Сыновья волка

– Вы... беззащитный инвалид?! – воскликнула я.

Это вырвалось у меня внезапно, и я покраснела, сама не ожидая от себя столь бурного протеста. Но мистер Вольфсон, кажется, остался доволен. Он рассмеялся и отпустил собак еле заметным движением руки. Они протрусили обратно за стол и исчезли из виду.

* * *

21 апреля

Мы обследовали наш новый дом и его окрестности. Ада, которая всегда любила животных, отыскала в первое же утро сразу после нашего приезда конюшню. Я же, стыдно признаться, ленива по утрам и не сразу пошла туда, а когда присоединилась к Аде, она уже приобрела и лошадь, и кавалера. Изящная, коричневого цвета кобыла стояла уже оседланная и взнузданная во дворе конюшни. Кавалер был явно один из грумов – высокий темноволосый юноша, стройный, как и положено наезднику. Когда он помогал Аде сесть в седло и она сверху глянула на него, улыбаясь с невинной благодарностью, а ветер отбросил золотой локон на ее щеку, грум так и замер от восторга. Я не могла строго его судить, но поспешила к ним, как ревнивая старая дуэнья.

– Харриет, как ты поздно! Поспеши!

– Не торопись, Ада. Я знаю твою страсть к верховой езде. Но спросила ли ты позволения у мистера Вольфсона кататься на его лошадях?

– Простите, мисс, но мистер Вольфсон отдал мне нужные распоряжения, так что вы обе можете кататься верхом когда захотите, Памела – спокойная лошадь, и для вас найдется другая, такая же.

Я посмотрела на говорившего внимательнее. Он был еще моложе, чем мне показалось с первого взгляда, не старше Ады. Его высокие скулы и смуглая кожа казались чужеродными для Йоркшира, и предположение о присутствии чужеродной крови дало мне не очень приятное чувство родства с ним.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Дэвид, мисс.

– Он второй грум, – объяснила Ада, – но надеется стать первым, когда старый Адам уйдет в отставку.

– Как мило, – холодно произнесла я. – Дэвид, скажи, насколько безопасно для нас кататься по окрестностям?

– Мистер Вольфсон сказал, мисс, чтобы я или кто-нибудь еще из грумов ездил с вами. Но лошади смирные, вполне безопасные. Хотя мисс Аде навряд ли нужна смирная лошадь.

– Она ездит как амазонка, – улыбнулась я, – это мне нужна смирная лошадь.

И я получила ее – послушную старую кобылу по кличке Фанни. После чего мы втроем пустились в путешествие.

Руины аббатства, безусловно, доминировали во всем окружающем ландшафте. Они находились примерно в миле или двух от поместья, и, приближаясь к ним, я увидела, что они гораздо лучше сохранились, чем я ожидала. Я готова была обследовать их. Но Дэвид отказался:

– Здесь не совсем безопасно зимой, мисс. Пол ненадежен, в нем дыры и щели, сейчас их не видно под снегом и льдом. Можно провалиться. Когда земля очистится и можно будет увидеть, куда ступаешь, я вас привезу сюда.

У него был решительный тон, но я и сама поняла, что он прав. Руины подождут до весны.

* * *

27 апреля

Погода стояла по-прежнему холодная и ясная. Мне бы не хотелось, чтобы Ада каждый день пускалась в такие длительные верховые прогулки, во время которых я промерзала до костей и ужасно уставала. Не на что было смотреть – лишь снег да голые деревья. Мы не покидали окрестностей дальше близлежащей деревни Миддлхем. Она находится в трех часах пути от поместья, и Дэвид не рекомендовал ездить дальше. С рекомендациями Дэвида приходилось считаться. Он не был груб, никогда не проявлял неуважения, мне он даже нравился. Несмотря на юные годы и низкое положение, в нем было нечто такое, что заставляло прислушиваться к его словам и уважать его суждения. Мы виделись с ним подолгу, потому что Ада настаивала на прогулках и проводила почти все время на конюшне. Я, конечно, доверяю своей Аде, но...

Какое-то смутное предчувствие овладело мною, хотя понимаю в глубине души, что глупо писать об этом. Но я не могу забыть взгляда, которым они обменялись в то первое утро. И ведь он молод, а Ада не просто красавица, она очаровательна, мила и держится с ним дружелюбно. Я уверена, что Дэвид слишком умен, чтобы забыть свое место, и он очень гордый, а еще попросил поправлять его английский, хотя говорил гораздо правильнее, чем другие слуги. Он... что ж, я должна писать правду на этих страницах... Это не Дэвид меня беспокоит, а Ада, я не полностью доверяю ей. Ее добродетели – простота, искренность и доброта – как раз и вызывают опасения. У нее открытое любящее сердце, а Дэвид, безусловно, очень привлекателен. Оба любят животных, к тому же он умен всегда находит тему для разговора, и они болтают без умолку во время наших поездок, пока я трясусь в седле рядом и пытаюсь согреться.

Теперь перейдем к более приятным темам: наш опекун, мистер Вольфсон. Я называю его опекуном, хотя трудно думать о нем так. Сын сводного брата моей бабушки! Это делает его наполовину моим дядей? «Кузен» проще, надо спросить, могу ли я звать его так. По закону, скорее всего, между нами нет вообще никакого родства. Мы мало виделись со своим опекуном-кузеном, потому что, несмотря на инвалидность, он очень запятой человек. Наверное, забота о таком огромном владении и своем состоянии забирает почти все его время. Изредка к нему приезжают гости из Лондона или Йорка – по делам. Правда, пару раз мы с ним вместе ужинали.

Это любопытное представление – ужин с мистером Вольфсоном. В первый раз нас к нему проводил Уильям; в комнате никого не оказалось. Уильям усадил нас в своей обычной молчаливой манере. Я сначала подумала, что мы будем ужинать одни, но на главном месте во главе длинного стола я увидела еще один прибор. Наши места были справа и слева от хозяйского. Я лишь успела обменяться удивленными взглядами с Адой, как Уильям, промаршировав к дверям в другом конце комнаты, распахнул их. И тут появился мистер Вольфсон – его коляска и он сам. А сзади, как свита, как два верных стража, шествовали псы. Меня разрывали смех, ужас и... жалость.

Но как только наш кузен занял свое место во главе стола, все изменилось. Его инвалидное кресло было нужной высоты, так что создавалось полное впечатление, что он сидит на обычном стуле. Хозяин дома заговорил. Он, оказывается, блестящий рассказчик. Хотя и признался, что мало смыслит в музыке и живописи, зато очень начитан. Меня вначале поражало несоответствие: вот он сидит – такой красивый в своем вечернем костюме. Идеальный сельский джентльмен, а эта порода мужчин не славится стремлением к образованию. Ширина плеч и мощь рук говорили скорее о человеке действия, чем о мыслителе.

Постепенно наш разговор перешел в диалог. Ада читает очень мало, и поэтому просто наслаждалась едой, и я даже не пыталась вовлечь ее в оживленный обмен мнениями. Похоже, мистер Вольфсон обратил внимание на ее молчание. Все чаще и чаще он переводил взгляд с меня на нее, и я видела, что его забавляет контраст между внешностью Ады, безусловно получившей хорошее воспитание, и решительным нежеланием поддержать разговор. Поэтому он прямо спросил Аду, как она проводит время. Она поблагодарила его за любезность – предоставленную ей возможность ездить верхом.

– Восхищен вашей выносливостью, – с улыбкой сказал он, – вы правда ездите в такой холод?

Ада кивнула, но ее внимание отвлекла яблочная шарлотка, которую лакей поставил перед ней, поэтому ответила я:

– Ада может ездить на всем, что движется, даже в бурю и ураган. Ее смелость не поддается сомнению – она никогда ни перед чем не отступала.

Мистер Вольфсон посерьезнел.

– Все это очень хорошо, но я убедительно прошу вас быть поосторожнее.

– Вы очень добры, что так печетесь о нас, – безмятежно отозвалась Ада, – но вам совершенно не о чем беспокоиться, кузен, поверьте. С нами всегда ездит Дэвид.

– Дэвид? Ах да, этот цыганенок. Он вас сопровождает?

– По вашему приказу, кузен, – сказала я и, увидев его удивление, быстро добавила: – Разве это не ваш приказ?

– Нет, – прозвучал негромкий краткий ответ.

– Но тогда...

– Дэвид – превосходный слуга, – небрежно заметил мистер Вольфсон, делая легкий акцент на последнем слове, – он повиновался моим мысленным желаниям, угадывая их, хотя и не получал от меня устно инструкций.

– Он действительно цыган? – спросила Ада.

– Его мать из табора, который каждое лето останавливается на западном лугу. У них свои маршруты, как у животных, они свободны от морали и закона.

– А его отец?

– Сын одного из моих состоятельных арендаторов. Не морщите ваш прелестный носик, Ада, вы находите такую связь некрасивой? Вы и должны так думать. Но некоторые из цыганок обладают своеобразной красотой.

Он поймал мой взгляд и сразу замолчал, улыбка исчезла, он сделал серьезную мину, но мне не показалось, нет – он прищурил левый глаз и слегка подмигнул Аде.

– Чем меньше вы будете знать о таких историях, тем лучше для вас, моя дорогая маленькая кузина. Позвольте только сказать, что мать парня была красивой девушкой. Дэвид воспитывался у отца, и он обыкновенный йоркширец, отказавшийся от своих цыганских предков. Он женится на деревенской девице с розовыми щеками, и после смены нескольких поколений темная цыганская кожа исчезнет навсегда.

Он поднял бокал и поднес к губам, как бы ставя точку на этой теме, но я видела, как он внимательно следит за Адой поверх края бокала. К моему облегчению, она не попала в его ловушку. Она продолжала щебетать, хваля Дэвида и лошадей в одинаковой степени, и напряжение наконец покинуло мистера Вольфсона.

Итак, сердечко Ады нетронуто. Но со стороны мистера Вольфсона было неосторожно рассказать столь романтическую историю.

* * *

4 мая

Жизнь полна сюрпризов – звучит банально, но это правда. Мы унаследовали не только опекуна, но и целую семью! Подумать только, я об этом и не подозревала до сегодняшнего дня!

Со вчерашнего вечера зарядил дождь – не просто дождь, а ливень, с неба стеной извергался серый водопад воды, так что даже Ада отказалась от ежедневной прогулки верхом. Она легла отдохнуть после обеда, но меня одолевает беспокойство, я не могу спать днем. Поэтому я решила исследовать дом, пока она спит. Хотя дом новый, он огромен и беспорядочной постройки. Сегодня облака закрывали окна, и в доме воцарились мрачные сумерки. Я поднялась по лестнице позади библиотеки и очутилась в южном крыле. Роскошный ковер покрывал пол и полностью заглушал мои шаги. Поворачивая за угол, я внезапно столкнулась с человеком, совершенно мне незнакомым, он, согнувшись, сидел на подоконнике и читал книгу и выглядел при этом совершенно как у себя дома.

Я могла бы принять его за привидение, если бы не знала, что привидения не носят, брюк и галстуков с жемчужными булавками. От неожиданности я застыла с открытым от удивления ртом и так стояла, пока он не поднял глаза от книги. Кажется, он совсем не удивился, увидев меня, встал и протянул руку:

– Вы, должно быть, кузина Харриет. Добро пожаловать в Эбби-Мэнор. Я Джулиан.

Я пожала его руку и, хотя имя не прояснило мне ничего, позволила отвести себя к окну.

– Простите, я должна узнать, кто вы такой... Он снова улыбнулся, и я поняла, кто он. Улыбка у мистера Вольфсона немного другая – сверкающая, а у Джулиана – печально-меланхолическая, но тоже очаровательная, мне даже захотелось погладить его по голове. Сходство было очевидным.

– Понимаю. Мой отец еще не удосужился сообщить о моем существовании. Мои извинения, кузина. Вы приняли меня за привидение Эбби-Мэнор или за вторгшегося незнакомца?

– Почему вы извиняетесь? Мне кажется, что скорее...

Не мое дело критиковать его отца и своего опекуна. Я замолчала, немного смутившись. Случайно увидела обложку книги, страницы которой он придерживал пальцем, и нашла безопасную тему для разговора. Это было новое произведение мистера Теккерея. Бабушка никогда не позволяла нам читать Теккерея. Хотя сама упивалась им. Говорила, что его ирония не для юных леди. Разумеется, я находила припрятанные тома и прочитала их все, и теперь с удовольствием обнаружила, что Джулиан тоже любит его читать. Пока мы обсуждали книгу, я получила возможность рассмотреть его поближе. Сходство с отцом не было сильным, хотя те же, с серебристым отливом, волосы и ресницы, длинное бледное лицо. Но глаза у сына светло-голубые, а волосы почти соломенного цвета. Он представлял как будто блеклую копию своего энергичного отца. Впрочем, его мягкие манеры были притягательны. Мы говорили несколько часов, пока не стемнело. Я спохватилась, что пора вернуться к Аде. И опять он начал ненужные извинения, но к этому времени мы уже стали друзьями, так что я позволила себе вольность.

– Не понимаю, почему твой отец никогда не упоминал о тебе.

– Уверяю тебя, дорогая кузина, это совсем не удивительно. Мой отец недоволен обоими своими сыновьями и предпочитает считать, что я не существую. Но пусть это тебя не беспокоит. Меня совершенно не удручает его отношение. Он разрешает мне иметь мои книги, мое фортепьяно, карандаши для рисования. Чего еще можно желать? А теперь, когда вы здесь, я предвижу много часов приятного общения.

– Да... Но ты сказал – оба сына?

Джулиан рассмеялся мелодичным смехом:

– Бедная Харриет! Два таких кузена на твою голову! Да, брат Фрэнсис – грубая копия моего отца, в то время как я – его блеклая копия. У него есть воля, но он груб и бессердечен. Сейчас он в Эдинбурге. Изучает медицину, самую безобразную из всех наук. Отец хотел, чтобы старший сын стал наследником и джентльменом, но натуру Фрэнсиса привлекает все грубое и необузданное. И он упрям – если примет решение, ничто не убедит изменить его.

– Я всегда восхищалась врачами, – сказала я, – мне кажется, это самое высокое предназначение – залечивать раны, умерять боль...

– Как красиво ты выражаешься! Впрочем, кто я такой, чтобы судить ближнего, да еще своего брата?

Он снова улыбнулся, и я с трудом сдержалась, чтобы не обнять его.

* * *

7 мая

Сегодня мистер Вольфсон пригласил меня к себе. Он указал мне на стул и сразу перешел к делу:

– Вы находите жизнь здесь скучной, кузина Харриет? Разумеется, так и есть. Молодая женщина вашего ума – нет, кузина, не надо возражать и принимать такой недовольный вид. От другого мужчины это, может быть, был бы лицемерный комплимент, но я не вижу причин, почему леди не могут воспользоваться своим умом, дарованным им Богом. Ум, правильно использованный, только добавляет очарования женщине.

Блеск его ослепительной улыбки и взгляд синих глаз были так убедительны, что я согласилась бы в этот момент даже с тем, что у меня две головы, если бы он утверждал подобное. И под влиянием обстоятельств я подтвердила его предположения насчет скуки. Он кивнул с удовлетворением.

– Вы сказали мне как-то, что вы не наездница. Я знаю вас слишком хорошо, чтобы понимать, что ничего не делать целый день для вас утомительно.

– Я могу вышить вам бисером пару ночных туфель, – сказала я дерзко, – с анютиными глазками или веточкой резеды.

Откинув голову, он громко расхохотался:

– Я не это имел в виду. Вышивка, рисование, музыка – это занятие для пустоголовых молодых людей.

Глаза его вдруг стали мрачными и далекими, я почти читала его мысли. Он думал о своем сыне, моем кузене, Джулиане.

– Вы кое-что можете для меня сделать, Харриет. Если захотите. Я предлагаю это, частично чтобы занять вас, и частично потому, что нуждаюсь в вашей помощи.

– Разумеется, – сказала я, горя желанием угодить, – вы были так добры к нам...

– Не более, чем вы того заслуживаете. – Он опустил глаза, длинные пальцы задумчиво играли с подставкой для перьев. – По правде говоря, меньше, чем вы заслуживаете, Харриет, я плохой опекун, грешник, если говорить правду. Я солгал адвокатам вашей бабушки по поводу одной вещи. В этом доме нет ни одной леди, даже компаньонки. Вы заметили это сразу, я уверен. Почему вы не пришли ко мне с жалобой?

Сначала я не знала, что ему ответить. Он бросил на меня взгляд из-под ресниц, и я увидела, что, хотя его рот принял скорбное выражение, глаза его смеялись.

– Я заметила, – сказала я холодно, – и уже написала верховному судье Англии об этом обстоятельстве. Дорогой кузен Джон, после всего, после того, как вы проявили необыкновенную доброту...

– Мне не нравится имя Джон, – прервал он, – мои друзья, когда мы встречаемся, называют меня Вольф.[2]

– О боже, мне это совсем не нравится.

– Ну зовите меня как угодно, лишь бы дружески и неформально. Вы меня снова заставляете почувствовать себя молодым, Харриет. Если я не даю вам достаточно отцовской любви, мы можем решить вопрос о вашей дуэнье, компаньонке.

– Что касается этой проблемы, – быстро ответила я, – то она давно устарела, в наши дни и в нашем возрасте. Я считаю себя в какой-то степени дуэньей Ады.

– Вы поставили точку. – Оп выглядел довольным. – Видите ли, после того, как моя дорогая жена умерла, я не мог выносить присутствия другой женщины в доме. Уильям ведет хозяйство достаточно хорошо, и у нас полно горничных, кухарок и прочих слуг. И все равно иногда я думаю, что нам не хватает женской руки. Не могли бы вы, моя дорогая, взять на себя обязанности моей дочери? Я был бы счастлив, если бы вы носили ключи от дома.

– Я буду польщена, – пробормотала я, – но у меня нет никакого опыта...

– Не думаю, что здесь потребуется много опыта. Любая хорошо воспитанная молодая леди знает, что это такое. От нее требуется лишь приказать. Уильям станет вашим посредником, и вам не придется даже совать ваш изящно выточенный носик на кухню. Но если вместо меня он станет спрашивать у вас распоряжений, это избавит меня от второстепенных и прибавит времени для других, не менее утомительных дел. Вы можете недоумевать, почему я не сделал такое предложение Аде. Она – милое дитя, и я горжусь ею. Но она как мотылек, у нее не хватит выдержки для такой работы.

– Вы правы. Но она еще научится... И должна научиться.

– Не обязательно, – его взгляд встретился с моим, глаза выражали серьезность и доброту, – моя дорогая девочка, я знаю о завещании вашей бабушки. Это было так похоже на нее, и я нахожу это безнравственным. Но мы должны считаться с фактами. Ада удачно выйдет замуж – так что ей никогда не придется самой вести хозяйство. Она, скорее всего, предложит вам вести хозяйство у нее, пока вы не встретите человека, способного оцепить вашу красоту, хотя и без наследства.

Никто еще никогда не разговаривал со мной подобным образом (признаться, сравнивать мне особенно было не с кем, бабушка отмахивалась от возможных претендентов, как от назойливых вредных сорняков, стоило им поднять голову). Я знаю, что мои щеки пылали, я даже чувствовала, как от них идет жар. Мои глаза опустились перед его пронзительным взглядом, и я потеряла дар речи. Мистер Вольфсон расценил это как сомнение.

– Такие мужчины есть. Но так как знатоки гораздо реже встречаются, чем глупцы, вам придется жить некоторое время с Адой, после того как она выйдет замуж. И тогда вам захочется вести ее дом хорошо, чтобы ее не обманывали слуги.

Я засмеялась, забыв о смущении. Так легко было представить, как Аду дурачит какая-нибудь толстая кухарка или мрачный управляющий.

– Вы правы, кузен. Я счастлива усвоить уроки сейчас.

Он сразу же позвал дворецкого и объяснил план действий. Завтра я начну привыкать к повой роли под руководством Уильяма.

Вот только это странное слово – «знатоки». Знатоки чего, скажете мне. Я просто дура. Смотрю в зеркало и вижу то же темное лицо с широкими угрюмыми бровями. Он просто хотел быть ко мне добр.

* * *

9 мая

Я устала, но переполнена чувством выполненного долга. Сегодня я играла роль домоправительницы. Мы с Уильямом обошли мое хозяйство. Уже от одного этого можно утомиться, настолько огромен этот дом. В нем дюжина служанок, краснощеких девушек, йоркширский акцент которых настолько силен, что можно подумать – они говорят на другом языке. Кухарка, прачки, горничная, лакеи, грумы, два кучера, доярка, пастухи, конюхи... Потребуются недели, чтобы я запомнила их имена!

Кухарка заинтересовала меня, потому что я понимала хотя бы половину из того, что она говорит. Она и выглядела как кухарка, миссис Беннетт – скорее дородная, чем толстая, и в ее карих глазах, несомненно, светились проницательность и ум. Она была со мной дружелюбна и любезна, особенно после того, как я отклонила ее предложение определять меню. Ее выбор меня вполне устраивал, так я ей и сказала. Если я захочу, чтобы она приготовила особое блюдо, я предупрежу заранее. А в остальном она станет, как и раньше, распоряжаться кухней по своему усмотрению.

Если честно, я думаю, что все же это будет для меня скучное занятие. Но я решила делать его хорошо, мне ненавистна даже мысль, что мистер Вольфсон посмотрит на меня так, как смотрит на Джулиана.

* * *

10 мая

После нашей встречи Джулиан отсиживался у себя в комнате почти неделю с легкой простудой, как он написал в присланной мне через Уильяма записке. Его отец редко обедает с нами, предпочитая, чтобы обед приносили ему в библиотеку. Мне кажется, что ему не очень-то хочется, чтобы каждый раз мы видели его физическую неполноценность. Ведь он не мог вставать, когда мы с Адой покидали столовую.

В этот вечер, когда мы спустились в гостиную, нас встретили приятные музыкальные аккорды. Ада, обожающая Шопена, поспешила вперед с радостным восклицанием. Мы нашли в гостиной за фортепьяно Джулиана. Он улыбкой нас приветствовал, не прерывая игры, пока не закончил балладу. Ему очень шел вечерний костюм. Он оказался высок и довольно худощав, и, когда склонился над рукой Ады, я невольно подумала о том, какую прекрасную пару они представляют. Но подозреваю, что его бледность вызвана недугами, в то время как хрупкая на вид Ада обладает отменным здоровьем. По просьбе Ады он исполнил для нас еще несколько пьес. Его игра великолепна, но немного бледна, меланхолична, меня скоро утомила печаль, и я попросила сыграть Бетховена. Он повиновался, играл прекрасно, но без огня. Когда Уильям объявил, что обед подан, Джулиан предложил нам обеим по руке, и мы отправились в столовую. Мистер Вольфсон уже сидел за столом. Он приветствовал меня и Аду с обычным радушием и свойственным ему шармом, Джулиана – сдержанно, но вполне вежливо. Но не успели мы начать обед, как он предпринял первую атаку.

– Твоя игра улучшилась, – сказал он сыну, – однако последняя пьеса выше твоих возможностей. Никогда больше не берись играть Бетховена.

Все это было сказано как будто очень мягко. Тем не менее, Джулиан вспыхнул так, что даже лоб, на который упала непослушная прядь, покраснел. Мистер Вольфсон продолжал в том же духе. Он редко обращался к Джулиану. Но когда обращался, то в одинаковой манере – спокойно, мягко, слова сами по себе вроде бы обыкновенные, но каждый раз в них содержался укол, завуалированный и тем не менее попадающий точно в цель. Развязка наступила во время десерта. Разговор перешел на лошадей – как обычно бывало в присутствии Ады, – и мистер Вольфсон сообщил, что у него есть новое приобретение.

– Прекрасное создание, у которого по какому-то капризу природы некоторые достоинства отсутствуют, и он не обладает чистокровностью арабских скакунов, но дикий и необузданный, как сама пустыня. Вы должны обещать, Ада, не ездить на нем, пока я не приручу его окончательно к седлу. Харриет и Джулиан, я знаю, не нуждаются в таком предостережении.

И опять – намек на трусость и изнеженность сына. На этот раз у Джулиана дрожали пальцы, когда он брал нож и вилку. Это становилось невыносимым, и я мучительно придумывала какую-нибудь нейтральную реплику, чтобы прервать затянувшееся неловкое молчание. Положение внезапно спасла Ада.

– О, я его видела, – воскликнула она с восторгом, – он просто прелесть! Черный как уголь и с такими чистыми линиями! Но он не опасен, кузен, вчера он взял кусок сахара из моих рук и...

– И у вас все еще все пальцы на месте? – Мистер Вольфсон покачал головой. – Кузина Ада, кузина Ада, я оказал вам плохую услугу, заняв вашего ангела-хранителя в домашнем хозяйстве. Ведь наверняка кузина Харриет не велела вам ходить одной на конюшни?

– Нет, – сказала я, чтобы спасти Аду от неминуемой лжи в мою пользу, – я не говорила ей, кузен. Боюсь, просто не подумала об этом.

– И почему Харриет должна? – воскликнула Ада. – Я и сама могла бы сообразить.

Она выглядела так мило и храбро, щеки ее разрумянились, и обычно спокойный взгляд зажегся огнем. Мистер Вольфсон смотрел на нее, я могу даже сказать – смотрел во все глаза, потом неожиданно расхохотался.

– Это самое бесхитростное оправдание из всех, что мне приходилось слышать, – еле выговорил он, смеясь. – Вы осмотрительны, Ада, не правда ли? И что же так привлекает вас в этих грязных конюшнях?

– Конечно же лошади, – ответила она тотчас же, – а теперь этот вороной. – Он та-а-акой красивый! Вы ведь позволите мне ездить на нем, кузен, когда его приручат?

– Разумеется, моя дорогая. – Кризис миновал, и мистер Вольфсон смотрел на Аду с явным удовольствием. – Но пока, Ада, вы должны обещать мне не кататься без сопровождения, и я не имею в виду грумов. Подождите, пока с вами не поедет Харриет. И... неплохая идея пришла мне в голову... Джулиан может ездить верхом... Не так хорошо, он вообще мало что делает хорошо...

Я не была удивлена, когда после этих слов Джулиан вскочил, отбросив стул. И взгляд, который он подарил улыбающемуся отцу, не был сыновним.

– Сядь, – холодно приказал мистер Вольфсон. – Ты поедешь с кузиной Адой, как только она пожелает ехать в твоей компании, понятно?

Джулиан продолжал стоять, глядя на отца не мигая. Потом его высокая фигура надломилась, и он опустился на стул.

– Да, сэр.

Я поймала взгляд Ады, и мы встали, чтобы покинуть столовую. Джулиан тут же вскочил, открыл нам дверь в гостиную. Он не смотрел на меня, и я видела, как он бледен. От ненависти или страха? Мы их оставили, и Бог знает, что происходило между ними, когда мы ушли.

* * *

15 мая

Я была настолько занята домашними хлопотами последнее время, что почти не встречалась с Адой наедине. Сегодня, когда я вошла в гостиную пить чай, я нашла там Аду. Сказав служанке, что сама буду разливать чай, я отослала ее. Как только служанка ушла, я спросила Аду, чем она сегодня занималась.

– Ездила верхом.

– А как тебе понравился наш кузен? – спросила я, полагая, что она, вероятно, каталась с Джулианом.

– Никак, – коротко ответила Ада.

– Как наездник – ты имеешь в виду?

– Ну да. Какая жалость. Он прекрасно сложен, такой молодой – я ожидала, что он будет хорошо ездить. Но он так нервирует лошадь, и она плохо ему повинуется.

– Ну, – я не сдержала улыбки, – если он не умеет ездить верхом, то об остальном можно не спрашивать. Наверное, это бесполезно.

Ада подумала над моим вопросом и откусила большой кусок бисквита. С крошками, прилипшими к верхней губе, она выглядела лукавым херувимом, который нашел коробку с лакомствами.

– Он кажется довольно приятным в общении, – сказала она и снова откусила кусок.

Я оставила тему о Джулиане. Не знаю, чего я ждала. Это первый «подходящий» молодой человек для сестры, но ни один мужчина не сможет очаровать ее, если он не любит лошадей. Какой же я становлюсь старой девой и сводней!

* * *

19 мая

Весна! Я и не замечала, что она пришла. Этим утром сразу после завтрака я переоделась в костюм для верховой езды. Я вспомнила недовольство мистера Вольфсона визитами Ады на конюшню без меня. Я уже была готова пойти за ней. Но не успела я покинуть комнату, как от хозяина последовал приказ. Я должна немедленно прийти в библиотеку. Там я обнаружила не его, а Уильяма.

– Мистер Вольфсон, мисс, просит вас поехать с ним на прогулку. Он ждет вас около парадного входа.

Говорить с Уильямом все равно что говорить с автоматом. Поэтому я не стала выражать удивление, несомненно мною овладевшее, может быть, с примесью удовольствия. Кивнув, я направилась на улицу. Опекун уже сидел в открытом экипаже и на первый взгляд выглядел как обычный джентльмен, собравшийся на прогулку: ноги прикрыты пледом, руки в перчатках держали поводья. Сиденье рядом с ним, вероятно, предназначалось для меня, и, только взобравшись туда, я поняла, в чем дело. Мое сиденье было единственным в экипаже. Мистер Вольфсон расположился в своей инвалидной коляске рядом с ним.

Увидев мой взгляд, он снисходительно объяснил:

– Колеса устроили механики специальным способом. Этот экипаж сделали для меня по заказу. Я не люблю, когда до меня дотрагиваются слуги.

– И ваше кресло само поднимается сюда?

– Нет.

Он сделал резкий жест кнутом в сторону одного из грумов. Тот приблизился к экипажу со стороны, где обычно бывают ступеньки, нагнулся и отстегнул странное приспособление. В развернутом виде оно представляло собой наклонный скат, но могло складываться и пристегиваться к ступенькам особенными петлями.

– Как остроумно! – воскликнула я.

– Приходится быть изобретательным, когда обладаешь физическим несовершенством. Я менее инвалид, чем вы могли думать, кузина.

– Я никогда не думала о вас как об инвалиде! – Это вырвалось у меня искренне.

– Тогда вы необычайно восприимчивы. Впрочем, я знал это и раньше.

Такое утверждение, похоже, не требовало ответа, и я промолчала. Стала смотреть по сторонам на окружающую нас сельскую местность. День был прекрасным – лениво тянулись по небу маленькие облачка, как барашки, пасущиеся на голубом лугу. Голые ветви деревьев уже окутывались легкой зеленой дымкой. Мы миновали ворота и быстро покатили вдоль главной дороги через поля.

– Весна здесь после суровой зимы очень хороша, – весело заговорил мистер Вольфсон, – приятно совершать прогулки в такое время.

– Куда мы едем? – Я откинулась назад с легким вздохом удовлетворения.

– У меня есть дело в Миддлхеме. Сама деревушка безобразна, но, поскольку вам нравятся развалины, там есть замок, который вас заинтересует.

– Мне доставляет удовольствие и сама прогулка. Я всегда предпочитала удобный экипаж седлу. О...

– Что такое?