный аромат свежескошенной травы.

— Ой! — вдруг произнесла она, осознав, что обнимает незнакомого человека, и резко отшатнулась. Затем поднесла руки ко рту, но тут же опустила и сказала: — Прошу прощения.

— Не стоит, — ответил Римо. — Поздравляю.

— Спасибо. А вы тоже участвуете в соревнованиях?

Римо кивнул.

— В беге на восемьсот метров. Я тоже получил зачет.

— Поздравляю. А как вас зовут?

— Римо Блэк. А тебя?

— Джози Литтлфизер, — ответила она и внимательно посмотрела на него, следя за его реакцией.

— Прелестно, — только и сказал он.

— Благодарю. И еще за то, что обошлись без дурацких комментариев.

— Они тут ни к чему, — сказал Римо. — Слушай, раз уж нам обоим есть что отпраздновать, почему бы не сделать это вместе? Я угощаю.

— Если это будет кофе, тогда идет, — ответила она.

Подойдя к стоявшей неподалеку скамейке, Джози обнялась по очереди с полудюжиной других гимнасток, которые все были гораздо меньше и моложе ее. Затем обернулась юбкой с боковой застежкой во всю длину и, всунув ноги в сандалии, была готова. Так она больше походила на девчонку с Мейн-стрит, чем на участницу Олимпиады, решил Римо и тут же подумал, что сам он в этой своей тенниске, штанах и туфлях скорее смахивает на сошедшего с корабля судового мастера.

Когда они вышли из гимнастического зала, Джози обернула себе шею шелковым носовым платочком и сказала:

— Мне бы душ принять.

— Мне бы тоже, но сначала кофе. А то я на режиме.

— А кто из нас не на режиме? — заметила девушка.

До этого ей хотелось только кофе, но по мере того, как они удалялись от громады спорткомплекса, с каждым шагом в ее сознание все глубже проникала мысль о еде.

— Есть, — сказала Джози — Я хочу есть. Так бы и проглотила полную тарелку какой-нибудь еды.

— Недостаток углеводов, — заметил Римо.

— Ага. Все, кого я знаю, восстанавливают его после соревнований макаронами. Да ты сам знаешь.

— Конечно, — солгал Римо, который ничего такого не знал, потому что, хотя и слыхал о потребности организма в углеводах, но сам питался в основном рисом, рыбой да время от времени свежими овощами и фруктами, — причем все это было корейское, из запасов Чиуна, и до того безвкусное, что Римо порой предпочел бы голодать, нежели есть такое.

В двух кварталах от колледжа они наткнулись на ресторанчик «Цае Чуан», и Джози Литтлфизер заявила, что хочет отведать китайской кухни.

Когда они вошли внутрь, в нос Римо ударил целый букет острых запахов, и он с некоторым сожалением подумал о том, что ему никогда уже не придется поесть ни лапши с кунжутовой пастой, ни щедро сдобренного специями цыпленка «Генерал Чин», ни нарезанных ломтиками гигантских креветок под неострым красным чесночным соусом. Тем не менее он с готовностью заказал все это для Джози Литтлфизер, а сам потягивал воду и смотрел, как она ест, напоминая ему при этом довольного жизнерадостного зверька, и видел, что ест она так же, как и выступает на бревне, — с наслаждением. И тут ему в голову пришла мысль, что сам он в своей жизни очень редко испытывал наслаждение, — с тех пор, как стал постигать секреты Синанджу. Он не знал наслаждения ни в сексе, ни в еде, а наслаждения от убийства ему тоже никогда не удавалось испытать, потому как оно сочетало в себе искусство и науку и идеальное совершение его само по себе являлось наградой. И он подумал не сделало ли его Синанджу, наделив сверхчеловеческими возможностями, менее человечным? И еще: стоило ли посвящать этому жизнь?

Джози начала было есть палочками, с которыми довольно ловко управлялась, но, выяснив, что ими невозможно донести до рта за один прием столько пищи, сколько ей хотелось, перешла на столовую ложку.