Сердца Лукоморов

      За дверью кто-то приказал глухим голосом:
      - Ты, который со шрамом на роже, вылезай сюда!
      Мы уставились на Буяна, он вздохнул, натянуто улыбнулся всем нам и, встав на четвереньки, перекрестился, и полез в низкие двери.
      Мы притихли, обратившись в слух. Неугомонный скоморох пополз в угол возле дверей и устроился там.
      - Ты откуда пришёл? - строго спросил невидимый солдат Буяна. - Откуда взялся?
      - Как это откуда взялся? - переспросил Буян. - С болота пришёл. Из трактира "Чай в присядку".
      - Спьяну на болото забрели, что ли?
      - Почему спьяну? - обиделся Буян. - Мы трезвее трезвого все.
      - А говоришь, что прямо из трактира. Покажи-ка, что за образок у тебя на груди висит? - приказал солдат.
      - Ну да! Я тебе покажи, а ты его заберешь, - отказался недоверчивый Буян. - Образок мне женщина одна подарила, не могу я образок этот никому отдать.
      - Сам не покажешь, я тебя пристрелю! - пригрозил невидимый солдат.
      - Ну, смотри, только, чур, не забирать! - согласился Буян.
      . - Это матери моей образок! - воскликнул солдат
      - Ты Макаровны сын, что ли?! Тебя Алёшей зовут?
      - Ты откуда знаешь, как меня зовут? - воскликнул солдат. - Откуда мать мою знаешь?
      - Мать твоя с прошлого года по болоту бродит, тебя ищет. Мы ей поначалу и помогли, трактир наш показали, чтобы она хотя бы обогреться могла, обсушиться. Она нас сюда она привела. Ей самой нельзя идти. А мне дала образок этот, чтобы ты нас по нему узнал. Мы обещали тебя ей вернуть.
      - Вас я выведу, а сам не смогу с вами пойти. Меня дядька Панкрат Матвеевич выручит, он мне как родной, а уйти не смогу, я слово дал.
      - Какое слово?! Кому ты служить обещал?! - хлопнул себя по бокам Буян. - Это же не настоящие цари, а призраки. Как можно призракам обещания давать?!
      - Можно, нельзя, а дал, - прервал Алеша.
      Мы выбрались в коридор и при свете лампы разглядели молодого парня, неуловимо похожего на Макаровну.
      - Куда ты нас вести собираешься? - спросил его Черномор. - Мы должны Сокровища добыть, за этим и пришли. Помоги нам.
      - Как я могу помочь, когда сам не знаю, где Сокровища эти лежат. Знаю, что где-то во Дворце, а вот где? - развёл руками Алёша. - И не дадутся вам Сокровища. Я сам слышал, как Главный Хранитель, есть тут такой старый-престарый Колдун, который всеми чудесами ведает, сказал, ещё когда вы сюда шли, что вы не опасны, потому что вы не все, кто по зароку должен был быть, пришли. Так что если хотите Сокровищами овладеть - вам нужно всем вместе собраться. Иначе ничего не получится.
      - Хорошо, - согласился после краткого раздумья Буян. - Как мы с Острова уйдем? На мост шагу ступить не сможем, Ведьмы на кусочки порвут. Может, попробуем Сокровища боем взять?
      - Каким боем?! - усмехнулся Алёша. - Ты что, не видел на плацу, сколько тут войска?! Полки! В капусту изрубят. Силой во Дворце ничего не возьмёшь.
      - Через Ведьмин мост как мы пойдём?
      - Через мост Ведьмы не пропустят, - покачал головой Алёша. - Нужно корабль захватить.
      - Вот здорово! - восхитился наш воевода. - Почему бы тогда сразу Дворец не захватить?!
      - Дворец вы не захватите, - серьезно ответил Алёша. - Во дворце охраны - пруд пруди. А вот на корабле команды - всего ничего.
      - На таком здоровом корабле никакой команды? - не поверил Черномор. Быть того не может!
      - Вы про "Азов" говорите, - догадался Алёша. - "Азов" вам не взять. Если и возьмёте, не управитесь. Для того, чтобы его в плавание вывести, обученная команда нужна. Да и команда там, на борту, заслуженная, боевая, вам с ней не совладать. Вам нужно взять "Болотного Крокодила".
      - Какого крокодила? - вмешался скоморох. - Зачем нам крокодил? Мы что, верхом на крокодиле поедем? И где ты видел болотного крокодила?
      - Это парусник так называется: "Болотный Крокодил", - пояснил Алёша. - Он стоит за кормой "Азова". Совсем маленький парусник, его "Азов" захватил.
      - Как же мы на нём поплывем? - деловито осведомился Медведь. - Лично я на кораблях никогда не плавал, даже на самых маленьких, да ещё под парусами. И другие, насколько я знаю, тоже. Как мы там со парусами да снастями разберемся? И куда плыть на болоте?
      - Это парусник болотных пиратов. Его только вчера утром "Азов" взял вместе с командой, она там же и заперта, сидит в трюме вместе с капитаном. Охраняют их всего два солдата. Если с ними справитесь, команду можно заставить отвезти себя куда угодно, особенно, если пообещать им золото. Пираты жадные.
      - Где же мы золото возьмем? - изумился Иван.
      - Я же сказал пообещать, - уклонился от точного ответа Алёша. - В крайнем случае, можно пригрозить. Это на них тоже действует. Или поставьте им условие: пускай везут вас туда, куда вам надо, или вы их здесь оставите. А здесь их утром сразу повесят. Только смотрите за ними в оба. Болотные пираты ужасно коварные, злые и беспощадные, глаз с них не спускайте.
      - Куда же мы по болоту уплывём? - недоумевал Черномор. - Никогда не слышал, чтобы по нашему болоту корабли плавали.
      - Откуда я знаю, куда вы уплывёте! - рассердился Алеша. - Я сам никуда не плавал, во Дворце всё время службу нёс. А вот "Азов" постоянно плавает. Ещё и пиратов вылавливает. Раз есть пираты, значит, есть и другие корабли на болоте. Иначе кого тогда пираты грабят? А если есть корабли, значит, они куда-то плавают.
      - Всё! - решился Буян. - Уходим! Берём корабль, а там посмотрим. Всё лучше, чем сидеть и покорно дожидаться казни. С кораблем Черномор должен помочь. Зря, что ли, у него фамилия такая морская? Соображает, наверное, в кораблях.
      - Откуда?! - удивился Черномор. - С чего это ты решил, что у меня морская фамилия? Я в жизни на море не был.
      - Ну как же: Черномор, Чёрное море, корабли, чайки... А что - нет, что ли? - ехидно усмехнулся Буян.
      Меня не потому, что я на Чёрном море был, так назвали, - рассердился походный атаман. - Это когда я был злым Колдуном, меня так назвали. Черномор означает - чёрный мор, чёрная смерть. Понял?
      - Как не понять! Мурашки по коже от такого имени побежали, - сделал испуганное лицо Буян, отодвигаясь от Черномора.
      - Так вы идёте, или болтать будете? - спросил нетерпеливо Алёша, даже прикладом пристукнул. - Так вяжите меня, скоро смена караулов! Пароль на постах: Гатчина. Поняли?
      - Как не понять! - согласился Буян. - Только вязать мы тебя не будем. Ты с нами пойдёшь. Я твоей матери обещал тебя домой вернуть, я свое слово сдержу. А нам наказ выполнить нужно. И ты нам в этом поможешь.
      - А как же моё слово?! - развел руками Алёша.
      - Ты присягу давал императорам служить верой и правдой? -спросил Черномор.
      - Не давал я присягу, - ответил Алёша. - Я слово давал, когда спросили, буду ли я служить. Здесь царям присягу не дают, они обижаются, если не каждому в отдельности. А их здесь столько, что они сами путаются. Так что присягают здесь Отечеству.
      - Вот видишь! - обрадовался Буян. - Присягу императорам ты не давал, а слово вынудили дать, это военная хитрость получилась. Ты жизнь свою спасал, потому и пообещал служить. Присягал же ты Отечеству, а оно дома, настоящее Отечество, которому ты служить присягал, а не здесь, среди призраков.
      Алёша согласился с доводами Буяна. Обрадованные тем, что Алёша с нами, мы поспешили в камеру, завалились на гнилую солому и спали сладко до самого утра.
      Глава тридцать третья
      Служба Государева. Царевич Димитрий.
      Разбудили нас рано утром, и пинками выгнали на плац. Едва светало, моросил осенний дождик. Нас построили шеренгой. Мимо прошлись, брезгливо оглядывая нас, несколько человек в длинных шинелях непонятного покроя. Они встали в сторонке, к ним побежал сержант Матвеевич, о чем-то переговорил, и осматривавшие нас поспешно ушли.
      Матвеевич ткнул в грудь скомороха и Черномора:
      - Ты, мелкий, и ты, борода, пойдёте в шуты придворные.
      Скоморох открыл рот, но сержант затопал ногами, застучал по плацу палкой, и заорал:
      - Мааарш!
      От крика сорвались с крыши спящего Дворца перепуганные голуби, и суматошно взвились в серое небо, отчаянно хлопая крыльями, словно показывая, как трепещет у них с перепугу душа.
      Скоморох предусмотрительно заткнулся, их с Черномором утащили во Дворец.
      - Надо радоваться, что живы остались, - недовольно пробурчал сержант. - Они ещё разговоры разговаривают.
      Он ткнул Медведя в грудь палкой:
      - Ты пойдёшь в гвардию, к Императору Павлу Первому. А ты - в гвардию Императора Петра Третьего.
      Он ткнул в грудь Ивана. Их отвели в сторону Дворца, остались я и Буян.
      - Ты, - ткнул палкой в грудь Буяна сержант Матвеевич, - будешь служить императору Иоанну Шестому...
      - Разве был такой царь? - удивился я.
      - Был, - процедил сквозь зубы сержант Матвеевич. - По счету царей Третий, а если по Великим Князьям Московским считать, - Шестой.
      - Я про него ничего не слышал, - признался я.
      - Про него мало кто чего слышал, - вздохнул грустно сержант.
      Буяна увели, остался я один.
      - А ты, паря, поедешь с дьяком Михаилом Битяговским.
      - Куда? - удивился я.
      - На кудыкину гору! - разозлился сержант. - Не кудыкай, дороги не будет. Поедешь в Углич служить, к малолетнему царевичу Димитрию.
      Не дожидаясь дальнейших вопросов, повернулся ко мне спиной и пошел прочь, держа спину прямо, голову откинув назад. Со спины казалось, что он ранец несёт, который ему плечи разворачивает и спину выпрямляет. Возле меня остались двое солдат, одним из которых был Алёша. Он шепнул, желая ободрить:
      - Держись, брат, что-нибудь придумаем. Главное, не делай глупостей. Времена дикие, законы тоже. Ни во что не влезай, держись в стороне...
      - Как же мы в Углич поедем? - спросил я Алёшу. - Мы что, с болота уедем?
      - Об этом не думай, - махнул рукой Алёша. - Здесь, куда бы ни ехал, куда бы ни шёл: хоть в Индию, всё равно будешь оставаться на Острове. Здесь своё, особое, время, свои расстояния.
      - Что это за название у города - Углич? - спросил я. - Там что, уголь добывают?
      - Чудак человек, - улыбнулся суровый Алёша. - Его так назвали потому, что он стоит на изгибе Волги, она там углом поворачивается, город и назвали Углич, - угол, на углу стоящий.
      - Чудное название, - улыбнулся я.
      - Названий у городов наших чудных много, - согласился Алёша. - Вот, например, Кемь. Знаешь такой город?
      - Это где-то на севере, - не очень уверенно постарался вспомнить я.
      - Там, - подтвердил Алёша. - Этот город совсем чудно своё название получил. Это было совсем дикое место, даже названия не имело, туда ссылали каторжан. Дела каждого арестанта рассматривал сам Пётр Первый. Если человека следовало отправить куда-то далеко, в особо суровые места, царь писал на бумаге: "К едрёной матери", правда, ещё покруче, но почти так. А поскольку бумаг было много, на каждой расписываться - время дорого, стал Пётр сокращать, писать три первые буквы: К. Е. М., К Едрёной Матери. А название город этот получил так. Арестанты спрашивали друг друга, кого куда отправляют, и те, кого отправляли в место без названия, говорили, в КЕМ. Так и привилось, только мягкий знак на конце добавился.
      Таких названий по России полно. Например, Вины. Это место стояло близко к Новгороду. Здесь, останавливался на ночлег Пётр Первый с Алексашкой Меньшиковым, пили вино, ночевали, а утром ехали в Новгород. Так и назвали место Вины, место, где вино пили. Там же есть село и вовсе со странным названием - Яжелбицы. Это с Александром Невским связано. Говорят, что именно на этом месте Новгородский князь Александр, позже прозванный Невским, дал ответ немецким рыцарям, на их предложение сдаться и платить дань. Он сказал:
      - Не бывать тому! Я желаю биться!
      В память об этом и назвали место целой фразой: Яжелбицы - я желаю биться...
      В тех местах вообще чудесные названия: Миронеги, Ижицы, Долгие Бороды, а рядом - Безбородово. Сам можешь подумать, откуда и почему какие названия появились. Всё это на Валдайской возвышенности, рядом с нами. Здесь места такие: двадцать восемь процентов - леса, тридцать процентов болота. Валдай местами чудесными славится. А ещё колокольцами Валдайскими. Помнишь стихи? "И колокольчик, дар Валдая, звенит уныло под дугой...".
      Валдайские колокольчики на весь мир известны. На Руси их ещё потому любили, что у них звон особый. Говорят, все Валдайские колокольчики от одного большого колокола пошли. Угличский колокол, тот самый, который народ к бунту призвал, в Москве наказали, язык ему вырвали и плетьми били. Наказав, повезли обратно, чтобы в тюрьму навсегда заточить, а он упал с саней и рассыпался на сотни и тысячи маленьких колокольчиков...
      К нам подошёл мрачный широкоплечий мужик в чёрной рясе и кивнул мне:
      - Пошли за мной, парень.
      Повернулся и пошёл по плацу, загребая носами громадных сапог. Я бросился догонять.
      Он вышел за ворота, через которые нас вчера ввели, за шлагбаум, там уже стояло несколько телег, готовых в путь. Большинство телег были нагружены, прикрыты рогожами и обвязаны верёвками, а в двух телегах сидели люди.
      - Поедешь с сыном моим, Данилой, да с племянником Никитой Качаловым, - указал дьяк на вторую телегу, в которой сидели нахохлившись не выспавшиеся подростки, укутанные в кожушки. Я посмотрел на них, и мне стало холодно. Один из подростков подвинулся и буркнул мне:
      - Залезай, да на вот, прикройся, в дороге продует в такой одежонке.
      Он бросил мне старый овчинный тулупчик. Я полез в телегу и с удовольствием укутался, завалившись поглубже в свежее, душистое ещё сено.
      С передней телеги дьяк Михаил Битяговский крикнул:
      - Поехали!
      Наш маленький обоз тронулся, впереди поскакали несколько всадников с гиком и свистом. Так мы и ехали, я даже не знаю точно сколько, потому что спал почти всю дорогу. Меня растолкали, в руку сунули краюху хлеба, посыпанную крупной солью. Я с съел её и опять заснул.
      Проснулся от тычка в бок.
      - Ты чего развалился боярином? - недовольно смотрел на меня один из подростков. - Помогай, давай, телеги разгружать. Приехали.
      Я соскочил с телеги и огляделся. Мы стояли возле каменных палат с причудливым высоким крыльцом. Возле палат стоял небольшой домик, в который и относили мешки с телег. Напротив палат, через маленькую площадь, возвышалась колокольня, с которой смотрел на наш приезд, перевесившись через перильца, пономарь.
      - Не свались с колокольни, ворон! - крикнул ему дьяк Битяговский.
      Пономарь даже ухом не повел, напротив, словно нарочно, словно дразнился, ещё больше перевесился вниз.
      На крыльцо вышла полная женщина в длинном платье и отороченной мехом безрукавке. К ней подошёл дьяк, стал что-то пояснять, показывая на разгружавшиеся телеги.
      - Смотри, - указал мне на женщину кивком головы сын дьяка, Данила. Мамка царевича, Волохова.
      - Мать царевича? - переспросил я.
      - Дурак! -щёлкнул меня по затылку Данила. - Не мать, а мамка, вроде как главная нянька. Понял? Она за домом присматривает, за всем хозяйством. А мать царевича наверняка спит ещё.
      - Понял, - почесал я затылок, но в драку благоразумно не полез.
      Весь день носился колесом по городку с поручениями дьяка Битяговского. К вечеру дворовые слуги собрались ужинать в низкой длинной горнице, плохо освещённой лучинами. За длинным столом, сбитым из толстых досок, сидели слуги, няньки, дворовые. Ели остатки с царского стола.
      Меня поселили в комнату с маленьким окном, затянутым бычьим пузырём, стёкла были большой редкостью. В комнатке я спал вместе с сыном Битяговского и его племянником Никитой. Было поздно, когда я проснулся от звука приглушённых голосов.
      Стараясь не шуметь, повернулся на лавке, на которой спал, и выглянул из-под тулупа.
      За столом сидел дьяк Михаил Битяговский, рядом восседала толстая Волохова, мамка царевича. Перед ними стояла квадратная бутылка толстого стекла, и две медные чарки, к которым оба часто прикладывались.
      Дьяк вполголоса рассказывал племяннику и сыну, которые тоже сидели за столом. Как видно, он выпил, ему хотелось поговорить.
      - Послали нас сюда, в Углич, а здесь кругом родня царевича - Нагие, они чужих не любят. Мы для них - люди Годунова. А они его не жалуют.
      - Не то слово, - перекрестилась Волохова. - Люто ненавидят. Слух прошёл, что Борис Годунов отравить пытался царевича малолетнего, а потом сюда сослал. Царевича мать воспитывает в ненависти к Годунову и боярам Московским, она не кто-то, а жена Ивана Грозного...
      - Жена! - гоготнул дьяк. - Седьмая по счету.
      - Как никак, а царица, - упрямо возразила Волохова. - А её - в ссылку. Каково ей? Вот она и лютует. И нас, людей Годунова, все здесь не любят. Сына к злу приучает. Виданное ли дело, десятилетний малец животных мучает, а мать его нахваливает. Зимой налепил полный двор снеговиков, достал сабельку и давай им головы рубить. И говорил, как станет царём, так будет поступать со всеми боярами, кто верой и правдой служит Годуновым.
      - Проклятая служба нам досталась, наплачешься, - вздохнул дьяк. - Не дай Бог, что с царевичем случится!
      - Царевич болен, падучая у него, - закрестилась мамка. - Припадки часто случаются...
      Я заснул, и дальше не слышал. После я крутился как белка в колесе, меня загонял дьяк, посылая то за одним, то за другим.
      В тот роковой день с утра светило скудное солнышко, я сидел на корточках во дворе, прислонившись спиной к стене. Как всегда со звонницы свешивался любопытный пономарь, а возле крыльца возился с мальчишками царевич.
      Был он мал ростом, лицом необычно бел, на плечи спадали редкие русые кудри. А брови были густые и черные. Мальчишки играли в "тычку": кидали ножик в землю. С крыльца за ними наблюдала, не спуская глаз, мамка Волохова. Ее позвали зачем-то в палаты, она пошла в дом, тяжело переваливаясь на толстых, коротких ногах.
      Мне было скучно. Дьяк Битяговский, с которым я должен был куда-то ехать, задерживался. Царевич играл с его сыном, и с сыном мамки.
      Пономарь так и висел грудью на шатких перильцах, смотрел свой средневековый "телевизор", бесконечный сериал. Вместо экрана, наблюдая за тем, что происходит во дворе.
      Я пригрелся на солнышке, и задремал. Проснулся от дикого крика:
      - Убииииилииии! Убилиииии! Годуновы царевича убилиииии!
      Кричала, потрясая руками, вырывая у себя из простоволосой головы седые волосы, выскочившая на крыльцо женщина в чёрных одеждах.
      Я оглянулся и обомлел: царевич лежал на земле и дёргался, судорожно извиваясь всем телом. На горле у него алела рана. В руке был зажат нож, которым он тыкал себя, в припадке не понимая, что делает. Над ним склонились растерянные сыновья дьяка и мамки, пытаясь отобрать ножик. Сама Волохова, выскочившая на крики, переваливаясь утицей бросилась к мальчику.
      И тут грохнул над головами колокол. Это любопытный пономарь, смотревший сверху во двор, ударил в колокола, услышав вопли о том, что царевича убили.
      - Что ты делаешь, проклятущий?! - погрозила мамка Волохова. - Сейчас народ сбежится!
      - Звони! Звони! - исступленно кричала женщина в чёрном. - Пускай народ идет! Пускай все знают, что люди Годунова царевича убили! Смееерть им! Смерть убийцам! Смерть прислужникам Годунова!
      Она сбежала с крыльца и разъярённой птицей, взмахнув широкими рукавами, как чёрными крыльями, набросилась на перепуганную Волохову. Повалила на землю и стала таскать за волосы. Несчастная толстуха пыталась защищаться, но бесполезно. Обезумевшая мать царевича избивала её с безумной яростью. Из дома выскочили на крики люди и, не разобравшись в том, что происходит, закричали:
      - Царевича убили! Царицу убивают! Ратуйте, люди добрые!
      И бросились беспощадно избивать сыновей дьяка и Волоховой и несчастную мамку. Прибежал дьяк Битяговский, попытался остановить избиение, но понял тщетность своих намерений и полез на колокольню, уговаривая пономаря прекратить трезвонить. Пока он лез на колокольню, прибежали мужики и бабы с коромыслами, дубинами, вилами. Чудом вырвавшаяся Волохова попыталась встать у них на дороге. Упала перед толпой на колени и закричала, раскинув руки:
      - Людииии! Одумайтесь! Людиии!
      И захлебнулась в крике. Её ударили дубиной по голове. Она потянулась за бегущим мужиком с дубиной, пытаясь остановить, ухватить его за рубаху:
      - Игнат! Не трожь их! Они же еще дети!
      - А мне всё едино! - заорал бородатый мужик и, отпихнув мамку под ноги набегающей толпы, бросился к сгрудившимся возле несчастных сыновей дьяка и мамки людей, которые безжалостно пинали их ногами.
      - А ну, разойдиииись! - заорал мужик. - Дай душу отвести! Дай боярских детишек потоптать!
      И обрушил дубину на голову окровавленному подростку. Толпа сомкнулась вокруг ребятишек. Окровавленный царевич лежал в стороне, про него все забыли.
      А колокол звонил и звонил, народ всё прибывал. Во дворе стало тесно, когда с колокольни спустился дьяк Михаил Битяговский. Он не сумел попасть наверх, люк на звонницу оказался надёжно заперт, и чёрный пономарь, обезумевший от вида крови внизу, от картин дикой расправы над беззащитными людьми, выплясывал сумасшедший танец, вызванивая что-то дикое.
      Дьяк попытался образумить народ. Он кричал:
      - Одумайтесь! Почто невинных убиваете?! У царевича падучая! Он сам на ножик наткнулся!
      Люди отпрянули от растерзанных тел подростков, и остановились напротив дьяка, тяжело дыша и пытаясь хоть что-то понять. Но продолжить дьяку не дали. Из толпы вышел бородатый Игнат, у которого руки были в крови. Капли крови были у него даже на лице.
      - Ты что тут стоишь, боярский прихвостень?! - зорал Игнат, обнажив плохие редкие зубы. - Бейте его, люди православные! Он антихристу служит!
      И подавая пример, замахнулся на дьяка дубиной. Дьяк бросился на крыльцо, пытаясь укрыться в доме, но его вытащили на улицу, заодно прихватили ещё кого-то, кто попытался заступиться за него...
      Били их жестоко. Толпа совершенно озверела.
      Я сидел, как гвоздями ужасом к стене прибитый. Не в силах был даже убежать. Вот он - страшный, жестокий, бессмысленный и беспощадный русский бунт.
      Страшно!
      С трудом нашёл силы и ушёл со двора, залез на чердак и сидел там два дня без еды и питья, боялся выйти на улицу. Два дня город горел. Жгли всех, кого подозревали в службе Годунову. Убивали служивых людей. Потом в город пришли стрельцы, и были допросы. Всех горожан без разбора на правых и виноватых собрали и погнали пешком в Москву.
      Мы шли, подгоняемые кружившимися вокруг нас всадниками. Впереди, на телеге, везли тот самый колокол, в который бил пономарь, подняв народ...
      Стояли угличские горожане понурой толпой перед Царским крыльцом, окруженные пешими и конными воинами. Вокруг безмолвствовала толпа москвичей. Стояли долго. Пошёл дождь, но никто из зрителей не расходился. И вдруг я понял эту тишину: народ, безмолвствуя, выражал своё неодобрение Годунову. Боясь открыто поддержать мятежников, вместо порицания окружив их молчанием.
      Вот так народ безмолвствует.
      Ждали Годунова. Как говорили вокруг - Годунов молился.
      - Ему есть о чём молиться, - презрительно сплюнул под ноги стоявший рядом Игнат.
      - А тебе не о чем? - не удержался я.
      - А мне не о чем, - равнодушно пожал плечом Игнат.
      - Это почему же так? Или ты людей не погубил?
      - Потому и не о чем мне молиться, что я людей погубил, - равнодушно согласился он. - Бог молитвы мои всё одно не примет. Что его зря беспокоить?
      И отвернулся, подняв голову вверх, задрав бородёнку. По лицу его стекали капли дождя, скользя, словно слёзы по грязным щекам. Мне стало жаль Игната, но вспомнились капли крови на его перекошенном от ярости лице, и я отвернулся.
      Возле крыльца зашевелились, вдоль него встали щёгольские стражники с маленькими топориками на плечах. На крыльцо вышел высокий, но сутулый, человек. Он встал на верхней ступени и брезгливо осмотрел толпу, стоявшую перед ним.
      Лицо у Годунова было восточного типа, широкоскулое. Глаза сужены к вискам. Татарские черты подчёркивали гладко выбритый подбородок и усы, свисавшие по углам губ.
      - Приступайте! - махнул рукой Годунов.
      По толпе угличан пронесся вздох. Под самое крыльцо вывернулся из толпы зевак полуголый человек, увешанный цепями. На голове у него был железный колпак.
      На него замахнулся кто-то из стражи, но Годунов остановил его:
      - Не трогайте его! Это юродивый, Иоанн Блаженный, Большой Колпак. Что ты мне сказать хочешь, юродивый? Говори.
      - Бориска! Ты голова! - заползал по земле юродивый, гремя цепями. Умная голова, разбирай Божьи дела! Бог долго терпел, да больно бьёт!
      Годунов дёрнул усом, юродивого оттащили в сторону. Но было видно, что настроение Годунову он испортил.
      - Начинайте же! - топнул ногой Годунов.
      Вывезли на площадь колокол, призывавший угличан к мятежу. И вырвали у колокола язык, а потом били его кнутами. То же самое проделали с пономарём. И началась дикая расправа. Часть людей закопали по шею прямо на площади в землю.
      - Вот и остолбенели голубчики, - вздохнул кто-то возле меня.
      - Почему остолбенели?
      - Потому что столбом стоят! Потому и говорят, застыл, как вкопанный, - огрызнулся кто-то. - Шевельнуться не могут. Сейчас клеймить будут: на лбу, и на щеках выжгут слово ВОР. Потому и говорят: "у него всё на лбу написано", "прожжённый негодяй"...
      - А почему "ВОР"? - спросил я. - Мы что, что-то украли?
      - Ничего мы не украли. Так всех клеймят, кто против власти идёт. Если против власти - значит, вор.
      Людей выборочно били плетьми, выжигали клеймо. А после всех пешком погнали в Сибирь. В город Пелым. Меня наказание миновало, а когда выходили с площади, резко выдернули за рукав из толпы.
      - Поедешь с ними, - указал стражник на закутанных от дождя в плащи всадников.
      Я подошёл к всадникам и увидел, что это сержант Матвеевич и Алёша. Алёша украдкой подмигнул. А Матвеевич сердито сказал:
      - Что топчешься? Не тряси штанами. Полезай в седло к Алёшке, поедем дальше службу исполнять.
      - Далеко поедем? - спросил я.
      - Петру Третьему служить, - шепнул мне Алёша.
      Глава тридцать четвёртая
      Служба Государева. Пётр Третий.
      Ехали мы не долго. С расстояниями на острове происходили чудеса. Можно было перемещаться за день, а то и за несколько часов, на расстояния, которые по карте измерялись в сотни и тысячи километров.
      - Страшно было? - шёпотом спросил меня Алёша.
      - Страшно, - честно признался я.
      - Я знаю, - согласился Алёша.
      - Я где-то читал, что царевича Димитрия убили, а оказывается, всё совсем не так было, - поспешил я поделиться увиденным.
      - Кто знает, как оно всё на самом деле было, - вздохнул Алёша. История - дело тёмное.
      - Но я же сам видел!
      - Мало ли что ты видел. Это, брат, как кино. Сегодня одну версию покажут, завтра - другую.
      - А где же правда?
      - Вернёшься домой, садись и читай. Просеивай прочитанное по крупицам, сверяй. Ищи правду.
      В маленьком городке на каждом шагу, на каждой улочке, стояли патрули, проверяли, кто едет. Приехали мы в небольшой каменный дом затемно. В крайних окнах горел свет. На крыльцо вышел гигант в белой рубахе.
      - Алексей Григорьевич Орлов, - успел шепнуть Алёша. - Его Императрица недавно графом пожаловала, за то, что помог ей корону получить.
      Орлов выслушал сержанта, небрежно взял у него из рук бумагу, и свистнул. На крыльцо выбежал Иван - Болотный Царевич.
      Я его не сразу даже узнал. Он был в военном мундире, с ружьём.
      - Забери вот этого паренька, - приказал ему Орлов. - Пускай с тобой ночует. Будет бывшему величеству прислуживать, его для этого сюда прислали.
      Орлов пошёл в дом, а я замешкался, прощаясь с Алёшей. Иван заторопил, потянул меня за руку, и я оказался в длинном полутёмном коридоре. Иван подвёл меня к крайней двери, а Орлов шёл по коридору дальше, едва не задевая головой низкие потолки. Он был сильно пьян, хотя и старательно не показывал этого. Но в коридоре было видно, что его покачивает. В конце коридора открылась дверь, из неё показался свет, и раздались шумные голоса пьяных людей.
      Из двери выскользнула фигура невысокого роста, худая и кривоногая. Человек, пошатываясь, пошёл вдоль стены по коридору и собрался зайти в одну из комнат, но его перехватил огромный Орлов.
      - Куда это ты, милостивый государь, Ульрих, направился?
      - Я хочу спать, - плаксивым голосом ответил человек, выговаривая слова с сильным иностранным акцентом, безуспешно пытаясь вырваться из могучих лап великана.
      - Спааать? - пробасил Орлов. - Это, разлюбезный брат мой Петруша, дудки. Господа офицеры желают вино пить и в карты играть. Изволь быть рядом. Или ты нами брезгуешь?
      Тщедушный человек совершил ещё одну слабую попытку ускользнуть за дверь, но Алексей Орлов обнял его могучей рукой за плечи и утащил за собой.
      Они скрылись в комнате в конце коридора, куда Орлов буквально запихнул встреченного им в коридоре человека. Их приход встретили в комнате дружным весёлым гоготом, и дверь захлопнулась.
      - Что это за иностранец? - поинтересовался я у Ивана.
      - Это вот и есть сам царь Петр Третий, - ответил он. - Он сын дочери Петра Великого Анны Петровны Его свергла с престола жена, Екатерина Вторая. Ей помог в этом Алексей Орлов, брат её любовника, Григория Орлова.
      - Куда Алексей Орлов царя повёл?
      - Они его заставляют день и ночь в карты играть и пьянствовать. Насмотришься ещё, да так, что и смотреть не захочется. Пойдём спать пока.
      Ночью я проснулся от невообразимо диких звуков и тоскливого собачьего воя.
      - Что вскочил? -высунулся из-под шинели Иван. - Это Пётр Третий напился, теперь плачет, ругается матерно и на скрипке играет, а его мопсик воет. Спи, завтра некогда будет.
      Я уснул, но вскоре опять был разбужен страшным шумом. В коридоре непрерывно хлопали двери, топали сапоги. Иван поспешно одевался.
      - Что случилось? - вскочил и я.
      - Царя убили, - шёпотом ответил Иван. - Как чувствовал он, вчера мне жаловался, что не любит Россию, знает, что она погубит его.