Дестроер (№18) - Доллары мистера Гордонса

— Это Дон? — уточнил Римо, держа одну руку на плече, а другую на загривке пленника.

— Да, — подтвердил судья Мантелл. — Он самый.

— До свидания. Дон! — Римо швырнул его в окно.

Разведя ноги в стороны, Дон попытался зацепиться ими за стену по обе стороны окна, но в его пояснице что-то хряснуло, громадное тело, переломившись, сложилось вдвое, ступни достали до плеч, и Дон вылетел за окно.

— Надеюсь, теперь вы не забудете, кто мы и что от вас требуется, сказал Римо человеку в мокрой пижаме.

Судья отправился к себе, а Римо пошел в ванную, чтобы отмыть лицо и руки от черной краски. Снял черную рубашку, вывернул ее наизнанку и надел снова. С изнанки рубашка оказалась белого цвета. Вышедший из квартиры человек в белой рубашке и черных брюках сбежал, насвистывая, по лестнице с тринадцатого этажа и, выходя на улицу, бодро пожелал швейцару доброго утра.

Он возвращался в гостиницу пешком, что выглядело как утренний моцион по Парк-авеню. Войдя в свое временное обиталище — номер в гостинице «Уолдорф Астория», — он усердно проделал утреннюю зарядку, так что даже запыхался.

Оставалось лелеять надежду, что свернувшийся на циновке тщедушный старик спит. Чиун обладал способностью так располагать свое ложе, что он доминировал над помещением, где находился, и препятствовал какой-либо активности. Номер-люкс был достаточно просторным, но всю его площадь контролировала пегая бороденка азиата. Даже тогда, когда он спал.

Однако в это утро Чиун бодрствовал.

— Если ты так и не научился правильно дышать, то совсем не обязательно делать это в присутствии других, — проворчал он.

— Я думал, что ты спишь, папочка.

— Я спал. Но дисгармония нарушила покой моей души.

— Если бы ты спал, как все, в спальне, а не в гостиной, то тебя бы не разбудило мое дыхание.

— Никто не может быть таким, как все, так как никто по-настоящему не знает никого другого. Можно, конечно, стараться быть похожим на то, чем, судя по всему, являются другие, но, не зная точно, что они из себя представляют, достичь этого не удастся. Тот «другой», с которым я нахожусь большую часть времени, это — ты. Я не хочу походить на тебя. Поэтому я сплю здесь.

— Спасибо за разъяснение, — буркнул Римо, даже не пытаясь проследить за вязью витиеватых чиуновских сентенций, и вдруг заметил стоявшую на телевизоре разорванную коробку. Как пенная шапка над кружкой пива, поднимался из коробки спутанный клубок кинопленки. На коробке был написан номер их люкса, она была, очевидно, доставлена с нарочным, так как на ней была наклеена голубая этикетка, означавшая также и кое-что еще.

— Папочка, но ведь на коробке голубая этикетка!

— Ты прав, — ответствовал Мастер Синанджу, поднимаясь с тонкой циновки, на которой он спал в предназначенном для сна специальном желтом кимоно, — она действительно голубая.

— Но ты же знаешь, что треугольная этикетка голубого цвета означает, что это посылка от начальства.

— Да, от императора Смита, — подтвердил Чиун, который называл так их шефа — доктора Харолда В. Смита, обладавшего скрипучим лимонно-кислым голосом и возглавлявшего секретную организацию КЮРЕ.

Поскольку Смит возглавлял эту организацию, то для Чиуна он являлся императором. При этом не имело никакого значения то, что формально Смит был директором санатория Фолкрофт. Поколение за поколением Чиун и его предшественники, другие Мастера Синанджу, служили императорам. За счет их жалованья кормилось население корейской деревушки Синанджу, расположенной к югу от реки Йялу. Некоторые из этих императоров называли себя королями, другие — монархами, патриархами, царями, принцами, председателями или даже директорами санаториев. Но император есть император, и им был тот, кто платил в данное время Дому Синанджу.

— Значит, ты понимаешь, что если этикетка голубая, то посылка от Смита, — сказал Римо. — Но это означает также, что коробка предназначена мне лично. Ты не должен был ее открывать. И ты это прекрасно знаешь.

— Внутри что-то пересыпалось.

— Голубая этикетка вовсе не означает, что ты можешь открыть коробку, даже если в ней что-то пересыпается. Она означает только то, что ты не должен вскрывать посылку. Пересыпается в ней что-то или нет.

— Не все ли равно? Все равно эта штука оказалась сломанной и ни к чему непригодной. Я воткнул вилку в розетку, но никакой картинки не появилось.

Только свет да жужжание.

— Но, папочка, это же не телевизор. Это кинопроектор и пленка к нему.

— А вот об этом они почему-то забыли написать на голубой этикетке. Я не должен ее, видите ли, открывать. О! Это так важно! Кто и что будет смотреть — это тоже не менее существенно. Разве можно понять разум белого человека?

— Эта штука показывает фильм. Смит хочет, чтобы я его посмотрел.

— Это фильм о нежной любви и верности? — с надеждой спросил Чиун, сложив перед собой тонкие пальцы с длинными ногтями, словно две красивые птички в своих гнездах.

— Нет, Чиун. Там показано нападение одного человека на другого с расчленением или чем-то в этом роде. Смит интересуется техникой исполнения.

Он говорит, что смотрел этот фильм, и ему это кажется важным. Что-то там такое, связанное с деньгами.

— С деньгами для нас?

— Нет. С фальшивыми деньгами.

— Все, что не золото, — фальшивое. Я никогда не доверял этим клочкам бумаги. Как тебе известно, я никогда не соглашался, чтобы в мою деревню посылали бумажки. Только золото. Все остальное — лишь надежда или обещание.

Запомни это, Римо. Иногда можно согласиться на драгоценные камни, но ты ведь в них не разбираешься.

Римо обследовал коробку и занялся адским делом — разматыванием перепуганной пленки. Ряд за рядом он укладывал ее на полу во всю длину комнаты, пока все пленка не оказалась уложенной ровными полосами и ее можно было снова перемотать на катушку. Чиун наблюдал, ревниво следя за тем, чтобы пленка не касалась его циновки или телевизора, по которому в дневное время он наблюдал столь дорогие его сердцу мыльные оперы.

— Кому придет в голову смотреть, как работают другие? — удивлялся Чиун. — Только не мне. Когда такое показывают по телевизору, я, естественно, выключаю его. Лучше бы Смит прислал нам какой-нибудь фильм о подлинной красоте и нежных чувствах.

— Это нужно для дела. Он хочет узнать, что за техника применялась при этом нападении.

— А... Так вот почему он собирается прибыть сюда сегодня утром!

— Смит приезжает? Что же ты сразу не сказал?

— Потому что на телефонном разговоре не было голубой наклейки.

Хе-хехе!

Чиун, довольный собой, время от времени хихикал. Так продолжалось до тех пор, пока Римо не закончил возиться с пленкой и не включил проектор.

Они увидели, как на углу улицы остановился человек и стал ждать.

Подошел другой. Чиун заметил, что было бы неплохо, если бы все это шло на фоне органной музыки, поскольку его не очень интересовало то, о чем они там, собственно, говорили. Римо сказал, что у мужчины с легкой улыбочкой на лице хорошо контролируемое дыхание. Чиун высказал мнение, что Рэд Рекс из сериала «Пока Земля вертится» красивее. Римо отметил, что у этого человека странная координация движении. Чиун проворчал, что он с большим интересом смотрел бы, пожалуй, какую-нибудь рекламу. Римо обратил внимание Чиуна на то, как что-то маленькое ударило нападающего в лоб и прорвало его кожу. Чиун высказался в том смысле, что стыдно показывать такие вещи на экране. Римо заметил, что у того человека что-то не в порядке с чувством равновесия. Чиун сказал, что в фильме явно не хватает женщины или чего-либо, связанного с женщиной.

— Какое же это искусство, когда нет женщины?

Римо удивился тому, как легко этот человек расчленил другого. Он посочувствовал жертве: тот отчаянно, до последнего дыхания не выпускал из рук какие-то прямоугольные предметы и был достоин уважения. Чиуну показалось, что фильм только выиграл бы, если бы в число действующих лиц включили еще кого-нибудь, скажем, врача, или в канву событий было вплетено что-то вроде нежелательной беременности.

Но когда фильм окончился, Чиун продолжал молча смотреть на то место на стене комнаты, на котором только что светились, сменяя друг друга, кадры.

— Что скажешь, папочка? — спросил Римо.

— Скажу, что еще не встречался с этой школой. Она не имеет ничего общего с такими новинками, как карате или кунг-фу, или с другими игровыми вариантами Синанджу.

— Как ты думаешь, что это такое?

— Прежде всего, я думаю, что ничего не надо говорить Смиту. С этим шутить нельзя. Этот человек — серьезный противник, я не знаком с этой техникой боя.

— Мне все время казалось, — сказал Римо, — что то, что он делал, не должно было сработать. Мы знаем, например, как двигается тело. То, что делал он... В этом, понимаешь ли, не было жизни.

— Ты должен пока что избегать этого человека.

— Почему? — заинтересовался Римо.

— Ты знаешь его?

— Нет.

— Может быть, ты знаком с его техникой?

— Нет.

— Тогда почему ты считаешь, что сможешь одолеть его?

— Он слишком медленно передвигается. Я легко с ним справлюсь. Я могу справиться с кем угодно, за исключением, может быть, тебя, папочка.

— Неужели ты так ничему и не научился? Видел ли ты, чтобы собака нападала на льва? Или змея атаковала мангуста? Или червяк напал на птицу?

Почему ты уверен, что не окажешься червяком или змеей, или собакой, если не знаешь наверняка ни того, кто он, ни того, что он собой представляет?

— Он какой-то медлительный.

— Снежная лавина в горах со стороны тоже выглядит медленной. Волна в океане тоже выглядит медленной.

— А, чепуха! — Римо в раздражении отвернулся.

— Еще один пример типичной мудрости Запада, — промолвил Чиун.

Приехавший в полдень Смит объяснил им опасность, которую представляют собой безукоризненно выполненные фальшивые деньги. Из-за них может рухнуть экономика страны, люди будут умирать от голода прямо на улицах. Римо почувствовал облегчение, когда оказалось, что у Смита к ним только один вопрос — о технике, которую использует этот загадочный субъект.

— К сожалению, Чиун не распознал ее, — сказал Римо.

— Я принимал участие в совещании, на котором выступал человек, возглавлявший неудавшийся обмен. Он считает, что у этого мистера Гордонса был какой-то режущий инструмент, — сказал Смит кислым голосом, под стать его длинному, худому, изжелта-бледному лицу" на котором невозможно было даже представить улыбку.

Римо пожал плечами.

— Но дело не в этом, — продолжал Смит. — В настоящее время существуют уже четыре гравировальные пластины — две пятидесятидолларовые и две новые, стодолларовые. Я хочу их получить. Вам необходимо также разузнать, нет ли других. Это, может быть, самое важное задание из всех, что вам давались.

— Еще бы! Ведь речь идет о деньгах... — заметил Римо.

— Я не понимаю вашего негативного отношения к этому делу.

— Это потому, что у вас его никогда не было.

— Чего не было? Негативного отношения?

— Никакого отношения. Мы вам до лампочки. Компьютеры в Фолкрофте душа вашей организации. А мы только работаем на эти машины.

— Эти компьютеры, Римо, необходимы для того, чтобы нам не приходилось использовать людей. Если тысячи людей будут знать о КЮРЕ, то сохранять ее деятельность в тайне будет просто невозможно. В лице этих компьютеров мы имеем идеальных координаторов и аналитиков. А собирают информацию, разумеется, люди, но им совсем не обязательно знать, чем, собственно, они занимаются. В повседневной жизни многие не имеют представления о том, как в конечном счете используются результаты их труда.

— А мы?

Смит прочистил горло и поправил «дипломат», лежащий у него на коленях.

— У нас подготовлено место для встречи с мистером Гордонсом. Над этим, вместе с представителями Казначейства, работает руководитель группы Фрэнсис Форсайт из ЦРУ. Он ожидает прибытия специального агента по имени Римо Брайен. Я привез вам удостоверение личности и другие документы. Не было времени передать их вам обычным способом. Приступайте к делу незамедлительно и поскорее во всем разберитесь. Раньше я иногда высказывал неудовольствие по поводу ваших чересчур... насильственных действий. На этот раз все чересчур серьезно, и я не думаю, что при данных обстоятельствах вообще можно считать что-либо чрезмерным.

— Конечно, — съязвил Римо, — ведь мы же защищаем Всемогущий доллар!

Упаси нас Боже отвлекаться от работы и тратить усилия на то, чтобы защищать еще и жизнь американцев. — Мы и защищаем американцев. От этого задания прямо зависит, что у них будет на обеденном столе.

Выходя, Смит специально задержался, чтобы заверить Чиуна в том, что ежегодное вознаграждение за его службу — золото — отправлено в деревню Синанджу, в Северной Корее.

— Синанджу вверяет свою судьбу в руки императора Смита, а Мастер Синанджу всегда готов поддерживать и еще больше возвеличивать его славу.

— Кстати, вы видели этот фильм?

— В вашем прекрасном городе Нью-Йорке сегодня замечательная погода, не правда ли? — ответил Чиун.

Как ни старался Смит вытянуть из него ответ на свой вопрос, старик оставался невозмутимым и величавым, точно белое облако. Смиту ничего не оставалось, как пожать плечами, махнуть мысленно рукой и уйти, пожелав Мастеру Синанджу успехов в продолжающемся обучении американца.

— Почему ты не сказал, что видел фильм? — спросил Римо, когда Смит вышел из номера.

— А почему ты слушаешься Смита и не считаешься со мной?

— И все же?

— Чем меньше император будет знать о наших делах, тем лучше. Мы отправляемся вместе. Слишком много я в тебя вложил, чтобы позволить тебе бездумно рисковать своей жизнью.

И Чиун вновь величаво сложил руки на груди.

— Ты чем-то обеспокоен?

Чиун промолчал.

— Может быть, тебя беспокоит Смит? Ты так и не ответил на его вопрос и явно не хотел говорить с ним об этом фильме. Может быть, ты что-то в нем увидел?

Но Чиун — последний Мастер из древнего и великого дома наемных убийц — Дома Синанджу — не ответил. Он оставался безмолвным до конца дня.

Глава 3

Руководитель группы Фрэнсис Форсайт в охотничьей куртке цвета хаки и перламутрово-серых брюках для верховой езды, постучал указкой по трехдюймовой высоты ангару, являвшемуся частью макета аэропорта О'Хара в Чикаго. Макет был выполнен тщательнейшим образом — окна, вращающиеся двери, ангарные пролеты — все было точно так, как и у настоящего ангара. Макет стоял в изолированном подвальном помещении здания Казначейства в Вашингтоне.

Падающий сверху яркий желтый свет, совсем как солнце, освещал взлетно-посадочные полосы, пассажирские терминалы и даже миниатюрные реактивные лайнеры. Весь макет был размечен окружностями, причем цвет их варьировался от бледно-розового до кроваво-красного. Темно-красный цвет преобладал около пассажирских терминалов, а бледно-розовый — на взлетно-посадочных полосах.

— Мы закодировали все пространство цветом крови для того, — объяснял Форсайт, — чтобы знать, в каких именно местах более, а в каких менее вероятна возможность поражения случайных людей — в случае, если, стреляя в Гордонса, наш снайпер все-таки промахнется. Красным цветом более темного оттенка отмечены зоны высокой концентрации людей, а светлее — зоны меньшей концентрации. Наши основная, вторичная и третичная снайперские позиции будут расположены таким образом, чтобы их перекрестным огнем простреливались лишь те сектора, которые окрашены в цвет не темнее розового. Не темнее... Если это, конечно, устраивает Римо Брайена.

— Как это может меня устраивать или не устраивать, — сказал Римо, если я не понял ни единого слова?

— Я говорил о моделировании зон снайперского огня, мистер Брайен, — сказал Форсайт со злостью, которая могла бы заставить содрогнуться и стены.

Форсайт пребывал в состоянии раздражения с утра, когда переговорил со своим начальством в Лэнгли, штат Вирджиния, и узнал, что этот тип в слаксах и спортивной маечке с открытой шеей, у которого даже не имелось пистолета и которого, казалось, больше всего интересовало мнение хилого старика-азиата, чем самая современная технология контрразведки и антитерроризма, — назначен руководителем операции, то есть старшим над ним, Форсайтом. Приказ об этом пришел с таких «верхов», что даже непосредственное начальство Форсайта не представляло толком, кто его подписал.

— Моделирование зон огня, мистер Брайен, — повторил Форсайт, — если вы понимаете, что это такое!

— Это когда стреляют, правильно?

Тонкие длинные пальцы Чиуна потянулись к миниатюрной модели «Боинга747», стоящей на макете аэропорта. Он прокатил ее по взлетно-посадочной полосе, чтобы убедиться, что колесики шасси прокручиваются. Скользнув по полосе, самолетик в руках Чиуна взмыл над аэродромом, заложил крутой вираж и вернулся на прежнее место, осуществив безукоризненную посадку.

Руководитель группы Форсайт с побагровевшей шеей молча следил за пожилым корейцем. Потом он повернулся к Римо.

— Правильно, моделирование зон огня — это когда стреляют. Теперь вы знаете это.

С противоположного конца стола донесся сдавленный смешок.

— Нет, — твердо сказал Римо, — никакой стрельбы. Никакой вашей зауми. Я против того, чтобы ваши люди болтались с оружием в руках среди пассажиров.

— Вы просто не понимаете, насколько опасен этот Гордонс. Самое неприятное в том, что у него имеется доступ к идеально изготовленным гравировальным пластинам для печатания пятидесяти— и стодолларовых банкнот. Так можно буквально погубить нашу экономику. Не знаю, какие инструкции получили вы, сэр, но мне приказали следующее: первое — найти источник поступления этих пластин и уничтожить его; второе — ликвидировать самого господина Гордонса...

— Хватит считать, — перебил его Римо. — Слушайте новые инструкции. Что я должен передать завтра Гордонсу в обмен на эти пластины?

— Этот вопрос решается.

— Что вы имеете в виду?

Чиун тем временем покатил по дорожке макета модель «Боинга-747» компании «Пан-америкэн» и врезался в модель «Боинга-707» компании «ТВА».

Потом «семьсот седьмой» прокатился вокруг ангара и врезался носом в крыло «семьсот сорок седьмого».

Форсайт откашлялся и с отвращением отвел взгляд от торчащих из просторных рукавов кимоно старческих рук, перебирающих модели самолетов, стоящие перед макетом пассажирского терминала.

— То, что мы используем в качестве наживки, — продолжал Форсайт, — и что мистер Гордонс хочет от нас получить, это — высочайшей сложности компьютерная программа. Чтобы она не оказалась для нас навсегда утерянной, сейчас изготавливается ее дубликат.

— Очень ценная штука, а?

— Ни для кого, кроме НАСА, она никакой ценности не представляет.

Странно, что этот мистер Гордонс стремится заполучить вещь, которая может быть практически полезной только на расстоянии нескольких сотен тысяч миль от Земли.

Форсайт понизил голос. Покашливание в дальнем конце стола прекратилось.

Чиун перестал играть в самолетики. Форсайт заговорил снова:

— Итак, эта компьютерная программа, разработанная специально для беспилотных космических полетов, новейшая и очень сложная программа. Мы и русские, особенно русские, которые больше работали над беспилотными космическими кораблями, получаем иногда радиосигналы с таких кораблей через день или даже через два после того, как эти корабли прекратили свое существование. Так долго идет радиосигнал, преодолевая громадные космические расстояния. При таком разрыве во времени между отправлением сигнала и его приемом в случае непредусмотренных критических ситуаций ни из русского Центра управления космическими полетами, ни из центра НАСА в Хьюстоне невозможно никакое оперативное вмешательство. Вся беда в том, что компьютеры, установленные на космических кораблях, не умеют думать. Их можно запрограммировать любым образом, но как только создается нестандартная, не заложенная в программу ситуация, бортовые компьютеры оказываются неспособными реагировать на нее. Они не в состоянии импровизировать, у них нет творческого интеллекта. В этом смысле любой пятилетний малыш смышленее их. Способность увидеть слона в комке глины, способность сделать хотя бы то, что делали наши предки, привязавшие острый камень к куску дерева и изобретшие таким образом топор, который никогда до этого не видели, — все это за пределами возможностей компьютеров. Вот чего не хватало тем кораблям, о которых я упомянул вначале, и вот почему они погибали. Они не только не могли решать возникающие проблемы, но и запросить совета у Земли, поскольку к тому времени, когда этот запрос доходит сюда, ситуация на корабле меняется, и полученный запрос может представлять для нас к тому времени чисто академический интерес.

Чиун легонько толкнул Римо.

— Он думает, что человеческий интеллект — это то, что размещается у него между ушами. Невежда! — шепнул он Римо.

Форсайт постучал указкой по взлетно-посадочной полосе.

— Может быть, ваш напарник соизволит поделиться с нами тем, что сказал? — резко бросил он.

— Не соизволит, — ответил Римо.

Последовала секундная пауза. Римо обратился к Форсайту:

— Выходит, программа, которую хочет получить Гордонс, ни для кого на Земле не представляет ценности?

— Выходит, так, — подтвердил Форсайт.

— А в прошлый раз вы всучили ему подделку?

— Да.

— Зачем?

— Совершенно ни к чему кому-то иметь доступ к нашим государственным секретам. Это унизило бы наше национальное достоинство.

Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь хихиканьем Чиуна, возобновившего игры с самолетиками. Форсайт вспотел, его лицо покраснело.

— И все-таки я еще раз советую вам использовать снайперов, — сказал он Римо.

— А я еще раз говорю вам: «Нет!»

— Ну, согласитесь хотя бы на одного, — сказал Форсайт, и на макет лег рыжий кожаный футляр. Крышка откинулась. Появился неестественно толстый ствол винтовки с узеньким дулом, щелкнул стальной затвор. Появившаяся в луче света рука держала длинный и тонкий патрон.

— Я могу попасть из этой винтовки с расстояния ста ярдов в зрачок. Любое попадание смертельно. Пуля отравлена.

— Вы уже попали в мистера Гордонса, и что же? У него после этого хватило сил буквально разорвать на куски несчастного парня, которого вы тогда подставили.

— Это был агент Казначейства, и он знал, на что идет, — отчеканил Форсайт, вытягиваясь на военный манер и держа указку, как наездник держит хлыст.

Римо кинул на него недобрый взгляд. Снайпер положил пулю на макет и подтолкнул ее к Римо. Тут снова ожил Чиун.

— Та-та-та-та-та-та!

На этот раз модель ДС-10 авиакомпании «Америкэн эйрлайнз», которую Чиун держал в левой руке, расстреливала из пулемета главный пассажирский терминал. Правая рука разгоняла в это время по взлетной полосе модель «Боинга-747».

— Вжик! Та-та-та-та!

«Боинг», словно заправский истребитель, стремительно набрал высоту и отогнал подальше ДС-10.

— Ба-бах! Бум! Бум! Ба-бах! — воскликнул Мастер Синанджу, и ДС-10, беспорядочно закрутившись, вошел в штопор над аэропортом О'Хара.

— Тра-ба-бум! — вскричал Чиун.

ДС-10 врезался носом в ангар и рухнул на взлетно-посадочную полосу.

— Вы кончили играть в игрушки? — спросил Форсайт.

— В ваших руках и в руках ваших людей, — отвечал Чиун, — любое оружие — игрушка. В моих руках любая игрушка — оружие.

— Очень мило, — усмехнулся Форсайт. — Вот и возьмите завтра эти модельки на встречу с мистером Гордонсом в аэропорт О'Хара вместо оружия.

— В моих руках и в руках этого человека, — повторил Чиун, махнув рукой в сторону Римо, — любая вещь — оружие, более мощное, чем странное ружье, которое показывал ваш человек. Его ружьецо — действительно игрушка.

— Ну, хватит! — нахмурился Форсайт. — Это уж слишком!

— Ты, китаеза, видать последнего ума лишился! — вскипел снайпер. В лучах желтого света появилось его лицо с холодным взглядом водянисто-голубых глаз.

— Заряди-ка свое игрушечное ружье, — негромко сказал Чиун.

— Прекратите немедленно! — забеспокоятся Форсайт. — Это — приказ! Брайен, скажите своему напарнику, чтобы он перестал злить снайпера.

— Я тут ни при чем, — ответил Римо.

— Заряжай, заряжай свое игрушечное ружье, — хихикнул Чиун.

Модель ДС-10, плавно взмыв в воздух, застыла в его правой руке на уровне плеча, носом в сторону снайпера, который зарядил винтовку. Форсайт отошел от стола в тень. Лежавшие на краях стола руки обступивших его людей вмиг исчезли. Все, отпрянув, растворились в тени. Римо остался стоять на прежнем месте — между Чиуном и снайпером, выстукивая пальцами какой-то мотивчик. «Сердцем молодой» — на слух определил Форсайт название песенки.

Снайпер вогнал патрон с отравленной пулей в патронник, клацнувший с глубоким металлическим звуком, свидетельствующим о высокой точности обработки и подгонки деталей. Снайпер поднял винтовку к плечу.

Римо зевнул.

— Стреляй! — сказал Чиун.

— С такого расстояния я просто не могу промахнуться, — сказал снайпер. — Отсюда я могу расщепить пулей надвое ресницу.

— Стреляй! — повторил Чиун.

— Ради Бога, — взмолился Форсайт, — только не в подвале Казначейства!

— Ну уж нет, — злобно пробормотал снайпер, — если этот придурок сам того хочет, сейчас у него во лбу появится третий глаз.

Снайпер нажал на спусковой крючок, и рука Чиуна с тонкими длинными пальцами, освещенная ярким желтым светом, казалось, вздрогнула. ДС-10 в ней уже не было. Только один Римо уследил полет игрушечного самолетика, зато все остальные очень хорошо увидели, как он произвел посадку. Крылья модельки распластались по лбу снайпера, а нос самолета с кабиной пилотов глубоко вонзился в череп. С хвостовой части фюзеляжа закапала кровь. Снайпер упал лицом вниз. Винтовка с толстым стволом грохнулась на макет и застыла рядом с пассажирским терминалом.

Чиун отбросил ее в сторону.

— Игрушка! — презрительно сказал он.

— Что вы наделали! — вскричал Форсайт. — Не положено никого убивать в подвале Казначейства, не имея на то соответствующего приказа в письменном виде.

Римо повернулся к Форсайту и сказал:

— Нельзя допустить, чтобы это сошло ему с рук, заставьте его убрать труп. Он всегда оставляет за собой неубранные мертвые тела.

— Но он первый начал, — возразил Чиун. — Если бы начал я, тогда другое дело.

— Своими «бум-трахами» ты спровоцировал этого болвана. Тебе было скучно, — заявил Римо.

— Я всего лишь играл в самолетики, — ответил Чиун. — А вы, белые, всегда покрываете друг друга.

— Послушайте, о чем вы? Ведь у нас здесь труп, — растерянно пробормотал Форсайт.

— Правильно, — поддержал его Римо. — Не позволяйте ему уйти, не убрав за собой.

— Если бы я был белым, вы бы так не говорили, — стоял на своем Чиун.

— Как теперь объяснить убийство? Что делать? — спросил, с трудом приходя в себя, Форсайт.

— Спишите его на расовые разногласия, — посоветовал Чиун. Он подхватил эту фразу в одной из своих любимых «мыльных опер» и сейчас счел ее подходящей к случаю. — Вы, белые, не только смешно пахнете, вы глупы, и вы расисты. И никакая вы не «лучшая раса»!

— Не обращайте внимания, — сказал Римо Форсайту. — Он не любит убирать за собой... Так где, вы говорите, эта программа? Кстати, раз она не представляет ни для кого на Земле ценности, на этот раз — никаких подделок.

По дороге в Чикаго Римо, сидя в кресле самолета, обследовал коробку с непонятными надписями типа «миниатюризация», «компонент», «ввод» и тому подобное, ломая голову над тем, кому может понадобиться искусственный интеллект на уровне пятилетнего ребенка. Форсайт сообщил, что над проблемой создания искусственного интеллекта бились лучшие умы, используя сложнейшие компьютеры, но так до конца ее и не решили.

Когда Чиун прикончил снайпера, Форсайт перестал настаивать, чтобы Римо с Чиуном взяли с собой его людей в Чикаго.

— Учтите, нам не нужны ни ваши кинооператоры, ни звукооператоры или кто там еще — со всей их техникой, — предупредил его Римо.

— Но наше оборудование — самое современное и технологичное в мире, запротестовал Форсайт.

— В прошлый раз вы им пользовались? — спросил Римо.

— Да, но...

— Оно остается здесь. И вы тоже.

Форсайт хотел было возразить, но, взглянув на лежащее на носилках тело снайпера, покрытое простыней, внезапно передумал и сменил тему.

— В этот критически важный для всей операции период, — заявил он, мы должны диверсифицировать персональную инициативу.

— Мы проведем эту встречу одни, — по-своему расшифровал его мысль Римо. — И только так.

— И не вернетесь назад, — мрачно предрек руководитель группы Фрэнсис Форсайт.

Римо заметил, что Чиун подает ему знаки.

— Мой коллега хотел бы захватить с собой модели самолетов.

— Пусть берет. Господи, неужели вы думаете, что кто-нибудь из нас рискнет ему помешать?

Когда самолет пролетал над озером Эри, Чиун вывалил из рукава своего кимоно полдюжины миниатюрных моделей пассажирских реактивных лайнеров. Некоторое время он их молча разглядывал, а потом сказал:

— Не знаю, как вы, западные люди, это делаете, но машины почти идеальны для движения сквозь воздух. Не понимая самой сущности движения и тех философских основ, которым я тебя учил, эти люди, имея в своем распоряжении всего лишь свои приборы, пишущие машинки и прочую чепуху, создали эти самолеты. Я поражен.

Мастер Синанджу не удержался и высказал это же стюардессе, которая передала его слова пилоту. Заинтересовавшись, пилот подошел к Чиуну и Римо.

— Это хороший самолет, — похвалил Чиун.

— Спасибо, — сказал пилот, атлетически сложенный мужчина лет пятидесяти с чеканным загорелым лицом спортсмена, соблюдающего форму.

— Но у него есть изъян, — продолжал Чиун, указывая на хвост самолета. — Вот это место. Здесь должно загибаться внутрь, а не выступать наружу.

Пилот повернулся к стюардессе: