Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жаркий солдат

ModernLib.Net / Классическая проза / Майринк Густав / Жаркий солдат - Чтение (Весь текст)
Автор: Майринк Густав
Жанр: Классическая проза

 

 


Густав Майринк

Жаркий солдат

Перевязать всех раненых солдат Иностранного легиона оказалось для военных врачей нешуточным делом. У аннамитов были плохие ружья, и почти во всех случаях пули застревали в телах бедных солдатиков.

В последние годы медицинская наука сделала большие успехи, это знали даже те, кто не умел ни читать, ни писать, и пострадавшие охотно соглашались на любые операции, тем более что ничего другого им и не оставалось.

Большинство, конечно, умирало, но только после операции, да и то потому, что пули аннамитов перед выстрелом, судя по всему, не обрабатывались антисептиками или же после выстрела успевали на лету подхватить вредные для здоровья бактерии.

Отчёты профессора Мостшеделя, по согласованию с правительством присоединившегося к Иностранному легиону ради научных целей, не оставляли в этом ни малейшего сомнения.

Благодаря энергичным мерам, принятым по его распоряжению, как солдаты, так и жители туземной деревеньки теперь только шёпотом осмеливались говорить о чудесном целителе, благочестивом индийском старце Мукхопадайе. Спустя долгое время после окончания схватки две аннамитки внесли в лазарет последнего раненого; им оказался рядовой Венцель Завадил, чех по происхождению. Когда женщин спросили, откуда они так поздно явились, они рассказали, что нашли Завадила перед хижиной Мукхопадайи, солдатик лежал там как мёртвый, и они сначала попытались отпоить его флюоресцентной жидкостью — единственным, что нашлось в покинутой хижине факира.

Не обнаружив у солдата никаких ран, врач не добился от него в ответ на расспросы ничего, кроме невнятного бурчания, которое он расценил как звуки незнакомого славянского наречия.

На всякий случай он назначил больному клистир, а сам отправился в офицерскую палатку.

Врачи и офицеры развлекались интересными разговорами: короткая, но кровавая стычка внесла живую струю в их монотонное существование.

Мостшедель только что произнёс одобрительное замечание по поводу профессора Шарко, чтобы несколько смягчить для своих французских коллег ощущение их собственного ничтожества в сравнении с его недосягаемым германским величием, как вдруг на пороге палатки появилась индийская сиделка Красного Креста и на ломаном французском доложила:

Сержант Анри Серполле умер, трубач Венцель Завадил — температура сорок один и две десятых.

Каверзный народ эти славяне, — буркнул дежурный врач, — и не ранен даже, а нате вам — температура!

Получив указание заткнуть тому, что жив, три грамма хинина в глотку, сиделка удалилась.

Зацепившись за последнюю реплику, профессор Мостшедель развил её дальше и произнёс целую учёную речь во славу науки, которая достигла великих успехов благодаря открытию хинина, обнаруженному ею в руках невежд, нечаянно наткнувшихся на него в природе, словно слепые курицы.

От этой темы он перешёл к спастическому спинальному параличу, слушатели уже сидели с осоловелыми лицами, как вдруг снова явилась сиделка с докладом:

Трубач Венцель Завадил — температура сорок девять градусов; просьба выдать более длинный термометр.

В соответствии с показаниями термометра солдат давно мёртв, — с улыбкой заметил профессор.

Штабс-лекарь медленно поднялся и с грозной миной шагнул к сиделке, которая тотчас же стала пятиться.

— Как видите, господа, — объявил он затем остальным врачам, — эта женщина такая же истеричка, как и солдат Завадил, — два одинаковых случая!

После этих слов все успокоились.

— Господин штабс-лекарь срочно просит явиться, — громко отбарабанил нарочный в уши едва проснувшегося учёного, когда первые солнечные лучи озарили вершину ближнего холма.

Все застыли в напряжённом ожидании, глядя на профессора, который сразу направился в кровати Завадила.

— Пятьдесят четыре градуса по шкале Реомюра! Невероятно! — так и ахнул штабс-лекарь.

Мостшедель недоверчиво улыбнулся, но в ужасе отдёрнул руку, обжегшись о горячий лоб пациента.

Что же вы стоите и ничего не делаете! Извольте выяснить анамнез его болезни! — рявкнул штабс-лекарь на самого младшего из врачей.

Может быть, Бхагаван Шри Мукхопадайя мог бы… — начала было индийская сиделка.

Помолчите! Вас ещё никто не спрашивал! — прервал её штабс-лекарь. — Вечно эти чёртовы суеверия, — продолжил он, обернувшись к Мостше-делю.

Профаны всегда обращают внимание на второстепенные детали, — сказал профессор. — Пришлите мне потом отчёт, сейчас у меня срочные дела.

Ну, мой юный друг, что же вам удалось выяснить? — спросил учёный младшего врача, вслед за которым в палату вошла толпа любопытствующих офицеров и врачей.

Температура поднялась уже до восьмидесяти градусов…

Профессор нетерпеливо махнул рукой:

Ну так что же?

Десять лет тому назад пациент переболел тифом, двенадцать лет назад дифтерией в лёгкой форме; отец умер от перелома черепа, бабка от сотрясения мозга! Дело в том, что пациент и его семейство родом из Чехии, — прибавил врач в виде пояснения. — Данные обследования: все показатели, кроме температуры, в норме, функция кишечника вялая, никаких ранений, кроме лёгкой контузии затылочной части черепа, не выявлено. Со слов очевидцев, в хижине факира Мукхопадайи пациенту давали внутрь некую мерцающую жидкость…

Ближе к делу, мой юный друг, не отвлекайтесь на несущественные моменты! — доброжелательно остановил его профессор и, жестом пригласив присутствующих располагаться на стоящих в палате бамбуковых стульях и сундучках, продолжал: — Господа, как я установил сегодня утром с первого же взгляда, но не стал распространяться об этом подробно, чтобы дать вам возможность самостоятельно поставить верный диагноз, речь в данном случае идёт о достаточно редком случае спонтанного повышения температуры в результате повреждения терморегулирующего центра, — тут он, обращаясь с несколько пренебрежительным выражением к офицерам и непосвящённым, пояснил: «Это мозговой центр, регулирующий колебания температуры тела», — проявившегося на фоне наследственных и приобретённых пороков. Итак, судя по форме черепа данного субъекта, можно…

Вдруг с улицы, со стороны здания миссии, донёсся звук трубы, это был сигнал местной пожарной команды, состоявшей из нескольких солдат-инвалидов и китайских кули. Все встрепенулись на этот звук, не ожидая ничего хорошего, оратор тоже умолк.

Все собравшиеся кинулись вон, первым — присутствовавший среди слушателей полковник.

С лазаретного холма к озеру богини Парвати мчался, объятый пламенем, в сопровождении целой толпы орущих и жестикулирующих людей, трубач Венцель Завадил, облачённый в горящие лохмотья.

На ближних подступах к зданию миссии беднягу встретила китайская пожарная команда, направив на него толстую струю воды, которая сбила его с ног, но тотчас же обратилась в облако пара.

Пока трубач лежал в лазарете, его жар настолько повысился, что соседние предметы уже начали обугливаться, так что санитары в конце концов вынуждены были прогнать Завадила железными прутьями из здания; на полу и на ступенях лестницы остались выжженные следы его ног, словно там прошёлся сам дьявол.

Сейчас Завадил, с которого струя пожарного шланга сорвала последние остатки лохмотьев, лежал во дворе миссии голый, исходя паром, словно раскалённый утюг, и стыдясь своей наготы.

Находчивый патер-иезуит бросил ему с балкона асбестовый костюм, использовавшийся прежде, когда приходилось сталкиваться с горячей лавой, и Завадил со словами благодарности облачился в этот наряд.

Но как же, скажите на милость, объяснить тот факт, что сам молодчик не сгорел и не обратился в пепел? — спросил полковник профессора Мостшеделя.

Я всегда восхищался вашим стратегическим даром, господин полковник, — ответил ему возмущённый профессор, — но что касается медицины, то её уж будьте добры предоставить медикам! Мы должны исходить из реальных фактов, и нет никаких причин отказываться от такого подхода!

Врачи радовались точной постановке диагноза, и по вечерам все опять собирались в палатке капитана, где всегда весело проводили время.

О Венцеле Завадиле не вспоминал никто, кроме аннамитов; порой их можно было видеть на другом берегу озера перед каменным храмом богини Парвати, и раскалённые пуговицы асбестового костюма краснели в ночи.

Поговаривали, будто жрецы храма жарят на нём дичь; другие же говорили, будто он понемногу остывает и, остыв до пятидесяти градусов, намерен отправиться на родину.