Дестроер (№60) - Конец игры

А они таковыми быть не могли, и именно потому, что они были недооформившимися юнцами. Абнер Бьюэлл изобретал для них эти игры затем, что в процессе этого сложного творчества он на какое-то время спасался от того, что мучило его с той самой поры, как он окончил Гарвард с наивысшим отличием в возрасте десяти лет.

Скука. Ужасающая серость нескончаемой скуки жизни.

В двенадцать лет он уже имел докторскую степень по математике и подумывал о том, чтобы получить еще одну — по английской литературе, но вовремя понял, чти и это не поможет. Тогда он задумал и осуществил идеальное ограбление банка, и это развлекло его, как минимум, на двадцать минут, но возбуждение прошло, как только он понял, что у полиции нет ни малейшей надежды поймать его.

Сейчас ему было двадцать три года, он не мог сосчитать, сколько у него денег, он владел семью домами и только что с мрачным видом просидел весь вечер, ужиная с самыми, как это называлось, изумительными людьми на всем побережье. Из его дома в Малибу открывался вид на то, что осталось от берега. Он барабанил пальцами по шелковой скатерти, а агент, «раскручивавший» актрису, расписывал ему все чудеса, которые творит его подопечная. Бьюэлл видел, как она стреляет в его сторону глазами, и видел, как все остальные гости уходят.

Он сказал что-то непристойное, и актрису это очень позабавило. Он начал оскорблять ее. Она сказала, что это ее возбуждает. Он сказал, что она его утомляет. У нее был ответ и на это. Он сорвал с нее одежду. Она сказала, что всегда мечтала сыграть в одну из его видеоигр обнаженной.

— Твой агент здесь, — напомнил ей Абнер Бьюэлл.

— Он уже видел, как я снималась в кино обнаженной.

— Я помогу, — с готовностью вызвался агент. — Хотите, я тоже разденусь? Сниму с себя все до конца.

— Если хоть один из вас через двадцать одну секунду еще будет находиться в моем доме, то я прекращаю финансирование фильма, — сказал Абнер Бьюэлл.

В конце концов это помогло.

Как только дверь за ними закрылась, кривая улыбка пересекла его лицо. Обычно лицо его ничего не выражало. Не лицо, а пластиковая маска — такое выражение лица любят напяливать на себя фотомодели. Даже его неопределенно-коричневатые волосы казались продуктом переработки какого-то углеводородного сырья. Абнера Бьюэлла не волновало, как он выглядит, он об этом даже не думал. Какое отношение имеет внешность к действительности? А самая действительная действительность — это та, которой Абнер Бьюэлл собирался развлечься сегодня ночью. Как минимум, полчаса.

Затянувшаяся допоздна вечеринка кончилась, и солнце уже начало всходить за Скалистыми горами. В Нью-Йорке уже было девять часов утра. Бьюэлл включил панель, составленную из нескольких телевизионных экранов, и набрал нью-йоркский номер.

— Будьте добры, попросите Памелу Трашвелл, — попросил он дежурную по компьютерному центру.

Он не только слышал ее голос, но видел ее на экране. Сначала он хотел было воспользоваться модулятором и изменить свой голос на женский, но потом отказался от этой затеи.

— Она еще не пришла, — ответила дежурная.

— Попросите ее позвонить.

— По какому номеру, сэр?

— Она знает, — сказал Бьюэлл.

Ожидая звонка, он нажал несколько клавиш и вызвал из компьютерной памяти на экран повторение начала игры. Вот он, первый игрок. Его ввели в игру просто деньги — он привык к ним, как к наркотику, и его удалось довести до той черты, до какой только было можно. Впрочем, Бьюэлл был вполне уверен, что Уолдо Хаммерсмита можно-таки было заставить нанести Памеле Трашвелл тяжкие телесные повреждения. Но он не был уверен, что смог бы заставить его совершить убийство. На то был полицейский. Полицейский обошелся ему относительно недорого.

Абнер так построил эту игру, что денежные средства, которыми он мог пользоваться, были достаточно ограничены, и он не мог ввести в игру новые суммы, пока не получит то, что он называл «суперсчет». Суперсчета он добивался тогда, когда ему удавалось буквально развернуть какую-нибудь личность на сто восемьдесят градусов. Если Бьюэллу это удавалось, тогда он мог увеличить фонд игры стократно.

Но оставаться в рамках бюджета игры — это не самое главное. Настоящий фокус заключался в том, чтобы не потерять ни одного игрока. За потерю игрока полагался штраф — десять тысяч очков.

Ожидая звонка, Абнер Бьюэлл прокрутил видеопленку. Вот он, маленький, коренастый, элегантно одетый Уолдо Хаммерсмит — Уолдо, сверхподозрительный шофер такси, благодаря которому Абнер Бьюэлл получил тысячу очков в тот момент, когда Уолдо не стал задавать вопрос, откуда на него свалилась такая удача.

Потом на экране появился Уолдо, нервно дергающийся и потеющий в пустой комнате. А потом пошел очень удачный кусок. Памела Трашвелл — такая подчеркнуто-вежливая — и Уолдо Хаммерсмит, шарящий рукой вслепую и хватающий девушку за грудь.

Абнер чуть ли не рот раскрыл от удовольствия.

— Здорово, — негромко произнес он.

Эта сцена принесла Абнеру пять тысяч призовых очков.

А потом экран показал полицейского, догоняющего Хаммерсмита и хватающего его за шиворот. Хорошо, что краски такие яркие — вот он, бывший шофер такси мужчина средних лет, перепуганный и густою покрасневший, как юная девица. Такие детали составляют непременный антураж хорошей игры — вроде визга зайлонской девы, которую насилует Оргморк, или как музыкальное сопровождение в более ранних играх.

Вот сцена, в которой Хаммерсмит хочет умереть от унижения, а Памела Трашвелл готова забыть все, лишь бы только положить этому конец, — за эту сцену очки не полагались, но следить за ней было одно удовольствие. Бьюэлл даже чуть было не улыбнулся.

Как он залез под юбку — это тоже было здорово. Памела выглядела так, будто ее укололи шилом. Он остановил пленку и прокрутил ее назад, чтобы снова увидеть лицо Памелы. Назад, и снова вперед, а потом опять назад. Широко распахнутые глаза на круглом красивом лице, обрамленном белокурыми локонами.

Отважная британка, подумал Бьюэлл. Надо бы создать новую игру и назвать ее «Отважный британец». Пусть пять фигурок в красной униформе маршируют сквозь джунгли мимо аллигаторов. И пусть аллигаторы сожрут двоих из них, а потом выплюнут косточки. Это будет вариант для детей.

Бьюэлл увидел, как лейтенант Кейси беседует с Хаммерсмитом, а потом стреляет ему в голову. Бьюэллу это не понравилось. Потеря игрока обошлась ему в десять тысяч штрафных очков. Он смотрел, как тело бывшего шофера такси корчится на старом нью-йоркском пирсе, а жизнь покидает его.

Нераскрытое преступление. Он покачал головой. За нераскрытое преступление никаких очков не полагалось. Это был вынужденный ход — просто чтобы спасти игру.

Очки полагались только за реальные достижения. Заставить Уолдо Хаммерсмита забыть весь свой здоровый пролетарский скептицизм — это достижение. Но заставить Кейси его убить — вовсе нет. Кейси был плохим полицейским, он всю жизнь занимался мелким рэкетом, и сделать его чуть-чуть богаче — значило просто подтолкнуть его чуть-чуть вперед по той скользкой тропинке, на которой он и так уже находился.

Его раздражало, что из-за Кейси он получил десять тысяч штрафных очков, и он вызвал на экран картинку, показывающую Кейси в данный момент. Иногда такая картинка не появлялась вовсе, а иногда она показывала только ногу, или только руку, или потолок. Абнер Бьюэлл никогда не мог предугадать, куда Кейси положит то, что, как он полагал, было секретным переговорным устройством, но что, на самом деле, было видеокамерой, работающей на автономном питании, сигнал от которой воспринимался спутником и мог быть ретранслирован в любую точку земного шара.

Впервые он задействовал Кейси тогда, когда один из служащих банка обнаружил ошибку в счетах «Инста-чардж». Бьюэлл вызвал на экран этот эпизод. Вот он, Джо Кейси, стреляющий в банковского служащего из движущегося автомобиля. Ноль очков.

В следующий раз он задействовал Кейси тогда, когда под ногами начал путаться другой полицейский. Его Кейси застрелил с крыши здания из винтовки с оптическим прицелом. Ноль очков.

Абнер Бьюэлл выглянул из окна на гладь Тихого океана, тронутую первыми утренними лучами. Он был недоволен собой. Да, в этой игре обычное мастерство ему изменило — всякий раз, когда ему не удавалось заставить людей сделать правильный ход, он убивал их. Такое в компьютерной игре было не положено, такого не было даже в первых версиях «Зонкмэна».

На экране возникло размытое изображение рукоятки пистолета — просто темное пятно. Кейси опять таскает переговорное устройство в кармане. Абнер Бьюэлл проверил джойстик. Джойстик у Бьюэлла и коробочка у лейтенанта Кейси работали согласованно. Рядом с рычагом джойстика находилась маленькая красная кнопка. Бьюэлл привет ее в состояние готовности.

На экране появилась надпись.

«ВСЕ ГОТОВО КО ВЗРЫВУ».

— Что это такое? — раздался детский голос с экрана.

— Это мой пистолет, а это мое особое переговорное устройство, — ответил Кейси.

Экран стал светлее. В углу показалось проволочное ограждение. Внизу — бетон. Кейси находился во дворе какой-то школы. Возможно, вокруг него много детей.

Бьюэлл мгновенно все просчитал. За детей никаких очков не полагалось. В то же время, он не заложил в программу и никаких штрафных очков за убийство ни в чем не повинных людей. Надо сделать это прямо сейчас. Абнер Бьюэлл ввел в память компьютера пятьсот очков минус за каждую невинную жизнь и вдвое больше — тысячу — за жизнь ребенка, если он окажется убит в ходе игры. На какое-то мгновение он заколебался, а не слишком ли это жестоко по отношению к нему самому — не слишком ли велик штраф, но потом великодушно позволил себе оставить именно это количество очков.

Бьюэлл нажал кнопку переговорного устройства.

— Послушайте, Кейси, сколько сейчас вокруг вас детей?

— Около десяти, устройство, — ответил Кейси.

Кейси всегда называл голос, с которым он разговаривал, просто «устройство». Он, впрочем, и не знал ничего больше — только то, что голос доносится из устройства.

— Вы не могли бы перебраться куда-нибудь, где мы сможем поговорить без посторонних?

— Дети понятия не имеют, о том что происходит, — сказал Кейси.

— Куда-нибудь подальше от людей, даже и от детей.

Детские голоса раздавались совсем близко. Им тоже хотелось что-нибудь сказать в «устройство».

— На другой стороне улицы еще больше народу, — донесся голос Кейси. — Сейчас в Бронксе час пик.

— Сколько людей на другой стороне улицы?

— Двадцать, — доложил Кейси.

И вдруг замигала голубая сигнальная точка на соседнем экране — вся стена была превращена в настоящую экранную мозаику ради осуществления игровых идей Бьюэлла. Это вышла на связь Памела Трашвелл, а потом появилось и ее лицо. Бьюэллу надо было принять решение немедленно. На экране с изображением Памелы начали расти очки, которые она отнимала у него за то, что он медлит с ответом. В таких делах фактор времени значит очень много — иначе игра не была бы такой захватывающей. В игре должны существовать две вещи: что-то, что вы должны приобрести, и что-то, что может вас уничтожить. А оставлять ту или иную фишку без внимания означало самое страшное: это уменьшало количество денег, которые Бьюэлл мог использовать для продолжения игры.

Он принял решение.

Абнер Бьюэлл нажал красную кнопку на джойстике.

На другом краю континента, в школьном дворе в Нью-Йорке, взорвавшееся переговорное устройство разнесло на клочки грудную клетку коррумпированного полицейского и убило, разбросав веером смертоносные кусочки металла, еще семерых детей.

Абнер Бьюэлл потерял на этом семь тысяч очков. Чтобы восполнить потерю, ему придется теперь полностью изменить чью-нибудь личность, развернуть ее на сто восемьдесят градусов и заставить сделать то, что этот человек никогда бы не сделал при других обстоятельствах. В противном случае Бьюэлл может проиграть игру разгромным счетом. Он уже был близок к тому, что скоро на экране высветится надпись: «Игра окончена».

— Доброе утро, мисс Трашвелл.

— Это опять вы? — отозвалась она.

Камеры, установленные под потолком компьютерного центра, давали ее отчетливое изображение на экране у Бьюэлла. Щеки Памелы Трашвелл начали покрываться краской гнева. Она подавала знаки кому-то из сослуживцев. Она написала на листе бумаги: «Это он».

Сослуживец прочитал записку и подозвал менеджера.

— Не повезло вам на днях, а? — сказал Бьюэлл. — Сначала кто-то пытался вас пощупать. А потом еще залез под юбку.

— Вы гнусный извращенец.

— Памела, детка, как вы думаете, что я хочу вас заставить сделать?

— Думаю, вам нужны какие-нибудь гнусности. Я думаю, вы больны и вам нужна помощь.

— Памела, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.

Бьюэлл увидел на экране, как менеджер протянул Памеле записку: «ПУСТЬ ГОВОРИТ ПОДОЛЬШЕ».

— Наверное, какую-нибудь гадость, — сказала Памела.

— Это зависит от того, как вы сами на это посмотрите. Я хочу, чтобы вы сделали что-то такое, что в обычной ситуации вы делать не станете. Что-то ужасное.

— Я не сделаю ничего ужасного, благодарю вас. Меня так воспитали.

— Скажите, что вы считаете ужасным, — попросил Бьюэлл.

— Много чего, — ответила она.

Абнер Бьюэлл нажал клавишу «Сложность-А» на клавиатуре компьютера На экране появилось имя с пояснением: «Ближайшие родственники в США»

— Я хочу, чтобы вы убили свою тетю Агнес. Вы ведь с ней живете, так? — сказал Бьюэлл.

Памела Трашвелл хмыкнула. Он увидел, как улыбка четче обозначила ямочки у нее на щеках.

— Дайте задание посложнее, Джек.

— Что вы хотите сказать?

— Вы ведь не встречались с моей тетей Агнес, правда?

— Значит, вы это сделаете?

— Разумеется, нет. Я ничего такого не сделаю. Послушайте, Джек, почему бы вам не сделать одолжение себе самому и не сходить к психиатру промыть мозги? Это пойдет вам на пользу.

— Я хочу посмотреть, как вы убьете тетю Агнес. Я хочу, чтобы вы облизали пожарный гидрант в полдень на Таймс-сквер. Я хочу, чтобы вы совокупились с диким зверем на Сент-Питерс-сквер, я хочу, чтобы вы дали в нос Ее Величеству, я хочу, чтобы вы лягнули герцога Эдинбургского по яйцам и швырнули фунт крем-брюле в лицо принцу Чарлзу и леди Диане.

— Звучит заманчиво, любимый, — рассмеялась Памела.

Бьюэлл ее видел. Сучка хохочет. Ее веселье стоило Бьюэллу штрафных очков. Она не относилась к нему серьезно. Ей все это доставляло удовольствие.

К ее столу подошел сослуживец и протянул записку. Бьюэлл сумел прочитать. Там было написано. «МЫ ЕГО ЗАСЕКЛИ».

Бьюэлл наблюдал за тем, как в зале компьютерного центра поднялось возбуждение. Появился менеджер, а кто-то в задних рядах шепотом сообщил кому-то, что удалось определить номер телефона этого извращенца. Абнер ждал, пока возбуждение достигнет кульминации.

— Памела, чему вы так радуетесь? — поинтересовался он.

— Слушай, ты гомик поганый. Мы тебя засекли!

— Пусть ваш менеджер позвонит мне, если вы меня засекли.

— Линия будет занята — вы ведь на ней висите.

— Набирайте номер, — велел Бьюэлл. — Пусть менеджер наберет номер, если вы такие умные.

Он увидел, как Памела махнула рукой менеджеру и что-то шепнула. Менеджер кивнул, подошел к соседнему аппарату и набрал номер. На экране номер семь у Бьюэлла замигала лампочка. Дозвонились.

Абнер нажал команду ВЗРЫВ. У менеджера вылетели глаза, словно кто-то изнутри головы выстрелил ими из рогатки. Рот раскрылся от боли, и он выронил трубку из рук. Все в зале повскакали с мест и прикрыли уши руками. Высокочастотный сигнал сработал. Бьюэлл заработал триста очков. Лучше, чем ничего.

Памела швырнула трубку и побежала на помощь менеджеру, и Бьюэлл тоже отсоединился.

Сучка.

Надо сделать так, чтобы ее уволили из компьютерного центра. Бьюэлл был его владельцем, хотя никто об этом не знал. Уволить ее — это для него проще простого. Надо было сделать это уже давно, когда она только-только начала создавать для него проблемы.

Она одна из всех, кто получал дополнительные выплаты по «Инста-чардж», добросовестно сообщила в банк об ошибке и продолжала стоять на своем, пока банк ошибку не признал. Это привело к тому, что было начато расследование, и оно продолжалось до тех пор, пока Бьюэлл не взял на содержание лейтенанта полиции Джо Кейси.

И с того самого дня Памела Трашвелл стала объектом пристального внимания со стороны Бьюэлла — его девочкой для битья, козой отпущения. Но до сих пор ей все время удавалось обыграть его. Чертова отважная британка.

Но тут он подумал, что с британцами у него всегда бывали проблемы. Около года тому назад ему удалось проникнуть в компьютеры, обслуживающие правительство Великобритании, и он чуть было не заставил правительство Ее Величества выйти из НАТО и подписать договор о дружбе с Советским Союзом. Но британцы обнаружили неполадки в самый последний момент, начали расследование, и Бьюэллу пришлось убираться восвояси. Он не любил проигрывать, но те проблемы, которые он создал для британцев, позволили ему считать, что эту игру он не проиграл. В своем реестре он записал: «Ничья». К игре можно будет еще вернуться.

Абнер Бьюэлл прошел в спальню, надеясь уйти от скуки, забывшись на несколько часов сном, но как только он лег в постель, в мозгу у него молнией вспыхнул замысел новой игры.

Зачем тратить время, дергать за ниточки, заставляя маленьких ничтожных людишек или малые нации совершать бессмысленные действия? Они же все не имеют никакой ценности. Можно сделать что-то грандиозное. Самое великое действо.

Ядерная война.

Игра «Конец света».

То-то будет треск!

Он лежал в постели и думал. Конечно, если разразится мировая ядерная война, то он тоже погибнет. Он немного поразмышлял об этом, потом во мраке спальни изрек свой вердикт по этому вопросу:

— Ну так что же?

Всем суждено рано или поздно умереть, а лучше погибнуть в огне ядерной войны, чем сдохнуть от скуки.

Вот, наконец-то, игра под стать его таланту.

Объекты: Соединенные Штаты и Советский Союз.

Цель: заставить одну из этих стран развязать Третью мировую войну.

Он заснул с улыбкой на устах и умиротворенностью в сердце.

По крайней мере, если ему удастся начать Третью мировую войну, то эта отважная британская сучка, Памела Трашвелл, тоже получит свое.

Глава четвертая

Обычно Харолд В. Смит давал Римо поручения по закрытой телефонной линии, для чего использовалась разветвленная система связи со множеством секретных номеров. В прошлом для этой цели использовались телефоны, по которым можно было послушать молитву, сделать ставки у нью-йоркских букмекеров, и даже телефон мясоперерабатывающего завода в Рейли, штат Северная Каролина.

Когда же Римо получил у портье своего отеля сообщение, что тетя Милли заболела, он удивился, потому что это послание означало: он должен оставаться на месте, Смит сам к нему приедет.

В тот же вечер Смит добрался до роскошного пентхауса в отеле в Атланте, и сразу же почувствовал какой-то холодок в отношениях между Римо и Чиуном, хотя директор КЮРЕ и не был абсолютно в этом уверен. У него часто создавалось впечатление, что между ними происходят какие-то небольшие стычки, но его никогда не посвящали в детали.

В тех редких случаях, когда Смит заикался об этом, Римо грубо отвечал, что это не его ума дело. А Чиун вел себя так, будто в мире есть только одна действительно значимая вещь — это счастье Смита, а всякие трения между ним и Римо — это «ничто». Но это внешнее раболепие Чиуна на самом деле было лишь дымовой завесой — куда более непроницаемой, чем фраза Римо «не вашего ума дело».

На этот раз речь почему-то шла о дынях. Чиун был уверен, что Римо забыл про дыни, и Смит заключил, что Римо забыл их купить. Впрочем, Смит весьма сомневался, что они едят дыни. Ему казалось, что они вообще ничего не едят.

Смит раскрыл свои тонкий кожаный «дипломат», внутренности которого были выложены свинцом, чтобы предохранить содержимое от любого просвечивания рентгеновскими лучами. На небольшой клавиатуре он набрал какой-то код.

— Ваши пальцы исполнены грации, о император Смит, — произнес Чиун.

— Они стареют, — ответил Смит.

— Возраст — это мудрость. В цивилизованных странах старость уважают. Старость почитают. Когда старшие рассказывают о своих традициях, к ним относятся с должным почтением, по крайней мере — люди цивилизованные.

Смит кивнул. Он заключил, что Римо каким-то образом не уважил и не почтил Чиуна. Но директор КЮРЕ не стал задавать никаких вопросов.

Римо лениво развалился на диване. Он был одет в майку, слаксы и шлепанцы на босу ногу. Он наблюдал, как Смит что-то набирает на компьютере. Однажды Смит предложил и ему обзавестись таким же компьютером, умещающимся в «дипломате», добавив при этом, что любой может научиться им пользоваться. В нем можно хранить информацию, которая пригодится Римо, им не сможет воспользоваться никто посторонний, потому что система надежно защищена паролями и кодами, и кроме того, через телефон компьютер можно подсоединить к компьютерной системе Фолкрофта, где хранились все архивы КЮРЕ. Смит назвал это последним словом компьютерной технологии. Римо несколько раз отклонил предложение Смита. Смит продолжал настаивать. В конце концов, как-то раз, когда они встретились на берегу реки в Литтл-Силвер, штат Нью-Джерси, Римо принял предложение. Четвертью мили ниже по течению реки он разодрал «дипломат», как бы сдирая кожуру с банана, раскрошил содержимое и бросил в реку, где все это и затонуло, не оставив и следа.

— Зачем вы это сделали? — спросил тогда Смит.

— Не знаю, — ответил Римо.

— И все? Просто не знаете?

— Точно.

С той поры Смит больше не предлагал Римо обзавестись никакими техническими устройствами.

Сейчас Смит закрыл «дипломат» и через комнату посмотрел на Римо.

— То, с чем мы столкнулись сейчас, — это сложный головоломный узор. Это тот узор, который выводит нас на что-то столь пугающее, что мы не можем понять, что к чему.

— Ну и что в этом для нас нового? — съязвил Римо.

— Любая опасность трону есть великая опасность, — изрек Чиун.

Римо знал, что Чиун не преминет раздуть любое слово Смита до проблемы ужасающих масштабов, исходя из концепции, что в безмятежном царстве ассассины умрут с голоду. Подобно современным юристам, Мастера Синанджу на протяжении многих веков уяснили, что если миру не грозит никакая опасность, то надо, не жалея сил, представить дело так, будто бы угроза существует.

— Мы стоим перед опасностью всеобщего ядерного уничтожения, — поведал Смит.

— Это длится вот уже сорок лет, — отмахнулся Римо. — И все, что мы имеем, — лишь мелкие локальные войны. Ядерное оружие, как ничто другое, способствует сохранению мира.

— Может быть, больше нет, — возразил Смит. — Похоже, кто-то вносит элемент нестабильности в ситуацию, но мы не можем точно сказать, кто и как.

— А откуда у вас такие сведения? — поинтересовался Римо.

— Да просто какие-то обрывки информации, которые попали в поле зрения наших компьютеров. Кто-то ищет подходы к людям, имеющим отношение к ядерному оружию в Америке и в России. Кто-то или что-то подключается к линиям связи, проникает сквозь кодовую защиту и внедряется в базы данных. Все это напоминает картинку из точек. Каждая точка сама по себе ничего не значит, но все вместе они складываются в картину.

— Угрожающую картину, — с готовностью поддакнул Чиун.

— А что вы хотите от меня? — спросил Римо.

— Выясните, что происходит.

— Я ненавижу машины. Я перед ними пасую. Я даже не знаю, как обращаться с этим скремблером, который вы мне всучили, чтобы кодировать наши телефонные разговоры.

— Там всего две кнопки, — заметил Смит.

— Точно, — согласился Римо. — Две кнопки, а я никак не могу запомнить, какая для чего. Мне все это не нужно.

— Римо, весь мир может взлететь на воздух, — гнул свое Смит.

— А-й-и-и! — возопил Чиун. — Судьба мира в наших руках, о император, — добавил он.

Его длинные пальцы, направленные в потолок пентхауса, были символом неотвратимости рока.

— Даже Чиун понимает, что происходит, Римо. Это может оказаться концом света. Мы послали одного агента, потом другого, потом третьего, — и все сотрудники всех этих агентств вдруг перестают работать. Их выводят из игры. Их убивают. Их подкупают. Они сходят с ума. Это чудовищная сила, и вполне возможно, что уже начался отсчет последних секунд до начала войны.

— Отсчет секунд? Это ничего не значит. Когда вам понадобится остановить того, кто собирается нажать на кнопку, то позовите меня, — ответил Римо.

— Катастрофа, — заунывно пропел Чиун. — Рок навис над миром и над империей!

— Римо, Чиун понимает.

— Точно, — отозвался Римо, повернулся на другой бок и улегся спиной к Смиту.

С видом чрезвычайной важности Чиун обратился к Римо по-корейски:

— Глупец, разве ты не знаешь, что каждый чих императора означает конец света? Так думают все императоры на земле. Они похожи на молодых женщин, для которых любой пустяк означает, что мир находится на краю гибели. Если императору не нравится поданный ему на обед десерт — это конец света. Запомни навсегда. Никогда не следует говорить правду императору. Он не будет знать, что ему с ней делать, и очень вероятно, сильно обидится. Сделан так, чтобы он верил, что все, что он говорит, — это очень важно.

Римо отвечал ему тоже по-корейски — он неплохо выучил этот язык:

— Все совсем не так, Чиун. Смит обычно не волнуется по пустякам. Дело в том, что меня это больше не волнует. Мы постоянно стоим на пороге большой войны, каждый день мы слышим, как нам твердят об этом, но ничего не происходит.

— Притворись, что все это важно, — настаивал Чиун. — Этот сумасшедший — император.

— Никакой он не император, — отмахнулся Римо. — Если ты на него работаешь, это еще не означает, что он император. Он наемный работник, и работает на президента, а я ненавижу ему лгать.

— Ассассин, который не хочет лгать императору, — это ассассин, который хочет, чтобы его деревня голодала.

— Синанджу не голодает вот уже целых три столетия, — ответил Римо.

Синанджу, небольшой поселок в Северной Корее, был родиной Чиуна. В течение многих столетий лишь труды Мастеров Синанджу поддерживали жителей. Мастера Синанджу были создателями всех боевых искусств и величайшими в мире убийцами-ассассинами. Чиун был последним в ряду Мастеров Синанджу.

— Синанджу не голодает потому, что Мастера Синанджу служат своей родине верой и правдой, — выпалил по-корейски Чиун. — Ты имеешь дело не с какой-то там страной, история которой насчитывает всего двести лет и на которую случайно набрели твои предки. Ты защищаешь не что иное как Синанджу!

— Папочка, я видел Синанджу. Эго грязная деревня. Единственная ценность, которую породила эта помойка, — так это ассассины, поддерживающие своими трудами жителей. А сами жители — ленивые неумелые тупицы. Если бы они такими не были, ты бы не взялся обучать меня.

— И такая неблагодарность срывается с языка человека, который даже не может запомнить про дыни на земле!

— Сколько мне еще слушать это?

— Пока не запомнишь, — изрек Чиун и обратился к Смиту: — Он уяснил теперь, насколько все это серьезно.

— Надеюсь, Римо, что это так, потому что мы не знаем, что предпринять. У нас есть только вы.

Римо снова повернулся на другой бок и глубоко вздохнул. Взглянув на Смита, он произнес:

— О'кей. Не могли бы вы все это еще раз повторить?

Смит описал систему советских и американских вооружений в самых простых терминах — как в детской книжке. У двух ядерных держав есть большие пушки, готовые бабахнуть. Это — ядерное оружие. Оно очень-очень опасно. Если его применить, то начнется такая война, которая уничтожит весь мир, потому что, в отличие от мечей и ружей, такое оружие может погубить и того, кто им воспользуется. А значит, две великие державы должны иметь что-то такое, что не даст этим большим пушкам просто так взять и бабахнуть. И, конечно же, нужны какие-то устройства, которые приводят в действие эти пушки. Вроде как спусковые крючки и предохранители.

И вот теперь кто-то дурачится, играет этими спусковыми крючками и предохранителями. Ясно?

— Еще бы. Теперь покажите мне эти спусковые крючки, я выясню, кто держит на них палец, и прикончу его.

— Ну, это не так-то просто, — возразил Смит. — Это вовсе не похоже на спусковой крючок пистолета.

— Я и не думал, что это так просто. С вами никогда ничего не бывает просто. Куда мне отправляться?

— В деловой части Нью-Йорка есть компьютерный центр. Он каким-то образом связан с этим делом. Похоже, что оттуда каким-то образом исходят деньги, а иногда он становится передаточным звеном какой-нибудь цепочки, которую нам удается перехватить.

— Ладно, — с отвращением произнес Римо. — А где этот компьютерный центр?

Смит назвал адрес и опять растолковал проблему в таких словах, будто говорил о стеллажах, забитых консервными банками, которые стоят высоко над миром на очень легких опорах. Эти опоры одновременно запрограммированы и на то, чтобы рухнуть, и на то, чтобы не рухнуть.

— И кто-то пытается обрушить опоры, которые запрограммированы на то, чтобы не рухнуть, — догадался Римо.

— Наконец-то до вас дошло! — обрадовался Смит.

— Не совсем, — возразил Римо. — Все это скорее работа для Эббота и Костелло.

— Он просто шутит, — поспешил вставить Чиун. — Вам вовсе не надо брать на работу этого Аббата и Котлетто. Римо готов исполнить ваше задание. Тот, кого обучил Мастер Синанджу, нуждается только в одном — чтобы император изложил ему свое желание. И тогда он доставит императору все, что тот пожелает.

— Это так, Римо?

— Откуда мне знать, черт побери! — огрызнулся Римо.

Он потерял записанный минуту назад адрес компьютерного центра. Он знал, что куда-то его засунул. А может быть, он его порвал. С адресами такое случается.

Перед уходом Смит поинтересовался, в чем именно заключается система охраны президента от грузовиков, начиненных бомбами и иранцами-самоубийцами.

— Лучшая защита от нападения находится в голове у нападающего. Это не сама защита, а то, что он считает своей защитой, — объяснил Римо.