Современная электронная библиотека ModernLib.Net

О Христе и Церкви

ModernLib.Net / Религия / Мень Александр / О Христе и Церкви - Чтение (стр. 5)
Автор: Мень Александр
Жанр: Религия

 

 


Я формулирую это кратко такой фразой: слеп, кто не видит гармонии мира, - но столь же слеп, кто не видит дисгармонии того же самого мира. Если гармония мира проистекает из высшего замысла Творца, если Бог ее видит при сотворении мира из вневременной точки, когда говорит, что "мир прекрасен весьма", добротен (выражение, которое употреблено в Библии, непереводимо на русский язык; тов мео'д означает примерно "очень хороший", точнее перевести невозможно), - так это Бог видит, а в историческом процессе происходит еще столкновение полярных сил, сил, поляризовавшихся внутри самого творения. То, что силы, противоборствующие Божественному замыслу, существуют, - это очевидный факт. И эти силы в Библии описаны всегда символическим, иконным, картинным языком: бушующее море как символ хаоса; дракон, который это море олицетворяет; змей, который искушает Адама, и т. д.
      В плане физического мира можно называть это хаосом, потоком, влекущим энергию к смерти, в энтропийное состояние. И таким образом, история мироздания, космогенеза, становится историей борьбы, борьбы между хаосом и Логосом - Божественным разумом, который кодирует свои мысли в мире. Почему диалектика Гераклита, диалектика Гегеля находят в мире противоречия? Почему еще зороастрийская религия увидела в мире столкновение света и тьмы? Потому что мир биполярен: один полюс идет от созидающего Бога, другой полюс - от деградирующей силы твари. Здесь естественен вопрос: откуда возникло это стремление прочь от Бога, побег в ничто? Описать его в рациональных терминах - это значит его осмыслить, а осмыслить бессмысленное невозможно. Осмыслить его можно только условно, только поэзия дает нам картину этого иррационального порыва в ничто, только образы художе-ственных произведений; картины зла, которые рисуют Достоевский или Бодлер, показывают, что есть воля ко злу, но объяснить ее логически невозможно. Побег во тьму.
      Наиболее интересную попытку это объяснить сделал Бердяев, основываясь на учении Шеллинга и Якоба Беме. Его точка зрения заключалась в следующем: свобода как абсолютная потенция, как абсолютная возможность идти куда угодно, в том числе в бездну небытия, не зависит от Бога, потому что она является сущностью как бы внеполож-ной Богу. И поэтому, когда Бог созидает мир, этот полюс остается и он все время как бы отравляет бытие. Но Бердяев здесь выражается тоже мифологемами, так же как Шеллинг, он явно говорит мифологическим языком. Якоб Беме говорит, что "Ungrund" - первоначальная необъяснимая, неописуемая бездна, в которой содержатся в смешанном виде и зло и добро; бездна, где пребывает Божество, из которого рождается Бог как личность, - это интуиция, это прозрение, это поэзия, это миф, это не то, что можно рационально, по-настоящему описать.
      Но фактом остается, что в творении Божием есть противоборствующие стихии, столь же тварные, как и все остальное, но сопротивляющиеся Богу и почему-то Богом допускаемые. Мы можем, конечно, догадаться, почему. Потому что тварь - это есть единое целое, и преодолеть этот антибожественный вектор, этот импульс, идущий во тьму, она должна сама, свободно, - сама тварь. Но у твари в целом свободы нет, преодолеть этот импульс должен тот, кто ее олицетворит, а олицетворяет ее человек. Он возникает после столкновения между хаосом и Логосом, после рождения, организации структуры, элементарных законов для элементарных частиц, после создания жизни, которая разрушается, но передает эстафету дальше своим потомкам; и наконец создание человека, когда жизнь уже передает информацию дальше без генетического кода, просто передает.
      Я очень люблю слова немецкого поэта Новалиса: "Человек - это мессия природы". Человек - дух человеческий в сочетании с плотью - вводится в природу, чтобы нести в каждой своей клетке море животных, растений: мы же микрокосм, мы все в себе несем, в нас живут все существа, и мы призваны участ-вовать в борьбе хаоса и Логоса, включаясь в Логос, в просветление. Но человек не выполнил этой миссии, и тогда начинает действовать Бог Сам через человека. Не только Божественная Информация с большой буквы, не только Логос творящий, а, наконец, Логос, воплощающийся в человеке, начинает действовать в мире.
      "В начале был Логос, и Логос был у Бога, и Логос стал плотью", - читаем мы у апостола Иоанна. "Стал плотью" - что это значит? Человеком стал, - на библейском языке слово плоть означает "человек". Таким образом, мировую эволюцию, если мы назовем это так, Бог все время стимулирует, и особенным образом стимулирует при создании духовного существа - человека. И наконец, когда Сам Он входит в мировой процесс, Он берет на Себя зло мира как крест, и Он двигает дальше этот мир, возглавляя шест-вие к Царству Божию. Христос берет на Себя страдание мира. Бог впервые включается в эту борьбу, но включается именно по Боже-ственному принципу. Божественный принцип постоянное умаление, как бы сокращение Божественной силы перед лицом твари, чтобы дать ей свободу проявления, свободу самоосущест-вления. И человек приходит в мир, в котором ему надо бороться - бороться с искушениями и с окружающей природой, в которой царит зло.
      Что соблазняет человека? Его соблазняет воля к власти. Воля к власти самый серьезный импульс и самый тяжелый грех человека. За всеми социальными, политическими, культурными битвами стоит воля к власти.
      Фрейд напрасно думал, что в основе там лежит либидо, секс. Ничего подобного. Миллионы людей отказывались от секса, миллионы людей отказывались от брака - но от власти никто никогда не отказывался. Это всегда нужно помнить. И человеческая цивилизация построена на грехопадении, на первородном грехе, она сохранила в себе этот импульс власти, и поэтому вся магия была построена именно на стремлении властвовать над природой, как и наша техническая цивилизация. Всю мировую историю можно описать с точки зрения воли к власти, с точки зрения властолюбия, и это будет правда.
      Проанализируйте на досуге любое выдающееся событие, и вы увидите, какую колоссальную роль играла жажда власти, воля к власти. Дело в том, что этот импульс не оставляет человека до старости. Человек может уже не интересоваться пищей, он может не интересоваться массой жизненных удовольствий, он может еле двигаться - но власть остается единственным и последним, что ему мило и радостно.
      Грехопадение - это и был первоначальный момент, когда в человеке восторжествовала воля к власти, потому что, я подчеркиваю, "познание добра и зла" в библейской символике означает не знание интеллектуальное, а "владение", ибо глагол дa'ат означает "близкое соприкосновение" и употребляется, как, вероятно, вы уже знаете, в применении к владению мастерством, к супружеским отношениям и другим подобным вещам. А термин "добро и зло", тов ва-ра', является идиомой: это короткое выражение не имеет ничего общего с моральными категориями, потому что тов означает добротное, приятное, полезное, а ра - мерзкое, ядовитое; это два полюса бытия, идиома, которая обозначает просто все бытие как таковое, природу как таковую, мир как таковой.
      И когда Бог включается в поток человеческого рода, Он находит Себе там людей, которые отказываются от этой власти, которые говорят: "Да будет воля Твоя..." Кто это? Это Авраам; это Моисей, который, в общем, не по своему желанию все делает, он только повинуется; это пророки. И наконец, это происходит в лице Христа с полной, совершенной отдачей: "Я не творю волю Мою, но волю пославшего Меня Отца".
      Почему Церковь так настаивает на том, что Христос был абсолютный, совершенный Человек? Потому что без этого все потеряло бы смысл. Христос был не только во-плотившимся для нас Богом, но Он был одним из нас, Он был человеческим братом, нашим братом по плоти и крови, Он был частью человече-ского рода - и от лица человеческого рода Он сказал Богу "да". Благодаря этой тайне мир двинулся дальше. Почему апостол говорит, что Христос не захотел "восхищения непщева"? (Это славянский оборот.) Он не захотел похитить звания Божия, Он смирил Себя, умалил до образа раба. Здесь апостол Павел противопо-ставляет Адаму, который захотел быть как Бог, Христа, Который отказался от всего, Который принял на Себя судьбу осужденных, изгоев.
      Он не был ни священником (заметьте, как сказал один писатель, единственный истинный священник никогда не был священником), ни власть имущим, Он вообще не принадлежал ни к какой категории; Его царственное происхождение - чисто символическое, Он не учился ни в каких академиях, Он жил как самый обычный человек; Он спустился на дно жизни, был оплеван толпой, был осужден гражданским и религиозным судом, Он был в конце концов признан богохульником и мятежником - Он принял на Себя все страдание мира, включился в него. И тем самым два мира, мир Боже-ст-венный и мир страдающего человечества и страдающей твари, соединились - Бог вновь взял мир Себе в удел. И Христос, несущий крест, как бы продолжает нести на Себе всю человеческую эволюцию дальше. Ведь Он вознесся - это значит, что Он проник во все поры мироздания. Ведь очень важные слова в Символе веры, которые мы повторяем: "...и седяща одесную Отца" - мы должны отбросить пластическое представление об этом сидении одесную Отца, - эти слова означают, что Христос пребывает там, где Бог, а Бог пребывает всюду.
      Таким образом, Богочеловек становится плотью мира, и плоть мира, мироздание, становится плотью Богочеловека - Он освящает все. Понимаете, человек Иисус, идущий по пустыне, - это не изолированный фантом в космосе, а существо, являющееся частью биосферы, ноосферы, частью природы; связанный с ней, Он ест, пьет - Он весь тут. И таким образом, если Он включен в единство мироздания, через Него Божест-венное включается в Свое творение. И здесь поэтому искупление является тайной, которая продолжает акт творения. Никакой средневековой сатисфакции, никакой юридической подмены, замены, игры и процесса. Нет судебного процесса, а есть процесс исцеления человечества, который связан с общим замыслом миротворения. И если Бог исцеляет материю, закладывая в нее силы эволюции, исцеляет мертвое, давая ему импульс жизни, исцеляет умирающую жизнь, вкладывая в нее человека, несущего такую бессмертную духовную информацию, и, наконец, исцеляет историю мира и человека, входя туда Сам, - вот это и есть тайна искупления человеческого рода и всего мира. Ибо апостол Павел говорит загадочные слова: "вся тварь стенает доныне и мучается, ожидая откровения сынов Божиих", то есть в этом болезненном состоянии несовершенства, незавершенности находится вся природа, которая стонет в ожидании этого дня. И Христос, хотя и пришел для людей, но раз Он воплотился в этом мире, значит, так или иначе, Его искупление распространится на все мироздание. Это подтверждается словами Священного Писания: не только нового человека увидел ясновидец Иоанн - возрожденного, воскресшего, приобретшего, по замыслу Божию, великие силы, - но также увидел он новое небо и новую землю, ибо старые миновали. Вот в чем смысл. Человек увлекает за собой природу в своей эволюции, Богочеловек увлекает за Собой человечест-во в своем восхождении к Божественному миру, к которому в конце концов все стремится и в чем может осуществить свой смысл. Вот, кратко, что такое на самом деле есть искупление. Но опять-таки - это все слова и символы. Мы не можем передать это с адекватностью и ясностью теоремы - это сюда просто не подходит.
      ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ИИСУСА
      Вопрос о человеческой индивидуальности Иисуса некоторым людям кажется совершенно неважным, потому что внутренне воспринимая Христа Спасителя, видя Его внутренне, они полагают, что уже совершенно не имеет значения, каков Он был в глазах окружавших Его людей. Но догматически, богословски, глубинно это на самом деле очень важно. Потому что иной подход как бы сползает в сторону монофизитства - древней ереси, которая видела в Христе только Божественное, но не видела в Нем человеческого. И именно Вселенские Соборы настоя-ли на том, что Христос был совершенный Человек. Совершенный не в том смысле, что Он был каким-то совершенным, прекрасным человеком, - это и так очевидно, а в том, что Он был полностью человеком. Во всем, кроме греха, Он был человеком. Если мы это воспринимаем во всей тайне Богочеловечества, которая для нас так важна, то разве может существовать человек без каких-то ярких индивидуальных черт, без каких-то особенностей, которые Его личность обрисовывают?
      Разумеется, в прямом смысле слова в Евангелии мы этого не найдем. Потому что Евангелие написано как книга не беллетристическая, не историко-описательная, там нет Его портрета, нет каких-то черт, которые мы привыкли находить в романах или у античных авторов: Он делал то-то, Он выглядел так-то. Поэтому довольно трудно обрисовать Его образ, как нас учили когда-то в школе, скажем, как образ Кутузова в романе "Война и мир".
      Образ Христа в Евангелии трудно найти в такой полноте, как писали выдумывавшие, создававшие Его образ люди. Но тем не менее, поскольку нам это важно, мы можем все-таки вычленить в Евангелии такие моменты, которые для нас дороги. Иногда дороги принципиально, потому что Его способ жизни и действия является для нас примером и живым образцом. А с другой стороны, дороги просто сами по себе, как, скажем, Его излюбленные способы выражаться - это вовсе не значит, что мы должны выражаться именно так, но Иисус нам становится ближе, когда мы понимаем, какие у Него были привыч-ные, избираемые Им слова. Для того чтобы не выдумывать, а именно най-ти подлинные черты, конечно, требуется некоторая работа. Но вот вам набросок.
      Его легко увидеть по контрасту. Возь-мем пророка - он ходит в какой-то необычайной одежде: Илья-пророк ходит во власянице, Иоанн Креститель в шкуре верблюжьей. Назореи не стригут волос, духовенство носит свою одежду, философы имеют свою форму (в древности у философов была форма - такой плащ короткий, и все знали: вот идет философ). То есть люди как-то выделяются. Примечательно, что у Христа ничего подобного не было.
      Дальше. Мы очень редко находим у Него такой исключительно возвышенный пафос, который был у пророков, у поэтов. Он говорил очень простым языком. Хотя сейчас в Евангелии, которое переведено в ХIХ в., это не так заметно, потому что евангельский текст стал для нас священным, но на самом деле в оригинале речь очень проста, ее даже передать трудно.
      Что Он любил? Он любил гиперболы. Надо же было придумать про верблюда и игольное ушко; сколько толкователей говорили, что это не верблюд, а канат из верблюжьего волоса, что это были такие узкие ворота, которые назывались игольными ушками, и что в них не может пройти верблюд, - а Он имел в виду обыкновенного здоровенного верблюда и настоящее маленькое игольное ушко. И когда Он говорил, что фарисеи отцеживают комара и проглатывают верблюда, это опять излюбленный Его способ выражаться. И когда Он говорил, что зерно горчичное - самое маленькое из всех зерен, - это тоже гипербола; совершенно не обязательно, чтобы оно было ботанически самое маленькое, но важно, что оно вырастает в такое большое дерево. Вероятно, это не баобаб вырастал, но, вы понимаете, это образ по контрасту.
      Некоторые детали, которые при первом чтении должны бросаться в глаза, оказываются опять гиперболами. Женщина, которая замесила тесто, положила туда закваску и взяла определенное количество муки - тем количест-вом муки, которое там указано, можно накормить не семью, а целый полк. А почему? Потому что она берет горсточку этой за-кваски и берет кучу муки. И, конечно, здесь был элемент педагогический - чтобы это запомнилось. Понимаете, это ярко! У Него не было стертых изречений, таких максим - стандартных, среднеарифметических. И "до неба вознесшийся, до ада низвергнешься" - это тоже очень характерное для Него высказывание.
      Мы даже образ жизни Его можем почувствовать. "Утром вставши рано, когда еще не восходило солнце, пошел, уединился в молитве" - значит, Он вставал рано. Он любил уединяться; можно найти много мест о том, что Он любил уединяться, но когда за Ним приходили, Он тут же откликался, Он не говорил: о, оставьте! Есть старинное предание об одном подвижнике, который сидел на высоком столпе и там предавался созерцанию; это был великий подвижник, но когда к нему пришли мать, родные, он сказал, что не будет иметь с ними дела, "умрох бо миру", как говорится там. Мы, конечно, уважаем его, но у Христа мы не находим этого, Он сразу спускается. Вот, например, в рассказе Марка Он ушел, уединился, но тут же собрался народ, и Петр к Нему побежал: "Все Тебя ищут". Он ответил: "Я для того и пришел", - и пошел туда. И евангелист Марк говорит, что собрался народ, так что некогда было и поесть. Это значит, что жизнь Его была насыщена все время.
      Или если проследить географически Его пути по карте: встал и пошел, и пришел, скажем, в Самарию. Это все пешком, в условиях довольно жаркого климата, огромные расстояния. И только в одном месте Евангелия, как вы все помните, сказано, что Он утомился во время жары - жара бывает там до 40-50 градусов, - когда Он сел у колодца в Самарии. Значит, мы не можем Его представить каким-то хрупким, воздушным, как Его изображали на слащавых католических картинках прошлого столетия. "Пошел и удалился туда-то" - это значит десятки километров прошел.
      Некоторые авторы подчеркивают: Христос никогда не смеялся. Прямого текста, где было бы сказано, что Он смеялся, нет, но юмора и иронии в Его речах очень много. Кстати сказать, Христос создал жанр притчи, потому что в Ветхом Завете слово "притча" означало афоризм (было такое слово машал, оно означало "краткая мысль"; мы его переводим как "притча"). А маленькая новелла, рассказ почти не встречались; бывали такие случаи, но их буквально считанные единицы во всем толстом Ветхом Завете. И Христос был первым, кто эти маленькие новеллы превратил в изложение каких-то высоких истин. А зачем, почему? Потому что это было слово жизни. А какое же "слово жизни", если сказать, что "все народы равны"? Это общее место. Он рассказывает притчу, скажем, о милосердном самарянине. И заметьте, что в этих рассказах, этих новеллах вывода почти никогда не бывает (как в баснях: "Мораль сей басни такова..." - этого не бывает). Почему? Это не случайно. Потому что в притче Он дает ситуацию, и человек должен внутренне, как говорят, экзи-стенциально, почувствовать эту ситуацию и найти ответ. Свой ответ. Ведь в притче о милосердном самарянине на вопрос "кто ближний?" книжник же нашел ответ! Христос просто рассказал, что была такая ситуация, и спрашивает, кто ближний? Собеседник говорит: тот, кто сотворил ему милость. Тогда Он отвечает: иди и твори то же самое. Вот сегодня в Евангелии читалось слово Христово, Он объяснял ученикам модель притчи о сеятеле и сказал: вам дано все ясно, а им в притче. Почему? Потому что Он учеников готовил быть проповедниками, и Он им показывал эту схему, каркас, на котором притча держится. А когда Он ее давал людям, она должна была звучать без этого заднего плана, чтоб люди сами нашли ответ. Кстати, и тайну своего служения Он не декларировал, а спросил: за кого принимают Меня люди? За кого вы Меня почитаете? То есть Он всегда ждал активности со стороны людей, чтобы они нашли этот ответ.
      Так вот, возвращаясь к иронии, к юмору, я бы сказал, что семьдесят процентов притч должны были быть произнесены и услышаны с улыбкой. Начиная даже с маленького примера, когда Он говорит: "Ну, ничем не угодишь им. Пришел Иоанн Креститель, не ест, не пьет, живет в пустыне - говорят: "в нем бес". Пришел Сын Человеческий, ест и пьет - говорят: "вот, обжора и пьяница"". И дальше Он говорит: "Вы похожи на детей, которые играют в игру", - и спел им детскую песенку из какой-то неизвестной нам игры: "Мы вам пели печальные песни, а вы не плакали, мы вам веселые песни пели, а вы не смеялись"; то есть "до вас никак не доходит".
      Теперь дальше. Скажем, когда человек устает, когда он чувствует, что не может до Бога достучаться, Христос приводит ему историю почти чеховскую, о том, как вдова "достала" судью, который Бога не боялся и людей не стыдился, но вот с этой вдовой ему пришлось считаться, так как он понял, что она вообще не даст ему жизни. Это вовсе не значит, что Он предлагал людям, так сказать, заниматься таким сутяжничеством, - Он просто показал, что такое истинная настойчивость.
      Или о человеке, который должен был принять гостей, но у него ничего не было и он побежал к другу, к соседу, а тот: я уже сплю, я не могу встать... А этот все равно стучит, и тот подумал: он же мне спать не даст, - пошел и дал. А почему, для чего это нужно было? Потому что люди, воспринимая эту картину, как-то вспыхивали. Они не сидели занудно, слушая какие-то нравоучительные истории. Они, наверняка, улыбались, когда Он это рассказывал. У нас эти тексты сакрализированы. Они и сохраняют свою сакральность, но сакральность раскованную, сакральность, я бы сказал, с улыбкой. И очень многие притчи таковы. И даже та притча, которая кажется нам трогательной, - она, учитывая нравы людей Востока, тоже с улыбкой слушалась. Женщина потеряла деньги. Но когда она подметала пол и нашла их, она не просто сказала: ну, слава Богу, - и положила их; она побежала к соседям: "Слушайте, смотрите, я же нашла деньги, что потеряла", - это живая сценка. (У нас об этом очень хорошо написано в "Богословских трудах", в эссе, которое называется, если я не ошибаюсь, "Евангельские мотивы".) Понимаете, это была и Его жизнь.
      Теперь посмотрим притчи, которые дают другие великие учители, те, чьи мысли сегодня живут в религии, в философии нашего столетия. Возьмем притчу Платона о пещере и людях, которые сидят в пещере. Картина романтическая и фантастическая: люди, которые закованы в пещерах, смотрят в стену, а там проходят тени и т. д. Он пытался передать таким образом, что мы видим реальность только отраженно. Или буддийские притчи - они обычно сказочно-фанта-стичны, там действуют разные фантастические животные, возникают какие-то необычайные ситуации, там почти нет ничего обыденного. Между тем притчи евангельские все очень просты по сюжету. Единственная притча, которая как бы выходит из этого жанра, - это притча о богаче и Лазаре. В ней фигурируют уже и тот свет, и этот, и пропасть между ними, но это единственная притча, в которой Господь как бы обыграл уже существовавший, расхожий сюжет; единственная притча, где Он воспользовался как бы готовым материалом. Подобные тексты есть в египетских памятниках, это, конечно, был бродячий сюжет.
      Очень хорошо писал Чарлз Додд, один из крупнейших современных толкователей Библии, директор издания "The New English Bible" (было такое большое издание, в котором участвовали десять протестантских церквей): есть известное изречение, что стиль - это человек; и вот когда мы читаем наиболее древние тексты Евангелия, то есть те, которые могут звучать как наиболее аутентичные, мы в них начинаем видеть Того, Кто это говорит. Как многие современные толкователи, Чарлз Додд сделал обратный перевод - перевел греческие тексты Нового Завета на арамейский или древнееврейский языки (на каком языке Христос говорил с народом, вопрос спорный). И выяснилось, что большинство речений Иисуса были ритмичными, они все говорились как стихи, произносимые вслух. Это были почти поэмы. И если вы внимательно почитаете некоторые речения Христовы, вы сразу увидите, что в них присутствует поэзия. Ритмичность заметна даже в русском переводе. То есть произносилось это на арамейском или древнееврей-ском, потом переводилось на греческий и, наконец, на русский - и вы все равно чувствуете: "Блаженны нищие духом, ибо тех есть Царство Небесное; Блаженны плачущие..." - это явная ритмика, которая указывает на поэтический прообраз.
      Но нужно заметить, что на Востоке поэтическая структура отличалась от западной. Скажем, у греков был четкий размер, к примеру, гекзаметр; рифмы бывали реже. В европейской поэзии рифмы стали нормой. В поэзии средневекового Востока были очень своеобразные рифмы: рифмованные двустишия, в которых рифмовалось предпоследнее слово, а последнее слово было одно и то же. (Если вы возьмете Алишера Навои или Низами, то увидите там это очень часто. Подобным образом писал и Шота Руставели.)
      На древнем Востоке одним из признаков поэтической структуры была игра образами: в двустишии в обеих строчках повторяется одна и та же мысль, но данная по-разному. Или мысль повторяется в антитезисе - противопоставлении, или в нарастании. Я могу открыть любое место в Библии, и вы сразу увидите, как часто это встречается. Когда толкователи выясняют, где в Библии поэтическая часть, где прозаическая, то этот самый параллелизм выявляет поэтическую часть.
      Я могу взять любой текст. Вот, открываю псалом 1:
      Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых
      и не стоит на пути грешных
      и не сидит в собрании развратителей...
      - это трехстишие, в нем варьируется одна и та же мысль. И далее двустишие:
      но в законе Господа воля его,
      и о законе Его размышляет он день и ночь!
      Так было на всем древнем Востоке.
      Так вот, в Новом Завете это очень часто присутствует в речах Христа. Значит, не отвлеченное философское рассуждение, а целостное поэтическое видение присутствует в речах Христовых.
      Если мы возьмем начало Евангелия от Иоанна, то увидим, что и сам евангелист начинает свой текст явно поэтически. Поэзия звучит даже в тройном переводе (вероятно, подосновой Евангелия от Иоанна тоже был арамейский или древнееврейский текст):
      В начале было Слово,
      и Слово было у Бога,
      и Слово было Бог.
      Оно было в начале у Бога.
      Все чрез Него начало быть,
      и без Него ничто не начало быть,
      что начало быть...
      И свет во тьме светит,
      и тьма не объяла его.
      - это всюду присутствует.
      А сколько можно найти в тексте Евангелия всевозможных черт Христа! Вот, например, евангелист ничего не говорит о свойствах Его взгляда. Но! Он подходит к берегу и говорит будущим ученикам (они занимаются своим делом): "Следуй за Мной", - и они тотчас же, оставив все, пошли за Ним. Значит, что-то такое произошло. Или, неод-нократно говорится: "Иисус взглянул на него" - и сразу что-то подействовало.
      Есть еще одно косвенное соображение. Древнехристианские писатели, пытаясь представить себе тайну уничижения Бога во Христе, говорили, что Он обладал каким-то невзрачным видом, что у Него были какие-то телесные недостатки, - они исходили из пророчества Исайи, гл. 53, где говорится о страдающем праведнике: "Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни". Но, будьте спокойны: если бы что-то такое было, то в полемике этого времени (раннехристиан-ского) Его противники это обязательно бы использовали. Но мы не находим нигде ничего, даже малейшего намека на что-то. Уж что там, Тамерлан немножко прихрамывал, так он даже прозвище получил - "Хромой". А здесь не было ничего... Особого богословского значения этот поиск не имеет, но он дает нам возможность увидеть Его живым среди живых людей.
      Мы никогда не видим колебаний у Него - это признак полной, абсолютной уверенности: решает - и делает; никакой раздвоенности: апостол Павел размышляет, думает, просит, чтобы Бог его вразумил, - Он никогда.
      Апостол Павел ссылается на Писание, как бы опирается на него, а Христос говорит: "вот, в Писании сказано, а Я говорю вам...".
      Некоторые критики прошлого века, да и нынешнего, пытались доказать, что в Евангелии Христос показан только человеком, что все это (то есть Божественное) наросло потом, но ведь Нагорная проповедь - это один из древнейших текстов. И уже из этого текста явствует, что Христос говорил о Себе совершенно в ином духе. Заметьте, что Он никогда не употреблял формулу, которую постоянно, традиционно употребляли пророки. Пророк, выступая в храме, всегда начинал свою речь сакральной формулой: "Так говорит Господь", - и дальше он уже говорил от лица Божия. То есть тем самым он подчеркивал, что является только рупором, только глашатаем, только передатчиком. Между тем, все проповеди Христа идут только от Него Самого...
      Видите, как много можно найти в Евангелии, если поразмыслить.
      А одна история Отрока Иисуса в храме чего стоит! Это Его характер и Его юность - все вместе. Ведь Он так увлекается разговором с этими учителями, что забывает обо всем на свете. Он просто беседовал с ними о Законе Божием и забыл и про родителей, и про все. И Мать говорит Ему: "Мы с болью (с болью!) Тебя искали!" - а Он сказал: "Мне должно быть в доме Отца". Значит, Его тянуло сюда, в дом Божий... Причем сразу ясно, какова разница между евангельским текстом и традиционной интерпретацией этого места, скажем, в иконописи: на иконе в центре - Отрок Иисус, большого размера, вокруг какие-то старцы сидят, маленькие фигурки, а Он сидит и их поучает. Теологический смысл этих изображений понятен. Таковы же возрожденческие картины, картины XIX в. Но в Евангелии совсем не так: Он слушал их, Он задавал им вопросы, и "они дивились Его уму" - все.
      Он был глубоко погружен в религиозную традицию, это доказывают сейчас исследования древних текстов, которые Он очень часто цитирует, не называя их, - реминисценции старых молитв и т. д. Тем не менее, ни к какой официальной школе Он не принадлежит. Что, кстати, было одной из причин, почему на Него так обрушились законники - потому что там были школы, там все учителя, как говорится, были дипломированные, только они принадлежали к разным направлениям. А таких "партизан" не было, пророков не было, считалось, что этот институт уже упразднен. А тут: как Он знает Писание, не учившись? Буквально - "не пройдя учение". А что это значит? Что Он не прошел школы. Речь здесь идет не о грамоте: грамоте учили всех детей. Иосиф Флавий пишет, что детей с самого начала учат грамоте, чтобы все умели читать Библию.
      И есть еще очень маленькие штрихи, которые в русском синодальном переводе не всегда заметны. "И тяжело вздохнув, Он сказал: "О род неверный!""; "Посмотрев на них с гневом, Он сказал: "О род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас""; или: "Возмутился духом", - то есть пришел в печальное состояние.
      Или когда богатый юноша пришел к Нему, сказано: "Иисус, взглянув на него, полюбил его", - то есть Он сразу его полюбил, Он был способен к этому. И по существу, после казни Иисуса все, что оставалось у учеников, - это привязанность к Нему, потому что уже надеяться было не на что. В одном рассказе Чехова (он называется "Студент"), показано, что эта удивительная особенность Христа именно как человека делает эти строки бессмертными.
      ПАСХАЛЬНАЯ ТАЙНА ЦЕРКВИ
      Явление Христа с самого начала было осуществлением надежды. С самого начала евангельская история связана для нас с катастрофой, из которой рождается победа. Разочарование, упадок, уныние, растерянность - и вдруг неожиданное действие чудесной силы Божией.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7