Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Вольные стрелки

ModernLib.Net / Приключения / Майн Рид Томас / Вольные стрелки - Чтение (стр. 8)
Автор: Майн Рид Томас
Жанр: Приключения

 

 


Много испанских мелодий услыхали мы с другом в тот вечер. Не мудрено, что нас охватили соответствующие мысли и чувства. Но как разнообразны человеческие сердца в любви! Веселый, открытый характер моего товарища сразу нашел себе отклик. Его собеседница то смеялась, то болтала, то пела вместе с ним. Увлекшись веселой беседой, эта легкомысленная девушка совсем забыла про брата, хотя через секунду она могла бы расплакаться о нем. В ней билось нежное сердце – сердце легких радостей и легких печалей, сердце вечно сменяющихся чувств, приходящих и уходящих, как прозрачные тени облаков пробегают над залитой солнцем рекой…

Не таков был наш разговор с Люпе – он был более серьезен. Мы не смеялись: смех оскорбил бы охватившее нас чувство. В любви нет веселья. В ней есть радость, наслаждение, счастье, но смех не находит отклика в любящем сердце. Любовь есть чувство беспокойства, чувство ожидания. Арфа отложена в сторону, гитара лежит неподвижно: мы слушаем более сладкую музыку – музыку струн сердца. Разве взоры наши не прикованы друг к другу? Разве наши души не общаются в безмолвии? Да, они общаются без языка, по крайней мере без языка слов, ибо говорим мы не о любви. Нарсиссо, Нарсиссо! Мы говорим о брате девушки. Опасности, которые он переживает, омрачают нашу радость…

– О, если бы он был здесь! Как мы бы были счастливы!

– Он вернется! Не беспокойтесь, не огорчайтесь. Завтра ваш отец без труда найдет его. Я сделаю все, что можно, чтобы вернуть его сестрам!

– Благодарю вас, благодарю вас! О, мы и без того так бесконечно обязаны вам!

Чем сияют эти глаза? Любовью ли? Благодарностью ли? Тем ли и другим вместе? Нет, одна благодарность не может говорить так выразительно. О, зачем эта минута не может продлиться вечно?!

– Спокойной ночи, спокойной ночи!

– Senores, paean usted buena hoche!

– Senores, paean usted buena hoche! (Сеньоры, спите спокойно!) Они ушли.

Нас проводили по комнатам. Солдаты привязали коней под оливами и расположились на ночлег в бамбуковом ранчо. Только одинокий часовой всю ночь ходил вокруг гасиенды…

Глава XXV. ДУШНАЯ НОЧЬ

Я вошел в свою комнату. Смогу ли я уснуть? Едва ли. Передо мной было ложе, убранное дамасскими тканями. Я раздвинул занавес – белоснежные подушки словно ожидали прикосновения щеки прекрасной новобрачной. Ведь я не спал целых два месяца в настоящей постели. Тесный ящик в каюте торгового судна, гамак, открытый паукам и скорпионам Лобосак, одно-единственное одеяло в песчаных холмах, где я часто просыпался полупогребенный песками.

Таковы были мои воспоминания, но совсем иные перспективы радовали меня. Обстановка располагала к отдыху; и все же мне казалось, что я не засну. Невольно перебирал я в памяти происшествия истекшего дня. Нервы были напряжены. Мысли неслись молниеносно, одна за другой…

Сердце билось тревожно – были затронуты долго молчавшие струны: я любил!..

То было не первое увлечение в моей жизни, и мне скоро стала ясной причина моего необычного состояния: ад ревности начинает проникать в мои жилы!.. «Дон Сант-Яго», – произнес я уже ненавистное мне имя…

Я подошел к большому зеркалу; по обеим его сторонам висели на стене миниатюры.

Я наклонился, чтобы рассмотреть правую из них. С волнением узнал я ее черты. «Однако художник не польстил ей, – подумал я, – такой она будет лет через десять. Но сходство все же есть. Что за нелепый художник!..»

Я обратился к другой миниатюре. «Вероятно, ее сестра? Милосердное небо! Неужели мои глаза не обманывают меня? Нет, я узнаю эти черные вьющиеся волосы, дуги бровей, сжатые губы – Дюброск!..»

Острая боль пронзила мое сердце. Пристально, все еще недоверчиво рассматривал я портрет. И предположения перешли в уверенность. «Ошибки быть не может: это его черты!» Словно парализованный, упал я в кресло…

Что это значит? Неужели я повсюду, всегда буду встречать это лицо? Неужели это мой злой гений, созданный единственно для того, чтобы преследовать меня?..

Мне припомнились все наши встречи, начиная с первой в Новом Орлеане…

Я встал, схватил лампу и снова подошел к портрету… О, да, я не ошибаюсь: там – она, а здесь – он! И они висят рядом!.. Других портретов нет в этой комнате… Что же это? Может быть, они жених и невеста? Его зовут дон Эмилио… Тот женский голос на острове Лобосе называл его Эмилем… А она сегодня говорила об американце доне Эмилио, который учил ее и сестру английскому языку… Да, дон Эмилио и Дюброск несомненно одно и то же лицо… И он попал сюда раньше меня, он – этот красавец с демоническим характером. Это ужасно, невыносимо!..

Я снова поставил лампу на стол и бросился в кресло…

Где-то пробили часы…

За боем последовали тихие, приятные звуки. Серебристо-нежные звуки переливались стройными аккордами, успокаивая мои возбужденные нервы.

Я торопливо разделся и лег…

Я твердо решил не думать больше о ней, забыть ее – забыть во что бы то ни стало.

«Встану как можно раньше, – говорил я себе, – и отправлюсь в лагерь, ни с кем не прощаясь… Когда я снова буду в своей палатке, обязанности солдата изгладят из моей памяти встречу с… невестою Дюброска. Барабан и флейта, грохот пушек и треск ружейных выстрелов заглушат голос сердца…

Я старался направить мысли на что-нибудь другое. Напрасные усилия!

Наконец я все-таки заснул, заснул крепко, без снов…

Глава XXVI. СВЕТ ВО МРАКЕ

Когда я проснулся, вокруг меня стоял непроницаемый мрак. Я протянул руки и раздвинул занавес алькова. Ни один луч света не проникал в комнату. Я чувствовал себя свежим и бодрым, – вероятно, я спал долго.

Я пошарил на столике, ища часы. В это время кто-то постучал в дверь.

– Войдите! – крикнул я.

Вошел слуга-негр с лампой.

– Который час? – спросил я.

– Девять часов, сеньор!

Он поставил лампу и вышел. За ним появился другой, неся на подносе золотую чашку.

– Что это такое?

– Chocolate, сеньор! От доньи Хоакины.

Я выпил шоколад и поспешил одеться. Меня беспокоил вопрос, следует ли мне уехать, не простившись. Но все же на сердце стало легче. Утро всегда приносит облегчение страданию как физическому, так и нравственному. Я часто испытывал на себе этот закон природы. Утренний воздух успокаивает тревогу. Восходит солнце, и возникают новые планы, появляется новая надежда…

Я избегал зеркала, не смел подойти к нему.

«Нет, не буду смотреть на того, кого я ненавидел всей душой, на ту, которую любил всем сердцем! Скорее в лагерь!..»

– Мой друг уже встал? – спросил я негра.

– Да, сеньор, он давно встал.

– А! Где же он?

– В саду, сеньор!

– Один?

– Нет, сеньор, ninas (девушки) тоже там.

«Счастливый, беззаботный Клейли: его не мучают ревнивые мысли», – думал я, заканчивая свой туалет.

Я уже говорил, что Клейли и Мария де Люс вполне подходили друг к другу. Оба были веселы, беззаботны. Встретившись, они сразу почувствовали взаимную симпатию, поняли, что вместе они могут хохотать, танцевать и дурачиться, сколько им вздумается. Они способны дать друг другу слово и затем спокойно расстаться на целый год. Поженятся и заживут беззаботно; встретятся неодолимые препятствия – простятся и расстанутся, не разбивая друг другу сердца. Для таких людей любовь – легкая забава: они обмениваются записочками, смеются над прошедшим, не заботятся о будущем. Такова их любовь.

– Скажи моему другу, когда он возвратится из сада, что я хочу говорить с ним.

– Слушаю, сеньор!

Слуга поклонился и вышел.

Вскоре явился Клейли, веселый и беззаботный, как кузнечик.

– Однако вы, мой храбрый лейтенант, как я слышал, недурно проводите время, – сказал я.

– Я чудесно прогулялся. Этот сад – настоящий рай.

– Что же вы делали?

– Кормил лебедей, – засмеялся Клейли. – Между прочим, ваша красотка что-то не в духе сегодня. Вероятно, потому, что не было вас. Она то и дело оглядывалась на веранду…

– Клейли, потрудитесь приказать людям седлать лошадей…

– Как! Ехать так скоро? И без завтрака?..

– Через пять минут мы выступаем…

– Что случилось, капитан? – забеспокоился лейтенант. – Как же ехать без завтрака? Нет, дон Косме не захочет и слышать об этом!..

– Дон Косме…

Появление самого дона Косме помешало мне договорить фразу. И все же, по его настоянию, я решился остаться.

В столовой я раскланялся с дамами со всевозможной вежливостью, но холодно и сдержанно. Я заметил, что это не ускользнуло от Гвадалупе. Мы сели за стол. Горечь, отравляющая мое сердце, отнимала у меня аппетит, я едва притронулся к кушаньям.

– Вы ничего не едите, капитан? Надеюсь, вы здоровы? – спросил дон Косме, видимо, обеспокоенный странностью моего поведения.

– Благодарю, сеньор, я чувствую себя отлично…

Я избегал смотреть на Гвадалупе, притворяясь, что очень заинтересован сестрою, —обычная уловка обиженных влюбленных. Раза два я, впрочем, взглянул на нее украдкой и каждый раз встречал ее тревожный, вопросительный взгляд. Глаза у нее были заплаканные… Не мудрено – она беспокоилась о брате…

Но, кажется, на ее лице выражается упрек? Ведь вечером я относился к ней совсем иначе, – быть может, ей непонятна причина внезапной перемены в обращении… Неужели и она страдает, как страдаю я?

Встав из-за стола, я вызвал Линкольна и приказал готовиться в дорогу. Вслед за мной в сад вышли сестры в сопровождении Клейли. Дон Косме и его супруга остались в столовой.

Как бы повинуясь инстинкту, Гваделупе и я незаметно приблизились друг к другу. Клейли и Люс оставили нас одних.

Мне очень хотелось заговорить с Люпе, но я не решался начать, приготовившись к самому худшему. Мной овладело такое чувство, точно я стоял на краю бездонной пропасти и заглядывал в нее.

Что может быть хуже неизвестности, которая томит и гложет?

Я обернулся к Люпе. Голова ее склонилась на плечо: в руках она держала цветок апельсинного дерева, обрывая лепестки.

Как прекрасна была она в эту минуту!

– Художник не польстил вам! – заговорил наконец я.

Она с изумлением взглянула на меня.

О, эти слезы на чудных затуманенных глазах!

– Сеньор капитан, что вы хотите сказать? – тихо спросила она.

– Я говорю, что художник отнесся к вам несправедливо. Он верно передал ваши черты, но изобразил вас много старше…

– Художник? Какой художник? Я не понимаю вас!

– Я говорю о вашем портрете, который висит в моей комнате.

– А, о том, что висит у зеркала?

– Да, у зеркала, – нетерпеливо ответил я.

– Но это вовсе не мой портрет, сеньор капитан!

– Как, не ваш?!

– Это – портрет моей кузины Марии де Мерсед. Говорят, мы очень похожи друг на друга.

Мое сердце забилось от радости.

– А что это за джентльмен, портрет которого висит рядом?

– Это дон Эмилио… жених моей кузины… Они… они… huyron… (убежали).

Последние слова она проговорила, отвернувшись. Очевидно, ей было трудно говорить об этом.

– Это – комната кузины. Мы ничего не трогаем в ней, – заговорила она снова.

– А где же теперь ваша кузина?

– Никто не знает…

«Тут кроется какая-то тайна», – подумал я и не стал допытываться. Мне было довольно того, что я узнал. Я снова повеселел.

– Пройдемся дальше, Люпита, – предложил я.

Она опять взглянула на меня с выражением глубокого удивления. Ей трудно было понять такие внезапные перемены в моем обращении с нею.

Мне хотелось встать перед ней на колени, рассказать ей все, что было у меня на душе. Я снова верил и любил…

Мы шли вдоль guardaraya. Вся природа, казалось нам, говорила лишь о нашей любви. О ней пели птицы, о ней жужжали пчелы. Солнце выглянуло из-за облачка, стало еще светлей и кругом, и в наших сердцах. Все дальше шли мы по аллее. Ее рука сжимала мою руку. Мы были счастливы…

Мы подошли к группе деревьев какао. Одно из них, сломанное бурей, лежало на земле. Мы сели в тени на его толстом стволе. Я не задумывался о будущем. Расчет и колебание не вмешивались в нашу любовь. «Теперь я задам решительный вопрос, – подумал я, – пусть сейчас же решится моя судьба»!

В жизни солдата, полной перемен, нет времени для скучных формальностей, для сложных тонкостей «ухаживания», флирта…

И не задумываясь, не колеблясь, я склонился к моей спутнице и прошептал на ее языке, словно созданном быть языком любви:

– Guadalupe, tu me annas? (Гвадалупе, любишь ли ты меня?)

– Yo te amo! (Я люблю тебя!) – ответила она просто.

Разве нужно описывать то, что я испытывал в этот момент. Мое сердце было переполнено счастьем!

Мы сидели молча: тот, кто любил чистой любовью, поймет нас…

Послышался топот копыт. Это подъезжал Клейли в сопровождении нашего маленького отряда и дона Косме, сидевшего на белом муле. Последний нетерпеливо махал мне рукой, приглашая присоединиться к нему. Я понимал причину его нетерпения и вполне сочувствовал ему.

– Поезжайте вперед! Я догоню вас! – крикнул я.

– Ты скоро вернешься, Энрике?

– Я не упущу случая увидать тебя, моя дорогая! Разлука невыносимее для меня, чем для тебя!

– О, нет, нет!

– Ну, повтори мне еще раз, что ты не перестанешь любить меня, Люпита!

– Никогда, никогда! Tuya, tuya hasta la muerte! (Твоя, твоя до самой смерти!)

Глава XXVII. РАЗОЧАРОВАНИЕ И НОВЫЙ ПЛАН

Я догнал моих спутников на опушке леса.

– Грустно уезжать из такого прекрасного дома, капитан! – заговорил Клейли. – Клянусь Юпитером, я охотно поселился бы в нем навсегда!

– Послушайте, Клейли, ведь вы влюблены!

– Да! Я и не скрываю этого… О, если бы я владел испанским языком так, как вы!

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как лейтенант пытался извлечь наибольшую пользу из тех обрывков английского языка, которые имелись в запасе у Марии. Мне хотелось узнать, произошло ли у них решительное объяснение. Любопытство мое вскоре было удовлетворено.

– Знай я испанский язык, – продолжал Клейли, – я поставил бы вопрос ребром. Я старался из всех сил добиться ясного «да» или «нет», но меня не могли или не хотели понять, и я должен был уехать ни с чем…

– Почему же она не понимала вас? Ведь она знает немного по-английски!

– Я тоже так думал, но каждый раз, как я заговаривал о любви, она начинала хохотать и бить меня веером по лицу… Нет, ясное дело, я должен объясниться по-испански. Я решил серьезно приняться за дело. Вот она дала мне…

Он вытащил из седельной сумки два небольших томика, оказавшиеся испанской грамматикой и лексиконом. Я не мог удержаться от смеха.

– Дорогой друг, – сказал я, – вы скоро убедитесь, что лучший лексикон для вас – сама Мария де Ля-Люс.

– Это верно, – вздохнул Клейли. – Но что же делать? Разве скоро опять увидишься с нею! Не каждый же день будут давать нам командировки для реквизиции мулов.

Надежды на скорое свидание действительно было немного. Я сам уже думал об этом. Вырваться из лагеря нелегко.

Ранчо дона Косме находилось в десяти милях от наших аванпостов, и дорога была небезопасна для одинокого путника. Да, шансов на частые свидания было мало.

– Нельзя ли нам будет как-нибудь улизнуть из лагеря ночью? – продолжал Клейли. – Захватим полдюжины наших молодцов и отправимся. Что вы на это скажете, капитан?

– Я обещал им привезти брата, и без него ни за что не покажусь на глаза.

– Не думаю, чтоб вам скоро удалось вытащить этого молодца из осажденного города…

Предсказание оправдалось. При въезде в лагерь нас встретил адъютант главнокомандующего; от него мы узнали, что с прошлого утра прекращено всякое сообщение между городом и иностранными кораблями.

Поездка дона Косме оказалась совершенно бесполезной. Я передал ему грустную новость и предложил возвратиться домой.

– Не говорите домашним правды. Скажите им, что я все взял на себя. Будьте уверены, что я постараюсь попасть в город первым, немедленно разыщу вашего мальчика и доставлю его целым и невредимым, – утешал я старика.

– Благодарю вас, капитан! – сказал он. – Вы очень великодушны, но боюсь, что едва ли можно теперь что-нибудь сделать. Нам остается лишь ждать и надеяться, – он склонил голову в глубоком отчаянии.

Мы с Раулем проводили его назад, за наши линии; пожали ему руку и расстались. Некоторое время я следил за ним глазами. Он ехал, сгорбившись и не глядя по сторонам. Сердце мое обливалось кровью при виде несчастного отца: с тяжестью на душе вернулся я в лагерь…

Бомбардировка города еще не начиналась, но батареи были в боевой готовности. Не было ни одного дюйма стены, не находившегося под обстрелом. В городе всем угрожала гибель; не был гарантирован от нее и сын дона Косме. Неужели мне придется быть вестником его смерти? И так уж судьба вынудила меня лишить отца почти всякой надежды!

– Как нам спасти сына дона Косме? – обратился я к Раулю.

– Что прикажете, капитан? – спросил он, не расслышав моих слов.

– Ты хорошо знаешь Вера-Круц? – спросил я.

– Как свои пять пальцев, капитан!

– Куда ведут арки, выходящие к морю?.. Те, что расположены по обеим сторонам мола…

– Это галереи, капитан, для стока воды после наводнений. Они проходят под всем городом. В разных местах в них есть отверстия. В свое время я обежал их все, с начала до конца…

– Каким образом?!

– Видите ли, капитан, приходилось мне когда-то промышлять контрабандой…

– Ага! Значит, есть возможность пробраться через одну из этих галерей в город?

– Нет ничего легче, если только не расставлено там часовых; впрочем, едва ли. Никому и в голову не придет, что кто-нибудь захочет воспользоваться этим путем…

– А ты бы решился?

– Если сеньору капитану будет угодно, я возьмусь принести сюда бутылку виски из кафе Санта-Анны.

– Я сам хочу отправиться с тобой…

– Вы?! Простите, капитан, но мне кажется, что вам не следовало бы так рисковать собой. Я-то могу отправиться без всякой боязни. Вероятно, еще никто не знает, что я перешел к вам, но если попадетесь вы, то…

– Да, да, я знаю, какие могут быть последствия…

– Впрочем, – прибавил Рауль, подумав немного, – едва ли попадетесь и вы. Переоденемся мексиканцами… Вы говорите по-испански не хуже меня… Если вам угодно, капитан, я готов сопровождать вас…

– Да, это мне необходимо.

– Я готов, капитан!

Я хорошо знал Рауля. Это был один из тех дерзких смельчаков, которые больше всего на свете любят приключения. Он был баловень судьбы, она помогала ему во всех его предприятиях. Он не был богат книжными знаниями, зато приобрел большой опыт. Он напоминал мне романтических героев прежних времен. Я невольно испытывал к нему уважение и любил потолковать с ним.

Задуманное мной предприятие было рискованным и могло кончиться очень плохо. Я знал это, но как же иначе спасти молодого испанца? А спасти его было необходимо. Моя судьба была тесно связана с его судьбою.

Кроме того, и меня, как и самого Рауля, привлекала самая опасность. Я чувствовал, что прибавится еще одна глава к роману моей жизни – роману, который я имел право озаглавить «авантюрным».

Глава XXVIII. РИСКОВАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

В тот же вечер Рауль и я, переодетые ранчеро, незаметно ускользнули из лагеря и добрались до Пуенте-Хорнос.

Мы вошли в воду по пояс. Было около десяти часов – время отлива; на наше счастье ночь была черной, как деготь. Местами вода доходила до шеи. Тогда мы пробирались дальше вплавь.

У форта Сант-Яго мы различили темные силуэты часовых и услышали их перекличку; стало немного не по себе. Но мрак скрывал нас, и мы двигались осторожно и бесшумно.

Наконец мы благополучно добрались до противоположной стороны города; укрепление вдавалось там в самое море. Из воды выделялась гряда черных камней, покрытых водорослями. Мы потихоньку вскарабкались на камни и, осторожно переступая по их скользким верхушкам, добрались до одного из отверстий водостоков. Мы сильно устали и присели на камень отдохнуть. В этом месте мы уже не подвергались опасности, хотя всего в двадцати шагах от нас были люди, которые кинулись бы на нас как ищейки, если бы только узнали о нашем присутствии. Однако настоящий риск сопряжен не с началом нашей экспедиции.

Отдохнув немного, мы вошли в галерею. Мой спутник шел по ней совершенно свободно, словно она была ярко освещена.

Через несколько времени мы увидели свет, проникавший через решетку сверху,

– Выйдем тут? – спросил я.

– Нет, капитан, – шепнул Рауль, – пойдем дальше.

Мы миновали еще два отверстия и затем остановились у четвертого, пропускавшего едва заметный луч света.

Мой спутник внимательно прислушивался. Потом, просунув руку между прутьями, он осторожно отомкнул закрывавшую выход железную решетку. Высунув голову, он осмотрелся.

Убедившись, что поблизости нет никого, Рауль вскарабкался наверх и исчез. Через минуту он возвратился и шепнул:

– Пожалуйте, капитан!

Я поднялся вслед за ним; Рауль осторожно запер решетку.

– Запомните хорошенько это место, капитан, – прошептал он, – ведь может случиться, что мы будем разлучены…

Мы находились в грязном предместье. Кругом не было ни души, за исключением своры ободранных, одичавших собак; такими всегда бывают собаки в осажденных городах. В нише противоположной стены стояла статуя, перед которой горела лампада: под ней находилась кружка для сбора на бедных. В вышине рисовался силуэт старинной колокольни.

– Что эта за церковь? – спросил я Рауля.

– Магдалины…

– Запомню… Теперь – вперед.

– Buenos noches, senor! (Доброй ночи, сеньор!) – сказал Рауль завернутому в плащ солдату, проходившему мимо нас.

– Buenos noches! – грубым голосом ответил воин.

Мы шли по самым темным и пустынным улицам, по возможности избегая встреч. Жители спали, но патрули попадались на каждом перекрестке.

Наконец пришлось вступить и на людную, ярко освещенную улицу. Едва сделали мы несколько шагов, как один из прохожих, пораженный нашим странным видом, остановился и внимательно осмотрел нас с головы до ног. Мы были одеты в кожаное платье обыкновенных ранчеро, но с нас ручьями стекала вода.

– Carajo! Caballeros!.. Почему вы не раздеваетесь перед тем, как войти в bano (ванна)? – воскликнул он, загородив нам дорогу.

– Что случилось? – осведомился проходивший мимо солдат.

Собралось еще несколько человек, нас потащили ближе к свету.

– Mil diablos! (Тысячу чертей!) – крикнул один из солдат, узнав Рауля. – Да это наш старый приятель француз! Parlez-vous francais, monsieur? (Вы говорите по-французски, сударь?)

– Это шпионы! – закричал другой.

– Арестовать их! – приказал сержант, приблизившийся во главе патруля.

Солдаты окружили нас.

Тщетно уверял Рауль, что мы только бедные рыбаки, вымокшие во время ловли.

– Вы одеты не по-рыбачьи, – заметил кто-то.

– Притом рыбаки не имеют обыкновения носить алмазы, – добавил другой, срывая у меня с пальца перстень. Внутри были выгравированы фамилия и чин!

Явилось еще несколько человек, знавших Рауля; все подтвердили, что не видели его вот уже несколько дней.

Ясное дело, он перебежал к янки…

Нас потащили в тюрьму, где подвергли самому тщательному обыску.

У Рауля не нашлось ничего, у меня же в кошельке оказалось несколько золотых монет с американскими орлами. Этого было вполне достаточно, чтобы погубить нас. Нас крепко сковали вместе и втолкнули в темную конуру; мы остались наедине с нашими горькими мыслями…

Глава XXIX. ЧУДЕСНАЯ ПОМОЩЬ

– Helas, helas! – вздохнул француз, когда тяжелая дверь захлопнулась за нами. Он опустился на каменную скамью, увлекая и меня за собой.

Утешить его мне было нечем. Ясно, что нас будут судить как шпионов; следовательно, оставалось жить всего несколько часов…

Меня мучила мысль, что я вовлек в беду своего товарища. Да и самому мне не хотелось умирать так бесславно. Дня три назад я вовсе не дорожил жизнью, но теперь она стала мне вдруг так мила! Подумать только, что я никогда больше… «Я, кажется, становлюсь трусом», – прервал я самого себя.

Мы провели ночь, утешая и подбадривая друг друга. Было очень холодно, и мы дрожали в наших мокрых одеждах. Кое-как растянувшись на скамье, – насколько позволяла цепь, которой нас сковали, – мы лежали, тесно прижавшись друг к другу; это помогало нам хоть немного согреться. Так прошла эта ужасная ночь. Рано утром нас повели на допрос, после обеда – в военный суд. Мы чистосердечно рассказали все, что побудило нас пробраться в город, назвали имя мальчика и его адрес. Наши показания были проверены, но нам все-таки не поверили, думая, что Нарсиссо служил лишь предлогом. А допрошенные единодушно показали, что Рауль исчез из города как раз во время высадки американских войск. Это заставляло предполагать, что он, пользуясь своим знанием города, поступил к неприятелю в качестве шпиона. Меня же уличали перстень и американские монеты. Нас осудили как шпионов и приговорили к смертной казни через повешение. Исполнение приговора было назначено на следующее утро…

Раулю предлагали помилование, если он даст некоторые сведения о неприятельских войсках; он с негодованием отверг эту сделку. Обращались и ко мне с тем же предложением…

Нас уже собирались вывести из зала суда, когда в публике произошло движение. Граждане и солдаты с испуганными лицами бросились к выходам. Члены суда поспешно прочитали приговор и приказали увести нас обратно в тюрьму. Конвоиры тоже торопились. По дороге нам попадались толпы беспорядочно бежавших людей. Дети и женщины кричали и плакали. Некоторые из них падали на колени, колотя себя в грудь… Другие стояли неподвижно, точно окаменев от ужаса.

– Так бывает во время землетрясения, – произнес Рауль, – но землетрясения как будто нет. Что бы это могло значить, капитан?

В это время над нами со свистом пролетела граната, избавив меня от необходимости ответить моему спутнику.

– Наши стреляют! Ура! – крикнул Рауль.

Я тоже едва удержался от приветственного крика.

Сопровождавшие нас солдаты мгновенно исчезли куда-то, бросив нас одних посреди улицы. Снаряд разорвался где-то поблизости, ударившись о мостовую. Осколки прошибли окна соседнего дома; доносившиеся оттуда крики свидетельствовали, что смерть уже начала там свое дело. То был второй американский снаряд. Первый был причиной смятения, охватившего горожан и солдат. Конвоиры появились снова и грубо толкнули нас вперед. Их раздражал наш радостный вид, и они осыпали нас ругательствами. Один из наиболее озлобленных солдат даже кольнул Рауля штыком в ногу. Мы были довольны, когда опять очутились в темнице.

Мы не ели и не пили ничего с раннего утра и теперь положительно умирали с голода и жажды. Рауль бесился от полученных оскорблений и боли, причиняемой раной. Но внезапно он просиял: оказалось, что железные наручники на Рауле были плохо завинчены, и он без труда от них освободился. Через мгновение с его помощью и я снял оковы.

– Проведем хоть последние минуты нескованными и не на цепи! – воскликнул француз.

Я восхищался своим храбрым товарищем.

Мы встали возле двери и приложили к ней ухо. Слышался грохот городских батарей и отдаленные выстрелы американских пушек. Когда раздавался глухой треск рушившихся стен, Рауль подпрыгивал и орал что-то дикое, наполовину по-французски, наполовину по-индейски.

– Вот что, Рауль, – сказал я, вдохновленный новой идеей, – теперь у нас есть оружие – эта самая цепь… Берешься ты пройти прямо к подземной галерее, не сбившись с пути?

– О, конечно, капитан, берусь!.. Вероятно, к нам заглянут еще до вечера. Я понимаю вас, капитан… Лучше иметь хоть какие-нибудь шансы на спасение…

Мы взяли по обрывку тяжелой цепи и сели у самой двери, дожидаясь, когда сторож откроет ее.

Снаряды сыпались теперь настоящим градом, неся с собою смерть и разрушение. Со всех сторон доносились крики, треск, шум, плач и стоны. Над всем этим хаосом стоял, однако, грохот пушек. Мы ясно различали топот бегущих, их отчаянные вопли…

– Sacre! – вскричал Рауль. – Если бы они подарили нам еще несколько дней жизни, эти двери нам открыли бы наши товарищи! Sacr-r-re!

В этот момент снаряд с визгом пробил крышу и потолок над нами. Сверху обрушилась масса раздробленных кирпичей и штукатурки… Последовал страшный взрыв, пол ходуном заходил под нами, тысячи осколков брызнули во все стороны. Облако пыли, песку и дыма с запахом серы окутало все сверху донизу.

Я задыхался, хотел крикнуть и не мог.

– Рауль, Рауль! – прохрипел я наконец.

Голос товарища донесся до меня точно откуда-то издалека, а между тем я чувствовал прикосновение его руки. Он тоже задыхался и хрипел.

– Peste! Вы ранены, капитан?

– Нет… а ты?

– Ни одной царапины! Счастье на нашей стороне… Наверное, всю эту конуру перевернуло вверх дном.

– А лучше бы нас убило. По крайней мере мы избавились бы от виселицы…

– Ну, может быть, дело обойдется и без нее. Где вошел снаряд, там можно выйти человеку. Он, кажется, ухнул сквозь крышу?

– Да, должно быть.

Взявшись за руки, мы ощупью двинулись на середину камеры.

– Sacre! – бормотал Рауль. – Я ничего не вижу на шаг перед собой…

Со мной было то же самое. Мы стали ждать, когда уляжется пыль. Сверху забрезжил свет, и наконец мы увидели отверстие в крыше, достаточное для того, чтобы человек мог проникнуть через него. Но от пола до потолка было метров пять, а у нас ни клочка веревки, ни куска дерева.

– Как же мы туда взберемся? – воскликнул я. – Ведь мы не кошки.

Рауль поднял меня обеими руками и предложил встать на его плечи. Кое-как я вскарабкался на него и забалансировал у него на плечах, точно канатный плясун. Однако, как я ни тянулся, я не мог достать до потолка. Вдруг блестящая мысль пришла мне в голову.

– Спусти меня, – проговорил я, – я придумал. Лишь бы только нам не помешали.

– Об этом не беспокойтесь, – утешал меня Рауль. – Им теперь не до нас.

Я заметил выдававшееся в середине бреши бревно. Оно держалось как будто крепко, и я надеялся закинуть на него надежную петлю и подняться наверх.

Я сделал петлю из цепи, а Рауль разорвал на полоски свои кожаные панталоны и свил толстую веревку, которую мы прикрепили к цепи. Затем я снова взобрался к моему товарищу на плечо и попытался закинуть цепь. Я промахнулся, потерял равновесие и принужден был соскочить на пол. Вторичная моя попытка имела тот же результат.

– Sacre! – зарычал Рауль сквозь стиснутые зубы; цепь со всего размаха ударила его по голове.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13