Дестроер (№12) - Белые рабыни

Римо ухитрился затолкать перед собой во вращающуюся дверь сразу обоих телохранителей и обладателя портфеля, сломав при этом только одну кость – левую руку «портфельщика», которая не смогла уложиться в жесткие рамки общего объема. Тот издал при этом соответствующий обстоятельствам вопль.

До липпинкоттовского этажа они добирались лифтами. Первый поднял их только до шестидесятого этажа, где три охранника и управляющий учинили Римо и сопровождающей его группе настоящий допрос.

Римо был вежлив и откровенен. Охранникам и управляющему он сказал, что хочет повидать мистера Липпинкотта и будет счастлив, если они составят ему компанию. На что трое из них с радостью согласились. Они были рады, что никто из них не стал тем четвертым, который лежал сейчас со сломанными ребрами и разбитым носом на ковровом покрытии шестидесятого этажа. Счастливая толпа весело вывалилась из лифта на восемьдесят восьмом этаже. Бросившиеся к ним навстречу два охранника перелетели через выполненный из черного дерева великолепный письменный стол личной секретарши Липпинкотта, вдавив ее при этом в висевший за ней оригинал Пикассо. Офис был похож на картинную галерею, если не считать того, что на свете не так уж много галерей, которые могут позволить себе иметь такую коллекцию Пикассо, Матиссов, Ренуаров и Шагалов. Римо смахнул со стены какую-то голубую картину с многочисленными точками на ней и повел свою группу на встречу с самим мистером Липпинкоттом. Один из охранников было запротестовал, и Римо оставил его в приемной с головой в книжном шкафу.

У офиса Лоренса Батлера Липпинкотта не было двери. Как понял Римо, она была и не нужна. По сути дела она находилась на шестидесятом этаже.

Липпинкотт оторвал взгляд от машинописной страницы, которую он читал. Это был пожилой, уже седеющий мужчина с гладкой кожей, на лице – выражение спокойной уверенности богатого человека.

– Ну? – сказал он, спокойно взирая на всю эту суматоху.

– Меня зовут Римо, и я говорю «нет».

– Мистер Липпинкотт, – начал было «портфельщик», придерживая сломанную руку, но дальше этого он не продвинулся, так как тут же перелетел через голову своего босса. И на этот раз Липпинкотт остался невозмутим.

– Право, господин Мюллер, для чего это? Человек и так уже травмирован, – только и сказал он.

Римо запустил в Липпинкотта управляющим с шестидесятого этажа.

– Если у вас что-то на уме, то скажите, что именно. Зачем делать больно невинным людям?

Римо посадил одного из охранников на стол Липпинкотта, прямо на фотографию его семьи, что выглядело на удивление обыденно. Вышиб из охранника дух. Липпинкотт спокойно вытащил из-под него свой отпечатанный листок бумаги.

Римо посадил на стол второго охранника, который вдруг попытался бежать, причем посадил прямо на первого. Тот внезапно потерял сознание.

– Вы пытаетесь мне что-то сказать, – предположил Липпинкотт.

– Да, – ответил Римо.

– Вы пытаетесь мне сказать, что ни мои деньги, ни мои служащие не смогут защитить меня от вас.

– Да, – сказал Римо.

– Что ж, резонно, – согласился Липпинкотт. – Не хотите ли чего-нибудь выпить?

– Спасибо, нет, – сказал Римо.

– Сигару?

– Спасибо, нет, – сказал Римо.

– Венесуэльскую, по пятнадцать долларов за штуку?

– Спасибо, нет, – сказал Римо.

– Так что же вы от меня хотите?

– Оставьте меня в покое.

– Вы уверены, что мы не сможем как-нибудь договориться?

– Уверен.

– А вот это уже невероятно, – сказал Липпинкотт. – Все чего-то хотят. Чего хотите вы?

– Не ваше дело.

– Резонно, хотя я этого и не понимаю. Если вам все-таки когда-нибудь что-нибудь от меня понадобится, дайте мне знать, поскольку мне нужна ваша помощь, и я думаю, что, в конце концов, мне все же удастся ею заручиться.

Римо услышал снаружи пронзительный крик. Липпинкотт включил переговорное устройство.

– Все в порядке, мисс Уоткинс. Нет причин для беспокойства.

– Но, мистер Липпинкотт, в вашем кабинете сумасшедший!

– Говорю вам: все в порядке. Первый ясно выражающийся человек, которого я встретил после смерти дедушки.

– Я вызову полицию.

– Глупости. Вызовите доктора. Здесь раненые. Полиция нам не нужна. – Он выключил переговорное устройство.

– Приятно было с вами познакомиться, господин Мюллер.

– Мне тоже, – сказал Римо.

– Если бы только эти шуты гороховые знали, как разговаривать с людьми. Вот чем плохо, когда у тебя столько денег. Каждый считает, что именно он знает, чего ты хочешь, и никому в голову не придет поинтересоваться, чего же ты действительно хочешь. Они делают от вашего имени всякие ужасные вещи. Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, – заверил его Римо.

– Надеюсь, вы не собирались уничтожить это полотно Сера[1], не так ли?

– Собирался, – признался Римо, возвращая на место картину с точками.

– Я полагаю, чтобы показать, что деньги для вас ничего не значат?

– Верно, – подтвердил Римо.

– Я ее выкуплю.

– Нет необходимости, – сказал Римо. – Она ведь не моя.

Покидая офис Липпинкотта, он подумал: «Если бы люди ясно излагали свои мысли, то добрая половина проблем в этом мире решалась бы простым обсуждением их здравомыслящими людьми».

Глава четвертая

Когда Римо вернулся в Беркшир, его ждало распоряжение сверху. Чиун, который никак не мог совладать с телефонным кодом, понял только слова «тетя Милдред».

– Тетя Милдред? И что дальше? – спросил Римо.

– Тетя Милдред. Я в твои игрушки не играю. Если доктор Смит хочет с тобой встретиться, почему бы ему просто не сказать: «Я хочу с тобой встретиться»? Вместо этого – «тетя Милдред очень сожалеет, что не может прийти», или «у тети Милдред готов обед», или «тетя Милдред собирается переставить мебель в голубой комнате».

– Так ты помнишь, какую именно фразу тебе сказали?

– Не помню, – высокомерно сказал Чиун, как будто, задавая этот вопрос, Римо позволил себе перейти границы дозволенного.

– Да я потому спрашиваю, что одна из этих фраз означает, что нам нужно срочно сматываться отсюда, а другая – что все идет тип-топ.

– Бежать, спасая свою жизнь, – верное средство лишиться ее.

– Не в том дело, Чиун. Просто все они означают совершенно разные вещи.

– Для меня они ничего не означают.

– Да, но для меня они значат многое.

– Ну и сидел бы тогда у телефона, вместо того, чтобы бродить где-то из-за своей глупой похвальбы, – заявил Чиун весьма довольный тем, как он закруглил дискуссию.

Римо до утра прождал повторного звонка, но его не последовало, и он уже собирался соснуть, когда услышал подкатившую к дому машину. По тому, как медленно, осторожно и аккуратно она парковалась, как мягко, без рывка, открывалась ее дверь, чтобы не изнашивались зря дверные петли, Римо понял, что это самый главный – директор КЮРЕ, доктор Харолд В. Смит. Видимо, все-таки в том телефонном разговоре говорилось, что у тети Милдред готов обед. Что означало – оставайся там, где ты есть: будет личный контакт.

– Я вижу, Чиун правильно все понял, – сказал Смит, не утруждая себя тем, чтобы поблагодарить Римо за то, что он открыл перед ним дверь, или хотя бы ответить на его приветствие. – И что вы все жалуетесь, будто он не может передавать кодированные послания? У него все прекрасно получилось. Вы – здесь.

На Смите был темный костюм, белая рубашка и галстук в полоску. С живостью курьера он взбежал по ступенькам на открытую веранду. Солнце уже раскидало огненно-рыжие полоски своих лучей по утреннему серому небу над озером Патусик.

– Не думаю, что в этом доме найдется какой-нибудь кофе, – высказал предположение Смит.

– Верно. Кофе мы не держим. Хотите немного холодной утки?

– Пить так рано?

– Это не алкоголь. Остатки вчерашнего ужина.

– Звучит ужасно, – сказал Смит.

– На вкус еще хуже.

Римо смотрел на Смита и на небольшой пакет в левом кармане его костюма, похожий на туго набитый конверт. «Сколько человек, – подумал он, – сыграли свои маленькие незаметные роли, чтобы собрать то, что было в этом конверте»… Секретарь, подзаработавший на том, что написал и отнес в редакцию журнала статью, в которой утверждалось, что Римо Мюллер писатель, хорошо знающий Африку… Банкир, незаметно открывший месяц назад банковский счет и предоставивший кредит человеку по имени Римо Мюллер, которого он в глаза не видел, но которого очень рекомендовали его друзья. В этом конверте была вся КЮРЕ – сотни людей, каждый из которых, кропотливо делал свое маленькое дело, не зная при этом общей картины.

– Вижу, вы заинтересовались конвертом. В нем – ваши билеты до Бусати и паспорта вместе со статьей за вашей подписью. Вам следуете ней ознакомиться. Ее написали вы.

– Я ее уже читал, – заметил Римо.

– Она еще не опубликована!

– Один чудак, работающий на Липпинкотта, показал ее мне. Они хотели нанять меня.

– Прекрасно. Лучше всяких ожиданий. Превосходно. Мы собирались направить вас в Бусати как журналиста, чтобы в случае чего все свалить на журнал. Но работать на Липпинкотта – это гораздо надежнее. Впервые, Римо, я вижу, что наша операция развивается даже лучше, чем запланировано. С вами такого обычно не случается.

– Я не собираюсь работать на Липпинкотта, – сказал Римо. – И вроде бы объяснил ему это.

– Вы встречались с Лоренсом Батлером Липпинкоттом? – спросил Смит. Римо не понравился прозвучавший в его голосе оттенок завистливого восхищения.

– Ага. Я виделся с Липпинкоттом. И швырнул в него несколько его работников.

– Вы в него… Что?

– Я сказал ему, что отказываюсь на него работать.

– Но это была бы для вас замечательная крыша. Нам нужен кто-то, на кого можно будет потом все свалить, если вы там, в Бусати, вляпаетесь в какую-нибудь историю.

Римо пожал плечами.

– Вас еще не успели ввести в курс дела, а вы уже ухитрились кое-что подпортить, – проворчал Смит.

– Ну и не нужно мне ваше дело, – буркнул Римо, направился к холодильнику, из которого извлек остатки холодной утки и чашку холодного же риса, и, пренебрегая предостережениями Чиуна, принялся это жевать, хотя на душе у него было весьма неспокойно. Смит последовал за ним на кухню.

Оторвав жирную утиную ножку, Римо качал старательно перемалывать ее зубами в кашицу.

Проблема, объяснил Смит, не в том, что Джеймс Форсайт Липпинкотт пропал где-то в африканских джунглях. Такие вещи случаются. КЮРЕ не стала бы с этим связываться, даже ради одного из Липпинкоттов. Нет, прослеживается общая опасная тенденция. Очень опасная.

Римо подцепил кончиками пальцев комочек риса и положил его в рот. Вот бы сейчас горячий гамбургер, подумалось ему.

– Тенденция, которая может подорвать веру американцев в способность правительства защищать их, – продолжил Смит.

«Если смешать во рту утку с рисом, может будет повкуснее», – размышлял Римо.

– Основная обязанность правительства, – говорил Смит, – защита его граждан.

Римо попробовал новую комбинацию: к маленькому кусочку утки добавил несколько рисовых зерен.

– У нас нет пока абсолютной уверенности, но мы полагаем, что кто-то совершает в Америку рейды за рабами.

«А что если я запью эту мешанину теплой водой», – подумал Римо. Должно же что-то улучшить ее вкус!

– В прошлом году умерли насильственной смертью несколько богатых молодых девушек из семьи Липпинкоттов. Так, по крайней мере, мы считали. Но, как теперь оказалось, на самом деле эти девушки не погибли. В их гробах оказались тела других людей. Мы считаем, что кто-то похитил этих девушек и вывез тайком в Африку в качестве рабынь. Нечто вроде рабства наоборот.

Римо отвернул кран с горячей водой и наполнил стакан. Прихлебнул. Не помогло.

– Рабство наоборот? – переспросил он.

– Да, – сказал Смит. – Черные захватывают белых.

– Что же тут «наоборот»? – удивился Римо. – Рабство – оно и есть рабство.

– Конечно, – сказал Смит. – Я имел в виду, что исторически белые всегда порабощали черных, а не наоборот.

– Только идиот живет историей, – изрек Римо, повторяя то, что сказал однажды Чиун, и чего он так и не понял.

– Верно, – согласился Смит. – Ваше задание в сущности достаточно простое – отправиться в Бусати, узнать, что случилось с Липпинкоттом, освободить девушек и вернуться обратно.

– А почему бы это не сделать через правительство?

– Нельзя, – ответил Смит. – По нашим сведениям, за всем этим просматривается сам президент Бусати – генерал Ободе. Если мы обратимся к нему напрямую, он тут же убьет этих девушек. Нет. Сначала нужно их освободить. После этого, наше правительство будет иметь дело с Ободе, и тогда ему не выкрутиться.

– Могу я ликвидировать Ободе?

Смит отрицательно покачал головой.

– Слишком рискованно. Он, правда, сумасброд, но это наш сумасброд. Его убийство может повлечь за собой большие проблемы в этом регионе.

– Вы сказали, что по вашим данным тут замешан Ободе. А насколько надежны ваши источники? – спросил Римо.

– Непогрешимы, – ответил Смит. – Источники ЦРУ.

– А ваши источники знают, где находятся сейчас те девушки?

– Нет. Нам известно только, что в столице Бусати есть белый дом с железными воротами.

– Значит, вы не знаете, где они. Так?

– Так.

– И вы не знаете, как были похищены эти девушки. Правильно?

– Правильно.

Римо положил обратно в холодильник и утку, и рис. Ничто не могло улучшить их вкуса.

– Знаете, Смит, что я вам скажу? – вздохнул он. – В Америке уже ничего не срабатывает, как надо. Ничего.

Глава пятая

Президент страны – генерал Ободе не хотел сегодня никого принимать. Конечно, звезды, может быть, врут. Но разве не пробрался вчера ночью на территорию дворца и не провыл трижды шакал, а никто этого шакала не видел! Где этот шакал? Он задал этот вопрос вслух, сидя на балконе в своем кабинете, бывшем когда-то кабинетом английского губернатора, у которого Большой Папочка служил в чине старшины в ее Величества кенийских стрелках.

– Где этот шакал? – вскричал он. А почему слоны, находящиеся на вооружении армии Бусати, бродили по расположению части, хотя не наступил еще сухой сезон? Почему они бродили? Чего они там искали? А как насчет министра общественной безопасности, которого обнаружили пригвожденным к дереву?

Задав себе эти вопросы, генерал Ободе не нашел на них ответов. Все скверно. Его мудрецы не были мудрыми, генералы не были храбрыми, а советником не хватало ума.

Он подошел к огромному в замысловатой раме зеркалу, взглянув в него, увидел массивную фигуру и темнокожее лицо с грубыми резкими чертами. «Хауса он и есть хауса», – подумал он.

– Дада, – сказал он своему отражению в зеркале, – скажи мне, положа руку на сердце, может быть, причина твоих проблем в тебе самом? Говори откровенно, ибо я не потерплю никакого обмана, особенно от тебя… старшина.

Генерал Ободе нахмурил брови и задумался. Думал он долго. Взглянул на свои золотые часы – пятнадцать секунд. Да, долго. Но зато у него был ответ: «Вы не виноваты, генерал Ободе. Вы – хороший вождь. Виноваты ваши враги. Уничтожив врагов, вы уничтожите тех, из-за кого эта нервотрепка с шакалом».

Придя к этому выводу, он хлопнул в ладоши, чтобы ему принесли одежду, – он передумал и решил принять тех, кому было назначено на сегодня. Таких был целый список. Посол Ливии – это важно, здесь пойдет разговор о деньгах. Представитель Организации Освобождения Третьего Мира – это неважно, потому что единственным их занятием была болтовня, и к тому же, там полно желтых. Теперь он доверял желтым не больше, чем индийцам и белым, по крайней мере, тем белым, которые не были английскими офицерами.

Английские офицеры ему нравились. Английские офицеры никогда никому не причиняли беспокойства, особенно во время проведения боевых операций: они знали, что только все испортят, а посему перепоручали руководство старшинам, которые умели делать дело. Он подумал еще десять секунд и решил, что ему не нравятся еще и арабы, хотя сам он и был от рождения мусульманином.

«Ну, а кто же тебе нравится, генерал Ободе, только честно?» – спросил он себя. – «Ты, верзила, мне нравишься, – ответил он. – С тобой все о'кей».

Он засмеялся громким раскатистым смехом и продолжал смеяться, пока слуги надевали на него сапоги, белые форменные брюки и рубашку с медалями, и пристегивали на плечах генеральские эполеты.

Приготовившись таким образом к началу трудового дня, он вызвал к себе полковника Уильяма Форсайта Батлера, настаивавшего, чтобы генерал принял журналиста Римо Мюллера, потому что тот написал о генерале Ободе хорошую статью, а хорошие статьи ныне – большая редкость.

«Сегодня хорошая статья, завтра плохая статья, пошел он к черту», – ответил Ободе своему начальнику штаба, родившемуся в США и называвшему себя черным, хотя в венах его текла смесь самых разных кровей. Но, в общем, он не дурак, этот полковник Уильям Форсайт Батлер. Такого неплохо иметь под рукой. Он – не хауса, и это хорошо, так как ему ни к чему завидовать величию генерала Ободе, но он и не лони, а посему, у него нет оснований ненавидеть генерала Ободе. Сам Батлер как-то сказал о себе так: «Я – просто американский ниггер, но я над этим работаю».

Подходящий человек. Почему бы его иногда не ублажить? Ладно уж, сегодня мы, так и быть, примем этого писателишку со смешным именем Римо.

Первым появился полковник Уильям Форсайт Батлер. Он казался худощавым, но генерал Ободе знал, что это был исключительно сильный человек – единственный в Бусати, сумевший однажды свести вничью борцовскую схватку с ним после того, как Ободе под восторженные крики своих солдат бросил на землю двух генералов и трех сержантов. В свое время этот Батлер играл в американский футбол и выступал в команде «Морган Стейт», а потом, не то в «Мамонтах Нью-Йорка», не то в «Гигантах Нью-Йорка». Эти американцы всегда придумывали для своих команд смешные названия.

– Доброе утро, полковник, – сказал генерал Ободе, усаживаясь в богато украшенное кресло с высокой спинкой, бывшее когда-то губернаторским, и ставшее теперь президентским. – Ты не слышал этой ночью шакала?

– Слышал, господин президент.

– И что бы вы сделали в Америке с шакалом, который выл ночью? Причем трижды.

– У нас в Америке нет шакалов.

– Ага, – сказал Ободе и хлопнул в ладоши. – У нас во дворцовом парке тоже нет шакалов. Ну, а что бы ты подумал, если бы вдруг услышал шакала в этом вашем Нью-Йорке?

– Подумал бы, что это весьма странно, господин президент.

– Вот и мне так кажется. Сейчас я преподам тебе еще один урок правления, который ты не получишь даже от вашего ЦРУ.

– Сочту для себя честью, господин президент.

Генерал Ободе хлопнул в ладоши, и в кабинет дружно вошли восемь мужчин в изящных западных костюмах, изящных рубашках и изящных галстуках. Они говорили с изящным английским акцентом. Это был созданный Ободе Государственный гражданский совет, который состоял при нем, но не имел решительно никаких полномочий, поскольку президент предпочитал окружать себя военными. Шестеро членов гражданского совета были из племени хауса, а два – лони. Последних Ободе назначил туда неохотно, уступив настойчивым рекомендациям Батлера. Батлер утверждал, что включение в состав правительства представителей когда-то ненавидимого и преследовавшегося враждебного племени будет расценено западным миром как акт его величия.

– Сегодня ночью три раза выл шакал, – объявил Ободе. – Для вас – оксфордцев и кембриджцев – это ничего не значит. Я уверен также, что это ничего не значит в каком-нибудь шикарном здании Организации объединенных наций, где единственная их забота – это, чтобы работала система кондиционирования воздуха. А вот этот американец, вот этот Батлер, который вернулся домой, на свою настоящую родину, думает, что это что-то означает, а ведь он в свое время работал в ЦРУ. Все вы, конечно, слышали о Центральном Разведывательном управлении. Это вам не Оксфорд. И не Кембридж. И не Организация объединенных наций.

– Это – злобная, опасная организация, господин президент, – сказал председатель Государственного совета, который был из племени хауса. – Чтобы добиться своего, она ни перед чем не остановится.

– Правильно, – согласился генерал Ободе. – Поэтому нам следует относиться к ней с уважением. Так вот, этот бывший агент ЦРУ сказал мне: вой шакала по ночам – это что-то странное. А что вы думаете об этом?

Пока Ободе говорил, Батлер стоял, склонив голову и глядя в пол. Левой рукой он крутил на пальце правой руки кольцо, выполненное в виде миниатюрной золотой цепи.

Совет единодушно решил, что этот шакалий вой был явно странным. Более того, самым странным из того, о чем они когда-либо слышали.

– Ну, не то, чтобы самое странное, – раздраженно подвел итог дискуссии генерал Ободе, – но странное. Мы проведем расследование в стиле ЦРУ.

Махнув рукой, он отпустил членов Совета. Уходя, семеро из них обменялись с Батлером взглядом конспираторов, хорошо понимающих друг друга и доверяющих друг другу, когда нет нужды что-либо говорить.

Ободе вызвал капитана дворцовой охраны, который был хауса, и чья ненависть к Батлеру проявилась довольно заметно на его лице, когда войдя в президентские апартаменты, он увидел там американца. Да, капитан тоже слышал ночью вой шакала, и он уже арестовал одного лейтенанта за имитацию шакальего воя, которым он хотел напугать президента.

– Он из лони, – сказал капитан, глядя на Батлера. – Этот лейтенант – лони. Он и есть шакал.

– Давайте взглянем на этого шакала, – сказал генерал Ободе. Когда капитан охраны вышел, Ободе поделился с Батлером своими логическими выкладками. Шакалов во дворце не было. Там были солдаты. Значит, шакалом был солдат.

– Не думаю, что это так, – сказал полковник Батлер.

– Батлер, какое у тебя звание?

– Полковник, господин президент.

– А у меня?

– Генерал, господин президент.

– В вашем ЦРУ вас учили дисциплине?

– Да, учили.

– Тогда ты должен знать, что когда полковник не согласен с генералом, то прав генерал.

Большой Папочка удовлетворенно улыбнулся и хлопнул в ладоши.

– Нет, господин президент. Меня учили тому, что, конечно, генерал поступит по-своему. Однако прав может оказаться любой из них.

Ободе нахмурился, на щеках выступили желваки. Поманив Батлера пальцем, он показал, что хочет ему что-то сказать по секрету. Батлер подставил ухо.

– Когда мне будет нужна логика, Батлер, – сказал генерал, – я дам тебе знать.

– И все же лейтенант невиновен, – прошептал Батлер, заслышав шаги возвращающегося капитана.

– Может – да, а может – и нет. Но все же он мог быть шакалом.

– Нет, – сказал Батлер, – это я – шакал.

Ободе отпрянул и уставился на Батлера.

– Ты хочешь умереть, полковник?

– Нет, господин президент. Я хочу спасти вам жизнь. Это я вчера ночью привез шакала во дворец, чтобы выявить ваших врагов. Если во дворце действительно находится шакал, значит любой, кто скажет, что вместо шакала выл человек – лжец. Капитан вашей дворцовой охраны – лжец. Он знает, что вы хотите ввести лони в правительство и пытается сорвать ваши планы, обвинив лейтенанта лони в преступлении, которого тот не совершал. Теперь вы видите, кто ваш враг? Его не надо далеко искать. Это – капитан.

Ободе не смотрел на приближающегося капитана. «Да, тут что-то не так», – думал он.

Батлер взглянул на капитана, который ответил ему злобным взглядом. Батлер подмигнул ему. Капитан был одним из немногих близких к Ободе людей, которые не разделяли мнение Батлера, что Ободе – сумасшедший, и, если он и дальше будет править страной, то Бусати станет вскоре всемирным посмешищем. Поскольку капитан думал иначе, он был опасен для Батлера. Но сегодня Батлер его переиграл.

Капитан стоял перед Ободе, положив руку на плечо худощавого человека в изодранной в клочья лейтенантской форме. Руки и ноги его были закованы в тяжелые железные цепи. Рот – сплошное кровавое месиво. Из нижней губы торчал прорвавший ее зуб.

– Он признался, что он – шакал, генерал, – сказал капитан.

– Признание есть признание, – сказал Ободе, – это логично, в стиле расследования ЦРУ есть логика. Получается, что этот человек виновен. Но я расспрошу его сам.

Ободе посмотрел на лейтенанта, которого капитану приходилось все время поддерживать, чтобы он не упал.

– Ты – шакал?

Капли темно-красной крови падали на чистый мраморный пол у ног лейтенанта, образуя лужицу и разбрызгивая вокруг нее тонкие красные лучики. Человек с разбитым лицом, у которого глаза затекли так, что их почти не было видно, кивнул, и лужица сразу увеличилась в размерах.

Батлер сжал золотое кольцо на правой руке.

– Виновен, – сказал Ободе. Капитан ухмыльнулся.

– Вызовите дежурное отделение, – приказал Ободе. – Я лично буду командовать исполнением приговора. – Он хлопнул в ладоши, человека увели, и слуги быстро смыли кровь с дворцового пола.

Разговор с послом Ливии занял у Большого Папочки всего три минуты. Он доверительно сообщил послу, что Израиль планирует очередной рейд в долину Бусати, и ему требуется более восьмидесяти пяти миллионов долларов, чтобы отбить это нападение. Когда ливийский посол несколько засомневался. Большой Папочка принялся задумчиво вспоминать, какую отличную подготовку получил он у израильских инструкторов-десантников, и как ему хотелось бы снова нацепить на свой мундир крылышки – эмблему израильских парашютных частей. Он также напомнил послу, что был единственным руководителем страны, который открыто заявил в иностранной печати, что Гитлер был прав. Одно это стоило, по меньшей мере, восьмидесяти пяти миллионов. Ливийский посол скромно заметил, что Большому Папочке за это уже платили, но, в конце концов, согласился попросить еще денег у славного лидера революции полковника Каддафи.

– Нечего просить, просто скажи ему и все, – закончил разговор Ободе, и с этим ливийский посол вышел.

– Мы получим еще двадцать пять миллионов долларов, – сказал Батлеру Ободе, когда посол удалился. – Все-таки лучше, чем ничего. Надо действовать, пока у них там еще не высохла нефть. Кто следующий?

– Журналист Римо Мюллер, из Америки. Тот самый, который написал о вас хвалебную статью, – сказал Батлер.

– Приму его завтра.

– Вы говорите это уже третий день.

– И буду говорить еще три дня. Мне предстоит привести в исполнение приговор. Но сначала я хочу взглянуть на шакала, которого, как ты сказал, ты привез сюда.

– И вы все равно расстреляете этого лейтенанта?

– Я сказал, что будет казнь. Не могу же я отказываться от своего слова?

Солдаты, мимо которых они проходили, приветствовали их четко и строго, проявляя отличную военную выучку, которой может добиться только лучший из английских старшин.

Спускаясь вниз по ступеням в небольшое подвальное помещение дворца, Ободе поинтересовался у Батлера, как идут дела в белом доме с железными воротами.

– Просто прекрасно, господин президент. Солдаты, которые им пользовались, неустанно благословляют ваше имя. Вы сами должны побывать там.

Ободе усмехнулся и покачал головой.

– Вам не нравятся белые женщины, генерал?

– Зря вы их там заковываете в цепи и избиваете. Скажу тебе, полковник, белые женщины были у меня еще до того, как ты здесь появился. У меня были желтые женщины. У меня были женщины хауса и женщины лони. У меня были старые и молодые, толстые и худые, женщины, пахнущие духами, и женщины, пахнувшие навозом, – сказал Ободе, останавливаясь перед дверью, ключ от которой был у Батлера. – Полковник Батлер, между ними нет никакой, даже пустяковой, разницы. А твои авантюры с молодыми богатыми американками стоят слишком дорого и могут еще доставить неприятности со стороны американского правительства.

– Но, генерал, разве это плохо, если лучшие солдаты великого вождя великой страны получают самое лучшее?

– Лучшее из чего? Возьмем, скажем, королеву Елизавету и самую завалящую проститутку из какого-нибудь племени в джунглях. Никакой разницы.

– Вы имели королеву Елизавету?

– Нет. Но если человек съел сто поросят, разве ему требуется съесть еще и сто первого, чтобы узнать, каков поросенок на вкус?

– Мне жаль, генерал: я думал, вы одобряете то, что я делаю для ваших людей. – Батлер покрутил кольцо на правой руке.

Ободе пожал массивными плечами.

– Ты хотел получить этот дом и заниматься всякими штучками, и я тебе разрешил. Ты мне нравишься, Батлер. Ты – единственный из моего окружения, кто равнодушен к интересам того или иного племени и предан только мне. Хотя ты и миндальничаешь с этими лони. Так что пользуйся своим домом. Ну, а теперь посмотрим твоего шакала.

Батлер повернул ключ и открыл дверь подвала. Он был пуст. Ободе шагнул внутрь и потянул носом. Прежде чем ошарашенный Батлер смог шевельнуться, Ободе выхватил револьвер из кобуры полковника, как это делается при разоружении взбунтовавшихся военных.

– Послушайте, генерал! Я сам лично втащил сюда шакала. Я сам привязал его к той стене. Я хотел доказать вам, что в вашей охране есть лжецы. Шакал был здесь, генерал. Какой мне смысл лгать вам?

– Выходи, Батлер, – сказал Ободе.

Во дворе дворца нестерпимо жгло утреннее африканское солнце, корни трав будто поджаривались в пыли. Капитан дворцовой стрижи широко осклабился, увидев лонилюбивого американского полковника, шагающего перед генералом с поднятыми вверх руками и пустой кобурой. Он демонстративно подмигнул Батлеру и приказал наряду опуститься на одно колено.

– К стене, – распорядился Ободе.

Батлер обошел офицера лони, который был прикован к стене цепями и тяжело обвис на наручниках, и повернулся лицом к Ободе:

– Ты – чертов идиот, генерал! – закричал он. – Если ты меня пристрелишь, то лишишься лучшего из своих офицеров. Я хочу, чтобы ты это знал, ты, тупоумный ублюдок!

– Ты меня называешь тупоумным ублюдком! – прокричал в ответ Ободе. – Но не я, а ты стоишь сейчас у стены с поднятыми руками!