Дурилка. Записки зятя главраввина

Тянуть время было в особенности важно в случае с Ганнибалом, который убыли войскам не знал (в отличие от Александра, Пирра, Наполеона и Гитлера) — к нему стекались гипнабельные добровольцы из покоренных народов. Победить такого, как Ганнибал, можно было только терпением, одним только терпением. Для достижения победы достаточно всего-навсего сохранять свое войско, тренировать его на психическую устойчивость, двигаться с противником параллельным курсом. Что и делал не понятый толпой и легионерами Фабий (а спустя две тысячи лет — Кутузов). А Ганнибал понял (скорее, почувствовал) — и испугался.

Что примечательно в теории стаи — одно только это параллельное движение непременно должно привести к рассеиванию войска сверхвождя! Во все времена (в особенности до русско-японской войны 1904 года) потери от болезней во время военных кампаний превышали потери от ран. А близость к сверхвождю, некрофилу, умножает болезни и отягощает их течение (см. в кн.: «КАТАРСИС»). На о. Св. Елены вокруг даже полуживого от ядов Наполеона люди болели не в пример больше, чем солдаты удаленной, не приближавшейся к бывшему императору английской охраны. Но если в столицах мира придворные имеют возможность уехать в загородный дом и там прийти в себя, то в военном лагере (и без того скопление дышащих убийством людей — место нездоровое) деться от сверхнекрофила некуда, отсюда и болезни, от которых войско истаивает.

Одной близости сверхвождя достаточно, чтобы со временем истаяло его собственное войско (в чужой стране, в виду лагеря противника, вождь из военного лагеря не отлучается). Но мало того! Мудрый Фабий задействовал и еще один фактор!

Он расположил свой лагерь как можно ближе к лагерю Ганнибала! Подробно парадоксальный механизм того, почему в результате такого маневра ускоряется уничтожение стаи завоевателей, будет рассмотрен в главе о крысах «Грызня элементов стаи крыс: единственная причина — присутствие чужого». А если коротко и упрощенно, то: сила некрополя у его носителей возрастает при виде чужих, и это некрополе убивает прежде всего тех, кто ближе находится к его источнику.

Таким образом, для обороняющихся от сверхвождя, для победы над ним, выгодно не только тянуть время, не только, не вступая в сражения, двигаться параллельным курсом, но и организовывать свой лагерь как можно ближе к захватчику. Что Фабий-Кунктатор и делал.

Итак, Ганнибалу противостояли два типа полководцев: одни подобные Варрону и начальнику конницы Марку Муницию, другие подобные Фабию и отчасти Луцию Павлу. От первых народ Рима тащился — а толпа никогда не ошибается где и с кем кайф больше! — спасителей же родины уничижали и давали презрительные клички типа «Кунктатор». Ганнибал тоже не ошибался, только наоборот: он всякий раз радовался, когда узнавал, что во вражеское войско прибыл очередной любимец толпы. Последующее было делом техники: оставалось каким-либо простеньким приемом вовлечь любимца в восторг — и далее по расписанию…

О, Ганнибал был великим знатоком гипноза и понимал, что одурь восторга одурью и остается, как бы ее ни называли: восторгом победы, религиозным восторгом или как-нибудь еще. В частности, древние историки — а о Ганнибале писали, наверное, все — отмечают странный случай, который произошел немедленно после того, как Ганнибал перешел Альпы. Он собрал войско, приказал вывести плененных альпийских горцев, кинул им под ноги оружие и предложил между собой сразиться. Тому, кто зарубит своего единоплеменника, он обещал в подарок коня и, видимо, свободу. Горцы дружно, как один, ринулись к оружию, и началась взаимная резня. Естественно, во время такого рода состязаний зрители, даже если им неизвестны обе команды, все равно эмоционально оказываются вовлечены, — чаще всего на стороне побеждающего. Побеждающая сторона победила и в тот раз, перепачкавшись в крови своих братьев, — чем вызвала восторг победы у ганнибалова войска исполнителей. Ганнибал приказал прекратить резню и немедленно сделал своему войску очередное внушение об их непобедимости, и напротив, ничтожности и трусости римлян. После чего послал получивших внушение в бой. Победа ганнибаловцев была полной: лучше вооруженные и хорошо отдохнувшие римляне позорно бежали, что неудивительно, поскольку о том, что римляне вот-вот побегут, галлюцинировал не только сам Ганнибал, но и каждый из его воинов.

Ту же операцию по гипнотическому введению в «восторг победы» Ганнибал проделывал не только со своими воинами, но и, в сущности, с «любимцами Рима», Варроном и Муницием, подставляя им для затравки мелкие отряды вспомогательных войск, которые римляне к своему полному восторгу и изрубали в лапшу. Чтобы потом изумиться тому, что они, столь победоносные, ни с того ни с сего тут же обратились в позорнейшее бегство.

В великой войне побеждает психолог масс. В тактическом смысле — сверхвождь, а в стратегическом, напротив, — кунктатор.

* * *

Приведенный случай с взаимной резней горцев интересен не только изощренностью психотехники самого Ганнибала, но и невежеством даже наиобразованнейшей части римской интеллигенции. В частности, многие историки не могли взять в толк, зачем это Ганнибал произносил речь, разве что не взобравшись на кучу трупов убивших друг друга альпийских горцев. Более того, многие античные историки считали, что эта театрализованная резня все равно что спектакль; актерство же (низкая профессия) полководца унижает, делает ничтожным. А поскольку столь великий народ как римляне, рассуждали римские историки, ничтожеством побежден быть не мог, то и самой резни — не было. Не могло быть, потому что не могло быть никогда.

Но она была. Поэтому многие и многие историки (в частности, Тит Ливий к возмущению его комментаторов) ее подредактировали в соответствии с постулатами стихийной дарвинщины (исходящей из того, что раз вождь действует на благо, то он — хороший) следующим образом: дескать, была резня, Ганнибал ее остановил, а уж только потом, повременив, собрал сходку.

К счастью, нашлись исследователи, которые обратили внимание на подлог, описали его, описали сеанс подготовки к гипнотическому внушению ганнибаловцев. И этим дали возможность нам, потомкам, нащупать пути к объяснению сегодняшних наших неурядиц…

Да, конечно, особенности начала поразительных завоеваний Ганнибала мы рассматривали не ради него самого, но в связи со сверхвождем Наполеоном и его разгромом в России (далее можно понять суть и современных нам событий).

Ведь, в сущности, в России в 1812 году все повторилось почти в точности: был свой начальник конницы Муниций, был свой Варрон, обожаемый народом и истеричными женщинами, был свой Фабий и свой Луций Павел, которых высмеивали в войске, в народе и при дворе, а самое главное, была все та же толпа и искажающие действительность недоумки-историки.

Именно то, что Наполеон невротически воспроизводил Ганнибала, в самый ответственный момент поступая неадекватно, во многом и определило ход кампании 1812 года.

Обычный некрофил пожирает в первую очередь сам себя и свою семью, а яркий некрофил — ещё и всё своё окружение. Это — ахиллесова пята сверхвождей, отправляющихся в захватнический поход.

Ладно бы они давили только на себе подобных прихвостней, но, бывает, они пытаются подмять или уничтожить неугодников. Здесь и вырастает перед глазами третья ступень теории стаи, которую из вождей XX века было по силам увидеть, похоже, одному только Сталину.

Неугодник которого вынудили взять в руки оружие, не столько уничтожает низовых подхалимов, сколько «всего лишь» провоцирует переворот в психике сверхвождя.

Осознанно ли, или интуитивно, но они тщательно вытравливают из информационного оборота сведения об определяющей роли неугодников в Великих войнах и, конечно, других сферах тоже.

Есть у меня один знакомый — доктор исторических наук Владимир Невежин. После того как вышел второй том «Катарсиса» он по-новому стал смотреть на Войну. Нет, он не понял смысла теории стаи — всё— таки совместим с иерархией историков! — но то, что начало Войны протекало далеко не так, как её описывают суверенитисты, он понял. И стал в архивах делать одно открытие за другим.

К примеру он мне пересказал, как наши сдавали город Гродно. Это почти на границе. Там в 1941-м стояли три наши дивизии. И вот в самом начале войны, когда никто ещё не знал про всеобщий драп, в город вкатился немецкий солдат на велосипеде. Он был пьян — потому и заблудился. Пьян-то пьян, но сообразить, что форма у мелькавших вокруг военных отнюдь не принятая в вермахте, смог — развернулся и сделал ноги.

Что тут стало с нашими военными! Часть складов взорвали, остальное бросили — и разбежались. Все пятьдесят тысяч.

Первыми бежали комиссары, за ними энкавэдэшники, потом командиры и последней бежала красноармейская масса.

Немцы вошли в оставленный город только через трое суток…

Но в России есть и неугодники.

Глава тридцать пятая из второго тома «Катарсиса» — «Теория стаи» (в первом издании «Россия:подноготная любви»)

ЧТО ПОД УГРОЗОЙ РАССТРЕЛА ЗАСТАВЛЯЛИ СКРЫВАТЬ О 28 ГЕРОЯХ-ПАНФИЛОВЦАХ?

Выдуманная сталинцами и держащаяся около полусотни лет легенда по поводу совершенного в районе разъезда Дубосеково подвига следующая.

16 ноября 1941 года один из взводов 316-й стрелковой дивизии генерал-майора И. В. Панфилова героически сражался на подступах к Москве. Это был обыкновенный стрелковый взвод, у них был даже политрук В. Г. Клочков, который якобы сказал:

«Велика Россия, а отступать некуда: позади — Москва!»

Эти семь слов оказались столь зажигательны, что атаковавшие взвод немецкие танки запылали. Взвод даже без авиационной и артиллерийской поддержки, имея на вооружении всего два противотанковых ружья, гранаты и бутылки с горючей смесью, подбил и поджег — невероятно! — 18 танков противника. На поле боя, усеянном трупами немцев, было кровавое месиво.

Все 28 — герои, и все погибли, выполняя приказ Жукова и Сталина — и вообще всех начальников. Ура!

Мораль: вот на что способен обыкновенный советский человек, если послушно выполняет приказы начальства (Сталина, Панфилова, политрука и т. п.). Все могут и все должны поступать так же.

Все обстоятельства подвига, разумеется, перевраны до неузнаваемости. Причем, вранье затронуло не только безобидные уровни, но и уровни, серьезно деструктурирующие сознание. Главное, были преступно затемнены величие и смысл событий 1941 года.

Относительно безобидные уровни вранья отразились в спорах нынешних историков о числе героев: по одним данным, на стыке дивизии Панфилова и группы Доватора оборонялось больше сотни бойцов, а по другим — 29.

Двадцать девятого старательно замалчивали: он при приближении немцев поднял руки и бросился сдаваться. Не добежал. Кто-то из наших не промахнулся.

Фамилия этого 29-го неизвестна, так что почти наверняка, что она на памятнике в списке Героев — Золотыми Звездами были награждены 28 человек.

Отчасти безобидно вранье и о поголовной гибели взвода (как же, в таком случае, до нас дошли легендарные слова политрука?). На самом деле, как минимум четверо ранеными или контужеными попали в плен, а один из этих четверых даже служил немцам помощником старосты в поселке Перекоп родной Харьковской области на Украине. Кстати, этот угодник не кто-нибудь, а командовавший героическим взводом сержант Добробабин.

Еще как минимум двое попали в окружение. Кстати, первым из окружения вышел Даниил Алексеевич Кожубергенов, и произошло это лишь в мае 42-го. Хочется верить, что эти полгода на оккупированной территории он не сидел сложа руки. Естественно, под угрозой расстрела его заставили отказаться от своего участия в том бою, в котором «все герои, и все погибли, выполняя приказ командования». «Естественно» — потому как получалось, что Даниил сражался без участия «командования» не только в тылу у немцев, но и у разъезда Дубосеково.

Остался ли еще кто кроме упомянутых двоих в тылу немцев воевать с захватчиками «без дураков», то есть партизанить, — официальные историки в доступной литературе не сообщают.

Вообще всем уцелевшим Героям до самой их смерти органы затыкали рты, требуя, чтобы они отказались от воспоминаний об участии в этом бою. Иерархо-сталинцам нравилось, чтобы трупами оказались все, кто способен оборонять Родину. Кроме того, не вымарывать же предателей из списков Героев Советского Союза? Не разоблачать же во вранье политуправленцев? Не снижать же авторитет покойного генерала Панфилова, которому нравилось любоваться в зеркале своей физиономией с усиками «под Гитлера»? Не признавать же, что победа на самом деле принадлежит только части взвода — остальные лишь балласт?

Да, наиболее зловредна именно эта ложь — что столь результативно дрался якобы обыкновенный среднестатистический, случайно набранный взвод.

Очевидность этой лжи бросается в глаза хотя бы потому, что у этого взвода не было даже номера. А его не было по той простой причине, что сколочен он был наспех из остатков нескольких даже не взводов, даже не рот и даже не батальонов, — а полков! Даже офицера не успели прислать, потому и командовал старший по званию — сержант. Но хотя эти 29 — и «сборная солянка», однако среди них было резко повышено содержание тех немногих, которые остались в строю после боев на сталинско-гитлеровский манер. С одной стороны, во взводе собрались вместе те, кто в бою не сдавался, но с другой — те, кто не остался партизанить. Иными словами — преимущественно не яркие. Ни в каком смысле. Но и не средний уровень.

«28 панфиловцев» даже не были панфиловцами — дивизия Панфилова в боях до сих пор не участвовала, задача перед ней была поставлена атаковать во фланг наступающих немцев; другое дело, что немцы упредили и начали наступление первыми. Взвод из чужаков был придан сформированной в Казахстане[4] 316-й дивизии всего лишь накануне боя — отсюда и сержант-предатель из Харьковской области, и отсутствие у взвода номера. Поскольку взвод был «чужой», то естественно и расположение его на самом опасном месте — на стыке крупных частей, вне дивизии Панфилова. «Панфиловцы» не были панфиловцами. Зато нас полстолетия с многомиллионными затратами на идеологов учили, что вот, сформированная в Казахстане (Киргизии) дивизия Панфилова сплошь состоит из героев. Какой героический народ в составе семьи советских народов!..

Сколько среди 29 было «комсомольцев»-«внешников», «внутренников» и неугодников?

Достаточно ярких «внешников» было как минимум двое — тот, который бросился сдаваться, и сержант, командир взвода, будущий помощник старосты.

А сколько было неугодников? Неизвестно. Но ясно одно: несмотря на то, что неугодники предпочитали побеждать в тылу у немцев, их концентрация среди 29 была резко повышена по сравнению со средней по Красной Армии — ведь в 41-м не драпали в тыл и не бежали сдаваться в плен прежде всего именно они. (И, с другой стороны, резкое отличие поведения «28 панфиловцев» лишний раз подтверждает, что выживали в боях люди именно нестадного поведения.)

Возможно, неугодников во взводе было аж трое. Или даже четверо. Может, больше.

Что значит хотя бы один нестадный боец во взводе? Вспоминается эпизод, случившийся при обороне Одессы. Один то ли краснофлотец, то ли красноармеец по собственному почину с ручным пулеметом прополз по кукурузному полю в расположение румынской части. Дело даже не в том, что он из своего ручного пулемета положил много оккупантов, а в том, что среди румын началась паника. Взвод смельчака успел на панику среагировать и окопы, освободившиеся от разбежавшихся румын, занял. В донесении же все это выглядело как удачная атака всего взвода, грамотно руководимого командиром и политруком. Командира и политрука — к наградам. Их начальство — тоже. Наградили ли защитника Родины?

Но сколько бы неугодников ни было среди 28 «панфиловцев», ясно одно, что победили они именно благодаря самим себе. А не благодаря, как внушалось десятилетиями, чуткому руководству героического Панфилова с усиками под фюрера.

И дело не в политруке (скорее всего, довоенного образца), который, кстати сказать, прибыл во взвод, когда из подбитых в тот день 18 танков горели уже 14. То есть после появления политрука средняя эффективность боя каждого из оставшихся к тому времени 15 бойцов резко упала, и фронт в этом месте был прорван.

И не в командире-предателе с Украины.

Судьба этого помощника старосты — с точки зрения теории стаи тоже строго закономерна. Он нравился всем «внешникам». Сначала предвоенному красноармейскому комсоставу — ими предатель был выделен, и ему было присвоено звание сержанта. Он понравился и гитлеровцам, которые не отправили его в подземные заводы, но назначили на хлебную должность помощника старосты. Когда на втором этапе войныв 44-м предатель вновь оказался в Красной Армии, то он, естественно, показался своим и новому начальству и был этим начальством за умение нравиться многократно награжден орденами и медалями.

После войны, когда он начал требовать Звезду Героя за бой под Дубосеково, то уже через 4 дня был арестован. Выяснилось его прошлое, и он получил срок за пособничество врагу — 15 лет.

До конца существования Советского Союза реабилитирован, несмотря на его требования, не был. В суверенной России — тоже. Зато в самостийной Украине признан хорошим человеком, своим — официально. Тем самым русофобское украинское чиновничество себя разоблачило: что они такие же, как и Добробабин, — предатели.

Итак, дело не в генерале, не в политруке, не в командире. Но в тех нескольких из числа неугодников, которые в 41-м, собственно, и победили всепланетную «внешническую» стаю Гитлера. И которые совершенно закономерно официозом всех мастей не замечены и оболганы.

Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, и она показалась мне важною: город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвел против него большие осадные работы; но в нем нашелся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город; и однако же никто не вспоминал об этом бедном человеке.

Екклесиаст (9:13-15)

В последнее время стала особенно модна такая концепция Войны: Гитлер и Сталин были евреями (наполовину или на четверть) и потому, будучи дегенератами, создавали концлагеря для других дегенератов — евреев не замаскировавшихся.

Таким образом, Война была внутриеврейской разборкой — потому и лилась кровь других народов и они (те же 28 «панфиловцев») дрались друг с другом с невиданным ожесточением.

Сторонники концепции «внутриеврейской разборки» опираются, разумеется, на достоверные факты общественной жизни — ну, и на концепцию суверенитизма, конечно.

Сталин, по их понятиям, тоже еврей. Он еврей потому, что номинальный его отец Виссарион был горским евреем, то ли полностью, то ли частично. А Гитлер еврей потому, что мама Гитлера работала уборщицей в разных домах и в одном из них хозяином был еврей.

Безусловно, всё это надёжные факты.

Но можно присовокупить к ним некоторое расширение. Например, сохранились более чем достоверные сведения, что мать Сталина относилась к тому далеко не редкому типу женщин, которые трахаются со всеми подряд (без всякого генитального удовольствия, анальный тип по верной классификации Фрейда) и в биологическом отцовстве любого её ребёнка можно подозревать по меньшей мере пару десятков мужчин. (Это не считая того, что старый Виссарион вообще женщинами не интересовался.) Вообще сексуальная гипернеразборчивость — общий случай в родословной всех великих властителей. Таковы были матери и Александра Македонского, и Ленина, и Гитлера — последняя рьяная католичка.

В определении крови рассматриваемых персонажей есть ещё и та трудность, что дочь почти всегда похожа на мать, то есть бабушки Гитлера, Ленина и Сталина были такие же как и их мамы, так же и прабабушки — тут в хаосе «перекрёстного опыления» и вовсе теряются всякие национальные следы отцовства.

Понятно, что пользуясь приёмом расширения пространства факта можно затянуть споры о еврействе Гитлера и всех прочих властителей до пределов Альфа Центавры — но предоставим это занятие суверенитистам, если они уж так упираются в желании сохранить своё положение интеллектуальных дегенератов и психоэнергетических рабов.

С помощью же теории стаи вопрос о национальности решается просто.

Для облегчения восприятия обратимся к аналогии. Представители любой секты, Ордена, братства или преступной группировки друг друга распознают легко — по характерным особенностям речи и интонации, непроизвольным ужимкам и движениям. Эти знаки пытаться усвоить намеренно бесполезно — повторить до тонкости не получится. А по механизмам формирования стаи люди со сходным бессознательным перенимают их влёт. Свой сам себе удостоверение.

Народов это касается в той же степени. Еврея не спутать — принадлежность к этому замкнутому «ордену» для имеющего глаза прописана на каждом из них аршинными буквами.

По поведению Сталина видно, что номинальный его отец Виссарион, действительно, как о том свидетельствуют доступные источники, женщинами не интересовался, в том числе и женой. Что же касается Гитлера, то женская ветвь его рода хотя, осенив себя крёстным знамением, и трахалась со всеми подряд, всё— таки партнёров различала. С особенным чувством, обеспечивающим беременность, мама Гитлера трахалась отнюдь не с евреями. Мать Гитлера была патриоткой — как и её сын.

Всё это очевидно даже с уровня «психологической достоверности».

А в теории стаи есть и другие способы познания — но это для читателей «Катарсиса».

Так что и Сталин, и Гитлер евреями не были, а были «внешниками», евреи же, которых Гитлер со Сталиным, защищаясь, уничтожили — привычными нам «иудовнутренниками».

Ну-ка, о чём проговорился на балконе отпрыск главраввината?

Добавлю: если ощущение не освоено, то знание о простых соображениях малополезно…

Глава двадцать шестая из второго тома «Катарсиса» — «Теория стаи» (в первом издании «Россия:подноготная любви»)

НОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Книга о Великой Отечественной войне — так, чтобы это была бы по-настоящему Книга — еще не написана.

Так полагают многие даже из тех русскоязычных писателей, которые во времена империи, рядящейся в коммунистические одежды, получали содержание за попытки такую книгу написать. Да, в библиотеках единиц хранения в отделе «Великая Отечественная» много, но Книги среди них нет — и это чувствуется.

О нашествии на Россию предыдущего сверхвождя и Отечественной против него войне книга есть — это «Война и мир» неугодника Толстого. Той Отечественной повезло — она не только осталась в подсознании прадедов-рекрутов, и опыт ее наследуется их благодарными потомками, но и предстает перед нами книгой, помогающей нам возрастать и на понятийно-логическом уровне. (Кстати, в наитруднейший период Великой Отечественной, как вспоминают многие и многие, именно «Война и мир» была самой читаемой книгой и в тылу, и на фронте, и в госпиталях, то есть именно эта из тысяч и тысяч книг была существенным фактором, способствовавшим победе над захватчиками, — знай это Лев Николаевич, он бы, верно, прослезился от счастья.)

У Льва Николаевича материалов для работы было намного больше, чем у нас: неугодники в то время были явно видны, их выцедила в рекруты ненависть старост и помещиков, — именно они были очевидные победители, хотя во всей Европе, в особенности в Англии, «почемуто» прославляли казаков (казаки из отряда Неверовского с поля боя бежали, зато споро добивали и без того бегущего противника и добитых обирали — так что, действительно, главные душегубы 1812 года — казаки); а в 41-м неугодники были не просто растворены в массе войск, но, напротив, из армии выцежены. Кроме того, Лев Николаевич жил в сословном обществе; среди участников сопротивления Наполеону было достаточно много неугодников, материально от правящей немецкой иерархии независимых, — они могли говорить что думали (скажем, на охоте) и описывать то, что видели, пусть это и не совпадало с официозной «внешнической» точкой зрения; а со временем даже публиковать мемуары за собственный счет. Писать в том числе и о предателях-священниках, и о Чичагове с Ростопчиным, о партизанах и о предательском поведении купцов. Не сразу, но такие воспоминания были все-таки опубликованы даже в коммерческих изданиях.

В сталинскую и послесталинскую эпоху положение было иное. Наполеоновщины (демократии), правда, не было, но сословное общество уже было сильно размыто. Верхушку правящего класса в эпоху сословного общества составляли наследственные аристократы — в числе которых могли оказаться такие люди, как князь Кутузов, граф Толстой, граф Игнатьев (об этом человеке — ремесленнике, выделявшемся умом даже среди офицеров генштаба, потерявшем во время революции все имевшееся в России имущество, — который в конце 20— х годов ценой всего своего зарубежного состояния вернулся в Россию, — в V части). Теперь же, в эпоху сталинщины, — «новые русские» 1930-х годов (в том смысле слова, который ему придавали еще в древнем Риме: это были первые в своем роде, те, которые зубами, когтями и предательствами, поднимаясь по ступеням иерархии, опередили других).

Толпа же исполнителей жила под новым внушением, что всякий человек есть сэволюционировавшая из хищной обезьяны суверенная личность, способная, следовательно, делать самостоятельные умозаключения. На самом же деле эта «способная делать самостоятельные умозаключения обезьяна» жила в фантастическом мире сообразно полученным внушениям — в якобы «единой семье равныхсоветских народов», равномерно одухотворенных учением Маркса-Энгельса-Ленина. В этот мир вплывали и выплывали небожители с партбилетами, которые знали правду и истину и которых надо было слушаться.

Слушались и в 41-м.

После войны уцелевшей части толпы идеологи внушали, что грандиозные потери убитыми и пленными 1941 года объяснялись вероломством врага, неожиданностью его нападения (час прошел — неожиданно, день прошел — все неожиданность, месяц прошел, потом второй — по-прежнему неожиданность; и это при том, что человеку, чтобы прийти в себя, достаточно нескольких минут, а то и секунд). Конечная же победа объяснялась тем, что «весь советский народ» «с комсомольским задором» поднялся на защиту социалистической Родины, героически отстаивая каждую пядь земли «под руководством партии, правительства и лично…», — а потом перешел в наступление.

Все многочисленные факты о 41-м, которые в эту схему не укладывались, цензурой из мемуаров и рукописей вымарывались.

Несогласные с коммунистической концепцией Великой Отечественной могли рассчитывать на публикации только за рубежом — да и то при выполнении следующего жесткого условия: чтобы сам автор веровал и из его текста следовало, что русские есть воплощение вселенского зла, всемирные агрессоры — да и полные кретины к тому же.

Таким образом, биофильным текстам путь был заказан — повсюду. Только изустные рассказы — от отца к сыну (жены слишком уж часто предавали) могли пролить свет на происходившее в действительности.

После падения в «Империи зла» коммунистической идеологии профессиональные историки, которым перестали платить за россказни прежнего толка, стали пытаться подвести итоги: а сохранились ли вообще какиенибудь заслуживающие доверия источники, описывающие действительные события Великой Отечественной? И, как и следовало ожидать, выяснилось, что несмотря на то, что с момента завершения войны прошло пятьдесят лет, реалистичные описания событий были величайшей редкостью — содержание абсолютного большинства существующих документов и литературы сильно искажено отмершей идеологией.

В сущности, выяснилось, что вообще нет никакой истории и достоверного зафиксировано не так много: разве только день начала вторжения гитлеровцев, день подписания Договора о капитуляции стаи, покинутой самоубийцей-фюрером, грубо-ориентировочная численность павших русских, да, благодаря педантичности немцев, динамика потерь гитлеровцев и расход ими боеприпасов.

Стало выясняться, что мемуары и «научные работы» всего лишь «подтверждали» предписанные официозные лозунги; после же эволюции «желтого» коммунизма в демократию эти мемуары и результаты «научных изысканий» стали своей несуразностью попросту смешны.

О каком повальном героическом отстаивании «до последней капли крови» «каждой пяди земли» могла идти речь, если только освобожденных в 45-м из фашистских концлагерей военнопленных насчитывался 1 миллион 850 тысяч человек? Откуда за годы войны без малого 6 миллионов пленных — и это только доведенных до концлагерей! — а ведь были массы замученных и расстрелянных непосредственно в прифронтовой полосе (действительно, что с ними чикаться, если немецкая воинская часть временно оказалась в отрыве от остальных сил и стремительно продвигается вперед)? Почему сдалось в плен такое количество здоровых и физически сильных, способных держать оружие верных сталинцев?!

Вопросов множество.

Трагедия ли для России то, что сдавшиеся зимой 1941-1942 годов комсомольцы погибли практически поголовно, — от сыпного тифа и голода в концлагерях под открытым небом?

О каком всенародном сопротивлении можно говорить, если более 800 тысяч жителей Советского Союза перешли служить в немецкую армию??!!

О какой защите земли до последней капли крови может идти речь, если немецкая армия вторжения состояла из 3,2 миллиона человек — и в 41-м не погибла? Иными словами, если бы двое-трое из числа пленных и погибших комсомольцев, что были воспитаны на преданности Сталину, сообща убили или ранили хотя бы одногонемца, то война закончилась бы еще в 1941 году —так почему же они этого не сделали?!