Роман с Джульеттой

      – Но чего Степану не хватало? Почему потянуло на кражу? – Елена Владимировна развела руками. – Денег, как у дурака махорки, машины, квартиры... Все у него было. Или преступные задатки как болезнь: нет-нет да проявятся?
      – Знаешь, тетя Лена, про мертвых нехорошо говорить плохо, но я его ненавижу! Не знаю, что у него было в голове, какие планы он вынашивал, но одно знаю точно: о нас он не думал! Он что, умер бы с голоду без этого колье? Впрочем, он так и так умер, только от бандитской пули.
      – Алинушка, – Елена Владимировна робко коснулась ее руки, – у тебя ничего-ничего не осталось?
      – Ничего, тетя Лена! На все имущество и счета наложен арест. Дача сгорела в тот день, когда убили Степана. Следствие считает, что ее подожгли. Квартиру опечатали. Осталась моя, трехкомнатная. Но я продам ее только в том случае, когда уж совсем будет невмоготу. Есть у меня тысяча долларов да несколько тысяч в рублях. Пока не найду работу, придется жить на эти деньги.
      – И куда ты хочешь устроиться? В театр?
      – Попробую. Но я знаю, какие деньги платят в провинциальных театрах. Кошку не прокормишь. К тому же не думаю, что мне там обрадуются. Это ж нонсенс, полнейший абсурд, что столичная, по их меркам, успешная актриса вздумала вернуться в нашу дыру.
      – Да уж, – вздохнула Елена Владимировна, – наш театр который год на ладан дышит. Комедии какие-то сомнительные ставят, а из классики что-нибудь попроще, подоходчивее. Я давно не хожу на спектакли, Лида бывает, ей это по учебе нужно.
      – Это мне знакомо, – усмехнулась Алина. – Везде одно и то же... Но не получится в театре, может, в Лидкином колледже преподавать устроюсь. Не пропаду, тетя Лена. В крайнем случае на завод пойду, во Дворец культуры. Как он там, не развалился?
      – Не развалился! Только какой это Дворец культуры? Дворец торговли... Магазин на магазине.
      – А молодежный театр?
      – Молодежь года два уже как под крылышко пединститута ушла. Только с тех пор их афиш не видно. Наверно, тоже разбежались.
      Алина покачала головой. В молодежном театре она начинала играть. А на сцене заводского Дворца культуры к ней впервые пришел успех...
      – Завод тоже стоит? – спросила она, хотя знала, что это больная тема для Елены Владимировны.
      Тетушка проработала на нем почти сорок лет плановиком и никак не могла понять, почему заводская продукция, которая раньше шла нарасхват, чуть ли не в один день стала никому не нужна.
      – Стоял, – ответила Елена Владимировна и неожиданно улыбнулась. – Но вот уже больше двух лет прошло, как заработал. Нашлись люди, купили нашу рухлядь. Говорят, иностранное оборудование привезли, будут комбайны по какой-то то ли канадской, то ли американской технологии собирать. Даже работяг теперь по конкурсу принимают. Среди инженеров иностранцев много, а генеральный директор из наших.
      – Из Староковровска?
      – Нет, из Москвы, но русский, я это имела в виду. Говорят, спуску никому не дает, гоняет в хвост и в гриву! Мужики кряхтят, но работать надо. Зарплаты у них пока небольшие, но платят исправно. В городе на директора теперь не надышатся. Как же, градообразующее предприятие заработало, налоги какие-никакие в казну потекли, безработица снизилась, даже школу в Заводском районе к началу учебного года отремонтировали. Того гляди и вовсе начнут на него молиться.
      – А тебе он чем-то не нравится? – улыбнулась Алина.
      – Да кто меня спрашивает, нравится, не нравится? – махнула рукой Елена Владимировна. – Кончилась моя власть. А вот Валю, помнишь, со мной работала, полная такая, в очках? Ее за два года до пенсии уволили! Тест какой-то не прошла. Сказали, что им требуются только компетентныеработники.
      – Тетя Лена, но ты сама говорила, что эта Валя ни бельмеса...
      – Говорила! – с вызовом произнесла Елена Владимировна. – Но это не по-человечески! Два года до пенсии осталось, а ее взяли и вышвырнули на улицу. Скажи, это справедливо? И как после этого я могу относиться к новому директору?
      – Разве она не получает пособие по безработице?
      – Какое пособие? Полгода ей будут зарплату выплачивать, только без премиальных. На то время, пока она пенсию будет оформлять.
      – Вот видишь? А мне говоришь, выгнали. Просто чуть раньше на пенсию проводили.
      – Она еще лет пять могла бы работать...
      – Тетя Лена, – Алина обняла Елену Владимировну и прижалась щекой к ее плечу, – кто из нас говорил, что эта Валя вообще работать не умеет? Время такое, из жалости никого держать не будут. Пусть твоя Валя спасибо скажет, что ее довольно благородно выпроводили.
      – Ты права, Алинушка. Я сама это понимаю, но обидно за нас, стариков. Раньше получали сто двадцать рублей пенсии, и на все хватало: и на лекарства, и на еду, и на одежду. А теперь попробуй проживи на две тысячи.
      – Ничего, тетя Лена, пробьемся! Пойду работать, с голоду не умрем.
      – Да я не о том. – Елена Владимировна неловко улыбнулась. – Скопила я немножко деньжат. На похороны, то да се... Так что не беспокойся, ищи работу, чтобы по душе пришлась. Справимся как-нибудь!
      – А ты разве сомневалась? – Алина улыбнулась и поцеловала тетушку в щеку. – Пойдем спать, а? Смотри, уже первый час ночи...
      – Иди, иди! Выспаться тебе надо! – заторопила ее Елена Владимировна. – А я посуду приберу со стола.
      – Спокойной ночи! – сказала Алина. – Если просплю, разбуди меня в восемь утра.
      – Разбужу! – Тетушка расплылась в улыбке. – Не забыла, что нужно сказать, когда засыпаешь на новом месте?
      Алина остановилась на пороге кухни и с недоумением уставилась на Елену Владимировну.
      – О чем ты?
      – А то! Мертвое – мертвым, живое – живым! Загадай, чтобы жених приснился.
      – Жених? Тетя Лена, ты с ума сошла? Какие женихи? У меня голова другим забита! – Она посмотрела на тетушку, которая недовольно поджала губы, и расхохоталась. – Не сердись! Обязательно загадаю! Только, боюсь, засну без задних ног и ничегошеньки не увижу.
      – И все-таки загадай! Шутки шутками, но я Павла Захаровича первый раз во сне увидела.
      – Так то Павла Захаровича! – опять засмеялась Алина. – А я непременно какого-нибудь Мистера Икса увижу. Брр! Отвратительный тип!
      – Что за Мистер Икс? – поразилась Елена Владимировна.
      Но Алина зевнула и, прикрыв рот ладонью, устало сказала:
      – Да бог с ним! Не стоит даже вспоминать!
      – Ну и ладно, не вспоминай, – согласилась тетушка.
      Но когда племянница, повернувшись к ней спиной, направилась в спальню, торопливо ее перекрестила.

Глава 6

      Алина заснула сразу, не осознав даже, успела ли коснуться головой подушки или нет. И проснулась тоже мгновенно, как от толчка. И некоторое время лежала, пытаясь понять, где она. В окно сквозь штору пробивался слабый свет, и, она наконец догадалась, нет, это не фонарь, просто в окно заглянула луна. В городе ее загораживали башни новостроек, а здесь она заглядывала, когда и куда ей заблагорассудится.
      Алина встала, босиком прошлепала к окну и раздвинула занавески. Как странно порой получается. Много лет не бывала в родных, с детства знакомых местах, а вернулась, и, кажется, весь свой век не уезжала отсюда...
      Этот дом Павел Захарович, муж тетушки, строил для большой семьи. Он всегда хотел иметь много детей, но бог подарил им одного сына Олега, который погиб в Афганистане в восемьдесят первом, совсем еще молодым человеком. Он так и не успел жениться. Поэтому всю свою нерастраченную родительскую любовь Павел Захарович и Елена Владимировна подарили Алине. Она жила у них с трех лет, потому что ее родители-геологи погибли в экспедиции. Их вездеход ушел под лед в дикой Сихотэ-Алиньской тайге, а их тела так и не нашли. Они проработали там несколько сезонов, искали олово, да и свое имя Алина получила благодаря этому хребту, с которым ее родители связывали так много надежд...
      Она никогда не чувствовала себя сиротой, хотя родителей помнила только по фотографиям, ведь и раньше, когда оба были живы, она большую часть года проводила с Еленой Владимировной и Павлом Захаровичем. Много лет дядюшка проработал на заводе мастером, а пять лет назад, за месяц до рождения близнецов, его не стало.
      Но тетушка была права: это ее родной дом, и здесь ей тепло и уютно, и прежние страхи уже не так давят, и будущее не кажется беспросветным.
      Она накинула халат и вышла из спальни. Комната сыновей находилась рядом, а Полина спала чуть дальше. Всего в доме было шесть комнат, поэтому Алина не боялась стеснить тетушку. Она открыла дверь в спальню близнецов. Они спали на одной кровати, и Алина усмехнулась: все как всегда! Степка развернулся поперек кровати и сложил ноги на Никитку. Никита спал без подушки. Она валялась на полу вместе с одеялом.
      Алина уложила Степана на подушку, вторую подняла с пола и подсунула ее под голову Никите, затем накрыла их одеялом и подоткнула с двух сторон, хоть какая-то гарантия, что еще с часок мальчишки будут спать укрытыми.
      Она некоторое время вглядывалась в их лица. Да, на всю жизнь осталась память об их отце, белобрысом крепыше с широкой добродушной улыбкой на розовощеком лице. С такой внешностью он мог быть кем угодно – сельским трактористом или передовиком-многостаночником, такими их обычно любили изображать на советских плакатах. Но одного она не могла заподозрить, что Степан окажется человеком с богатым криминальным опытом, настоящим бандитом. Правда, Алина иногда задумывалась, откуда у него взялись капиталы, которыми он ворочал, выстроив и открыв в столице целую сеть супермаркетов «АлтынЪ». Но она решила не забивать себе голову подобными проблемами и, как оказалось, совершила самую большую ошибку в своей жизни.
      Честно сказать, с первого взгляда Степан ей не показался. Он вдруг стал появляться на всех ее спектаклях, сидел в первом ряду, и она всякий раз с недовольством отмечала его появление. Поначалу он просто с восторгом пялился на нее, но затем после каждого спектакля в ее гримерную стали заносить корзины роз, очень крупных и дорогих, с вложенной записочкой «От пламенного поклонника». Она от души забавлялась над этими записочками, особенный восторг вызывало слово «пламенный», но ее не слишком интересовало, от кого эти послания. «Пламенных поклонников» в ее жизни хватало, а этого, что сидел в первом ряду, она мысленно прозвала Купчишкой. Непонятно почему, но какое-то время она чувствовала к нему сильную неприязнь.
      Вот тогда бы и следовало прислушаться к голосу разума, понять, чем вызвана ее антипатия к абсолютно незнакомому человеку, но помешало чувство деликатности. Очень уж робок он был поначалу и краснел при каждом слове, когда осмелился наконец прийти к ней в гримерную. Привел его помрежа Скуйбитов, который успел шепнуть Алине, что это один из богатейших людей Москвы, Степан Круглов, и не стоит ему грубить, потому что он выделил деньги на ремонт сцены.
      Все же она вела себя сдержанно и только на пятый или шестой раз согласилась поужинать вместе с ним в ресторане. Ухаживал он как-то бестолково, часто смешил ее своей неуклюжестью, но был настойчив. И добился все-таки, что после десятка отказов выйти за него замуж Алина приняла его предложение. Она вдруг поняла, что этот по-деревенски нелепый увалень отвадил в одночасье всех ее кавалеров и заполнил собой все ее время. Он забирал из садика Полину, саму Алину встречал после репетиций и вез обедать, ей подавали одну из его машин, чтобы она смогла съездить в косметический салон или проехаться по магазинам. А когда у нее разболелся зуб, лечил его личный стоматолог Степана.
      Он пробовал дарить ей подарки, но Алина с негодованием их отвергала. Тогда Степан очень быстро стал своим человеком в театре. И вскоре директор театра тактично ей намекнул, что она заняла не слишком красивую, отнюдь не гражданскую позицию, не принимая во внимание, что Степан Иванович – большая редкость в наше время – практически оплатил ремонт доброй половины театра и спонсировал постановку «Ромео и Джульетты». В этом спектакле она играла главную роль...
      Впрочем, они прожили семь лет без особых проблем, если не считать нескольких поистине диких приступов ревности, абсолютно необоснованных, после чего Степан, стоя на коленях, униженно умолял простить его, целовал ей руки и плакал от раскаяния. Но после рождения сыновей он вдруг изменился. Стал жестче и настойчивее, уже не просил, а требовал. Алине приходилось нелегко, но ей каким-то образом удавалось сохранять мир в семье, при этом не слишком перечить мужу, но и не позволять ему распускаться.
      Не все гладко складывалось в театре. За пять лет сменились два художественных руководителя и три режиссера, и новые приходили каждый со своим собственным видением творческого процесса, своей концепцией, своими актерами или актрисами. Труппу сотрясали конфликты, плелись интриги, сподвижники пели осанну своему кумиру, оппозиция строчила гневные письма в Министерство культуры... Причем группы и группки эти плавно, как амебы, перетекали одна в другую, делились, сливались, распадались, чтобы снова возродиться в обновленном составе...
      Алина в подобные игры не играла. Она могла себе позволить остаться независимой. Степан крепко посадил директора на финансовую иглу, но это было во-вторых. Самым главным оставалось то, что, во-первых, известность Алины давно вышла за стены ее театра. Она часто и успешно играла в антрепризах на различных сценических площадках Москвы и Санкт-Петербурга, снималась в кино и появлялась если не в каждом втором, то в третьем сериале обязательно. Бульварная пресса к ней, как ни странно, относилась снисходительно, более серьезные издания поместили несколько толковых статей о ее работе в театре и в кино. Очень много писали о Джульетте Алины Заблоцкой, отмечали ее особую энергетику и обаяние, изящество и нежность, которые покорили не только зрителей, но и критиков...
      Но, самое главное, Степан не требовал от нее пылкой любви. Скорее всего, женитьба на Алине стала для него еще одним атрибутом высокого положения в обществе, равно как дорогие машины, отдых на престижных курортах, особняк за городом и элитная квартира в Москве. Впрочем, обоих подобная жизнь устраивала... Но до той поры, пока старые привычки Степана не напомнили о себе...
      Алина прошла в кухню, открыла форточку и закурила. Когда-то очень давно она также сидела ночью в кухне и рассказывала тетушке о Молчанове. Тогда ей было двадцать, ему тридцать семь, и Елена Владимировна ужасалась, что Леонтий чуть ли не в два раза старше Алины. Но ей все было нипочем. Она влюбилась как кошка и не хотела слушать доводов против. У нее был свой, очень убедительный, на ее взгляд, довод: Молчанов любит ее, как никого до этого не любил. Тогда она еще склонна была считать себя единственной и неповторимой, для него, естественно. Но как же быстро поняла, что ошиблась.
      Молчанов был, несомненно, талантлив и когда-то играл в театре на Таганке, поэтому любимые его рассказы о том, сколько было выпито вместе с Володей Высоцким, она знала наизусть. И только позже поняла, что это пустое бахвальство никчемного человека, греющего своего самолюбие подобными откровениями. Молчанов только начинал выходить на подмостки, когда Высоцкий был уже в зените славы. Алина не отрицала, что они могли встречаться на актерских междусобойчиках, но задушевными приятелями никогда не слыли. Но Алина до поры до времени помалкивала.
      Леонтий переехал к ней в трехкомнатную квартиру, в быту он оказался мелочным и капризным. Но Алина его любила и на первых порах не замечала ни его неряшливости, ни чудовищной лени, ни способности впадать в меланхолию по поводу любой мало-мальской неудачи.
      Она боготворила своего кумира, а он бессовестно пользовался ее наивной любовью и ее деньгами. Тетушка неплохо ей помогала, хотя Елену Владимировну частенько подмывало вытолкать Молчанова в шею. Она видела, как вымоталась и похудела племянница, Молчанов же выглядел сытым и довольным, и не в пример Алине ухоженным и неплохо одетым.
      Алина уже играла в театре, ее считали перспективной актрисой, только от мужа она не услышала ни одного слова одобрения. Любое известие об ее успешном выступлении он воспринимал со скептической усмешкой и всякий раз пытался спустить ее с небес на грешную землю. Молчанов не видел ее ни в одной роли, и Алина поначалу объясняла его нежелание бывать на спектаклях с ее участием деликатностью или заботой. А может, и боязнью ранить ее самолюбие своими замечаниями...
      Только повзрослев, она поняла, что все объяснялось примитивной завистью. О ней стала писать пресса, заметили критики, ее все чаще и чаще стали приглашать на главные роли, а после роли Нины Заречной в чеховской «Чайке» о ней заговорили в полный голос. После премьеры, на которую Молчанов по своему обыкновению, не явился, он впервые не ночевал дома. Наутро возник на пороге опухший, небритый и жалкий, с виноватой улыбкой на губах. На Алину повеяло омерзительным сочетанием запахов перегара и женских духов.
      Молчанов бормотал какие-то объяснения, но она, брезгливо сморщившись, впервые ушла от него в другую комнату. Однако через неделю его простила. Он очень искусно играл на тонких струнах ее души. Очень талантливо умел изобразить из себя избитую в кровь дворнягу, да так, что Алина в конце концов чувствовала себя виноватой и просила у него прощения за жестокость.
      Озарение пришло только тогда, когда родилась дочь.
      Алина назвала ее Полиной в честь матери. Рожала она тяжело, с осложнениями и после еще долго болела, а Молчанов был не из тех, кто способен проводить время рядом с постелью больной. Он стал играть в казино и проматывал все, что зарабатывал, в один присест. Вскоре почти все ее сбережения ушли в оплату долгов мужа. Она и это стерпела бы, но злые языки постоянно доносили ей то про арфистку из какого-то оркестра, то про ресторанную певичку, то про даму из управления культуры... Возможно, благодаря заботам последней он все еще держался в театре...
      Но деньги таяли, как лед на солнце. И, не оправившись как следует после родов, Алина снова вышла на работу. На репетициях она ожила и забыла о болезнях. Снова зазвенел ее голос, засверкали ее глаза. После рождения дочери Алина несказанно похорошела, и все заметили, что талант ее стал глубже, разностороннее, ярче. Исчезла некоторая скованность в движениях, она стала играть более эмоционально и раскрепощенно.
      Для дочери пришлось взять няньку, славную деревенскую девочку... Вот эта девочка и стала тем камнем, о который разбилась ее семейная жизнь. Забота о дочери, новые роли в театре, репетиции, спектакли не сразу, но отодвинули Молчанова на второй план. И раньше Алина не подпускала к себе Молчанова, когда он являлся домой пьяным, но они спали в одной постели. Правда, она долго не могла заснуть. Лежала, повернувшись к нему спиной, вытянувшись в струнку, и, судорожно вцепившись в одеяло, молила бога, чтобы муж не притронулся к ней.
      А он, наученный горьким опытом, – Алина расцарапала ему щеку, когда он пытался первый раз овладеть ею, будучи в стельку пьяным, – сопел, ворочался, злобно бормотал что-то, потом засыпал и всю ночь страшно храпел и скрипел зубами, не давая ей забыться...
      Вскоре в таких случаях она стала стелить ему постель отдельно, на диване в гостиной, не подозревая, что это приведет к быстрому и печальному, но давно определенному концу.
      В ту ночь она проснулась от громких криков в прихожей. Посмотрела на часы. Третий час ночи... Молчанову она по обычаю постелила на диване, в последнее время он раньше двух часов ночи и трезвым не появлялся. Испугавшись, что он разбудит дочь, она поднялась и в одной ночной рубашке вышла из спальни. И увидела Молчанова. Он был разъярен, грязно ругался, а нянька стояла на коленях и плакала, держась рукой за щеку, на которой отпечатался след пощечины. Тогда Алина ничего не поняла, отчитала мужа, пожалела бедную девушку, которая ринулась открывать дверь посеявшему ключи хозяину и попала ему под горячую руку.
      Желая загладить вину Молчанова, Алина купила няньке подарок и по этой причине вернулась домой на два часа раньше. И застала мужа и эту девицу в своей постели. Оказывается, Молчанов тоже замаливал грехи, и явно не первый раз. По крайней мере, они даже не заметили ее появления...
      Мокрая до ушей Полинка недовольно кряхтела и возилась в своей кроватке, пока ее нянька осваивала минет в соседней комнате...
      Странно, но Алина не растерялась, не испугалась. Она была в ярости, и это утроило ее силы. Она вышвырнула полуголую девицу за дверь, следом вылетели ее пожитки. Молчанову, который пытался что-то объяснить, съездила по физиономии и, забрав Полинку, закрылась в детской комнате.
      – Довольно, – сказала она наутро, выставляя его чемодан за дверь. – Все кончено... Злобы у меня к тебе нет. Но я не прощу тебе измену в моем доме, на моих простынях. Больше я тебе не верю, а раз не верю, то убирайся. Это мое последнее слово!
      И ушла, оставив дверь раскрытой. Ушла, опустив голову, чтобы не показать, как ей горько и обидно. Молчанов что-то пытался сказать ей вслед, но все для него было потеряно! И он это почувствовал, потому что без лишних слов взялся за ручку чемодана и навсегда исчез из ее жизни.
      Через месяц он уехал работать в провинциальный, кажется, в липецкий театр и, по слухам, окончательно спился...
      После этих потрясений Алина стала совсем другим человеком. Все это заметили. Алина Заблоцкая словно выросла на целую голову, выражение ее лица тоже изменилось. Что-то значительное проявилось во взгляде. Какая-то сила, необъяснимая энергия сквозила в жестах, в походке. Исчезла прежде неуверенная в себе, застенчивая девушка. Ее сменила женщина, знающая цену своему таланту и красоте.
      На любой выпад Алина научилась отвечать адекватно. Со временем ее вообще оставили в покое, понимая, что ссориться с ведущей актрисой театра себе дороже станет, ситуацию все равно не изменить, а после исполнения роли Джульетты Алина и вовсе стала непререкаемым авторитетом в театре. Все спектакли с ее участием шли с аншлагом, публика выстаивала длиннющие очереди за билетами, рвала их из рук спекулянтов. В дни премьер приходилось расставлять в зале дополнительные стулья, всегда было слишком много желающих увидеть Алину Заблоцкую в новой роли...
      Она была на взлете, когда встретила Степана, и еще быстрее пошла в гору, к вершине успеха, когда поняла, что муж не мешает ей в этом... И как противно, как отвратительно все закончилось... Она покривила душой, когда сказала тетушке, что ничего не боится. Старые страхи, робость и неуверенность в своих силах – все это снова вернулось к ней. Но на этот раз она боялась не за себя. Одной ей было бы легче пережить черную полосу в своей жизни. Она нашла бы выход, вывернулась бы, выкрутилась... Но когда на руках трое детей, приходится быть более осмотрительной, более осторожной. Каждое опрометчивое решение могло обернуться катастрофой, а у нее почти не осталось сил, чтобы вынести новые потрясения...
      Она с недоумением посмотрела на потухшую сигарету и щелкнула зажигалкой. Крохотный огонек дрожал и трепетал от легкого сквозняка. Она прикурила сигарету и вдруг подумала: а с кем, интересно, спит сейчас Мистер Икс? С женой или с любовницей? И недовольно поморщилась. Ей-то что за забота? Просто еще один неприятный тип в череде столь же отвратительных особей и злобных тварей. Она ни в коем случае не хотела его щадить, пускай он и проявил заботу о ней и ее детях. Но Мистер Икс уязвил ее самолюбие, а такого отношения Алина не прощала никому, даже в дни неудач и поражений.
      Алина вздохнула, выбросила окурок в форточку и отправилась в свою комнату. Следовало хорошенько выспаться перед грядущими испытаниями. А она знала, что в будущем ей мало не покажется.

Глава 7

      Дети еще спали, и Алина решила их не будить. Пусть выспятся как следуют. Лида умчалась в свой колледж к восьми, по этой причине они завтракали с Еленой Владимировной вдвоем.
      Тетушка предложила сама отвести Полину в школу и уладить все вопросы с директором гимназии.
      – Ничего, все утрясется! Полюшка – умная девочка! – успокаивала Алину тетушка. – В гимназию хулиганов и двоечников не принимают. Там в основном учатся дети местных шишек и богатеев.
      – Да-а? Дети богатеев, говоришь? – протянула с сомнением в голосе Алина. – Так это самое зловредное сословие! И, главное, дети очень быстро перенимают манеры и образ мышления своих родителей. Но нам не из чего выбирать! К тому же я не хочу, чтобы она прекратила занятия в музыкальной школе. Как сейчас с этим?
      – Теперь у нас две музыкальные школы, – с воодушевлением поведала Елена Владимировна. – Первая, та, которую ты окончила. Но в здании летом обрушился потолок, и оно на ремонте. Сейчас часть ребят занимается в бывшем Доме пионеров, остальных разбросали по обычным школам. Родители жалуются, никаких условий, а мэр все завтраками кормит, но воз, похоже, и ныне там. Нет у города денег на ремонт.
      – Да, жалко, – вздохнула Алина, – школа была хорошая, я подумывала отдать Полину Марии Сергеевне. Она еще работает?
      – Помаленьку скрипит, ведет в школе несколько часов да на дому индивидуально занимается. Седьмой десяток пошел, побаливает постоянно.
      – Понятно, а что со второй школой?
      – А вторая – частная, там приличные деньги берут за обучение. Да ты помнишь, наверно, Ольгу Старикову? Подружку свою закадычную. Она долгое время руководила детским ансамблем скрипачей. Так вот, это ее школа!
      – Ольга? – изумилась Алина. – Она ушла из музыкального колледжа? Но ведь ее муж был директором? Как он ее отпустил?
      – Был, да сплыл! – с досадой произнесла Елена Владимировна. – Чуть ли не на ее глазах закрутил роман со студенточкой. Ольге тут же донесли! А она, сама знаешь, женщина горячая, бросилась на эту девицу с кулаками, причем прямо на занятиях. Скандал страшный был! Вот после этого она не только своего Старикова бросила, но и из колледжа ушла!
      – Стариков! – Алина покачала головой. – Старый пень! И с Ольгой у него тоже подобный роман случился! Помнишь?
      – Конечно, помню. Терезу Романовну из-за кого он бросил? Ради Ольги твоей. – Елена Владимировна поджала губы и осуждающе покачала головой.
      – Так он теперь с этой девочкой живет?
      – Ну да! – пожала плечами Елена Владимировна. – Лидкина однокурсница. Лет девятнадцать ей, от силы. А ему уже шестьдесят три. Мой ровесник.
      – Сластена! – усмехнулась Алина. – И как он с ней справляется, дырявый валенок?
      – Так «Виагру» пьет! – рассмеялась тетушка. – У моей приятельницы дочь в аптеке работает, она рассказывает, старый хрыч ежемесячно флакончик покупает. Причем вслух не говорит, что ему нужно, а записочку сует в окошко. А в городе и так знают, смеются.
      – Поделом ему, старому дурню! – сказала Алина и поднялась со стола. – А с Ольгой я встречусь! Думаю, нам есть о чем поговорить! Где ее школа находится?
      – В клубе ковровой фабрики. Они там целое крыло в аренду снимают. Помнишь, где это? Сразу за парком, рядом с пожарным депо.
      – Как такое забудешь? – улыбнулась Алина. – Мы туда на танцы бегали.
      – Повстречайся с ней, Алюшка! Она о тебе частенько спрашивает. Честно сказать, это она помогла нам Лиду устроить. А то, сама знаешь, сейчас без денег сложно поступить учиться!
      – И здесь, выходит, без взяток не обойтись? – поразилась Алина. – А я думала, это только в столицах процветает.
      – А чем наши чинуши хуже? – усмехнулась Елена Владимировна. – Хорошо жить не запретишь! А они все очень хорошо живут, на наших костях, естественно...
 
      Встречу с Ольгой Алина решила не откладывать в долгий ящик. Когда-то они были близкими подругами, но поссорились, и причиной разлада стало замужество Ольги. Стариков был не только на добрых три десятка лет ее старше, но к тому же являлся мужем Терезы Романовны, режиссера молодежного театра, которую обе боготворили. И роман Ольги со стареющим ловеласом Алина восприняла как предательство. Конечно, Стариков ценой больших усилий выглядел моложаво. И подруги это прекрасно сознавали. Все происходило на их глазах, потому что они дневали и ночевали у Терезы Романовны, которая тоже души в них не чаяла.
      И, лишь повзрослев, Алина поняла мотивы, по каким Ольга бросила жениха, их однокурсника по музыкальному училищу. Ольга понимала, что иным путем ей в жизни не пробиться. В лучшем случае ей светило распределение в городскую школу преподавателем музыки, в худшем – в сельскую...
      Крошечная зарплата, комната в общежитии, полуголодное существование – Ольга нахлебалась этого досыта в студенческие годы. Она не хотела бороться, доказывать, убеждать, завоевывать свое место под солнцем. Стоило ли губить свою молодость, если этой молодостью и красотой можно воспользоваться, как оружием. Чем еще можно сразить рассыпающего песок, но распушившего хвост олуха, как не молодым гибким телом и томным взглядом из-под слегка опущенных век, да еще восторженным полушепотом:
      – Ах, Георгий Александрович, вы – просто мой кумир! Вы – мой идеал! Я всегда мечтала, чтобы вы занимались со мной индивидуально...
      Именно эти слова услышала Алина, когда без стука вошла в гостиную Терезы Романовны. Та попросила ее узнать, по какой причине Ольга не приехала на репетицию, и попутно захватить пуховую шаль, которой она обвязывала больную поясницу. Алина очень спешила, но застыла на пороге, когда увидела, что Ольга сидит на коленях Старикова, обнимает его и целует в плешивое темя.
      Стариков заметил ее первым, побагровел, попытался подняться на ноги, но Алина, забыв о просьбе Терезы Романовны, пулей вылетела из комнаты. Ее затошнило от отвращения и чуть не вырвало на крыльце...
      Здание бывшего музыкального училища промелькнуло слева, и Алина вздохнула. Колледжем оно стало именоваться чуть позже, когда вместо контор появились офисы, а вместо школ – гимназии и лицеи...
      Она все еще размышляла, стоит ли сначала заехать в театр, а потом к Ольге или все-таки наоборот. Известие об ее разводе со Стариковым несколько поумерило нежелание Алины встречаться с бывшей подругой.