Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дестроер (№97) - Кризис личности

ModernLib.Net / Боевики / Мерфи Уоррен, Сэпир Ричард / Кризис личности - Чтение (стр. 1)
Авторы: Мерфи Уоррен,
Сэпир Ричард
Жанр: Боевики
Серия: Дестроер

 

 


Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир

Кризис личности

Вальтеру фон Босау, давнему другу Дома, и славному Дому Синанджу P.O.Box 2505, Quincy MA 02269

Глава 1

Доктор Харолд В. Смит слегка коснулся губами щеки своей жены, с которой прожил сорок лет, вышел из построенного в стиле эпохи Тюдоров дома, находящегося в городе Рай, штат Нью-Йорк, и сел в обшарпанный пикап. Смит совсем не собирался совершать самоубийство. Ни сегодня, ни завтра. Да что там — даст Бог, вообще никогда.

С порога его окликнула миссис Смит — безвкусно одетая женщина с подсиненными волосами и телом, напоминающим мягкую подушку.

— Харолд, ты снова допоздна задержишься на работе?

— Думаю, что так, дорогая.

— Оставить тебе мясо в духовке или положить в холодильник, чтобы ты мог потом разогреть?

— Положи в холодильник, дорогая, — трогая машину с места, отозвался супруг.

Стоящий на противоположной стороне улицы неприметный белый автофургон не привлек его внимания. Смит также не догадывался, что его снимают скрытой камерой, — иначе, возможно, всерьез подумал бы о том, чтобы покончить с собой. Покончить прямо на глазах жены, стоявшей у открытой двери и махавшей ему на прощание рукой.

Смит отъехал от дома, а фургон остался на месте. Когда же пикап свернул налево, за ним направился стоявший в конце улицы вишневый «форд-таурус». Он проследовал за Смитом через центр города, а когда тот остановился на автозаправке, проехал мимо.

Смит расплатился за топливо, вытащив две хрустящие новенькие долларовые бумажки и ровно тридцать семь центов мелочью из красного пластикового портмоне. Как только заправочная станция осталась позади, перед Смитом возник грузовик. Он двигался по лесной дороге, которая вела к месту работы Харолда. Но ничего странного в этом не было. Движение здесь всегда было довольно оживленным.

Достигнув развилки, грузовик взял влево. Смит же повернул направо и дал полный газ, как делал каждое утро шесть рабочих дней в неделю.

Теперь дорога стала пустынной. По сторонам ее вставали шеренги тополей, их опавшие листья укрывали землю желто-коричневым ковром. Деревья казались такими же голыми, как телефонные столбы, мелькавшие примерно через каждые сто метров.

Впереди, на расстоянии примерно в четверть мили,[1] Смит заметил работавшего на столбе линейного монтера и потому не удивился, увидев стоявший на обочине ремонтный фургон фирмы «НИНЕКС». Притормозив, Смит проехал мимо, гадая, не случилось ли чего с телефонами, поскольку эта линия обслуживала только его учреждение. Ему даже в голову не приходило, что монтер вместо ремонта может заниматься чем-нибудь другим. Смит вообще задумывался только над самым очевидным.

Он замечал все, что происходило вокруг, и в то же время не замечал ничего. Вот уже тридцать лет Смит каждый день ездил неизменным маршрутом.

До извилистой дороги, ведущей к санаторию Фолкрофта, можно было добраться и другими путями, но Харолд никогда не пользовался ими. Привычка.

Один и тот же маршрут, одно и то же время приезда и отъезда. Постоянно. Неизменно. Смит и на работу ходил в одном и том же костюме-тройке. Сейчас стояла ранняя осень, и потому седые волосы Харолда, слишком редкие, чтобы защитить его голову от холода, прикрывала круглая плоская шляпа. Поскольку всю свою сознательную жизнь в холодную погоду Смит надевал шляпу, тот факт, что ее фасон уже лет двадцать как вышел из моды, его нисколько не волновал.

Когда Смит на изъеденном ржавчиной пикапе миновал неохраняемые кирпичные ворота Фолкрофтской лечебницы, стоящей на берегу пролива Лонг-Айленд, ему даже не надо было смотреть на часы.

За тридцать лет Харолд В. Смит, судя по его древним самозаводящимся часам марки «таймекс», только однажды опоздал более чем на шестнадцать секунд и втайне гордился этим рекордом. Причиной той задержки была спустившая шина. Тогда Смит сам сменил ее и в общем-то формально приехал вовремя. Это случилось 24 ноября 1973 года. Сия дата навеки запечатлелась в его памяти. Дав себе слово, что подобное больше не повторится, он с тех пор ни разу его не нарушил.

Смит оставил машину на комфортабельной стоянке и двинулся к зданию, держа в руке потертый кожаный портфель, судя по виду, купленный на какой-то дешевой распродаже.

Как человек, начисто лишенный воображения, Харолд не заметил, что за ним следят. В проливе маячили моторные лодки. Смит обратил на них внимание, как обращал решительно на все, но в этом не было ничего необычного. Лодки как лодки. Он даже мысли не допускал о том, что оттуда за ним наблюдают в бинокли целых шесть пар глаз.

Смит кивнул охраннику в холле и поднялся на лифте в свой кабинет, находящийся на втором этаже. В приемной босс, как обычно, поприветствовал свою секретаршу, коротко бросив:

— Доброе утро, миссис Микулка. — Голос его был кислым как лимон.

— Никто не звонил, доктор Смит, — отозвалась секретарь.

Было ровно шесть утра. Конечно, в такое время вряд ли кто осмелится позвонить. Но Харолд В. Смит много лет подряд неизменно спрашивал, не было ли звонков, потому Эйлин Микулка выработала привычку вместо приветствия отвечать на этот невысказанный вопрос.

— Что-то случилось с линией связи? — спросил Смит.

— Насколько я знаю, нет.

Нахмурившись, шеф направился к себе в кабинет.

— Ох, доктор Смит!

Он остановился.

— Да?

— Доктор Герлинг прошлой ночью сообщил еще об одном из этих загадочных происшествий.

— Барабанный бой?

— Да.

— Кто из пациентов сообщил об этом?

— Да нет, это сам доктор Герлинг. Сказал, что барабанный бой начался сразу, как только он вышел из лифта на третьем этаже. Ему показалось, что грохот доносится из кладовой за углом, но за дверью никого не оказалось. К этому времени барабанный бой уже смолк.

Смит поправил контактные линзы.

— Странно. Он сказал что-нибудь еще?

— Да, он считает, что стук довольно знакомый.

— Что значит знакомый?

— Он не пояснил. Доктор Герлинг не смог определить точно, но он уверен, что такого рода барабанный бой он уже когда-то слышал.

Смит поджал губы.

— Когда доктор Герлинг придет на работу, попросите, чтобы он подал мне докладную.

— Да, доктор Смит.

Закрыв за собой дверь, Смит пересек свой кабинет, направляясь к письменному столу у окна, из которого открывался прекрасный вид на Лонг-Айлендский пролив.

Моторные лодки так и шныряли по воде. Если бы Смит знал, что там полно людей, спешно пытающихся навести на резкость свои бинокли и отчаянно переругивающихся по «уоки-токи», у него тут же случился бы сердечный приступ, и кончать жизнь самоубийством ему бы не пришлось. Но Смит ничего этого не знал и потому спокойно нажал потайную кнопку под столешницей. Окно за спиной Смита тотчас стало зеркальным. Хозяин кабинета по-прежнему видел все, что творится снаружи, а вот его уже никто видеть не мог.

Письменный стол покрывала пластина из черного стекла. Как только Смит нажал потайную кнопку, под черной пластиной ожил золотистый экран компьютера. Встроенный монитор был установлен под таким углом, что изображение на нем видел только сидящий за столом.

Смит занес над столешницей свои худые руки, и тотчас, при их приближении, высветилась дремавшая до сих пор клавиатура. Босс приступил к работе. На экране забегали белые буквы.

Компьютер стал беззвучно загружаться. Через пару минут антивирусная программа объявила, что хранящиеся в подвале лечебницы базы данных серверов и внешние магнитные накопители свободны от вирусов и готовы к работе.

* * *

Тем временем люди на одной из плавающих в проливе лодок пытались просканировать санаторий Фолкрофта с помощью электронного устройства, предназначенного для перехвата сигналов с любого монитора, находящегося в здании. Однако улавливался лишь «белый шум» — то есть ничего не улавливалось. Во всей лечебнице имелся только один монитор — в кабинете Смита, но, поскольку стены его были проложены медной сеткой, все электромагнитные излучения полностью гасились, надежно защищая хозяина кабинета от электронных средств подслушивания.

В двух милях от санатория человек, одетый в комбинезон линейного монтера, прослушивал телефонные линии Фолкрофта. Теперь он уже не сомневался в том, что зря тратит время. Важные переговоры, очевидно, велись по другим линиям, хотя ни на одной из схем прокладки кабельной компании «Эй-Ти-энд-Ти»[2] ведущий в лечебницу подземный кабель обозначен не был.

Через пять минут около этого телефонного столба сгрудились белый автофургон, вишневый «таурус» и грузовик, преследовавшие Смита по пути на работу. Из «тауруса» вышел человек в синем костюме. Поражал его странной формы череп: сдавленный у висков и заканчивающийся лопатообразной челюстью. Глаза поэтому казались чересчур маленькими.

— Поймали что-нибудь?

— Нет, мистер Колдстад.

— Тогда отключайте.

— Да, сэр, — сказал «монтер» и, достав из-за монтажного пояса специальные ножницы, тремя ловкими движениями перекусил провода.

— Пора закрывать эту лавочку, — повернувшись, сказал человек в синем костюме. — Слушайте внимательно. Действовать будем жестко, причем так, чтобы наделать как можно больше шума. Все должно пройти строго по сценарию.

Подчиненные достали оружие. Очень компактное — 10-миллиметровые «дельта элайт» и «МАК-10». Пистолеты проверили, сняли с предохранителей и больше не выпускали из рук.

Вереница машин, набирая скорость, двинулась по обсаженной дубами и тополями дороге. Вскоре кортеж без помех проехал ворота лечебницы, единственной охраной которых были два суровых каменных льва, застывших на кирпичных постаментах.

* * *

Рыжебородый человек в голубой ветровке нагнулся к технику, скорчившемуся у сканирующего устройства лодки.

— Засекли работу компьютеров?

— Нет, сэр.

— А где он, обнаружили?

Подчиненный отрицательно покачал головой.

— Солнце отсвечивает от окон, — пояснил парень и подал бинокль. — Посмотрите сами.

— Давай. — Рыжебородый поднес к глазам бинокль. — Кто это там кружит над зданием? — спросил он.

Рядом поднялись пять пар биноклей.

— Кажется, грифы, — предположил кто-то.

— Грифы?! В этих-то местах?

— По крайней мере для чаек велики.

— Ну что ж, пора кончать, — проворчал рыжебородый. — Не можем же мы ждать целый день. — Он поднял «уоки-токи» и пролаял: — Приказ отдан. Повторяю, приказ отдан.

Три моторные лодки немедленно пробудились к жизни. Взвыли моторы, корма каждого суденышка опустилась в пенящуюся воду, нос задрался и нацелился на рахитичный причал, едва заметный на заросшем травой склоне залива.

Люди поспешно натянули на головы черные маски с прорезями для глаз и достали оружие — в основном дробовики.

Время от времени рыжебородый подносил к глазам бинокль и пытался рассмотреть хотя бы одну из трех круживших вдали птиц.

В этом было что-то странное, даже сверхъестественное. Они приближались к цели со скоростью свыше десяти узлов,[3] а птиц все никак не удавалось поймать в фокус.

Рыжебородый решил, что это служит неким предзнаменованием, а предзнаменования ему не нравились. Он опустил бинокль и проверил свой автоматический пистолет. «Я и без всяких грифов знаю, — думал рыжебородый, — что в Фолкрофте сейчас все станут падалью».

* * *

Ни на что не обращая внимания, Харолд В. Смит продолжал работать на компьютере. И тут он получил первое предупреждение о грозящей опасности.

С правой стороны экрана замигала желтая лампочка. Смит нажал клавишу, и программа немедленно выдала ему предупреждение, переданное работающими внизу компьютерами. Обычно они сканировали все звенья сети вплоть до обширных баз данных ФБР, ФНУ,[4] ЦРУ и других правительственных учреждений.

В Фолкрофтской лечебнице, тихой частной больнице для хроников, занимались не только лечением больных. А Харолд В. Смит, ее директор, также выполнял и другие обязанности.

Программа была построена так, чтобы по ключевым словам и фразам отобрать нужную информацию и свести ее к короткому дайджесту. Ежедневно Смит первым делом просматривал ту информацию, которая требовала его внимания.

Сейчас ключевые слова, выбранные из сети, означали возникновение проблемы, которая не терпела отлагательства.

Серые глаза Смита — даже после полноценного ночного сна взгляд у него был усталый — быстро-быстро замигали.

На экране высветилась ключевая фраза, которая при обычных обстоятельствах никогда не появилась бы в компьютерной сети: «Фолкрофтская лечебница».

Не веря своим глазам, Смит прочитал ее еще раз и почувствовал, как внутри у него все холодеет. Желтая лампочка замигала вновь. Подчиняясь лишь рефлексу — под влиянием прочитанного в этот момент Смит почти не владел собой, — он нажал клавишу, и на экране высветилось второе сообщение.

Оно было идентично первому: «Фолкрофтская лечебница».

— Боже мой! — воскликнул Харолд В. Смит с протяжным стоном, исходившим, казалось, из самой глубины его души.

За звуконепроницаемыми стенами его кабинета визг автомобильных покрышек, рев лодочных моторов, хлопанье дверей и треск выстрелов слились в одну отвратительную какофонию.

Смит нажал кнопку селектора.

— Миссис Микулка, — хриплым голосом произнес он. — Срочно вызовите охранника!

— Доктор Смит, там снаружи происходит что-то ужасное!

— Я знаю, — спокойно проговорил Смит. — Скажите охраннику, пусть спрячется в каком-нибудь безопасном месте. На Фолкрофт совершено нападение.

— Нападение? Кто же~

— Позвоните охраннику! Он не должен отвечать на выстрелы ни при каких обстоятельствах. Это частная больница, и я здесь насилия не потерплю.

— Да, доктор Смит.

Смит повернулся к компьютеру и набрал два слова:

ПОЛНОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ.

Компьютеры в подвале переключились на повышенную скорость обработки данных. Диск за диском информация уничтожалась. Нестираемые оптические диски плавились под лучами мощных лазеров. Все это заняло меньше пяти минут. Затем заработала еще одна программа, записывая на уцелевшие диски всякую бессмыслицу и тем самым делая невозможным восстановление данных.

Обеспечив сохранение своих секретов, Смит нажал кнопку и отключил монитор.

Когда они ворвутся, здесь не останется никаких следов. Обычный кабинет администратора. Ах да! Еще ярко-красный телефон! Обычно он стоял на столе, но тут Смит вспомнил, что положил его в нижний ящик — после того как прямую линию связи с Вашингтоном отключили. Сам по себе этот аппарат ни о чем не свидетельствует. Харолд поднял трубку обычного телефона, собираясь позвонить жене. Но гудка не было. Внезапно директор Фолкрофта понял, что делал на линии телефонист, и с горечью опустил трубку на рычаг. Другой возможности попрощаться уже не представится.

Оставалось сделать еще кое-что. Смит вытащил из ящика стола конверт с адресом и поспешно нацарапал записку. Затем сложил ее вчетверо и сунул в конверт. Запечатав послание, Смит швырнул его в папку для исходящей корреспонденции.

Письмо упало адресом вверх. Предполагалось, что получателем его станет Уинстон Смит.

Теперь пора исполнить свой долг.

Смит встал и дрожащими руками вытащил из жилетного кармана белую пилюлю, по форме напоминающую гробик. Эту пилюлю он носил с собой вот уже тридцать лет. А дал ее Харолду Президент Соединенных Штатов, тогда такой же молодой, как и сам Смит. Они принадлежали к одному и тому же поколению — поколению участников второй мировой войны. Единственная разница между ними состояла в том, что Смит состарился, выполняя обязанности, возложенные на его костлявые плечи верховным администратором, а Президент пал от пули убийцы и в памяти нации, которой оба они служили, остался вечно молодым.

Когда на лестнице раздался топот, Харолд В. Смит поднес пилюлю с ядом к побелевшим губам. Миссис Микулка коротко вскрикнула.

И босс положил пилюлю в свой пересохший рот.

Глава 2

Человек по имени Римо никогда не посещал свою могилу. Именно поэтому он никогда не бывал в Ньюарке, штат Нью-Джерси, где вырос в приюте святой Терезы под именем Римо Уильямса. Он знал только то, что родился в Ньюарке. Монахиням же было известно, что ребенка зовут Римо Уильямс: однажды утром они обнаружили на ступеньках крыльца младенца и анонимную записку, сообщавшую имя ребенка. Под этим именем они его вырастили и, когда подошло время, отправили в большой мир, где он стал патрульным полицейским. Из молодого и честного Римо Уильямса получился хороший полицейский: Ньюарк, казалось, навсегда стал его домом. Парень никуда отсюда не выезжал, за исключением того времени, когда служил в морской пехоте. В этом городе он и умер.

Это случилось более двадцати лет назад. В ньюаркском переулке был найден избитый до смерти уличный торговец наркотиками. Рядом с трупом лежал значок полицейского. Значок Римо Уильямса. Следствие развивалось с поразительной быстротой. Не успев понять, что стал жертвой показательного процесса, призванного продемонстрировать беспристрастность американского правосудия, коп оказался на электрическом стуле. Против него специально состряпали ложное обвинение, и никто и не подумал верить его словам. На стороне Римо не было никого и ничего: ни модных адвокатов, ни поданных в последнюю минуту прошений, ни отсрочек казни. Случись подобное сейчас, все было бы по-другому. Но тогда произошло именно то, что произошло. В конце концов Римо понял, что обвинение против него сфальсифицировано. И его тут же подвергли казни.

Однако он не умер на электрическом стуле. Оказалось, это всего лишь инсценировка. Под именем Римо Уильямса в могилу лег кто-то другой, а лицо бывшего копа вновь и вновь подвергалось пластическим операциям. Ничто не мешало ему вернуться в Ньюарк с новым лицом, но Римо так устал от ежегодных изменений своего облика, что в конце концов стал выглядеть по-старому. То есть приблизительно так, как прежде. А значит, он больше не сможет прогуливаться по улицам родного города — потому что те, кто загнал его в ловушку и те, кто инсценировал казнь на электрическом стуле, не могли допустить ничего подобного.

Вот почему Римо никогда не приходил почтить память своего прежнего "я".

Прибыв сюда на закате, Римо долго стоял и смотрел на свою могилу. Несмотря на овладевшие им чувства, волевое, обтянутое кожей лицо с высокими скулами и глубоко посаженными карими глазами напоминало посмертную маску. Римо застыл в неподвижности, ни разу не шевельнувшись в течение часа.

На дешевой могильной плите было высечено его имя, крест — и больше ничего. Никаких дат рождения и смерти. Правда, никто и не знал даты его рождения — даже сам Римо.

Под плитой лежал безвестный бродяга, но Римо сейчас о нем не думал. Он просто стоял и смотрел на то единственное, что осталось от его прежней жизни. Имя да крест на гранитном камне — вот и все. Время от времени осенние листья подхватывало с могилы порывом ветра и перегоняло с одного места на другое. Большую часть жизни Римо прожил так же, как эти листья, — в одиночестве, без всяких привязанностей.

Постояв еще немного, молодой человек скрестил ноги и сел перед собственной могилой в позе лотоса. Сухие, увядшие листья беззвучно смялись под его весом. Римо прекрасно владел своим телом и в случае необходимости действовал бесшумно.

Положив на колени свои необычайно крепкие руки с широкими запястьями, Римо расслабил кисти и закрыл глаза.

Тот, кто много лет назад обучал его, говорил, что ответы на все вопросы таятся в самом себе. Так оно и оказалось. Римо научился правильно дышать, не допускать в свой организм ту отраву, которую цивилизация называет пищей, и полностью, не поддаваясь иллюзиям, использовать все пять чувств. Овладев подобными премудростями, Римо действительно стал хозяином своего тела и сознания.

— Я знаю, как дышать, — однажды сказал Римо своему учителю.

— Благодаря мне.

— Я знаю, как убивать.

— Потому что я научил тебя.

— Я знаю о себе все.

— Кроме одного.

— Да, — ответил ученик, захваченный врасплох. Учитель всегда умел застать его врасплох. — Я не знаю, кто я.

— Ты мой ученик. Продолжатель моего рода. Ты из Синанджу. Остальное не имеет значения.

— Происхождение имеет значение.

— Но не для моих предков, которые приняли тебя в свою семью.

— Большая честь для меня, папочка. Но чтобы идти вперед, мне надо знать, кто я.

— Ты должен идти вперед уже потому, что иначе зачахнешь и умрешь. Если на своем пути ты найдешь ответы на эти чепуховые вопросы — что ж, хорошо.

— Знать, кто мои родители, — это не чепуха.

— Если родители не оставили тебя дома, значит, они сочли твое появление на свет незначительным событием. Зачем же отвечать почтением на небрежение?

— Я хочу видеть их лица.

— Так посмотри в зеркало! Любой взрослый человек, сделав это, увидит в нем знакомые тени тех, кто пришел до него.

Римо последовал совету, но не увидел в зеркале ничего, кроме разочарования на своем лице.

— Зеркало лжет, — заявил он, повернувшись к учителю.

— Значит, ты не желаешь видеть ту правду, которую оно пытается до тебя донести.

— Что ты имеешь в виду?

— В твоем лице отражаются черты твоего отца и твоей матери. Но все перемешалось так, что у тебя может быть нос одного и глаза другого. Чтобы узнать правду, нужно разделить эти элементы. Кроме того, ребенок часто берет больше от одного родителя, чем от другого.

Римо дотронулся до своего лица.

— Я никогда об этом не думал. Нельзя ли как-нибудь определить, на кого я больше похож — на отца или на мать?

Мастер Синанджу беспомощно пожал плечами.

— У корейца — да. У тебя — нет.

— Но почему?

— Одна обезьяна очень похожа на другую. Хе-хе! Одна обезьяна очень похожа на другую!

Римо нахмурился, но, после того как мастер Синанджу вдоволь посмеялся над собственной шуткой, продолжил разговор:

— И все же я хочу найти своих родителей!

— Тогда посмотри в зеркало памяти — загляни в свою собственное сознание. Ибо ни один ребенок не появился на свет, не увидев лица хотя бы одного из родителей. И пусть это самое первое воспоминание глубоко запрятано, оно сохраняется навсегда.

— Я совсем не помню своих родителей.

— А сознание твое помнит. Надо только разбудить свою память.

Римо удалился. Пять дней он медитировал, употребляя только холодный рис и очищенную воду. Но перед его мысленным взором не возникли лица родителей.

Когда он пожаловался мастеру Синанджу, тот только коротко ответил:

— Значит, ты не готов.

— Когда же я буду готов?

— Когда твоя память сможет распускаться, подобно лепесткам хризантемы.

Римо задвинул вопрос о судьбе своих родителей в дальний угол сознания и многие годы держал его там. Он убеждал себя, что его не бросили, что родители, возможно, попали в автомобильную катастрофу, а может, была еще какая-то веская причина, чтобы оставить его в плетеной корзинке на крыльце приюта. Думать иначе было бы слишком мучительно.

Теперь, через много лет, Римо почувствовал, что наконец готов.

Потому-то он и сидел, закрыв глаза, перед собственной могилой. Если понадобится, он будет медитировать всю ночь — пока не найдет ответ.

Вокруг шуршали листья, а восходящая луна бросала отсвет на ветви буков, похожих на мертвые нервные окончания. Где-то заухал филин.

Римо полностью ушел в себя. Образы приходили и уходили. Первое лицо, которое ему вспомнилось, принадлежало сестре Мэри Маргарет — спокойное лицо, обрамленное головным убором монахини. Эта женщина уделяла ему внимание больше других монахинь, можно сказать, она его и вырастила. Скорая на расправу, монахиня тем не менее была очень сердобольна.

В день, когда Римо, покидая приют, отправлялся в большой мир, в глазах сестры Мэри Маргарет светилась гордость. Впрочем, только в этом и проявилось ее участие.

— Бог да пребудет с тобой, Римо Уильямс, — произнесла сестра, решительно пожав ему руку. Тем самым она, казалось, хотела сказать: «Мы сделали для тебя все, что могли. Если пожелаешь, возвращайся, но теперь это не твой дом».

Подобная холодность тогда причиняла Римо острую боль. Но потом ему стало ясно: теперь он должен отвечать за себя сам.

В памяти всплыли и другие лица. Римо увидел инструктора полицейской академии, сержанта морской пехоты, Кэти Гилхули, на которой он собирался жениться в самом конце своей прежней жизни. Увидел судью, вынесшего ему приговор, своего адвоката. Все они были куплены — хотя тогда Римо об этом не догадывался. В памяти вдруг всплыли черты Харолда В. Смита — человека, который организовал ту инсценировку. Римо тут же прогнал видение прочь — так же, как поспешил избавиться от образа мастера Синанджу. Сейчас он ему не поможет.

Перед мысленным взором Римо возникло смеющееся лицо маленькой девочки — Фрейи, его дочери от Хильды из Лаклууна, скандинавской женщины-воина, которую он встретил во время одной из своих поездок в Корею. Сейчас они чуть ли не на краю света, вдали от той опасной жизни, которую вел Римо. Римо снова взглянул на свою дочь, и на душе у него потеплело. Собственно, он совсем ее не знает~ Римо тут же отметил, что дочь на него мало похожа.

Тем не менее, лицо Фрейи оживило в памяти какой-то совсем забытый образ. Он разглядывал черты девочки своим мысленным взором, исследовал их вдоль и поперек, пытаясь уловить хоть малейший намек на то, что его интересовало.

Да, разгадка таится где-то рядом, хотя все время ускользает от него.

И все-таки Римо не дал ей уйти.

В серые предрассветные часы ему показалось, что он видит новое лицо — лицо женщины. Раньше он эту женщину никогда не встречал, но в то же время в облике ее было что-то знакомое.

Правильный овал лица и длинные черные волосы~ Добрые глаза и высокий, умный лоб~ Фрейя как будто чем-то похожа на нее — одни и те же глаза.

Все еще пребывая в трансе, Римо протянул руку вперед, словно собираясь коснуться призрака.

Образ исчез. Римо попытался восстановить его, но ничего не получалось.

— Если бы я могла встать~

Голос принадлежал женщине. Но звучал он не в сознании Римо, а наяву. Рядом. С бьющимся сердцем Римо открыл глаза.

Перед ним только могила с его именем, которое могло быть, а могло и не быть подлинным.

Он вновь закрыл глаза, и голос зазвучал снова.

— Если бы я могла встать оттуда, где лежу~

Голос доносился сзади — об этом говорил Римо его слух. Но остальные органы чувств, доведенные длительной тренировкой до предела человеческих возможностей, свидетельствовали, что позади него живого существа нет. Не слышно биения сердца, движения крови по венам и артериям. Затылок и руки не чувствовали тепла человеческого тела.

Однако звук был совершенно реальным. Барабанные перепонки Римо все еще чувствовали вызванные им колебания воздуха.

Римо поднялся на ноги, напряженный, сжатый как пружина и готовый ко всему.

На него бесконечно печальным взглядом добрых глаз смотрела женщина. Туго завязанные в пучок волосы оказались такими же черными, как у той, которую Римо только что видел мысленным взором. И глаза были такими же карими.

— Кто~

Она говорила нараспев, как будто декламировала поэму.

— Если бы мне удалось встать со своего ложа, я со всех сторон увидела бы горы. А еще там протекает поток под названием Смеющийся ручей. Если ты найдешь место моего упокоения, то найдешь и меня.

— Что?

— Если найдешь меня, то найдешь и его.

— Кто~

— Ты должен его найти, сын мой.

— Сын? — Сердце чуть не выпрыгнуло из груди Римо. — Ма~ — Конец слова невольно застрял у него в горле. Ни одну женщину он прежде так не называл.

— Для меня все уже кончилось, но твой отец жив.

— Кто он?

— Он тебе известен, сын мой. — Женщина подняла руку и протянула ее к Римо.

Он подался вперед, пытаясь унять дрожь в правой руке.

Прежде чем их пальцы успели соприкоснуться, женщина исчезла из виду. Перед ним лежали только опавшие листья.

Филин, молчавший в течение последнего часа, вдруг возобновил свое уханье:

— Угу~ угу~ угу.

Римо Уильямс стоял рядом со своей могилой и дрожал всем телом. Со времен Вьетнама он не содрогался от страха. С тех пор как много лет назад он познал истинную любовь, не дрожал от предвкушения. И он не дрожал от какого бы то ни было желания с тех пор, как пришел в Синанджу.

Теперь же Римо трясся всем телом, испытывая сразу все, вместе взятое. Он видел свою мать! Она с ним говорила! Римо понял это со всей определенностью — не только разумом, но всем своим существом.

Он не был брошен!

Римо упал на колени, и на глинистую почву полились слезы облегчения.

Распластавшись на своей могиле, в которой на самом деле лежал другой, он проспал до рассвета, когда его вмиг разбудило восходящее солнце.

Римо встал и, не оборачиваясь, зашагал к машине.

Он посмотрел в зеркало памяти и увидел в нем истину.

Пришло время искать себя.

Глава 3

Джек Колдстад очень не любил, когда приходилось заниматься «наложением ареста на имущество в рискованных случаях».

Это была самая неприятная и самая опасная часть его работы в качестве специального агента отдела криминальных расследований Федерального налогового управления. Граждане обычно проявляли повышенную чувствительность, когда от них настойчиво требовали уплаты налогов или собирались наложить арест на имущество и банковские счета. Собственно, «повышенную» — не то слово! Они поднимали безумный крик, угрожали убийством, если от них не отстанут, а когда это не помогало, обещали покончить жизнь самоубийством. В общем, форменный бедлам.

Но по крайней мере в таких случаях их предупреждали заранее. Сначала присылали письмо, в котором давали тридцать дней на уплату налогов. Если его игнорировали — присылали следующее, в котором давали девяносто дней. Потом следовали настойчивые телефонные звонки. Короче, предусматривалась целая серия мер, призванных измотать мошенников и подчинить их налоговому кодексу. Обычно люди сдавались. Мало кто был способен продолжать сопротивление много месяцев подряд — особенно сопротивление такому безликому орудию дядюшки Сэма, как ФНУ.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15