Обжоровские дворяне

      Георгий Натанович сначала немного смущался, но видя учтивое внимание гостя, приободрился и вдохновенно отыграл до конца роль страждущего соискателя графского титула. Как хорошо воспитанный человек князь ни разу не прервал его, очень внимательно, с приятным расположением на лице выслушал и пообещал свое полное участие в этом деле.
      Меж тем слух о прибытии важной персоны быстро распространился по Обжоровке.
      Оказалось, что горячее желание восстановить права на дворянство питает не один Дворский.
      Едва отзвучал последний аккорд захватывающей трагедии в исполнении благородного молодого человека, которого злая судьба оторвала от родовых корней, как на сцене появилось новое действующее лицо. Это была очаровательная Пенелопа Снежинская. Она манерно протянула князю руку ладошкой вниз, и он как благовоспитанный человек поцеловал ее. В ответ прекрасная Пенелопа сказала комплимент по поводу мужских достоинств князя. А когда он с похвалой отозвался о ее шарме, расцвела обворожительной улыбкой и пригласила гостя посетить ее скромное жилище.
      - Это, конечно, не дворец на острове Итаке, и я не жду своего Одиссея, а вместо прядения полотна пишу картины, чем и зарабатываю на жизнь, - сказала она, демонстрируя превосходное знание творений бессмертного Гомера и при этом намекая на свою свободу от семейных уз. Заметим в скобках, что в прошлом таковые у Снежинской появлялись дважды и оба раза рвались как гнилые вожжи. Причиной тому был строптивый характер и небрежение Пенелопы к домашнему хозяйству.
      Поскольку посещение жителей Обжоровки входило в планы дальнего вояжера, он тотчас с благодарностью принял предложение.
      Деревянный домик госпожи Снежинской стоял уединенно и был завален картинами, написанными в стиле примитивного кича, - с уродливыми стариками и старухами, голыми бабами с огромными задами и грудями, какими-то странными, фантастическими пейзажами. Одну из своих картин хозяйка подарила князю. На ней в замысловатом сплетении геометрических фигур и линий едва угадывалось лицо пожилого человека.
      - Здесь изображен таким, как я себе представляю, - сказала Пенелопа с великосветской непринужденностью, - один из моих предков - польский шляхтич Казимир Снежинский, сосланный в наши глухие края за антиправительственные выступления. Так что, дорогой князь, я тоже знатного рода. И хотела бы с вашей помощью вернуть свое законное звание.
      На этом месте их приятный, многообещающий разговор был прерван шумом во дворе. Пенелопа выглянула в окошко и увидела руководителя клубного драмкружка Витюнчика Громовержцева, который делал ей какие-то знаки.
      - Извините, дорогая Пенелопа Андреевна, - сказал он, когда та отворила дверь, - не могли бы вы сообщить князю, что его с нетерпением ждет депутация от местной интеллигенции?
      Такая встреча, хоть и была предложена несколько не вовремя, тоже входила в планы высокородного гостя, и он согласился тут же принять всех соискателей высочайшей аудиенции. Их, кроме Громовержцева, было двое: бывший неудачный претендент на должность директора лесхоза, так и оставшийся директором дома культуры господин Бессонов и управляющий конторой "Заготживсырье" господин Волкобоев.
      Побеседовав с этими милыми людьми, князь получил ценные сведения о том, что Обжоровка до революции, оказывается, была местом ссылки вольнодумцев из дворян.
      - Потомками коих мы, ваши покорные слуги, и являемся, милостивый государь, - с театральной галантностью сказал Громовержцев, а Волкобоев добавил: "никогда не посрамивших честь дворянства".
      - Посему позвольте принести нижайшее ходатайство о возвращении нам званий благородного сословия, - заключил Громовержцев цель прибытия депутации.
      Князь настолько растрогался, что пообещал всем просителям свое полное содействие в восстановлении их исторических прав на высокие титулы.
      По прошествии трех месяцев и в самом деле пришла из Москвы гербовая бумага, потрясшая замшелые устои обжоровского быта.
      Высочайшим соизволением всем соискателям дворянских титулов, а также Ивану Ивановичу Недогонову было пожаловано почетное баронское достоинство, Дворский же стал графом.
      Вот когда по-настоящему пригодились Георгию Натановичу его организаторские способности, выкованные в райкоме комсомола. Новоиспеченные дворяне аки агнцы нуждались в мудром пастыре и в объединении в крепкую организацию. Принося им поздравления, граф Дворский выступил с предложением образовать дворянское собрание и избрать председателя. Однако не всем оно понравилось. Барон Бессонов ехидно заметил, что бывший комсомольский вожак хочет загнать их в общее стойло новой партячейки. Против дворянского собрания высказался и Громовержцев, который всегда был сам по себе и как творчески одаренная натура не любил связывать себя никакими обязательствами, в том числе семейными. По этой причине он, кстати сказать, ни на одной работе подолгу не задерживался и был местным чемпионом по разводам и внебрачным связям.
      Встретив сопротивление, Георгий Натанович, повел тихую осаду и в конце концов перетянул на свою сторону большинство. Дворянское собрание благополучно родилось, а Дворский стал его председателем.
      По такому случаю его сиятельство решил дать званый бал для особо важных персон. Это было тем более кстати, что одновременно проводилась и презентация ресторана "Эльдорадо". Построенный по проекту и на деньги господина Дворского, ресторан находился в центре Обжоровки и представлял круглое здание под стеклянной крышей. Сюда-то и было приглашено высшее общество Обжоровки.
      Гости были приятно удивлены роскошным интерьером банкетного зала и мраморной полировкой пола. Однако отсутствие накрытых столов для них, привыкших все начинать с обильного застолья, показалось странным, даже несколько обидным и по залу пополз ропот недовольства. Однако вертлявый распорядитель бала и по совместительству дирижер оркестра рассеял опасение присутствующих остаться голодными.
      - Уважаемые дамы и господа! - обратился он к толпившимся патрициям. - Его сиятельство граф Дворский рад приветствовать вас в этом великолепном зале и предлагает вначале насладиться музыкой и танцами, а потом от пищи духовной перейти к земным дарам. Итак, музыка, танцы и пир горой - такова программа нашего бала!
      Грянул оркестр, мужчины одну за другой стали приглашать дам, восседавших на расставленных вдоль стен мягких стульях. В этот вечер всех кавалеров покорила блистательная баронесса Снежинская. Ее приглашали наперебой и говорили комплименты, иногда весьма фривольного характера, на что Пенелопа отвечала игривым смехом и грациозно грозила шалунам пальчиком. Особенно пылко увивался за ней барон Громовержцев. В вихре танца и страсти он то прижимал Пенелопу слишком близко к себе, то нахально опускал руку ниже пояса на ее соблазнительные округлости. В перерывах между танцами не обедавшие в надежде на сытный ужин гости в мгновение ока сметали фуршеты и жадно запивали их бокалами шампанского. Барон и тут был не промах. Насыщаясь сам, галантно потчевал даму. К началу застолья оба были уже изрядно на взводе. Они успели захватить одну из расположенных по окружности зала кабин для особо почетных персон и здесь за рифленой стеклянной дверью почувствовали себя в интимном уединении.
      То ли под влиянием чар прелестной Пенелопы, то ли от выпитого шампанского, а может от всего вместе, в Громовержцеве вдруг проснулся еще никем не оцененный гениальный актер.
      - О, царственная Пенелопа! - с вожделением голодного тигра воскликнул он. - Позволь бедному рыцарю у ног твоих доказать свою любовь и преданность!
      Став на колени, Витюнчик просунул руку под платье Пенелопы и, без дальнейших предисловий, совершил волнующее восхождение к возвышенностям ее пышного бедра.
      - Ты гадкий игрунчик, - молвила Пенелопа, отводя его руку от конечной цели восхождения.
      ... Когда жена Громовержцева, с которой он после очередного развода успел прожить полгода, без стука ворвалась в кабинку, то увидела своего благоверного Витюнчика стоящим на коленях перед Пенелопой. Одна рука его скрывалась под платьем коварной соблазнительницы, а другой он нежно охватывал ее талию.
      Наполненный мирным гомоном голосов ресторан от основания до свода содрогнулся от громкого вопля.
      - Ах, ты барон вонючий! Я, значит, дома сиди, а ты тут развлекаешься с проститутками! - с этими словами супруга вцепилась в сложную прическу баронессы и моментально превратила ее в беспорядочную копну волос. Затем нападавшая пустила в ход ногти и оставила несколько ярких автографов на щеках своей соперницы.
      Витюнчик при первых звуках грозного голоса жены забился под стол. Но убежище оказалось слишком тесным и не спасло от побоев его выглядывающий из-под стола зад. Получив несколько жестоких ударов заостренным каблучком женской туфельки, бедный Купидон, икая от боли, бросился наутек.
      Граф Дворский, услышав крики и шум, поспешил вместе дежурившим у входа в ресторан милиционером на место происшествия. Тут-то и запомнил на всю жизнь Георгий Натанович, что значит разнимать дерущихся женщин. Всклокоченный, поцарапанный со сбитой на сторону бабочкой и оторванной фалдой фрака предстал он перед сбежавшимися гостями. Милиционер лишился погона и нескольких пуговиц на рубашке.
      Подковерной борьбой по поводу дворянского собрания и званым балом Георгий Натанович рассчитывал упрочить свое лидерство в разворачивающейся политической борьбе за представительство в областной думе. Несмотря на досадный скандал в ресторане, ему удалось создать маленькую партию, название которой он долго обдумывал и наконец из многих выбрал одно - "Воля и благородство". Опираясь на эту партию, Дворский хотел получить депутатский мандат. Но этим планам начали мешать коммунисты. Оправившись от разгрома КПСС, новую партийную организацию в Обжоровке после некоторого пребывания в бездействии возглавил Будьздоровенко. Бывший покровитель Георгия теперь стал врагом номер один. Он всюду выдавал себя за поборника социальной справедливости, клеймил "прихватизаторов", называл их ворами и разрушителями страны. При этом доставалось и Дворскому. Растущая бедность населения приводила в лагерь коммунистов все больше сторонников.
      В поисках выхода Георгий Натанович испробовал многие средства: обнародовал привлекательную социальную программу своей партии, основанную на усилении государственной поддержки пенсионеров и малоимущих слоев населения; расклеивал плакаты; выступал на сходках избирателей; помогал обнищавшим старикам продовольствием и деньгами. Но наиболее действенным казался ему некий коварный план, который по мере вызревания приобретал все более конкретные очертания. "Рыба гниет с головы, - размышлял он, - а Кондрат Григорьевич - это голова. Значит, надо его первым выводить из игры". Нет, никаких убийств и членовредительств Георгий Натанович не замышлял. Он просто хотел, чтобы Будьздоровенко крупно проиграл в бильярд на деньги. И заставить его сложить кий должен не кто иной, как Иван Иванович Недогонов. Игра должна идти на деньги с растущими ставками, и это повысит азартный интерес к ней.
      Идея проведения бильярдного турнира не вызвала серьезных возражений у Ивана Ивановича. Ему понравилось предложение провести до турнира усиленные тренировки под руководством высококлассного мастера бильярдной игры, которого обещал предоставить Дворский. Привлекало и то, что все финансирование турнира, включая игровые деньги, обеспечивал опять-таки сам Дворский.
      Набив как следует руку в игре, Иван Иванович пригласил Кондрата Григорьевича поохотиться на кабанов. Будьздоровенко еще ни разу не бывал на такой охоте, да и стрелок был неважный. Но знал, что с егерями без добычи даже плохие стрелки с охоты не возвращаются. А кому не хочется отведать дикой свежатинки?
      Место Кондрату Григорьевичу определили перед полянкой, в кустах лещины с одинокой березой. Рядом, в двух десятках шагов, притаился Иван Иванович. Нескольких егерей отрядили в загонщики.
      Ленивое осеннее солнце медленно поднималось над вершинами деревьев. Тихий в это время года лес оглашался лишь гулким перестуком дятла да где -то вдали трещали сороки.
      От нечего делать Кондрат Григорьевич начал подремывать, как вдруг сначала далеко, потом все ближе загомонили, застучали палками о деревья загонщики. На полянку выкатилось из леса что-то серое и понеслось прямо на Кондрата Григорьевича. Он стал целиться... мушка никак не попадала на зверя. Судорожно водя стволами, он от волнения преждевременно нажал на спуск. Ружье громко бабахнуло, кабан чуть сбавил ход, задрал рыло, понюхал воздух и свирепо рванулся вперед. Кондрат Григорьевич, не целясь, выстрелил еще раз, бросил ружье и прытко полез на березу. Зверь боднул клыкастой мордой ствол, дерево затряслось так, что у Кондрата Григорьевича мурашки побежали по спине. Вот когда пригодилось наше древнее родство с обезьянами! Не успели долететь до земли опавшие от удара клыками желтые листья, как охотник оказался на самой вершине и раскачивался на тонком пруте как маятник.
      Неизвестно, чем бы кончилось это происшествие, если бы не выстрел Ивана Ивановича. Кабан крутанулся и завалился на бок.
      Тем временем вершина березы начала потрескивать и переломилась ниже того места, за которое обеими руками цеплялся Кондрат Григорьевич. Он, было, полетел вниз, но снова вспомнил про свое родство с приматами и сумел-таки ухватиться за толстую ветку. Удержаться помог и острый сук, пронзивший штаны на ягодицах. Если бы Кондрат Григорьевич не шевелился, то сохранил бы в целости свой великолепный камуфляж, подаренный ему военными в райкомовскую бытность. Но он начал сучить ногами, чтобы найти опору пониже, сорвался и на этот раз без остановки долетел до земли - вполне благополучно, если не считать одну досадную потерю: кусачий сук оставил на ягодицах огромную прореху.
      Когда Кондрат Григорьевич напарился в баньке, а потом выпил и сытно откушал да еще сгонял партейку в бильярд с Иваном Ивановичем, он снова с неизъяснимой приятностью почувствовал себя на часок тем "первым", которому все старались услужить и перед которым отворялись все двери.
      За партией в бильярд и предложил Недогонов проект азартного турнира. Не учуяв подвоха, Будьздоровенко согласился.
      Турнир открылся в роскошной бильярдной графского казино. Все было как в лучших домах Парижа или Лондона. Играла тихая, спокойная музыка, официанты разносили на подносах бокалы с минеральной водой, тоником, виски, шампанским и миниатюрные закуски, нанизанные на пластмассовые вилочки. Зрители стояли в трех метрах от зеленого игрового стола, и никто не имел права перешагнуть через ленточку.
      Всего предстояло сыграть пятнадцать партий. Победителем признавался выигравший не менее восьми из них.
      В первой партии на кону было по 50 долларов от каждого игрока. Победа осталась за Будьздоровенко, и он на радостях согласился удвоить ставку. Во второй партии ему снова повезло. И снова удвоили ставку.
      В третьей и четвертой партиях Недогонов отыгрался.
      К седьмой партии ставка увеличилась до пяти тысяч. Кондрат Григорьевич исчерпал свою наличность и попросил писать в долг.
      Четырнадцатую партию они закончили на равных. А на кону было уже сто тысяч долларов.
      У Дворского от напряжения вспотели ладони. Заметно волновался и Будьздоровенко. А Недогонов был спокоен и собран. В зале воцарилась мертвая тишина.
      Первый удар был за Кондратом Григорьевичем. Звонкий щелчок разогнал шары по полю, и один, миллиметр не дотянув до лузы, замер у ее края. Это было недоброе начало. Иван Иванович легонько добил его, а потом один за другим загнал еще три шара. Кондрат Григорьевич отквитал только один. Недогонов увеличил разрыв еще на два шара. Бильярдное счастье под конец отвернулось от Кондрата Григорьевича. Он проиграл и был разорен. В оплату долга предстояло продать и дом, и машину, и все ценные вещи.
      Георгий Натанович бросился поздравлять победителя и когда оглянулся, Будьздоровенко в зале уже не было...
      Как только кончаются военные действия, настает черед дипломатии. Противника мало разбить, надо принудить к выгодным для победителя условиям капитуляции. За это трудное дело взялся сам Георгий Натанович. Прощупав намерения впавшего в депрессию неудачника, он намекнул, что долг может быть прощен в обмен на лояльность в предвыборной борьбе и помощь в завоевании двух депутатских кресел в областной думе представителями партии Дворского.
      Кондрат Григорьевич понял, откуда дует ветер, и оценил высокое искусство проведенной против него операции. Положение его было безвыходным, пришлось согласиться с условиями капитуляции.
      Однако борьба на том не окончилась. Пример победителя разбудил творческую мысль побежденного, и он с таким же коварством начал партизанские действия в тылу врага.
      Через своих людей Кондрат Григорьевич дознался, что сиятельный граф систематически недоплачивает налоги, скрывая большие доходы от казино, ресторана, магазина и прочей своей недвижимости.
      Нашлись свидетели, готовые подписаться под этими сведениями, и полетело письмишко в областную налоговую полицию.
      К тому времени у Дворского был большой опыт общения с почтенной налоговой службой. Особенно оживлялись его контакты с ней, когда наступало время подачи годовых отчетов и проведения налоговых проверок. Составив вместе с главбухом отчет, Георгий Натанович звонил начальнику районной налоговой службы и с радостным благорасположением в голосе справлялся о его драгоценном здоровье.
      - Спасибо тебе за заботу, дорогой ты мой, - с такой же сердечной приятностью отвечал начальственный басок. - Пока креплюсь, но в последнее время сердчишко с нервишками стали пошаливать. Врачи рекомендуют полечиться на курорте. Уж и не знаю, как быть.
      - А что такое?
      - Да ведь нынче ездить по курортам, сам знаешь, шибко накладно стало...
      - Какой разговор, Андрей Ильич, поможем!
      - Благодарю, благодарю. Признаться, я уже сам хотел позвонить тебе. У меня тут еще кое-какие непредвиденные расходы намечаются, так ты имей в виду. И сам забегай в случае чего. Жизнь надо строить так, чтобы, как говорится, ноу проблемз.
      Расположение начальника налоговой службы влетало в кругленькую сумму. Но еще дороже обходились налоговые проверки. Каждой такой проверке предшествовало личное посещение офиса Дворского налоговым куратором. Георгий Натанович со своими ближайшими сотрудниками принимал гостя за богато накрытым столом и блестяще выполнял роль тамады. Когда приходил черед кофе и сигарам, застолье плавно переходило в серьезный деловой разговор. Куратор доставал из кейса заранее составленный акт проверки и, с удовольствием щурясь от затяжек ароматным сигарным дымом, просил Георгия Натановича указать по собственному усмотрению такие недочеты, штрафные санкции за которые весьма необременительны. Ну, и разумеется, не забыть о комиссионных за услуги.
      Потом куратор доверительно сообщал, что район не дотягивает до плана налоговых поступлений, в связи с чем просил перечислить в бюджет некоторую сумму. Если она кажется слишком большой, то можно уменьшить, при этом желательно какую-то толику отдать наличкой.
      Георгий Натанович в душе проклинал мздоимцев, но терпел, как терпят плохую погоду. Он и сам ведь не был чист перед законом, ухитряясь утаивать от налогообложения большую часть своей прибыли. Дружба с районной налоговой службой была своего рода выгодным инвестированием средств, гарантировала спокойствие в делах. Дворский настолько уверился в несокрушимости поддержки налоговиков, что перестал оглядываться и опасаться. Внезапный приход вооруженных людей из налоговой полиции, не склонных к компромиссам, юмору и шуткам, был для него как гром среди ясного неба. Они вывернули все наизнанку и, похоже, запахло арестом. Георгий Натанович не стал ждать его. "Пора когти рвать" - сказал он совсем не по-графски и, сняв с банковских счетов в областном центре приличную сумму в долларах, умчался в Москву, а там присоединился к первой попавшейся туристической группе и вместе с ней улетел в Израиль.
      Георгий Натанович очень скоро убедился, что и на земле обетованной не любят тех, кто не платит налоги. Его лавочку накрыли налоговые инспекторы и жестоко оштрафовали. Пришлось закрыть дело, а лавочку продать. И тут же следом случилась другая история - такая нелепая и странная, что даже трудно себе представить. В одном из кибуцев, в котором Георгий Натанович временно обосновался, проходила пышная свадьба. Брачная церемония, как водится, была запечатлена на многочисленных фотографиях, которые поместили в фойе ресторана, где проводилось торжество. Вот на них-то и обратил внимание господин Дворский, направляясь в бар ресторана, чтобы перекусить. Подойдя поближе к стенду, он начал рассматривать снимки и вдруг услышал за спиной голос не то с одесским, не то с житомирским местечковым окрасом, принадлежавший полнотелой нарумяненной даме.
      - И шо ви там висматриваете? - подозрительно спросила она.
      - Да вот себя не нахожу, - не удержался Дворский, чтобы не схохмить как в былые годы.
      - Шо ви говорите? А вы рази ж должны туточки бить?
      - А то как же! И непременно рядом с невестой! - весело отозвался Георгий Натанович. Дама враждебно глянула на него и быстро ушла в зал. Успей Дворский ретироваться, все бы кончилось для него благополучно. Но он еще стоял у стенда, когда из зала выскочили решительные молодые люди и окружили его.
      - Вот тот лайдак, шо чепляется до нашей Розочки - объявила дама, указывая пальцем на Дворского и продолжила, все более распаляясь:
      - Дивитесь, люди добрие! Вин сэбэ нэ побачив, га? Шоб тэбэ вже повылазило!
      Парни повели себя круто - двинули Георгия Натановича несколько раз по физиономии так, что он в момент лишился двух передних зубов и приобрел огромный фонарь под глазом. Затем дружно выбросили его за порог ресторана.
      - Не понял юмора, - сказал Дворский, поднимаясь с земли, и отправился в полицию.
      Там кое-что прояснилось. Оказалось, что его заподозрили в причастности к широкому кругу старых дружков Розочки, с которыми она в годы учебы в столичном университете прошла, как говорится, и Крым, и Рим, и медные трубы. Встреча с ними, понятно, никак не входила в планы близких невесты, белой фатой искупавшей грехи бурной молодости. Кстати, один из дружков звонил Розочке накануне свадьбы и обещал приехать с "пацанами". Вот и приняли Дворского за этого наглеца.
      - Родители и родственники жениха и невесты люди почтенные и вам лучше не связываться с ними, - посоветовали Георгию Натановичу в полиции.
      И тогда, отправляясь вставлять выбитые зубы, он уныло изрек свою сакраментальную фразу: "Я вполне допускаю, что отдельные евреи могут быть нектаром в цветах общества. Но когда они собираются вместе, то из этого получается, скажу я вам, совсем не мед".
      Молвив так, граф Дворский с библейской покорностью судьбе уехал искать счастья в Тель-Авив, оттуда в Хайфу и далее следы его затерялись в знойном мареве земли обетованной.
      * * *
      ... Через несколько лет российский предприниматель Недогонов, переехавший на жительство в Москву, совершая туристическую поездку по Южной Африке, прослышал о каком-то выходце из России, основавшим процветающую винодельческую фирму. Ехать к нему было недалеко, и Иван Иванович решил полюбопытствовать. Каково же было его удивление, когда встретил у входа в усадьбу главы фирмы Георгия Натановича Дворского собственной персоной, облысевшего и располневшего, но по-прежнему бодрого. Оказалось, что он и есть тот богатый промышленник, поставляющий на рынки Европы и даже в Америку элитные вина. Дворский первый открыл, что здешние каменистые красноземы и сухой, жаркий климат весьма благоприятствуют выращиванию лучших сортов винограда, из которого делаются дорогие марочные вина.
      Входя за красивую ограду дома хозяина, Иван Иванович увидел ораву маленьких кофейных мулатов, галдящих и визжащих повсюду во дворе и на лужайке, и невольно усмехнулся сходству этой картины со своими цыплятами на лесном кордоне.
      - Это чьи же такие шустрые? - спросил он.
      - Здесь все мое, - беззаботно ответил Георгий Натанович, ласково гладя по курчавым головкам сбежавшихся поглазеть на незнакомого человека ребятишек шумливый выводок своих чернокожих подружек.
      - А ты, я вижу, зря времени не терял, - засмеялся Иван Иванович.
      Они расположились в удобных креслах на широкой террасе, с которой открывался красивый вид на зеленые холмы и виноградники, отороченные красными лентами проселков. Слуга, черный и лоснящийся, как хромовый офицерский сапог, ослепительно скалясь белозубой улыбкой, быстро накрыл стол. Иван Иванович едва пригубил из хрустального бокала красного фирменного вина, зато, проголодавшись, отдал должное заморской кухне. Закусывая диковинными фруктами, он не переставал удивляться всему, что увидел в гостях у Георгия Натановича. Но совсем поразился, когда побывал на винном заводе. Нет, не стерильная чистота и великолепное оборудование привлекли его внимание, а самый настоящий советский красный уголок с большим портретом Ленина и целым иконостасом из Почетных грамот в рамочках под стеклом. На видном месте красовалась большая Доска почета с фотографиями передовиков труда.
      - Что за маскарад? - спросил гость.
      - Я это называю средствами морального поощрения, - пояснил Георгий Натанович. - Мои негры - не улыбайся! - отличные работники, но как дети любят похвалу. Попробуй не отметить какого-нибудь заслуженного работягу, будет целая трагедия и обида на всю жизнь. Более действенного я пока ничего не придумал...
      * * *
      Давно уехал Иван Иванович и прошли еще годы. Постаревший граф Дворский, уже забывший, что он граф, все чаще сидит в одиночестве на своей террасе и о чем-то думает, что-то вспоминает. Вполне может быть, что думает и вспоминает он о родной Обжоровке, с которой, черт возьми, и вправду было связано так много хорошего в его жизни.