Перст судьбы

«Вероятно, начальник», – подумал он, отвечая на сигнал.

Хорошо скрытый в чаще деревьев, часовой мог отлично видеть, кто были вновь пришедшие. Особым знаком он известил часового, стоявшего на вершине горы, тот в свою очередь другого и, таким образом, крик докатился до самого логовища банды.

Часовой скоро заметил, что предположение его было правильно. Прибыл начальник и, задав несколько вопросов, прошел мимо.

За ним следовала женщина в кисейном платье, видневшимся из-под грубой овечьей шкуры, наброшенной на плечи. Ее унылый вид и медленная принужденная поступь ясно указывали, что эта женщина явилась сюда не по своей воле. Капюшон, наброшенный на голову, скрывал ее черты, но нежные руки, поддерживающие плащ, указывали на благородное происхождение.

За ней шли четыре бандита, одетые пастухами.

Во время их прохождения угрюмое завывание волка передавалось, как эхо, от одного часового к другому. Затем снова наступила мертвая тишина, прерываемая треском сучьев под ногами бандитов.

«Вот, очевидно, новая жена начальника, – сказал себе часовой. – Я бы очень желал видеть ее лицо. Вероятно, молодая девушка, иначе бы Корвино не старался так ею завладеть… У него рука на перевязи… птичка-то взята с бою… Не дочь ли это синдика, о которой столько говорили?.. Весьма возможно… Однако, начальник отхватил себе царский кусочек! Впрочем, что может быть приятнее положения жены бандита! Ожерелья, кольца, серьги, браслеты, лакомства… поцелуи, а также и колотушки! Хе, хе, хе!»

Развеселившийся часовой плотнее завернулся в плащ и впал в прежнюю неподвижность.

Час спустя он снова был выведен из своего оцепенения хорошо знакомым завыванием волка.

Как и в первый раз сигнал несся из долины со стороны римской границы.

– Опять! – воскликнул он. – Кто еще отправлялся в экспедицию в эту ночь? Я думал, что только капитан и его люди. Ах, помню, Томассо выходил сегодня утром. Какие-нибудь штуки, разумеется. Удивляюсь, что начальник доверяет этому человеку после приключения с Карой Попеттой. Бедняжка, если бы она видела, что здесь творится… Опять… Подождешь, синьор Томассо. Уаа, уаа, уаа! – завыл он по волчьи… Ну, теперь иди!

Немного погодя, в темноте приблизился человек, идущий осторожным, но твердым шагом.

– Кто идет? – крикнул часовой, как бы под влиянием какого-то предчувствия.

– Друг, – отвечал вновь пришедший. – Чего ты спрашиваешь? Разве ты не слышал сигнала?

– А, синьор Томассо! Я забыл, что вы выходили… я думал, что вы вернулись вместе с другими…

– Какими другими? – спросил Томассо, скрывая свое любопытство под недовольным тоном.

– С начальником и его спутниками. Тебя разве не было в лагере, когда они отправились?

– А, правда, – отвечал небрежно Томассо, – я думал, что они вернулись раньше. Они прошли давно?

– Да, с час тому назад.

– А что, экспедиция удалась? Привели кого-нибудь?

– Овцу и очень молодую, клянусь Мадонной. И, вероятно, были очень острые рога в том стаде, где она паслась. Я заметил кровь на рубашке начальника.

– Ты думаешь, он ранен?… Как?

– В правую руку… она у него на перевязи. Вероятно, была схватка. Ты ничего не знаешь?..

– Как же я могу знать, я был занят в другом месте.

– Но твои занятия не помешали тебе наполнить фляжку, не правда ли, Томассо?

– Нет, конечно, – ответил последний, довольный таким замечанием. – Не хочешь ли убедиться в этом?

– Охотно, Томассо, ночь свежа, и я продрог. Глоток розолио был бы очень полезен.

– Я не прочь, но у меня нет ни стакана, ни кружки. Не отдать ли тебе всю бутылку?

– Ну зачем! Мне довольно одного глотка.

– Ну, вот! – сказал Томассо, протягивая ему фляжку, – пей, пока я буду считать до двадцати. Довольно тебе?

– Да, большое спасибо. Ты хороший товарищ, Томассо.

Поставив возле себя карабин, разбойник взял фляжку, из которой Томассо раньше вытащил пробку, всунул горлышко в рот и, уставившись глазами в небо, стал тянуть драгоценную влагу.

Томассо только и ждал этого момента.

Выступив внезапно вперед, он правой рукой поддержал фляжку, а левой схватил пившего за затылок и сильным ударом ноги свалил его на землю. Бандит упал на спину, а Томассо к нему на грудь.

Удивление часового было так велико, что он даже не крикнул. Но он скоро заметил, что это внезапное нападение не шутка, и хотел крикнуть, но не мог этого сделать, так как Томассо продолжал придерживать флягу, и жидкость заливала ему горло.

Тем не менее, несколько проклятий вырвались у разбойника. Но в этот момент три или четыре человека, явившиеся на легкий свист Томассо, бросились на бандита и положили конец борьбе.

Несколько секунд спустя, связанный по всем правилам искусства, часовой лежал на земле, как чурбан.

А вслед за тем Томассо в сопровождении целого отряда людей начал в полном молчании взбираться на гору.

Глава LII. ЛЮБОВЬ БАНДИТА

Корвино, его пленница и свита поднялись на вершину и проникли в глубину кратера.

Дойдя до площади, где были выстроены дома, они были еще раз окликнуты двумя часовыми, расставленными по обе стороны лагеря.

Бояться, что они заснут, было нечего.

Недавно они получили очень хороший урок.

Двое часовых, стерегших молодого англичанина, были расстреляны через час после того, как было обнаружено бегство пленника.

Таковы строгие законы бандитов. Точное исполнение таких драконовских законов есть лучшее средство к самозащите шайки.

Всякий член шайки, которому доверяется охрана пленника, отвечает за него собственной головой. Поэтому бегство пленника, за которого ожидается выкуп, почти неслыханная вещь.

Кроме завывания волка, повторенного три раза, ничто другое не ознаменовало встречу начальника.

Один из переодетых пастухов открыл дверь его жилища, вошел туда, зажег лампу и внес ее в комнату, уже известную читателю. Потом он вышел, и четверо разбойников тихо разошлись по своим жилищам.

Корвино остался наедине со своей пленницей.

– Входите, синьорина, – сказал он, указывая на дом, – это ваше будущее жилище. Сожалею, что оно недостойно вас. Во всяком случае, вы здесь полная госпожа. Позвольте мне вам помочь.

Со всей грацией, на какую он был способен, он протянул ей руку. Молодая девушка не шевельнулась.

– Ну, ну! – крикнул он, сам схватывая ее за руку и втаскивая за собой. – Не будьте так суровы, синьорина. Входите же! Помещение гораздо комфортабельней, чем вы предполагаете. Вот комната, приготовленная специально для вас. Вы, конечно, устали… Прилягте на софу, пока я поищу для вас что-нибудь подкрепляющее. Любите вы розолио? Ах, подождите, есть кое-что получше. Бутылка шипучего капри.

В то время, как он говорил, повернувшись спиной к двери, на пороге появилось третье лицо.

Это была женщина необычайной красоты, но взгляд ее, полный злобы, говорил о темном прошлом.

Она бесшумно, как кошка, скользнула в комнату и молча направилась к Лючетте Торреани. Глаза ее сверкали таким нестерпимым блеском, что казалось, из них посыпятся искры.

Это была разбойница, продавшая Попетту в надежде занять ее место.

При виде новоприбывшей надежды ее рушились, и физиономия ее приняла выражение такой страшной ярости, что Лючетта вскрикнула от испуга.

– Что такое? – спросил разбойник, быстро повернувшись и тут только замечая разбойницу.

– А, это ты! К чему ты сюда пришла? Иди в свою комнату сию минуту или ты почувствуешь тяжесть моего кулака!

Испуганная его словами и угрожающим жестом, женщина удалилась, но зловещий блеск ее глаз и глухие гневные восклицания должны были бы дать понять Корвино о всем неблагоразумии и опасности его поведения.

Может быть, он и понял это, но гордость не позволяла ему обратить на это внимание.

– Это одна из моих служанок, синьорина, – сказал он, обращаясь к своей жертве. – Она должна уже давно спать. Не обращайте на нее внимания и выпейте это. Это вас подкрепит.

– Я не нуждаюсь в подкреплении, – отвечала молодая девушка, даже не сознавая, что она говорит, и отталкивая протянутый кубок.

– Вы ошибаетесь, синьорина. Выпейте, очаровательница… Потом вы поужинаете… Вы, верно, настолько же голодны, насколько устали…

– Я не хочу ни есть, ни пить.

– Что же вам надо в таком случае? Кровать? В соседней комнате есть одна… Я в отчаянии, что не могу предложить вам горничной. Девушка, которую вы видели сейчас, не годится для услуг этого рода… Вам надо отдохнуть, не правда ли?

Молодая девушка не отвечала. Она вся сжалась на софе, склонив голову на свою почти обнаженную грудь, так как в борьбе платье ее было разорвано. Глаза ее были сухи, хотя следы слез виднелись на щеках. Она дошла до той степени отчаяния, когда уже не хватает сил.

– Послушайте, – сказал разбойник медовым голосом и со взглядом змеи, готовящейся загипнотизировать свою добычу. – Ободритесь, я немного резко поступил с вами, это правда, но кто мог бы устоять против искушения приютить под своим кровом такую очаровательную женщину? Ах, синьорина, вы, вероятно, не знаете, но я уже давно восторженный поклонник вашей красоты, слава о которой дошла до самого Рима. Приковав меня к себе, вы не можете меня порицать за то, что я желаю приковать вас к себе.

– Что вам нужно от меня? Зачем вы привели меня сюда?

– Что мне нужно, синьорина?.. Чтобы вы любили меня, как я вас люблю. Зачем я вас привел сюда? – Чтобы сделать вас своей женой.

– Madonna mia! – прошептала молодая девушка. – Пресвятая Мадонна! Чем я заслужила такое…

– Что заслужили? – спросил резко разбойник. – Стать женой Корвино? Вы слишком горды, синьорина. Правда, я не синдик, как ваш отец, я не бедный художник, как та собака-англичанин, общества которого я вас лишил. Но я властелин этих гор. Кто осмелится противиться моей воле?.. Воля моя – закон, синьорина, даже до самых предместий Рима.

Разбойник стал ходить по комнате большими шагами, с поднятой головой и блестящими гордостью глазами.

– Я люблю вас, Лючетта Торреани! – воскликнул он наконец. – Я люблю вас с такой страстью, которая не заслуживает такого холодного отпора. Вам неприятна мысль сделаться женой бандита. Но подумайте, в то же время вы сделаетесь царицей! Во всей Абруции не найдется человека, который бы не склонился перед вами. Отбросьте вашу гордость, синьорина! Не бойтесь снизойти и сделаться моей женой. Женой капитана Корвино!

– Вашей женой! Никогда!

– Вам это звание не нравится, выберите другое… В наших горах обходятся и без этих формальностей, хотя мы можем иметь и священника, когда надо. Вы желаете непременно церковного брака, синьорина? Хорошо, достанем священника.

– Лучше смерть… Я скорее умру, чем обесчещу дом Торреани.

– Ваша энергия мне нравится, синьорина… так же, как ваша красота… Но придется на нее наложить узду… О, совсем легкую… достаточно двадцати четырех часов для этого, а, может быть и двенадцати, но я вам предоставлю целый день. Если к концу этого срока вы не согласитесь, чтобы наш брак был совершен по всем правилам церковного обряда, тогда мы обойдемся и без священника. Вы понимаете?

– Святая Мадонна!

– Бесполезно призывать Мадонну. Она вас все равно не спасет. Здесь никто не может вырвать вас из моих рук, даже Его Святейшество. Здесь, в горах, один властелин – Корвино, и Лючетта Торреани будет его невольницей!

Внезапно раздавшийся крик извне заставил вздрогнуть разбойника. Торжествующее выражение его лица сменилось выражением страшной тревоги.

– Что такое? – пробормотал он, подскочив к двери и тревожно прислушиваясь.

Снова раздалось завывание волка. Но этот сигнал шел не с обычной стороны. Завывание доносилось с юга и ответ шел оттуда же.

Что это значило? Кого из членов недоставало в шайке?

Корвино вспомнил о Томассо, которого он утром послал с поручениями, но не могло быть сразу двух Томассо, с юга и с севера.

Пока он размышлял об этом, стоя у дома, до него донеслись звуки борьбы, крики и выстрелы.

Это стреляли часовые.

Разрядив свои ружья, они бросились вперед с криком, прозвучавшим как похоронный звон в ушах начальника:

– Измена!

Глава LIII. ПОБЕДА

Действительно, это была измена. Все разбойники были связаны и захвачены в плен.

Соломенные хижины бандитов и дом начальника были окружены вооруженным отрядом.

Отдельные выстрелы смешивались с глухими стонами умирающих и удивленными возгласами бандитов, захваченных во время сна в постелях.

Борьба была скоро окончена… прежде, чем Корвино успел принять в ней участие.

За всю свою долгую преступную жизнь это с ним случилось впервые… В первый раз он был захвачен врасплох и в первый раз испытал чувство, похожее на отчаяние… И это в тот момент, когда приближалось осуществление долго лелеянной им мечты!

Откуда шла эта напасть? Кто изменник?

Измена была несомненна… иначе как же можно было обмануть бдительность часовых? Кто мог знать сигналы? Но предаваться размышлению было некогда. Приходилось заботиться о собственном спасении.

Первым движением рассвирепевшего начальника было желание принять участие в борьбе между его сообщниками и таинственным неприятелем.

Но борьба была тотчас же и окончена. Это скорей был просто захват сонных людей, сдавшихся без сопротивления. Даже громовой голос начальника не мог им внушить необходимой храбрости для борьбы.

Повинуясь инстинкту самосохранения, Корвино запер за собой дверь и вернулся в комнату, решив защищаться до последней крайности.

Сперва он хотел потушить огонь. Темнота все-таки несколько защищала бы его.

Но рано или поздно будут принесены факелы, да и недолго еще оставалось до восхода солнца.

Стоило ли затягивать на два или три часа неизбежное решение своей судьбы?

Он вспомнил о Лючетге. Она одна представляла еще средство, если не торжества, то, по крайней мере, спасения.

Как это он не подумал раньше? Напротив, пусть огонь горит ярче, дабы враги его могли вдоволь налюбоваться представившейся их глазам картиной.

Ярко освещенная картина эта представляла собой на середине комнаты Лючетту Торреани, лицом к окну, а позади нее самого Корвино. Левой рукой он держал за талию молодую девушку, а в грудь ее упиралось острие кинжала.

Правая рука его оставалась на перевязи, но он нашел средство удерживать в прямом положении молодую девушку: он зажал в зубах прядь ее волос.

Волонтеры через окно наблюдали эту странную сцену. Двое из них обезумели от ярости и горя. Это были Луиджи и Генри Гардинг.

Если бы не железные перекладины, защищающие окно, они уже давно заскочили бы в комнату. Они были вооружены карабинами и пистолетами, но не смели воспользоваться ими и должны были молча выслушивать следующие слова Корвино:

– Синьоры, – начал он, разжимая зубы, но не выпуская волос. – Я не стану тратить лишних слов… Я вижу ваше нетерпение… Вы жаждете моей крови… Я в вашей власти… Придите, пейте мою кровь!.. Но если я должен пасть под вашими ударами, Лючетта умрет со мной. Как только кто-нибудь из вас коснется курка карабина или попробует взломать мою дверь, я вонжу ей в сердце мой кинжал.

Все молчали, затаив дыхание, не спуская сверкающих глаз с оратора.

– Не принимайте моих слов за простую угрозу, – продолжал он. – Время дорого… Я знаю, что я вне закона, и что вы отнесетесь ко мне, как к бешеному волку… Но, убивая волка, вы хотели бы спасти ваших овец… Так нет же, клянусь Мадонной, Лючетта Торреани умрет вместе со мной… Если она не может быть моей спутницей в жизни, так она будет таковой в смерти! Лицо бандита выражало при этом такую неукротимую энергию и жестокость, что сомневаться в истине его слов было невозможно.

При одном невольном движении Корвино все присутствующие вздрогнули, думая, что он немедленно исполнит свою ужасную угрозу, и кровь застыла у них в жилах.

Но намерения у бандита были совсем другого рода.

– Чего же вы хотите от нас? – спросил Росси, начальник республиканского отряда. – Вы, вероятно, знаете, что мы не папские солдаты.

– Еще бы, – отвечал презрительно разбойник, – ребенок бы мог догадаться об этом. Я нисколько не опасался, что сюда придут храбрые папские солдаты. Им вреден горный воздух… Потому-то вы и смогли застигнуть нас врасплох. Конечно, я знаю, кто вы… выслушайте теперь меня, мои условия.

– Говорите скорее! – вскричали некоторые из присутствующих, нетерпеливо ожидавшие конца этих переговоров и не в состоянии более выносить зрелища дрожащей девушки в руках разбойника. – Каковы же ваши условия?

– Я требую полной свободы для себя и для своих товарищей и обещания не преследовать нас. Вы согласны?

Начальник отряда стал обсуждать этот вопрос с другими.

Конечно, им была отвратительна мысль выпустить на свободу преступников, давно уже обагрявших кровью всю страну и творивших разного рода насилия и жестокость. И не стыдно ли, более того, не преступно ли было теперь, когда они могли очистить от них эту местность, снова дать им возможность продолжать бесчинствовать?

Так говорили некоторые из республиканцев.

С другой стороны, была очевидна опасность, грозившая молодой девушке, и убеждение, что в случае отказа Лючетта будет немедленно умерщвлена.

Бесполезно говорить, что Луиджи Торреани, молодой англичанин и несколько других, в числе которых был Росси, настаивали на принятии условий.

– Хорошо, – сказал Росси. – Передадите ли вы нам немедленно девушку, если мы примем ваши условия?

– О нет! – отвечал разбойник иронически, это значило бы вручить вам товар без денег. – Мы, бандиты, никогда не заключаем подобных сделок.

– Так что же вы желаете сделать?

– Чтобы вы отвели ваших людей в северную сторону горы. Мои люди, отпущенные на свободу, отправятся на южную сторону. Вы, синьор, останетесь здесь, чтобы принять мою пленницу. Я для вас не опасен, у меня только одна рука, и то левая. Вы, со своей стороны, обязуетесь действовать честно.

– Я согласен, – отвечал Росси, зная, что такого же мнения его спутники.

– Мне мало простого обещания. Мне нужна клятва.

– Охотно даю.

– Подождите, когда настанет день. Ждать недолго.

Рассуждение было правильным. Исполнить на деле оговоренные условия в потемках было невозможно без риска измены с той или другой стороны.

– А пока я потушу огонь, – продолжал Корвино, чтобы вы не могли напасть на меня с тыла. В темноте я буду спокойнее, синьоры!

Холодная дрожь пробежала по жилам зрителей, в числе которых был Луиджи Торреани и молодой англичанин.

Молодая девушка оставалась одна в потемках с грубым бандитом.

Они были возле нее, но бессильны защитить ее. Тщетно ломали они себе голову, как бы вывести ее из этого ужасного положения, не подвергая ее жизнь опасности.

Карабины их были заряжены, и они каждую минуту готовы были уложить Корвино, но последний не предоставлял им для этого удобного случая. Прячась все время за молодой девушкой, которую не выпускал из рук, Корвино подскочил к лампе с целью потушить ее.

В эту же минуту дверь открылась, и в комнате появилось третье лицо.

Это была женщина дикого вида; в руках у нее сверкал кинжал.

Одним прыжком, как пантера, она бросилась к бандиту и вонзила ему в грудь кинжал по самую рукоятку.

Рука, державшая Лючетту, разжалась, и Корвино тяжело рухнул на пол.

Молодая девушка бросилась к окну.

Но убийца, с окровавленным оружием в руке, бросилась на вторую жертву.

Лючетта, однако, уже находилась под охраной своих защитников, ружья которых теперь были просунуты сквозь перекладины окна.

Раздалось десять выстрелов… Затем последовало мертвое молчание. Когда дым рассеялся, на полу лежали два трупа: Корвино и его убийцы.

Лючетта Торреани была спасена.

Глава LIV. РИМСКАЯ РЕСПУБЛИКА

«Да здравствует Римская республика!»

Таков был общий клич, раздававшийся иа улицах Рима в 1849 году. В числе самых ярых энтузиастов были Луиджи Торреани и его друг Генри Гардинг.

Но в это же самое время в Лондоне уже заседал тайный конгресс из представителей всех царствующих домов континента, целью которого было изыскать пути и средства потушить искру свободы, вспыхнувшую в Италии.

За английское золото французские солдаты восстановили владычество папы.

Через три месяца республика была низвергнута, впрочем, скорее изменой, чем силой. Правда, вся Европа приложила здесь свое старание.

Луиджи Торреани, его отец и его друг Генри вместе сражались за республику.

Но после падения республики и торжества деспотизма Рим не мог служить надежным убежищем друзьям свободы, и потому Франческо Торреани должен был направить свои стопы в другую сторону.

Италия его более не привлекала. Австрийцы завладели Венецией, и Франческо всюду видел врагов своей родины.

Естественно, что мысли его направились к Новому Свету и, некоторое время спустя, океанский пароход уносил всю семью Торреани в далекую Америку.

Глава LV. № 9 УЛИЦЫ ВОЛЬТУРНО

Генерал Гардинг быстро окончил свое дело, приведшее его в Лондон, в чем ему немало содействовал старый Лаусон.

Доверять 30 тысяч лир почте, когда дело шло о спасении человека, казалось очень рискованным, потому это дело и было поручено сыну Лаусона, который должен был завязать личные сношения с синьором Джакопи.

Молодой Лаусон отправился с первым же поездом из Дувра в Италию, захватив с собой мешочек с золотом.

Он прибыл в Рим до истечения десяти дней срока, данного бандитами, и сейчас же принялся отыскивать улицу Вольтурно.

Он без труда нашел улицу и дом под № 9. Сомнений быть не могло, так как на дверях было написано: синьор Джакопи, нотариус.

Лаусон постучался, но дверь открылась только после второго удара. На пороге показалась ужасная старуха, лет семидесяти, по крайней мере. Но англичанина это не смутило. Он принял ее за служанку нотариуса.

– Здесь живет синьор Джакопи? – спросил Лаусон, знавший итальянский язык.

– Нет.

– Как же нет, когда на дверях висит его карточка?

– Это правда, ее еще не сняли, но это не мое дело. Мое дело стеречь дом.

– Так значит, синьор Джакопи больше здесь не живет?

– Господи, что за вопрос, вы шутите, синьор!

– Мне не до шуток, уверяю вас… У меня есть очень важное дело к нему.

– Дело к синьору Джакопи! Пресвятая Дева! – прибавила старуха, осеняя себя крестным знамением.

– Ну, конечно, чего тут странного?

– Дело к покойнику! Боже милостивый!

– Покойник! Синьор Джакопи!

– А то кто же, синьор? Все знают, что он был убит в первый день восстания, а потом поднят и повешен на фонаре, потому что его обвинили в… о, синьор, даже страшно повторять, в чем его обвинили.

В страхе и удивлении англичанин даже выронил свой мешок с золотом. Неужели он не добьется никакого результата!

Опасения его оправдались. Все, что он узнал о Джакопи, заключалось только в том, что это был алжирский еврей по происхождению, который перешел в католичество и по временам куда-то надолго и таинственно отлучался. И что вследствие какой-то непонятной причины он навлек на себя народную ярость, жертвой которой и пал в первый день революции.

Глава LVI. БЕСПОЛЕЗНЫЕ ПОИСКИ

– Что делать?

Таков был вопрос, который себе задал молодой Лаусон, вернувшись в гостиницу.

Вернуться в Лондон с нетронутым золотом и с сознанием неисполненного поручения?

Но последствия этого могли быть ужасны. По истечении десяти дней рука Генри Гардинга должна быть послана отцу. Прошло уже девять дней. Теперь оставался только один день. Но каким образом войти в сношения с бандитами, во власти которых находился сын генерала, раз посредник Джакопи отправился на тот свет?

Генри писал, что он был захвачен в плен шайкой разбойников на неаполитанской границе, в 50 милях от Рима.

Это было единственное указание, находившееся в руках Лаусона.

Но не мог же он, не рискуя своей собственной свободой, узнать место пребывания каждой разбойничьей шайки на границе!

Даже если бы ему и удалось это, то успеет ли он сделать это вовремя? Конечно, нет.

Никогда еще за всю его долгую практику почтенному дому «Лаусон и сын» не приходилось решать такой трудной задачи. Что делать, на что решиться? Каким образом помешать совершению преступления?

Лаусон не мог найти никакого выхода из своего положения. В конце концов он решил написать в Лондон о своей неудаче, вполне уверенный, что со следующей почтой получит грустное извещение о приведенной в исполнение угрозе разбойников.

Но вдруг ему пришла другая мысль в голову: что, если письмо его затеряется? Не лучше ли ему самому съездить в Лондон? Такое важное дело нельзя подвергать никаким случайностям.

Он разорвал начатое письмо и стал готовиться к отъезду.

В Лондоне он ничего нового не узнал, и на общем совете было решено, что молодой Лаусон снова отправится в Италию.

Но на этот раз Лаусон не так скоро попал в Рим.

Вечный город в это время был осажден французскими войсками под начальством Удино.

Два раза осаждавшие были отбиты, улицы Рима были залиты кровью храбрых защитников республики, предводительствуемых великим Гарибальди, будущим объединителем Италии.

Этот неравный бой длился недолго. Республиканцы пали от гнусной измены, и когда, наконец, французы вступили в город, Лаусон мог продолжать свои розыски.

На этот раз ему удалось узнать, что молодой англичанин был захвачен шайкой Корвино, что потом ему удалось освободиться из рук бандитов, что шайка эта была уничтожена и начальник их убит республиканцами и что затем бывший пленник участвовал в защите Рима от французов.

Был ли он убит во время осады, неизвестно, но с тех пор след его затерялся.

Таковы были сведения, собранные Лаусоном во время второго путешествия в Италию. Генерал Гардинг никогда больше ничего не узнал о судьбе своего младшего сына.

С того дня, когда он получил ужасное письмо с пальцем Генри, генерал не знал ни одной светлой минуты. Горе его еще больше усилилось после неудачной поездки Лаусона в Рим.

С этой минуты генерал находился в состоянии возбуждения, близкого к помешательству. С каждой почтой он ожидал страшного послания с еще более страшной посылкой. Он даже думал, что второе письмо просто затерялось, и он сразу получит голову сына.

Эти постоянные волнения кончились параличом, и он вскоре умер, обвиняя себя в убийстве своего сына. Но полной уверенности в смерти Генри у старика не было, и в последних своих распоряжениях он наказал своему поверенному Лаусону продолжать поиски во что бы то ни стало до тех пор, пока не получит достоверных сведений о судьбе сына. Если последний умер, то тело его должно быть привезено в Англию и похоронено рядом с ним.

Что касается распоряжений генерала в том случае, если Генри жив, то их никто не знал, кроме Лаусона.

Последний слепо повиновался предсмертной воле генерала и посвятил большую сумму, оставленную ему стариком, на розыски и печатание объявлений в газетах.

Но все было тщетно. Ничего нового не узнал он о Генри и по истечении известного времени прекратил розыски и помещение объявлений в газетах.

Глава LVII. МОЛОДОЙ СКВАЙР

После смерти генерала Гардинга сын его, Нигель, вступил во владение Бичвудом и вскоре, несмотря на траур, он сделался супругом, но не господином сердца Бэлы Мейноринг.

Никто не оспаривал его права на наследство. Слух о смерти младшего сына во время осады Рима пронесся в графстве и не вызвал ни у кого сомнений.

Но если бы даже Генри был жив, то это бы ничего не изменило, так как всем было известно, что Нигель единственный наследник. Интересующихся этим вопросом без труда удовлетворял мистер Вуулет, поверенный Нигеля, нового владельца Бичвуда, рассказывавший о завещании генерала, лишившего младшего сына наследства.

Нигель теперь мог считаться если не самым счастливым, то самым богатым сквайром в Букингемском графстве.

Против желания Нигеля мир и покой, царствовавший в Бичвуде, исчез, как по волшебству, с того дня, когда Бэла Мейноринг стала его властительницей.

Под скипетром новой госпожи Бичвуд сделался центром всяких удовольствий: пикники, кавалькады, празднества, охоты, обеды и балы шли непрерывной чередой,

В таких праздниках и удовольствиях прошло несколько лет.

Внимательному наблюдателю, однако, можно было заметить, что под внешним весельем хозяина скрывалось грустое чувство.

Нигелю часто приходилось ревновать свою красавицу жену, окруженную поклонниками и всегда очаровательно-любезную к гостям, но не к мужу. Но Бэла, по-видимому, никогда не ревновала своего мужа; наоборот, она с трудом переносила его присутствие и с облегчением вздыхала, когда он уходил из дома.

Глава LVIII. В ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ

После пятилетнего путешествия по Новому Свету я очутился в Южной Америке на берегах Рио-де-ла-Платы.

Я хотел посетить одного английского колониста, моего школьного товарища, занимавшегося скотоводством и продажей шерсти.

Лошадь у меня была отличная, и я рассчитывал сделать 50 миль до захода солнца.

Надо сказать, что дороги в этой части Америки изборождены глубокими ямами от тяжелых следов бизонов и очень опасны для лошадей.

Лошадь моя была настолько неосторожна, что ступила в одну из таких ям и увлекла меня за собой. Я отделался легким ушибом, но лошадь моя повредила переднюю ногу. Мне оставалось пройти пешком, ведя на поводу хромающую лошадь, еще миль тридцать до жилища моего друга.

Я уже стал проклинать свою судьбу, как вдруг невдалеке заметил группу персиковых деревьев, окруженных белой стеной.

С намерением оставить там больную лошадь и, если можно, взять себе другую, я направился к небольшому дому, выстроенному в стиле итальянских вилл, с чудной верандой.

Я приблизился к калитке и постучал.

В ожидании, пока откроют, я рассматривал сад и веранду, всю уставленную розами. Очевидно, хозяином этой виллы мог быть только англичанин, немец, француз или итальянец, так как в Южной Америке можно встретить колонистов всех этих национальностей.

Мое любопытство было скоро удовлетворено. На дорожке, ведущей к калитке, показался человек. Густая черная борода, орлиные глаза, нос с горбинкой и чудные зубы ясно указывали в нем итальянца.

Но несмотря на почти черный цвет кожи, выражение его лица было очень симпатичное. На его вопрос, что мне угодно, я на ломаном итальянском языке объяснил ему, что случилось с моей лошадью, и попросил одолжить мне другую, чтобы доехать до моего друга.