Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

      На обратном пути из Москвы в Англию премьер еще раз задержался на несколько дней на Среднем Востоке и вернулся домой лишь в конце августа. Почти целый месяц демократические элементы страны, бурно требовавшие немедленного открытия второго фронта, жили в ожидании, что главы обоих правительств договорятся по столь важному вопросу. Вскоре по приезде Черчилля английская машина пропаганды стала широко популяризовать следующие слова коммюнике, которым был закончен визит британского премьера в СССР: "Оба правительства полны решимости продолжать эту справедливую войну за свободу со всей их мощью и энергией вплоть до полного разгрома гитлеризма и всякой иной подобной ему тирании. Дискуссии, происходившие в атмосфере сердечности и полной искренности, обеспечили возможность укрепления тесной дружбы и взаимопонимания между Советским Союзом, Великобританией и США, в соответствии с существующими между ними союзническими отношениями"{238}.
      Эти слова толковались сторонниками Черчилля как свидетельство того, что между СССР и Англией теперь нет никаких расхождений и по второму фронту. Наше посольство вносило необходимые коррективы в тенденциозную интерпретацию коммюнике правительственной пропагандой. Тем не менее в сознание широких масс были внесены известные путаница и смятение, отчего их борьба за немедленное открытие второго фронта потеряла часть своей настойчивости и решительности.
      Конвои
      Отношения союзников летом и осенью 1942 г., помимо вопроса о втором фронте, сильно портила еще обострившаяся как раз в это время проблема конвоев.
      Выше говорилось о том, что 1 октября 1941 г. в Москве было подписано соглашение о поставке США и Англией различного рода военного снабжения Советскому Союзу. Содержание этого соглашения (т. е. количество, качество, номенклатура продуктов) было, с советской точки зрения, в общем удовлетворительно, однако его реализация упиралась прежде всего в проблему транспорта. Из Англии и США имелись два возможных пути в СССР: северный, на Мурманск и Архангельск, и южный, через Иран{239}. Первый был короче, и по нему доставлялись грузы к головным пунктам сравнительно развитой сети железных дорог. Второй был гораздо длиннее и доставлял грузы к головному участку железной дороги с малой пропускной способностью. Естественно, что и англичане, и американцы первоначально делали ставку на использование до максимума северного пути. Действительно, в течение примерно четырех-пяти месяцев после подписания соглашения (с октября 1941 г. по март 1942 г.) все снабжение СССР из Великобритании и США шло через Мурманск и Архангельск. Обычно караваны торговых судов составлялись в Исландии или поблизости от нее и затем, под охраной военных судов - британских или британо-американских, направлялись в два северных советских порта, где разгружались и после небольшого отдыха тем же путем возвращались обратно. Темнота, господствующая в столь высоких широтах зимой, сильно облегчала проведение этих морских операций. К тому же немцы, слишком занятые блокадой Англии, тогда еще не успели перестроиться и выделить необходимые силы для перехвата снабжения СССР из западных стран. В результате конвои первых четырех-пяти месяцев проходили спокойно и почти не имели потерь. Трансиранский путь в этот период использовался очень мало.
      Но с марта 1942 г. положение стало меняться. В норвежском порту Нарвик немцы устроили базу своего надводного и подводного флота. Они сконцентрировали здесь значительное число субмарин, которые начали бороздить воды Баренцева моря в районе Нордкапа и Мурманска. В Нарвике же появились и крупные надводные суда - знаменитый линкор "Тирпиц" (40 тыс. т) и крейсеры "Шеер" (13 тыс. т) и "Хиппер" (13 тыс. т). В районе Нордкапа, на норвежской земле, была создана мощная воздушная база. Начиная с марта 1942 г., немцы открыли систематический жестокий поход против направляющихся в СССР конвоев. Излюбленным местом для этого стал сравнительно узкий проход между Нордкапом и островом Медвежьим (около 350 км). Охота на конвои обычно производилась с помощью авиации и подводных лодок. Однако в резерве находились крупные надводные суда, которые имели большой психологический эффект. При одном упоминании "Тирпица" британский морской штаб приходил почти в панику. В силу указанных перемен проведение англо-американских караванов в Мурманск и. Архангельск с марта 1942 г. стало превращаться во все более сложную операцию, тем более что как раз в это время полярная ночь стала сменяться бесконечным полярным днем.
      1 марта 1942 г. из Исландии вышел очередной караван в СССР. Это был, употребляя кодовое наименование, PQ12. Он имел собственную охрану из соответствующего количества английских военных судов, а сверх того его прикрывали основные силы британского флота, во главе с линкором "Король Георг V" и авианосцем "Викториос". Как сообщало британское адмиралтейство, руководителем которого в это время был адмирал сэр Дадли Паунд, "Тирпиц" вышел из Западного фиорда, в котором он укрывался, и намеревался перехватить PQ12. Однако он был замечен английской подводной лодкой, и 9 марта авианосец "Викториос" обрушился на него с воздушными торпедами. "Тирпиц" сумел избежать повреждений, но вынужден был вернуться, не солоно хлебавши, в Западный фиорд. В конечном счете PQ12 добрался до своей цели без всяких: потерь.
      Хуже вышло со следующими четырьмя конвоями, проходившими зону опасности в апреле и мае 1942 г. PQ13 подвергся сильной германской атаке со стороны авиации и эсминцев и потерял 5 судов из 19. Кроме того, погиб английский крейсер "Тринидад", находившийся в охране каравана. PQ14 севернее Исландии был затерт тяжелыми льдами, в результате из его 23 судов 14 пришлось вернуться в Исландию, одно судно погибло и только 8 пришли в советский порт. В PQ15 и 16 насчитывалось 60 судов, из них 10 стали жертвой немецких атак. С ними погиб и британский крейсер "Эдинбург", участвовавший в охране каравана.
      Разумеется, война есть война, и надо было считать нормальным, что транспортировка военного снабжения в СССР не может обходиться без потерь. Задача состояла лишь в том, чтобы свести эти потери к минимуму. Однако Черчилль пошел по иному пути. Мы знаем уже, что весной и летом 1942 г. он вел отчаянную борьбу против немедленного открытия второго фронта в Северной Франции, борьбу, в которой Рузвельт вначале пытался ему сопротивляться, но потом спасовал перед британским премьером. Черчилль не ограничился этим. В апреле 1942 г., ссылаясь на потери, понесенные PQ13 (пять судов из 19), он начал поход против посылки в СССР конвоев, по крайней мере до окончания полярного дня, т. е. почти на полгода. И это в то время, когда Советский Союз стоял, накануне большого германского наступления, закончившегося, как известно, у Сталинграда!
      Черчилль совещался по данному поводу с Рузвельтом. Американский президент первоначально решительно возражал против намерения британского премьера, подчеркивая опасность политического эффекта подобного шага в Советской стране. Одновременно Сталин в послании от 6 мая обратился к Черчиллю с настоятельной просьбой отправить в СССР в течение мая 90 судов, скопившихся в тот момент в портах Исландии. Под давлением с двух сторон британский премьер вынужден был временно отступить, и в мае были отправлены еще три конвоя (PQ14, 15 и 16), но только временно!
      Печальная судьба следующего конвоя PQ17, за что ответственность несло целиком британское адмиралтейство, дала Черчиллю повод вновь поднять шум о временном прекращении конвоев и в конце концов добиться успеха.
      PQ17 состоял из 34 торговых судов и отплыл из Исландии 27 июня. Его охрана состояла из 6 эсминцев, 2 подводных лодок, 2 судов с противовоздушной защитой я 11 других судов меньшего значения. Прикрытие состояло из 2 английских, 2 американских крейсеров и 3 эсминцев под командой адмирала Гамильтона. Девять британских и две советские подлодки крейсировали вдоль норвежского берега на случай появления "Тирпица".
      Дальше к западу под командой адмирала Товей находились главные военно-морские силы, включавшие английский линкор "Герцог Йоркский" и американский линкор "Вашингтон", авианосец "Викториос", три крейсера и флотилию эсминцев. Как видим, в районе прохождения PQ17 была сконцентрирована мощная армада, способная сокрушить не один "Тирпиц". И что же фактически произошло?
      Черчилль, крайне заинтересованный в том, чтобы обелить британское правительство, в своих мемуарах так изображает ход событий: ввиду тяжелых льдов конвой прошел севернее острова Медвежий; адмиралтейство дало адмиралу Гамильтону инструкцию, которая запрещала его крейсерам продвигаться к востоку от острова Медвежий, "если только конвою не будут угрожать надводные суда такой мощи, что он не будет в состоянии вести против них борьбу"; адмирал Товей с главными силами находился в 150 милях к северо-западу от острова Медвежий, имея своей главной задачей атаковать "Тирпиц", если он появится; 1 июля немцы нащупали конвой и 4 июля, примерно в 150 милях к востоку от острова Медвежий, потопили четыре судна; адмирал Гамильтон со своими крейсерами еще продолжал держаться поблизости от конвоя; в это время были получены сведения о том, что 3 июля "Тирпиц" вышел из Трондхейма, но куда именно он направился, оставалось неясным; адмиралтейство считало, что "Тирпиц" ставит своей задачей разгромить конвой и что он настигнет его к вечеру 4 июля; так как крейсеры адмирала Гамильтона против "Тирпица" были бессильны, то, по мнению адмиралтейства, единственной мерой для спасения хотя бы части конвоя являлось его спешное рассредоточение; поэтому 4 июля вечером адмиралтейство, под личную ответственность своего главы, начальника военно-морского штаба адмирала Паунда, отдало адмиралу Гамильтону приказ: крейсеры на полной скорости отправить на запад, конвою рассредоточиться и самостоятельно идти в советские порты. Адмирал Гамильтон действовал со стремительной быстротой и даже излишним усердием: он не только сразу же направил крейсеры на запад, но приказал сделать то же самое эсминцам и другим, судам, сопровождавшим караван торговых судов; таким образом, этот караван, состоявший из тихоходов в шесть-семь узлов в час, был брошен военными судами на произвол судьбы в самый критический момент; "Тирпиц" в конечном счете на сцене так и не появился, но зато немецкие подводные лодки и самолеты с яростью накинулись, на беззащитные транспорты. Результат понятен: 23 судна из 34 погибли, остальные после величайших усилий и страданий добрались в конце концов до советских портов кружным путем (некоторые через Новую Землю).
      Так выглядит эта возмутительная история даже в явно пристрастном изложении Черчилля{240}. Понимая, что поведение адмиралтейства дает серьезные основания для обвинений против адмирала Паунда, премьер пытается найти "смягчающие вину" обстоятельства. Он пишет, что решение начальника военно-морского штаба отозвать крейсерскую эскадру под командой адмирала Гамильтона из района прохождения конвоя объяснялось боязнью, как бы в столкновении с "Тирпицем" не погибли два американских судна, входившие в состав этой эскадры, что могло бы иметь неблагоприятные политические последствия в США. Отзыв же эсминцев и других судов из охраны каравана, который Черчилль считает неправильным, он объясняет самочинными действиями адмирала Гамильтона, за которые Паунд не несет ответственности{241}. Однако все эти оговорки не могут внести каких-либо существенных изменений в оценку истории с PQ17 как одного из крупнейших провалов военно-морских сил Великобритании в ходе второй мировой войны.
      Естественно, что разгром PQ17 вызвал очень резкую реакцию со стороны СССР. 18 июля Черчилль уведомил Сталина о судьбе PQ17 и, подробно изложив все трудности проведения северных конвоев в период полярного дня, сообщил, что британское и американское правительства пришли к выводу о нецелесообразности посылки в ближайшее время в СССР PQ18. Вместо этого Черчилль обещал всемерно усилить снабжение СССР трансиранским путем. 23 июля Сталин весьма резко ответил английскому премьеру, что "приказ Английского адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым". Далее Сталин указывал, что подвоз через иранские порты никак не может компенсировать прекращение северных конвоев и что "в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь"{242}.
      И я, и руководитель миссии адмирал Н. М. Харламов, и все наши руководящие сотрудники не скрывали своего негодования в разговорах с английскими политиками, журналистами, моряками, военными. В конце концов в столице создалась такая атмосфера, что Черчилль был вынужден как-то реагировать. Он поручил Идену устроить совещание из представителей адмиралтейства и советской стороны с тем, чтобы адмирал Паунд разъяснил нам мотивы своих действий и убедил нас в их обоснованности. Такое совещание действительно состоялось 28 июля в кабинете Идена в парламенте. С английской стороны на нем присутствовали Иден, Александер (морской министр) и адмирал Паунд, с советской - я, адмирал H. M. Харламов и его помощник Н. Г. Морозовский.
      Настроение на совещании было очень напряженное, и это сразу же отразилось на происходивших за столом прениях. Позволю себе привести несколько выдержек из моей записи от 28 июля:
      "На протяжении всего совещания говорил и решал с английской стороны только Паунд. Иден и Александер все время либо молчали, либо позволяли себе краткие реплики, робко глядя в такие моменты в глаза Паунду. Похоже было, точно Паунд - учитель, а Иден и Александер - ученики, которым больше всего хочется заслужить хорошую отметку у учителя. Типичная картина на тему о взаимоотношениях между министрами и чиновниками в Великобритании".
      Иден предложил, чтобы первое слово было предоставлено Паунду для объяснения всего происшедшего, однако, прежде чем Паунд успел произнести хотя бы слово, я сказал (продолжаю по записи):
      " - Вопрос стоит так: когда может быть отправлен ближайший конвой? Было бы желательно получить от адмирала Паунда ответ на этот вопрос.
      Паунду такая постановка вопроса была явно не по вкусу. Поэтому он прикинулся казанской сиротой и заявил, что в последнем послании премьера к Сталину (от 18 июля) было предложено отправить в Москву одного из высших офицеров воздушного флота как раз для сохранения возможности конвоев, но, к сожалению, в ответе Сталина (от 23 июля) данный пункт "остался без всякой реакции". А между тем он имеет исключительное значение: возможность конвоев, по мнению Паунда, целиком зависит от возможности... "сделать Баренцево море опасным для "Тирпица"... Надо иметь в районе Мурманска сильную воздушную охрану".
      Было ясно, что посылка офицера - это лишь предлог для того, чтобы оттянуть время, поэтому я предложил Паунду сказать сейчас, на сегодняшнем заседании, сколько, по его мнению, нужно иметь в районе Мурманска самолетов и какого типа для того, чтобы сделать "Баренцево море опасным для "Тирпица". Я сразу протелеграфирую это в Москву, через два-три дня буду иметь ответ, и все окажется улаженным. Конвой можно будет отправлять без промедления.
      Паунду мое предложение не понравилось, и он продолжал настаивать на посылке английского офицера в Москву. Я возразил, что в Москве имеется британская военная миссия, во главе которой стоит адмирал Майлс, у него имеется помощник, воздушный вице-маршал. Кольер, почему бы Паунду не использовать их для получения необходимых ему сведений? Но Паунд отверг и это предложение. Ему обязательно нужно было послать в СССР специального человека: иначе нельзя было создать проволочки. Тогда я сделал еще одно предложение: пусть Паунд посылает в Москву своего человека, но не будем ставить в зависимость от этого отправку ближайшего конвоя. Для установления же даты такой отправки используем телеграф - я по своей линии, а Паунд - по своей линии. Возвращаюсь далее к своей записи:
      "Паунд все-таки продолжал упорствовать и что-то ворчал себе под нос. Это меня взорвало, и я с раздражением воскликнул:
      - Прошу вас, адмирал, сказать, сколько все-таки самолетов надо иметь в Мурманске? Или вы не знаете?
      Это задело адмирала, и он, покраснев, хмуро ответил:
      - Надо шесть эскадрилий бомбардировщиков и четыре эскадрильи торпедоносцев.
      - Очень хорошо, - откликнулся я, - сегодня же я запрошу, свое правительство, и после получения его ответа можно уже будет окончательно фиксировать дату ближайшего конвоя...
      Иден поддержал предложенный мной метод выяснения вопроса, Александер не возражал. Паунду, скрепя сердце, пришлось примириться...
      Теперь, когда вопрос о PQ18 был исчерпан, мы перешли к PQ17. Харламов как моряк считал нужным серьезно поговорить с Паундом о наилучшем методе проведения конвоев через опасную зону. Речь неизбежно зашла о причинах разгрома последнего конвоя, и Харламов в тактичных, но достаточно определенных выражениях заявил, что в данном случае британским адмиралтейством была допущена ошибка. Основа этой ошибки состояла в том, что "Тирпиц", если бы он даже вышел из фиорда, в котором находился, все равно не мог нагнать конвоя, так как расстояние от фиорда до конвоя было слишком велико. Стало быть, не было оснований отзывать крейсеры, а тем более эсминцы.
      Паунд слушал Харламова с явным нетерпением. Лицо Паунда все больше покрывалось краской. Весь вид его говорил: "Яйца курицу не учат! Ха! Какой-то зеленый советский адмирал хочет давать советы мне, британскому адмиралу! Не выйдет!"
      - Как, допущена ошибка? - вдруг взорвался Паунд. - Я давал этот приказ! Я! А что другое надо было сделать?..
      Тут вмешался Александер и произнес горячую речь с апологией Паунда и адмиралтейства...
      Это меня раззадорило, и я подчеркнуто протянул:
      - Никто не отрицает больших заслуг британского флота в этой войне, но... но даже английские адмиралы не безгрешны. Паунд еще более вскипел и с раздражением бросил:
      - Завтра же буду просить премьер-министра, чтобы он назначил вас вместо меня командовать британским флотом!
      Я рассмеялся и сказал, что не претендую на столь высокую честь.
      Вмешался Иден и стал просить "обе стороны" не поддаваться излишнему волнению. Потом он прибавил:
      - Итак, посол запросит свое правительство, а дальше мы посмотрим, что делать...
      На этом совещание кончилось".
      Дня через два я встретился с Ванситартом и рассказал ему о PQ17 и о заседании у Идена. Он не без ехидства заметил:
      - Что вы удивляетесь?.. Кто такой Паунд?.. Трус и лентяй... Если ему нужно предпринять какое-либо действие, он найдет десять аргументов за то, чтобы от него воздержаться... А то вдруг, не дай боже, что-нибудь выйдет не так... Это качество Паунда хорошо известно на флоте... Вы знаете, какая у него кличка "на нижней палубе", как говорят моряки? "Don't do it, Dudley!" ("Не делай этого, Дадли!")... Здесь весь Паунд.
      * * *
      Протесты из Москвы, протесты со стороны советских представителей в Лондоне, отрицательное отношение Рузвельта к прекращению северных конвоев возымели свое действие, и в начале сентября из Исландии в СССР вышел PQ18 в составе 40 судов. На этот раз охрана каравана была реорганизована: помимо общего прикрытия главными силами военно-морского флота, его сопровождали 16 эсминцев и небольшой авианосец с 12 истребителями. Кроме того, по просьбе Черчилля, Советское правительство направило на север крупные воздушные силы для охраны каравана в Баренцевом море. Немцы яростно атаковали конвой, главным образом с помощью авиации, но все-таки 27 судов из 40 благополучно прибыли в советские порты.
      Далее снова наступил перерыв в отправке конвоев. В течение октября декабря 1942 г. англичане и американцы, пользуясь наступившей в северных широтах ночью, стали отправлять в Мурманск и Архангельск единичные суда без всякой охраны: они посылались одно за другим с расчетом, чтобы между двумя судами имелось расстояние не меньше 300 км. Только 22 декабря: 1942 г. из Исландии вышел PQ19, состоявший из 30 судов, и после острой морской битвы в районе Нордкапа, не потеряв ни одного транспорта, благополучно прибыл в советский порт.
      В своих воспоминаниях Черчилль приводит любопытную таблицу движения северных конвоев в 1941-1942 гг.{243} За 15 месяцев (конвои начались после 1 октября 1941 г.) в СССР было направлено всего 283 транспорта (124 английских и 159 американских), из которых благополучно прибыли к месту назначения 219. Погибло в пути 64 судна, или 23% их общего числа. Как видим, потери были серьезные, но не выходящие за пределы целесообразности посылки конвоев. Так обстояло дело в самый тяжелый период войны, когда немцы рвались к Сталинграду, а США еще не успели полностью развернуть военно-промышленный потенциал.
      В 1943 г. проведение северных конвоев стало постепенно облегчаться и в 1944 г. перестало быть серьезной проблемой. К тому же в это время открылись более широкие возможности использования южного пути через Персидский залив, ибо благодаря усилиям англичан, и особенно американцев была значительно увеличена пропускная способность трансиранской железной дороги.
      В заключение мне хочется сказать слово благодарности тем тысячам и тысячам иностранных, главным образом английских и американских, моряков, которые приняли участие в северных конвоях. Это была сложная, трудная и опасная работа. Уже сама природа делала рейсы судов в Мурманск и Архангельск, особенно в зимнее время, суровым испытанием. В обстановке войны, когда к холоду, мраку, туманам и бурям Арктики присоединялись еще немецкие снаряды, бомбы и торпеды, подобные путешествия становились вдвойне отпугивающими. Надо было обладать большим мужеством, решительностью, выносливостью, чтобы пускаться в такой путь. Конечно, далеко не все моряки шли в северные конвои из соображений долга и патриотизма. Многие гнались при этом за "длинным рублем". Но все-таки среди них имелось немалое число таких людей, которые руководствовались в своих действиях благородными мотивами, и некоторые, наиболее заслуженные из них, были в свое время награждены орденами и медалями Советского Союза. Если взять всю массу иностранных моряков в целом, то нужно прямо сказать, что они оказали немалую помощь нашей стране в годину бедствий и страданий, а стало быть, и делу великой исторической борьбы свободолюбивых народов против фашистских агрессоров.
      Красный Крест
      Это было похоже на мощный стихийный прилив, внезапно хлынувший в двери советского посольства... Уже спустя несколько дней после нападения Германии на СССР на мое имя пришел перевод в 60 тыс. фунтов от Федерации британских горняков. Держа в руках сопроводительное письмо, в котором руководители этого знаменитого профсоюза от имени сотен тысяч своих членов выражали свое возмущение германским фашизмом и свое сочувствие советскому народу, я невольно подумал: "Красин был прав". И вот что мне вспомнилось...
      1926 год. Всеобщая забастовка английских горняков, требующих повышения своего жизненного уровня. Ею руководит исполком Федерации горняков во главе с генеральным секретарем А. Куком - молодым, энергичным левым тред-юнионистским лидером. Генеральный совет тред-юнионов пробует поддержать горняков генеральной стачкой, но из-за половинчатости и трусости своих лидеров не доводит ее до конца и спустя девять дней капитулирует. Горняки, однако, не хотят идти на поклон шахтовладельцам. Они решают продолжать борьбу одни. Их сопротивление превращается в подлинно героическую борьбу. В течение целого полугода 600 тыс. горняков стоят со скрещенными руками и настаивают на удовлетворении своих требований. Однако предприниматели, поддерживаемые консервативным правительством Болдуина, упорно отказываются идти на уступки. Положение горняков становится с каждым днем все труднее. Денежные средства собственного профсоюза постепенно все больше иссякают. Помощь, оказываемая горнякам другими тред-юнионами, не может покрыть расходов на выдачу стачечных пособий. Бастующие распродают свои пожитки, влезают в долги, голодают. Их детей на время стачки разбирают товарищи из других отраслей труда. В горняцких поселках мрак и гнев. Правительство, шахтовладельцы, печать травят бастующих, объявляют их бунтовщиками, изменниками родины. Но горняки не сдаются. Однако "в мире есть царь, этот царь беспощаден, - голод названье ему". И власть царя-голода все глубже и болезненнее поражает стачечников... Долго ли они смогут еще сопротивляться грозной осаде своих врагов?
      И вдруг на сцене появляется новый и важный фактор. Советские профсоюзы протягивают руку помощи своим английским братьям. Среди советских рабочих не только горняков - открываются широкие сборы пожертвований в пользу британских углекопов. Советские профсоюзы тоже ассигнуют крупные средства из своих фондов. ВЦСПС через известные промежутки времени переводит накопившиеся суммы Федерации британских горняков. Всего за период стачки из СССР в Англию было послано около 1 млн. фунтов. Это позволило британским горнякам продолжить свою борьбу и в конечном счете избежать необходимости сдаться на милость шахтовладельцев (о победе при тогдашнем соотношении сил не могло быть и речи).
      Осенью 1926 г. в кабинете Л. Б. Красина, который тогда был полпредом СССР в Англии, я присутствовал при одной любопытной дискуссии. Двое работников нашего лондонского торгпредства говорили:
      - У нас самих так много потребностей и так мало валюты, правильно ли делают московские товарищи, тратя столь крупные суммы в валюте на помощь британским горнякам?
      Леонид Борисович усмехнулся и сказал:
      - Нельзя так делячески подходить к этому вопросу. Надо смотреть шире. Да, нам нелегко сейчас тратить валюту на поддержку здешних горняков, но как вы не понимаете, что советская помощь, оказанная им в трудную минуту, завоевывает в нашу пользу сердца сотен тысяч и миллионов английских рабочих. Это затрудняет "твердолобым" сейчас организацию крестового похода против Советской страны. Это может в дальнейшем привести к тому, что британский пролетариат придет нам на помощь в трудную для нас минуту... Кто знает, что скрывается в лоне будущего?
      И вот теперь, 15 лет спустя, мудрые слова Красина оправдались. Как характерно, в самом деле, было то, что первое пожертвование после нападения Германии на СССР пришло от Федерации британских горняков.
      Да, первое! А за ним пошли другие, пошли непрерывной и все ширящейся волной от профсоюзов, от самых разнообразных организаций, учреждений, групп, отдельных лиц. Тут были и тред-юнионы, и кооперативы, и школы, и фабрики, и мастерские, и редакции газет, и артистические лиги, и служащие кинотеатров, и чиновники различных министерств. Я хорошо помню, как в посольство однажды "явился консервативный министр продовольствия лорд Вултон с чеком на 1500 фунтов, собранных среди работников его ведомства. А немного спустя такое же пожертвование в 1500 фунтов принес министр авиации либерал Синклер.
      Наряду с этими коллективными пожертвованиями было несметное количество индивидуальных. Рабочие, фермеры, мелкие лавочники, интеллигенты, шоферы, грузчики, трамвайные служащие, домашние хозяйки, матросы, полисмены, школьники - все, все слали в посольство свою лепту, кто сколько мог, желая выразить тем самым свою симпатию к советскому народу и хоть немного облегчить бремя выпавших на его долю бедствий. Иногда деятели точно указывали, на что должны быть израсходованы их деньги - на медикаменты для раненых, или на приобретение санитарного автомобиля, или на помощь сиротам, или на теплую одежду для семей мобилизованных и т. п., но большей частью люди жертвовали "вообще" на нужды Красного Креста, без специального целевого назначения. Были случаи просто трогательные. Так, два шофера такси каждый месяц присылали по нескольку шиллингов, каждый раз сопровождая их письмами с пожеланием скорых и решительных побед Красной Армии. Вспоминаю и другую замечательную историю.
      В годы второй пятилетки в Грозном на нефтяных промыслах в порядке технической помощи работал английский инженер-нефтяник Брайан Монтегю Гровер (тогда подобные случаи были нередки). Он влюбился там в советскую девушку, дочь местного аптекаря, и хотел на ней жениться. Но кончился его контракт, и он с болью в сердце вернулся в Англию. Все его хлопоты получить разрешение на выезд за границу для любимой им женщины не увенчались успехом. Визы ему для въезда в СССР также не давали. Тогда Гровер поступил, как настоящий Ромео XX в. он выучился пилотировать самолет, купил подержанную спортивную машину и в ноябре 1938 г. нелегально прилетел через Стокгольм в СССР, чтобы добиваться здесь возможности жениться на любимой женщине и увезти ее с собой. Через советскую границу Гровер перелетел благополучно, но ему не хватило бензина, и он вынужден был снизиться на колхозном поле где-то около Калинина. Тут его арестовали и вместе с его самолетом доставили в Москву. Началось следствие. Гровер вполне откровенно рассказал о причинах, побудивших его к нарушению советских законов. Случай был исключительный, и о нем доложили высокому начальству. В результате Гровер был освобожден и получил разрешение жениться и увезти свою жену в Англию. По прибытии в Лондон супруги посетили меня и просили передать Советскому правительству благодарность за проявленное к ним отношение. Они дали также прессе весьма дружественное для нас интервью. Потом я потерял супругов Гровер из вида. Слышал только, что Гровер уехал на работу в одну из африканских колоний Англии - в Кению. И вдруг эта замечательная пара вновь появилась на моем горизонте. Вскоре после нападения Германии на СССР я получил от супругов Гровер очень теплое письмо, в котором они выражали глубокое сочувствие к Советской стране и сообщали, что организовали денежные сборы в пользу Советского Красного Креста. Действительно, в дальнейшем мы несколько раз получали от них денежные переводы, которые вливались в общий поток наших сборов, превысивших за первые два года советско-германской войны (вплоть до нашего отъезда из Лондона в Москву, о чем ниже) 650 тыс. фунтов{244}.
      Стихийный прилив пожертвований поставил перед посольством целый ряд вопросов, которые приходилось решать срочно и (довольно часто) самостоятельно.
      Первый вопрос был организационный. С самого начала стало ясно, что поток пожертвований будет широкий, длительный, и все более возрастающий. Кто должен возглавить эту совершенно новую отрасль посольской работы? В то время организация Красного Креста в Москве еще не имела ни опыта, ни разработанных форм для освоения подобных явлений.